Geum.ru

Учебное пособие для студентов исторических специальностей Павлодар

Вид материалаУчебное пособие
Подобный материал:
1   2   3   4   5
Тема 3 Переселение и земельная проблема в казахском обществе в работах А. Букейханова


Пристрастие российских исследователей при освещении земельного вопроса в обществе казахов, заставляет нас обратится к творчеству представителей казахской интеллигенции, в частности А.Букейханова. Прежде всего, потому, что работы А.Букейханова, посвященные земельным отношениям и собственности, носят серьезный аналитический характер. Это объясняется тем, что А.Букейханов по своей профессии был тесно связан с сельским хозяйством и, в частности, с земледелием. По этой причине он являлся участником статистической экспедиции Ф.Щербины, которая должна была определить нормы казахского землевладения и землепользования.

В предисловии к избранным трудам А.Букейханова сообщается: “В течение нескольких лет, т.е. в 1896-1901 гг., работая в составе экспедиции под руководством Ф.А.Щербины, производившей работы в Павлодарском, Каркаралинском, Усть-Каменогорском, и Омском уездах Семипалатинской и Акмолинской областей Степного края, всесторонне исследует его экономическую, хозяйственную структуру, производит перепись населения и его хозяйства, изучает культуру, быт и традиции народа. Помимо подомного, подворного учета хозяйства казахов, их скота, учета используемых земель и сбора различного другого материала, Алихан Нурмухамедулы обобщает, корректирует, систематизирует собранные материалы, составляет различные таблицы, а также принимает участие в анализе и составлении характеристики казахского хозяйства, вырабатывает нормы казахского землевладения и землепользования” [1, с.33].

Таким образом, работы А.Букейханова в области изучения землевладения казахов носили представительный и достаточный характер, из которых можно делать вполне объективные выводы. Здесь особо необходимо подчеркнуть значение сборника избранных работ А.Букейханова под редакцией Р.Нургалиева, вышедшего в 1995 году, куда вошли основные его сочинения.

В своих трудах Алихан Букейханов показывает трансформацию кочевого хозяйства в результате российской колониальной политики, а также отмечает те трудности, с которыми столкнулись переселенцы в ходе так называемого “освоения края”. А.Букейханов своими публикациями, основанными на научных фактах, разбивает наивные и дилетантские представления о прелестях оседлой жизни, которые возможны в природно-климатической зоне Центральной Азии. В периодической печати того времени приходится часто встречать такие высказывания о необходимости перехода казахов к оседлому образу жизни и соответственно к земледелию.

Отмечая, что казахи занимались земледелием в виде подспорья к скотоводческому хозяйству, он парирует доводы тех, кто неуспехи казахского земледелия относит к генетической природной лени последних [2, с.218].

При этом А.Букейханов особый акцент делает на природном факторе. В данном случае в работе “Русские поселения в глубине Степного края” он показывает проблемы переселенцев, с которыми они столкнулись в Казахстане. Главный аргумент А. Букейханова в споре со своими оппонентами - экологический фактор, не позволявший развивать земледелие в полном объеме: “Как бы ни кичились культурою с чужого плеча и собственным варварством, вы не увеличите ни единой слезой недостаток влаги в Киргизском крае, где скотский помет от недостатка ее консервируется и лежит годами, не изменяя даже своей формы, где, вследствие недостатка атмосферных осадков, процесс выветривания материнской породы и разложение растительных остатков идет адски медленно” [2, с.219].

В своей работе автор использует материалы экспедиции Ф.Щербины, материалы по переселенческому хозяйству и исследования ботаника А.Н.Седельникова, что придает работе особую представительность. Как отмечает А.Букейханов, “в Александровском поселке (Акмолинского уезда), пшеница давала 150 пудов с казенной десятины. В 1907 году пришлось сделать этому поселку прирезку в 200% его надела или утроить его. Неплохие были урожаи в первое 10-летие в поселках Максимовском и Семеновском, которым в 1907 г. заменены заново наделы” [2, с.220].

В сложившейся ситуации становится ясно, что дополнительные прирезки осуществляются за счет казахов. Это стало возможно после принятия Временного Положения 1868 года, когда собственником казахских земель была объявлена Российская корона. После чего казахи стали всецело зависеть от колониальной администрации, которая всяческим образом изымала территории зимних кочевий, обрекая, таким образом, казахское кочевое хозяйство на обнищание. Земельная проблема становилась главной в дальнейшем существовании казахов, в результате чего они вынуждены были ломать свои традиционные хозяйственные устои и постепенно переходить к ведению комплексного хозяйства. Но даже и в такой ситуации казахи встречались с проблемой изъятия земли в пользу крестьянства. С одним из таких случаев нас знакомит А.Букейханов в своей работе.

“Чтобы оставить участок Ивановский, (речь идет о жителях Ивановского поселка, которые после эксплуатации своего участка хотят перейти на новый, естественно, на казахский участок) хотят прирезать киргизские (казахские. – А.Е.) пашни или их покосы у озера Джаманкуль, находящиеся за 10 верст, или снести 14 зимовок и мельницу киргиза (казаха. – А.Е.) Токпая, что увеличит надел на 30-40 душевых долей. Из контекста работы А. Букейханова становится ясно, что в среднем в сложившейся ситуации на одно крестьянское хозяйство приходится 1,25 десятин, у казахов в среднем приходится 1,73 десятины, тогда как казахи на этом участке находятся уже порядка 58 лет. В данном случае приходится констатировать, что казахи аула Токпая ведут интенсивное скотоводческо-земледельческое хозяйство, при этом встречая постоянные неудобства со стороны колониальной администрации” [2, с.220].

Здесь мы сталкиваемся с нарушением права казаха на использование им своих построек, что же касается земли, то, исходя из законодательных актов того времени, российское государство являлось собственником эксплуатируемой казахами земли. Обычно представители колониальной администрации, пользуясь своими правами перераспределения, причиняли всяческие неудобства казахам. Поскольку постройки являлись собственностью казаха, а земельные просторы находились в собственности государства, переселенческие фонды делали прирезки крестьянам в непосредственной близости от казахского жилища, вынуждая тем самым местное население покинуть насиженные места.

В такой ситуации наблюдались частые столкновения между казахами и переселенцами, поскольку последние не только отбирали с помощью администрации землю, но и создавали неудобства для хозяйства казахов. Здесь имели место столкновения по земельным вопросам в связи с нарушением со стороны казахов пограничной межи, поскольку последняя была непонятна для местного населения. Но будучи поставленными в невыгодное положение, они были вынуждены смириться со сложившейся ситуацией.

“Казахи, - по мнению А.Букейханова, - признают лишь естественные границы земли: хребты гор, луга, реки, озера, увалы, долины-водостоки. Крестьяне же, считая за предел владения вспаханную борозду, совершенно не понимают своих казахских соседей. На этой почве обычно и возникают столкновения, начинающиеся с перехода киргизского скота через межу крестьянского надела и его потравы. Крестьяне загоняют скот, берут выкуп, и притом настолько крупный, что казахи стараются при первой же возможности уйти от такого соседства куда-нибудь, хотя бы на новом месте пришлось арендовать или покупать пастбища. И так крестьяне злоупотребляют иногда своим правом и загоняют скот, пасущийся и не на их земле, а лишь вблизи межи, на земле казахов, в результате чего последние стали сеять вокруг крестьянского надела свои пашни, тем самым, окаймляя его. Казахи мстят переселенцам по-своему, выкрадывая у них скот. В этом отношении между казахами установилось своего рода молчаливое соглашение” [3, с.71].

“В 1901 году, - продолжает А.Букейханов, - в одном крестьянском поселке Омского уезда бесследно пропало 109 овец, - случай невероятный в Киргизской степи, где нельзя скрыть покражу даже одной овцы. Но в данном случае это было возможно потому, что стадо принадлежало переселенцам”[3, с.71-72].

Постоянные столкновения между казахами и переселенцами имели место повсеместно, причиной их являлся земельный вопрос. При этом в основном страдало коренное население, доказательства можно встретить в работах не только казахской интеллигенции, но и в работах русских чиновников и исследователей, в частности у А.Кауфмана [4, с.8-9].

История знает немало свидетельств, когда переселенцы самовольно захватывали казахские земли. Так, при строительстве г. Кустаная вместо предполагаемых к изъятию 13 000 десятин под город и 10 000 десятин под пашни уже к 1886 году было захвачено 40 000 десятин [4, с.10-11].

В конце XIX в начале XX веков в казахской степи противостояние местного населения против переселения усиливаются. Нередко столкновения между казахами и переселенцами заканчивались кровавыми событиями. А.Букейханов приводит в пример события 1906 года в Петропавловском уезде. В этом конфликте принимали участие сотни вооруженных переселенцев и казахов; в результате было несколько убитых с той и другой стороны [3, с.72].

В другой работе А.Букейханова, “Исторические судьбы Киргизского края и культурные его успехи”, находим примеры, с помощью каких приемов казахские земли захватывались крестьянами-переселенцами.

По мнению автора, “переселение это велось систематически и в известной степени рационально. Обыкновенно желавшие переселиться в Акмолинскую область высылали туда ходоков, которые высматривали подходящие места, арендовали у казахов небольшие участки (из-полу или за небольшую плату), делали распашки и посевы и, убедившись в доброкачественности (вернее в полной нетронутости, девственности) почвы и угодий, законтрактовывали эти земли юридическими актами на известные сроки. Новоселы, убедившись в высоком качестве своих участков, начинали энергично вызывать к себе земляков или принимать странствующих русских переселенцев. Таким образом, среди казахских степей возникали русские поселки в несколько десятков домов со всем деревенским обзаведением. С течением времени и увеличением населения в отношениях между хозяевами-киргизами, и арендаторами-переселенцами “иногда заходившими слишком далеко в эксплуатации своих невежественных хозяев”, возникали недоразумения, кончавшиеся вмешательством администрации. При этом крестьяне обыкновенно возбуждали ходатайства об образовании русского поселения на занятой ими земле” [5].

Именно аренда, по мнению А.Букейханова, стала толчком к усилению колонизации края, к этому необходимо прибавить политику России по фактическому подчинению казахов. Самым подходящим средством для этой роли были русские крестьяне [5, с.55].

Иначе как можно объяснить ситуацию, когда, с одной стороны, правительство запрещало непланомерное переселение, а, с другой стороны, местная колониальная администрация закрывала глаза на эти нарушения. Из этого вывод напрашивается сам собой: крестьяне являлись по сути основными проводниками колонизации.

Как уже не раз отмечалось, колониальная администрация проводила землеотводные мероприятия с учетом интересов только русского крестьянства. Что же касается казахов, то их землепользование особо никого не интересовало, даже несмотря на проведенную экспедицию Ф.Щербины, поскольку выведенные ей нормы землепользования не могли соответствовать действительности. Причиной этого, как отмечал Ф.Щербина, было то, что работы выполнялись в короткие сроки, и экспедиция не успела досконально изучить казахский край. Сюда же следует прибавить то обстоятельство, что казахи всегда утаивали реальное поголовье своего скота, об этом говорилось и в периодической печати того времени. Так или иначе, на основе результатов экспедиции мы видим активизацию переселенческого движения, что негативно отразилось на хозяйстве казахов. Отсюда и постоянные столкновения интересов местного населения и переселенцев.

Другая причина частых столкновений, возможно, кроется в ментальности казахов, поскольку у представителей коренного этноса отсутствовала персонификация собственности на землю. Хотя нельзя говорить, что и русские крестьяне получали землю в полную собственность, поскольку мы наблюдаем, что последние постоянно меняли свои земельные держания, что не могло привести к закреплению земли в частную собственность. Скорее всего, это можно сравнить с хищнической эксплуатацией территории Казахстана.

Так что же говорит о ментальности казахов А.Букейханов?

По его мнению, “киргизы (казахи. – А.Е.) считают всю степь своею, в ней нет и пяди земли, на которой не пасся бы в то или иное время года киргизский скот; разумеется, за исключением негодных для пастбища мест, коими изобилует киргизская степь” [3, с.72].

Таким образом, А.Букейханов отмечает, что в казахском менталитете отсутствует понятие частной собственности на землю. Складывается парадоксальная ситуация, когда население не представляет закрепления земли в собственность, хотя по существовавшему законодательству верховным собственником казахских земель являлось государство, которое вбирало права земельного владетеля и распорядителя. Пользуясь этими правами, Российская Империя передавала землю казахов в пользование русским крестьянам, которые привнесли на территорию Центральной Азии отсталую, экстенсивную форму земледелия, что негативно сказалась на экосистеме Казахстана, не говоря уже о негативной трансформации хозяйства и традиционной социальной структуры. “По горькой иронии судьбы, - продолжает в этой связи А.Букейханов, - право собственности на землю в степи имеют только несколько лиц из среды казахов, предкам которых была пожалована земля за сомнительные для казахского народа заслуги” [3, с.72].

Следовательно, в казахском крае имела место частная собственность на землю. Но даже и эти собственники не могли игнорировать традиционное хозяйство и присущую ему ментальность, поскольку при попытке это сделать казахи оказывали сильное сопротивление. Можно вспомнить в связи с этим хотя бы восстание И.Тайманова и М.Утемисова.

Можно утверждать, что хозяйственные и социальные отношения детерминировались природным фактором. Учитывая особенности экосистемы, наиболее рациональным хозяйством являлось кочевое скотоводство, поскольку привязывать оседлое хозяйство к одной местности без знания природно-климатических особенностей региона было невозможно. Это в свою очередь и приводит в заблуждение крестьян из внутренних районов России.

Один из таких случаев приводит А.Букейханов: “Переселенцы пос. Раздольного Атбасарского уезда, оставившие свой участок за негодностью после 5-летней маяты получили разрешение переселиться на другой участок. Многим понравился участок…, летом 1907 г., бывший в Раздольном, в Акмолинском уезде Каракуль, где весною ходоки видели хорошие покосы. Решено было туда переселиться к осени. На покос отправилось все мужское население и было чрезвычайно огорчено, когда вместо хороших сенокосов пришлось увидеть выжженные солонцы” [2, с.221]. Правительство пыталось как-то компенсировать данные неудобства крестьян, что видно из следующей выдержки документа:

“Засельщикам участков при поселении предоставлялись следующие льготы: 1) право выбора участка; 2) льгота от платежа податей и от натуральных повинностей, кроме воинской, на десять лет, если переселенцы в течение двух лет обзаведутся постройками и приступят к распашке надела; 3) на первоначальное обзаведение: а) бесплатно 100 корней и по 20 руб. безвозвратно на каждый двор и б) на земледельческие орудия и на приобретение скота по 20 руб. также безвозвратно” [5, с.56].

“Несмотря на все эти привилегии, - пишет А.Букейханов, - новоселы перенесли немало тяжелых испытаний. На большинстве участков, занятых переселенцами, почва оказалась очень дурного качества и ничего не родила, лесов и лугов было везде нарезано в недостаточном количестве, а некоторые участки были лишены питьевой воды. Много претерпели новоселы также и от незнакомства с местными климатическими условиями: хлеб у них то погибал от засухи, то вымерзал от морозов, то, наконец, истреблялся бичом степей – кобылкой (саранчой). В довершение бед новоселам пришлось пережить подряд три неурожайных года и, дошедшие до крайности, они целыми семьями стали уходить на прииски и заводы соседних уездов в поисках заработка. В то же время переселенцы ежегодно обращались с просьбами о пособии не только на обсеменение полей, но и на продовольствие, так что за четыре года – с 1880 по 1884 – им было выдано до 26 тыс. руб. или приблизительно по 30 руб. на каждую ревизскую душу. А в 1884 г. выяснилось, что новоселы десяти селений, т.е. около 55,5 % всех поселившихся крестьян, после трехлетних тщетных попыток устроиться, очутились в таком безнадежном состоянии, что администрация должна была переселить их на новые участки, а несколько семей тогда ушло на родину” [5, с.56].

Тем не менее, несмотря на возникшие трудности, в казахскую степь устремилась масса крестьян, привлеченная слухами о даровой земле. Администрация пыталась ограничить переселение, однако, этого сделать не удалось. В результате приходилось спешно обустраивать переселенцев, не считаясь с интересами местного населения, об этом и пишет в своих работах А.Букейханов.

По его словам, “при устройстве 11 тыс. переселенцев на долю командированного чиновника выпала чрезвычайно трудная работа. В течение двух-трех месяцев ему пришлось устраивать тысячи крестьянских семей из 30 различных губерний, большей частью уже разорившихся. Работа была спешная. Некогда было обращать внимание на то, куда выгоднее было поместить ту или другую семью. Требовалось только распределить огромные толпы жаждущих найти какое-нибудь пристанище и притом как можно скорее. Распределение делалось упрощенным способом. Всей массе наличных переселенцев, собравшихся в том или другом месте, предлагались разные участки, которых переселенцы заранее не знали” [5, с.57].

Так или иначе, но это прямое подтверждение того, что интересы казахов никто не соблюдал. Говоря о переселенческой политике, можно отметить, что она была убыточным, по мнению А.Кауфмана, мероприятием и в основном носила политический характер. В этом случае необходимо учитывать имперские амбиции России. Переселенческая политика получила особый размах со строительством Сибирской магистрали, благодаря которому Россия связала свои дальние рубежи с центром.

По мнению А.Букейханова, “с проведением Великой Сибирской магистрали и учреждением Комитета Сибирской железной дороги, в компетенцию которого вошло, между прочим, и содействие заселению, и промышленному развитию прилегающих к дороге местностей (сначала в 100-верстной полосе, а затем и далее на юг), заселение Сибири стало на более рациональную почву. Так, в частности, колонизация Киргизской (казахской. – А.Е.) степи приняла с этого времени менее беспорядочный характер, как было раньше, когда обыкновенно переселенцам отводили участки после того, как они поселились на них” [5, с.58].

Вероятно, такой вывод А.Букейханов делает благодаря тому, что одним из организаторов экспедиции Ф.Щербины, в которой он участвовал, был Комитет Сибирской железной дороги [5, с.62]. Результаты экспедиции фактически не улучшили жизнь казахов, но, благодаря данным ей полномочиям, можно говорить, что комитет сыграл большую роль в деле изъятия пастбищных просторов у казахов. Однако, несмотря на должную организацию землеотводного дела, стихийная колонизация края продолжалась. Говоря о переселенческом хозяйстве, необходимо обратить внимание на производственный цикл земледельческого хозяйства, который нельзя каким-то образом охарактеризовать, поскольку переселенцы были отчасти похожи на кочевников. Русские крестьяне занимались земледелием на одном месте в течение нескольких лет, после чего, когда земля утрачивала свое естественное плодородие, они переходили на другой участок.

По мнению А.Букейханова, “Киргизский (казахский. - А.Е.) край в этом отношении находился в весьма неблагоприятных условиях. Покорив край, русские не могли перейти к культурной работе потому, что первоначальное завоевание совершалось исключительно с целью обогащения, и первые завоеватели были совершенно не подготовлены к культурной роли. Это были грубые, невежественные люди с первобытной нравственностью, с сомнительным прошлым; правда, и при всем этом они оказались развитее инородцев, но не настолько, чтобы, покорив их, могли сознательно перейти к мирной культурной работе; они не приложили усилий даже к тому, чтобы разумно воспользоваться богатыми дарами природы или прокормить себя своим трудом. Напротив, они выбрали другой, более легкий способ наживы – грабеж покоренного инородца и расхищения природных богатств” [5, с.62].

Говоря о культуре, А.Букейханов заостряет внимание на степени развития земледельческого хозяйства, отмечая неразвитость земледелия у крестьян-колонистов. Свидетельства, приведенные автором, показывают хищнический по отношению к природе характер ведения земледельческого хозяйства русскими крестьянами. Автор дальновидно предупреждал власти о необходимости перехода к другим формам ведения хозяйства и показывал вред переселенческого нерационального земледелия, которое грозит бедами как казаху, так и русскому крестьянину.

В частности, он пишет: “При спешном и массовом переселении крестьян в казахскую степь весьма возможно, что ее целина будет выпахана раньше, нежели крестьянские хозяйства успеют принять более интенсивную форму. Казахская степь, лишившись вековой целины, окажется бесплодной и при современной технике крестьянского хозяйства перестанет давать урожаи. Здесь повторятся знакомые неурожаи юго-восточной России. Распылив превосходные пастбища казахской степи и обратив ее в пустыню, крестьянин окажется у разбитого корыта, а казахи, лишившись к тому времени своих пастбищ, окончательно обнищают, если только, пролетаризованные новыми условиями жизни, они не переселятся на горные заводы и в города” [3, с.72].

Конечно, все эти сведения А.Букейханов приводит для того, чтобы защитить свой народ, который нес все тяготы политики метрополии. Колониальная администрация осуществляла постоянные изъятия земли у казахов, проводя землеустроительные экспедиции и выявляя “излишки”. При этом та норма, по которой оставлялась земля казахам, не отвечала требованиям и специфике их хозяйства.

На страницах “Сибирских Вопросов” А.Букейханов, видя бесчинства чиновничьего аппарата, вынужден был заявить, что “киргизы (казахи. – А.Е.) находят ненормальным то, что происходит в настоящее время при отрезке переселенческих участков и при отмежевании так называемых дач, единственного владения казны, земли которых, до сих пор находящихся в пользовании казахов. Производители работ замежевывают в участки наиболее ценные для скотоводства угодья: покосы, зимние пастбища, пашни, лучшие водопои. Чины лесного ведомства замежовывают земли, на которых не растет никакой ценный лес, нет водопоев. Те и другие оставляют казахам камни, пески, солонцы, болота, безводные степи. Это происходит оттого, что г.г. чиновники применяют, так называемую, норму Щербины, кстати сказать, казахи считают ее низкой, сплеча: считаются только с показанным излишком Щербины, нисколько не задумываясь о производительности остающейся у казахов земли. Г.г. чиновники не считаются с простым фактом, что если лишить казаха покоса, зимнего пастбища, водопоя, защитного леса, то остающаяся в их пользовании огромная площадь без этих необходимых угодий теряет всякую ценность и остается никем не использованной” [6, с.45-46].

Как уже ни раз отмечалось, землеотводные мероприятия осуществлялись на основании выводов экспедиции Ф.Щербины, однако данные исследований не являлись достаточными, чтобы производить земельные изъятия без вреда для казахского хозяйства, и это обстоятельство подтверждалось горькой практикой упадка кочевого скотоводства. А.Букейханов критиковал выводы экспедиции Ф.Щербины, подвергая их аргументированному сомнению. О неправильности норм Ф.Щербины заговорили фактически сразу и не только А.Букейханов. Этой проблеме было посвящено несколько заседаний Западно-Сибирского отдела Русского Географического Общества в 1902 году. В связи с этим приведем здесь программу заседания от 19 декабря 1902 года, на котором Т.Седельников подверг критике методы исследования Ф.Щербины.

“Программа заседания: 1) Обмен мнений по докладу Т.И. Седельникова “О киргизской нормальной семье по исследованию Ф.А. Щербины в связи с вопросом о выводе норм киргизского землепользования” (Продолжение заседания 13 декабря). Основные положения докладчика: Ι. Шаткость материалов. Противоречивость указаний в различных местах трудов г. Щербины на то, какое среднее получено по бюджетам для Кокчетавского уезда: 24,4; 21,9 или 20 единиц? Цифра в 16 единиц скота по бюджетам голословна и ничем не подтверждается. Бюджеты “Кокчетавского сборника” не те бюджеты, какие послужили для первоначального вывода нормальной семьи, а именно с коэффициентами 24,4 ед. ΙΙ. Κритика бюджета с точки зрения г. Щербины. 1. Принцип пропорциональности приложен в обратном смысле: чем малочисленнее группы населения, тем больше по ней взято бюджетов. 2. Три бюджета постоянных уездов не типичны и перестегнуты к Кокчетавским чисто произвольно для пополнения их скудного числа. Бюджеты №№ 10, 13 и даже 15 не типичны: у № 13 на 344 руб. строении при среднем в 116 руб. и при 12,5 скота; у № 16 при 3,5 ед. скота, строений на 125 руб.; № 10 живет, главным образом, внескотоводческими доходами. 3. В бюджетный учет вошли и батраки, и хозяева, хотя этого Щербина делать не хотел. Заключение: Никаких руководящих принципов при выборе семьи для бюджетов не соблюдалось, а он брался вполне случайно. ΙΙΙ. Κритика операции установления нормальной семьи с точки зрения теории статистики. 1. “Средне - типичное” хозяйство г. Щербина получил как среднее из непригодного даже с его точки зрения материала, а именно 17-ти непропорционально подобранных “нетипичных” и крайне разнородных бюджетов. С научной точки зрения такой вывод не имеет никакого замечания: это чисто фиктивная величина 7, в которой нет ничего общего с живой, конкретной действительностью: и исключительные признаки отдельных семей своей 1/17 частью вошли в характеристику среднего хозяйства. 2. Путаница в терминологии: Массовое среднее не может быть признано с научной точки зрения ни нормальным, ни типичным. Полная бессмысленность термина “средне - типичный”. Необходимо заменить термины г. Щербины: “средний”, “средне - типичный” терминами: “нормальный”, “нормально обеспеченный”, и выяснить какого рода норму: максимальную или минимальную мы должны установить. Установленная г. Щербиной средняя не представляет собою нормы ни минимума, ни максимума киргизского благосостояния. 3. Правильна ли помеченная в докладе теоретическая схема установления нормальной семьи? 4. Устанавливать норму можно при определенных условиях места и времени: изменения ценности одного и того же количества скота в зависимости от различия в системе хозяйства. Почему одна и та же норма в 24 ед. принята для различных, неоднородных местностей? 5. Для грубости нормы благосостояния нет серьезного корректива в других множителях формулы вывода норм. “Надбавки” и “накидывания” делались для подкрепления шаткости основных выводов, но едва ли достигли цели. Заключение: Можно ли считать доказанной приводимую в докладе мысль, что норма 24 ед. скота на хозяйство, как случайный итог случайных и разнородных данных, с научно-теоретической точки зрения не имеет никакой ценности?” [7].

Как видим, Т.Седельников подверг критике основные положения экспедиции Ф.Щербины. Из основных моментов его выступления видно, что он подошел к анализу “Материалов Киргизского Землепользования” очень тщательно, что делает его доклад довольно ценным источником при исследовании истории Казахстана дореволюционного периода. Хотя современники, в том числе и А.Букейханов, подчеркнули большое для тех условий значение экспедиции в плане налаживания порядка в землеотводном деле. Что же касается выводов экспедиции, то здесь А.Букейханов ставил их под сомнение. Как показывает практика землеотводных мероприятий, они зачастую проводились землеустроительными комитетами уже после захвата территорий казахов русскими крестьянами. Несмотря на критику результатов экспедиции, необходимо помнить о том, что исследования имели конкретного и сильного в плане финансов заказчика в лице Комитета по строительству “Великой Сибирской железной дороги”. В такой ситуации надо предполагать, что экспедиция должна была во что бы то ни стало найти “излишки” земли, подлежащие под переселение и разворачивавшееся строительство. Что касается участия А.Букейханова в деятельности экспедиции, то в его работах присутствуют постоянные оговорки, которые позволяют делать вывод о том, что результаты экспедиции не были столь категоричны, как их тогда хотели представить: “Чувствуемое казахами и растущее стеснение в их землепользовании вызывается не столько нормою Щербины, сколько простотою обращения с нею г.г. чиновников. При всеми засвидетельствованной разнокачественности казахской степи по производительности почвы, по водоснабжению, где (степь) испокон века борьба ведется не столько за землю, сколько за водопой, не может быть изъят от казаха излишек весь целиком, без попирания кровных интересов казахского населения; излишки могут быть привязаны к водопою, отчуждение которого делает остальную казахскую землю никуда не годною; излишки могут быть разбросаны между общинно-аульными группами небольшими площадями, которые, не превышая величину участка, тем не менее, будучи изъяты, стесняют казахов, вынуждая уйти за “новоселовскую” версту по своей земле. Об этом естественном ограничении величины теоретического излишка при его фактическом использовании г. Щербина предупреждал еще 10 лет тому назад, в 1 т. сборника “Кокчетавский уезд”. Но ныне с этим не считаются, - иначе трудно объяснить беспрестанное изъятие самых ценных казахских угодий, их выселение из усадеб и аренды казахами своей же земли у крестьян” [6, с.47].

Осторожность оценок деятельности экспедиции в основном связана с участием в ней самого А.Букейханова. Одновременно с этим, как мы видим в его публикациях критику чиновников, занимавшихся землеотводными мероприятиями, обвиняя их в недобросовестной работе. При этом необходимо отметить, что изъятия производились как у кочевников скотоводов, так и у казахов, занимавшихся земледелием, что усугубляло положение последних. Один из таких примеров нам показывает А.Букейханов в статье “Отчуждение киргизских орошаемых пашен”.

На страницах журнала “Сибирские Вопросы” А.Букейханов разоблачал работу чинов, проводивших так называемые “исследования” казахского землепользования, заостряя внимание читателей на методике проведения работ: “В 1907 г. землеотводная партия, работая в Устькаменогорском уезде Семипалатинской области, образовала несколько переселенческих участков в Кулуджунской волости упомянутого уезда, отмежевав в эти участки 16, 910 десятин, в т.ч. 840 десятин в виде дополнительного надела к п. Александровскому” [8, с.14].

“При этом, продолжает он, - в участки замежеваны 49 казахских усадеб с ближайшими к ним пастбищами и покосами. Лишенные земли 49 семей составляют 19,5%, или немного меньше 1/5 той общинно-аульной (поземельная киргизская община) группы, из земли которой изъяты упомянутые участки. Кроме указанных 49 казахских усадеб, также замежеваны в те же участки 18 казахских оросительных канав с их пашнями, в т.ч. 13 канав, или арыков, с пашнями принадлежат 234 казахским семьям, составляющим 90,36% той общинно-аульной группы, земли которой подвергнуты изъятию и которая вся целиком состоит из земледельцев. Сделалось общим местом то, что чины земледельческой партии для ускорения работы слепо следуют за казахами, и бремя агрономического изучения района и задачи отыскания пригодных для земледельческой культуры участков перекладывают на плечи казахов, отнимая у них усадебные земли, прилегающие к ним лучшие пастбища, покосы и орошаемые и неорошаемые пашни. В особые заслуги ставится чинам землеотводных партий количество отведенных в рабочий сезон десятин. Искушение велико. Ему не поддаются редкие производители работ. Но эти работники, посвящающие свое рабочее время изучению Казахской степи, ищущие участки, прежде всего там, где образование переселенческих участков наименее болезненно затрагивает жизненные интересы старожилов-киргиз (казахов), не “засиживаются” на одном месте: их переводят за малую производительность труда, что, конечно, прикрывается теми или другими приличными казенными мотивами. Подобное отношение центрального ведомства к оценке труда чинов межевых партий, работающих в Казахской степи, создало тип скоропалительных работников, слепо следующих в оценке пригодности казахской степи к земледельческой культуре за казахами, полагающихся на них и преследующих их по пятам, отчуждая их усадьбы, покосы и пашни. Этим своеобразным методом фабричного производства переселенческих участков объясняется двух, и даже трехкратные выселения одних и тех же казахов с их усадебных мест, занятых ими после выселения из отцовских зимовок, отнятых под переселенческие участки. Конфигурации переселенческих участков в Казахской степи отличаются идеальной простотою: они четырехугольны, иногда квадратны, что обуславливается не столько однообразием почвы, сколько верою производителей работ в агрономические познания казахов и стремлением их (произв.) к сокращению работ, что вряд ли идет в унисон с качественным повышением участка. При указанном методе, к сожалению, господствующим среди чинов землеотводных партий, отвод переселенческого участка сводится к отысканию по сборнику Щербины района и группы с излишками земли и запроектированию под участок казахских усадеб и пашни, что, вернее: переселенцы, по крайней мере, на первое время, не забракуют!” [8, с.14-15].

Итак, А.Букейханов показывает работу чиновников, как не соответствующую требованиям землеотводных мероприятий, но при этом дабы усилить аргументацию и доказать свою правоту, они находили обоснование в сборнике Ф.Щербины. А.Букейханов наглядно показывает несостоятельность ссылки на работу Ф.Щербины, поскольку чиновники землеотводного ведомства проводили свои мероприятия, игнорируя конкретную ситуацию. В результате казахи остались с малым участком земли, которая была намного меньше норм, рассчитанных для них Ф.Щербиной [8, с.18-19], [6, с.58].

Какими же юридическими актами руководствовались чиновники при отборе земли у казахов? Прежде всего, это “Степное положение” 1891 года, в котором четко закреплялось, что территория Казахстана является собственностью российской империи. Кроме этого, чиновники применяли ряд других постановлений, которые они вносили в протокол земельных изъятий. Данный протокол был специально разработан и имел особую форму: в нем закреплялись решения по изъятию казахских земель. Протоколы изъятий не отличались друг от друга и начинались со следующих слов: “Высочайше утвержденных 13 июня 1893 года “Временных правил для образования переселенческих и запасных участков в районе Сибирской железной дороги” и пункта 8-го циркуляра Господина Министра Земледелия и Государственных Имуществ, по соглашению с Господином Внутренних Дел, от 19-го мая 1898 годя за № 5” [9].

Далее говорится: “Предложив образовать переселенческий участок из государственных земель, находящихся во временном пользовании киргиз…” [9].

При этом необходимо обратить внимание, что за казахами признавалось право временного пользования землей. В сложившейся ситуации А. Букейханов обращается к статьям “Степного положения” 1891 года, по которому, как он предполагал, казахи были отчасти защищены от произвола, и действие которого никто не отменял. По его мнению, “действующие в Степном крае по сей день законы de jure гарантируют неприкосновенность указанных угодий у киргизов (казахов. – А.Е.)” [8, с.15]. В самом деле, статья 122 положения гласила: “Зимовые стойбища и обрабатываемые земли предоставляются в бессрочное общественное пользование каждой волости и каждого аульного общества отдельно, по действительному пользованию и согласно обычаям, а в случае споров – по количеству имеющегося скота и размерам хозяйства” [8].

Комментируя это, А.Букейханов в статье “Отчуждение киргизских орошаемых пашен” писал: “17 лет тому назад, когда старый Государственный Совет принял “Степное Положение 25 марта 1891 г.”, правительство признавало “ограниченность пространств, удобных для зимовок”, а “в общности владения пахотными землями” видело возможность бедному казаху снискать себе и семье путем земледелия “пропитание” и, наконец, признавало, что зимние пастбища, усадьбы и “обрабатываемые земли, т.е. пашни, предоставляются в бессрочное общественное пользование каждой волости и каждого аульного общества (сельская община) отдельно, по действительному пользованию и согласно обычаям…” Ныне правительство изменило свой взгляд и считает казахские усадьбы, покосы и пашни, плотины в той же категории казахских земель, как летние кочевья, джайлау, которые нарочно исключены из 122 ст. “Степного Положения от 25 марта 1891 года”. Тогда правительство смотрело на казахские поземельные отношения объективно, результатом чего явилась 122 ст., которая защищает неприкосновенность наиболее ценных казахских угодий… Времена изменились, и киргизские усадьбы и пашни оказались объектом чрезвычайно скоропалительного отчуждения, попирающего жизненные интересы казахского населения и цитируемый мной закон” [8, с.16].

Проведя анализ земельных изъятий, А.Букейханов приходит к выводу, что одной из причин незаконных изъятий казахских земель, а точнее сказать “кыстау”, является сдача казахами земли в аренду и самовольный захват русскими крестьянами казахских земель, которые фактически не пресекались колониальной администрацией, поскольку имели для нее как экономическую, так и политическую выгоду.

Посредством этого достигалось увеличение численности русских в регионе, что создавало здесь мощный оплот царизма в лице русского крестьянства.

В экономическом плане, государственный аппарат экономил большие средства, поскольку крестьян переселяли за счет средств казны, за его счет производилось и обратное выселение. В результате колониальной администрации было более экономно расселять “ходоков”, которые потратили свои средства на прибытие, нежели вести других из внутренних районов России. Другим важным моментом можно назвать то обстоятельство, что “ходоки” сами захватывали казахские земли, используя разные предлоги, одним из которых являлась аренда земли у казахов. Впоследствие русские вольные переселенцы просили колониальную администрацию передать арендуемую у казахов землю в постоянное пользование, при этом их пожелания всегда удовлетворялись. В результате казахи были вынуждены арендовать некогда свои земли у крестьян и казаков. Об этой парадоксальной ситуации, которая сложилась в Казахстане, с недоумением говорит А.Букейханов: “В Семипалатинской области на аренде живут 156 тыс. душ обоего пола, или 13 тыс. семей-хозяйств: они арендуют земли кабинетские и казачьи по р. Иртышу. Государственную подать киргизы платят исправно. Но за что же они платят аренду тем частным лицам, которым отошли их собственные прежние земли? Киргизы, арендующие войсковую землю, живут на ней 150 лет; 100лет они жили как на своей, бесплатно, последние же 50 лет платят аренду. За землю, за которую вначале платили 10 руб., теперь платят 1000 руб. 11лет тому назад 6736 хозяйств казахов Павлодарского уезда, Семипалатинской области, живущих на казачьих землях, за усадьбы, покосы и пастбища платили ежегодно 89,219 руб. 39 коп., т.е. с хозяйства 13 руб. 25 коп., причем на долю рядового казачества, владеющих юртовым наделом, приходится всего-навсего 19,2% всей уплачиваемой казахами аренды, а остальные 4/5 ее, 72,085 рубля, распределялись между офицерами, чиновниками - казачьей поземельной аристократией, которой отведены участки войсковым хозяйственным управлением и барышниками, пересдающими войсковые и офицерские участки” [6, с.48].

В большинстве случаев изъятые участки попадали в юридическое пользование пришлого населения. Фактически же пастбищами пользовались казахи, но уже на основе аренды. Таким образом, можно говорить, что на территории Казахстана колониальная администрация стимулировала хищническую эксплуатацию как природных богатств, в силу особенностей крестьянского земледелия, так и самих казахов.

В своих работах А.Букейханов показывает злоупотребления колониальной администрации, которая создавала условия для грабежа казахов: “При отводе казенных земель следовало покосы и пастбища оставлять во владении казахов, отрезывая в казну лишь площади с целым лесом. На земле казаха Кокчетавской волости Кожагулова по реке Монтай отвели 3 года тому назад казенный участок. Два года хозяин земли арендовал собственную землю за ежегодную плату 500 рублей. Нельзя не удивляться, для чего отрезали землю, если приходится сдавать ее старому хозяину. В Кокчетавской волости совершенно то же самое сделано с кстау (зимовка) киргиза Кобай Сабдина, который также арендует свою землю от лесных объездчиков. Чтобы убедиться, что это действительно так, нужно придти и посмотреть своими глазами” [6, с.49-50].

Злоупотребления колониальной администрации напрямую стимулировались и материальной заинтересованностью, поскольку в конце XIX в начале XX веков “изъятия” казахских земель в пользу переселенцев и их сдача прежним владельцам приносила хороший доход как крестьянам, так и казакам. Для казачества это становится чуть ли не главным занятием. При этом нередко у казахов отбирались и те участки, которые были не пригодны для земледелия. Как писал А.Букейханов, “казахов водворяют из таких мест, которые оказываются никуда не пригодными с точки зрения земледельческой культуры. Крестьяне или не переселяются (участок в Пресногорьковской волости Пятницкий и Коскуль), или бросают такие участки, которые остатками из немногих хозяйств сдаются в аренду тем самым казахам, от которых эта земля отчуждена (поселки Полтавский, Григорьевский, Новороссийский, Ивановский, Святодуховский, Ольгинский, Исаевский, Макаровский, Казанский и Евгеньевский). “Таких непригодных участков, образованных, в 1897 г., имеется, как говорит компетентное лицо, г. Новоселов, чуть не 14 тысяч душевых долей, т.е. надел 4,600 переселенческих семей, и они до сего времени, т.е. 10 лет, числятся в качестве свободного колонизационного фонда”. Крестьяне не заселяют эти участки совсем, казахи из них изгнаны” [6, с.54].

О десяти поселках Петропавловского уезда, где крестьянами не заняты все душевые доли в течение 10 лет, где они сдаются казахам в аренду, сами крестьяне рассказывали следующее: “Серьезным доходом является отдача надельной степи под проходящие мимо гурты, давшая в 1900 г. 380 рублей” [6, с.54].

А.Букейханов, выступая против существующих землеотводных порядков, усиливал свою аргументацию толкованием статей “Степного Положения”. Однако добиться значительных результатов не смог, поскольку выступал против государственной доктрины российской империи, но несмотря на это, А.Букейханов оставил большую и достаточно выверенную информацию по казахскому землепользованию, так как проводил фактически “включенное” исследование, которое выпало на переходный период, когда казахское общество переживало сильную трансформацию своего хозяйства и хозяйственных устоев. Крестьянское переселение оставило казахов без главного стержня экономического воспроизводства, т.е. без пастбищ и водных источников.

“Если раньше, - писал А.Букейханов, - было у казахов 10 озер, то ныне оставлено одно. Крестьяне, имеющие 1/9 поголовья казахского скота, владеют 9/10 водопоев, а казахи, вместо прежних 3-х раз в день ныне поят скот один раз, так как нет воды. От недостатка ее казахи стали на путь разорения. В Петропавловском уезде Тайнчинской волости около озер Каракуль и Божакуль есть много мелких стоянок, где летуют 1,500 хозяйств. 7 лет тому назад эти места замежеваны под поселки, одноименные с этими озерами. В Каракуль поселилось 6 хозяйств переселенцев, и казахи ушли. На Божакуле никого не было. Казахам без этих летовок некуда деться, так как зимние пастбища отошли в свое время под наделы поселков Полтавского, Новороссийского и др. Казною вырытые колодцы неравноценны с казахскими. У казахов есть колодцы, из которых можно напоить 1000 лошадей и 1000 баранов, чиновники выроют такие, из которых не напоить и 20 лошадей” [6, с.53].

А.Букейханов показывает, что вторая половина  века являлась поворотным пунктом в изменении земельных отношений. Если в период ведения традиционного хозяйства фактически все земли находились в общинной собственности, то с усилением российской колонизации пастбища переходят в большей степени во владения общинно-аульной группы, т.е. большее экономическое значение приобретает так называемая минимальная община, которая в свою очередь делилась на еще меньшие селитебные группы. При этом общинно-аульная группа закрепляет за собой в фактическую собственность зимние пастбища. Данное обстоятельство, - подтверждает А.Букейханов, - отмечая особенности земельных отношений в начале  века. Он особо заостряет внимание на тех изменениях, которые претерпело хозяйство казахов при переходе от кочевого скотоводства к комплексному хозяйству, т.е. скотоводческо-земледельческому. В связи с этим, чтобы показать систему землепользования казахов, о котором говорит А.Букейханов, приведем здесь его умозаключения в полном объеме, в данном случае речь идет о конкретной хозяйствующей общинно аульной группе (или киргизской поземельной общине) № 143. В процессе рассуждения А.Букейханов доказывает неправильность применения норм Ф.Щербины межевыми партиями: “Пользование пастбищами, ближайшими к кстау данного аула (9 селений в ауле в среднем – этот аул есть киргизский зимний поселок), принадлежит исключительно этому аулу; почти у каждого имеется койболык, отмеченный известными признаками. Прочими пастбищами пользуются сообща.

Покосы у каждого отдельные. Расположены они по рр. Иртышу, Кайнгды по озеру Балыктыкуль и т.п. Участки отдельных аулов разделены пограничными пунктами в виде камней, кучек дерна и т.п.

Пользование покосами подворное, но при образовании новых кибиток (отау) покос им дается всем аулом, при чем каждый хозяин уступает из своей части.

Пахотные земли находятся в 2-х местах: у рода Акболат по р. Кайнгды, у прочих по р. Лайлы. И тут, и там пашни арычные: у рода Джайнак 2 тогана (плотины и канавы), у родов Джолак и Бекен по одному и у рода Акболат тоже один тоган.

“…Пашни поделены между хозяевами еще дедами. Если кто не в силах обрабатывать своего участка, тот уступает его богатому хозяину за какую-нибудь оплату с его стороны. Отлучившиеся не теряют права на землю. Два хозяйства арендуют пашни и 4 хозяйства покосы. Таково поземельное обычное право, существующее в общинно-аульной группе 143, усадьбы, пашни, покосы и зимние пастбища которой подверглись отчуждению. Из приведенного места официального издания (труды экспедиции Щербины изданы Г. У. З. и З.) ясно видно, зимнее пастбище овец - “койболыки” – находятся в общем пользовании не общинно-аульной группы, а ее ячейки – хозяйственного аула, величина которого варьируется от 2 до 29 семей в 143 общинно-аульной группе, состоящей из 28 хозяйственных аулов. Покосы принадлежат также не всей общинно-аульной группе, хозяйственному аулу, в котором каждое хозяйство – семья пользуется покосами подворно. Пашня также поделена еще при дедах подворно. Плотины и арыки (канавы) принадлежат отдельным родам, составлявшим общинно-аульную 143 группу. Отдельные отсутствующие хозяйства не теряют права на свои пашни” [6, с.17].

Резюмируя А.Букейханова, можно отметить следующие особенности казахского землепользования. Прежде всего, летние пастбища - в общинном пользовании, зимние пастбища находились в пользовании аула, также, как и прилегающие к нему участки.

Сенокосные угодья, как важный элемент существования скотоводческого хозяйства находились в фактической собственности аула, несмотря на подворное пользование. Что касается пашни, то она уже давно находилась в подворном владении.

Из всего сказанного видно, что экономическое значение общины в перераспределении материальных благ падает, и главная хозяйственная роль начинает принадлежать аулу. При этом внутри хозяйственного аула главным экономическим субъектом являлось подворное хозяйство.

Но нельзя полностью отбрасывать значение общины в любом ее проявлении, будь это ее расширенная или минимальная формы, которая играла роль регулятора отношений между членами общины. Кроме этого, нельзя сбрасывать со счета совместную производственную деятельность, которую мы наблюдаем в большей степени на летнем пастбище. Что же касается присвоения продуктов производства, то здесь наблюдаются четко выраженные собственнические элементы.

Таким образом, из работ А.Букейханова мы наблюдаем яркое проявление собственнических начал в землепользовании. Главная причина изменений - это активная крестьянская колонизация. В результате чего казахи первоначально были вынуждены сократить маршруты своих кочевок, а затем переходить к ведению комплексного скотоводческо-земледельческого хозяйства. Это в свою очередь привело к изменениям в земельных отношениях, которые были в прежний период, что выразилось в закреплении пастбищ и особенно кыстау в аульное и подворное пользование. Что касается взглядов А.Букейханова на проблему земельной собственности, то здесь можно выделить два этапа его творчества. Первый этап связан с царским периодом истории, когда автор главную свою цель видел в сохранении земли в пользовании казахов. В связи с этим он отстаивает необходимость существования общинной собственности на землю и наделения казахов землей по кочевой норме. Развивая его мысль, мы можем говорить о том, что А.Букейханов стоял на позициях развития коллективной собственности на землю. Второй этап связан с периодом существования Алаш, когда лидер казахской интеллигенции придерживался принципов государственной собственности на землю. Это дает право сделать вывод о том, что главным критерием, который выбрал А.Букейханов был политический аспект, не позволяющий нам глубоко осознать глубинные корни института собственности на землю в обществе казахов.