Москва Смысл 2001

Вид материала

Документы

Содержание Проклятие профессии Проклятие профессии Проклятие профессии Проклятие профессии Проклятие профессии Проклятие профессии

Подобный материал:

• 2001 Утвержден Минтопэнерго России, 1942.6kb.
• Пособие для логопедов Москва 2001 бек 74. 3 Удк 371. 927, 514.36kb.
• Целевая программа правительства москвы " развитие единой образовательной информационной, 432.71kb.
• Для поколения всеобщей интернетизации чтение потеряло смысл, 38.78kb.
• Золотом Кубке Европы семинар, 18.18kb.
• Об административных правонарушениях, 28099.94kb.
• Об административных правонарушениях, 27974.85kb.
• Полный курс Джек Швагер Москва 2001, 2909.89kb.
• Концепции, проблемы, 1204.14kb.
• Идентификационных структур в современной под редакцией Т. Г. Стефаненко россии., 889.1kb.

24

Проклятие профессии

Два матча

25


сажусь в такси и с трудом сдерживаю радостную улыбку. И думаю: «Какой боец — Нона! После поражения белыми сесть за доску и отыграться черными!»

Потом вспоминаю свои вчерашние раздумья о возмож­ном тайм-ауте и становится неудобно перед самим собой.

Сразу же набираю номер Ноны. И, пока гудок зовет ее, как-то мгновенно вонзается мысль: «А вдруг Нона изме­нила свое мнение о том, что мы делаем перед партией? Ведь вчера она и без этого хорошо сыграла».

• Алло, — слышу я ее голос.
  
• Здравствуйте, я приехал.
  
• Очень хорошо, — говорит Нона.
  
• Как сегодня? — спрашиваю я.
  
• Сегодня партия, если они не возьмут тайм-аут.
  
• Встречаемся в полтретьего? — и я добавляю, —
  если есть желание.
  

Но Нона не замечает никаких подтекстов, быстро го­ворит:

— Да, я жду Вас, — и кладет трубку.

И слышу:

А я бы хотела сейчас поспать. Все-таки устала за

эти дни.

• Сделаем сеанс?
  
• Если у Вас есть время.
  

* * *

Я всегда со взрослыми спортсменами на Вы и стараюсь продлить это на Вы как можно дольше. В этом случае со­храняется очень нужная для работы дистанция. И это нуж­но не только мне, но и спортсмену. Это нужно для дела.

* * *

На календаре 18 сентября. Я звоню, и Нона говорит:

• Они сдали партию.
  
• Что будете делать сегодня? Не поехать ли на дачу?
  
• Что-то не хочется, — отвечает Нона, — вечером по
  телевизору два хоккея, так что есть занятие, а днем про­
  сто отдохну.
  
• Ну и прекрасно, — говорю я.
  

В полтретьего я той же рукой и тем же пальцем нажи­маю на звонок, и Нона открывает дверь. Я вопросительно смотрю на нее. Она еле сдерживает улыбку и, растягивая слова, говорит:

— Партии сегодня не будет.

И мы оба смеемся. Проходим в гостиную, садимся в кресла, и я спрашиваю:

• А как позиция?
  
• По-моему, выиграно. Так что ничего особенного не
  случилось. Просто мы обменялись ударами.
  
• Но до Вашего удара я проклинал себя.
  
• Вы здесь ни при чем, — сразу отвечает Нона, —
  виноваты мои шахматные тренеры и я, поровну. Нельзя в
  матче бояться белыми сделать ничью.
  

Потом я рассказываю ей о поездке к гимнасткам, а она мне о футбольном матче, который игрался в дни моего отсутствия в Тбилиси.

— Расстаемся до завтра? — спрашиваю я Нону.

С утра много дел, но в паузах я напо­минаю себе: «Ты еще не приготовил ло­зунг». И за полчаса до отъезда к Ноне захожу в библиотеку, сажусь за стол, со­средотачиваюсь, мысленно перебираю в памяти разные лозунги и останавлива­юсь на следующем: «Не может быть так хорошо, чтобы не могло быть еще лучше!» Этот лозунг использовал тренер сборной Польши Гурский после того, как его команда выиграла бронзовые медали на чемпио­нате мира по футболу.

Здороваемся как всегда. Нона читает лозунг, а я жду ее реакции. Она смеется, и я рад — и ее смеху, и уверенно­му взгляду, и свободе жестов. «Сегодня она в порядке», — отмечаю я про себя и чувствую большое облегчение. То ее выражение лица с темными кругами под глазами, навер­ное, еще долго будет жить в моей памяти как напоминание

26

Проклятие профессии

Два матча

27


о том, что это может повториться. И я принимаю решение предложить Ноне утром в день партии встречаться для анализа ее состояния, чтобы успеть взять тайм-аут до один­надцати.

Сеанс проходит как обычно, кроме новой моей вставь ки, в которой я благодарю шахматистку за проявленное мужество. Фразу «Мы все благодарны Вам» я повторяю дважды.

Это одна из форм воздействия на душевную, чувствен­ную сферу спортсмена, что почти всегда гарантирует на­строенность на его максимальную отдачу в борьбе.

Партия откладывается с лишней пешкой у Ноны. Она спускается со сцены, входит в холл и глазами ищет меня.

— Я здесь.

Нона находит меня глазами, но улыбнуться не в си­лах. Мы идем к нашей комнате, и я замечаю, как тяжела ее походка.

В комнате она сразу садится на диван и молчит. «Как она устала к концу матча», — думаю я. А говорю:

• По-моему, Вы играли прекрасно. — Нона смотрит в
  пол и тихо говорит:
  
• Вроде бы хорошая партия.
  

Замолкает, поднимает глаза на меня и спрашивает:

— Ну что, ложиться?

Чем же меня так привлекает работа с Ноной? Ведь прежде в работе с женщиной-спортсменкой, точнее, в от­ношениях с ней, было не только специальное, рабочее начало, но и эмоциональное — дружба, взаимная сим­патия.

С Ноной же мы даже друзьями не стали. Но связыва­ет нас нечто иное. Вероятно, нас объединяет абсолютно профессиональное отношение к делу. И это является самым прочным, не зависящим от колебаний настрое­ния и симпатий, а потому более постоянным и надеж­ным по своей сути. Как цемент.

Да, именно это привлекает меня в Ноне — ее высо­чайший профессионализм, преданность нужному для

дела образу жизни, ее отношение к каждому часу жиз­ни, к каждому человеку, с которым связывает ее жизнь. Это, наверное, и является ответом на вопрос, как Нона смогла 16 лет владеть шахматной короной, и мо­жет быть, на что я твердо надеюсь, еще продлит этот

срок.

Сеанс я удлиняю, и Нона не торопится вставать, как это было в начале матча. Перед тем, как попрощаться, советую дома подержать ноги в теплой воде.

• А зачем? — спрашивает Нона.
  

• Для снятия возбуждения, — отвечаю я, — и будете
  лучше спать.
  

Через полчаса я звоню и спрашиваю:

• Ноги в теплой воде?
  Нона смеется и отвечает:
  
• Еще нет, пока кушаю.
  

Голос ее бодрый, и я успокаиваюсь. Нону после партии я встретил с моим другом, известным спортсменом, кото­рого потом спросил:

— Ты видел, как они устают после партии?

— Да, — сказал он, — я впервые на шахматах и про­
сто потрясен тем, что увидел. Какое напряжение борьбы!

Я говорю:

• И так она бьется уже больше 20 лет. Женщина-
  герой.
  
• Да, конечно, — соглашается мой друг.
  

• Доброе утро. Доигрывание се­
  годня?
  

• Да, — отвечает Нона.
  

• Только одна просьба — не анали­
  зируйте до трех часов.
  

• Хорошо, — смеется Нона.
  

Но я перехожу на серьезный тон:

— Обычно мы не отдыхаем перед доигрыванием, но
сегодня давайте отдохнем.

Нона делает паузу, потом неохотно соглашается:

— Но немного, ладно?

28

Проклятие профессии

Два матча

29


— Буду в три часа, — говорю я и мысленно хвалю себя за твердость, которую раньше не осмеливался проявлять по отношению к этой шахматистке. Но сегодня нельзя ни­чем рисковать, ведь победа — это почти окончание матча.

Ох, эта близость победы! Какая это большая опасность, способная обезоружить спортсмена. И произойти это мо­жет мгновенно. А потом мы спрашиваем: «Что случилось? Как это могло случиться?»

И виной всему — подсознание человека. Это оно пер­вое начинает нашептывать: «Все в порядке, все хорошо». И противостоять этому очень трудно. Потому что ты так долго ждал этого, и оно — это «все в порядке, все хоро­шо» — действительно, совсем близко.

Я и настоял на этом сеансе, нужды в котором перед ко­ротким доигрыванием, конечно, не было, с одной целью — как-то дисциплинировать спортсменку.

Но подсознание уже нашептывало свое, и даже вели­кая Нона, которая днем раньше не возражала против продления сеанса, уже сегодня хотела избежать его и даже рассматривала мое предложение как давление на ее личность, как вмешательство в личную <жизнь.

* * *

И победа состоялась. Я не стал ждать Нону ради одно­го поздравления. А сделал это по телефону и услышал от Ноны:

• Завтра я играть не буду.
  
• Правильно, — сказал я, — куда нам спешить.
  

А подумал: «Подсознание побеждает. И Нона повери­ла ему. А может быть — и своему прошлому, которое ожило и тоже нашептало свое: "Ты на голову выше всех. Как и раньше, ни о чем не беспокойся"».

Итак, противников прибавилось. И это самые опасные противники — свои, которые, если верить французам, и предают.


Итак, выходной. В 11.00 мы погово­рили по телефону.

• Как спали?
  
• Вроде бы хорошо.
  

—- На дачу не поедете?

— Что-то не хочется.

Сегодня по телевизору много спорта и в Тбилиси

художественная гимнастика.

— Хорошая идея, — говорит Нона, — я, пожалуй,

схожу.

• И одно напоминание, Нона Терентьевна: стало хо­
  лодно. Не открывайте широко окна.
  
• Да, обязательно, — соглашается Нона, и мы про­
  щаемся до послезавтра.
  

Я расстроен. Легкость отношения к режиму, желание делать то, что хочется — опасные симптомы преждевре­менной разрядки, расслабления, опустошения. Если вы­ходной и нужно было брать, то посвятить его следовало другому — всему тому, что поможет собраться, настроить­ся на завоевание недостающей для победы половины очка в двух последних партиях. И надо бы, конечно, уехать на дачу, в тишину и одиночество, где бороться с самой собой было бы легче один на один, потому что друзья и даже родные стали в этот момент противниками спортсмена.

Они могут молчать и не говорить ничего лишнего, но в их возбужденном поведении, в улыбках, в лихорадоч­ном блеске глаз подсознание спортсмена читает одно: «Победа!»

Но мне надо продолжать свое дело. Я за письменным столом и думаю, какой же я предложу лозунг в день пред­последней партии, которая может оказаться последней, если Нона ее не проиграет.

Осталось набрать всего пол-очка, и понимание Ноной этого факта может оказаться самым опасным в день партии.


30

Проклятие профессии

Два матча

31


Пишу первоначальный вариант: «Осталось две партии». Лозунг невыразительный, и улыбки он, конечно, не вызо­вет, но сейчас, наверное, улыбка уже не нужна. Нельзя на­страиваться на эту партию как на последнюю в матче.

В то же время, раз я предлагаю такой лозунг, значит, вроде бы, допускаю возможность поражения в девятой партии.

Значит, мало просто предложить лозунг спортсмену, его надо оживить. Пожалуй, я скажу:

— Мне грустно, что матч заканчивается и наши встре­
чи станут редкими. — И тогда она, может быть, улыбнет­
ся. Все-таки надо, чтобы она улыбнулась.

Да, недостаточно предложить человеку лозунг как та­ковой. Его всегда надо оживлять: приветствовать, вешая его на стену, прощаться с ним, когда снимаешь.

Так я и делал в партии Корчной—Карпов. Когда Корч-ной, с которым я работал, проиграл, я повесил лозунг: «Переживаем вместе».

А через два дня, в день следующей партии, я принес другой лозунг, но прежде, чем повесить его, спросил:

• Хватит переживать, правда?
  
• Да, конечно, — ответил Виктор Львович.
  

Я снял лозунг и молча, ожидая реакции спортсмена, повесил другой: «Вспомни свои победы!*

Шахматист прочел, засмеялся (!) и сказал:

— Но я и поражения помню.

Вот оно — сопротивление личности. Спортсмен как бы предлагает: «Объясните свои действия, докажите, что Вы правы».

И я говорю:

— Но ведь побед было намного больше. — И мы оба
засмеялись. Это и есть приветствие новому лозунгу и
объяснение его появления.

А в Сухуми я развесил разные лозунги в комнате у гим­насток, и через два дня Марина Халилова — самая стар­шая из этого прекрасного трио — сказала:

— Вы знаете, я часто перечитываю Ваши лозунги, на­
верное, каждые два часа. Это очень хорошо на меня дей­
ствует, успокаивает.

А самая младшая — Ира Жемчужина — впервые уви­дев лозунги, всплеснула руками и сказала:

— Ой, как много бумажек!

Помню, это очень огорчило меня. Но потом я сказал себе: «К лозунгу человека надо еще и готовить!» Работать всегда есть над чем.

И я еще подумал вот о чем. Оставляя в комнате чело­века лозунг, ты как бы оставляешь частицу себя.

Спортсмен посмотрит на лозунг, например, утром, от­крыв глаза, или вечером перед сном. И вспомнит о тебе, о нашей совместной работе, о нашей договоренности, о на­строе на высшие достижения. И это поможет ему успоко­иться или, наоборот, настроиться на бой или на очеред­ную изнурительную работу на тренировке. Это как гипноз на расстоянии.

Вот как получилось. Всего один короткий разговор по телефону, а исписано две с половиной страницы.

Я настаиваю опять на встрече из-за

%*% ее дисциплинирующего влияния на спорт-

**** смена. И решаю вновь опросить Нону по

тем восьми слагаемым, хотя не сомнева-

СбНТЯбрЯ юсь, что оценит она их на отлично. Но в

__-_____ir_ процессе опроса надеюсь найти повод

■И для предостережения Ноны.

Итак, опрос. Все отлично. Внешне я рад, но внутренне тревожен. Слишком весела и спокойна. Так и хочется по­вторить одно слово: рано, рано! И я говорю:

— Все-таки надо готовиться к жесткой борьбе.

И снова быстро, как о само собой разумеющемся, Нона говорит:

— Да, я понимаю, что ей нечего терять.

Очень типичный случай, когда спортсмен заранее пе­реживает свою победу, и не может настроиться на послед­ний шаг, считая его чисто формальным.

На это последнее усилие действительно трудно настроить­ся, хотя и понимаешь, что настрой необходим. Но сладость покоя, как раковая опухоль, растекается по всему телу.

32

Проклятие профессии

Два матча

33


И это расслабление легко обнаружить опытному глазу. Еще работая в футболе, я быстро диагностировал подоб­ное состояние перед матчем со слабой командой по отве­денным в сторону глазам футболистов.

Помочь спортсмену в такой момент очень трудно. Он все понимает, но не может с собой ничего сделать. Можно сказать, что регуляция запоздала. Такое состояние надо предвидеть заранее и заняться его профилактикой посред-' ством жесткого режима, изоляции от друзей и т.п.

У Ноны это состояние, которое я бы назвал «пустым состоянием», тянется уже три дня. Она, ни с кем не совету­ясь, взяла тайм-аут, что, конечно, было ошибкой, хотя она привыкла за эти шестнадцать лет сама принимать решение. А перестроиться, изменить хотя бы частично свою психоло­гию, психологию лидера не смогла. Наверное, еще не успела.

И я уже не столь категоричен при анализе нашей груп­пы. Да, спортсмен, который претендует на звание чемпи­она мира, является главной фигурой. Но он должен сове­товаться с теми, кто ему помогает, и не только тогда, ког­да трудно.

играла медленно, как-то заторможенно, долго и несмело принимала решения.

Я внимательнее, чем раньше, изучаю лицо Наны Иосе­лиани. И поражен ее исключительным хладнокровием, хлад­нокровием человека, которому действительно нечего терять.

И подумал: «Каким может быть человек в самый тя­желый момент жизни!» А у восемнадцатилетней Наны тя­желее момента ее шахматной жизни, конечно, не было. Признаться, сегодня я скорее ожидал увидеть иное — не состояние полной мобилизации противника, а сверхвоз­буждение или растерянность.

И я сделал вывод — этого человека я недостаточно знаю. Личностно она сильнее, чем я думал раньше.

Партия отложена в плохой позиции. В нашей комнате Нона говорит:

— Обидно, что плохо играла.

А во время сеанса прерывала меня, анализировала отложенную позицию вслух.

Мы прощаемся. Я смотрю ей вслед и вижу целую толпу ее родственников и друзей. Они все пришли сегодня на партию. Все пришли поздравить Нону с победой в матче. И она это наверняка знала.

сентября

В день партии я прихожу пораньше. Слежу за собой. Я должен быть таким же, как всегда, чтобы подсознательно Нона не сделала вывод, что я считаю се­годняшнюю партию последней.

Я слышу свой голос, в котором плохо замаскированное волнение. Да, мне не­легко владеть собой. Мне тоже трудно обмануть себя, пото­му что не могу поверить, что нас сегодня ждет неудача.

Нона не торопится идти в ту комнату, где мы обычно делаем сеанс. Чувствую, что она хочет поговорить о чем-нибудь постороннем, и это еще сильнее тревожит меня. Я говорю:

— За работу, товарищи! Лицо Ноны меняется, становится строже. Мы работаем как всегда, и я ухожу, вроде бы успоко­енный. Но во Дворце шахмат тревога вернулась. Нона

2 Р. Загайнов

Нона уходит на доигрывание, а я уезжаю в аэропорт и перед посадкой в самолет узнаю, что счет стал 5:4.

Нигде так хорошо не работает меж­дугородный телефон, как в Литве. Тби­лиси дали через три минуты:

• Здравствуйте, Нона Терентьевна,
  прошу прощения, но я звоню из Виль­
  нюса.
  
• Мы догадались, — отвечает Нона.
  

34

Проклятие профессии

Два матча

35


²⁵

Матч второй

сентября

Да, я в Вильнюсе. Прилетел ночью, но спать не ло­жусь. Скоро увижу Нану, а к этой встрече я еще не готов. Для переключения нужно время, и вчера я впервые рад задержке самолета.

Итак, скоро я увижу Нану Александрия. Перед отъез­дом председатель Спорткомитета передал мне содержание своего разговора с Вильнюсом и перечислил симптомы нарушенного состояния Наны: сильная простуда, потеря сна, постоянные головные боли. Но он не назвал главного й самого трудного препятствия — потери уверенности, что не могло не произойти после трех поражений подряд.

Да, ситуация, конечно, критическая. Счет 3:4. И что­бы свести матч хотя бы вничью, необходимо в трех остав­шихся партиях набрать два очка.

Думаю все время о Нане, представляю ее лицо. Навер­ное, опять увижу темные круги под глазами. И знаю, что буду докапываться до истинной, ведущей причины. Чтобы определить, что будет главным в моей работе с этим чело­веком, с чего начать.

Итак, что? Следствие ли бессонных ночей, накопив­шейся усталости, потери уверенности или какие-то сугубо личные переживания человека, узнать о которых не дано никому? «Почти никому», — поправляю я себя.

Но ты должен знать, если претендуешь на подлинную близость к спортсмену. А если пока не знаешь, то должен будешь узнать, но ненавязчиво, тактично, бережно под­толкнуть человека к откровенности с тобой о себе.

Удастся ли быстро (ведь времени нет) решить эту зада­чу? С Наной все очень сложно.

И я ехал к ней с нелегким сердцем. И не только пото­му, что пришлось уехать от Ноны.

Мы впервые встретились в январе 1979 года, когда она готовилась к международному турниру в Белграде. И я был поражен ее неиспользованным, нерастраченным по­тенциалом, хотя в шахматных кругах бытовало мнение, что ее лучшие дни позади. Помню, с каким недоверием руководство грузинского спорта восприняло мои слова о том, что через два с половиной года Нана будет играть с Майей Чибурданидзе.

Резервы я видел в таких характеристиках ее личнос­ти как высокий интеллект, блестящие человеческие ка­чества, способность воспринимать советы и учиться на опыте других.

Но было и слабое место — обнаженная чувственная сфера и как следствие — уязвимость для любых влияний. Нана не была психологически вооружена, а точнее — за­щищена.

Создание такой защиты я считал нашей первоочеред­ной задачей. И Нана согласилась со мной, поверила мне. У человека, который в любых жизненных ситуациях тратит много нервной энергии, путь к совершенствованию один — самоограничение. И когда Нана пошла мне на­встречу, мы разработали систему самоконтроля, режима, расписали поведение Наны во всех возможных соревнова­тельных ситуациях: при встречах с противниками, до и после партии, в выходные дни.

И надо отдать должное Нане — она следовала заданно­му курсу до конца. В результате — первое место без еди­ного поражения с солидным отрывом от занявшей второе место Чибурданидзе, убедительные победы над такими гроссмейстерами, как Вереци, Николау и другие.

Но потом, когда я пытался влиять таким же образом на Нану, я почувствовал сопротивление. Мои призывы к профессиональному образу жизни, к подчинению всей жизни поставленной задаче не нашли ответа с ее стороны. И я понял, что Нана любит не только шахматы, но и все остальное в жизни, и жертвовать чем-либо даже ради звания чемпионки мира не желает.

В результате не были решены необходимые задачи в подготовке к межзональному турниру, который Нана про-

36

Проклятие профессии

Два матча

37





вела неуверенно, со срывами, правда, решив минималь­ную задачу — заняв третье место.

Потом, работая на чемпионате страны с Ноной Гап-риндашвили, я наблюдал и за Наной. И опять видел ее слабые места, которым мы объявили войну перед белград­ским турниром.

И однажды после ее проигранной партии я подошел к Нане и спросил:

• Почему забыто все то, что Вы делали в Белграде?
  И Нана одной фразой дала мне исчерпывающий ответ:
  
• Меня на это не хватит.
  

В этом и была вся суть вопроса — профессионалом быть очень нелегко.

Вероятно, так и есть. Подлинный профессионализм есть своего рода ограниченность. Но в хорошем смысле слова. И поэтому я хотел бы назвать ее «блистательной ограниченностью».

Это не призыв к ограниченности жизни личности, а предложение разумно самоограничить количество интере­сов, и если не в жизни вообще, то в особые ее временные отрезки, например, на трехгодичный цикл борьбы за пер­венство мира по шахматам или четырехгодичный цикл между Олимпиадами.

Так что под блистательной ограниченностью я пони­маю добровольное сужение интересов, сокращение числа объектов общения, что способствует накоплению особого опыта, необходимого в соревнованиях.

Но так как спортсмен выступает часто и долго, самоог­раничение может стать его постоянной личностной харак­теристикой. Наверное, этого подсознательно опасается и хочет избежать Нана, для которой сама жизнь не менее притягательна, чем абсолютный успех в одном из ее на­правлений.

Но все же я призываю спортсмена к зтому, так как другого пути, уверен, не существует., V

В результате этих раздумий вдруг приходит мысль, что мне с сегодняшнего дня предстоит не только быть ря­дом со спортсменом, но и бороться с ним, отстаивая свои идеи, свою точку зрения.

Ведь сам мой приезд — признание факта, что спорт­смен не в порядке, что прав я, а не Нана. И это делает нас не только соратниками, но и противниками.

И только сейчас я понимаю всю сложность стоящей передо мной задачи, которую вчера недооценивал.

И чувствую, что очень важно верно начать. Именно в самом начале сделать правильные шаги, потому что Нана тоже неспокойно ждет нашей встречи.

И я говорю себе: «Главное — ничем не показать причину моего приезда, поражение Наны в споре со мной». Я не дол­жен быть похожим на спасателя и уже запланировал темы сегодняшних бесед: о Вильнюсе, о том, что никогда здесь не был, и вообще, Прибалтика — хорошее место для отдыха, как будто я приехал отдыхать, а не работать с Наной.

Беззаботность — вот главная характеристика моего образа сегодня! Но внутренне я буду максимально моби­лизован, потому что я должен контролировать выражение своего лица, позы, походку, голос, взгляд.

Никакой озабоченности положением в матче! Но, при­знаться, я верю в себя. Так что проблема перевоплощения меня не тревожит, наоборот, как бы не переборщить.

Вот и восемь часов. Иду на почту и даю Ноне телеграм­му: «Я с Вами сегодня и всегда*.

• Предлоги сохранять? — слышу вопрос.
  
• Обязательно.
  

Возвращаюсь в свой номер и вспоминаю разговор, ко­торый состоялся в день отъезда с одним известным грос­смейстером.

— Не надо Вам ехать, — убеждал он меня,"— матч
проигран. Это будет жизненная ошибка. Испортите репута­
цию. Вы и здесь не будете присутствовать при победе и там
ничего не сделаете. Придумайте что-нибудь, заболейте.

— Но у меня другое мнение, — возражаю я.
Но он еще более убедительным тоном говорит:

— Так думают все, кто знает Нану. А Вы ее знаете мало. Когда она проигрывает, становится неуправляемой. Ситуация безнадежна.