11 класс вариант 1 Комплексный анализ художественного текста
| Вид материала | Документы |
- Класс 1 тур 1 вариант. Комплексный анализ художественного текста, 105.19kb.
- Элективный курс 10 класс «Лингвистический анализ художественного текста», 319.69kb.
- Методические указания по проведению вступительного экзамена в аспирантуру по специальности, 79.52kb.
- Системно-смысловой анализ текста, 11.16kb.
- «семиотика и перцепция» На материале текста П. Зюскинда «Парфюмер» для слушателей программы, 1172.34kb.
- Лариса саломатина у природы нет плохой погоды, 4113.89kb.
- Алгоритм филологического анализа художественного текста, 50.24kb.
- Л. Н. Кретова Анализ художественного текста учебно-методическое пособие, 252.08kb.
- Тур комплексный анализ художественного текста, 150.13kb.
- Ясинская Светлана Георгиевна Композиционный анализ художественного текста на урок, 409.58kb.
1 2
11 КЛАСС
ВАРИАНТ 1
Комплексный анализ художественного текста
Т. Толстая
Соня
Жил человек — и нет его. Только имя осталось — Соня. «Помните, Соня говорила...» «Платье, похожее как у Сони...» «Сморкаешься, сморкаешься без конца, как Соня...» Потом умерли и те, кто так говорил, в голове остался только след голоса, бестелесного, как бы исходящего из черной пасти телефонной трубки. Или вдруг раскроется, словно в воздухе, светлой живой фотографией солнечная комната — смех вокруг накрытого стола, и будто гиацинты в стеклянной вазочке на скатерти, тоже изогнувшиеся в кудрявых розовых улыбках. Смотри скорей, пока не погасло! Кто это тут? Есть ли среди них тот, кто тебе нужен?
Но светлая комната дрожит и меркнет, и уже просвечивают марлей спины сидящих, и со страшной скоростью, распадаясь, уносится вдаль их смех — догони-ка.
Нет, постойте, дайте вас рассмотреть! Сидите, как сидели, и назовитесь по порядку! Но напрасны попытки ухватить воспоминания грубыми телесными руками. Веселая смеющаяся фигура оборачивается большой, грубо раскрашенной тряпичной куклой, валится со стула, если не подоткнешь ее сбоку; на бессмысленном лбу — потеки клея от мочального парика, а голубые стеклянистые глазки соединены внутри пустого черепа железной дужкой со свинцовым шариком противовеса. Вот чертова перечница! А ведь притворялась живой и любимой!
А смеющаяся компания порхнула прочь и, поправ тугие законы пространства и времени, щебечет себе вновь в каком-то недоступном закоулке мира, вовеки нетленная, нарядно бессмертная, и, может быть, покажется вновь на одном из поворотов пути — в самый неподходящий момент, и, конечно, без предупреждения.
Ну раз вы такие — живите как хотите. Гоняться за вами — все равно что ловить бабочек, размахивая лопатой. Но хотелось бы поподробнее узнать про Соню.
Ясно одно — Соня была дура. Это ее качество никто никогда не оспаривал, да теперь уж и некому. Приглашенная в первый раз на обед, — в далеком, желтоватой дымкой подернутом тридцатом году, — истуканом сидела в торце длинного накрахмаленного стола, перед конусом салфетки, свернутой как было принято — домиком. Стыло бульонное озерцо. Лежала праздная ложка. Достоинство всех английских королев, вместе взятых, заморозило Сонины лошадиные черты.
— А вы, Соня, — сказали ей (должно быть, добавили и отчество, но теперь оно уже безнадежно утрачено), — а вы, Соня, что же не кушаете?
— Перцу дожидаюсь, — строго отвечала она ледяной верхней губой.
Впрочем, по прошествии некоторого времени, когда уже выяснились и Сонина незаменимость на кухне в предпраздничной суете, и швейные достоинства, и ее готовность погулять с чужими детьми и даже посторожить их сон, если все шумной компанией отправляются на какое-нибудь неотложное увеселение, — по прошествии некоторого времени кристалл Сониной глупости засверкал иными гранями, восхитительными в своей непредсказуемости.
Чуткий инструмент, Сонина душа улавливала, очевидно, тональность настроения общества, пригревшего ее вчера, но, зазевавшись, не успевала перестроиться на сегодня.
Так, если на поминках Соня бодро вскрикивала: «Пей до дна!» — то ясно было, что в ней еще живы недавние именины, а на свадьбе от Сониных тостов веяло вчерашней кутьей с гробовыми мармеладками.
«Я вас видела в филармонии с какой-то красивой дамой: интересно, кто это?» — спрашивала Соня у растерянного мужа, перегнувшись через его помертвевшую жену. В такие моменты насмешник Лев Адольфович, вытянув губы трубочкой, высоко подняв лохматые брови, мотал головой, блестел мелкими очками: «Если человек мертв, то это надолго, если он глуп, то это навсегда!» Что же, так оно и есть, время только подтвердило его слова.
Сестра Льва Адольфовича, Ада, женщина острая, худая, по-змеиному элегантная, тоже попавшая однажды в неловкое положение из-за Сониного идиотизма, мечтала ее наказать. Ну, конечно, слегка — так, чтобы и самим посмеяться, и дурочке доставить небольшое развлечение. И они шептались в углу — Лев и Ада, — выдумывая что поостроумнее.
Стало быть, Соня шила... А как она сама одевалась? Безобразно, друзья мои, безобразно! Что-то синее, полосатое, до такой степени к ней не идущее! Ну вообразите себе: голова как у лошади Пржевальского (подметил Лев Адольфович), под челюстью огромный висячий бант блузки торчит из твердых створок костюма, и рукава всегда слишком длинные, грудь впалая, ноги такие толстые — будто от другого человеческого комплекта, и косолапые ступни. Обувь набок снашивала.
Ну, грудь, ноги — это не одежда... Тоже одежда, милая моя, это тоже считается как одежда! При таких данных надо особенно соображать, что можно носить, чего нельзя!.. Брошка у нее была — эмалевый голубок. Носила его на лацкане жакета, не расставалась. И когда переодевалась в другое платье — тоже обязательно прицепляла этого голубка.
Соня хорошо готовила. Торты накручивала великолепные. Потом вот эту, знаете, требуху, почки, вымя, мозги — их так легко испортить, а у нее выходило — пальчики оближешь. Так что это всегда поручалось ей. Вкусно, и давало повод для шуток. Лев Адольфович, вытягивая губы, кричал через стол: «Сонечка, ваше вымя меня сегодня просто потрясает!» — и она радостно кивала в ответ. А Ада сладким голоском говорила: «А я вот в восторге от ваших бараньих мозгов!» — «Это телячьи», — не понимала Соня, улыбаясь. И все радовались: ну не прелесть ли?!
Она любила детей, это ясно, и можно было поехать в отпуск, хоть в Кисловодск, и оставить на нее детей и квартиру — поживите пока у нас, Соня, ладно? — и, вернувшись, найти все в отменном порядке: и пыль вытерта, и дети румяные, сытые, гуляли каждый день и даже ходили на экскурсию в музей, где Соня служила каким-то там научным хранителем, что ли; скучная жизнь у этих музейных хранителей, все они старые девы. Дети успевали привязаться к ней и огорчались, когда ее приходилось перебрасывать в другую семью. Но ведь нельзя же быть эгоистами и пользоваться Соней в одиночку: другим она тоже могла быть нужна. В общем, управлялись, устанавливали какую-то разумную очередь.
Ну что о ней еще можно сказать? Да это, пожалуй, и все! Кто сейчас помнит какие-то детали? Да за пятьдесят лет никого почти в живых не осталось, что вы! И столько было действительно интересных, по-настоящему содержательных людей, оставивших концертные записи, книги, монографии по искусству. Какие судьбы! О каждом можно говорить без конца. Тот же Лев Адольфович, негодяй в сущности, но умнейший человек и в чем-то миляга. Можно было бы порасспрашивать Аду Адольфовну, но ведь ей, кажется, под девяносто, и — сами понимаете...
Какой-то там случай был с ней во время блокады. Кстати, связанный с Соней. Нет, я плохо помню. Какой-то стакан, какие-то письма, какая-то шутка.
Сколько было Соне лет? В сорок первом году — там ее следы обрываются — ей должно было исполниться сорок. Да, кажется, так. Дальше уже просто подсчитать, когда она родилась и все такое, но какое это может иметь значение, если неизвестно, кто были ее родители, какой она была в детстве, где жила, что делала и с кем дружила до того дня, когда вышла на свет из неопределенности и села дожидаться перцу в солнечной, нарядной столовой.
Впрочем, надо думать, что она была романтична и по-своему возвышенна. В конце концов, эти ее банты, и эмалевый голубок, и чужие, всегда сентиментальные стихи, не вовремя срывавшиеся с губ, как бы выплюнутые длинной верхней губой, приоткрывавшей длинные, костяного цвета зубы, и любовь к детям, — причем к любым, — все это характеризует ее вполне однозначно. Романтическое существо. Было ли у нее счастье? О да! Это — да! Уж что-что, а счастье у нее было.
И вот надо же — жизнь устраивает такие штуки! — счастьем этим она была обязана всецело этой змее Аде Адольфовне. (Жаль, что вы ее не знали в молодости. Интересная женщина.)
Они собрались большой компанией — Ада, Лев, еще Валериан, Сережа, кажется, и Котик, и кто-то еще, — и разработали уморительный план (поскольку идея была Адина, Лев называл его «адским планчиком»), отлично им удавшийся. Год шел что-нибудь такое тридцать третий.
Ада была в своей лучшей форме, хотя уже и не девочка, — фигурка прелестная, лицо смуглое с темно-розовым румянцем, в теннис она первая, на байдарке первая, все ей смотрели в рот. Аде было даже неудобно, что у нее столько поклонников, а у Сони — ни одного. (Ой, умора! У Сони — поклонники?!) И она предложила придумать для бедняжки загадочного воздыхателя, безумно влюбленного, но по каким-то причинам никак не могущего с ней встретиться лично. Отличная идея!
Фантом был немедленно создан, наречен Николаем, обременен женой и тремя детьми, поселен для переписки в квартире Адиного отца — тут раздались было голоса протеста: а если Соня узнает, если сунется по этому адресу? — но аргумент был отвергнут как несостоятельный: во-первых, Соня дура, в том-то вся и штука; ну а во-вторых, должна же у нее быть совесть — у Николая семья, неужели она ее возьмется разрушить? Вот, он же ей ясно пишет, — Николай то есть, — дорогая, ваш незабываемый облик навеки отпечатался в моем израненном сердце (не надо «израненном»; а то она поймет буквально, что инвалид), но никогда, никогда нам не суждено быть рядом, так как долг перед детьми... ну и так далее, но чувство, — пишет далее Николай, — нет, лучше: истинное чувство — оно согреет его холодные члены («То есть как это, Адочка?» — «Не мешайте, дураки!») путеводной звездой и всякой там пышной розой. Такое вот письмо.
Пусть он видел ее, допустим, в филармонии, любовался ее тонким профилем (тут Валериан просто свалился с дивана от хохота) и вот хочет, чтобы возникла такая возвышенная переписка. Он с трудом узнал ее адрес. Умоляет прислать фотографию. А почему он не может явиться на свидание, тут-то дети не помешают? А у него чувство долга. Но оно ему почему-то ничуть не мешает переписываться? Ну тогда пусть он парализован. До пояса. Отсюда и хладные члены. Слушайте, не дурите! Надо будет — парализуем его попозже.
Ада брызгала на почтовую бумагу «Шипром», Котик извлек из детского гербария засушенную незабудку, розовую от старости, совал в конверт. Жить было весело!
Переписка была бурной с обеих сторон. Соня, дура, клюнула сразу. Влюбилась так, что только оттаскивай. Пришлось слегка сдержать ее пыл: Николай писал примерно одно письмо в месяц, притормаживая Соню с ее разбушевавшимся купидоном. Николай изощрялся в стихах: Валериану пришлось попотеть. Там были просто перлы, кто понимает, — Николай сравнивал Соню с лилией, лианой и газелью, себя — с соловьем и джейраном, причем одновременно. Ада писала прозаический текст и осуществляла общее руководство, останавливая своих резвившихся приятелей, дававших советы Валериану: «Ты напиши ей, что она — гну. В смысле антилопа. Моя божественная гну, я без тебя иду ко дну!»
Нет, Ада была на высоте: трепетала Николаевой нежностью и разверзала глубины его одинокого мятущегося духа, настаивала на необходимости сохранять платоническую чистоту отношений и в то же время подпускала намек на разрушительную страсть, время для проявления коей еще почему-то не приспело. Конечно, по вечерам Николай и Соня должны были в назначенный час поднять взоры к одной и той же звезде. Без этого уж никак.
Если участники эпистолярного романа в эту минуту находились поблизости, они старались помешать Соне раздвинуть занавески и украдкой бросить взгляд в звездную высь, звали ее в коридор: «Соня, подите сюда на минутку... Соня, вот какое дело...», наслаждаясь ее смятением: заветный миг надвигался, а Николаев взор рисковал проболтаться попусту в окрестностях какого-нибудь там Сириуса или как его — в общем, смотреть надо было в сторону Пулкова.
Потом затея стала надоедать: сколько же можно, тем более что из томной Сони ровным счетом ничего нельзя было вытянуть, никаких секретов; в наперсницы к себе она никого не допускала и вообще делала вид, что ничего не происходит, — надо же, какая скрытная оказалась, а в письмах горела неугасимым пламенем высокого чувства, обещала Николаю вечную верность и сообщала о себе все-превсе: и что ей снится и какая пичужка где-то там прощебетала. Высылала в конвертах вагоны сухих цветов, и на один из Николаевых дней рождения послала ему, отцепив от своего ужасного жакета, свое единственное украшение: белого эмалевого голубка. «Соня, а где же ваш голубок?» — «Улетел», — говорила она, обнажая костяные лошадиные зубы, и по глазам ее ничего нельзя было прочесть.
Ада все собиралась умертвить, наконец, обременявшего ее Николая, но, получив голубка, слегка содрогнулась и отложила убийство до лучших времен. В письме, приложенном к голубку, Соня клялась непременно отдать за Николая свою жизнь или пойти за ним, если надо, на край света.
Весь мыслимый урожай смеха был уже собран, проклятый Николай каторжным ядром путался под ногами, но бросить Соню одну, на дороге, без голубка, без возлюбленного, было бы бесчеловечно. А годы шли; Валериан, Котик и, кажется, Сережа по разным причинам отпали от участия в игре, и Ада мужественно, угрюмо, одна несла свое эпистолярное бремя, с ненавистью выпекая, как автомат, ежемесячные горячие почтовые поцелуи. Она уже сама стала немного Николаем и порой в зеркале при вечернем освещении ей мерещились усы на ее смугло-розовом личике. И две женщины на двух концах Ленинграда, одна со злобой, другая с любовью, строчили друг другу письма о том, кого никогда не существовало.
Когда началась война, ни та ни другая не успели эвакуироваться. Ада копала рвы, думая о сыне, увезенном с детским садом. Было не до любви. Она съела все, что было можно, сварила кожаные туфли, пила горячий бульон из обоев — там все-таки было немного клейстера.
Настал декабрь, кончилось все. Ада отвезла на саночках в братскую могилу своего папу, потом Льва Адольфовича, затопила печурку Диккенсом и негнущимися пальцами написала Соне прощальное Николаево письмо. Она писала, что все ложь, что она всех ненавидит, что Соня — старая дура и лошадь, что ничего не было и что будьте вы все прокляты. Ни Аде, ни Николаю дальше жить не хотелось. Она отперла двери большой отцовской квартиры, чтобы похоронной команде легче было войти, и легла на диван, навалив на себя пальто папы и брата.
Неясно, что там было дальше. Во-первых, это мало кого интересовало, во-вторых, Ада Адольфовна не очень-то разговорчива, ну и, кроме того, как уже говорилось, время! Время все съело. Добавим к этому, что читать в чужой душе трудно: темно, и дано не всякому. Смутные домыслы, попытки догадок — не больше.
Вряд ли, я полагаю, Соня получила Николаеву могильную весть. Сквозь тот черный декабрь письма не проходили или же шли месяцами. Будем думать, что она, возведя полуслепые от голода глаза к вечерней звезде над разбитым Пулковом, в этот день не почувствовала магнетического взгляда своего возлюбленного и поняла, что час его пробил. Любящее сердце — уж говорите, что хотите — чувствует такие вещи, его не обманешь. И, догадавшись, что пора, готовая испепелить себя ради спасения своего единственного, Соня взяла все, что у нее было, — баночку довоенного томатного сока, сбереженного для такого вот смертного случая, — и побрела через весь Ленинград в квартиру умирающего Николая. Сока там было ровно на одну жизнь.
Николай лежал под горой пальто, в ушанке, с черным страшным лицом, с запекшимися губами, но гладко побритый. Соня опустилась на колени, прижалась глазами к его отекшей руке со сбитыми ногтями и немножко поплакала. Потом она напоила его соком с ложечки, подбросила книг в печку, благословила свою счастливую судьбу и ушла с ведром за водой, чтобы больше никогда не вернуться. Бомбили в тот день сильно.
Вот, собственно, и все, что можно сказать о Соне. Жил человек — и нет его. Одно имя осталось.
...— Ада Адольфовна, отдайте мне Сонины письма!
Ада Адольфовна выезжает из спальни в столовую, поворачивая руками большие колеса инвалидного кресла. Сморщенное личико ее мелко трясется. Черное платье прикрывает до пят безжизненные ноги. Большая камея приколота у горла, на камее кто-то кого-то убивает: щиты, копья, враг изящно упал.
— Письма?
— Письма, письма, отдайте мне Сонины письма!
— Не слышу!
— Слово «отдайте» она всегда плохо слышит, — раздраженно шипит жена внука, косясь на камею.
— Не пора ли обедать? — шамкает Ада Адольфовна.
Какие большие темные буфеты, какое тяжелое столовое серебро в них, и вазы, и всякие запасы: чай, варенья, крупы, макароны. Из других комнат тоже виднеются буфеты, буфеты, гардеробы, шкафы — с бельем, с книгами, со всякими вещами. Где она хранит пачку Сониных писем, ветхий пакетик, перехваченный бечевкой, потрескивающий от сухих цветов, желтоватых и прозрачных, как стрекозиные крылья? Не помнит или не хочет говорить? Да и что толку — приставать к трясущейся парализованной старухе! Мало ли у нее самой было в жизни трудных дней?
Скорее всего она бросила эту пачку в огонь, встав на распухшие колени в ту ледяную зиму, во вспыхивающем кругу минутного света, и, может быть, робко занявшись вначале, затем быстро чернея с углов, и, наконец, взвившись столбом гудящего пламени, письма согрели, хоть на краткий миг, ее скрюченные, окоченевшие пальцы. Пусть так. Вот только белого голубка, я думаю, она должна была оттуда вынуть. Ведь голубков огонь не берет.
1985
ВАРИАНТ 2
Интерпретация поэтического текста
Сопоставьте два стихотворения. Как события истории находят отражение в стихах поэтов XX века, как видятся им эти события? Как выражается к ним отношение художников слова? Что общего и что различного находим мы в стихах молодых Маяковского и Пастернака?
| В. В. Маяковский Ода революции Тебе, освистанная, осмеянная батареями, тебе, изъязвленная злословием штыков, восторженно возношу над руганью реемой оды торжественное «О!» О, звериная! О, детская! О, копеечная! О, великая! Каким названьем тебя еще звали? Как обернешься еще, двуликая? Стройной постройкой, грудой развалин? Машинисту, пылью угля овеянному, шахтеру, пробивающему толщи руд, кадишь, кадишь благоговейно, славишь человечий труд. А завтра Блаженный стропила соборовы тщетно возносит, пощаду моля, — твоих шестидюймовок тупорылые боровы взрывают тысячелетия Кремля. «Слава». Хрипит в предсмертном рейсе. Визг сирен придушенно тонок. Ты шлешь моряков на тонущий крейсер, туда, где забытый мяукал котенок. А после! Пьяной толпой орала. Ус залихватский закручен в форсе. Прикладами гонишь седых адмиралов вниз головой с моста в Гельсингфорсе. Вчерашние раны лижет и лижет, и снова вижу вскрытые вены я. Тебе обывательское — о, будь ты проклята трижды! — и мое, поэтово, — о, четырежды славься, благословенная! 1918 |
| Б. Л. Пастернак Кремль в буран конца 1918 года Как брошенный с пути снегам Последней станцией в развалинах, Как полем в полночь, в свист и гам, Бредущий через силу в валяных, Как пред концом, в упаде сил С тоски взывающий к метелице, Чтоб вихрь души не угасил, К поре, как тьмою все застелется, Как схваченный за обшлага Хохочущею вьюгой нарочный, Ловящей кисти башлыка, Здоровающеюся в наручнях, А иногда! — А иногда, Как пригнанный канатом накороть Корабль, с гуденьем, прочь к грядам Срывающийся чудом с якоря, Последней ночью, несравним Ни с чем, какой-то странный, пенный весь Он, Кремль, в оснастке стольких зим, На нынешней срывает ненависть. И грандиозный, весь в былом, Как визьонера дивинация, Несется, грозный, напролом, Сквозь неистекший в девятнадцатый. Под сумерки к тебе в окно Он всею медью звонниц ломится. Боится, видно, — год мелькнет, — Упустит и не познакомится. Остаток дней, остаток вьюг, Сужденных башням в восемнадцатом, Бушует, прядает вокруг, Видать — не наигрались насыто. За морем этих непогод Предвижу, как меня, разбитого, Ненаступивший этот год Возьмется сызнова воспитывать. 1918—1919 |
Методические рекомендации к проведению третьего этапа
11-й и 12-й Всероссийских олимпиад школьников по литературе
Общая характеристика структуры заданий
Структура вариантов заданий третьего этапа Всероссийской олимпиады в известной мере соотносится с первым, вторым и третьим турами пятого этапа Всероссийской олимпиады школьников по литературе.
В отличие от пятого этапа Всероссийской олимпиады по литературе, проводившейся в три тура, региональная олимпиада (третий этап) может проводиться в один или два тура, по желанию организаторов олимпиады.
Для проведения третьего этапа Всероссийской олимпиады школьников по литературе предлагаются два варианта заданий. Содержание вариантов региональной олимпиады соотносится с первым и третьим туром пятого этапа Всероссийской олимпиады школьников по литературе (2006 г.) и первым и вторым туром (2007 г.). Организаторы третьего этапа олимпиады на свое усмотрение могут выбрать один из вариантов.
В первом варианте олимпиады 2006 года школьникам предлагались задания, связанные с выявлением их теоретико-литературных и историко-культурных знаний, а также определяющие общий культурный уровень, ориентацию в других видах искусства и некоторых социально-исторических явлениях.
Задания этого варианта призваны выявить уровень историко-культурной эрудиции, знание фактов литературного процесса, начитанности участников олимпиады. Важно также увидеть, как школьник владеет современной терминологией литературоведения, как сформировались в его сознании теоретико-литературные понятия.
По содержанию задания многообразны — от определения авторских текстов до оценки и осмысления изобразительно-выразительных средств художественного произведения.
Творческие задания третьего тура дают возможность для проявления индивидуальности участника олимпиады. На протяжении многих лет существования олимпиады задания творческого характера имеют особый смысл. Школьникам предлагается попробовать себя в разных жанрах (очерк, эссе, письмо, интервью, репортаж и т. д.), рассказывая о своем городе, о знаменитых людях, о путешествиях, о знаменательных событиях в истории нашей страны. Это форма обращения к своей малой родине, к своим личным ощущениям, переживаниям, к истории России, к ее культуре. Задания эти очень важны, так как именно здесь проявляется творческое начало школьников, стремление уйти от формализованных тем сочинений.
Содержание заданий второго варианта 2006 года и первого варианта 2007 года (комплексный анализ художественного текста) ориентировано на знание учащимися русской классической литературы, на их творческую активность, самостоятельность в осмыслении и оценке литературных произведений.
Учащимся предлагается написать отзыв или рецензию на малознакомый текст русского писателя XIX—XX вв. Основа письменной работы, как известно, — это глубокое проникновение в текст, умение его анализировать: определять идею, выявлять систему образов, художественное своеобразие и т. д. Олимпиадное сочинение — итоговый вид работы, результат всего того, чего ученик достиг, изучая русскую литературу. Оно свидетельствует о прочности знаний и зрелости суждений, широте кругозора, об умении мыслить и чувствовать, облекать свои мысли и чувства в словесную форму, выражать себя как личность.
По-настоящему содержательно и серьезно можно писать только о том, что знаешь. Первое и важнейшее условие восприятия и осмысления произведения — это знание текста. Ни учебники, ни критическая литература (хотя к ним и необходимо обращаться при подготовке к олимпиаде) не заменят знания текста: они только помогут осмыслить содержание, основные идеи произведения, систематизировать впечатления и представления, которые сложились у школьников в процессе самостоятельного чтения.
Знать текст — значит помнить и понимать основные события, характеры, поступки действующих лиц (не только главных, но и второстепенных: они нередко играют важную роль в произведении).
Знание текста, как уже отмечалось, необходимое условие успешной олимпиадной работы. Но простого пересказа прочитанного при комплексном анализе текста недостаточно: здесь от ученика требуется и знание жизни, и определенный духовный опыт, и увлеченность литературой, и понимание психологии людей, и умение выразить себя.
Если вспомнить, что слово «текст» образовано от латинского text — ткань, соединение, сплетение, то становится понятным, что анализировать произведение — значит не только раскрыть характеры героев, их взаимосвязь, не только выявить сюжет и композицию, показать роль отдельной детали и особенности языка писателя, но и показать, как все это определяется и объединяется идеей, общим пафосом произведения, какие непреходящие ценности воспевает автор.
Художественное произведение необходимо связывать с творчеством писателя в целом, надо видеть в нем отражение определенной эпохи русской жизни, четко представлять себе, какие черты своего времени показал писатель, насколько важны поднятые им вопросы, насколько типичны нарисованные им характеры, какие общечеловеческие проблемы он ставит.
В каждом произведении есть многое от личности его создателя, но вместе с тем есть и то, что выходит за пределы этой личности, воплощает дух времени, исторический опыт эпохи, опыт всего человечества. Возникнув в определенных условиях и неся на себе печать своего времени, произведение искусства представляет непреходящий интерес и для последующих поколений, наших современников, поскольку такие человеческие чувства, свойства и категории, как любовь, ненависть, отчаяние, радость, тщеславие, добро и зло, правда и ложь, искренность, принципиальность, соответствие слова и дела, трудолюбие, добросовестность, доброта, порядочность, не имеют временны́х границ.
В работе важно показать, какое место в системе образов произведения занимает тот или иной персонаж, каковы его взгляды, круг интересов, что в нем является типичным и какие черты присущи только ему как неповторимому художественному образу. Обязательно надо проследить, какими художественными средствами раскрывает писатель образы своих героев, как характер проявляется во внешнем облике, в манере одеваться, говорить, деталях окружающей обстановки. Важно обратить внимание на то, что говорит автор о герое, как оценивают его другие персонажи, как характеризует героя его речь.
Образ литературного героя надлежит раскрыть во всей сложности его личности, в многообразных связях с окружающей средой, с жизнью, а характер — в движении, развитии, во взаимоотношениях с окружающими.
Для полноты раскрытия образа важно показать его в сопоставлении с другими персонажами. При сопоставлении персонажей надо выделить наиболее существенные линии, по которым оно будет вестись. Стоит в первую очередь показать принципиальные различия в философских и жизненных позициях, во взглядах, в поведении.
Анализируя художественный текст, учащийся должен определить авторское отношение к изображаемому, его обусловленность, художественную манеру изображения, а также высказать свое мнение. Следует избегать бездоказательности отдельных предложений. Рассуждения должны быть подкреплены системой доказательств, материалом произведения, цитатами из него и из критической литературы. Не надо давать в олимпиадном сочинении анализ каждой сцены, в которой действует герой, — достаточно остановиться на основных эпизодах, раскрывающих главные черты персонажа, многогранность его образа.
Олимпиадное сочинение — работа творческая, самостоятельная и в части содержания, и в манере изложения. В возможности поделиться переживаниями, высказать мечты участники олимпиады видят привлекательную сторону. Но необходимо помнить, что собственный взгляд на поступки героя, его характер, судьбу окажется только тогда верным и глубоким, когда учитываются исторические, социальные, нравственные и бытовые условия, определившие облик и судьбу персонажа.
Олимпиадное сочинение — это не только проверка уровня литературного образования, но и средство самовыражения: оно приобщает школьников, участников олимпиады к литературному творчеству, искусству слова. А приобщение к искусству благотворно сказывается на развитии школьника, обогащает духовный мир, делает восприятие жизни более полным, глубоким и красочным.
Олимпиадная работа будет глубже по содержанию, если в своем анализе конкретного произведения участники олимпиады обратятся к сопоставлению его с другими, уже известными им. Полезно также проследить внутреннюю связь между произведениями одного писателя.
Раскрывая тему, важно показать связь произведения не только с социально-политическими явлениями эпохи, но и с культурой, литературной жизнью того времени; показать, что анализируемое произведение не случайное, единичное явление, а тесно связанное с предшествующим и современным ему литературным процессом; его темы, идеи и образы, в свою очередь, нашли последующее развитие в творчестве данного автора и других писателей. Но, привлекая для сравнения и сопоставления материал других произведений, необходимо учитывать их художественное своеобразие, самобытность созданных авторами характеров.
Жанр олимпиадных работ не регламентируется. Это могут быть пародии, интервью, диалоги и т. д.
Второй вариант заданий для третьего этапа Всероссийской олимпиады 2007 года (интерпретация стихотворного текста) также выявляет творческие способности учащихся и связан с восприятием, оценкой художественного произведения, знанием теории литературы и культурой речи учащихся.
В этом варианте участникам олимпиады предлагается для анализа или сопоставительного анализа стихотворный текст. Здесь от школьников требуется проявление глубоких знаний теории словесности, понимания настроения и замысла автора.
Художественная речь осуществляет себя в двух формах: стихотворной (поэзия) и нестихотворной (проза). Стихотворная форма — это один из признаков лирического произведения (хотя и не всегда обязательный).
В лирическом произведении, как правило, нет действующих лиц, персонажей, которые бы участвовали в событиях на протяжении какого-то времени. А если и встречаются действующие лица, то мы все равно чувствуем, что суть не в них. Лирические произведения, как они сложились на протяжении веков, так же как и народные лирические песни, стремятся передать настроения, переживания, эмоции, внутреннее, субъективное состояние какой-то личности, ее души. Большей частью этой личностью оказывается автор-поэт. Но если нам близки его мысли и чувства, если мы способны их разделить, значит, они свойственны человеку вообще, хотя почти неуловимы и невыразимы; но поэт сумел уловить их и точно выразить в словах.
Лирические стихотворения рождаются у поэта из страстной потребности самораскрытия, из желания познать самого себя в своих связях с миром, с людьми, с обществом. Но высокую общечеловеческую значимость и ценность лирическая поэзия приобретает только тогда, когда поэту удается, говоря о своем личном, сказать и о том, что волнует всех.
В жизни человека неизменно происходит смена впечатлений, радостей и тревог, настроений. Наш внутренний мир, душа, постоянно испытывает на себе непредсказуемые воздействия внешнего окружения; каждый миг происходит перестройка наших чувств, возникают подчас неосознанные мечтания, порывы, надежды... Трудноуловимые изменения внутренней жизни обозначаются обычно понятием «переживание».
Непредсказуемые и сложные страсти людские — переживания — достоверно и органично выражаются в языке, в человеческой речи. Если к ним обращается поэт, переживания обретают художественно неповторимые черты литературной образности.
Анализируя лирическое произведение, не очень важно акцентировать внимание на том, кому оно посвящено, но надо показать, как созданное по конкретному случаю стихотворение становится обращением не только к конкретному лицу и не только к людям, современникам поэта, но и к читателям многих последующих поколений.
Поэтическое переживание принадлежит его носителю — лирическому герою. Лирический герой, как и персонаж эпического или драматического произведения, обладает характером. Но его характер раскрывается не через действия и поступки, взаимоотношения с другими персонажами, а через его внутреннее состояние, эмоции и размышления.
В свою очередь, облик лирического героя выстраивается поэтом подобно художественному образу в других родах литературы: с помощью отбора жизненных впечатлений, социохудожественной обобщенности эстетического преображения действительности. В этом образе заключена духовная драма и «боль сердца», счастье и мечта поэта. Лирик в поэзии, следовательно, выражает самого себя, и такое самовыражение полезно для общества лишь тогда, когда сам поэт лично значителен и общественно интересен. Поэт — прообраз лирического героя, прототип образа поэта.
Рядом с лирическим героем, центральной фигурой любого стихотворения, можно постоянно обнаружить его собеседников, сподвижников, адресатов его стихов — лирических персонажей. Они могут быть очерчены поэтом с различной степенью полноты; иногда — подробно и глубоко, иногда — лишь несколькими штрихами. Лирические персонажи подчас бывают самодостаточны (в этом случае они воспринимаются читателями как фигуры, равновеликие лирическому герою и находящиеся с ним в сложных динамичных отношениях), но могут играть и подчиненную роль, оттеняя и дополняя образ лирического героя или другого поэтического персонажа.
Распространенная разновидность лирического персонажа — собеседник лирического героя, чей образ приобретает в поэтическом произведении относительно самостоятельное идейно-художественное значение.
Лирическое произведение обычно написано стихами (исключения нечасты: стихотворения в прозе И. С. Тургенева; лирические отступления в «Мертвых душах» Н. В. Гоголя). Поэтому, анализируя тексты, следует постоянно иметь в виду особенности стихотворной формы, музыкальный строй речи.
Для того чтобы осознанно и полноценно воспринимать поэзию и анализировать поэтические тексты, нужно обладать и уметь применять некоторые теоретико-литературные знания о стихе. Эти знания должны охватывать три основных раздела: образность поэтической речи (и вообще язык поэзии), поэтический синтаксис и стихосложение (ритмические особенности стиха).
Анализ стихотворного текста — это анализ в большей степени языковой, так как сущность литературы определяется ее материалом.
Важным условием для успешного анализа стихотворного текста становится осознание учащимися особенностей поэтического текста в отличие от прозаического. Зачастую в олимпиадных работах такого типа встречаются высказывания о том, что в тексте присутствуют рифма, ритм, определенный размер. Это, безусловно, верно. Но следует говорить и о функции, которую они выполняют в стиховой конструкции.
Единицей поэтического текста, как известно, является строка, которая имеет свои границы в пространстве художественном и графическом. Вертикальное положение поэтического текста обусловливает соотносимость и соизмеримость строк. Подобная организация поэтического текста создает условия для слóгового и эмоционально-возвратного чтения. Также следует обратить внимание на то, что значение и смысл поэтического слова определяются (с точки зрения представителей формального и структурного литературоведения) местом, которое оно занимает в стиховой конструкции или структуре.
В ходе анализа обнаруживается тема и основная мысль поэтического текста. Иногда даже «олимпийцы» смешивают эти понятия. Важно помнить, что в поэтическом тексте находят выражение два основных плана: «про что» и «о чем». Формальное и структурное литературоведение наметило определенные пути обнаружения темы и идеи в поэтическом тексте, выработало формулы анализа, определило операционные принципы, сложились представления о некоей последовательности анализа.
Толчком к обнаружению авторского замысла может стать выявление закономерности в композиции поэтического текста. Анализ текста по строфам обычно осуществляется через выявление мотивов и образов в первой строфе и наблюдение за их развитием в последующих строфах. Широкие возможности для понимания темы и идеи стихотворения открывает анализ текста по уровням: морфологический, фонетический, лексический, синтаксический и т. д. Обнаружение использованных средств языковой выразительности также является и формулой, и средством для выявления идеи стихотворения. Используются и такие формулы анализа, как сопоставление сильных позиций текста, сопоставление первой и последней строф, обнаружение сопоставительных и противопоставительных отношений элементов текста на разных его уровнях, выявление функций метра, рифмы и ритма в целом. Одной из важных операций анализа текста становится поиск повтора.
Участникам олимпиады важно помнить, что лингвостилистический анализ не должен стать самоцелью и должен сопрягаться с рассмотрением литературоведческих проблем. Иными словами, не надо ограничиваться в работе сугубо лингвистической четкостью, а порой неким формализмом подхода к тексту: окончательной целью должно стать толкование художественных функций того или иного лингвостилистического явления, возникновение ассоциаций, порождение интерпретаций, выход на определенные обобщения.
11 КЛАСС
ВАРИАНТ 1
1. По портретной характеристике определите героиню, название произведения и его автора.
а) Под черной стоячей пылью коклюшкового шарфа смелые серые глаза. На упругой щеке дрожала от смущения и сдержанной улыбки неглубокая розовеющая ямка... Под зеленой кофточкой, охватившей плотный сбитень тела, наивно и жалко высовывались, поднимаясь вверх и врозь, небольшие девичье-каменные груди, пуговками торчали остренькие соски.
б) Тотчас вслед за тем в горницу вошла темноволосая, тоже чернобровая и тоже еще красивая не по возрасту женщина, похожая на пожилую цыганку, с темным пушком на верхней губе и вдоль щек, легкая на ходу, но полная, с большими грудями под красной кофточкой, с треугольным, как у гусыни, животом под черной шерстяной юбкой.
в) Моя незнакомка, высокая брюнетка лет около двадцати — двадцати пяти, держалась легко и стройно. Просторная белая рубаха свободно и красиво обвивала ее молодую, здоровую грудь. Оригинальную красоту ее лица, раз его увидев, нельзя было позабыть, но трудно было, даже привыкнув к нему, его описать. Прелесть его заключалась в этих больших, блестящих, темных глазах, которым тонкие, надломленные посередине брови придавали неуловимый оттенок лукавства, властности и наивности; в смугло-розовом тоне кожи, в своевольном изгибе губ, из которых нижняя, несколько более полная, выдавалась вперед с решительным и капризным видом.
г) На вид ей было не больше двадцати пяти лет. Мелкие веснушки густо крыли ее продолговатые щеки, пестрым лицом она напоминала сорочье яйцо. Но какая-то приманчивая и нечистая красота была в ее дегтярно-черных глазах, во всей сухощавой статной фигуре. Круглые ласковые брови ее всегда были чуточку приподняты, казалось, что постоянно ждет она что-то радостное; яркие губы в уголках наизготове держали улыбку, не покрывая плотно слитой подковы выпуклых зубов. Она и ходила-то, так шевеля покатыми плечами, словно ждала, что вот-вот кто-нибудь сзади прижмет ее, обнимет ее девичье узкое плечо.
2. Какие произведения заканчиваются так?
а) К берегам священным Нила...
б) — Не надо оваций! Графа Монте-Кристо из меня не вышло. Придется переквалифицироваться в управдомы.
в) И голубь тюремный пусть гулит вдали,
И тихо идут по Неве корабли.
г) В белом венчике из роз —
Впереди — Иисус Христос.
д) — Жребий брошен! — говорил человек у карты, опираясь на кий, как на копье. — Мы за баррикадами боремся за наше и за мировое право — раз и навсегда покончить с эксплуатацией человека человеком.
3. Определите жанр стихотворения, форму, литературное направление, которому оно принадлежит.
| Б. А. Слуцкий Лошади в океане И. Эренбургу Лошади умеют плавать, Но — не хорошо. Недалеко. «Глория» по-русски значит «Слава», — Это вам запомнится легко. Шел корабль, своим названьем гордый, Океан старался превозмочь. В трюме, добрыми мотая мордами, Тыща лошадей топталась день и ночь. Тыща лошадей! Подков четыре тыщи! Счастья все ж они не принесли. Мина кораблю пробила днище Далеко-далеко от земли. Люди сели в лодки, в шлюпки влезли. Лошади поплыли просто так. Что ж им было делать, бедным, если Нету мест на лодках и плотах? Плыл по океану рыжий остров. В море в синем остров плыл гнедой. И сперва казалось — плавать просто, Океан казался им рекой. Но не видно у реки той края. На исходе лошадиных сил Вдруг заржали кони, возражая Тем, кто в океане их топил. Кони шли на дно и ржали, ржали, Все на дно покуда не пошли. Вот и все. А все-таки мне жаль их — Рыжих, не увидевших земли. |
4. Назовите имена русских поэтов второй половины XX века, писавших сонеты.
5. Назовите известные вам стихотворения С. А. Есенина, ставшие романсами.
6. В каких городах разворачивается действие романов М. А. Булгакова?
7. Напишите статью в словарь литературоведческих терминов: «Рондо».
8. Напишите небольшую творческую работу в любом прозаическом жанре на тему «Край родной, навек любимый...».
Ответы к заданиям 1—6
Задание 1
а) M. A. Шолохов. «Тихий Дон», Наталья;
б) И. А. Бунин. «Темные аллеи», Надежда;
в) А. И. Куприн. «Олеся», Олеся;
г) М. А. Шолохов. «Поднятая целина», Лушка.
Задание 2
а) «Собачье сердце»;
б) «Золотой теленок»;
в) «Реквием»;
г) «Двенадцать»;
д) «Хождение по мукам».
Задание 3
Желательно указать:
Баллада, строфическая форма, двустишия, неоромантизм.
Задание 4
Желательно указать:
И. Сельвинский, Б. Пастернак, И. Бродский, Д. Самойлов.
Задание 5
Желательно указать:
«Отговорила роща золотая...», «Не жалею, не зову, не плачу...», «Клен ты мой опавший...», «Письмо к матери», «Над окошком месяц. Под окошком ветер...».
Задание 6
Желательно указать:
Москва, Ершалаим, Ялта («Мастер и Маргарита»); Киев («Белая гвардия»); Париж XVIII века («Жизнь господина де Мольера»).
ВАРИАНТ 2
Комплексный анализ художественного текста
В. Я. Брюсов
За себя или за другую?
— Она! Нет, конечно, она! — сказал сам себе Петр Андреевич Басманов, когда дама, обратившая на себя его внимание, пятый или шестой раз прошла мимо его столика. Он не сомневался более, что это Елизавета. Конечно, они не видались уже почти двенадцать лет, и за этот срок лицо женщины не могло не измениться. Черты, прежде тонкие и острые, несколько располнели, взгляд, прежде по-детски доверчивый, стал холодным и строгим, в выражении всего лица появилась самоуверенность, которой не было раньше. Но разве это не те же самые глаза, которые Басманов любил сравнивать с огнями св. Эльма, не тот же овал, который успокаивал волнения одной чистотой своих очертаний, не те же маленькие уши, которые так сладко было целовать! Это — Елизавета, потому что не может быть двух женщин тождественных, как тождественны два отражения в двух смежных зеркалах!
Быстро окинул Басманов умственным взором историю своей любви к Елизавете. Ах, он не в первый раз делал этот обзор, потому что из всех его воспоминаний не было более дорогого, более священного, чем эта любовь.
Молодой, вступающий в жизнь адвокат, он встретил женщину несколько старше себя, которая полюбила его со всем ослеплением страсти, безумной, яростной, исступленной. В эту любовь Елизавета вложила всю свою душу, и ей стало не нужным все в мире, кроме одного: обладать своим возлюбленным, предаваться ему, поклоняться ему. Елизавета готова была пожертвовать всеми условностями их «света», умоляла Басманова позволить ей бросить мужа и прийти к нему; в обществе не только не стыдилась своей связи, которая, конечно, была замечена, но как бы гордилась ею. Никогда после не встречал Басманов любви столь самозабвенной, столь готовой на жертвы, и он не мог сомневаться, что если бы, в свое время, потребовал от Елизаветы, чтобы она умерла, она исполнила бы приказание с тихим, покорным восторгом.
Как же он, Басманов, воспользовался этой, один раз посылаемой нам в жизни, любовью? Он испугался ее, испугался ее громадности и ее силы. Он понял, что там, где приносятся безмерные жертвы, невольно ставятся и смелые требования. Он побоялся взять эту любовь, потому что взамен надо было что-то дать, а он чувствовал себя духовно нищим. И еще он побоялся взять эту любовь, чтобы не затруднить своей карьеры, которая тогда начиналась не неудачно... Как вор, Басманов украл полгода любви, которая не принадлежала бы ему, если бы он сразу показал истинный свой облик, и потом воспользовался первым вздорным предлогом, чтобы «порвать связь».
Ах, и теперь ему стыдно вспоминать последние свидания перед разлукой.
Елизавета, ослепленная своей любовью, ничего не понимала, не видела того, что ее возлюбленный слишком низок, чтобы перед ним унижаться, и на коленях умоляла его не покидать ее. Он помнит, как, рыдая, она обнимала его ноги, волочилась за ним по полу, билась в отчаяньи головой об стены. Ему стало потом известно, что, брошенная им, Елизавета едва не помешалась от горя, что одно время она хотела пойти в монастырь, что позже она овдовела и уехала за границу. Здесь Басманов потерял следы Елизаветы.
Неужели же он встретил ее теперь вновь, двенадцать лет спустя после их разрыва, здесь, в Интерлакене, спокойную, строгую, все еще прекрасную и для него неизъяснимо очаровательную, по мучительно-сладостным воспоминаниям прошлого? Басманов, сидя за столиком кафе, смотрел, как мимо него медленно проходила высокая дама в большой парижской шляпе, и все существо его томительно горело образами и ощущениями прошлого, всплывавшими и в памяти ума, и в памяти тела. Она, она, Елизавета, которой он не дал любить себя с той полнотой, как она того ждала, и которую сам он не посмел любить с той полнотой, с какой мог бы и желал бы! Она, лучшая часть его уже почти прожитой жизни, ожившая, живая, она — воплощенная возможность воскресить то, что было, дополнить его, исправить его.
У Басманова, несмотря на все его самообладание, закружилась голова. Он расплатился за мороженое, встал и пошел по той же аллее, по которой гуляла высокая дама.
II
Когда Басманов и высокая дама повстречались, он, почтительно сняв шляпу, поклонился ей. Дама посмотрела на него так, как смотрят на незнакомых. Басманов спросил ее по-русски:
— Неужели вы не узнаете меня, Елизавета Васильевна?
После некоторого колебания дама отвечала, также по-русски, хотя и с небольшим акцентом:
— Простите, но вы, вероятно, ошиблись: мы с вами не знакомы.
— Елизавета Васильевна! — воскликнул Басманов, раненный больно таким ответом. — Неужели вы можете меня не узнать! Я — Петр Андреевич Басманов.
— Я это имя слышу в первый раз, — сказала дама, — и вас совершенно не знаю.
Несколько мгновений Басманов смотрел на говорившую с ним даму, задавая себе вопрос, точно, не ошибся ли он. Но сходство было до такой степени несомненно, он так определенно узнавал Елизавету, что, загораживая дорогу этой даме в большой парижской шляпе, он с настойчивостью повторил ей:
— Я вас узнал, Елизавета Васильевна! Я понимаю, что у вас могут быть причины к тому, чтобы скрывать свое настоящее имя. Я понимаю, что вы можете не желать встречи с прежними знакомыми. Но поймите и вы, что мне необходимо сказать вам несколько слов! После того, как мы расстались, я пережил слишком многое! Я должен оправдаться перед вами! Я не хочу, чтобы вы презирали меня!
Басманов сам не вполне сознавал, что он говорит. Он хотел лишь одного, чтобы Елизавета призналась, что это она. Он боялся, что она уйдет и не вернется, и исчезнет уже навсегда, и эта встреча окажется видением сна. Дама тихо обошла Басманова и бросила ему несколько слов по-французски:
— Monsieur, laissez-moi passer s’il vous plait! Je ne vous connais pas.
[Сударь, позвольте мне пройти! Я вас не знаю (фр.)].
Дама не обнаружила никакого волнения и нисколько не изменилась в лице от слов Басманова. Но он все-таки не хотел оставить ее в покое, а последовал за ней, говоря:
— Елизавета! Прокляни меня, назови меня последним негодяем, скажи мне, что ты не хочешь более меня знать, — я все приму с покорностью, как должное. Но не делай вида, что ты не знаешь меня, этого я не в силах стерпеть! Так оскорблять меня ты не смеешь, не должна!
— Уверяю вас, — проговорила дама уже более строгим голосом, — что вы меня принимаете за другую. Вы меня называете Елизаветой Васильевной, но меня зовут иначе. Я — Екатерина Владимировна Садикова, девичья моя фамилия — Арманд. Достаточно ли с вас этих сведений, и не дадите ли вы мне теперь возможность гулять так, как я хочу?
— Но почему же, — воскликнул, делая последнюю попытку, Басманов, — почему же вы так долго сносите мои приставания? Если я вам человек совершенно посторонний, почему вы не прикажете мне немедленно замолчать и не позовете себе на помощь полицейского? Разве обращаются так мягко, как вы, с уличными нахалами?
— Я очень хорошо вижу, — ответила дама, — что вы не уличный нахал и что ничего лишнего вы себе не позволите. Вы просто ошиблись, введены в заблуждение моим сходством с какой-нибудь вашей знакомой. Это не преступление, и мне незачем звать полицию. Но теперь все разъяснилось, прощайте.
Басманов не решился настаивать далее. Он остановился, и дама медленно прошла мимо. Но весь этот разговор, тон голоса незнакомой дамы, ее походка, все — только подтверждало Басманову, что это — Елизавета.
Потрясенный, взволнованный, пошел он к себе в отель. За луговиной, как исполинский призрак, сияли вечные снега Юнгфрау. Она казалась близкой, но была безмерно далеко отсюда. Не то же ли Елизавета, которая казалась воскресшей и вот снова ушла в неведомую даль.
Не стоило большого труда Басманову узнать, где живет встреченная им дама. После некоторого колебания он написал ей письмо. Он писал в нем, что не хочет спорить с очевидностью; что он явно ошибся, приняв незнакомую даму за старую знакомую; но что эта краткая встреча его поразила глубоко и он просит позволения раскланиваться на прогулках, в память случайного знакомства. Письмо было написано в выражениях крайне осторожных и почтительных. Когда на другой день Басманов встретился на Hoheweg с дамой, которая назвала себя Садиковой, она первая поклонилась ему и первая заговорила с ним. Так началось их знакомство.
III
Садикова ничем не выдавала, что была знакома с Басмановым раньше. Напротив, она держала себя с ним, как с совершенно незнакомым человеком. Они говорили о безразличных новостях, преимущественно курортной жизни. Разговор Садиковой был интересен, остроумен, она обнаружила большую начитанность. Но когда Басманов пытался перейти к вопросам более острым, более жгучим, его собеседница легко и умело уклонялась от них.
Все убеждало Басманова, что перед ним Елизавета. Он узнавал ее голос, ее любимые обороты фраз, узнавал то неуловимое нечто, что образует индивидуальность человека, но что трудно определить словами. Басманов мог бы поклясться, что он прав.
Правда, были и маленькие отличия, но разве нельзя было объяснить их промежутком времени в двенадцать лет? Естественно, что испытания жизни из пламенной страстности Елизаветы выковали стальную холодность. Естественно, что, живя много лет за границей, Елизавета несколько разучилась родному языку и говорит с акцентом. Естественно, наконец, что в манере держать себя, в жестах, в смехе появились новые черты, которых не было прежде...
Впрочем, иногда Басманова охватывало сомнение, и тогда он начинал мысленно замечать сотни маленьких особенностей, отличающих Екатерину от Елизаветы. Но достаточно ему было вновь взглянуть в лицо Садиковой, услышать ее речь, чтобы все сомнения рассеивались, как туман. Он ощущал, он чуял душой, что это та, которую он любил когда-то!
Разумеется, Басманов делал все, что только мог, чтобы распутать эту тайну. Он пытался сбивать Садикову нечаянными вопросами: она всегда была настороже и без труда ускользала изо всех ловушек. Он пытался расспрашивать о Садиковой окружающих: никто об ней ничего не знал. Он дошел до того, что перехватил одно письмо к Садиковой: оно оказалось из Парижа и все состояло из безличных французских фраз.
Однажды вечером, когда Басманов был с Садиковой в ресторане на Гардере, он не выдержал постоянного напряжения и вдруг воскликнул:
— Зачем мы играем в эту мучительную игру! Ты — Елизавета, я это знаю. Ты не могла забыть, как ты меня любила. И, конечно, ты не могла забыть, как подло я тебя бросил. Теперь я приношу тебе все раскаянье моей души. Я презираю себя за свой прежний поступок. Я предлагаю тебе: возьми меня на всю жизнь, если можешь простить меня. Но я говорю это Елизавете, я ей отдаю себя, а не другой женщине!
Садикова молча выслушала этот маленький монолог, выходящий за рамки светского разговора, и ответила спокойно:
— Милый Петр Андреевич! Если бы вы обратились ко мне, я, может быть, что-нибудь и ответила бы вам на ваши слова. Но так как вы предупредили, что говорите к Елизавете, мне остается промолчать.
В величайшем волнении Басманов встал и спросил:
— Вы хотите утверждать, что вы не Елизавета Васильевна Свиблова? Повторите это мне решительно, и я уеду, немедленно скроюсь с ваших глаз, исчезну из жизни. Тогда мне больше незачем жить.
Садикова мило засмеялась и сказала:
— Вам так хочется, чтобы я была Елизаветой. Ну, хорошо, я буду Елизаветой.
IV
Началась вторая игра, быть может, еще более жестокая, чем первая. Садикова называла себя Елизаветой и держала себя с Басмановым, как со старым знакомым. Когда он говорил о прошлом, она делала вид, что вспоминает лица и события. Когда он, весь дрожа, напоминал ей о любви к нему, она, смеясь, соглашалась, что любила его, но намекала, что с годами эта любовь погасла, как гаснет всякое пламя.
Чтобы добросовестно играть свою роль, Садикова сама заговаривала о событиях прошлого времени, но при этом путала годы, упоминала невпопад имена, выдумывала то, чего никогда не было. Особенно мучительно было то, что, говоря о любви своей к Басманову, она изображала ее как легкое увлечение, как случайную забаву светской дамы. Это Басманову казалось оскорблением святыни, и он, почти со стоном, просил Садикову в таких случаях замолчать.
Но этого мало. Неприметно, подвигаясь вперед шаг за шагом, Садикова вносила отраву в самые заветные воспоминания Басманова. Своими намеками она развенчивала все прекраснейшие факты прошлого. Она давала понять, что многое из того, что Басманов считал проявлением ее самозабвенной любви, было лишь притворством и игрой.
— Елизавета! — спросил как-то раз Басманов. — Неужели же я могу поверить, что твои безумные клятвы, твои рыдания, твое отчаянье, когда ты бросалась, не помня себя, на пол, — что все это было притворством? Так не сумеет играть лучшая драматическая артистка! Ты клевещешь на самое себя.
Садикова, отвечая от имени Елизаветы, как она всегда говорила последнее время, сказала с улыбкой:
— Как различить, где кончается притворство и начинается искренность? Мне хотелось тогда чувствовать сильно, и вот я позволяла себе делать вид, что я в отчаяньи и безумии. Если бы на твоем месте был не ты, а кто-либо другой, я поступала бы точно так же. Но в то же время мне ничего не стоило овладеть собой и не рыдать вовсе. Ведь мы все в жизни — актеры, и не столько живем, сколько изображаем жизнь.
— Неправда, — воскликнул Басманов, — ты это говоришь потому, что не знаешь, как любила Елизавета. Та не сказала бы этого! Ведь ты только играешь ее роль! Ведь ты — не она, ты — Екатерина.
Садикова засмеялась и сказала другим тоном:
— Как вам будет угодно, Петр Андреевич. Я ведь только для вашего удовольствия взяла на себя эту роль. Хотите, и я снова стану сама собой, Екатериной Владимировной Садиковой.
— Почем же я знаю, где ты настоящая! — сквозь зубы прошептал Басманов.
Ему начинало казаться, что он сходит с ума. Вымысел и действительность для него сливались, смешивались. Минутами он терял понимание, кто он сам.
Между тем Садикова, встав, предложила ему пройтись на Руген и снова заговорила с ним от имени Елизаветы.
V
Дни проходили. Сезон в Интерлакене кончался.
Басманов, прикованный к своей таинственной незнакомке, позабыл, зачем он здесь, позабыл все свои дела, не отвечал на письма из России, жил какой-то безумной жизнью. Словно маниак, он думал об одном: как разгадать тайну Свибловой-Садиковой.
Был ли он влюблен в эту женщину — этого он не сумел бы сказать. Она влекла его к себе, как пропасть, как ужас, как то место, где можно погибнуть. Могли бы проходить месяцы и годы, а он был бы рад длить этот поединок мысли и находчивости, эту борьбу двух умов, из которых один стремится сохранить свою тайну, а другой усиливается ее вырвать.
Но неожиданно, в первых числах октября, Садикова уехала. Уехала, не простившись с Басмановым, не предупредив его. Однако на другой день он получил по почте письмо, посланное из Берна.
«Я не лишу вас удовольствия гадать, кто я такая, — писала Садикова, — решение этого вопроса я оставлю вашему остроумию. Но если вы устали от догадок и хотите простейшего решения, я вам подскажу его. Предположите, что я была совершенно незнакома с вами, но, узнав из ваших взволнованных рассказов, как жестоко вы обошлись когда-то с некоей Елизаветой, я решилась отомстить вам за нее. Мне кажется, я своего достигла, и мщение мое состоялось: вы никогда не забудете этих мучительных недель в Интерлакене. А за кого я мстила, за себя или за другую, в конце концов, не все ли равно.
Прощайте, больше вы меня не увидите никогда. Елизавета-Екатерина».
Примечания
...с огнями св. Эльма... — Огни св. Эльма — электрические разряды в виде светящихся кисточек, слабых языков пламени, которые иногда можно наблюдать перед грозой и во время грозы на концах возвышающихся над земной и водной поверхностью скал, строений, деревьев, мачт и т. д.; название получили по имени церкви св. Эльма (Эразма), на башнях которой они часто возникали.
Интерлакен — курортный городок в Швейцарии, в Бернском Оберланде, в долине между Тунским и Бриенцским озерами. Брюсов отдыхал на берегу Бриенцского озера в конце августа — начале сентября 1909 г.
Юнгфрау — вершина в Бернских Альпах вблизи Интерлакена (4167 м).
Hoheweg (Hohestrasse) — центральная улица Интерлакена со множеством гостиниц — аллея, засаженная орешником и платанами.
...в ресторане на Гардере... — Гардер — горная местность к северу от Интерлакена. Ресторан Harderkulm размещался на высоте 1326 м; оттуда открывался вид на Бернские Альпы, Интерлакен и Тунское озеро.
Руген — видимо, Малый Руген, живописная лесная местность к югу от Интерлакена, предгорье Большого Ругена.
Задания заключительного этапа 14 Всероссийской олимпиады школьников по литературе
11 класс
2 тур