Анатолий Григорьевич Каплунов неизвестный илизаров: штрихи к портрету записки очевидца книга
| Вид материала | Книга |
СодержаниеПоследняя встреча Неизвестный илизаров |
- Штрихи к портрету, 3803.79kb.
- Майн, Рид. Соб сочинений в 6-ти томах, т Бунин, 4890.78kb.
- Александр Блок. Штрихи к творческому портрету. «Незнакомка» в художественном пространстве, 101.19kb.
- "Фет и Тютчев: Штрихи к двойному портрету". Сценарий литературной гостиной, 113.04kb.
- Константин штрихи к портрету, 571.04kb.
- Штрихи к портрету красотки Тур 25. 08. – 08. 09. 2007, 324.35kb.
- Е. В. Жижко российская трудовая этика, 222.38kb.
- Глобальная персона аурелио печчеи: штрихи к портрету, 103.55kb.
- Штрихи к литературному портрету, 295.51kb.
- Александр колчак неизвестные штрихи к портрету, 154.62kb.
Важно отметить, что лейтмотивом резолюции этого представительного научного форума с участием иностранных коллег впервые прозвучал тезис о том, что в Кургане под руководством Г. А. Илизарова создано новое научно-практическое направление в нашей специальности, поставившее отечественную ортопедию и травматологию на качественно новую, более высокую ступень развития.
Однако насущной и все более очевидной проблемой оставалось отсутствие комплексного руководства по чрескостному остеосинтезу, этакого гроссбуха по базовым и предметным разделам его применения. Такой пробел в работе научной колыбели метода следовало срочно устранить. И Гавриил Абрамович инициировал огромную работу. Я уже говорил об этом вкратце в начале повествования. Работа строилась примерно таким образом. Существовал негласный «штаб» по ее написанию. Он включал помимо безусловного своего «стратега и полководца» ряд сотрудников из ближнего круга, в большинстве хорошо уже вам знакомых — Девятов, Имерлишвили, Немков, Грачева, Барабаш и автор этих строк. Насколько я знаю, после нашего с Девятовым отъезда в работу включились и многие другие участники, но в те годы штаб был ограничен таким составом.
Для создания спокойной творческой обстановки шеф специально выделил трехкомнатную квартиру в нашем ведомственном доме, которую в институте вскоре окрестили «бункером». Рабочий график я уже называл: с 8 до 17—19 часов — работа в институте (я тогда уже возглавлял четыре его клинических отдела), затем ужин и к 8 или 8-30 вечера — в «бункер» еще как минимум на три, а то и четыре часа. Утром снова в институт, где у каждого операции, консультации, разборы больных, конференции, вечером — тот же график. И так почти каждый рабочий день и, как правило, все выходные.
После ужина собирались сначала на квартире у Илизарова для короткой устной разминки. Здесь в прихожей на стенах висели экзотические рога животных, которые шеф коллекционировал. На них нередко развешивались наглаженные супругой сорочки Гавриила Абрамовича. Являлся народу шеф, и мы отправлялись в «бункер». Периодически он звонил жене, говоря в трубку:
— Валя, чаю!
А так как их квартира находилась в том же подъезде двумя этажами ниже, то через десять минут заходила супруга с заварочным чайником и организовывала крепкий чай. Допинг, как сказали бы сегодня. А он ох как требовался, поскольку труд был действительно напряженным и изнурительным. Выдерживали за счет своей молодости (всем, кроме «шефа», было до сорока) и энтузиазма, конечно. Объем задуманного руководства был очень велик. А с учетом того, что параллельно с написанием книги прирастали новые знания, приходилось одновременно с создаваемыми разделами переиначивать уже написанное. Мысли о тексте монографии настолько наполняли сознание, так велико было стремление изложить их доступнее и лаконичнее, что некоторые удачные выражения или даже абзацы снились по ночам. Я вставал и записывал их, чтобы к утру не забыть. Уверен, что это не только мой творческий прием.
Процесс написания под руководством шефа монографии, как, впрочем, и других печатных работ, был весьма и весьма сложен. Объяснением тому была особенность манеры изложения им любой научной информации — стремление в первом же предложении кратко и лаконично изложить суть материала, вложить в первую фразу весь его смысл. Этот мотив заставлял его к каждой фразе относиться более чем придирчиво, многократно переделывая ее. Очень ревностно шеф рассматривал наши варианты текста, в которых закладывалась попытка изложения материала постепенно, абзац за абзацем, И в результате труд по созданию монографии становился изнуряющим, а журнальные статьи рождались буквально в муках.
Стремительное движение института вперед продолжалось. Вместе с ним обогащались опыт, знания, увеличивался научный материал. Информация об успехах Курганского центра распространилась далеко за пределы нашей страны. Сюда поехали первые пациенты-иностранцы, поначалу из соцлагеря, а потом и более отдаленных государств. Начали проявлять интерес к нашей работе и зарубежные коллеги, приезжавшие как на конференции, так и предметно, для ознакомления с деталями метода и особенностями его применения. Появились первые ассоциации хирургов, использующих аппарат Илизарова за рубежом.
Выросли, естественно, признание и популярность метода и его автора и в нашей стране. Ко второй половине 70-х сколько-нибудь серьезных нападок или непонимания в наш адрес не стало. Напротив, ширилось повсеместное, может быть, несколько избыточное, но в большей части рациональное его использование коллегами в масштабе всего Союза. В те годы по большому спектру травм и болезней опорно-двигательной системы достойной альтернативы илизаровскому аппарату практически не было. Таким образом, метод заполнил многие лечебные ниши в отечественной ортопедии и травматологии.
Созрело время для выдвижения автора метода на присуждение достойной награды Родины. По инициативе Минздрава РСФСР, общественности и партийных органов города и области за цикл работ в области чрескостного остеосинтеза Гавриил Абрамович был выдвинут на соискание Ленинской премии в области науки и техники. Но странная штука — судьба. Так получилось, что благодаря усилиям некоторых ведомств, в частности — ЦК компартии Грузии, в паре с Гавриилом Абрамовичем на соискание премии был представлен... упоминавшийся московский профессор Г. К тому времени став членом-корреспондентом АМН СССР, он возглавил Тбилисский НИИТО. Судьба вновь свела этих «непримиримых друзей». Причем в ходе подготовки документов встал вопрос о рецензии ЦИТО на значимость представленных Гавриилом Абрамовичем работ и соответствие их высоким требованиям звания «Лауреат Ленинской премии». Из ЦИТО была получена такая рецензия, но подписана она оказалась кем-то из замов директора института. Однако существовал негласный этикет, согласно которому документы в такую инстанцию, как Госкомитет по премиям, должны подписываться непременно первым лицом заинтересованного учреждения. Разведка возникшего недоразумения выяснила, что директор института по старой памяти «случайно» ошибся. Пришлось мне по решению инициативной группы, выдвинувшей Илизарова, ехать в Москву на встречу с ним и убеждать его исправить свою ошибку. После некоторых размышлений он так и сделал.
Комитет по премиям, рассмотрев заявленные на конкурс работы, счел наиболее достойной из них ту, что проделал Учитель и его грузинский коллега. В результате в 1978 году они стали лауреатами Ленинской премии. Это был заслуженный знак признания его многолетних трудов и усилий в борьбе за здоровье своих пациентов. В последующем, уже после моего отъезда, он был удостоен также высокого и почетного звания Героя Социалистического Труда. Узнав об этом, я подумал, что со всех точек зрения было бы правильнее наградить его Звездой Героя Советского Союза, потому что преодоление, доставшееся ему в жизни, стоило того.
Кстати, сам Гавриил Абрамович из имевшихся к тому времени наград и почетных званий очень гордился орденом Улыбки, полученным им в Польше (на родине?!) за личный вклад в борьбу с детскими недугами. Награда имела статус международной, была учреждена польскими детьми и по морально-этической значимости являлась очень и очень почетным знаком общественного признания. Он тепло вспоминал процедуру награждения, в которой одним из обязательных требований к номинанту было выпить стакан лимонного сока и непременно улыбнуться.
Жизнь продолжалась. Учитель, мы и все вокруг нас менялось. Приходили новые люди, институт рос, расширялись его связи, география сотрудничества. Первый круг учеников приобрел к тому времени большой собственный опыт. Некоторые из них, в том числе автор этих строк, стали задумываться о самостоятельной стезе. Рано или поздно, но во взаимоотношениях учителя и ученика наступает момент, когда последний уходит по собственному пути. И учителю нужно уметь с радостью отпускать своих подопечных — только так они смогут продолжить его дело, по-настоящему реализовать себя и, даст Бог, превзойти учителя. Но подчас наставнику это так сложно сделать — ведь все мы люди... Да и, честно признаться, к тому времени в отдельных действиях Гавриила Абрамовича я начал улавливать нотки скрытого раздражения в мой адрес. Как сейчас мне кажется, одной из вероятных причин тому были успехи и растущая популярность моей хирургической практики среди пациентов.
Так или иначе, но что-то треснуло, надломилось в наших с ним отношениях. Вероятно, сказалось и окончательное к тому времени формирование моего характера и самодостаточных личностных качеств, ведь за сорок перевалило. Не то чтобы гонор появился, нет, но здоровая доля само- и честолюбия уже устранила остатки юношеского восхищения этим человеком. И, как оказалось, я не в одиночестве переживал такие эмоции и чувства.
Первым в конце 1977 года уехал в Запорожье Анатолий Девятов. А весной 1979-го покинул Курган и автор этих записок. Вернулся на родину, в Волгоград, где создал областной центр чрескостного остеосинтеза. Расстались мы с Гавриилом Абрамовичем достаточно прохладно. После подачи заявления об уходе он не поддержал мою инициативу, выглядевшую на фоне недавнего отъезда Девятова как некий негласный сговор. Даже пытался обком задействовать для того, чтобы я не уезжал. Меня по настоянию шефа почти два месяца не снимали с партучета, трижды приглашали в обком для беседы с убедительной рекомендацией остаться. Я был непреклонен в своем решении, И, поняв, что оно принято не сгоряча, обдуманно, Илизаров оставил свои попытки противодействия.
— Ну что же, Анатолий Григорьевич, раз Вы так твердо решили — удачи на родной земле, — были его слова на прощанье.
По истечении почти тридцати лет моя оценка того решения об отъезде в принципе остается неизменной. Проба собственных сил ученого и хирурга-практика на определенном этапе его роста и становления может только приветствоваться и характеризует определенную степень зрелости его профессиональных качеств. Тем более что эти действия были реализованы мною за тысячи километров от альма-матер и никоим образом не задели престижа ее руководителя и коллектива. Скорее, напротив, успешная работа созданного в Волгограде центра популяризировала метод и, следовательно, повышала авторитет его создателя.
Однако, воспитав ряд собственных учеников и познав, увы, измену одного из них весьма коварного свойства, я стал глубже понимать чувства своего Учителя в тот момент. Нет, в моих действиях не сквозило предательство, лишь где-то глубоко саднила душу обида на незаслуженный, как мне кажется, укор. Ни тогда, ни позже я ни словом, ни уж тем более поступком постарался его не обидеть, за исключением одного случая через пять лет после отъезда, о чем скажу отдельно. Но все-таки думаю, ему было тяжело и обидно за этот мой уход. Как бы там ни было, но почти за двадцать лет совместной работы им было вложено в меня немало сил, вместе пройден более чем непростой путь, а впереди еще предстояло столько сделать. Некоторые перспективы, вероятно, он связывал именно с моей работой в команде (что, кстати, подтвердили последующие события), И вдруг мое неожиданное «хочу попробовать собственные силы»?! Непонятно. Обидно.
Возвращаясь к тем событиям с высоты имеющегося жизненного опыта, я, возможно, уже так бы не поступил. Но тогда...
Часть четвертая
ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА
Несмотря на некую прохладу конца нашего курганского знакомства и невеселый, немного напряженный его финал, по истечении многих лет я уважительно и с теплотой вспоминаю этого человека. Это крупная личность, самобытный гений и великий врач ХХ века. Я лично, как уже говорил, многим ему обязан. Его роль в моем профессиональном да и в определенной мере человеческом становлении невозможно преувеличить. Долгие годы совместной работы я своим упорным трудом всячески старался вернуть ему хоть толику вложенных в меня усилий. Думаю, что он это знал и чувствовал. Но за мной остался один досадный проступок, который до сих пор тревожит совесть. До того памятного мне дня в наших отношениях, несмотря на их неоднозначность, не было места даже недомолвкам с моей стороны, не говоря уже о большем. Но тогда обстоятельства так сложились, что, дав обещание, важное для него, я свое слово не сдержал, причинив ему болезненное разочарование. Простил ли он меня за это...
А было так. Через некоторое время после отъезда, уже успешно работая на родине, я стал получать информацию из Кургана о том, что Гавриил Абрамович намерен предложить мне вернуться в институт. В Волгограде к тому времени руководство города всячески содействовало становлению и развитию созданной мною службы. Мне предоставили хорошую квартиру в престижной части города, под новый центр было переустроено и оснащено здание в пяти минутах ходьбы от дома. Существовали планы дальнейшего расширения деятельности центра. Все складывалось более чем благополучно.
И вдруг звонок из Кургана. Сначала профессор Ли передал мне просьбу Гавриила Абрамовича о телефонном разговоре. На следующий день позвонила Валентина Алексеевна, супруга шефа, по упомянутой традиции предварив его звонок. А вскоре за нею вышел на связь и он сам. По голосу я понял, что он изрядно волнуется. Поинтересовавшись, как идут мои дела и услышав в ответ, что все у меня нормально, Илизаров перешел к главному вопросу. Он спросил, как бы я отнесся к предложению вернуться в Курган. Честно сказать, зная, зачем он звонит, я все равно очень взволновался. Конечно же в сознании промелькнули картины из тогда еще недавней курганской жизни, часть которых нашла отражение в этих записках. Я, видимо, довольно долго молчал, но он терпеливо ждал, Я наконец сказал, что понимаю, насколько серьезно это предложение, и мне нужно время подумать.
— Хорошо, Анатолий Григорьевич, подумайте, конечно, И вот что я Вам предлагаю. Вскоре у нас состоится Всероссийская конференция по вопросам применения метода. Приезжайте, я Вас лично приглашаю участвовать. Здесь и поговорим окончательно, Очень рад был Вас слышать. До скорой встречи, — закончил он разговор.
Я тоже тепло попрощался,
Этот звонок, безусловно, серьезно озадачил меня. Здесь, в Волгограде, мне оказали большое доверие, предоставили очень хорошие условия работы, Я успел приобрести известность и авторитет, руководство города на меня и наш центр имело дальнейшие планы. И вдруг: «Всем спасибо, я к Учителю поехал»? Это выглядело более чем несерьезно и даже несколько непорядочно. К тому же дети определились с учебой, причем старший сын учился в медицинском, том самом, куда тридцать лет назад привела меня судьба. Жена устроилась на хорошую работу. Как все это снова ломать?
Но были и другие мысли и доводы. Если шеф зовет, значит, я ему нужен, значит, есть какие-то сложности в работе и он считает, что я смогу помочь. По-серьезному, по-крупному. Ведь предложил должность замдиректора института, весьма ответственный пост. До отъезда я на общественных началах руководил рядом клинических отделов, но официальной штатной должности заместителя директора института не было. А он готов был «пробить» ее для меня. Да и перспективы в Кургане, безусловно, поинтереснее. Но тут же вспоминались последние годы сверхнапряженной работы и начавшие донимать давление, бессонница и постоянная головная боль от хронической усталости. Все снова? Второй раз в ту же реку?
Посоветовавшись с женой, мы пришли к общему решению остаться в Волгограде. Не могу сказать определенно, правильный это был выбор или нет. Скорее всего, правильный. Сегодня нет в душе сожаления, что не вернулся тогда. Но вот о слове, данном и не сдержанном, очень сожалею. Даже в церковь сходил на исповедь, покаялся.
Но на конференцию я решил все-таки поехать, чтобы там, в приватном разговоре объяснив свою позицию, мягко, по возможности, дать отказ. В первый же день в перерыве между заседаниями Гавриил Абрамович пригласил к себе в кабинет. Я в общем-то давно не видел его до этого, но не ожидал, что шеф так изменится. Выглядел он очень неважно. Изможденно как-то, чего раньше никогда не замечалось. Но мне он был откровенно рад, нисколько не пытаясь скрыть своего чувства. Я всегда знал, что он очень хорошо, может быть, отчасти даже по-отечески ко мне относится, но эмоций прежде он почти не выказывал. А тут как-то засуетился, усаживая меня и предлагая перекусить, как-то начал смешно так за мною ухаживать, что сердце у меня защемило. Мне стало жаль его, моего Учителя и очень уважаемого мною человека. Я увидел, как сильно он сдал и как ждет моего согласия. А Гавриил Абрамович тем временем начал убеждать меня согласиться на его предложение, а скорее, просьбу. Так все это звучало. Он обещал, что никаких бытовых проблем с переездом не будет, институт возьмет на себя все заботы по этому поводу и все расходы. Что должность зама в Минздраве уже в принципе оговорена, и что квартира, еще та, в которой мы жили до отъезда, стоит незаселенная, ждет. Пять лет, между прочим, ждет. А сам в это время ходил к холодильнику, наливал чай и говорил, предлагал, убеждал. И когда, наконец, он прямо и с очевидной надеждой спросил, что же я решил, моя душа дрогнула. В тот момент я понял, что не в состоянии ответить ему откровенным отказом.
И в витиеватой, но все же понятной форме я сказал, что практически готов принять решение о возврате. Как он обрадовался!
— Ну вот, вот! Я знал! Я так и думал! Прекрасно, Анатолий Григорьевич! По возвращении домой созваниваемся и начнем переезд, — радостно спланировал Учитель и тут же начал пытаться дозвониться в Минздрав.
А я не сразу понял даже, как смог сказать такие слова. Но они были сказаны.
Домой я приехал с тяжелым чувством. Нескольких дней вполне хватило, чтобы еще раз все обдумать и снова однозначно понять, что возврат в Курган невозможен. Но как быть с обещанием? Ведь он знал меня как порядочного и последовательного в своих действиях человека. Мне стало стыдно перед ним и перед собой за минутную слабость. Вскоре после моего возвращения позвонили из института и поинтересовались моими планами. По ходу разговора и моему тону стало ясно, что обещанное Илизарову мое возвращение в Курган не состоится. Я просил извиниться перед Гавриилом Абрамовичем. Он больше не позвонил...
Вот, собственно, и все, пожалуй, что я хотел рассказать об этом человеке. О дальнейшей его судьбе и победном шествии созданного им метода написано много подробнее, чем о времени, когда метод только «становился на крыло» и был фактически выстрадан автором. Психоэмоциональные и физические затраты Учителя на продвижение своей идеи, годы борьбы за право ее на существование конечно же сказались даже на его очень и очень крепком здоровье. Когда мы работали рядом, мне казалось, ему, что называется, сноса не будет. Настолько он был всегда энергичен и работоспособен. Однако сердце этого человека в отличие от созданного им аппарата оказалось не из стали. Обычное человеческое сердце...
Он скончался на 72-м году жизни. Совершенно не возраст для такого Титана. Вспомнить хотя бы Мерля д’Абенье, Дебейки, Углова, Амосова, проживших по 90 и более лет и почти до последнего работавших в своих клиниках... Но нет, делу и людям были отданы все его силы, отдана без остатка вся жизнь.
Постскриптум
Описанные в этой книге события канули в Лету. Они теперь принадлежат истории. Давно уже нет с нами Учителя, нет, к сожалению, и многих других персонажей повествования. Но есть Курганский научный центр, огромная, мощная научно-исследовательская лаборатория и лечебная база одновременно. После смерти своего основателя, случившейся в непростой период жизни страны, благодаря усилиям коллектива и во многом нового руководителя Владимира Ивановича Шевцова, ныне профессора и члена-корреспондента РАМ Н, центр продолжил развитие основной идеи и обогатил ее новыми разделами практического применения. Здесь по-прежнему возвращают к нормальной жизни тысячи и тысячи больных и инвалидов.
Не менее трети докторов нашей страны используют метод Илизарова в борьбе за выздоровление своих пациентов. Созданный при моем участии Волгоградский ортопедический центр также успешно реализует идеи Илизарова. Здесь пролечено более десяти тысяч пациентов, воспитана команда высококвалифицированных специалистов, по проблемам чрескостного остеосинтеза защищены четыре кандидатские и три докторские диссертации. Перед памятью Гавриила Абрамовича мне особенно отрадно сказать, что мой старший сын, мое продолжение, руководит одним из его отделений, и «курганская искра» передана мною в надежные руки. Клиники чрескостного остеосинтеза, подобные нашему центру, созданы и работают по всему миру. Так правильно ли говорить, что Учителя с нами нет?..
Заканчивая книгу, я еще и еще раз переживаю описанные в ней события. Словно снова приезжаю в Курган и вхожу в просторную ординаторскую госпиталя, знакомлюсь там с замечательной Брониславой Павловной Васильевой и другими докторами, а затем впервые вижу вошедшего быстро и порывисто Учителя. Слышу еще раз его «ну что же, давайте работать»... Там, в Кургане, прошли самые интересные, насыщенные необыкновенными событиями годы моей молодости, да и, пожалуй, всей моей жизни. Там я сформировался как хирург, встретил любовь — мою замечательную супругу, с которой мы душа в душу прожили уже 46 лет.
И там же мне стал знаком, близок и понятен этот неизвестный Гавриил Абрамович Илизаров. Истекшие с той поры годы позволяют взглянуть на него пристальнее через призму времени и расстояния. И тем более отчетливо видится величие заслуг этого человека перед отечественной и мировой ортопедией.
Главный для меня смысл и, хотелось бы верить, итог этого скромного труда — надежда. Я надеюсь, что записанные воспоминания и размышления об Учителе, его личности и его деле не оставили читателя равнодушным, что каждый, прочтя их, открыл для себя новую страницу исторической правды о нем и событиях того времени. Символично, по-моему, что эти последние строки написаны в Вербное воскресенье, большой христианский праздник, знаменующий победу жизни над смертью. Все мы смертны, но память о Лучших из нас, их образы будут вечно жить в истории.
___________________________________________________________________
Анатолий Григорьевич КАПЛУНОВ
НЕИЗВЕСТНЫЙ ИЛИЗАРОВ:
ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ
Записка очевидца
Редактор Т. П. Лакеева
Художественно-технический редактор Т. В. Давыдова
Технический редактор Т. П. Вострикова
Корректор А. Ю. Еронова
Подписано в печать 24.04.08. Форма: 70х100/32.
Гарнитура TimesET. Печать офсетная.
Усл. п. л. 9,67. Уч-изд. л. 7.33.
Тираж 1000. Заказ 5/99.
По плану книгоиздания Комитета по печати и информации Администрации Волгоградской области за счет средств областного бюджета.
Государственное учреждение «Издатель».
400001, Волгоград, ул. Рабоче-Крестьянская, 13.
ОАО Альянс «Югполиграфиздат».
Волгоградский полиграфкомбинат «Офсет».
400001, Волгоград, ул. КИМ, 6.
Тел/факс (8442) 97-49-40, 97-48-21, 26-60-10
E-mail: ipk-ofset@t-k.ru
Каплунов, А. Г.
Неизвестный Илизаров: штрихи к портрету: записки очевидца / А. Г. Каплунов. — Волгоград: Издатель, 2008. — 240 с.: ил.
ISBN 5-9233-0654-9
Книга повествует о годах совместной работы автора с известным российским ученым хирургом-новатором академиком Г. А. Илизаровым. В ней раскрыты черты личности Илизарова как человека, наставника и руководителя на этапе становления разработанного им метода лечения и обретения первого признания в отечественной медицинской науке. Приводятся некоторые неизвестные ранее факты его биографии. Издание иллюстрировано фотографиями из личного архива автора.
Книга адресована как медикам, так и широкому кругу читателей.
54.58г(2)
© Комитет по печати и информации Администрации Волгоградской области, 2008
© ГУ «Издатель» 2008
© Каплунов А. Г., 2008
ISBN 5-9233-0654-9