Анатолий Григорьевич Каплунов неизвестный илизаров: штрихи к портрету записки очевидца книга

Вид материала

Книга

Содержание Ленинградский филиал

Подобный материал:

• Штрихи к портрету, 3803.79kb.
• Майн, Рид.     Соб сочинений в 6-ти томах, т Бунин, 4890.78kb.
• Александр Блок. Штрихи к творческому портрету. «Незнакомка» в художественном пространстве, 101.19kb.
• "Фет и Тютчев: Штрихи к двойному портрету". Сценарий литературной гостиной, 113.04kb.
• Константин штрихи к портрету, 571.04kb.
• Штрихи к портрету красотки Тур 25. 08. – 08. 09. 2007, 324.35kb.
• Е. В. Жижко российская трудовая этика, 222.38kb.
• Глобальная персона аурелио печчеи: штрихи к портрету, 103.55kb.
• Штрихи к литературному портрету, 295.51kb.
• Александр колчак неизвестные штрихи к портрету, 154.62kb.

Часть третья

ЛЕНИНГРАДСКИЙ ФИЛИАЛ

И КУРГАНСКИЙ ИНСТИТУТ

Так почему же все-таки ленинградский, а не московский? Объяснений тому несколько. Наиболее известное таково. В Москве травматологией и ортопедией предметно занимался ведущий в Союзе научно-исследовательский институт — Центральный, или сокращенно ЦИТО. Но это учреждение надреспубликанского, всесоюзного уровня. Начинать реорганизовывать в его филиалы какие-то там проблемные лаборатории — значит понижать статус и престиж конторы. Фактически и так все НИИТО страны, тогда еще пятнадцатиреспубликанской, являются де-факто его филиалами.

С Ленинградским НИИТО им. Р. Р. Вредена ситуация обстояла принципиально иначе. Он позиционировался как головное научно-исследовательское учреждение по специальности в масштабе РСФСР. Ему, по мнению чиновников Министерства здравоохранения, логичным полагалось иметь в республике один или несколько филиалов. Тем более на таком удалении — в Сибири. На этом основании и был избран ЛНИИТО. Такова распространенная версия ответа на заданный вопрос.

Но были и менее афишируемые, но не менее значимые причины. Из них главная — взаимная неприязнь, скрыто, а в ряде случаев и явно существовавшая между Илизаровым и первыми тогда лицами ЦИТО. Здесь оговорюсь, что, рассказывая об Учителе, я поначалу не хотел касаться тех нечистоплотных поступков, подковерной возни и распрей с душком болезненного честолюбия, создаваемых рядом хорошо известных «доброжелателей» вокруг его имени. Однако, поразмыслив, я все-таки решил кое-что добавить к имеющейся об этом информации, ибо нижеследующие факты самым непосредственным образом относятся к одному из заявленных лейтмотивов повествования — как закалялась сталь аппарата. Без их освещения он останется не до конца раскрытым.

Начну с названного уже обстоятельства, что недоброжелателей на пути Учителя было гораздо больше, чем сочувствующих ему. Это, к сожалению, часто наблюдается в людском сообществе. История еще с библейских времен учит, что творец и создатель новой идеи, реформатор непременно подвергается разного рода гонениям, притеснениям и дискриминируется собратьями крайне изощренными методами. Не каждому суждено выдержать такие испытания. Стремление принизить более талантливого, несущего «крамольную» искру в умы консервативных собратьев — неотъемлемое свойство человеческого менталитета на протяжении столетий. В его основе две до обидного простые и распространенные человеческие слабости — косность мышления и конечно же зависть. И чем больше масштаб и глубина вновь предлагаемой идеи, тем тяжелее приходится автору.

Не стал исключением из этого сюжета и Гавриил Абрамович. Скорее напротив, поскольку условия научной среды, в которых он начал свое восхождение к ортопедическому олимпу, сложились весьма неблагоприятно. К пятидесятым годам прошлого века в России и за рубежом утвердилось практически однозначное представление по вопросам регенерации костной ткани и способам лечения костной патологии. Основные постулаты формулировались следующим образом. Кость — самая инертная биологическая ткань, по прочностным характеристикам не уступающая некоторым металлам. Ожидать от нее коротких сроков репарации, как от кожи, например, или мышцы, невозможно. Сращение проходит через все фазы онтогенеза — соединительнотканную, фиброзно-хрящевую и лишь затем костную. Для того чтобы обеспечить условия реализации этих процессов, с костью можно обращаться весьма механистически, в случае повреждений скреплять ее подобно металлу — проволокой, болтами, пластинами и стержнями. При невыполнимости этих приемов применять гипс или скелетное вытяжение. Положения ясные, четкие, внешне вполне логичные. Большая часть из них существовала без попытки опровержения не один десяток лет, сформировав стойкий стереотип мышления специалистов по этому поводу.

И вдруг какой-то «долговский знахарь» заявляет, что все это домыслы?! Что есть-де более короткий путь сращения кости, минуя фиброзно-хрящевую фазу, и что она, эта кость, очень пластична и при создании определенных условий готова расти, не уступая таким образованиям эктодермы, как волосы и ногти? На фоне общепризнанных «толмудов» непререкаемых авторов-корифеев его заявления напоминают бред. Но только пытливый ум подвергает все сомнению. В сомнении и споре рождается истина — так утверждал еще Диоген. И к тому же «знахарь», как постепенно выясняется, неголословен в своих постулатах. Он доказывает их фактами, которые, как известно, упрямая вещь. Как же реагируют на это коллеги, прежде всего именитые? Единицы — с откровенной поддержкой, большая часть — со скепсисом, выжидательно, а немалое их число — противодействуя. Все по той же Библии. Единицы — прогрессивно мыслящие ученые, наделенные положительными человеческими чертами и имеющие независимую научную позицию. Большинство — посредственности с консервативным мышлением, неспособные отделить зерна от плевел. Остальные — честолюбивые завистники-начетчики и их окружение.

В среде чиновников разделение в отношении к нему не так выражено и пропорции «наши — не наши» не столь очевидны, но некие аналогии с реакцией ученого мира просматривались.

Это в общих чертах, в целом. А персонально? Часть поддержавших его названа ранее. О другой речь еще пойдет. Перечислить их совершенно несложно, так редки их ряды. Ну и личности недругов, собственно, тоже хорошо известны. Главную и весьма агрессивную оппозицию его идее составило руководство ЦИТО, этой «метрополии» всех НИИТО того времени, и примкнувшие руководители некоторых из ее «доминионов». По истечении более полувека большинства из них уже нет среди нас, и, памятуя римскую мудрость «о мертвых хорошо или ничего», я не стану вспоминать их пофамильно. Назову их «командой московских друзей». Это были светила союзного масштаба, авторы учебников для вузов и руководств по специальности для врачей, а также других многочисленных трудов. По всем этим работам, переходя из одной в другую, кочуют вышеупомянутые штампы патобиомеханического и лечебного подходов. Илизаровское опровержение таких штампов ставит компетентность авторов многочисленных кондуитов под сомнение. Более того, его прогрессирующая популярность задевает их престиж и честолюбие.

Кстати, насчет многочисленных научных трудов. Не секрет, что после обретения высокой руководящей должности некоторая часть ученых начинает в геометрической прогрессии наращивать число публикаций за счет коллективной работы сотрудников, «автоматически» входя в список соавторов выпускаемых ими статей и монографий. Для непосвященных это выглядит как результат титанического труда, а на деле... В этой связи вспоминается короткая история, которую рассказал один из наших высокопоставленных пациентов, сотрудник аппарата ЦК КПСС. Получив тяжелую автодорожную травму костей голени, он, подобно Брумелю, был неоднократно и безуспешно оперирован в Москве, в том числе в ЦИТО. Узнав о Кургане, решил посоветоваться о целесообразности поездки туда с оперировавшим его хирургом, одним из «командных» академиков. Тот, не хуля Илизарова прямо, тем не менее ясно дал понять несопоставимость своей фигуры с каким-то курганским «слесарем».

— Вы посмотрите, сколько книг на полках в моем кабинете. Большая часть из них написана мною или с моим участием, — привел он аргумент. И действительно, на полках, повсюду висящих в кабинете, в том числе и над креслами для посетителей, было немало литературы с его фамилией в авторском списке. В заключение беседы он предположил:

— После Кургана все равно нам придется вновь браться за Ваше лечение. Еще увидимся.

Больной тем не менее от безысходности все-таки поехал к Илизарову, был успешно прооперирован и в относительно короткие сроки вылечен. Через некоторое время после возвращения в Москву, уже выйдя на службу, он заехал в ЦИТО, к тому же академику, продемонстрировать результат лечения. Выслушав от него в качестве комментария что-то вроде «и на каждую старуху бывает проруха», пациент заметил не без иронии:

— Что до прорухи, уважаемый доктор, так я еще в прошлый визит подумал, что, если полки с написанными Вами книгами рухнут, я под ними могу погибнуть.

Такие и подобные им высказывания только подливали масла в огонь неприязни московских светил к Гавриилу Абрамовичу.

Тактика действий оппозиционеров была весьма продуманной и разнообразной. Откровенных, хорошо спланированных боевых атак было две. Они последовали одна за другой в форме больших аналитических статей в двух номерах центрального журнала по нашей специальности «Ортопедия, травматология и протезирование за 1973 год. Напомню, что в Кургане уже функционировал самостоятельный институт, метод и его автор были признаны на самом высоком уровне руководства страны, во всяком случае формально. Ан нет, не дает его имя покоя нездоровому честолюбию «борцов за историческую справедливость». Точит их червь сомнения в приоритетности прав Илизарова на свой аппарат.

В одной статье «от друзей» — «Исторический очерк развития метода компрессионно-дистракционного остеосинтеза в травматологии и ортопедии» и в последующей их статье «Сравнительная характеристика компрессионно-дистракционных аппаратов» приводились следующие тезисы. Во-первых, Илизаров вовсе не новатор, поскольку, как уже упоминалось, аппараты были известны задолго до него. Во-вторых, ставились под сомнение преимущества и эффективность его аппарата в сравнении с появившимися к тому моменту более удачными, по мнению их авторов, аналогами (в первую очередь это, естественно, аппараты все тех же членов «команды»). При этом в качестве негативного примера использования аппарата Илизарова давалась ссылка на еще одну незадолго до этого вышедшую статью. Написанная главным травматологом города Шахты Ростовской области, Героем Социалистического Труда, между прочим, она сообщала о 100% осложнений (!) при применении аппарата Илизарова в условиях шахтинской горбольницы. На этом основании автор ставил под сомнение целесообразность его производства и использования на практике. И, наконец, самое главное, во второй статье утверждалось, что Гавриил Абрамович якобы скопировал (плагиат, господа!) свой аппарат с конструкции современного австрийского коллеги Виттмозера.

Ушат домыслов и необоснованных обвинений был вылит более чем серьезный. Под руководством шефа в этот же журнал в самое короткое время был подготовлен ответ-опровержение. Несмотря на цейтнот, он, как и все другие публикации, выходившие из-под руки Учителя, был тщательно подготовлен и содержал следующие контраргументы. Действительно, Илизарову не принадлежит абсолютный приоритет в создании аппарата для чрескостного остеосинтеза. Устройства наружной фиксации на самом деле известны уже более века, а если уж быть исторически последовательным, то к ним можно причислить и лубок Гиппократа из вишневых лоз. Но какая из известных конструкций совершила переворот в подходах к лечению ортопедотравматологических больных? Революцию наших представлений о жизни костной ткани? Какой еще аппарат обладает столь универсальными возможностями? Таких аналогов нет. И попытка уравнять в этом отношении аппараты названных светил с илизаровским также абсолютно беспочвенна.

Для обоснования приводимых контраргументов нами было проанализировано большое число публикаций по применению аппаратов всех заинтересованных авторов. Уже не говоря о том, что устройства московских корифеев были «изобретены» как минимум через 4—5 лет после появления аппарата Илизарова и всестороннего с ним знакомства, их практическое распространение к тому времени катастрофически, в разы проигрывало по масштабам курганскому прототипу. Причем хронологическая динамика этой части вопроса была особенно демонстративна. Если в 1959—1961 годах данные по применяемости всех сравниваемых конструкций хоть как-то коррелировали между собой, то с 1966 года отрыв аппарата Илизарова принял необратимый характер. Причины этого — узкоспецифическая применимость и скудость комплектующих его московско-рижских аналогов, а главное — отсутствие системного подхода к их применению и базирующегося на них лечебного метода. Вообще, отвлекшись от тех событий и анализируя сегодня мотивы и цель разработки упомянутыми уважаемыми коллегами их аппаратов, находишь единственное объяснение: для галочки. У нас тоже такой есть, не лыком щиты. Вероятнее всего, каждый из них понимал, что возможности их детищ ограничены небольшим спектром показаний для применения. Не менее вероятно, что никто из них тогда не подозревал, во что выльется изобретение Илизарова. Но оригинальность его идеи, по-видимому, в душе им понравилась. Почему бы не сделать нечто подобное? Сделали.

Но самым болезненным для ГАИ был удар «ниже пояса» — про конструкцию австрийца Виттмозера. Илизаров и все мы прекрасно знали о ней из ряда публикаций. Знали, что аппарат был предложен примерно на четыре года позже и, как многие другие, не использовался на практике. Но для большей объективности своих доводов по этой части обвинений шефом был предпринят совершенно неординарный ход. Используя свой к тому времени уже немалый авторитет и многочисленные знакомства, он нашел выход на Виттмозера. По дипломатическим каналам (а возможно, и каналам КГБ), несмотря на довольно напряженные тогда внешнеполитические отношения с западными странами, в Австрию герру профессору лично было передано обращение. В нем в общих чертах описывалась ситуация, заставившая Учителя обратиться к своему австрийскому коллеге, представлены копии авторского свидетельства на аппарат и упомянутой обвинительной статьи с переводами. В заключение звучала просьба прокомментировать возникшую проблему.

Надо отдать должное уважаемому зарубежному ученому — ответ пришел более чем скоро. Подробный, с немецкой педантичностью обоснованный. В нем говорилось, что австрийский автор действительно опубликовал статью об апробации им в эксперименте (на трупе) оригинального устройства внешней фиксации, схожего с аппаратом Илизарова. Но датируется эта публикация 1956 годом. Правда, мысли о возможности подобного эксперимента он высказывал много раньше, в годы войны, но в устной форме. Более того, по разным причинам начатые было экспериментальные исследования он вскоре оставил, и таким образом его устройство никакого практического внедрения не получило. Далее он недоумевал в связи с создавшейся вокруг честного имени Гавриила Абрамовича ситуацией и извинялся за невольно причиненные тому неудобства. В заключение мягко советовал также и московским коллегам извиниться перед незаслуженно обвиненным в плагиате ученым.

Получив эту информацию, мы опубликовали ее в том же журнале, где были на полгода ранее напечатаны провокационные статьи. Интересно, что, будучи центральным общесоюзным изданием, журнал тем не менее выпускался в Харькове под эгидой местного НИИТО. Главным редактором журнала был академик РАМН А. А. Корж, директор Харьковского института. Журнал до известной степени придерживался нейтралитета в этой полемике. По правде говоря, на беспрепятственный выход нашего ответа определенным образом повлияло еще одно серьезное обстоятельство — реакция члена Политбюро ЦК КПСС Шелепина на отношение отечественной науки и бюрократии к Илизарову и его методу. О ней и встрече с Шелепиным речь еще зайдет в дальнейшем. Можно без сомнения сказать, что, если бы не эта встреча, наш ответ ждала участь многих ранее направленных нами в редакцию тематических статей: под тем или иным предлогом они задерживались до опубликования в течение года и более. ЦИТОвская команда, члены которой входили в редакционный совет журнала, безусловно, прилагала к этому руку.

Возразить московским оппонентам на представленные нами аргументы было нечем. Однако никаких официальных извинений вслед за статьей-опровержепием не последовало. Хотя чтобы извиниться в такой ситуации, достаточно быть элементарно порядочным человеком. Каким, например, оказался еще один «начетчик», как мы поначалу думали, итальянский профессор Д. Монтичелли. Рассказ об инциденте с его участием, произошедшем почти одновременно с описанными событиями, также примечателен.

К 70-м годам информация о курганском ортопеде-«революционере» просочилась в зарубежную печать. Первоначально это было связано с сообщениями о возвращении в спорт В. Брумеля после операции в Кургане. Затем в периодической прессе появились заметки об Илизарове от пациентов, побывавших в России на лечении. Информация была достаточно противоречивая и для специалистов не до конца понятная, что вызывало живой интерес к вопросу. При этом новизна идеи иностранцев смущала, естественно, не меньше наших корифеев. И вот в 1973 году итальянский общемедицинский журнал «Стампа медика» через советское агентство печати «Новости» обратился к Илизарову с просьбой рассказать о его методе и достигнутых им и его коллективом успехах в лечении патологии костей. Достаточно содержательный ответ в редакцию журнала был подготовлен и отправлен также через АПН. В общих чертах были описаны аппарат и основные его возможности, вкратце приведен ряд клинических случаев. В их числе упоминалось весьма демонстративное наблюдение по лечению пациентки Г., нога которой, укороченная в результате туберкулезного поражения, была удлинена за несколько этапов на 22 см.

Прокомментировать полученную справку журнал попросил известного хирурга-ортопеда Д. Монтичелли, директора клиники травматологии и ортопедии Римского университета. Профессор к тому моменту совершенно не был знаком с научными публикациями о методе чрескостного остеосинтеза. Поэтому первая его реакция была вполне закономерна. Если правомочность методик лечения переломов с помощью аппарата у него особого сомнения не вызвала, то в отношении возможности удлинения конечностей на названную величину рецензент усомнился в корректности передачи сведений в журнал корреспондентом АПН. В любом другом случае рассматривать эти сведения иначе как абсурдные, по его мнению, было невозможно.

Корреспондент АПН, занимавшийся этой перепиской, передал нам его мнение. Журналист, чей профессионализм был поставлен под сомнение, заверил Гавриила Абрамовича, что не изменил ровным счетом ни одного слова. Самолюбие Илизарова, и без того пострадавшее в связи с описанным конфликтом с руководством ЦИТО, вновь было серьезно задето. По его заданию нами, едва ли меньше шефа переживавшими по этому поводу, был подготовлен большой пакет документов, включая оригиналы историй болезней и рентгенограммы всех упомянутых в первом ответе пациентов.

Корреспондент АПН лично отвез их в Италию, в Римский университет и представил нашему итальянскому коллеге. Тот, ознакомившись с материалами и впервые столкнувшись с подобной информацией, как и многие другие на его месте, был поначалу безмерно удивлен. Попросив советского журналиста задержаться, он составил ответ-извинение, где сожалел о поспешности прежних своих высказываний и выражал более чем высокую оценку деятельности «русского коллеги». Ответ этот он передал в Курган и поместил в журнале «Стампа медика».

Нет худа без добра, и случай с итальянской перепиской еще раз подтвердил правильность этой народной пословицы. Данные, представленные в итальянский медицинский журнал, стали поводом для более пристального внимания зарубежных коллег к работам Илизарова. И первой в ряду стран, откуда в Курган поехали иностранные доктора, стала именно Италия. Туда же Гавриил Абрамович совершил позднее свой первый рабочий визит, с которого началось его победное шествие по Европе и миру. Но это позже.

А в конце 60-х — начале 70-х нападки на Илизарова и его метод носили еще весьма агрессивный характер. Так, на конференции в Свердловске в 1968 году произошел следующий инцидент. Напомню, что к тому времени в Кургане уже два года работала проблемная лаборатория Свердловского ВОСХИТО, устроителя той самой конференции. Илизаров выступил с докладом, в котором впервые систематизировались виды и варианты методик чрескостного остеосинтеза. Это было новым в его методологии, присутствовали непривычные термины, которые в последующем прочно вошли в лексикон мировой ортопедии и травматологии. Эта классификация, кстати, и сегодня остается базовой.

В прениях по докладу слово взял один из «московских друзей», некто профессор Г. Он весьма скептически охарактеризовал предлагаемую систематизацию и в очередной раз высказал обвинения в адрес Илизарова и его метода в «слесарном подходе» к лечению костной патологии. О термине еще скажу несколько слов, а тогда оратора буквально прервал председательствующий на дневном заседании профессор Воронцов из Ленинграда, заведовавший кафедрой травматологии Ленинградского ГИДУВа. Воронцов, будучи сам творческой личностью и хорошо понимая новизну идеи Гавриила Абрамовича, в числе немногих столичных ученых давно ему симпатизировал. Он заметил, что не пристало хулить метод и аппарат ученому, который только и смог, что предложить жалкую половинку предлагаемой Илизаровым конструкции. Поясню, что аппарат московского профессора имеет не замкнутые, а полукольцевые опоры для спиц. Московский гость, едва сдерживая эмоции, заявил, что в такой обстановке он не намерен дальше участвовать в конференции, и удалился из зала под смех и шутки коллег.

Подобного рода нападок было немало. Но было и иного вида противодействие, наносившее материальный ущерб делу Учителя. Это касается в первую очередь вопроса о производстве комплектующих к его аппарату. До средины 70-х годов, как упоминалось, специализированного предприятия для этой цели не было, при том, что потребность в аппаратах постоянно росла. Однако выпуск их на предприятиях Минмедпрома наладить не удавалось. Требовалась масса согласований, межведомственных утрясок и состыковок. При этом для начала пусконаладочных работ производственного цикла обязательным было заключение специалистов ЦИТО о целесообразности такой продукции. В этой связи по понятным причинам «пробить» производство аппарата на ведомственных предприятиях без вмешательства «сверху» было невозможно. Зато по тем же причинам выпуск аппаратов «московской команды» велся серийно и большими партиями. (Они, кстати, и сегодня еще в немалых количествах бесцельно хранятся в запасниках многих стационаров страны.) Кардинально этот вопрос, как и многие другие, решился в пользу Илизарова только после совещания у Шелепина. Но о нем еще рано.

Сейчас о термине «слесарный подход». Персонально автор его неизвестен, но достоверно известно изготовившее предприятие — все тот же ЦИТО. Он появился в связи с той ассоциацией, которую вызывает доктор, постоянно имеющий при себе гаечные ключи 10х12 дня манипуляций с аппаратом. Как слесарь. Действительно, по собственному опыту могу сказать, что почти всю трудовую жизнь у меня в халате лежали рожковые гаечные ключи. Не будешь же каждый раз при необходимости ходить за ними в аппаратную, если практически все твои пациенты имеют аппараты на ногах или руках. А схема и компоновка аппарата — не застывшая догма. Недаром сам автор образно окрестил его «детским конструктором». Действительно, решая ту или иную лечебную задачу, нередко приходится подкручивать гайки для проведения дистракции или компрессии, монтировать дополнительные и снимать выполнившие свою функцию детали, изменять схему фиксации и т. п. Именно активное вмешательство хирурга в лечебный процесс, основанное на динамичном преобразовании универсальной конструкции и компоновки аппарата, и позволяет добиваться известных успехов в борьбе со многими ранее непреодолимыми недугами.

Но имеет ли термин «слесарный» прямое отношение к подобному творческому лечебному процессу? К размышлениям хирурга над вариантами решения стоящей лечебной задачи и избранием наиболее рационального из них? По-моему, никакого. Только к гаечным ключам. Но если уж говорить о слесарных инструментах, то стоит проанализировать и такую сторону рассматриваемой темы, как технология проведения операции остеосинтеза традиционными способами.

При применении погружного металлоостеосинтеза, накостного или внутрикостного, операция для лечения переломов длинных костей очень напоминает процесс скрепления надломившейся металлической трубы. После разреза тканей, как правило, весьма протяженного, осуществляют подход к концам сломавшейся кости и освобождают их от прилежащих мягких тканей. Далее концы кости, как концы трубы, необходимо точно сопоставить, причем независимо от того, насколько они разошлись. Затем нужно наложить пластину, с большим запасом перекрывающую этот стык, и привинтить ее шурупами (точно как в слесарном деле) к обоим концам сломавшейся кости. Только такое и никакое иное техническое решение.

В дальнейшем, при благоприятном развитии событий и наступлении сращения, эту пластину необходимо удалить. При удалении, как и при наложении ее, помимо гаечных ключей используется немало другого слесарного инструмента — долота (аналог — зубила), костодержатели (разводные ключи), специальные прижимные приспособления (струбцины), сверла, отвертки, нередко ножовки и т. д. Мало чем ситуация отличается и при использовании для остеосинтеза внутрикостных стержней.

А как же выглядит операция с применением аппарата при переломе костей? Собственный и коллективный опыт свидетельствует, что 95—98% таких переломов можно лечить закрытым способом, то есть вообще без разреза тканей. Надо лишь правильно избрать схему остеосинтеза, точно провести спицы через отломки кости и должным образом скомпоновать аппарат. Для этого Илизаровым и его школой были сформулированы общие биомеханические принципы остеосинтеза и базовые тактико-технические подходы к его проведению. Как уже говорилось, в каждом случае требуется их осмысленный выбор, а конкретное техническое решение остается за хирургом. Он с помощью адекватно подобранного аппарата добивается сопоставления концов сломанной кости, перемещая ее отломки посредством прочно фиксирующих опор. При этом, если расхождение отломков было большим, репозицию можно сделать постепенно, что обеспечит профилактику серьезных, а иногда непоправимых осложнений.

Итак, какой же из методов — чрескостный или погружной остеосинтез — больше напоминает «слесарный подход» к лечению патологии костей? Кто ближе к слесарю — хирург, который скрепляет кости пластинами, струбцинами и шурупами, или его коллега с гаечным ключом в кармане, сращивающий перелом даже без разреза тканей? Ответ, по-моему, очевиден.

Коснувшись сравнения традиционного и вновь разработанного Учителем методов лечения патологии костей, не могу не сказать еще об одном важном преимуществе нового метода. Оно заключается в существенном снижении травматичности оперативного вмешательства при лечении той или иной патологии. Взять тот же упомянутый ранее пример — лечение переломов костей и их последствий. Для осуществления погружного остеосинтеза, как отмечалось, практически всегда требуется произвести разрез мягких тканей для доступа к месту повреждения кости. Причем если речь идет, скажем, об оскольчатом переломе бедра, то разрез этот будет едва ли менее половины его длины, иначе массивную пластину для остеосинтеза наложить на кость не представляется возможным. Операция требует также глубокого наркоза для безопасного проведения.

Повторная операция по удалению металлоконструкции после сращения, проводимая вновь под наркозом, нередко превращается в еще более травматичное мероприятие, чем произведенный ранее остеосинтез перелома. Человеческий организм в большинстве случаев формирует вокруг металлической конструкции избыточную костную мозоль и высвобождать из нее пластину приходится с немалыми усилиями. Нередко в этот момент либо еще при наложении пластины происходит поломка одного или нескольких фиксирующих ее шурупов и отломившиеся их части остаются в кости пациента практически на всю жизнь. При этом не следует упускать из виду косметический аспект производства больших разрезов и формирующихся на их месте рубцов, весьма небезразличный для женщин, да и для многих мужчин.

При лечении переломов с помощью аппарата разрез в абсолютном большинстве случаев вообще не требуется. «Травма» оперируемому пациенту наносится только при проведении полутора-двухмиллиметровых спиц через отломки. Можно ли сравнить ее с травмой от массивных разрезов при осуществлении метода-контрагента? Более того, сопоставление отломков с помощью аппарата, как отмечалось, можно при необходимости произвести постепенно, обеспечивая профилактику ряда грозных осложнений. Далее, достигнув хорошего стояния костей в месте перелома, их фиксируют аппаратом необходимое для сращения время. Замечу, что оно, безусловно, короче, чем при постановке пластины или стержня с дополнительным хирургическим травмированием и без того пострадавших в момент перелома тканей в зоне повреждения.

Достигнув консолидации, аппарат снимают практически всем больным без наркоза и даже без обезболивания. Последнее применяют лишь у детей и особо эмоционально-лабильных субъектов. Удаление спиц из тканей — мгновенная манипуляция, практически не приносящая болезненных ощущений.

Таково сопоставление травматичности, а следовательно, и рискованности использования традиционного и чрескостного остеосинтезов.

Но пора из пространных отвлечений вернуться в 1969 год. Итак, согласно приказу министра здравоохранения РСФСР Трофимова, проблемная лаборатория Свердловского ВОСХИТО преобразована в филиал Ленинградского НИИТО им. Р. Р. Вредена. (Как на этот раз обошлись без ходатайства обкома и облисполкома?..) Директор — доктор медицинских наук Г. А. Илизаров. С учетом подготовки и расширения кадрового состава, дальнейшей специализации разрабатываемых методик и необходимости проведения более широкого спектра научных изысканий в его структуре сформированы следующие подразделения: отдел по изучению компрессионно-дистракционного остеосинтеза (КДО) при лечении деформаций и заболеваний опорно-двигательного аппарата у детей, руководитель — врач Валентина Ивановна Грачева; отдел по изучению КДО при лечении заболеваний и деформаций опорно-двигательного аппарата у взрослых, руководитель — врач Анатолий Григорьевич Каплунов; отдел по изучению КДО при лечении гнойных заболеваний опорно-двигательного аппарата, руководитель — врач Валерия Георгиевна Трохова; отдел по изучению КДО при лечении переломов длинных трубчатых костей, руководитель — врач Борис Константинович Константинов; отдел экспериментального изучения компрессии и дистракции с виварием, руководитель — м.н.с. Василий Иванович Ледяев. В сформированные отделы на должность м.н.с. приняты Анатолий Андреевич Девятов и Николай Николаевич Смелышев — в отдел взрослой ортопедии, Лидия Александровна Попона — в отдел детской ортопедии, Валерий Андреевич Сафонов и Владимир Иванович Шевцов — в отдел травматологии, Владимир Егорович Дегтярев — в отдел гнойной ортопедии.

Буквально вскоре, согласно ряду нормативных документов, структура филиала была несколько преобразована. Создан клинический отдел, руководимый на общественных началах Гавриилом Абрамовичем, и отдел экспериментального изучения компрессии и дистракции под руководством В. И. Ледяева. В состав клинического отдела вошло семь клинических отделений и служб: ортопедические отделения детей (В. И. Грачева) и взрослых (А. Г. Каплунов), отделение острой травмы (Б. К. Константинов), гнойное ортопедотравматологическое отделение (В. Г. Трохова), поликлиническое отделение (В. И. Шевцов), операционно-перевязочный блок (Б. Я. Каушанский), кабинет ЛФК (Л. К. Пантелеева). От горбольницы № 2 «отрезаю» еще один этаж. Но все понимают, что это временно. Уже заканчивается подготовка документов и отвод земли для строительства нового корпуса филиала.

Для читателя, даже совершенно незнакомого с историей тех событий, большая часть вышеперечисленных фамилий стала уже хорошо узнаваемой. Именно они неоднократно упоминаются по ходу этого повествования. Именно эти фамилии стоят первыми после фамилии нашего Учителя на исторической Доске почета чрескостного остеосинтеза. Я благодарен судьбе за то, что, будучи близко знаком с человеком по фамилии Илизаров, я также оказался хорошо знаком с людьми, с достоинством носившими (увы) и носящими сегодня (слава Богу) эти фамилии. Задумываясь об этих людях, я иногда спрашиваю себя, смог бы Учитель без них пройти сквозь те годы и достигнуть своей вершины? Ответ бесспорен — да, смог бы. Но с теми ли успехами и в те ли самые сроки? — он ведь всегда так спешил к воплощению своей мечты! На этот вопрос у меня нет ответа.

Поэтому, говоря об Учителе, я счел невозможным не сказать подробнее о его первых учениках. Ведь это тоже его hand made. И тем более хочется рассказать о них, чтобы у читателя после изложения истории многочисленных нападок на Гавриила Абрамовича в те годы не сложилось представления о его одиночестве или отверженности. Рядом с ним уже тогда была когорта молодых, но преданных единомышленников и сподвижников. Итак, несколько слов о каждом из них в хронологии нашего знакомства.

Валентина Ивановна Грачева. Москвичка. Окончила стоматфакультет одного из московских медицинских вузов. Позже по различным причинам, в том числе семейным обстоятельствам, ей пришлось переквалифицироваться в общего хирурга. Тогда это позволялось. Она пришла работать в госпиталь вслед за мною в 1961 году. Молоденькая, слегка полноватая, очень энергичная и с хорошим чувством юмора.

Вскоре определился и профиль ее работы — детская ортопедия. Без сомнения, этот выбор был сделан душой, к детям она относилась с большой любовью, и они отвечали ей тем же. В этой связи стоит вспомнить еще раз трехлетнюю пациентку Олечку, уничтожившую рисунок усатого кота в подаренной книжке. Побаиваясь Илизарова, ребенок одновременно души не чаял в своем лечащем докторе. Когда той довелось однажды по служебным делам отлучиться на неделю, Олечка у каждого из персонала отделения с печалью в голосе пыталась выяснить: «Ка ва и би-би?», то есть когда же приедет Валентина Ивановна. Трехлетний ребенок комично произносил только первые слоги проговариваемых слов.

Будучи мягкой со своими юными пациентами, Грачева имела довольно твердый характер и отличалась большой работоспособностью. Она быстро осваивала нарождавшиеся тогда методики и принципы чрескостного остеосинтеза, успешно применяя приобретенные навыки. Такие ее черты, как взвешенность суждений, порядочность, требовательность к себе и окружающим, стали поводом для избрания ее секретарем парторганизации института. Одной из первых она защитила кандидатскую диссертацию по весьма непростой теме — лечению врожденных ложных суставов у детей. До конца трудовой деятельности оставаясь на нелегкой стезе хирурга-ортопеда, она и дочь направила по этому пути.

Анатолий Андреевич Девятов. Был принят врачом отделения в госпиталь вскоре после Грачевой. Коренной курганец. Будучи также хирургом-стоматологом, он в отличие от Валентины Ивановны успел полтора года поработать по специальности в одной из городских стоматполиклиник и за этот короткий срок завоевать популярность среди пациентов и уважение коллег.

В ознакомительной беседе с Илизаровым тот сразу обратил внимание на здоровую любознательность и новаторские задатки молодого стоматолога и принял его в штат отделения. Девятов оправдал первое впечатление шефа. Пройдя стажировку по хирургии на базе областной больницы, он действительно стал инициативным, пребывавшим в постоянном поиске, творчески мыслящим ученым. Эти качества, а также растущий уровень оперативных навыков быстро выдвинули его в разряд ведущих сотрудников. Руководитель отдела травмы, некоторый период времени — заместитель директора института по научной работе, член ученого совета, возглавлявший проблемную комиссию института — вот должности, которые он занимал последние годы работы в Кургане. Девятов первым после Учителя защитил кандидатскую диссертацию по вопросам дистракционного остеосинтеза, посвятив довольно большой ее раздел экспериментальным данным.

Однако некоторые особенности характера определили его уход из институтской команды на самостоятельную работу. Он возглавил межобластной центр чрескостного остеосинтеза в Запорожье, успешно организовав его работу. Центр быстро получил известность на Украине. Будучи молодым и полным творческих планов хирургом-ученым, Анатолий Андреевич, к сожалению, скоропостижно скончался, не дожив до 52 лет. Сердце подвело. Как близкий друг и товарищ я глубоко переживаю эту утрату.

Валерия Георгиевна Трохова также одна из первых сотрудников отделения госпиталя инвалидов войны. Миниатюрная, хрупкая на вид, она отличалась твердым и принципиальным характером. Надо сказать, что иногда ее принципиальность переходила в открытую прямолинейность, за что некоторые из сотрудников ее побаивались.

Довольно быстро включившись в работу службы и вникнув в суть происходящего, она в качестве основного приоритета избрала нелегкую и для мужчины специализацию. Гнойная ортопедия и травматология — такой раздел работы доверил ей Гавриил Абрамович. Она возглавляла эту службу практически до отъезда из Кургана в конце восьмидесятых, оказав помощь сотням и тысячам тяжелых больных и воспитав достойную смену.

Судьбою ей не суждено было иметь детей, так сложились обстоятельства. Она взяла на воспитание девочку из роддома и при своем жестком, можно сказать, нраве стала ей заботливой и ласковой, настоящей, одним словом, мамой. После ухода из института, проработав пару лет по приглашению в Польше, Валерия Георгиевна продолжает трудиться в одной из больниц г. Тюмени.

Лидия Александровна Попова (Пермякова). Еще один наш «госпитальный» товарищ по работе и, не ошибусь, добавив — по борьбе. Господи, как эти три женщины выдержали годы неимоверного труда и напряжения? Откуда в этих нежных созданиях взялось столько сил, упорства и энергии?

Лида, придя на работу, с большим трудолюбием и упорством взялась осваивать специальность и чрескостный остеосинтез. Она вообще трудоголик. И сегодня, побывав на всех возможных вершинах нашей специальности, доктор медицинских наук, профессор, главный научный сотрудник Курганского центра им. Г. А. Илизарова, она и слышать не хочет об отдыхе. Более того, недавно она освоила совершенно новый раздел нетрадиционного лечения — су-джок терапию, с помощью которой помогает многим больным.

А в те годы она составила дуэт с Валентиной Грачевой, занимаясь лечением детей и подростков. Также в числе первых защитила кандидатскую диссертацию по методике компрессионного артродеза плечевого сустава. В дальнейшем, как уже упоминалось, проявила интерес к организационно-методической работе. Именно в этой области ее работы стали наиболее известны в научном мире страны. И докторскую диссертацию она посвятила тематике организации здравоохранения. Лидии Александровне я глубоко признателен за большую помощь моему старшему сыну, оказанную в качестве официального оппонента его докторской диссертации.

Василий Иванович Ледяев приехал в Курган из Мордовии. Еще там он заинтересовался новой методикой курганского «кудесника» и даже самостоятельно прооперировал с помощью аппарата около десятка больных, причем вполне успешно. Представив Гавриилу Абрамовичу отчет о проделанных операциях и их результатах, он сразу же был принят в отделение. К тому моменту служба переводилась во вторую горбольницу, где затем начала работать проблемная лаборатория. Экспериментальный отдел лаборатории Гавриил Абрамович и поручил курировать Василию Ивановичу. Поначалу активно взявшись за работу и будучи хорошим исполнителем, Ледяев успешно вел рутинную практическую работу в своем отделе. Но когда пришло время подвести первые промежуточные итоги, что-то у него не заладилось. Не получались обобщение и анализ данных, тут же случился разлад в семье. Развод, разлука с двумя любимыми дочерьми, неприятности на службе стали для Василия Ивановича непреодолимым душевным кризисом. Он трагически ушел из жизни...

Николай Николаевич Смелышев последним вошел в состав коллектива в тот период, когда служба размещалась на базе госпиталя. Молодой хирург, недавний выпускник Омского мединститута, он сразу понравился своей инициативностью и хваткой в работе. Компанейский, душа любой вечеринки, мастер спорта по вольной борьбе, он был лидером молодых ученых института.

До организации филиала он постоянно трудился в руководимой мною взрослой ортопедии, затем, защитив кандидатскую диссертацию, ушел на должность старшего научного сотрудника. В дальнейшем ему довелось немало поработать за рубежом, помогая нашим «развивающимся» коллегам освоить аппаратный метод лечения. Сейчас у Николая Николаевича собственный семейный медицинский бизнес.

Борис Константинович Константинов начал работать в коллективе незадолго до организации «проблемной лаборатории». Коренастый, симпатичный, заядлый охотник и рыболов, всегда готовый улыбнуться, общительный, он сразу влился в коллектив. Придя с довольно приличным багажом опыта травматологической помощи и будучи весьма квалифицированным специалистом, он быстро зарекомендовал себя с лучшей стороны и был назначен на руководство отделом острой травмы.

Отдел в годы его руководства сформировался и окреп, были выработаны основные принципы его инфраструктуры, имеющие свою специфику в сравнении с традиционной травматологической службой. Свои знания он охотно передавал молодым коллегам. Быстрое развитие службы и накопление опыта позволили Борису Константиновичу в короткие сроки написать и защитить кандидатскую диссертацию.

Но дальнейшим планам и надеждам Константинова не суждено было осуществиться — он погиб от клещевого энцефалита, заразившись на охоте.

Владимир Иванович Шевцов пришел в команду в 1969 году, еще во вторую горбольницу, незадолго до организации проблемной лаборатории. Молодой тридцатилетний доктор, тем не менее уже достаточно опытный Хирург, поработавший к тому же главным врачом Юргамышской ЦРБ. Скромный, хорошо воспитанный. Внимательно и вдумчиво вникающий в новое для него дело. Голова на плечах есть, и руки растут «из того места», как принято говорить между хирургами. В общем, сразу произвел на всех хорошее впечатление.

Поначалу шеф адресовал его в травму, в отделение Бориса Константинова. Работа здесь имела для Владимира знакомую по районной больнице специфику — «скоропомощной» режим. В таких условиях люди быстро проверяются на пригодность. И он за два первых года зарекомендовал себя ответственным врачом, умеющим думать и правильно организовать лечебный процесс. При открытии поликлинического отдела Шевцов был утвержден на должность его руководителя.

Мы довольно тесно общались на протяжении совместной работы. Поначалу он нередко обращался за помощью в трудных случаях, опыта все-таки недоставало. Затем вместе активно участвовали в клинических разборах больных, операциях, подготовке к работе конференций, заседаний областного общества травматологов-ортопедов. Приятно отметить, что спустя тридцать лет, будучи генеральным директором Курганского научного центра, Владимир Иванович охотно откликнулся на просьбу моего старшего сына стать научным консультантом его докторской диссертации. Искренне признателен ему за это.

Кстати, как отцу и ученому мне конечно же отрадно, что эта диссертация сыном успешно защищена. Посвящена она весьма оригинальной проблеме на стыке ортопедического и косметологического направлений хирургии — оперативной коррекции косметических деформаций нижних конечностей и увеличению роста здорового человека с помощью аппарата Илизарова. В исследовании оптимизированы известные и разработаны новые оперативные методики и инструменты для этих целей, защищенные восемью патентами РФ. Но главное, в нем впервые глубоко изучен и обоснован аспект клинической безопасности проводимых вмешательств, доказана перспективность их внедрения в специализированных центрах. Результаты научных исследований сына нашли отражение в трех монографиях, еще две подготовлены в печать. С удовлетворением могу сказать, что он — активный и мыслящий проповедник илизаровской идеи. И на этом закончу тешить свою отцовско-наставническую гордость.

Позже в коллектив к Учителю пришли Лев Шпаер, занимавший различные посты в научном отделе филиала и института, Валера Сафонов, Володя Дегтярев, Саша Ларионов, молодые, дельные хирурги, быстро выдвинувшиеся на руководящие должности. Пришел Анатолий Барабаш, талантливый ученый-экспериментатор, умеющий оригинально мыслить и продуктивно анализировать, ставший впоследствии директором Иркутского НИИТО и сегодня продолжающий трудиться на руководящей должности в Саратовском научно-исследовательском институте. Анатолию Петровичу я также глубоко признателен за сотрудничество и помощь моему сыну в работе над диссертацией.

Вадим Макушин, Валентина Калякина, Игорь Имерлишвили, Дмитрий Фаддеев, Арнольд Попков, Анна Аранович, Александр Дьячков, Борис Шагланов, Виталий Малахов, Павел Попов, Александр Бочанов... Всех не перечислишь. Но они были и остаются носителями идеи своего Учителя, ее искренними приверженцами и проводниками. Хочется им пожелать здоровья и удачи во всем.

Но пора вернуться к филиалу. В нем активно налаживается инфраструктура и основные подразделения научно-исследовательского учреждения высокого уровня. Одним из главных атрибутов такого учреждения является, как известно, ученый совет. При проблемной лаборатории эта структура не предусмотрена, поэтому его необходимо было сформировать, сделать работоспособным, придать характер мозгового центра учреждения. Первое заседание ученого совета филиала состоялось через пять месяцев. На нем было заслушано сообщение и.о. ученого секретаря Л. И. Шпаера, утвержденного затем на эту должность, о характере деятельности ученых советов НИИ, порядке утверждения их состава, о многих других организационных деталях и нормативах их работы. В состав ученого совета было выдвинуто 19 человек, все они в дальнейшем были утверждены приказом директора филиала. Состав первого ученого совета пестрит не раз упоминавшимися уже знакомыми фамилиями: Г. А. Илизаров (безусловно, председатель), Л. И. Шпаер, Е. А. Алексеев, В. И. Грачева, И. А. Имерлишвили, А. Г. Каплунов, Б. Л. Каушанский, Б. К. Константинов, В. И. Ледяев, В. Г. Трохова, В. П. Штин и другие. На заседании были выбраны экспертная и проблемная комиссии, а также БРИЗ, то есть патентный отдел.

В штат филиала продолжают набираться новые кадры. Как и прежде, Гавриил Абрамович практически с каждым новым сотрудником, каждым претендентом на ту или иную вакансию беседует лично. Начиная с этого периода шеф часто приглашает меня участвовать в таких собеседованиях. Они проходят у него в кабинете и обставляются весьма официально. Я уже упоминал о том, что он и хорошо знакомых людей называл исключительно на «Вы» и обращался по имени-отчеству, никогда не позволяя себе фамильярности. А эти встречи вообще напоминали светский раут. Расскажу об одном из них.

Как-то, уже в институте, после создания одного из новых экспериментально-морфологических отделов была объявлена вакансия на замещение должности руководителя отдела. В числе первых на собеседование приехала профессор-морфолог из Ленинграда, достаточно известный научный работник в своей специальности. Ей было около семидесяти лет, и, хотя она еще довольно бодро выглядела, шеф, очевидно, сразу посчитал ее кандидатуру не подходящей для перспективно развивающегося института. К тому же она имела какую-то не очень приятную, «липкую» манеру общения. Гавриил Абрамович, естественно, не стал прямо отказывать заслуживающему уважения коллеге, а поступил следующим, как всегда, оригинальным образом.

— Все, что вы мне только что изложили, конечно же замечательно. Но вот скажите, а как вы окончили школу? — совершенно неожиданно для собеседницы спросил он.

— Школу? — не поняла профессор. Ведь с этого события минуло не менее пятидесяти лет. — Школу вполне неплохо окончила, а что?

— А какие оценки были у вас в школе по химии и биологии? Аттестат у вас с собой? — продолжал ГАИ, внимательно просматривая папку с представленными ею документами.

— А при чем тут, извините, аттестат и эти оценки? Вы что, шутите? — с ноткой раздражения спросила профессор. Я пытался скрыть улыбку.

— Да нет, я вполне серьезно. Ну а где ваш вкладыш к диплому с экзаменационными отметками по предметам? Вы его тоже не взяли с собою?

— Позвольте, с какой стати я буду брать с собой какие-то вкладыши? Я доктор наук, профессор и известный в своей специальности ученый. Вы что, сомневаетесь в моей базовой квалификации?

— Ну что вы, — попытался успокоить ее Гавриил Абрамович, — я нисколько не хочу вас обидеть. Но и вы должны меня правильно понять: у нас передовой институт ортопедии и травматологии, перед которым стоят невероятно сложные и глобальные задачи, и мы не можем не оправдать возлагаемое на нас доверие. Поэтому я как директор института должен быть до конца уверен в своих кадрах, в том числе и в уровне их базовой подготовки, — многозначительно сказал он и продолжил: — А вот вы, коллега, несколько несерьезно отнеслись к поступлению на работу в такое учреждение. Не взять с собою школьного аттестата и вкладыша в диплом?! Ну я не знаю!.. — и через мгновение: — Так что извините, уважаемая Татьяна Петровна, но я вынужден по формальным причинам отказать вам в занятии искомой должности, — и, предчувствуя ее возможную «липкую» попытку продолжить разговор, сказал металлическим тоном: — А сейчас я просил бы вас дать мне возможность попасть в операционную, где, скорее всего, меня уже заждались. Пойдемте, Анатолий Григорьевич, — пригласил он меня и, решительно встав из-за стола, направился на выход из кабинета.

— Ну Гавриил Абрамович, — сказала она жалобно, беря его за рукав халата, — ну неужели такая срочная операция, что вы не можете задержаться еще на минуту? Могут же, наверное, ваши помощники начать ее без вас?

— Да вы что? Я ведь планирую сделать остеотомию компактной кости без повреждения ее трабекулярной структуры!

— А что, такое возможно? — на мгновение задумавшись, спросила профессор-морфолог.

— А вы полагали, я лукавил, говоря о наших ведущих позициях в науке? Да, теперь это стало возможным. Мы достигли уже именно такого технологического уровня! Всего хорошего. — И он удалился вместе со мною из кабинета, оставив там ленинградскую гостью в полном недоумении.

Нужно сказать, Гавриил Абрамович действительно у многих поступающих на работу, особенно в научную часть, интересовался экзаменационными оценками из дипломного вкладыша. В те годы, в отличие от нынешних, оценки на экзаменах в вузах весьма объективно отражали уровень знаний студента по предмету. Тот самый базовый уровень, упомянутый ленинградским профессором. Низкие отметки по профильному для научного работника предмету давали шефу повод сомневаться в его действительной заинтересованности заниматься наукой после приема на работу.

Да, штаты росли. Все больше врачей участвовало в курсах усовершенствования на базе клиник института. Немалую часть из них составили доктора из травмотделений Кургана и Курганской области. Нужно было организовывать в масштабе области преемственность в работе института и других профильных служб, обеспечивая методологическое шефство над ними. В этой связи по инициативе Илизарова принимается решение о выделении из областного хирургического общества самостоятельного общества ортопедов-травматологов. С учетом растущего числа сотрудников института травматологов в составе хирургического общества стало едва ли не больше, чем непосредственно общих хирургов. Мышь, как звучит известная сентенция, родила слона.

Первое организационное заседание Курганского областного научного общества травматологов-ортопедов состоялось в декабре 1970 года под председательством д. м. н. А. Д. Ли. На заседании было избрано правление общества, а также его секретариат и другие рабочие органы. Председателем общества стал, естественно, д. м. н. Г. А. Илизаров, в составе его структур знакомые все лица: к. м. н. Л. И. Шпаер, к. м. н. В. Д. Макушин, Л. А. Попона, А. А. Девятов, В. И. Грачева и автор этих строк. Вплоть до ухода из института я был заместителем председателя правления. Ученым секретарем его стал Вадим Макушин, который наряду с другими членами правления приложил большие организационные усилия к обеспечению высокого научного уровня заседаний.

Проводившиеся регулярно заседания подготавливались продуманно и тщательно. Тематика их касалась наиболее актуальных практических и теоретических проблем и вопросов чрескостного остеосинтеза. Материалы к обществу готовились типографским способом, с подборкой клинических иллюстраций, схем и компоновок аппарата. Надо представлять, что для того времени подобная работа в условиях ограниченной материально-технической базы была достаточно серьезным мероприятием и требовала больших организационных усилий и временных затрат. Каждый выпуск материалов заседаний общества представлял собой своеобразное методическое руководство по какому-либо конкретному разрабатываемому вопросу.

Тогда же, в 1970 году началось наконец строительство нового корпуса института, а точнее, комплекса корпусов — клинического, экспериментально-лабораторного, вивария, котельной, пищеблока и других подсобных служб. Опишу ряд моментов, связанных с их строительством.

Комплекс был заложен в поселке Рябково, недалеко от второй горбольницы. Строительство его началось и велось, как я говорил, ударными темпами. Стройка была объявлена комсомольской, что означало участие в ней коллективов молодежи из различных организаций города, включая, естественно, и наш филиал. Мне довелось несколько раз «авралить» на этом объекте. И делал я это, признаюсь честно, с внутренним подъемом и воодушевлением, как, вероятно, и большинство моих коллег. С этими комсомольскими субботниками связан один достаточно комичный эпизод.

Как раз в ту пору у нас лечился Д. Д. Шостакович. В этой связи в Курган приехал Ростропович, привезя с собою музыкантов Свердловской филармонии. В ходе визита маэстро решил приобщить их к общестроительному пафосу. Гавриил Абрамович, узнав об этом, организовал после выступления импровизированный субботник с гастролерами и прессой в первых рядах. Шеф стал показывать гостям строящуюся коробку здания. А дело было поздней осенью, когда в северном Кургане смеркается довольно рано. Тем не менее в сумерках Илизаров шустро вел их по будущим операционным, перевязочным, лабораториям... Экскурсия во главе с Ростроповичем еле за ним поспевала. И вдруг, переходя к очередному помещению под одну из предполагаемых и «безумно интересных» для гостей служб, сам «экскурсовод» куда-то исчез. Словно провалился, так это внезапно произошло. В поисках его гости замешкались — ведь здание было еще далеко не завершено, некоторых стен, лестничных пролетов и перекрытий недоставало. Но вскоре все услышали знакомый голос за спинами. Обернувшись, увидели Илизарова, перепачканного в какой-то рыжей пыли, идущим по лестнице с нижнего этажа. На недоуменный вопрос, как он там оказался, тот ответил, что второпях не увидел отсутствия фрагмента пола на своем пути и упал на этаж ниже! По счастливому стечению обстоятельств он угодил в большую кучу керамзита, насыпанную под проемом перекрытия, и даже не ушибся. Только испачкался изрядно. И тут же, как ни в чем не бывало, предложил продолжить осмотр. Гости тактично отказались, сославшись на позднее время и сумерки. Еще один пример его поведенческой рассеянности. Хорошо, что все тогда благополучно закончилось.

Однако шеф и до и после этого инцидента был не только активным участником субботников, но и пристально курировал стройку в целом. Насколько же радел за свое дело и откуда брал неисчерпаемую энергию этот тогда уже немолодой человек? Но именно таким он и был. Успевал везде. Хватку имел, по определению одного из минздравовских чиновников, «бульдожью». Он жил и «горел» своим детищем.

И вот здание практически готово, в нем идут последние ремонтно-монтажные работы и начато оснащение медицинским оборудованием. Еженедельно проводятся совместные с администрацией города и строителями планерки, на которых рассматривается ход работ. Гавриил Абрамович принимает в них самое активное участие. Настолько активное, что остальные участвующие стороны зачастую стонут. Он постоянно находит на стройке недоделки и огрехи, которые, по его мнению, в обязательном и срочном порядке надлежит исправить и устранить. Ему не нравятся отделочные материалы, сантехника, он настаивает на изменении колера помещений и т. д. и т. п. На одной из выездных планерок с участием предгорисполкома Махнева шеф, распалившись и «заведя» всех остальных, почти бегом перемещается по этажам и помещениям корпуса, показывая и доказывая свои претензии. Комиссия еле успевает за ним и почти не в состоянии ему противоречить. Наконец, поднявшись на последний, четвертый этаж и дождавшись остальных, он говорит о том, что еще очень много недоделок осталось на чердаке, и предлагает всем забраться туда. Сам он, естественно, уже несколько раз успел там побывать и говорит вовсе не понаслышке.

Махнев, отказываясь лезть на чердак, резонно и вполне логично возражает, что для решения вопроса достаточно отправить туда прораба стройки с начальником участка. Пусть разберутся и устранят недостатки. Тут Илизаров взрывается:

— Я, значит, заслуженный врач РСФСР, доктор медицинских наук, известный в стране ученый, могу себе позволить забраться на чердак, чтобы проконтролировать ваших строителей, а вы, видите ли, не в состоянии сделать то же самое?!

Махнев сначала в сердцах пытается убедить его в неправоте. Ну действительно, с какой бы стати предгорисполкома лазил по всем строящимся в городе чердакам? Затем, видя неэффективность доводов, он вдруг обращается к прорабу и говорит:

— А вас я попрошу принести мне дощечку и веревку. На веревке я повешусь в проеме этого чердака, а на дощечке предварительно напишу: «В моей смерти прошу винить заслуженного врача РСФСР, доктора медицинских наук, известного в стране ученого...»

От неожиданности все рассмеялись. Обстановка разрядилась, комиссия уехала, отдав необходимые ц. у. Подготовка корпуса к пуску продолжилась.

А что же Учитель? Он по-прежнему с упорством локомотива продолжает путь к организации самостоятельного научно-исследовательского института. И на это у него есть веские аргументы. Я их уже не раз называл, поэтому телеграфно: высочайшие уровень, комплексность и широта экспериментально и клинически исследуемых проблем; поток нарабатываемой и публикуемой в печати научной информации филиала, порою превышающий в количественном и качественном отношении таковой у некоторых НИИТО страны; подготовленные кадры как рядового состава, так и «топ-менеджмента» научной работы. Рамки организационной формы работы в виде филиала очевидно сдерживают научно-технический потенциал коллектива и ограничивают перспективы дальнейшего развития.

Учащаются поездки шефа в Москву и Ленинград. ЦК КПСС, Министерство здравоохранения СССР и РСФСР, Минмедпром, Минтруда, Минфин, Совмин обоих уровней, Ленинградский НИИТО, Комитет по науке и технике — вот отнюдь не полный список учреждений, которые ему приходится посещать. А там, как вы помните, далеко не все ждут его с распростертыми объятиями. В большинстве комитетов и ведомств нужно доказывать, доказывать и еще раз доказывать свою позицию. Вроде бы есть понимание высших уровней власти, вроде бы никто официально не возражает, но «под ковром»....

Во многих поездках шефа участвуем я и другие сотрудники. Мы выполняем те или иные его поручения, проводим технические встречи, даем пояснительную информацию. В одной из таких поездок в нашем номере, предварительно позвонив, появился известный в стране ортопед, один из тех самых ЦИТОвских «друзей». У него оказался к шефу довольно деликатный разговор, свидетелем которого я стал. К тому времени Илизаров посвящал меня во многие свои «святая святых», доверяя в большей части профессиональных вопросов.

Чтобы не выглядеть негостеприимными, мы быстро организовали импровизированный фуршет из фруктов, колбасы для завтрака и хорошего коньяка, бутылку-другую которого обычно брали с собой в поездку. Принес с собою коньяк и наш московский гость.

Из первых его фраз стало ясно, что цель визита парламентерская. В то время в Комитете по Ленинским и Государственным премиям шел прием документов на соискание Государственной премии. В области науки и техники на премию была выдвинута работа группы ученых-ортопедов по новаторским методам лечения патологии костей. Костяк группы составили первые лица ЦИТО, а в качестве новшества фигурировала ультразвуковая резка и сварка костей. Одно время вокруг этой «суперпередовой» технологии было немало шума в специальной и еще больше — в периодической печати, однако что-то в ней было недоработано (или, может быть, приукрашены заявленные результаты), и на практике она, что называется, «не шла». И сегодня, кстати, не идет.

Понимая некую «притянутость» клинической эффективности выдвигаемой идеи и желая придать большую весомость коллективной заявке, группа соискателей предлагала Гавриилу Абрамовичу войти в свой состав. Это, без сомнения, существенно, если не принципиально повысило бы ее шансы на получение премии.

К концу разговора, который я передаю сжато, а на самом деле длившегося несколько часов, были опустошены имевшиеся коньячные емкости. Однако в связи с высокой внутренней энергией переговоров никто не был даже едва заметно пьян. Задумавшись буквально на мгновение над сделанным предложением, Илизаров ответил, что очень признателен за выказанное доверие, однако участвовать в этом мероприятии не будет.

— Насколько я понял, у вас и так достаточно оснований претендовать на премию. Предлагайте, если есть что предложить. А я буду работать в избранном направлении, — такими словами закончил он свою речь.

В ответ москвич не без раздражения заметил, что Гавриил Абрамович еще не раз пожалеет об этом отказе и что другой такой случай ему вряд ли представится.

— А это мы посмотрим, Константин Михайлович, — с улыбкой ответил Илизаров.

— Ну, тогда продолжай пахать, Гавриил, — попрощался гость.

Уже умудренному некоторым опытом научно-политической борьбы, мне тем не менее было не понятно, почему же шеф отказался от такого очевидно привлекательного предложения. В то время еще директор филиала и не профессор даже, он сознательно, на мой взгляд, упускал реальную возможность повысить свой статус. Я спросил его об этом. Он ответил, что не желает иметь с этими людьми ничего общего в науке и верит, что достойную оценку своего труда он еще получит. И, как известно, через несколько лет такую оценку он получил, став лауреатом Ленинской, самой высокой государственной премии советских времен, о чем я позже еще скажу несколько слов. Почему он был так уверен? Потому, очевидно, что это был Илизаров, и его вера в правоту идеи и своего дела была по-хорошему фанатичной и непоколебимой.

Несмотря на многочисленные поездки и встречи, вопрос с реформированием ленинградского филиала в самостоятельный курганский институт буксовал. Если быть объективным, то следует признать некоторую избыточность притязаний шефа на сроки решения этого вопроса. Он слишком спешил, слишком скоро хотел увидеть свое детище в окончательном виде. Тем, кто изнутри знал всю подоплеку развития событий, причины этой его спешки были ясны и очевидны. К тому моменту шел уже девятнадцатый год применения аппарата, а значит, и существования метода. Гавриил Абрамович с первого дня был убежден в необходимости скорейшего и повсеместного внедрения своего детища. И вот уже девятнадцать лет надежд и ожиданий, девятнадцать лет непрекращающихся «боев», доказательств, объяснений, убеждений и опровержений. Но чиновник, клерк, перекладывающий тысячи бумаг, не может вникнуть в суть каждого из рассматриваемых дел и понять связанные с ним эмоции людей. Бюрократический механизм очень тяжел на подъем. А когда предстоит столь крупное решение, когда в нем задействовано столько инстанций, только наличие «твердой руки» из высших эшелонов власти может стать залогом скорейшей реализации поставленной задачи.

Примерно так, думается, рассуждал Гавриил Абрамович в ту пору. И взялся осуществить очень непростой, но, пожалуй, наиболее результативный стратегический ход в достижении своей цели. По различным каналам он инициировал встречу с членом Политбюро ЦК КПСС Александром Николаевичем Шелепиным. Тем, кто помнит социалистическое время, не стоит пояснять, что представляло собою Политбюро и сколь влиятельны были его члены. Для остальных скажу, что это были советские «небожители», поскольку именно Политбюро, а не декларативный Верховный Совет СССР и даже не лично Генеральный секретарь ЦК КПСС реально правило страной. В его состав входило 15 наиболее авторитетных фигур ЦК, в том числе Генсек. Каждый из них курировал тот или иной сектор или отрасль жизни страны. Критически важные внешне- и внутриполитические вопросы решались коллегиально на заседаниях. Вопросы меньшей значимости каждый из его членов решал в масштабе своей «вотчины» от имени Политбюро. Его слово в таких случаях было окончательным, подлежащим беспрекословному исполнению. Мнение члена Политбюро по тому или иному вопросу, высказанное в пределах его компетенции, не имел права двояко трактовать даже профильный министр СССР. Таков был неписаный, но непреложный порядок. Этим и решил воспользоваться шеф для ускорения решения вопроса по институту.

Подготовку столь сановной встречи он провел по всем возможным для себя каналам. Привел в действие все имеющиеся довольно обширные к тому времени связи. Главными «ходоками» в ЦК стали конечно же его именитые пациенты, близкие им или хорошо знакомые влиятельные личности. Очень большую роль в этом процессе сыграла упоминавшаяся председатель Комитета советских женщин Ирина Левченко. Эта влиятельная, очень порядочная и принципиальная женщина была лично знакома с Шелепиным, курировавшим тогда среди прочих вопросов и медицину. К тому же она была вхожа и в Совмин, и в аппарат ЦК КПСС и там провела тоже весьма ощутимую подготовку. Участвовали в этом подготовительном процессе и многие другие знакомые Гавриила Абрамовича, каждый внося свою лепту в приближение встречи. И вот, наконец, назначен день совещания у Шелепина.

Доклад для совещания к этому сроку был уже практически готов. В столицу с Гавриилом Абрамовичем полетели Василий Ледяев и я. Уже будучи в Москве мы решили, что на такое высокое собрание шефу необходимо приобрести особенно приличный и подобающий случаю костюм. С этим вопросом он обратился в спецотдел ГУМа. О походе туда скажу отдельно, так как и эта история с костюмом не лишена доли иронии.

Заседание состоялось в конференц-зале главного корпуса ВЦСПС, одного из секторов общественной жизни страны, также подшефного Шелепину. На заседании присутствовали руководители и представители самых различных инстанций, имеющих отношение к рассматриваемой проблеме. Здесь были директор Ленинградского НИИТО, замдиректора ЦИТО по клинической работе (директор, главный, кстати, из «московских друзей», прознав о совещании, «оказался» на больничном с сердечным приступом), первый замминистра медицинской промышленности СССР, министр здравоохранения РСФСР и замминистра здравоохранения СССР, замредактора журнала «Ортопедия, травматология и протезирование» (редактор, академик Корж тоже «внезапно» заболел), редактор «Медицинской газеты» и журналисты нескольких центральных газет. В президиуме сидел один Шелепин. Невысокого роста, простоватой внешности, подвижный и очень рассудительный, он ничем не напоминал вельможу и партийного бонзу. Однако по ходу заседания я хорошо убедился в силе его влиятельности.

Поприветствовав и представив большинство собравшихся, он озвучил главную цель совещания — рассмотрение вопроса о целесообразности организации на базе филиала ЛНИИТО в Кургане самостоятельного научно-исследовательского института травматологии и ортопедии. Затем предоставил слово Гавриилу Абрамовичу. Тот сделал 20-минутное сообщение, суть которого я не буду излагать по причине ее очевидности. Затем Шелепин стал персонально поднимать с мест чиновников и иных участников собрания и задавать им вопросы. Судя по вопросам, а также по его репликам и комментариям, всем вскоре стало очевидно, что он прекрасно осведомлен об основных деталях рассматриваемой проблемы и главное, что решение по ней, вероятнее всего, уже есть. Но до этого он, видимо, хотел еще выяснить отношение к проблеме приглашенных чиновников и высказать по этому поводу свое мнение.

В частности, подняв заместителя министра Минмедпрома, стал выяснять, почему до сих пор аппарат Илизарова не выпускается на предприятиях профильного министерства. При этом он высказал предположение, что таким путем можно без труда обеспечить растущие потребности отечественных хирургов и к тому же серьезно пополнить валютные запасы отрасли, продавая аппарат за рубеж. Тот в ответ сослался на специфику марки стали, необходимой для аппарата, что ее-де очень трудно найти в необходимых количествах. На что Шелепин заметил, что накануне поинтересовался в Министерстве тяжелой промышленности и металлургии объемами производства требуемой марки стали и выяснил, что отечественная металлургическая промышленность производит ее сотнями тысяч тонн в год. Чиновник Минмедпрома не нашелся что ответить и, обескураженный, сел на место.

Затем Александр Николаевич обратился к замредактора нашего профессионального журнала, с неудовольствием отметив отсутствие «вельможи редактора». Спросил, почему так долго не публикуются статьи сотрудников Курганского филиала, нет ли в этом какой-то предвзятости редакции. Отвечавший сослался на очень большой редакционный портфель и ограниченные технические возможности издательства. В ответ Шелепин посоветовал редакции своевременно обращаться в ответственные за развитие специальной периодической печати ведомства, а не ограничивать своей пассивностью прогресс отечественной науки. И рекомендовал непременно передать эти слова редактору журнала лично.

Затем поинтересовался у директора ЛНИИИТО профессора Балакиной ее видением перспектив создания в Кургане института и его полезности для здравоохранения республики и страны в целом. Услышав более чем положительный прогноз, он поинтересовался, почему же тогда головной институт и его руководство так долго бездействовали в продвижении метода Илизарова в повсеместную практику работы. И подчеркнул, что после этой встречи положение дел должно коренным образом измениться.

И так он опросил и дал свои рекомендации и резюме практически всем приглашенным. Я впервые присутствовал тогда на совещании такого уровня и хорошо запомнил, какое впечатление произвела на меня властность этого человека. При внешней простоте он совершенно спокойно, не повышая голос ни на полтона, расставлял точки над «i» в действиях министров и других высокопоставленных чиновников, а те молча принимали это, смущаясь и не пытаясь возражать.

В перерыве он пригласил Гавриила Абрамовича и меня к себе в кабинет, угостил нас чаем. Поинтересовавшись, курим ли мы, предложил закурить и вынул из кармана пиджака пачку... сигарет «Новость», недорогих, советского производства. Увидев мое откровенное удивление, он улыбнулся и, открыв ящик стола, полный различных импортных сигарет, предложил также их на выбор. Сам же закурил «Новость», сославшись на давнишнюю к ним привычку. При этом никакой позы или намека на превосходство я в его поведении не заметил.

После перерыва он зачитал подготовленную, очевидно, заранее резолюцию по рассматриваемому вопросу. В ней звучали слова о том, что по решению Политбюро ЦК КПСС в Кургане будет организован научно-исследовательский институт травматологии и ортопедии первой категории, для чего должна быть проведена соответствующая подготовительная работа на уровне заинтересованных министерств и ведомств. Срок исполнения решения — шесть месяцев. Под этот проект выделены колоссальные по тем временам средства — 18 миллионов рублей. Курировать реализацию проекта поручено лично министру здравоохранения РСФСР Трофимову. При возникновении каких-либо сложных вопросов Шелепин выразил готовность принять участие в их обсуждении, для чего Гавриилу Абрамовичу предоставлялась прямая связь с его секретариатом. Такого исхода заседания не ожидал даже сам Илизаров...

Для разрядки вернусь, как обещал, чуть назад, в день накануне описанного совещания. Гавриила Абрамовича по звонку из секретариата Шелепина пригласили в спецотдел Центрального универмага для приобретения достойного высокого собрания костюма. За покупкой мы пошли все вместе.

Какими-то коридорами универмага нас провели в просторную комнату, обставленную дорогой и удобной мебелью. Никакой одежды там не было, но вышедшая к нам заведующая спецотделом, поинтересовавшись целью визита и размером одежды шефа, отдала распоряжения сотрудникам принести имеющиеся варианты. И примерка с участием Илизарова в главной роли началась. Поначалу были вынесены два костюма импортного, естественно, производства. Померив их, ГАИ остался недоволен в одном случае цветом, в другом — ростом изделия. Следующие два костюма постигла та же участь, что-то в них его опять не устроило, включая в одном случае цвет подклада. При этом по ходу примерки Вася Ледяев для оценки качества материала брал брюки из каждого комплекта и сильно сжимал в кулаке низ одной из штанин. Затем отпускал и наблюдал полученный эффект — расправился материал или остались складки. Персонал смотрел на его действия, не скрывая недоумения.

Но примерка продолжалась. Один из нескольких вновь вынесенных костюмов приглянулся Илизарову. Примерив его, он попросил сделать то же самое сначала меня, чтобы оценить костюм на мужчине «примерно одинаковой с ним комплекции». Осмотрев критически «манекенщика», он сказал, что сидит костюм неплохо, но коротковат, в связи с чем попросил примерить костюм Василия Ледяева, так как тот хоть и был полнее шефа, зато одного с ним роста.

— Да, рост подходящий. А нет ли у вас еще костюмов? — спросил он у завотделом.

Та, уже заметно нервничая, извинившись тем не менее (выучка все-таки сказывалась), ответила, что костюмов его размера больше нет.

— Жаль... Ну тогда давайте я еще раз сам померяю его, — совершенно серьезно сказал он. Вася Ледяев тем временем уже проверил качество материала и приглянувшегося костюма...

В общем, не знаю, как персонал спецотдела все это выдержал, но, перебрав около десятка костюмов, один из них мы все-таки купили. Хохмил ли тогда Гавриил Абрамович или действовал на полном серьезе, я не стал у него выяснять, но с нарядами к ответственным в жизни совещаниям у шефа получился прямо- таки бразильский сериал.

Итак, столь позитивного исхода встречи с Шелепиным не ожидал даже Гавриил Абрамович. И он и все мы вместе вновь были приятно обрадованы давно ожидавшимся решением. Еще раз отмечу хронологическую компрессию темпов развития службы. Если на организацию проблемной лаборатории Учителю потребовалось десять лет, на филиал ЛНИИТО — четыре года, то на создание самостоятельного института (причем первой категории) — только три. Масштаб задач возрастал, а их решение ускорялось во времени. Это было проявлением еще одного феномена личности Учителя. По мере роста и развития своего детища, глобализации встающих проблем и задач он прибавлял требовательности к себе и подчиненным, становился еще жестче в действиях и поступках. Неукоснительно и беспощадно пресекая в сотрудниках недобросовестность и саботаж в отношении к служебным обязанностям, он достигал таким образом нужного темпа и качества работы коллектива. С ним было трудно, иногда запредельно, но одновременно бесконечно и захватывающе интересно. Это как затяжное планирование на ДОСААФовском ЯК-18. Непередаваемые ощущения...

При столь интенсивных условиях труда шеф не забывал и о вполне прозаической стороне жизни своих подчиненных. Имеются в виду условия их быта и отдыха. Одним из первых среди руководителей лечебных учреждений Кургана он добился выделения служебных автобусов для сотрудников, большинство из которых проживали в городе, довольно далеко от поселка Рябково. Также первым, еще в бытность филиала, построил ведомственное жилье — многоквартирный пятиэтажный дом в поселке поблизости от клиники. «Топ-менеджменту» службы, то есть когорте первых он «выбивал» в облисполкоме улучшенное жилье. В дальнейшем, после организации института по его инициативе будут построены еще три ведомственных дома, где смогут проживать семьи большинства работников учреждения. Кстати, не забывал он и о «средствах передвижения» своих учеников. Первые только начавшие тогда производиться «Запорожцы — ЗАЗ 968М» ряд руководителей отделов института приобрели также благодаря ходатайству шефа.

Даже в мелких вопросах он не упускал случая чем-то нас порадовать. Однажды мы с Гавриилом Абрамовичем были на приеме у Председателя Совета Министров РСФСР Соломенцева по вопросам оснащения института дополнительно требовавшимся оборудованием. Обсудив проблему в целом и положительно решив главные ее аспекты, Соломенцев, заканчивая встречу, спросил Илизарова, есть ли у того еще какие-нибудь вопросы.

— Да, есть, — ответил тот неожиданно и продолжил: — Сейчас в Москве проходит чемпионат мира по хоккею, а мой коллега Анатолий Григорьевич большой его любитель и болельщик. Не могли бы вы устроить ему билеты на пару матчей нашей сборной?

Я немного опешил. Действительно, в то время меня и многих моих коллег живо интересовал хоккей, и на чемпионате мира, естественно, хотелось побывать каждому. Однако я и подумать не мог, что шеф со столь высокопоставленным чиновником будет говорить о совершенно не относящихся к делу мелочах. А он успевал думать и о них. Соломенцев, между прочим, тогда распорядился, чтобы мне выдали входной билет на дипломатическую трибуну.

После знаменательного совещания в ВЦСПС события изменили свою тональную окраску. Все стало двигаться более плавно и ритмично: и завершение строительства, и запуск первой очереди нового здания для филиала, и согласования между различными инстанциями, и принятие промежуточных решений, и выход необходимых постановлений. Еще бы, ведь резолюция Шелепина с решением об организации института и оказании необходимого содействия в этом вопросе была распространена во все соответствующие службы, учреждения и инстанции, И, наконец, через три или четыре месяца после совещания, в декабре 1971 года вышло Постановление Совмина РСФСР о преобразовании филиала ЛНИИТО в Курганский научно-исследовательский институт экспериментальной и клинической ортопедии и травматологии (КНИИЭКОТ). Директором был назначен доктор медицинских наук Г. А. Илизаров.

Это событие было отмечено с помпой в хорошем смысле этого слова. На торжество были приглашены высокие партийные чиновники, руководство города и области, директора ряда НИИТО, известные люди, поддерживающие добрые отношения с Илизаровым. Тот выглядел если не счастливым (таким я его практически не помню, он умел четко контролировать свои эмоции даже в подобных ситуациях), то уж более чем довольным. Состоялось торжественное собрание, был и проведены показательные обходы и конечно же банкет.

На формирование института были выделены, как упоминалось, весьма солидные средства. При этом большое внимание уделено созданию его материальной базы, подготовке научных кадров и разработке новых оригинальных методик лечения ортопедических и травматологических больных. Планировалась интенсификация клинико-экспериментальных и теоретических исследований, для чего предполагалось развертывание электронно-микроскопических, гисто- и биохимических, морфометрических, радиоизотопных и некоторых других лабораторий. Намечено и затем осуществлено строительство морфологического корпуса для этих служб, а также двух вивариев на 150 собак. Вскоре после организации института была введена в эксплуатацию вторая очередь клинического корпуса, в результате вместимость стационара достигла почти 300 коек. Институт стал тогда одним из крупнейших в стране. Было сформировано 7 клинических отделов. Серьезно расширились штаты сотрудников служб. По штатному расписанию при создании института было 367 врачебных ставок, из них 60 — ставки научных сотрудников.

Тут бы шефу немного расслабиться самому и дать передохнуть своим замам и коллективу в целом... Куда там. Работа продолжала оставаться очень и очень напряженной. Возросли оперативные нагрузки на ведущих хирургов, увеличилось число консультируемых больных, нисколько не снижался темп исследовательской работы. Напротив, преобразования в связи с переходом учреждения на новую организационную ступень — укрепление и дооснащение экспериментального отдела, наращивание коечного фонда и профилей стационаров, усиление штатов — при сохраняющейся высокой требовательности руководства к работе обусловили существенный рост научно-теоретической продукции. Начиная с 1970 года ежегодно стали выходить сначала по одной-две кандидатские работы в год, а с 1976 года — по пять-семь и более. Институт превращался постепенно в настоящую кузницу ученых.

Наряду с диссертационными исследованиями сотрудниками выпускались многочисленные методические рекомендации по проведению вновь и вновь разрабатываемых методик. Количество последних росло как снежный ком, демонстрируя широчайшие лечебные возможности метода. Применение аппарата распространялось на все новые анатомические области и все новые виды травм и заболеваний опорно-двигательной системы. Пропорционально росло количество изобретений. В последующем шеф впервые среди медиков будет удостоен звания «Заслуженный изобретатель СССР».

Важным организационным новшеством работы института стала разработка и внедрение в практику амбулаторно-поликлинической формы реабилитации пациентов. Как отмечалось, мысли о таком варианте ведения больных до выздоровления давно занимали Илизарова, а затем и ведущих его помощников. Постепенно шло формирование представлений о порядке и особенностях такой работы, о необходимости четкой преемственности в работе с поликлиниками и многих других вопросах. На базе поликлиники института, призванной, главным образом, вести первичный консультативный прием и контрольные осмотры больных по завершении лечения, был организован амбулаторно-поликлинический отдел со стационаром кратковременного пребывания. Возглавил его Владимир Шевцов. Принципиальной новацией стало осуществление хирургической помощи в амбулаторных условиях (в отдельных случаях — с суточным пребыванием) по строго определенным показаниям.

Для своего времени это была чрезвычайно прогрессивная форма организации лечебного процесса. Она позволяла больным со строго очерченным спектром ортопедотравматологических проблем лечиться с применением чрескостного остеосинтеза амбулаторно, без пребывания в стационаре. В число показаний входили в первую очередь закрытые свежие и несросшиеся переломы и ложные суставы длинных костей, при которых операция, как упоминалось, была минимально травматичной и мало рискованной. Также лечились здесь пациенты с косолапостью и другими деформациями стоп, не требующими обширных операций, с контрактурами суставов, подлежащими постепенному устранению в аппарате, и рядом других нозологических форм. После выписки из отделения больные по своему усмотрению, но согласовав решение с лечащим врачом, либо уезжали с рекомендациями долечиваться по месту жительства, либо временно находили жилье в Кургане и продолжали лечение под наблюдением специалистов отделения.

Такой подход к лечебному процессу позволил существенно повысить число пролечиваемых пациентов, ранее годами давших очереди в стационар. Об экономическом эффекте инновации можно составить представление только по соотношению стоимости дня стационарного и амбулаторного лечения одного и того же пациента. Известно, что оно для развитых стран Европы, например, превышает 180:1. Благодаря названным преимуществам амбулаторно-поликлиническая форма хирургической помощи пациентам была высоко оценена на уровне Министерства здравоохранения СССР и рекомендована к повсеместному внедрению в практику медучреждений страны.

Интересно, что еще при зачаточном состоянии амбулаторной помощи института, а уж тем более с запуском ее на полную мощность существенно изменился колорит курганской публики. Объяснение простое: все гостиницы города и весь частный сектор в поселке Рябково оккупировали иногородние больные с аппаратами на руках и ногах. Их в Кургане можно было видеть повсюду — в магазинах, в транспорте, в кинотеатрах, просто среди прохожих. Гостиничное хозяйство не справлялось с растущими потребностями в своих услугах. Существенно увеличилось потребление продуктов питания и товаров первой необходимости. А уж как довольны были рябковские домовладельцы внедрением этой новой организационной формы лечения. Ведь в их частных домах, в одной или двух комнатах квартировали по два-три, а то и больше пациентов. И каждый платил за это пусть небольшие, но в совокупности вполне ощутимые для хозяев деньги. В последующем при институте был построен пансионат для такого рода больных и острота проблемы несколько снизилась.

С ростом числа публикаций все более очевидной становилась необходимость развития собственной издательской базы института. Этому вопросу шеф также уделял большое внимание. Благодаря коллективным усилиям под его руководством в ноябре 1972 года в издательстве «Советское Зауралье» г. Кургана вышел в свет первый выпуск сборника научных работ КНИИЭКОТа «Чрескостный компрессионный и дистракционный остеосинтез в травматологии и ортопедии». В сборнике излагался опыт коллективного труда сотрудников недавно созданного института. Над этим первым и, естественно, очень важным для шефа и всех нас научным опусом пришлось основательно потрудиться, особенно его редколлегии. Будучи с Анатолием Девятовым заместителями главного редактора сборника, мы особенно много сил и времени уделили его научному дизайну, окончательной доработке и доведению в печать. В дальнейшем выпуск таких сборников стал регулярным, они выходили приличными тиражами и распространялись через сеть магазинов и отделов медицинской книги.

Своеобразным этапным подведением итогов деятельности руководимого Учителем коллектива курганского института стала Всесоюзная научно-практическая конференция «Теоретические и практические аспекты чрескостного компрессионного и дистракционного остеосинтеза», проведенная в июне 1976 года. Это было, пожалуй, первое на таком уровне и столь солидно организованное научное мероприятие, в работе которого приняли участие врачи всего Советского Союза, а также многие иностранные гости. Заседание первого дня открыл Гавриил Абрамович программным двухчасовым докладом