Евгений Добрушин Фантастика это не страшно! Михаэль Лайтман Оматеринстве и воспитании Юрий Никонов Реальности бреда Марина Тюрина Немного о сексуальном образовании Александр Титов 8 рассказ
| Вид материала | Рассказ |
- Михаэль Лайтман, 6482.97kb.
- Михаэль Лайтман Эрвин Ласло Вавилонская башня последний ярус Иерусалим 2007 год Лайтман, 2564.64kb.
- Александр Петрович Никонов, 1753.21kb.
- Михаэль Лайтман "Каббала. Тайное еврейское учение", 5922.17kb.
- Александр Конторович «черные купола», 3987.4kb.
- Александр Никонов Опиум для народа. Религия как глобальный бизнес-проект удк 21 ббк, 3537.68kb.
- Научно-социальная фантастика. Проблема научного предвидения Прядко Александр Владимирович, 116.55kb.
- Юрий Александрович Васильев Александр Семенович Широков рассказ, 1208.95kb.
- Михаэль Серия «каббала. Тайное учение», 5895.83kb.
- Михаэль Серия «каббала. Тайное учение», 6837.21kb.
Исходным пунктом Гуса, как и Уиклифа, служил взгляд на Священное Писание как на единственный источник христианского вероучения. Но в отличие от Уиклифа Гус, наряду со Священным Писанием, признавал и другие источники христианской истины (Священное Предание, постановления Вселенских соборов, произведения отцов церкви и даже папские постановления, если они не противоречили Священному Писанию). К тому же, в противоположность Уиклифу, Гус не дошел до полного отрицания папства: он допускал его существование, но при условии истинного представительства христианского благочестия и нравственности. К этому следует добавить и то, что Гус придавал большое значение внешней стороне богослужения, требовал почитания икон и мощей.
По мнению историков, даже с католической точки зрения учение Гуса не могло считаться ересью. Но в нем было два пункта, которых римская церковь не могла простить Гусу, а именно: отрицание божественного происхождения папства и требование славянской литургии. В случае признания этих положений Чехия навсегда могла бы оторваться от папства и рано или поздно воссоединилась бы с греко-восточной церковью. Однако не только брожение умов беспокоило римскую курию. Рим боялся потерять один из важных источников обогащения. Дело в том, что с момента открытия в 1237 году знаменитых Куттенбергских серебряных рудников Чехия переживала экономический подъем. Правда, этими и другими рудниками владели преимущественно немцы, включая немцев из числа высшего духовенства, что вызывало сильное раздражение у чешских феодалов и купцов. Поэтому они не прочь были насолить Риму, предпочитавшему опираться в своей политике на богатых немцев, правоверных католиков. И неудивительно, что антинемецкие настроения высших и средних слоев чешского общества порой принимали антицерковный характер по отношению к латинской церкви и демонстративное выражение симпатий к православной церкви.
Новый папа Александр V по настоянию архиепископа Збинка прислал буллу, запрещавшую Гусу и гуситам проповеди во всех церквах Чехии, в том числе и в Вифлеемской часовне. Кроме того, в этой булле папа повторял запрещение распространять учение Уиклифа и поручал пражскому архиепископу отобрать у пражан, даже у профессоров университета, все сочинения английского еретика и сжечь их.
Збинка надеялся, что папская булла будет принята в Чехии с покорностью, но глубоко ошибся. Гус не только не перестал проповедовать, но еще настойчивее начал доказывать, что слово Божие свободно и всемогуще, что никто, даже папа, не имеет права связывать его благовестие. В данном случае наш проповедник нашел энергичную поддержку при дворе и среди многих чешских сановников, недовольных бесцеремонной политикой Рима. Двор начал смотреть на Збинка, вызвавшего папскую буллу, как на государственного изменника, клевещущего на весь чешский народ. Поведение архиепископа возмутило и самого короля Вацлава, сочувствовавшего Гусу, но избегавшего политических конфликтов. А конфликт между тем назревал и уклониться от него было нельзя.
Неугомонный Збинка созвал в Праге местный собор из представителей высшего духовенства. Собор признал сочинения Уиклифа еретическими и постановил сжечь их. Но Збинку этого показалось мало, и он потребовал от всех докторов, магистров и бакалавров Пражского университета, а также от всех пражан доставить сочинения Уиклифа на архиепископский двор. Наконец, он подтвердил запрещение проповедовать гуситам в часовнях под страхом анафемы и тюремного заточения.
Постановление собора встретило резкий протест в Пражском университете. Профессора и студенты, собравшись под председательством ректора, объявили постановления местного собора и распоряжения архиепископа незаконными. Они заявили, что по императорским и папским привилегиям, дарованным Пражскому университету, архиепископ не имеет над ними никакой судебной власти. Было также заявлено, что обладание теми или иными книгами есть дело не церковного права, а гражданского. Одновременно подчеркивалось, что противно здравому смыслу уничтожать сочинения по логике, математике и философии, коих много у английского проповедника. Не обошлось и без лукавства, когда было сказано, что даже при справедливом предположении, будто в книгах Уиклифа заключается ересь, отбирать их у членов университета не следует, так как сама церковь предписывает изучать ереси, дабы тем самым успешнее вести с ними борьбу.
Спустя несколько дней восемь профессоров Пражского университета собрались под председательством Гуса в Вифлеемской часовне и решили объявить всей Чехии и Моравии о своем протесте против сожжения сочинений Уиклифа. Вместе с тем они апеллировали на постановление местного собора к новому папе Иоанну XXIII.
Но упрямый пражский архиепископ, не дожидаясь окончательного приговора папы, решил все-таки сжечь книги Уиклифа, которые его сторонники успели собрать в количестве 200 экземпляров.
В присутствии членов пражского капитула, при многочисленном собрании духовенства и толпы горожан, с торжественным пением «Te Deum» и при колокольном звоне всех церквей Праги сочинения Уиклифа сожгли на архиепископском дворе. Вместе с ними были сожжены и некоторые древние чешские рукописи, а также сочинения Гуса и Иеронима Пражского.
Общее негодование против архиепископа и католического духовенства охватило Прагу.
В соборном храме Праги толпа своим громким криком, свистом и улюлюканьем помешала архиепископу объявить запрещение проповеднической деятельности Гуса. А в одной из церквей священник, вздумавший произнести проповедь против Гуса, едва не был убит несколькими вооруженными людьми. От страха враги Гуса на некоторое время замолкли, и уже не шло речи об отлучении Гуса от церкви.
И все же противники Гуса, озлобленные возрастающим успехом его проповедей, добились-таки закрытия Вифлеемской часовни. Донос за доносом отправляли они в Рим, доказывая, что теперь уже дело не в ереси Уиклифа, а в ереси Гуса, и требовали его вызова к папе на суд.
Волнения, поднявшиеся в Праге, заставили бесхарактерного короля Вацлава удалить Гуса из города. Вместе с ним уехал и Иероним Пражский.
Обрадовавшись этому, архиепископ наложил запрещение на всю церковную деятельность Праги, приостановив таким образом в столице Чехии обычное течение церковной жизни. Но тут уже и король вынужден был вмешаться. Он приказал пражским священникам продолжать осуществление богослужений в Праге, несмотря на запрещение архиепископа. В ответ на это кардинал Колонна, которому папа поручил расследование чешских событий, вызвал Гуса в Болонью на суд римской курии.
Такая решительная мера еще более взволновала пражан. От имени короля, чешских вельмож и университета к папе отправилось посольство, которое должно было заявить о невозможности для Гуса лично явиться в Болонью вследствие опасностей, угрожающих ему в дороге. Со своей стороны Гус через одного из членов посольства скромно извинился перед папой в связи с невозможностью личной явки на суд.
Отлучение Гуса церковники обнародовали в марте 1411 года. Однако на этот раз дело благополучно уладилось. Помогла примирительная политика, которой вынужден был держаться папа по отношению к чешскому королю, отказавшемуся от императорской короны в пользу своего младшего брата, венгерского короля Сигизмунда. Иоанн XXIII, рассчитывая с помощью Сигизмунда и Вацлава утвердить свое главенство во всем католическом мире, в угоду чешскому королю снял отлучение с Гуса. Вскоре умер и враг Гуса – пражский архиепископ Збинка. Таким образом Гус и Иероним получили возможность возвратиться в Прагу.
Дело Гуса вообще могло бы окончиться мирно, действуй он более осторожно и осмотрительно. Но продолжительные споры с римским духовенством и неоправдавшиеся надежды на скорое преобразование церкви пуще прежнего разожгли враждебные настроения Гуса по отношению к римской церкви. А тут еще случилась «дьявольская напасть», подлившая масла в огонь гуситского движения за обновление церкви.
Папа Иоанн XXIII объявил крестовый поход против Неаполитанского короля, выступившего в защиту свергнутого папы Григория XII. При этом Иоанн XXIII обещал отпущение грехов всем тем, кто поможет ему деньгами или как-нибудь иначе. Папские посланники явились в Прагу и начали открыто торговать индульгенциями, чтобы собрать деньги на крестовый поход. Гус незамедлительно выступил в роли грозного обличителя богопротивной продажи индульгенций. Под влиянием его речей чехи стали все враждебнее относиться к продавцам индульгенций.
Вскоре произошел случай, всколыхнувший всю Прагу и заставивший Гуса снова выступить с крамольными речами.
Однажды воскресным летним днем 1412 года Гус произнес проповедь в Вифлеемской часовне. На этой проповеди присутствовала и королева Софья. После проповеди против Гуса выступил с возражениями один из враждебных ему монахов, восхваляя при этом папу и оправдывая продажу индульгенций. Народ, присутствующий в часовне, отнесся враждебно к противнику Гуса, а один молодой юноша из подмастерьев начал кричать на всю церковь:
– Отпущение грехов за деньги – ложь! Рим заставляет нас лгать! Очнитесь, братья!
Разразился скандал. Монах попытался перекричать поднявшийся шум, но тщетно. Толпа повалила на улицу, выкрикивая бранные слова в адрес первосвященника и торговцев индульгенциями.
Городские власти растерялись, но вскоре очнулись и приказали арестовать зачинщика скандала.
На следующий день двое задиристых студентов принялись публично обличать и оскорблять церковных торгашей, пытавшихся всучать прохожим индульгенции. Один из них вскричал:
– Папа, воздвигающий крест против христиан, – антихрист!
Обоих немедленно арестовала городская стража, которой было приказано поддерживать в Праге строгий порядок и хватать всех смутьянов-гуситов.
По поводу случившегося в Вифлеемской часовне и дебоширов студентов был созван совет Пражской думы, состоявший преимущественно из немцев. Дума осудила молодого подмастерья и студентов на смерть как злостных нарушителей общественного спокойствия. Об этом чрезмерно суровом решении пражане были извещены глашатаями. Весть о предстоящей казне дошла и до Гуса.
Вместе с магистрами и студентами Гус отправился в Думу, где всю вину за критику торговцев индульгенциями взял на себя и умолял судей смилостивиться, не рубить горячие головы.
В это время около Думы присутствовало более двух тысяч пражан.
Учтя взрывоопасную обстановку и переговорив со своими советниками, бургомистр пообещал пойти Гусу навстречу. Гус поблагодарил бургомистра и распустил собравшихся перед думой по домам, объявив, что заключенные помилованы, а сам направился в Вифлеемскую часовню.
Когда часть толпы разошлась, советники бургомистра из числа немцев приказали страже вывести юношей из тюрьмы и отрубить им головы. Немедленно вызвали немецких латников для охраны приговоренных к казне.
Поскольку толпа мешала движению латников, юношей поспешно казнили на одной из улиц Праги, не доведя их до лобного места.
После казни горожане подхватили тела несчастных и понесли их в Вифлеемскую часовню, воспевая им хвалебные песни как мученикам.
Духовенство, считая Гуса виновником прославления народом трех казненных смутьянов, стало еще враждебнее относиться к нему. В Рим полетели многочисленные жалобы на проповедника, подстрекающего к мятежу против католической церкви, попирающего апостольские постановления. В ответ на это Иоанн XXIII предал Гуса троекратному проклятию и призвал католиков схватить его живым или мертвым, а Вифлеемскую часовню разорить как рассадник ереси. Пражские немцы два раза нападали на часовню, но безуспешно.
По распоряжению папы священники должны были придавать Гуса анафеме во всех церквах по воскресным и праздничным дням. Ему дали прозвище ересиарха, то есть главы ереси. Под угрозой анафемы никто не должен был предлагать Гусу пищу и предоставлять кров. В случае смерти он лишался христианского погребения. Ко всему прочему папа запретил осуществлять богослужения и совершать религиозные обряды в «дерзкой Праге».
Прага погрузилась в атмосферу взволнованных шепотов и религиозных страхов. Да и как не бояться, если новорожденных не разрешалось крестить, а умерших хоронили без отпевания. Опасаясь новых смут, король Вацлав повелел Гусу покинуть Прагу, пока снова не установится мир.
Гус удалился в замок одного чешского вельможи, друга короля Вацлава. Здесь перед большим стечением народа он проповедовал в открытом поле. И здесь же написал несколько богословских сочинений.
Высылка Гуса из Праги хотя и сбила накал волнений в городе, но не успокоила народ Чехии. Поэтому император Сигизмунд готов был объединиться хоть с самим дьяволом, чтобы положить конец «чешской смуте», угрожавшей распространиться на всю Европу.
Сидевший во Флоренции папа протянул германскому императору руку, но не помощи, а попрошайничества, обещая всячески содействовать его политике в обмен на помощь Риму. Сигизмунд легко и быстро сговорился с первосвященником о необходимости положить конец «смуте умов» в Чехии.
В декабре 1413 года папа опубликовал пригласительную буллу на собор в немецком городе Констанце. Собор открылся осенью следующего года.
Как мы уже знаем, Иоанн XXIII, стремясь упрочить свое шаткое положение в условиях троепапства, выдвигал на первый план вопрос о борьбе с ересью. Однако заседания собора разворачивались по иному плану. Собравшиеся решили обсудить три вопроса. На первом месте стоял вопрос объединения церкви под властью одного папы. Затем следовал вопрос о преобразовании духовенства в духе религиозной морали. И последним был вопрос об уничтожении ереси.
Руководящую роль на соборе в Констанце, длившемся около трех лет, играли богословы Сорбонны. При их активном участии собор взялся за уничтожение ереси. Первым в списке стоял Джон Уиклиф. Осудив учение Уиклифа, собор перешел к рассмотрению ереси его чешского последователя Яна Гуса.
Гус был вызван на собор еще Иоанном XXIII. Пражский магистр решил явиться на собор и дать открытый бой погрязшим в роскоши и корыстолюбии церковникам, но свое появление на соборе оговорил условием личной неприкосновенности. Такая гарантия ему была дана в виде охранной грамоты императора Сигизмунда.
Императорская грамота была всего лишь бумажкой, и Гус отлично это понимал. Однако он надеялся на другое – на возможность публичного изложения своих взглядов. Магистр по наивности не учел лишь одного: католическая церковь не хотела предоставлять ему трибуну для обличительных речей. Ей нужны были не речи Гуса, а молчащий Гус.
Спустя несколько недель после прибытия в Констанц Гуса по приказу Иоанна XXIII заточили в сырое подземелье доминиканского монастыря, точнее говоря, в особое позорное помещение, а именно – в тесную келью рядом с отхожим местом. Потом его перевели в другую тюрьму, не слаще первой.
В связи с арестом Гуса коварный император Сигизмунд, выдавший ему охранную грамоту, выразил лицемерный протест, а на процессе оправдывался тем, будто бы хотел обеспечить подсудимому справедливое разбирательство его дела, а вовсе не спасти от наказания за еретические воззрения.
5 июня 1416 года Гуса в цепях привели на собор, который немедленно объявил незаконным состязания о вере с еретиком, а именно на диспут о статусе церкви и роли церковнослужителей в ее функционировании надеялся Гус, отправляясь в Констанц. Соотечественники Гуса, присутствовавшие на соборе, протестовали против такого вероломства и громко требовали освобождения магистра. Их требования проигнорировали. Между тем собору были представлены обвинительные пункты, составленные на основе извлечений из сочинений Гуса. Чешский проповедник объявил, что готов защищать свои взгляды. Его слова вызвали смятение, которое было так велико, что собор на время прекратил свое заседание. Спустя два дня суд начался снова.
Многочасовые допросы Гуса продолжались несколько месяцев.
По соседству с тюремным застенком, где томился Гус, находился неудачливый беглец Иоанн XXIII. Инквизиторы держали проповедника днем в ножных оковах, а ночью приковывали его руки к цепи, вделанной в стену.
Суд обвинил упорствующего еретика в том, что он, разделяя взгляды Уиклифа, утверждал следующее: папа или священники, обретающиеся в смертном грехе, не могут совершать таинства. Гус подтвердил это, но с существенной оговоркой, сказав:
– Церковные иерархи выдают себя за наследников Христа. Если они ведут себя надлежащим образом, то таковыми являются. В противном случае они лжецы и обманщики. И тогда светская власть вправе лишить их церковных титулов и бенефиций.
Среди судей раздался злой ропот. Кто-то выкрикнул:
– Еретики всегда пытаются примешать долю истины к своим ложным доктринам! Они хотят таким образом обманывать людей! На костер Гуса!
Этот призыв подхватили многие из присутствующих на суде. Распаляя себя воплями, они готовы были развести костер прямо в зале суда.
После длительного изучения и обсуждения приписываемых Гусу заблуждений для него написали специальная форма отречения от греховных заблуждений. Однако обвиняемый был тверд в своих «заблуждениях» и отклонил любую форму отречения, сопроводив это словами:
– Я обращаюсь к Иисусу Христу, единому всемогущему и всесправедливому Судье. Я поручаю свое дело тому, который будет судить каждого человека не по ложным свидетельствам и неправедным советам, а по истине и его заслугам.
Первого июля на очередном заседании собора были оглашены несколько десятков обвинительных пунктов против Гуса. Затем его заставили стать на колени, чтобы заслушать приговор.
Не добившись от Гуса самообвинения и отречения от проповедуемых убеждений, собор объявил его упорствующим еретиком, лишил священнического сана, отлучил от церкви и приговорил к сожжению на костре. Казнь назначили на 6 июля 1415 года.
На казнь явились все соборные отцы, пожаловал и сам император Сигизмунд в окружении князей и рыцарей. Когда Гусу зачитали приговор собора, он спокойно заявил о своей невиновности. Тогда один из епископов произнес стандартную формулу проклятия, на что Гус ответил:
– Я верю во всемогущество Господа Бога, во имя которого я терпеливо сношу это унижение, и уверен, что он не отберет от меня его чашу искупления, из которой я надеюсь пить сегодня в его королевстве.
Разъяренные палачи приказали замолчать осужденному и дали знак стражникам, которые немедленно зажали Гусу руками рот. Затем с него сорвали священническое облаченье и в последний раз призвали отречься. Взглянув в сторону епископов, Гус сказал:
– Я не могу покаяться в заблуждениях, которых никогда не разделял.
Чудовищный спектакль неумолимо близился к трагическому концу. Гусу обрезали волосы в виде креста и увенчали голову бумажной короной, разрисованной чертями, после чего повели на казнь мимо дворца епископа, где в это время сжигались его книги.
В цветущем предместье Констанца все было готово к поджариванию человеческой плоти. Гуса подвели к толстому бревну, вкопанному в землю. Палач сноровисто привязал осужденного за шею цепью, позаимствованной у какого-то бедняка, проживавшего поблизости. Обложив его со всех сторон дровами вперемежку с соломой, специалисты по отделению души от тела подожгли костер.
В соответствии с правилом проведения экзекуции особо уважаемым прихожанам предоставлялось право подбрасывать в огонь хворост, чем они приумножали
перед церковью свои добродетели. Согласно преданию, Гус во время казни сказал одной старушенции, занимавшейся столь богоугодным делом: «Святая простота!»
Когда костер погас, палачи старательно разбили обуглившуюся голову мученика на куски и забросали их головешками. Остатки поджаренного сердца проткнули острой палочкой и сожгли. Тело разорвали клещами и, опять разведя костер, бросили в огонь куски человеческого мяса и личные вещи пражского магистра. Потом, собрав пепел догоревшего костра и даже землю с места казни, мастера умерщвления все это бросили в волны Рейна.
Так на лугу среди садов городского предместья католическая церковь расправилась еще с одним инакомыслящим.
Через десять месяцев в Констанце был сожжен Иероним Пражский.
Чехия содрогнулась от известий о страшной гибели своих духовных вождей. Возмущенные толпы нападали на церкви, где служили враждебные Гусу священники. По всей стране началась открытая подготовка к вооруженной борьбе с консервативными силами католической церкви и немецким дворянством. Одним из выдающихся героев этой борьбы стал Ян Жижка, талантливый полководец и незаурядный политический деятель таборитов, радикальных последователей Гуса, чье название обязано горе Табор, близ которой находился их лагерь. Это были первые раскаты грома Реформации.
В тот памятный чехам летний день, в день праздника Марии Магдалины, на гору, прозванную Табором и расположенную между Влтавой и ее притоком Лужницей, пришли все, кто бережно хранил память о покойном магистре Гусе и не желал подчиняться несправедливым предписаниям Констанцского собора. Люди пришли чуть ли не со всей Чехии и даже из Моравии.
Из леса показалась вереница паломников с хоругвями в руках. Это были гуситы, или, как их еще именовали, чашники, то есть те, кто, следуя заветам Гуса, хотели причащаться хлебом и вином из чаши.
На горе слушает горячие речи проповедников пан Жижка, который много изъездил чешских дорог войны и участвовал во многих битвах. Через год он станет признанным вождем чашников-таборитов.
Если читатель не лишен фантазии, то, закрыв глаза, он может попытаться представить себя участником событий того далекого времени.
Итак, праздник Благовещения 1420 года застает нашего фантазера в рядах воинства Жижки около реки Отавы. Дозорные доносят, что впереди появилась вражеская конница рыцарей-иоаннитов во главе с Генрихом Градецким.
Колонна боевых повозок Жижки начинает ускоренное движение в сторону деревни Судомерж. Деревня остается позади, а враг все наседает и наседает. Тогда вождь чашников принимает решение дать бой.