Анатолий Григорьевич Каплунов неизвестный илизаров: штрихи к портрету записки очевидца книга
| Вид материала | Книга |
- Штрихи к портрету, 3803.79kb.
- Майн, Рид. Соб сочинений в 6-ти томах, т Бунин, 4890.78kb.
- Александр Блок. Штрихи к творческому портрету. «Незнакомка» в художественном пространстве, 101.19kb.
- "Фет и Тютчев: Штрихи к двойному портрету". Сценарий литературной гостиной, 113.04kb.
- Константин штрихи к портрету, 571.04kb.
- Штрихи к портрету красотки Тур 25. 08. – 08. 09. 2007, 324.35kb.
- Е. В. Жижко российская трудовая этика, 222.38kb.
- Глобальная персона аурелио печчеи: штрихи к портрету, 103.55kb.
- Штрихи к литературному портрету, 295.51kb.
- Александр колчак неизвестные штрихи к портрету, 154.62kb.
Но в те годы сроки лечения и возврата пациентов к обычной жизни, в том числе в самых непростых случаях, были и впрямь замечательными. Все больше информации об этом поступало в специальную и популярную печать. Интерес к методу продолжал расти и среди пациентов, и в кругу коллег. На базе лаборатории продолжали работу курсы стажировки врачей. Был основательно подкреплен полученными экспериментальными сведениями теоретический базис стажировки. В связи с расширением клиник и интенсификацией оперативной работы появилась возможность активнее привлекать стажеров к наблюдению и участию в операциях. Ну и конечно же клинические разборы, утренние пятиминутки, обходы позволяли увидеть и понять многие важные детали разрабатываемого метода. Надо сказать, что в первые несколько лет существования курсов приезжавшие стажеры были инициативно-заинтересованными в получении необходимого для успешной работы багажа знаний. Это были в большинстве своем люди с немалым уже стажем работы, чаще заведующие отделениями и сотрудники кафедр. Полученные сведения и навыки за сравнительно короткий — от трех недель до полутора месяцев — цикл подготовки они реализовывали обдуманно, рационально, берясь поначалу за несложные случаи со сравнительно простой методикой остеосинтеза. Более того, многие из них приезжали в Курган неоднократно, узнавая все новые нюансы уже известных приемов и знакомясь с вновь разрабатываемыми тактико-техническими решениями. И так постепенно, взвешенно, шаг за шагом они внедряли чрескостный остеосинтез в практику своих стационаров. Такой подход обеспечивал достижение именно тех успехов, которые метод потенциально позволяет получать при квалифицированном применении.
Однако позже, когда в здравоохранении (как, впрочем, и в стране в целом) стали очевидны застой и слабо скрываемый нигилизм, в растущем числе обучавшихся стажеров появилось немало начинающих докторов, а также и более опытных хирургов, присланных на курсы по разнарядке, для «галочки», то есть для формального подтверждения квалификационной категории. (Не секрет, что как тогда, так, к сожалению, и сегодня получение более высокой или подтверждение имеющейся квалификации было и остается формальной процедурой, ничего общего не имеющей с действительной проверкой уровня профессиональной подготовки.) Эта категория обучавшихся, получив после окончания курсов искомую квалификационную категорию, либо вообще не применяла аппарат в своей работе, либо, что еще хуже, применяла его от случая к случаю, безосновательно берясь за лечение широкого спектра заболеваний и получая в результате негативные исходы. При этом, не анализируя причины неудач, они разочаровывались в методе сами и давали негативную почву для суждения о нем коллегам и пациентам. Справедливости ради нужно признать, что этому способствовал недостаток методической литературы по применению аппарата и чрескостного остеосинтеза в целом, а также долгие годы отсутствия всеобъемлющего руководства по этому вопросу. О его написании я упоминал и еще скажу позже, но тогда педагогический процесс очевидно «хромал» в этом отношении.
В итоге, несмотря на рост профессионализма преподавания на курсах, названные перемены кадрового и качественного состава стажеров наряду с отмеченным ростом сроков лечения и другими факторами сыграли свою негативную роль в формировании сдержанного отношения корпуса ортопедов-травматологов к широкому внедрению чрескостного остеосинтеза. Причиной тому стали, главным образом, многочисленные ошибки и осложнения, возникавшие при недостаточно квалифицированном его применении. Это серьезно ухудшило статистику, а главное — понизило интерес к более активному использованию потенциала метода. Но эти процессы начали наблюдаться несколько позже, в 80-х годах.
Есть, кстати, еще одно обстоятельство, ограничивающее число приверженцев его широкого использования. Оно методологического свойства. Философия современного погружного остеосинтеза (сращивание костей с помощью внутрикостных стержней и накостных пластин) зиждется на весьма статичных алгоритмах тактико-технического подхода к каждому из видов переломов костей. Можно особо не штудировать современное пособие по AO-ASIF-технологиям (наиболее передовая и распространенная школа погружного остеосинтеза), достаточно при поступлении пациента заглянуть в параграф, касающийся имеющегося у него вида перелома. Вы найдете там единственно правильное решение и никаких вариантов! Творчества и размышления не требуется, делай строго по написанному.
Надо отметить, что такая стандартизация работы хирурга дает свой положительный эффект — результаты лечения больных традиционными методами постепенно улучшаются. Но это до встречи с клинической ситуацией, которая не укладывается в имеющиеся каноны. Ведь природа, частью которой мы являемся, как известно, бесконечно разнообразна и изменчива. И вот здесь технология AO-ASIF буксует. Здесь нужно самостоятельно мыслить, использовать опыт, творить, если хотите. Аппаратный метод в принципе базируется на таком подходе. Хирург должен знать и хорошо представлять базовые тактико-технические установки и схемы остеосинтеза при тех или иных вариантах клинических проявлений патологии. И все. Дальше — мышление врача, его хорошее пространственное видение проблемы, умение прогнозировать. А любим ли мы в действительности размышлять? Всем ли нам нравится принимать самостоятельные решения, особенно если речь идет о судьбе пациента и ответственности за это? Для многих удобнее и приемлемее алгоритм. Отсюда и приверженность к погружным методикам и нежелание заниматься чрескостным остеосинтезом.
Справедливости ради следует сказать в этой связи и о том, что, как показывает мой педагогический опыт, глубоко изучить и максимально эффективно использовать потенциал метода реально возможно не менее чем за 3—5 лет ежедневной работы с аппаратом в условиях специализированной клиники. Метод настолько самобытен и не похож на традиционные, настолько трудоемок в процессе реализации, глубоко разработан и методически прописан, что изучить его за те самые пусть даже полтора месяца стажировки практически невозможно. Нужна как минимум ординатура на базе специализированного центра для успешного овладения и применения на практике его многочисленных методик.
Приведенные рассуждения легли в основу весьма логичного организационного вывода Учителя — нужны специализированные центры чрескостного остеосинтеза, один на регион или несколько соседних регионов. В их штат должны привлекаться хирурги, для которых чрескостный остеосинтез представляет непосредственный профессиональный интерес, которые видят в нем свое признание. На базе этих центров и должна будет вестись подготовка кадров. Это позволит максимально использовать потенциал метода, не дискредитируя его в глазах больных и коллег. При правильном организационном подходе к работе таких центров, кстати, существенно облегчится попадание в них профильных пациентов. Фантазия, скажете вы? Однако по этому пути уже идут наши западные коллеги, опередив, как всегда, родину изобретения. Ну а у нас, к сожалению, этой идее и до сего дня не суждено воплотиться в жизнь.
А очередь больных на госпитализацию в «проблемку», несмотря на расширение коечного фонда ее клиник, продолжала оставаться колоссальной. Одной из главных причин этого была низкая пропускная способность койко-места, или, по терминологии медстатистики, оборот койки. Больной, попав в отделение и будучи прооперированным, проводил весь срок лечения в стационаре, причем у части оперированных он составлял 4—5 месяцев и более. Изменить ситуацию было сложно по следующим обстоятельствам. Первое — методологическое: шла отработка методик, накопление и анализ клинического материала, параллельно велись комплексные экспериментальные исследования по тематике научного плана, и в этой связи пропуски в наблюдении за течением лечебного процесса были на том этапе нежелательны. Контроль требовался от момента операции до снятия аппарата с последующим диспансерным наблюдением минимум в течение 1—2 месяцев, а как правило — гораздо дольше. Второе обстоятельство — сугубо организационное: в случае выписки из клиники пациента, не закончившего лечения в аппарате, пусть даже не нуждающегося в каких-либо серьезных манипуляциях с ним кроме элементарных перевязок, оказать ему амбулаторную помощь в районных поликлиниках Кургана и тем более других городов и весей было практически невозможно. Аппарат тогда представлялся еще сверхновинкой, чем-то загадочным и неизвестным, и включаться в амбулаторное лечение его обладателей медики на местах опасались.
В дальнейшем эти обстоятельства послужили поводом для разработки и внедрения принципиально новой организационной формы оказания лечебной помощи — амбулаторно-поликлинической. Ее окончательное обоснование и практическая реализация осуществились в стенах уже самостоятельного института, о чем еще будет сказано, но идею подобного организационного пути увеличения числа пролеченных больных шеф впервые высказал и начал обсуждать с нами еще во времена «проблемки».
Вообще лаборатория явилась весьма важным этапом в жизни Учителя и развитии его идеи. Главным событием стало конечно же присвоение ему ученой степени доктора медицинских наук. Эта степень в те годы была весьма труднодостижимым рубежом для научного работника. Она и в наше время, несмотря на некоторое упрощение ВАКовских требований, достается с приложением немалых усилий. А тогда и кандидатский уровень было чрезвычайно сложно пройти, трудиться приходилось упорно, а уж докторский... К тому же «перескок» через первую ступень не допускался. Но все эти рассуждения относятся к среднестатистическому научному работнику. Для больших талантов иногда делались исключения. В связи с масштабом их научных изысканий, фундаментальным вкладом в прогресс той или иной области знаний и усилиями по внедрению кардинальных преобразований. Нужно отдать должное нашей фундаментальной науке в лице диссертационного совета Пермского медицинского института под председательством профессора Вагнера и Высшей аттестационной комиссии Министерства высшего и среднего образования — они увидели в Гаврииле Абрамовиче достойную кандидатуру для подобной высокой оценки.
Из текста ряда публикаций о нем, в частности — из книги Б. Нувахова «Доктор Илизаров» (1988), можно понять, что докторская степень была присвоена ему заочно. Что-де, познакомившись с действительно фундаментальным трудом Учителя почти в 500 страниц машинописи и оценив по достоинству новизну и значимость представленного к защите фолианта, диссертационный совет решил без проведения защиты присвоить ему высшую научную степень. Случайно ли ошибся автор, неправильно сформулировав этот абзац, или это эффектный художественный прием, непонятно. Но хорошо известно другое — защита диссертации была проведена в строгом соответствии с существовавшим тогда регламентом работы диссертационных советов. В деталях дело выглядело следующим образом.
Заседание совета состоялось строго в назначенный срок, 28 сентября 1968 года. Как положено, был заслушан ученый секретарь с информацией о соискателе, тот был представлен своим научным консультантом. Затем Гавриил Абрамович сделал двадцатиминутный доклад, выступили оппоненты, рецензенты. Последовали вопросы членов совета и ответы на них диссертанта. Все выступавшие ученые отметили чрезвычайную новизну и масштаб проделанных исследований, а также высоко оценили перспективы широкого внедрения в практику разработанного автором метода. Проведенное тайное голосование показало единогласное положительное решение присудить диссертанту искомую степень кандидата медицинских наук.
Затем привычный ход подобных заседаний был кардинально нарушен. Выступил председатель совета профессор Вагнер, который, выразив общее мнение, предложил рассмотреть вопрос о соответствии рассматриваемого научного труда требованиям, предъявляемым к докторской диссертации. В этой связи оформили протокол нового заседания. Оно было коротким, но содержательным. Все официальные участники заседания — оппоненты, рецензенты, члены диссертационного совета, приглашенные участники однозначно высказались в поддержку прозвучавшего из уст председателя совета предложения. По итогам обоих заседаний материалы были отправлены в ВАК. Через соответствующую паузу оттуда пришло подтверждение результатов описанных заседаний совета — Илизаров получил диплом доктора меднаук.
Столь подробная информация о деталях защиты шефа получена мною от непосредственной участницы тех событий Лидии Поповой, ездившей на защиту в составе небольшой группы поддержки, будучи внештатным руководителем формировавшейся тогда оргметодслужбы «проблемки». Она отметила также, что Гавриил Абрамович, обычно очень сдержанный в эмоциях, в тот день не смог скрыть переполнявшую его радость в связи со столь высокой оценкой его научных достижений.
Для чего я так подробно описал те события? Для истории, для подтверждения тезиса о сложности пути, пройденного Учителем к вершине. Для него в описываемом мною временном фрагменте никем не было сделано никаких послаблений и скидок, если не сказать обратное. Иначе говоря, самыми «легкими» были те участки его пути, когда он выполнял стандартную процедуру того или иного процесса или действия, основательно, как правило, забюрокраченную, но без чьих-либо явных или скрытых каверз или противодействий.
А тем временем события в его курганской «вотчине» не останавливались. Да что там не останавливались — мчались. Повторю, что проблемная лаборатория сыграла немалую роль в судьбе своего создателя и в развитии его дела. Именно в ней пролечились те известнейшие пациенты, которые в дальнейшем, всячески стремясь от души посодействовать своему избавителю, внесли ощутимую лепту в прогресс его детища. Много популярных личностей лечилось у Илизарова и в последующие — филиальские и институтские — годы, но к тому времени это стало уже обыденностью и в развитии службы сыграло незначительную роль. А в конце шестидесятых все было заново и с нуля. Первым из таких неординарных пациентов стал, пожалуй, Валерий Брумель.
Сегодня имя этого великого прыгуна осталось в памяти в основном любителей легкой атлетики и профессионально относящихся к спорту людей. А в те годы оно гремело на всю страну и больше того — на весь мир. Заслуженный мастер спорта СССР, он был многократным рекордсменом и чемпионом Европы и мира, двукратным олимпийским чемпионом в прыжках в высоту (Рим, 1960 год — серебро; Токио, 1964 год — золото). Три раза подряд (1961—1963) признавался лучшим спортсменом года в мире. Его мировой рекорд — 2 м 28 см — и сегодня представляется нелегко проходимой отметкой даже для именитых атлетов. Установленный еще в 1963 году, он продержался более десяти лет. Действительно легендарная личность в спорте, тем более в той нашей ура-патриотической державе. Член ЦК ВЛКСМ, кавалер ордена Трудового Красного Знамени. И вот на пике известности и популярности он попадает в автокатастрофу, получив при этом тяжелейший перелом костей правой голени. Многократные операции в московских клиниках сохраняют ему ногу, но она остается полностью не опорной — отсутствует участок большеберцовой кости протяженностью 3,5 см, нога становится короче. Конец спортивной карьере?
Валерий в отчаянии. Так бывает с большинством известных спортсменов, внезапно выбывающих из строя. Шефство над его судьбой берет лично «главный комсомолец» страны Пастухов. Но от этого здоровья у Валерия не прибавляется. И вот один из товарищей сообщает Брумелю о курганском «кудеснике». Замечу, что к тому времени московские светила уже неплохо знали и лично Гавриила Абрамовича, и возможности его метода. Однако никто из них не посоветовал Валерию, тогда национальному герою, обратиться в Курган за помощью.
Поговорив с товарищем, на следующий день он звонит во 2-ю городскую больницу города Кургана. Так случилось, что дежурил в тот вечер по клинике автор этих строк. Поздоровавшись, Брумель представился. Я, честно сказать, замотавшись в делах, и не понял сначала:
— Какой Брумель? Вы у нас лечились?
Когда он повторил свою фамилию и добавил к ней: «Спортсмен», до меня дошло.
— Вы тот самый прыгун в высоту? Читал про Ваши проблемы со здоровьем. Слушаю Вас внимательно.
Валерий в нескольких фразах описал автопроисшествие, назвал последний клинический диагноз из имеющихся выписок и с грустью в голосе поинтересовался, есть ли у него какие- то шансы. Представив в общих чертах ситуацию, я ответил, что шансы, вероятнее всего, есть, надежда ведь умирает последней, но решить его вопрос по телефону не представляется возможным.
— Вам следует приехать на консультацию, — заключил я разговор.
Он прилетел назавтра же.
Утром я поставил шефа в известность о его возможном визите. И когда Гавриилу Абрамовичу позвонили из обкома партии и сообщили, что сегодня необходимо проконсультировать известного на всю страну спортсмена, это не было для него неожиданностью. Осмотр подтвердил предполагавшуюся мною перспективу, и через день Брумель был прооперирован Илизаровым. Я также участвовал в операции в качестве ассистента, а затем курировал его как заведующий отделением. Для ликвидации имевшегося у него дефекта на протяжении большеберцовой кости была применена разработанная в эксперименте и сравнительно недавно освоенная в клинике методика билокального последовательного дистракционно-компрессионного остеосинтеза. Расскажу о ней несколько подробнее.
Эта предложенная Илизаровым чрезвычайно оригинальная, в определенном смысле революционная по своей идее операция предусматривает восстановление целости и длины кости при отсутствии ее участка в два-семь и более сантиметров без применения свободной костной пластики. До ее изобретения такой путь лечения в подобных случаях был нереален. Для закрытия дефекта кости на ее протяжении обязательным считалось взятие трансплантата — необходимых размеров фрагмента кости (собственной, с какого-либо донорского места, или трупной) — и скрепление его с оставшимися участками травмированной кости. Брумелю на предшествующих этапах лечения подобная так называемая «свободная» костная пластика применялась дважды и, к сожалению, оба раза безрезультатно. При этом весьма высоким был риск инфицирования подсаживаемой кости, а в случае ее забора у самого пациента это требовало проведения дополнительной травмирующей операции. Реализация новой методики стала возможна за счет управления с помощью аппарата раскрытыми Илизаровым огромными потенциями кости к быстрому росту. Билокальный остеосинтез в сравнении с традиционными способами лечения имеет и то преимущество, что позволяет в один этап и ликвидировать дефект кости, и восстановить ее длину.
Очень высокую оценку этой методике дал в свое время профессор Ленинградской военно-медицинской академии им. С. М. Кирова генерал-майор медицинской службы И. Л. Крупко. Это был именитый ортопед-травматолог, корифей отечественной науки именно в разделе гнойной хирургии, где чаще всего и приходится иметь дело с дефектами костей. Как-то в начале 70-х годов он принял участие в одной из проводившихся в Кургане внутриинститутских конференций. К его приезду мы подготовили ряд клинических наблюдений, касающихся приоритетного для гостя направления работы. В числе других пациентов на контрольный годовой осмотр к этому времени был вызван бывший наш пациент, майор ВВС, летчик-испытатель К. из Жуковского. Имевшийся у него после травмы и неоднократных предшествующих безуспешных попыток свободной костной пластики дефект большеберцовой кости в 9 см был возмещен нами по описанной билокальной методике. Причем с таким анатомо-фукциональным результатом, что он вернулся в строй, снова стал летчиком-испытателем. С горечью нужно сказать, что, может, было бы лучше, если бы мы полечили его тогда не столь успешно: через несколько месяцев после описываемого осмотра он трагически погиб при испытании новой машины. А тогда, на консультации, в новенькой летной форме майор очень уж напоминал молодого Юрия Гагарина.
Познакомившись с представленным демонстрационным материалом, профессор Крупко был чрезвычайно удивлен, даже потрясен увиденным, а когда осмотрел и выслушал пациента К. — прослезился! Настолько тронули его прогресс возможностей своей специальности, успехи коллег и бравый вид этого симпатичного молодого летчика.
— Практически можно сказать, что все мои многолетние труды в борьбе с дефектами костей не стоят и половины одного этого лечебного подхода, — сказал он, резюмируя свои впечатления от методики билокального остеосинтеза.
В случае с Брумелем лечение заняло четыре с половиной месяца. Восприятие тех событий самим Валерием достаточно полно описано в его книге «Высота» (1971). Для Илизарова это был, безусловно, не простой пациент. Гавриил Абрамович понимал цену своей попытки вылечить этого человека и цену возможной неудачи. Были моменты, когда при решении тактики дальнейшего ведения лечебного процесса у Брумеля, особенно по сроку снятия аппарата, мы пытались убедить его не торопиться, чуть повременить для надежности результата. Но Учитель оставался верен себе и своей идее. Он действовал и в этом случае, как во всех остальных — умело и решительно. И оказался прав, как всегда. За одну попытку в четыре с половиной месяца решить вопрос, который московские коллеги не могли решить за пять или шесть операций — это была, выражаясь языком спорта, победа всухую.
В последующем, еще месяца через четыре, Валерий вернулся к тренировкам. Но более чем четырехлетний перерыв и произошедшие в это время события не позволили ему восстановить былую спортивную форму. Тем не менее ему удалось преодолеть высоту 2 м 9 см. Между прочим это норматив мастера спорта СССР. Но для карьеры большого спортсмена — посредственный результат. К тому же вскоре он травмировал на тренировке вторую — толчковую ногу, что потребовало еще одной операции и окончательно поставило точку в его спортивной карьере.
Однако популярность Брумеля еще долгие годы оставалась высокой. Он был вхож во многие влиятельные инстанции, знаком с важными персонами советского бомонда. Поистине благодарный пациент, он содействовал Гавриилу Абрамовичу во всем, на что был способен. Причем делал это по возможности широко, даже немного бравируя. Чего стоили только встречи любимого доктора в аэропортах Москвы. На суперпрестижном тогда «мерседесе» он въезжал на летное поле и «подавал» машину чуть ли не к трапу самолета. По согласованию с Илизаровым он устраивал различные встречи и «созвоны», необходимые тому для решения тактических и стратегических вопросов. Пользуясь популярностью у прессы, неоднократно организовывал нужные публикации в центральных газетах, продюсировал, если можно так сказать, фильм «Спорт, спорт, спорт» и еще много полезного сделал для Гавриила Абрамовича.
Еще один его широкий жест в адрес «кудесника»-исцелителя следует упомянуть. Через год после выписки он познакомился с также очень известной в те годы спортсмен кой, олимпийской чемпионкой по конному спорту Еленой Петушковой. Молодые люди решили пожениться, и Валерий уговорил Елену сделать это... в Кургане. Он хотел в торжественный час видеть рядом лицо дорогого ему человека и других участвовавших в его судьбе докторов. Свадьба была пышно отпразднована в фешенебельном тогда ресторане гостиницы «Москва». В числе приглашенных наряду с семьями лечивших его врачей присутствовало руководство города.
Так получилось, что брак известных спортсменов довольно скоро распался. Личная жизнь Валерия вообще сложилась, к сожалению, не очень удачно. Последний раз мы виделись с ним у меня дома лет шесть назад, за два года примерно до его смерти. Он периодически проездом или будучи в командировке, наведывался к нам в Волгоград, и эти встречи, его какой-то потерянный немного вид привносили в мою душу ностальгическую нотку.
В целом следует отметить, что Брумель своим несколько, может быть, сумбурным «миссионерством» илизаровских идей привлек к Кургану волну нового интереса. После его отъезда сюда стали приезжать с ознакомительной целью различные более или менее известные тогда люди, в частности, прообраз главного героя книги Бориса Полевого «Повесть о настоящем человеке» легендарный Александр Маресьев. Этот мужественный человек не понаслышке знал и понимал трудности наших пациентов. Увиденное в клинике произвело на него сильное впечатление. Да и как не сопереживать, видя радость и счастье на лицах людей, особенно детишек, многие годы «отверженных» от общества болезнью и возвращаемых в нормальную жизнь в курганской кузнице здоровья. Будучи заместителем председателя Советского комитета ветеранов войны, он поделился информацией об увиденном в поездке с рядом коллег и знакомых, в том числе с председателем Комитета советских женщин Ириной Левченко. Эта влиятельная и властная женщина, командир танкового полка в годы войны, а позже — военный советник во Вьетнаме, также побывала у нас с визитом, получив, естественно, не менее сильные впечатления. В последующем она не раз оказывала реальную помощь в развитии института.
Еще одним известнейшим пациентом Гавриила Абрамовича тех лет был великий советский композитор Дмитрий Дмитриевич Шостакович. Я не буду здесь распространяться о сложном заболевании этого музыканта, история его 170-дневного курганского марафона подробно описана в нескольких книгах об Илизарове. Однако малоизвестно, что Гавриил Абрамович долго не брался помочь Шостаковичу, поскольку абсолютно обоснованно полагал, что недостаточно сведущ в подобной патологии и ее лечении. К нему с просьбой помочь композитору, поначалу безрезультатно, обращались и из ЦК КПСС, и ученик и заботливый друг творца Ленинградской симфонии известнейший музыкант М. Ростропович. Интересно, что определенную роль в судьбе Шостаковича сыграл все тот же Валерий Брумель. Узнав о ситуации со здоровьем композитора и его обращении к Илизарову, он посоветовал Ростроповичу еще раз поговорить с тем, несмотря на прозвучавший ранее отказ, и постараться убедить Гавриила Абрамовича хотя бы проконсультировать больного. Эта маленькая хитрость подействовала. Илизаров, познакомившись и осмотрев великого пациента, не смог отказать ему повторно.
Но неужели только эта незатейливая уловка Брумеля определила выбор Илизаровым окончательного решения? Думаю, сработал тот самый «психологический радар», о котором уже упоминалось ранее. Психолог-аналитик в Илизарове как одна из его ипостасей почувствовал, что в болезни Шостаковича, человека с огромным эмоциональным миром и богатейшей фантазией, много психосоматики, как принято сейчас говорить, или проявлений так называемых висцероневрозов. И он, овеянный уже к тому времени мистически-чудотворным ореолом, с учетом в том числе и этого обстоятельства решился на попытку помочь в столь непростом случае. В курсе проводимого им лечения были использованы многие приемы психотерапии, главным из которых была конечно же его демонстративная вера в успех лечения. Он лично был лечащим врачом маэстро.
Вместе с тем по рекомендации консультантов-неврологов параллельно назначались и самые современные лекарственные препараты. Принимались лечебные меры, направленные на стимуляцию реактивности организма пациента. В совокупности все это произвело хотя и не радикальный, но вполне ощутимый эффект — пациент активизировался, смог вновь играть на рояле и, главное, дописал свою последнюю, пятнадцатую симфонию. Шостакович покинул клинику чрезвычайно довольный проведенным лечением. Культурная элита страны обратила еще более пристальное внимание к Кургану.
Во время пребывания Шостаковича в клинике его посещали многие видные деятели искусства и признанные эстрадные артисты тех лет. Приезжали они и в последующем. Композиторы Долматовский с супругой и Шаинский. Навещали Дмитрия Дмитриевича Иосиф Кобзон, Людмила Зыкина, Майя Кристалинская, Эдита Пьеха. А известные хореограф Игорь Моисеев, певец Вадим Мулерман и актер Александр Яковлев привозили в Курган на лечение своих родственников. Все они конечно же знакомились с Илизаровым, с достижениями и результатами его работы. Визит в клинику не мог не трогать чувств посетителей. Все они на импровизированной сцене конференц-зала больницы давали концерты, которые сейчас окрестили бы благотворительными. В наши дни немалая часть такой благотворительности носит, к сожалению, рекламный оттенок, «пиарит» артиста, принося вполне очевидные дивиденды. Но те концерты соответствовали этому поистине высокому понятию, поскольку о них не знал никто кроме зрителей. А для большинства из них, как пациентов, так и персонала отделений, увидеть воочию и услышать эстрадных кумиров было воплощением чуда. «Гастролеры» в свою очередь под впечатлением увиденного в последующем так или иначе искренне пытались содействовать Илизарову в его устремлениях. Помощь их всегда была кстати.
А требовалась она по-прежнему почти постоянно. Ведь потенциал курганского лечебного центра нарастал, готовились кадры, увеличивались объем и направления научных исследований. Большим стимулом развития было растущее число желающих попасть сюда. И коллектив и его руководитель были всесторонне готовы к большему масштабу работ, однако серьезным тормозом являлось состояние материальной базы. Требовались дополнительные площади под лечебное дело, новые лаборатории, необходим был современный виварий с клиническим отделом. Соответственно были нужны подсобные службы.
С учетом всех этих обстоятельств шеф направлял свои усилия в два параллельных проекта — преобразование проблемной лаборатории в филиал Ленинградского НИИТО им. Р. Р. Вредена и согласование строительства отдельного комплекса зданий для своего детища. И в обоих направлениях наблюдался ощутимый прогресс, несмотря на «провороты» и скрип бюрократического механизма, а также подковерные действия «доброжелателей». При этом под его руководством продолжалась активная и плодотворная научно-практическая деятельность. Создавались и патентовались новые лечебные методики, ряд направлений экспериментально-морфологической лаборатории принял характер фундаментальных исследований. Так, например, окончательно сформировалось представление Учителя об упоминавшихся общебиологических законах, известных сегодня как эффект Илизарова, — адекватности нагрузки и кровоснабжения тканей и стимулирующем влиянии напряжения растяжения на их рост и формирование.
Под напором его мощной личности и растущего авторитета успех забрезжил в обоих направлениях илизаровской «атаки». Документы о целесообразности новой организационной структуры на базе лаборатории рассматривались и обсуждались в Минздраве РСФСР. В Совмине шло рассмотрение и согласование вопроса финансирования и строительства нового корпуса для нее с расчетом на перспективу. И строительство это, начавшись в 1970 году, велось очень быстрыми, рекордными по тем временам темпами. Одновременно Гавриил Абрамович получил вызов в Москву для участия в коллегии Минздрава РСФСР по вопросу организации филиала Ленинградского института.
Снова подготовка к докладу на коллегии в форсированном режиме. На этот раз коллектив участников этих работ существенно расширен для ускорения. Здесь стоит отметить важный управленческий прием, применявшийся Учителем для поддержания психологической атмосферы коллектива на высоком уровне. В подобных авральных ситуациях он, собрав участников подготовки к событию (коллегии, конференции, совещания и т.п.) и обрисовав стоящую цель, в заключение обводил всех взглядом и как-то торжественно, вдохновенно даже произносил:
— Мы все должны в лучшем виде подготовить доклад (сообщение, справку, программу и т. п.), потому что от этого будет зависеть дальнейшая наша судьба...
Это случалось нечасто, действительно в ответственных ситуациях, но как сплачивало коллектив такое обращение! С одной стороны, каждый чувствовал себя причастным к решению судьбоносного для коллег и руководителя вопроса, и, с другой — в этих словах звучала надежда на успех. Нужно было только очень постараться. Работоспособность команды резко возрастала, уходили куда-то взаимные разногласия и непонимание. Действовали слаженно, «жать надо!» становилось общим девизом единомышленников.
Доклад к коллегии был сделан именно на таком творческом подъеме. Обогащенный глубоко проработанными теоретическими выкладками, он был иллюстрирован более чем убедительными клиническими примерами. Их так много, что для показа слайдов не хватало стандартных кассет для диапроекторов. На одном из курганских заводов по нашему заказу изготовили из дюралюминия специальные полутораметровые (!) кассеты. Слайды в необходимой последовательности заряжались в них заранее, затем кассеты плотно упаковывались в целлофановую пленку для транспортировки. В поездку на эту коллегию делегация едет вдвое расширенным по сравнению с прежним составом, кроме меня шеф взял с собою Валентину Грачеву и Василия Ледяева. О том, как проходило заседание, написано довольно много, и дополнить уже известное я решил вот чем.
Эта поездка, как и предыдущая, не обошлась без нескольких интересных эпизодов. Дело происходило в марте 1969 года. Остановилась наша «делегация» на этот раз в гостинице «Россия». Надо сказать, что весна в том году в Москве была довольно холодной, а в отопительной системе гостиницы случился какой-то сбой. В ее апартаментах было настолько прохладно, что мы легли спать одевшись чуть ли не в шапки. Весь вечер, естественно, и часть ночи прошли в подготовительных бдениях.
Наутро мы еле добудились шефа. Пока умылись, позавтракали, времени осталось в обрез. На заседание поехали вдвоем на метро, маршрут лежал до станции «Новослободская». Войдя в вестибюль метро, я купил жетоны, отдал один шефу, и мы направились к эскалатору. Метро в утренний час пик было полно людей, которые, как всегда в это время, хаотично и плотно в нем перемещались. Спустившись по эскалатору, я повернулся и не обнаружил Илизарова на ступенях, хотя был уверен, что он едет за мною вслед. Подождав минуту, по противоположному эскалатору поднялся в верхний вестибюль. Поискав глазами, я увидел его... входящим в помещение с улицы! Он тоже меня заметил и быстро, немного смущаясь и кхыкая, направился в мою сторону. На вопрос, что произошло, он недоуменно ответил, что, задумавшись и слегка отстав от меня, оттесненный толпой, он невольно пошел вслед за основным потоком. Но это были выходящие из метро пассажиры! Только на улице он, встряхнувшись, понял свою ошибку и вернулся в вестибюль станции.
На этом наши приключения, к сожалению, не закончились. В спешке мы сели в поезд, идущий не в ту сторону. Проехав пару станций и поняв это, пересели в нужном направлении. В результате на входе в министерство наше опоздание составляло минут двадцать. По лестницам неслись как сумасшедшие, что, естественно, в таких заведениях не приветствуется. Хорошо, что все наглядные материалы мы развесили накануне и участники коллегии время наших подземных мытарств потратили на их изучение. Тем не менее настроены все были уже достаточно «сурово». Но шеф, коротко извинившись и сославшись на транспортные проблемы, как ни в чем не бывало начал доклад. Информация, как и в прошлый раз, сработала, решение было принято положительное. Лишь в заключение заседания коллегии замминистра здравоохранения РСФСР Сергеев, председательствующий и симпатизировавший Илизарову, обратившись к нему с улыбкой, попросил в следующий раз постараться быть пунктуальнее и не опаздывать на коллегию министерства.
Комичная ситуация в метро напомнила мне еще один подобный случай, также свидетельствующий о весьма характерной черте его натуры — некой рассеянности, смешанной с бытовой ситуационной забывчивостью. Эта черта, между прочим, присуща многим великим личностям, в первую очередь, из мира науки.
Как-то Гавриил Абрамович в очередной раз пригласил меня с семьей выехать на природу. В назначенный час мы зашли к ним домой. Пока в его квартире заканчивались последние сборы, шеф с моим сыном отправились во двор к машине. Гавриил Абрамович стал быстро, почти бегом спускаться с третьего этажа, шестилетний сын не поспевал за ним и немного поотстал. Когда мальчишка вышел во двор, ни в машине, ни возле нее никого не было. Сын вернулся было назад, тут и мы уже спустились и видим: Илизаров выходит из двери подъездного подвала. На наш недоуменный вопрос, что он там делал, он, несколько смущаясь, ответил, что, задумавшись и проскочив выход, он по инерции спустился в подвал.
— Фу-у ты, шут побери! — такими словами он начал и закончил объяснения с нами.
Размышляя над этой его ситуативной рассеянностью, чуть смешной и даже немного трогательной, повторюсь — она нисколько не распространялась на сферу его профессиональных интересов. События и факты, связанные с работой, будь то теоретические сведения или информация о лечебном процессе, он цепко держал в своей памяти. То есть память работала у него избирательно, отсеивая несущественное для него и храня интересующие его данные.
Но вернусь к поездке на коллегию, а точнее — к возвращению в Курган. Окрыленные успехом, мы стали интересоваться в аэрокассах билетами домой. Заранее билеты не взяли, поскольку могла потребоваться задержка для решения каких-либо непредвиденных вопросов. Но их не оказалось, и пришлось ехать поездом, тем паче что впереди были два выходных. На путь до Кургана требовалось полтора дня, и, заняв купе, мы стали обсуждать ход и итоги коллегии, а также планы на будущее. Нашлось время и для более прозаических занятий. Вечером, поздно уже, сели играть в карты, в чем Гавриилу Абрамовичу равных, между прочим, было не много. Азартный игрок, он умел ловко подтасовывать карты, хорошо запоминал комбинации и вышедшие из игры листы. Нужно сказать, что он знал и очень уместно мог продемонстрировать немало эффектных и весьма сложных фокусов с картами. Это из области его «мистических» способностей, так сказать. Но мистики здесь не было никакой: он интересовался этим на досуге, кое-что читал и затем в компании искусно демонстрировал свое умение. В отношении его игрового азарта очень характерен такой случай.
На один из моих дней рождения собралась немалая компания знакомых и друзей, большей частью сослуживцев. Конечно же Гавриил Абрамович с супругой также были приглашены. Так вот, по его предложению поздно, после одиннадцати, взялись играть в дураки, пара на пару. Обычно он сажал меня в свою команду, поскольку я хорошо знал его приемы и умел вовремя подыграть. Но в тот раз его напарником оказался один из наших коллег, и их пара серьезно проигрывала нашей. Это чрезвычайно злило шефа — он не мог позволить так беспардонно обыграть себя. И поэтому всячески понуждал нас играть снова и снова, чтобы отыграться. И это ему в итоге удалось, но уже в четвертом часу ночи!
А тогда в купе пары игроков были стандартными — мы с шефом, Ледяев с Грачевой. Они конечно же проигрывали с разгромным счетом, и Василий, тоже азартный, но далеко не столь искусный игрок, откровенно нервничал. Чтобы подтрунить над ним, шеф упрекнул Васю в якобы передергивании карт. Тот, сгоряча клюнув на уловку, стал эмоционально спорить. Гавриил Абрамович тоже стоял на своем:
— Да ты их прячешь где-то в одежде и мухлюешь в нужный момент!
Оправдываясь, Василий стал сначала демонстрировать отсутствие у него карточных листов в предметах одежды, а затем для наглядности начал по очереди снимать их с себя. Но шеф, продолжая розыгрыш, ставший для нас очевидным, не унимался:
— Прячешь, прячешь, это точно. Просто, наверное, поглубже куда-нибудь?!
Мы, невольные зрители, еле сдерживавшие поначалу смех, начали прыскать при каждом очередном аргументе сторон и этапе стриптиза. Дело в итоге дошло до того, что, доказывая свою невиновность, Василий остался в исподнем. Мы с Грачевой к этому моменту просто повалились от хохота на свои места «согласно купленным билетам»...
Такова была еще одна черта личности этого интереснейшего человека, не раскрытая, по-моему, ни в одном из многочисленных опусов о нем. Но ведь без этого чисто человеческого штриха, как и без многих других, его портрет кажется грандиозно-монолитным, нарочито целостным и величавым, что ли. Но ничто человеческое не было чуждо Учителю, он был человечен в полном смысле этого слова.
А тем временем в августе 1969 года из министерства пришел приказ об организации в Кургане на базе проблемной лаборатории Свердловского ВОСХИТО филиала Ленинградского НИИИТО им. Р. Р. Вредена. Событие, хотя и ожидаемое, оказалось тем не менее неожиданно приятным. Ну вот, не зря все-таки усилия и труды. Теперь уже общие, локомотивные — Учителя и нашего подвижного состава бронепоезда имен и чрескостного компрессионно-дистракционного остеосинтеза.
Событие торжественно отмечено с участием первых лиц города и области. Сказаны высокие слова в адрес создателя и руководителя службы, подведены итоги, нарисованы новые, еще более радужные перспективы развития. Жизнь становится еще прекраснее. И главное — она не останавливается...
Но пора подвести итоги и этого раздела повествования. Они во многом схожи с итогами предыдущего, но стоят на новом нитке спирали развития. С существенными дополнениями и поправками. Сколько событий произошло к этому моменту, представляете? Описана ведь только сама их суть, с легкими штрихами подробностей. Кто может похвастать, что пережил столько же за целую жизнь? А на все про все потрачено лишь неполных девять лет. Под силу ли простому смертному выдержать такую компрессию (по терминологии Учителя) событий в единице времени? Думаю, вряд ли.
Еще итоги. Гавриил Абрамович, а тем более мы по-прежнему молоды, но уже не юны и стоим на новой, более высокой ступени возможностей. Мы полны сил и энергии, но научились более рационально их расходовать. Илизаров не изменяет своим принципам, работает мощно. «Жать надо!» остается его любимым выражением и девизом. Пространство и время мало ограничивают его, он живет вне этих категорий. Кстати, о времени. От открытия первого варианта самостоятельной службы под его руководством — отделения госпиталя — до организации проблемной лаборатории прошло 10 лет, а от начала работы «проблемки» до запуска филиала института только 4 года. Каков темп?! Надо его сохранить!
И последний итог — развиваемый Учителем метод уже получил первое признание не только на региональном, но и всесоюзном уровнях. Прогресс очевиден. Однако впереди еще огромная работа по созданию не только центра, но и его филиалов по стране (да-да, уже тогда эти мысли посещали Учителя). Необходимо создать школу нового направления восстановительного лечения в масштабе всей страны. Планов громадье, впереди новые рубежи, новые усилия, новые итоги...