Geum.ru

Учебное пособие для студентов исторических специальностей Павлодар

Вид материалаУчебное пособие

Содержание


Контрольные задания
Подобный материал:
1   2   3   4   5
Тема 2 Земельная собственность в русской историографии


Данная тема посвящена анализу работ российских авторов, занимавшихся изучением вопроса собственности у казахов-кочевников, при этом основная масса ученых исследовала проблему собственности на землю. Это объясняется тем обстоятельством, что начавшийся процесс крестьянской колонизации актуализировал изучение института собственности на землю.

В связи с этим наибольший интерес представляет рубеж XIX - XX веков, поскольку в этот период ярко наблюдается процесс трансформации внутренней структуры кочевой цивилизации под воздействием оседло-земледельческой культуры, в частности российской империи. Данное вмешательство начало изменять как социальные, так и экономические институты казахского общества.

Что касается изучения института собственности, то российские авторы второй половины XIX и начала XX веков при рассмотрении доколониального периода находились в зависимости от установок А.Левшина, который отмечал, что киргиз-казахи, перекочевывая с места на место, не могут иметь постоянных жилищ и владеть землями [1, с.292]. К таким выводам А.Левшин приходит при изучении обычного права казахов.

Такого же мнения придерживались впоследствии Т.Седельников, А.Кауфман, В.Остафьев, П.Хворостанский и другие российские исследователи казахского общества [2, 3-7]. Отсутствие земельной собственности являлось общим постулатом в работах русских авторов.

По заключению П.Хворостанского, “в период господства кочевого скотоводства номады, находясь в постоянном движении, не имеют никакой привязанности к земле, к той или иной местности и у них отсутствует само представление о земельной собственности, о принадлежности земли аулу, роду или орде” [3, с.64].

Работы вышеприведенных авторов отличаются гносеологической направленностью с осознанием изменения форм собственности у казахов-кочевников в результате трансформации устоев кочевого хозяйства. Рассматривая общество номадов, авторы признавали, что основным продуктом их производства является скот. По мнению М.Красовского, “домашний скот, стал основным богатством степных жителей; заниматься размножением стад это стало единственным средством существования народа. В таких условиях для успешного разведения скота необходим частый перегон стад с вытравленных мест на другие; препятствий же к тому, при отсутствии частной поземельной собственности, не было, вследствие чего каждый владелец стал перегонять скот с места на место, следуя за ним и сам со своим имуществом, а на зиму он отыскивал себе в степи стоянку, выгодную несколько в том отношении, чтобы самому перенести суровость климата, сколько в том, чтобы выбранное место доставляло удобство для прокормления и укрытия его стад” [7, с.14].

То, что скот является основным богатством, не вызывает сомнения и у других русских исследователей, в том числе и у Т.Седельникова [5, с.22]. Итак, большинством авторов признавалось наличие у казахов частной собственности на скот. Сомнение вызывал другой объект собственности: земля. И именно в этом аспекте наблюдались разночтения.

По утверждению, например, В.Остафьева, “никакой собственности не было, и все кочевали, где желали. Земли было много-земля никому не принадлежала. А потому казахи свободно переходили со своими стадами по всему степному пространству и даже из одной области в другую. Они могли зимовать возле Китайской границы, а летовать в пределах Семипалатинской и Акмолинской областей” [6, с.28].

Отсутствие собственности на землю у кочевников в классический период существования номадизма подтверждает А.Кауфман, который писал, что “некогда (т.е. до русской колонизации. – А.Е.) вся Киргизская степь, от Хивы и Туркестана до границ западной Сибири и Оренбургского казачьего войска, была свободна и открыта для кочевок; все казахи составляли одну недифференцированную массу, к лету переливавшуюся на север, к зиме - обратно на юг” [2, с.54].

А.Кауфман пишет о степном принципе “равенства всех перед землей”. Ситуацию в отношении земельной собственности он объясняет специфическими особенностями кочевого скотоводства. В связи с этим автор делает ссылку на профессора Леонтовича, по мнению которого “…всем кочевым народам присуще воззрение на места их кочевок, как на общеплеменное поприще их хищнической культуры; старый кочевник не знал лично и не признавал за другими индивидуального права собственности на землю” [2, с.58].

Таким образом, А.Кауфман вторгается в сферу мировоззрения кочевника, видя здесь объективные причины отсутствия предпосылок для возникновения собственности на землю. В древние времена, - отмечает А.Кауфман, - когда китайцы требовали от казахов подати, они отвечали: “Небо производит траву и воду; скот есть дар неба; пасем его и себя пропитываем сами: за что же будем платить другим” [2, с.60], [1, с.363].

Говоря об институте собственности, прежде всего, необходимо найти субъекта права собственности, который мог им быть в среде казахов-кочевников. В кочевом социуме это право принадлежало роду, который являлся основным юридическим лицом, гарантом права каждого общинника.

По мнению А.Кауфмана, “изучая формы кочевого землепользования, мы всегда встречаемся с родовыми отношениями, лежащими в основе всех кочевых организации и группировок” [2, с.63]. Это определяет, с точки зрения автора, специфику землевладения или землепользования кочевников. “Значение рода таково, что личность находит защиту только у своего рода мало того - она исчезает перед властью и ответственностью рода” [2, с.64].

Первостепенность родовой организации подтверждает в своих исследованиях видный русский статистик Ф.Щербина. “Существующие у киргиз (казахов. – А.Е.) формы землепользования, - писал он, - сложились путем постепенного приспособления кочевого хозяйства к естественным условиям края под влиянием родового быта. По крайней мере, до позднейшего времени родовое начало имело в этом отношении главное определяющее значение” [8, с.58-59]. По словам Ф.Щербины, “землепользование у киргизов (казахов. – А.Е.) при таких историко-политических условиях, менялось по мере того, как усиливался один род, и ослабевал другой: слабые роды вытеснялись более сильными и должны были или оставлять насиженные места, или же уступать часть их более сильному роду. Разумеется, такие изменения происходили в пределах обширных пространств; в более узких границах каждый род пользовался до известной степени обособленным пространством, постоянно кочуя на одних и тех же пастбищах” [8, с.60].

Важность родовой организации в казахском обществе подчеркивает в конце 20-х годов XX века Л.И.Судецкий, который писал, что “…основой общественного строя казахского общества являлось родовое начало со всеми его характерными чертами, род, состоящий из различного количества групп, кочующих аулов и имевший корни еще в периоде воинствующих столкновений отдельных казахских групп” [9, с.64]. Значение рода в кочевом хозяйстве выделяют и другие исследователи.

Доминирование рода как субъекта права претерпевает изменения с принятием “Степного Положения”. Этот период ознаменовался временем перелома в жизни казахов, который выражался изменением статуса казаха, его экономического и социально-правового положения. Современники связывали принятие Положения, с гибелью традиционного уклада жизни казахов. Как отмечал П.Румянцев, “датой введения “Степного Положения” мы заканчиваем изложение истории киргизского народа, ибо далее нет уже истории киргизского народа, а есть история жизни сельских обывателей инородцев Степных, Сибирских и Среднеазиатских областей” [10, с.107].

С принятием “Степного Положения” российская империя вторглась в родовое начало, возможно, преднамеренно уничтожая традиционного юридического собственника. Одновременно с этим колониальная администрация уничтожала фактических распорядителей казахских земель в традиционный период, социальную группу султанов, а также другие высшие социальные слои казахского общества.

Начальным же этапом слома традиционной модели казахского общества, как было отмечено выше, можно считать принятие “Временного Положения” 1867-1868 гг.

Что касается правовой стороны собственности, то она была определена “Временным положением”, т.е. тогда же, когда вся территория казахов была объявлена собственностью российской короны.

Окончательный статус территории Казахстана, как уже было сказано, закреплен “Степным Положением” в 1891 году. Вот некоторые пункты из него:

“119. Земли, занимаемые кочевьями и все принадлежности сих земель, а в том числе и леса признаются государственной собственностью.

120. Земли, занимаемые кочевьями, оставляются в бессрочном общественном пользовании кочевников, на основании обычаев и правил сего положения” [11, с.93].

Таким образом, вопрос определения субъекта собственности ясен и, казалось бы, проблема должна была потерять свою актуальность, поскольку юридическим собственником территории казахов являлась российская империя. Но при внимательном изучении хозяйственного механизма казахского общества выясняется, что фактическая, т.е. экономическая сторона вопроса о собственности отличается от собственности юридической. Во всяком случае, можно отметить, что экономическая категория собственности продолжает оставаться явлением неопределенным. Это обстоятельство вызвало трудности с началом крестьянской колонизации, что заставило правительство перейти к изучению особенностей казахского землепользования, с целью определения земельных норм как русским крестьянам, так и казахам-скотоводам.

Важно заметить, что исследования казахского землевладения и землепользования русскими учеными производилось исключительно с целью последующих земельных изъятий. Изучение казахского землевладения являлось объектом второстепенного характера, первостепенное значение имела проблема переселения, что привело к тому, что исследования в большей степени носили заказной характер и отвечали интересам колониальной администрации.

В 1895 году Министерство земледелия и государственных имуществ организовало экспедицию по проведению “хозяйственно-исторических” и “хозяйственно-статистических” исследований. Руководителем экспедиции был назначен русский статистик Ф.Щербина. Результаты деятельности экспедиции опубликованы в 13-ти томном исследовании “Материалы по киргизскому землепользованию”, составленном в виде сборников по каждому степному уезду. Как отмечает Ф.Щербина, “важные результаты, полученные экспедицией, выразились, прежде всего, в том, что экспедицией прочно установлены формы киргизского землепользования. До работы экспедиции ни в “Степном Положении”, ни в практике местных учреждений не было указаний на существование у киргиз (казахов. – А.Е.) земельной общины, с соответствующими ей площадями фактического землепользования по живым пограничным урочищам. Существовали лишь административные деления местностей на волости и аульные общества без всякой связи с фактическим землепользованием - земельной общиною киргиз (казахов. – А.Е.)” [8, с.3]. (Рассмотрению материалов посвящается отдельный подраздел).

Необходимо здесь заметить, что впоследствии материалы экспедиции были использованы как сторонниками, так и противниками “крестьянской колонизации” территории казахов. К ним обращались всякий раз, когда пытались обосновать возможность или невозможность дальнейшего переселения крестьян в степные области.

Результаты экспедиции Ф.Щербины неоднократно перепроверялись и корректировались с целью постоянного уменьшения земельных норм казахов [4, с.252]. Это является еще одним доказательством того, что исследования дореволюционного периода необъективны.

Идея земельной колонизации непременно присутствует в работах А.Кауфмана, что видно уже из их названия [2, 12-30]. В большинстве их речь идет о переселенческих хозяйствах, и только в некоторых, наряду с переселенцами, затрагивается хозяйство казахов.

Исходя из контекста его работ, ясно видно, что из сторонника крестьянской колонизации он со временем превращается в ее противника, подводя печальный итог данной политики. В этой связи творчество А.Кауфмана по интересующей нас проблематике можно разделить на ряд этапов.

Так в работе “К вопросу о колонизации Уральской области” мы видим, как А.А.Кауфман, ради необходимости сосредоточения русских поселений в одном месте, готов подвинуть зимовки казахов. По его мнению, “Киргизская (казахская. – А.Е.) зимовка, даже там, где киргизы (казахи. – А.Е.) до известной степени перешли к оседлому быту, не представляет собою еще такой прочной оседлости, как усадьба русского крестьянина. Зимовки возникают весьма легко и не менее легко переносятся киргизами (казахами. – А.Е.) на новые места, по соображению хозяйственного удобства” [23, с.14]. Данный вывод А.Кауфман делает одновременно с указанием на злоупотребления местной администрации при образовании участков, что, по его мнению, подрывало скотоводческое хозяйство казахов.

В работе “Переселение и Колонизация” наблюдается более сдержанная позиция автора, который уже, видимо, начал осознавать, что переселенческая политика не способна решить аграрной проблемы России. В этой связи он пишет: “При поисках земель, пригодных для водворения переселенцев, приходится считаться с правами и интересами туземного, казахского населения. Рассуждая чисто арифметически, население это чрезвычайно редко, и изъятие из его пользования даже очень значительной части территории не могло бы причинить ему заметного ущерба. Но фактически киргизы (казахи. – А.Е.) в большей или меньшей мере отошли от чистого – кочевого быта; их зимовки, сенокосы и зарождающиеся запашки располагаются наиболее густо именно в самых лучших, по качеству угодий и водоснабжению, местностях; свободными остаются, хотя огромные пространства, но преимущественно с плохим составом угодий или с недостаточным водоснабжением, и в конечном итоге возможность водворения крестьян-переселенцев в Степном крае сокращается до последней степени” [26, с.230].

В работе “Переселение: мечты и действительность”, А.Кауфман окончательно приходит к выводу о провале переселенческой политики, причину которого он видит в отсталости земледельческой культуры. “Во всех тех, наших проблемах причина кроется не в малоземелье, не в переселении; эта болезнь – наше культурное бессилие”, - признает он [27, с.36]. Этот же вывод А.Кауфман повторяет в работе “Новые места и вольные земли”, где признает свою вину, “что в свое время зазывал крестьян в Сибирь” [27, с.24].

Более того, А.А.Кауфман приходит к осознанию того, что заниматься в данных природно-климатических условиях земледелием подстать только казахам. “С большим сожалением, но я должен констатировать, что туземное население несомненно гораздо более приспособлено нежели переселенцы, к тому, чрезвычайно интенсивному хозяйству, при котором только и могут оправдаться громадные затраты, связанные с орошением земель, к тому чрезвычайно интенсивному хозяйству, в продуктах которого нуждается Россия” [30, с.26].

Таким образом, мы наблюдаем, что А.Кауфман фактически отметает культурную роль русского населения в плане развития земледелия. Российская историография, исследуя общинные отношения казахов, нередко пыталась реконструировать историю русской общины. Так, при изучении института собственности на землю у казахов, А.Кауфман свою главную цель видит именно в этом.

В чем же это нашло свое отражение? Ответ на это можно встретить в его работе “Русская община. В процессе ее зарождения и роста”, которая посвящена складыванию русской общины. При проведении данного исследования А.Кауфман воспроизводит раннюю историю русской общины на основе казахского общества конца XIX – начала XX веков [2, с.VII].

Реконструируя древнюю историю русской общины, А.Кауфман углубляется в структуру казахского общества, что позволяет нам собрать довольно большой материал по истории казахов конца XIX – начала XX веков. В наше время данный метод применяют исследователи первобытного общества. Они реконструируют древнее общество на основе этнографических описаний так называемых “отсталых”, нецивилизованных народов.

Говоря об институте собственности на землю, автор отмечает существование захватного права [2, с.61]. При этом суть захватного права А.Кауфман раскрывает при исследовании сибирской крестьянской общины. “Содержание захватного права, на первый взгляд, совершенно совпадает с содержанием права собственности: раз захватив землю, сибирский крестьянин считает себя ее полновластным хозяином; он не допускает никого распахивать или косить входящую в сферу его “знания” землю, хотя бы сам в данную минуту, и не обрабатывал тех или других полос или даже еще вовсе не приступал к их эксплуатации; для охраны этого своего права на исключительное владение землей он не останавливается и перед насилием, и перед обращением к авторитету старосты и волостного суда, которые всегда ограждают его права от всякого вторжения; право заимщика на неограниченное пользование землей, разумеется, само собой: заимщик может засевать любую часть своего “занятия” в любом севообороте, может косить свою землю, загородить под скотину или оставить без всякого употребления, руководствуясь собственными хозяйственными соображениями; в силу принадлежащего ему права распоряжения землей, он может не спрашивать никого, продавать и сдавать землю в аренду, дарить ее и передавать по наследству, как по завещанию, так и в обычном порядке законного наследования. Пользуясь, таким образом, правом владения, пользования и распоряжения, заимщик фактически является, как будто бы, полным, ничем не ограниченным собственником захваченной им земли” [18, с.53-54]. Захватное право А.Кауфман сравнивает с частной собственностью, однако, данное право он признает только за русскими крестьянами.

Так называемое захватное право описывается и в работах других российских авторов, например, у Г.Гинса. Он, в частности пишет: “Юридической опорой для самовольных захватов являются разнообразные арендные договоры, заключаемые с казахами; фактической опорой – бездействие административных властей, которые не умеют или не хотят принимать меры против самовольных захватов и незаконных аренд, практикуемых в массе случаев переселенцами” [31, с.90].

Несмотря на существование захватного права на землю и фактическое владение ею, это не принуждало российское правительство вводить институт частной собственности на землю. Г.Гинс мотивировал это “земельной неустроенностью кочевников, что при существовавших порядках землепользования привело бы к их обнищанию, в результате захвата земли со стороны имущих социальных групп” [31, с.47].

Однако, данная забота, конечно, не имела ничего общего с защитой хозяйственных прав казахов. Из работ Г.Гинса видно, что он являлся активным сторонником крестьянской колонизации края [31-36]. Рассматривая институт собственности, он подчеркивает отсутствие частной собственности на землю, который, по его мнению, являлся положительным моментом, поскольку не вызывает ожесточенных столкновений. Фактическим распорядителем земельных и водных просторов является Переселенческое Управление [31, с.91]. Все это стало возможным, как отмечает Г.Гинс, благодаря праву государства на владение земельными “излишками” и водными ресурсами [31, с.99].

Если следовать логике рассуждений Г.Гинса, то собственность на воду и землю неразделимы: “Существует неразрывная связь между правом на землю и правом на воду. Так как земля отдана в пользование отдельных обществ, то и вода принадлежит этим обществам, но распорядителями ее являются частные лица, как действительные пользователи земли. Роль государства в этих случаях вспомогательная. В силу присущего ему суверенитета оно осуществляет одни только публичные правомочия судьи и верховного хозяина, распределяющего наивыгоднейшим для всех способом общественные блага” [32, с.165].

Необходимо отметить, что главным объектом исследования Г.Гинса являлось водное право, однако, данное право он тесно связывал с земельным вопросом, к тому же он занимался исследованием Туркестанского края.

Учитывая хозяйственные особенности Туркестанского края, можно сказать, что здесь русские исследователи были вынуждены признать явно выраженные аспекты функционирования института собственности, во всяком случае, на первых порах захвата данной территории. Как отмечает тот же Г.Гинс, “вещные права на воду принадлежат в Туркестане тем, кому принадлежит земля. По общему правилу вещные права на воду имеет общество, которое является сверх того носителем некоторых публичных (административных) прав, делегируемых ему государством ввиду того, что правительственным чинам невозможно уследить за всей массой отдельных пользователей” [32, с.166].

Для юридического выяснения роли государства Г.Гинс обращается к статьям “Степного Положения”. “Степное Положение еще более чем Туркестанское, дает основания для признания прав государства на воду. Прежде всего, статья 119 “Степного Положения” признает государственной собственностью все земли, занимаемые кочевьями, вместе со всеми их принадлежностями. А к последним правосознание населения относит и воды. Свободное распоряжение землями принадлежит государству по прим. 1 ст. 120, когда “земли оказываются излишними для кочевников”. Отсюда надо считать, что и распоряжение водами переходит всецело к государству, когда обнаружится, что они излишни для кочевников” [32, с.168]. Складывалась парадоксальная ситуация, когда колониальная администрация применяла в отношении казахов Туркестанского края не нормы Туркестанского положения 1886 года, а нормы “Степного положения”, что позволяло проводить земельные изъятия.

С другой стороны, становится ясно, почему колониальная администрация проводила постоянные исследования казахского землепользования, начиная с экспедиции Ф.Щербины. В данном случае государство искало юридические “лазейки” для постоянных земельных изъятий, несмотря на свои функции владения и распоряжения. В результате земельных исследований, уже к 1912 году колониальная администрация “изыскала” новые “земельные излишки”.

По мнению Г.Гинса, “земельные запасы в киргизских (казахских. – А.Е.) степях остаются по-прежнему грандиозными. До 1893 года в пользовании киргиз (казахов) Акмолинской, Семипалатинской, Тургайской и Уральской областей находились 154 миллиона десятин, к 1-му января 1912 года - около 142 миллионов” [33, с.18]. При этом необходимо заметить, что рекомендации автора о продолжении дальнейшего переселения и земельных изъятий относятся к периоду реализации столыпинской реформы. Это имело место после того, как А.Кауфман в конце XIX века предупредил о невозможности дальнейших изъятий.

Таким образом, с началом реализации столыпинской аграрной реформы, активизировавшей процесс переселения, наблюдается ухудшение положения местного населения, с этого момента вопрос изучения фактического землепользования в хозяйстве казахов получил необходимость нового исследования. В этой связи в дореволюционной историографии изучения особенностей казахского землевладения можно выделить два этапа. Первый этап связан с периодом второй половины  века, т. е., с переселенческой политикой. Второй этап - с началом  века, когда начала реализовываться столыпинская реформа.

Во второй период по интересующей нас проблеме появляется множество статей в журнале “Вопросы колонизации”. Здесь многие авторы констатируют полное изменение казахских кочевых общин, говорят о закреплении в их пользовании “кыстау” и призимовочных мест, появлении аренды, когда казахи сдают землю русским крестьянам, а также занятиях земледелием самого казаха. В печати того времени довольно часто поднимают вопрос о защите прав казахского населения и о необходимости их землеустройства.

Так, Г.Чиркин на страницах журнала актуализирует проблему землеустройства местного населения. “Необходимость землеустройства казаха, - писал он, - ставит задачу защитить казаха от переселенцев, которые охватывают самые лучшие территории. Которое имело место при отсутствии четких границ казахского землепользования. А также защитить казаха от их местного бая, который, несмотря на то, что территории были в принадлежности к общине, фактически распоряжался им как собственным” [37, с.60].

В данном случае Г.Чиркин констатирует изменения, которые имели место уже в начале XX века. Однако автора трудно отнести к защитникам прав казахов, поскольку он активно ратовал за широкомасштабную колонизацию края путем строительства железных дорог и критиковал завышенные, по его мнению, земельные нормы, которые установила экспедиция Ф.Щербины [38].

Необходимо отметить, что процесс изменения земельных отношений в Казахстане первоначально начался с отвода зимней стоянки в исключительное пользование кочевой общины. “Признаком принадлежности стоянки аулу, - пишет А.Кауфман, - служит помет зимовавшего здесь скота, отсюда и само название таких зимних стоянок - “коун” (уплотненный, растоптанный помет): если киргиз (казах. – А.Е.) проведет на каком-нибудь месте зиму со своим скотом, оставит там “коун”, - на будущую зиму он имеет право считать эту стоянку своею. С появлением исключительного права на “коун”, в поясненном только что смысле этого слова, связано и первое, в значительной мере фактическое обособление самих зимних пастбищ” [2, с.62].

Следующим объектом закрепления в собственность явились сенокосы, поскольку начавшийся кризис кочевого скотоводства заставил казахов начать заготовку кормов, при этом сенокосы ценились больше, чем пашни. “Вопрос о сенокосах является для хозяйства киргиза (казаха. – А.Е.) вопросом жизни и смерти. Существенно важным признавалось всеми и указания относительно земель, удобных для распашки; но наличность и недостаток в такого рода площадях является по преимуществу вопросом так сказать, экономической будущности киргиз (казахов. – А.Е.): лишенные земель, удобных для распашки, киргизы (казахи. – А.Е.) могли бы просуществовать еще не мало лет, и нужда в такого рода землях остро почувствовалось бы только тогда, когда возрастающее “утеснение” поставило бы ребром вопрос о необходимости перейти к земледельческому хозяйству; напротив недостаток в покосах почувствовался бы сейчас же, и заставил бы киргиз (казахов. – А.Е.) либо сократить размеры скотоводства, либо прибегнуть к аренде покосов и покупке сена, - вообще резко потряс бы благосостояние киргиз (казахов. – А.Е.)” [39, с.14-15].

Из этого следует, что активизировавшийся процесс колонизации земель заставлял казахов видоизменять свое хозяйство и отношение к используемым земельным угодьям. Кроме этого, во второй половине XIX века были отмечены случаи сдачи казахами земли в аренду русским крестьянам, т.е. мы отмечаем фактическое право распоряжения землей, но, как уже было сказано, принятие “Степного Положения юридически подорвало начавшийся процесс сдачи земли в аренду.

Так, в статье 126 Положения говорилось, что “впредь до приведения в известность количества земель, подлежащих отводу кочевникам, обществом сих кочевников разрешается сдавать земли, находящиеся в пределах их зимовых стойбищ в наем на срок не свыше 30 лет лицам русского происхождения, для земледелия и устройства фабрик, заводов, мельниц и других подсобных заведении; сдача сия производится по приговорам волостного съезда, утвержденным областным правлением”, а в силу примечания к той же статье в приговорах “должны быть указаны те общественные надобности, для удовлетворения которых предназначается арендная плата” [19, с.38-39].

Мы видим, что после принятия “Степного Положения” казахам стало невыгодно сдавать землю в аренду. Данная проблема возникла в результате отсутствия в казахском обществе правового института, который позволил бы реализовать право собственности на землю.

В свое время проблему введения в Казахстане института частной собственности на землю поднял Г.Гинс, говоря о необходимости “уравнения” во всех частях государства формы землевладения [36, с.7]. Он писал: “Вводить в колониях те формы землевладения, которые установились в метрополии, можно различным образом. Можно ввести частную собственность на землю сразу и раздавать казенные земли как мелкими, так и крупными участками, чтобы возможно скорее уравнять во всех частях государства формы землевладения” [36, с.7].

Таким образом, на рубеже XIX - XX вв. наибольшую актуальность приобретают изменения в хозяйственной деятельности казахов, которая к этому времени окончательно трансформируется под влиянием “крестьянской колонизации” края. Говоря об исследовании института собственности в обществе казахов-кочевников, необходимо отметить, что процесс эволюции собственности был столь быстрым, что исследователи едва успевали констатировать особенности изменения землепользования и землевладения в казахской общине.

За менее чем пятьдесят лет в казахском обществе институт собственности изменялся, начиная от фактического отхода к общине зимней стоянки “кыстау”, позже наблюдается прикрепление летних стоянок “жайляу”, при этом расстояние между летним и зимним пастбищами резко сокращается. С момента “крестьянской колонизации” и захвата “кыстау” особую значимость приобретают сенокосы, которые, в зависимости от хозяйствующих субъектов в конкретной местности, находятся в общинном или в личном пользовании. В это время имеет место аренда русскими крестьянами казахских земель.

Однако в указанный период юридически все отношения собственности, имевшие место в степных областях, носили главным образом незаконный характер, поскольку основным собственником земель казахов после принятия “Степного Положения” являлась Россия. Именно это обстоятельство вызывает наибольшие противоречия в исследованиях рубежа XIX - XX вв., поскольку одни подходили к вопросу с позиций формально-юридических критериев, а другие рассматривали собственность через экономические маркеры.

При внимательном рассмотрении данной темы мы наблюдаем, что в определении собственности отмечается ряд проблем, коренящихся в определении правовой и экономической стороны и их совмещения.

Так, согласно одной, наиболее распространенной, точки зрения “под собственностью, прежде всего, понимается:

1.Право употреблять свою вещь по произволению.

2.Право взыскивать свою вещь от всякого, завладевшего оною неправедно.

3.Право отчуждать свою вещь тому, кто хочет, при жизни и по смерти” [40, с.73].

По мнению К.Маркса, “собственность означает…первоначально не что иное, как отношение человека к его природным условиям производства…” [41, с.480].

По мнению представителей европейской цивилизации, в традиционном обществе нет четко определенного института собственности. Объяснение этому авторы находят по-разному. Одни освещают вопрос с позиции европоцентризма, полагая, что только цивилизованные народы могут достичь нормального уровня развития, в том числе развить институт собственности. Другие объясняют это природно-климатическими особенностями, которые являются детерминантами в обществе казахов-кочевников. Разделяющих первую точку зрения гораздо больше. При этом необходимо заметить, что исследователи особое внимание придают недвижимой собственности.

Так, с точки зрения С.Е.Десницкого, “живущие скотоводством народы ещё и менее имеют понятия о праве собственности, принадлежащем к отыскиванию вещи от всякого завладевшего оною потому, что они не имеют собственности в земле и, пресмыкаясь с места на место, не могут пристраститься довольно к одному утвержденному жилищу. А поскольку они еще не имеют собственности ни в чем другом, кроме как токмо в одних движимых вещах, того ради и непонятным для них представляется то, чтоб их собственность оставалась ненарушимою, когда владение движимых вещей потеряется. Для сих причин у скитающихся и живущих в пастушеском состоянии народов не примечается не токмо никакой собственности в земле, но ниже и разделения оной никакого не бывает” [40, с.79].

Соответственно в силу этих обстоятельств, по мнению С.Е.Десницкого, собственность у скотоводов в полном объеме не может быть реализована. Продолжая дальнейшие рассуждения С.Е.Десницкого, мы здесь видим развитую общинную собственность, на которой автор заостряет свое внимание [40, с.80].

Как было ранее отмечено, активное изучение института собственности в кочевом обществе особый интерес вызывает с середины XIX века. Основное внимание российской администрации направлено на изучение земельных отношений. Именно землевладение на территории Казахстана представляет интерес для России в указанный период.

Следует отметить, что в самой России XIX века исторически сложились две формы землевладения: общинное и подворное. Первое было особо развито и даже преобладало [42, с.88].

Исходя из этого, мы можем делать вывод, что в европейской части Российской империи частная форма собственности на землю, в полном смысле этого слова, окончательно не сложилась. Но общинная собственность на землю признается в виде сложившегося экономического института. Российское государство рассматривало общинную собственность на землю как полноценную экономическую и юридическую категорию. Однако данное признание относится к русской общине. Что же касается казахской общины, то здесь колониальная администрация этот вопрос обходит стороной. Хотя в начальный этап колонизации края, в 1822 году в “Уставе о Сибирских киргизах”, в параграфах 179 и 276 колониальная метрополия оговаривает возможность закрепления земли в собственность:

“§ 179. Земли, отведенные для хлебопашества и заведений переходят в наследство, как недвижимая собственность, включая тех которые не лицом, но занимаемых ими местам присвоены, и на которых, как выше сказано оные недвижимые заведения составляют собственность” [43, с.426].

“§ 276. Всякий киргиз (казах – А.Е.) может иметь недвижимую собственность” [43, с.450].

Появление данных параграфов доказывало слабость колониальной администрации. В силу этих обстоятельств, российская администрация пыталась для успешной колонизации края привлечь на свою сторону инородцев. После того как процесс колонизации края стал необратим, Россия ограничивает формы землевладения, став юридическим и фактическим собственником земель казахов, превратив последних в арендаторов.

В 1861 году казахам было разрешено заводиться “прочною оседлостью и заниматься хлебопашеством, но при условии разъяснения им, что земли отводятся не в собственность, а только во временное пользование” [44, с.417]. Это свидетельствует о том, что российская власть пыталась затормозить процесс изменения земельных отношений в Казахстане.

С середины XIX века диверсификация земельных отношений стимулирует процесс изучения казахского хозяйства. С этого момента процесс исследования хозяйства казахов-кочевников претерпевает изменение. Работы из описательного характера начинают приобретать научную направленность. И во многом данное обстоятельство было вызвано крестьянской колонизацией, которая преследовала несколько целей. Одна из них - это окончательное подчинение и контроль местного населения, т.е. главный приоритет отдается политической стороне дела.

Дело в том, что ранее проведенная казачья колонизация края не дала ожидаемых результатов, поскольку казачество хозяйственно не осваивало степные пространства, а вело паразитический образ жизни, перенимая “безвредные” привычки местного населения. Попытки наделения казаков землей не принесли должных результатов, в связи с отсутствием у последних навыков хлебопашества. Не вдаваясь в подробности изъятых у казахов земель, необходимо отметить, что с первого же года, после наделения казаков землей, начались неудачи.

Так, например, в Ямышевской крепости и ближайших форпостах хлеб посеяли на луговой земле. Во время разлива его затопило, и он погиб. У многих пашенных казаков казенные лошади и волы пали, и им пришлось выдавать других. Администрация признавала, что от казенного хлебопашества “немалые убытки и бедным казакам, крайнее отягощение и разорение”. Не приносили должных успехов и посевы казаков для себя, так как они “все время в разъездах…, а многие не имеют лошадей, поэтому пришли в крайнее разорение, да и к пашням не привычны” [45, с.44], [46, с.17-22]. Неспособность казаков вести рациональное хозяйство на территории Казахстана подтверждает Г.Гинс в работе “Какие начала должны быть проведены в водном законе для Туркестана?” [47, с.10].

После окончательного захвата края, царизм объявляет территорию Казахстана собственностью российской короны, а автохтонных жителей края арендаторами, определяя тем самым юридический статус местного населения. Но как уже было замечено, юридическое оформление собственника не решило всех проблем, поскольку в степи сложились иные отношения собственности. Это обстоятельство заставило начать активное изучение производственных отношении и производительных сил в крае. При наделении землей крестьян-переселенцев, колониальная администрация не учитывала интересы местного населения и даже мнение местных чиновников. “До издания Временных правил переселения крестьян 1893 года участки образовывались по единоличному усмотрению чиновников особых поручений Степного генерал-губернаторства, лишь в незначительной мере сдерживаемую участием в деле уездных начальников” [39, с.2].

Данная политика принесла много вреда не только казахам, но и самим крестьянам, по той причине, что переселение первоначально производилось без должного научного анализа, приводившего зачастую к игнорированию экологических условий. Неучет природно-климатических особенностей, в свою очередь, поставило хозяйство переселенцев на грань разорения, что заставило власти империи заняться изучением экологических особенностей Казахстана.

Исследования особенностей почвы Казахстана проводили А.Седельников и другие русские ученые. Из их исследования становилось ясным, что на территории Казахстана нередко можно найти и мерзлые почвы, что предполагалось несвойственным для этих мест [48, с.1-7].

Итак, многие исследователи начинали понимать, что колониальная земельная политика затрудняется сложными природными условиями края. Что же удерживало крестьян-колонистов на территории Казахстана? Ответ на данный вопрос известен: это имперская политика российского государства, которая для большего захвата края широко применяла политику переселения, привлекая людей всякого рода прелестями в виде раздачи земли, освобождения от налогов и т.д. Экономические трудности проживания в крае государство компенсировало русскому крестьянству всякого рода льготами. Все это лишний раз доказывает, что крестьянская колониальная политика российского государства имела в гораздо большей степени политическое значение, чем экономическое.

Это доказывает обоснование “Законопроекта об обращении в государственный земельный фонд земель, излишних для кочевников коренных областей Туркестана”, в котором говорится: “К числу наших азиатских окраин, закрытых в настоящее время для переселения, принадлежит Туркестанский край. Между тем именно в этом крае усиление русского населения, ввиду близости этого края к восточным государствам, в интересах внешней безопасности, представляется особенно желательным” [49, с.421].

Кроме того, государственную политику в процессе переселения признавали современники. Так Г.Гинс в статье “Современное водное хозяйство Туркестана и необходимость водного закона” охарактеризовал проводимую политику как “государственно-колонизационную” [31, с.46]. Это лишний раз подчеркивает заказной характер дореволюционной русской историографии, обусловленный проводимой государственной политикой. Соответственно говорить о принципах объективности здесь не приходится.

Поскольку переселенческая политика была возведена в ранг официальной государственной доктрины, то землеустроительные работы проводились без учета интересов местного населения. Это в свою очередь приводило к постоянным столкновениям между казахами и русскими, чему неоднократно находим подтверждение в исследованиях того времени [50, с.374].

По мнению Л.Чермака, одна из причин столкновения заключается в определении неправильной нормы для казахов. Причина этого кроется в том, что землеустроительные отряды выполняли две функции: водворение переселенцев и выработка земельных норм. Это обстоятельство вызывало необъективную организацию работ, поскольку главная цель мероприятия - устроить переселенцев. К тому же в землеустроительных отрядах фактически отсутствовали квалифицированные статисты, и их работу выполняли чиновники переселенческого управления. Проблемы местного населения в то время уже никого не интересовали [51, с.68-69].

В такой ситуации Л.Чермак задает вполне уместный вопрос, на который сам же и отвечает: “Как же работают статистические партии реорганизованных переселенческих отрядов?

Я могу ответить только отчасти на этот вопрос, ибо печатных трудов этих партий еще нет. Насколько я мог себе составить представление о методах, усвоенных партией, работающей в Тургайской области, - дело сводится к тому, что агроном исследует данный район и устанавливает различные типы пастбищ, причем определяет путем непосредственного измерения запас растительной массы на единице площади, а затем, путем соответствующих вычислений, определяется запас корма на всей территории данной группы, количество кормов, требующихся для нормального стада ее, и, наконец, излишки, или недостатки земли в данной группе” [51, с.74]. “Несмотря на определенную научность, - по словам Л.Чермака, - данный метод может быть объективен только при отсутствии тебеневки, т.е. не в зимнее время года, что же касается зимних условий то здесь с помощью этого метода добиться точных расчетов невозможно” [51, с.75].

На основе данных расчетов проводилось выявление излишков казахского землепользования, что, как видно, не соответствовало действительности. В свою очередь, применение данного метода не оказало пользы для крестьян-переселенцев, земельные площади, нарезанные им, были не столь удобны, что заставляло их постоянно менять площади своих запашек.

Как отмечает Л.Чермак, “только в Кокчетавском уезде из общего числа 3099 перемещавшихся семей, 2134, или 70%, переходили с места на место только в пределах Кокчетавского уезда” [52, с.25].

Это свидетельствовало о возникшей земельной тесноте при введении земледельческого хозяйства на территории того же Кокчетавского уезда, в такой ситуации крестьяне вынуждены арендовать территорию казахов. По свидетельству Л.Чермака, почти 4/5 всей арендной площади, крестьяне берут у казахов [53, с.5].

Впоследствии аренда начинает приобретать форму захвата казахской земли, поскольку русские арендаторы предпочитали чаще всего отделять данную территорию в исключительное пользование с помощью колониальной администрации. Естественно, это приводило к постоянным столкновениям казахов и русских крестьян. “Под поселки выбираются лучшие земли, сам выдел участков производился из рук вон плохо, создается благоприятная почва для столкновений, и в результате – в обширных киргизских степях с редким населением возникает аграрный вопрос” [54, с.21-22].

Попытки решения земельной проблемы с помощью “Степного Положения” в период переселения не принесли толку, поскольку в некоторых случаях приводили к разночтению. По мнению Л.Чермака, из всех 18 статей, относящихся к поземельному устройству казахов, реальное значение имели только две первые, т.е. ст. 119 и 120, в которых сказано, что земля считается государственной собственностью и отдана казахам в бессрочное пользование. С точки зрения автора, такое положение дел связано с тем, что “Степное Положение” было написано не на основе исследования казахского общества, а просто является плодом бюрократического творчества [54, с.23].

Переходя к особенностям земельных отношений, необходимо отметить, что они тесно связаны с особенностью хозяйства казахов. Как отмечает Л.Чермак, “хозяйство, в свою очередь, подчиняется естественным условиям, а не наоборот” [54, с.29].

Таким образом, если следовать рассуждениям Л.Чермака, на складывание земельных отношений влияют особенности хозяйственной жизни и природно-климатические условия. Говоря о хозяйственной жизни, автор особо выделяет казахский аул. “Казахи группируются по аулам. Зимний аул состоит в среднем из 5-6 хозяйств, более или менее близких родственников; величина аула зависит от естественных и хозяйственных причин: в горных аулах маленькие – в 2-3 хозяйства, в равнинных местностях – больше – в 15-20 и более хозяйств” [54, с.30].

В данном случае автор подчеркивает коллективный характер производства при введении скотоводческого хозяйства, что естественно налагает отпечаток на отношениях внутри и вне группы, рода и т.д.

По мнению автора, “первенствующее значение родовое право имеет и в поземельных отношениях. Почти всегда на вопрос, чье это пастбище или вообще угодье, киргиз ответит – такого-то рода” [54, с.31].

Говоря о праве собственности на пастбища, Л.Чермак отмечает, что в одних случаях присутствует право захвата, а в других случаях формой закрепления пастбища является приложение труда на том или ином пастбище. Наиболее часто такое право создается сооружением искусственного водоема. Устроив колодец, расчистив родник, казах создает право на стоянку - “джурт”, а стало быть и на окружное пастбище - “орыс” [54, с.32].

Далее автор продолжает: “Впрочем, на практике хотя и никто не наблюдает за порядком использования стоянок последнего рода, но как-то уж так случается, что одни и те же лица из года в год останавливаются на одних и тех же местах” [54, с.33].

Возможное объяснение этого можно найти в давно сложившемся производственном цикле казахов, которые из поколения в поколение передавали накопленный опыт, привязывая знания к двенадцатилетнему календарю. При кочевании род, обладая необходимой экологической информацией, мог рационально передвигаться к летнему пастбищу и прибыть туда в благоприятное для пастьбы скота время. Только этим можно объяснить тот факт, что казахи ежегодно прибывали на одни и те же пастбища и являлись фактическим его владетелем.

Касаясь вопроса собственности в структуре номадного хозяйства конца XIX - начала XX веков, необходимо отметить, что основная масса работ российской историографии посвящена переселенческой политике. Казахское хозяйство, естественно, интересовало ее только в русле переселенческого русского хозяйства. То есть главным объектом их исследования являлось в большей степени российское крестьянское хозяйство. Это, в свою очередь, отразилось на изучении института собственности в казахском обществе, т.е. умозаключения носили шаблонный характер и применялись зачастую в качестве штампа. Как было отмечено, исследователи изучали проблему переселения и лишь незначительное внимание уделяли казахскому землевладению и землепользованию. Данное обстоятельство фактически касается всех исследователей, изучавших хозяйство русских крестьян-переселенцев. Именно в этом контексте все они приступали к исследованию хозяйства казаха. Из работ приведенных авторов становится ясно, что они, констатируя изменения казахского хозяйства и земельных отношений, постоянно заостряли внимание на юридическом закреплении земли за российским государством. Это подчеркивает политическую обусловленность данных выводов. С одной стороны, признавая фактическую сторону земельной собственности, они отрицают ее юридическое содержание.


Контрольные задания

  1. Эволюция взглядов А.А.Кауфмана по проблеме земельных отношений.
  2. Особенности изучения земельной собственности в казахском обществе представителями русского чиновничества.
  3. Значение экспедиции Ф.Щербины в изучении земельной проблемы.
  4. Проблема переселения и казахи в трудах российских исследователей.


Литература


  1. Левшин А.И. Описание киргиз - казачьих или киргиз - кайсацких орд и степей. – Алматы: Санат, 1996. – 656с.
  2. Кауфман А.А. Русская община. В процессе ее зарождения и роста. - М: И.Д. Сытина, 1908. – XVI-455 с.
  3. Хворостанский П. Киргизский вопрос в связи с колонизацией степи // Вопросы колонизации - 1907 - №1. - С. 53-103.
  4. Хворостанский П. Общие результаты повторного статистического обследования киргизского хозяйства и землепользования в Кустанайском уезде, Тургайской области // Вопросы колонизации. – 1910. - № 6. – С. 252-256.
  5. Седельников Т. Борьба за землю в киргизской степи: Киргизский земельный вопрос и колонизационная политика правительства. Изд. С. Доратовского и А. Чарушникова - СПб: Дело, 1907. – 79 с. / Каз. Респ. отд. Сов. Фонда культуры. - Алма-Ата, 1991. 125 с.
  6. Остафьев В. Колонизация степных областей в связи с вопросом о кочевом хозяйстве // Записки Западно-Сибирского отдела русского географического общества. - Омск: Тип. Окружного штаба, 1895. - Кн. XVIII, Вып. II. – С. 1-61.
  7. Красовский М. Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами генерального штаба. Область сибирских киргизов / Составил генерального штаба подполковник М. Красовский – СПб: Троншеля, 1868. - Ч. III. - 135 с.
  8. Материалы по киргизскому землепользованию, собранные и разработанные экспедицией по исследованию степных областей. Акмолинская область. Кокчетавский уезд. - Т. I. – Воронеж: “МзиГИ. Департамент гос. земельных имуществ”, 1898. – II–V–186-85-435 с.
  9. Студецкий Л. И. Очерки по экономике казахского хозяйства // Известия Западно-Сибирского отдела русского географического общества - Омск: Изд-во Западно-Сибирского отдела РГО, 1929. – Т.6. – С. 61-124.
  10. Румянцев П.П. Социальное строение киргизского народа в прошлом и настоящем // Вопросы колонизации - 1909 - № 5. – С. 79-137.
  11. Степное положение 25 марта 1891 года с объяснениями по официальным источникам. – СПб: Издание земского отдела МВД, 1891. – 208 с.
  12. Кауфман А.А. Исследование крестьянского быта в Ишимском округе. Тобольской губерний. - СПб: тип. В. Безобразова, 1889. – 19 с.
  13. Кауфман А.А. Очерк способов полеводства в Ишимском округе Тобольской губернии. - СПб: тип. В. Демакова, 1889. – 18 с.
  14. Кауфман А.А. Очерк крестьянского хозяйства в Сибири А.А. Кауфмана. - Томск: Макушин, 1894. II-90 с.
  15. Кауфман А.А. Обзор способов полеводства и севооборотов в Западной Сибири. По данным новейших исследований. - СПб: тип. В. Демакова, 1893. – 25 с.
  16. Кауфман А.А. Отчет старшего производителя работ А.А. Кауфмана по командировке в Тургайскую область для выяснения вопроса о возможности ее колонизации – СПб: Тип. В. Безабразова и К0, 1896. - Ч. I. – 188-II с.
  17. Кауфман А.А. Отчет старшего производителя работ А.А. Кауфмана по командировке в Тургайскую область для выяснения вопроса о возможности ее колонизации. – СПб: Тип. В. Безабразова и К0, 1897. - Ч. II. – 206-VIII с.
  18. Кауфман А.А. Крестьянская община в Сибири. По местным исследованиям 1886-1892 гг. – СПб: Кн. Маг. А.Ф. Цинзерлинга б. Мелье и К0, 1897. – XII-277 с.
  19. Кауфман А.А. Переселенцы-арендаторы. (2-я часть) – СПб: Тип. В. Безабразова и К0, 1897. – VIII-140 с.
  20. Кауфман А.А. К вопросу о причинах и вероятной будущности русских переселении. - М: тип. А.И. Мамонтова, 1898. – 49 с.
  21. Кауфман А.А. Земельные отношения и общинные порядки в Забайкалье по местному исследованию 1897 г. – Иркутск: тип. Газ. “Восточное обозрение”, 1900. – 179 с.
  22. Кауфман А.А. К вопросу о русской колонизации Туркестанского края. Отчет члена Ученой комиссии. М.З. и Г.И. А.А. Кауфмана по командировке летом 1903 г. – СПб: тип. В.О. Киршбаума, 1903. – X-205 с.
  23. Кауфман А.А. Вопросу о колонизации Уральской области. Отчет чл. Ученой комиссии М.З. и Г.И. А.А. Кауфмана по командировке летом 1903 г. - Ч.1. – СПб: тип. В.О. Киршбаума, 1903. – 78 с.
  24. Кауфман А.А. О заселении казенных земель Самарской, Уфимской и Оренбургской губерний. Отчет чл. Ученой комиссии М-ва З. и Г.И. А.А. Кауфмана по командировке летом 1903 г. - Ч. 3-я. – СПб: тип. В.О. Киршбаума, 1904. – XVI-125-142 с.
  25. Кауфман А.А. Колонизация в Сибири в настоящем и будущем // Сибирские Вопросы. - 1905. - № 1. – С. 56 – 74.
  26. Кауфман А.А. Переселение и колонизация. - СПб: “Общественная польза”, 1905. – 439 с.
  27. Кауфман А.А. Переселение. Мечты и действительность. - М: Народное право, 1906. – 37 с.
  28. Кауфман А.А. Новые места и вольные земли. - Пг: Единение, 1917. – 29 с.
  29. Кауфман А.А. Вопросы экономики и статистики крестьянского хозяйства. - М: Г.А. Леман и С.И. Сахаров, 1917-1918. – XXIV-332 с.
  30. Кауфман А.А. Переселение и его возможная роль в земельной реформе. – СПб: 1918. – 29 с.
  31. Гинс Г. Современное водное хозяйство Туркестана и необходимость водного закона // Вопросы Колонизации – 1910. - № 6. - С. 46-103.
  32. Гинс Г. Действующее водное право в Туркестане и будущий водный закон // Вопросы Колонизации – 1910. - № 7. - С. 140-206.
  33. Гинс Г. Вопросы колонизации Азиатской России и выставка по переселенческому делу. – СПб, 1912. – 54 с.
  34. Гинс Г. Особенности личных и имущественных прав крестьян переселенцев. – СПб, 1912. – 15 с.
  35. Гинс Г. Переселение и колонизация. - Ч 1. – СПб, 1913. – 48 с.
  36. Гинс Г. Переселение и колонизация.– СПб: 1913. - Ч.II. – 65 с.
  37. Чиркин Г. Землеотводное дело в киргизской степи и необходимость землеустройства киргиз // Вопросы колонизации. – 1907. - № 3. - С. 60-84.
  38. Чиркин Г. Проектируемые Сибирские железные дороги и их колонизационное значение // Вопросы Колонизации. - 1910. - № 6. - С.27-45.
  39. Департамент государственных земельных имуществ. Материалы по вопросу об организации работ по образованию переселенческих участков. В степных областях. СПб: Тип. В.Безобразова и К0, 1897. – 108 с.
  40. Десницкий С.Е. Юридическое рассуждение о различных понятиях, какие имеют народы о собственности имения о различных состояниях общежитальства // Историография истории СССР 18 век / Под ред. А.И.Комисаренко. – М: МИАИ, 1988. – С.70-83.
  41. Маркс К. Экономические рукописи 1857-1859 годов. Первоначальный вариант “Капитала”. Собр. Соч. 2-е изд. М.: «Политиздат», 1968. – Т. 46. - ч. 1. - С. 480.
  42. Ерофеев Б.В. Земельное право - М: Новый Юрист, 1998. – 544 с.
  43. Устав о Сибирских киргизах. Полное собрание законов Российской империи. - Т. XXXVIII. - № 29127. - С. 426.
  44. Добросмыслов А.И. Тургайская область. Исторический очерк. - Т. 1. – Тверь: Б.И, 1902. – VII-524 с.
  45. Потанин Г. Материалы для истории Сибири. – М: Изд. Имперского общества истории и древностей Российских при Московском университете, 1867. – 324 с.
  46. Золотов П. Материалы для истории Сибирского казачьего войска. – Омск: Б.И, 1878. - С.17 – 22.
  47. Гинс Г. Какие начала должны быть проведены в водном законе для Туркестана? – СПб: 1910. – 32 с.
  48. Седельников А. Мерзлая почва в Каркаралинском уезде // Записки Западно-Сибирского императорского русского географического общества. – Омск, 1907. - Кн. 33. - С.1-7.
  49. Законопроект об обращении в государственный земельный фонд земель, излишних для кочевников коренных областей Туркестана // Вопросы Колонизации. - 1910. - № 6. – С. 421-429.
  50. Чермак Л. По поселкам Степного края // Сибирские Вопросы. - 1905. - № 1. – С. 371-395.
  51. Чермак Л. Новый бюрократический опыт над киргизами // Сибирские Вопросы. - 1906. - №.1. - С. 68-76.
  52. Чермак Л. Переселенцы в Степном крае // Сибирские Вопросы. - 1908. - № 3-4. - С. 23-30.
  53. Чермак Л. Переселенцы в Степном крае // Сибирские Вопросы. - 1908. - № 5. - С. 4-17.
  54. Чермак Л. Формы киргизского землепользования // Сибирские Вопросы. - 1908. - № 23-24. - С. 21-43.