«оттепели»
| Вид материала | Литература |
- Тема «период «оттепели» в истории ссср». Вариант часть, 352kb.
- «Времена года. Апрель. Подснежник», 133.98kb.
- Литература, 476.64kb.
- В ожидании политической экономии Константин Аршин, 259.95kb.
- От заморозков к оттепели: Советский фарфор 1940–1950-х годов в собрании Ю. Трайсмана, 174.94kb.
- Что надо знать о наводнении и паводке, 22.31kb.
- Культура в 50–80-е годы: «оттепель» и «заморозки» Хрущевская «оттепель» и вывихи «волюнтаризма», 73.4kb.
- Александр Трифонович Твардовский (1910 1971) был многогранной творческой личностью, 114.55kb.
- Конец 50 начало 60-х годов нашего столетия, 24.79kb.
- Контрольная работа по дисциплине: Отечественная история на тему: Реформы и контрреформы, 179.75kb.
Своеобразие лирики Марины Цветаевой
«Она совмещала в себе старомодную учтивость и бунтарство, предельную гордость и предельную простоту»– так сказал Илья Эренбург о Марине Цветаевой, поэте, начавшей писать с 6 лет, печататься – с 16, и после издания своего первого сборника, будучи еще гимназисткой, заявившей
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черед.
Жизнь преследовала ее с редким ожесточением: смерть матери, ранняя взрослость, смерть дочери, эмиграция, арест дочери и мужа, тревога за судьбу сына...Всегда обездоленная, бесконечно одинокая, она находит в себе силы бороться, потому что не в ее природе жаловаться и стенать, упиваясь собственным страданием. Ощущение собственного сиротства было для нее источником неутихающей боли, которую она прятала под броней гордыни и презрительного равнодушия.
Крик разлук и встреч –
Ты, окно в ночи!
Может – сотни свеч,
Может – три свечи...
Нет и нет уму
Моему покоя.
И в моем дому завелось такое.
Помолись, дружок, за бессонный дом,
За окно с огнем! «Вот опять окно»
Тринадцать изданных сборников при жизни, три, вышедших посмертно,– малая часть написанного. Поэзию Марины Цветаевой невозможно соотнести ни с одним из литературных направлений. Она изучала французскую поэзию в Париже, была знакома со многими известными поэтами-современниками, но ее собственный позтический голос был слишком индивидуален, чтобы вписаться в какое-либо литературное течение.
Сама М.Ц. относила себя к числу поэтов-лириков, погруженных в свой мир и отстраненных от реальной жизни. Разделив в статье о Маяковском и Пастернаке всех поэтов на две категории, Цветаева соотнесла себя не с теми поэтами, которым свойственна изменчивость внутреннего мира, не с «поэтами-стрелами», а с чистыми лириками, которым присуща погруженность в себя и восприятие реальной жизни через призму своих чувств. Глубина чувств и сила воображения позволяли Цветаевой на протяжении всей жизни черпать поэтическое вдохновекние из безграничной собственной души. Жизнь и творчество для нее были неделимы.
Мне нравится, что вы больны не мной.
Мне нравится, что я больна не вами,
Что никогда тяжелый шар земной
Не уплывет под нашими ногами...
Одна из главных черт «чистого лирика»- самодостаточность, творческий индивидуализм и даже эгоцентризм. Индивидуализм и эгоцентризм, в данном случае, не синонимы эгоизма. Это скорее осознание собственной непохожести на других, обособленность в мире обыденных, нетворческих людей. Это вечное противостояние поэта и черни, творца и мещанина
Что для таких господ –
Закат или рассвет?
Глотатели пустот,
Читатели газет!
Поэзия Цветаевой – прежде всего вызов и противостояние миру. Ее любимым лозунгом была фраза: «Я–одна – за всех – противу всех». В ранних стихах это противостояние миру взрослых, всезнающих людей, в эмигрантской лирике это противостояние себя – русской – всему нерусскому и потому чуждому. «Зола эмиграции...я вся под нею... так и жизнь прошла». Индивидуальное «я» разрастается здесь до единого русского «мы».
Россия моя, Россия,
Зачем так ярко горишь? «Лучина»
Семнадцать лет изоляции от родины, от читателя опустошили душу, в стихотворении «Тоска по родине» она скажет:
Мне совершенно все равно
Где совершенно одинокой
Быть...
Поэт одинокого трагического голоса, М. Ц. всегда писала о себе, но личность ее была столь многогранна, что она, выражая жизнь частную, сумела выразить целую эпоху.
Так и не познав при жизни признания читателей, Цветаева была поэтом не для широких масс. Смелый реформатор стиха, она ломала привычные для слуха ритмы, разрушая при этом плавно текущую мелодию стиха. Ее лирика напоминает страстный, сбивчивый, нервный монолог, который изобилует внезапными замедлениями и ускорениями. «Я не верю стихам, которые льются. Рвутся – да!» Сложный ритм – это душа ее поэзии.
Мир открывался ей не в красках, а в звучаниях. Музыкальное начало было очень сильным в творчестве Цветаевой. В ее стихах нет и следа покоя, умиротворенности, созерцательности, она вся в вихревом движении, в действии, в поступке. Она дробила стих, превращая в единицу речи даже слог. При этом затрудненная поэтическая манера была не искусственно созданной, а органической формой тех мучительных усилий, с которыми она выражала свой сложное, противоречивое отношение к действительности.
Расстояния, версты, мили...
Нас рас-ставили, рас-садили,
Чтобы тихо себя вели,
По двум разным концам земли. (Пастернаку 1925г)
Для поэзии Цветаевой характерен широкий диапазон и других художественных приемов, лексических экспериментов, например, иногда произведение строится на сочетании разговорной и фольклорной речи, это усиливает торжественность и патетичности стиля. Характерны для ее слога и яркие, экспрессивные эпитеты, сравнения
Вчера еще – в ногах лежал!
Равнял с Киайскою державою!
Враз обе рученьки разжал,–
Жизни выпала – копейкой ржавою!
Критиковать стихи Цветаевой очень легко. В чем ей только не отказывали: в современности, в чувстве меры, в мудрости, в последовательности. Но все эти кажущиеся недостатки – обратная сторона ее непокорной силы, безмерности. Как показало время, ее стихи всегда найдут своего читателя.
Духовное перерождение героев А.П.Чехова.
Одной из главных проблем творчества А.П.Чехова считают проблему “человека и среды”. Герой Чехова – самый обыкновенный, простой, ничем не выдающийся человек. Чехов испытывает его в разнообразных, но в то же время обыденных обстоятельствах. Испытание “бытом” – такова самая простая формула чеховского рассказа. Но это испытание герои проходят по-разному. В изображении человека и среды возможны два варианта: сюжет деградации и сюжет изменения, возвышения.
Чехову была интересна ситуация плена жизни, стереотипных моделей поведения, многие его герои находятся в плену обывательских представлений о жизни. Писатель выразил это состояние словом «футляр». «Футлярный» образ жизни ведет не только Беликов, герой рассказа «Человек в футляре», но и гораздо более душевно развитый герой рассказа «О любви» – Алехин.
Сюжет футлярного существования и, как следствие, душевной деградации проявляется во многих рассказах (“Человек в футляре”, “Крыжовник”). Наиболее ярко его можно увидеть в рассказе “Ионыч”. В “Ионыче” показана борьба любви и пошлости, живого чувства и алчного накопительства; и каждый раз последнее слово в этом союзе остаётся за бытом. Тело поглотило дух – такова коллизия рассказа. Именно пошлость обыденной жизни, не согретая ни чувством, ни идеей, ни верой, ведёт наступление, она обступает героя со всех сторон. Ионыч не только противостоит “грубой жизни”, но и состоит с ней в духовном родстве. И как такой человек, как Ионыч, достаточно глубоко мыслящий и духовно развитый, может превратиться в существо, для которого счастье в жизни составляют лишь “бумажки, которые он по вечерам вынимает из карманов с таким удовольствием”? Что заставило Старцева так сильно измениться?
Чтобы ответить на этот вопрос, Чехов изображает самые характерные моменты жизни главного героя и прослеживает все те изменения, которые происходят со Старцевым. В начале рассказа мы видим симпатичного земского врача, восторженного молодого человека, влюблённого в Екатерину Ивановну. Он искренен, взволнован, и на кладбище, ожидая любимую, он в первый раз в жизни видел мир, не похожий ни на что другое,- мир, где нет жизни, но во всем чувствуется присутствие тайны, обещало жизнь тихую, прекрасную, вечную”.
Но искреннее, глубокое чувство сменилось жадностью. Старцев не смог побороть поток жизни, стремящийся сделать человека проще и одностороннее, ведь гораздо сложнее преодолеть в себе лень,поддержать светлые чувства, чем погрязнуть в повседневной рутине и заменить полноту жизни полнотой тела. Неудача Старцева в любви резко меняет его. Чем больше Старцев превращается в Ионыча, тем ниже он опускается в глазах автора, и тем привлекательней становится семья Туркиных, сумевших не растерять своих достоинств и сердечной простоты.
В конце концов, Ионыч вполне нашёл себя в губернском городе С. В финале он не только жертва “грубой жизни”, но один из тех, кто делает жизнь грубой. Всё, что не успело расцвести, умирает в его душе. Изображенный в начале рассказа как ищущий интересного общества человек, в конце Ионыч – получеловек, еле движущийся, с заплывшей шеей, пухлый, красный. “Когда он едет на тройке, картина бывает внушительная, и кажется, что едет не человек, а языческий бог!”
Но погублена не только жизнь Старцева, но и счастье Екатерины Ивановны. Каждому человеку дан шанс быть счастливым, и глупо, жестоко по отношению к себе – не откликнуться на него. Когда Старцев предлагает Ек. Ив-не выйти за него замуж, она отвечает: «Я безумно люблю музыку...», то есть ей нет дела до его чувств. Так реализуется одна из любимых Чеховым ситуаций: люди разобщены, они не умеют любить, ценить друг друга, каждый слышит только себя – за что и платит.
Роль детали в рассказах Чехова многосложна. Деталь важна и как для раскрытия образа героя, так и для выражения авторской позиции. Повтор деталей заставляет обращать на них внимание читателя. И шутки Ивана Петровича, и романы Веры Иосифовны, и игра на рояле Котика – все это неизменный круг их жизни, отсутствие развития, но это и защита от грубости и пошлости жизни. Иной характер носит деталь прогрессирующая, которая отмечает определенные ступени развития. Старцев перестал ходить пешком, потом пересел на тройку. Его жизнь наполняется вещами, а деятельность измеряется выгодой. А духовная жизнь подразумевает в известной мере аскетичность.
“Ионыч” не только история о том, как “среда заела” человека, но и беспощадная история о человеке, который, перестав сопротивляться окружающей обывательской среде, утратил всё человеческое.
Другой тип изображения героя мы видим в рассказе “Дама с собачкой”. Дмитрий Дмитриевич Гуров, московский дон жуан и циник, предстаёт перед читателем человеком ветреным и без особых стремлений в жизни. О женщинах он отзывается так: ”Низшая раса”. “Но всё же без низшей расы он не мог прожить и двух дней”. Однако всякое сближение с ними превращалось в мимолётное развлечение”. Случайная встреча на юге с молодой , ничем не примечательной провинциалкой кардинально изменила всю его жизнь.
Не случайно одна из главных сцен происходит на берегу Чёрного моря. Море– символ чего-то завораживающего красивого, но в то же время трудно постижимого.
В шумной Москве Гурова окружают праздность и пошлость в виде шумного непонимания, сытости и самодовольства, противостоять которым может лишь любовь, глубокая и искренняя.
Воспоминания об Анне Сергеевне постоянно волнуют его, но когда он пытается поделиться ими, то слышит от приятеля пошлую фразу об осетрине с душком.
Он не спит ночь и через несколько дней уезжает в город С. “Зачем?” Он и сам не знал хорошо”. Он стремится к Анне Сергеевне, и не только к ней: он стремится к тому миру чувств и мыслей, что пробудились в нём тогда, среди гор, моря, облаков, пробудился и зовёт, не даёт покоя. Во время свидания в театре становится ясно, как дорога ему эта женщина. Так лёгкий курортный роман превращается в драматическую историю настоящей любви.
Хотя внешне их жизнь практически не меняется, они становятся другими людьми: “они простили друг другу то, чего стыдились в своём прошлом, прощали всё в настоящем и чувствовали, что эта их любовь изменила их обоих”. Герои ведут двойную жизнь, встречаются тайно и временами испытывают страх и неопределённость. Но в финале рассказа сохраняется осторожная надежде на какой-то выход.
“- Как?Как? – спрашивает он, хватая себя за голову. – Как?
И казалось, что ещё немного и решёние будет найдено, и тогда начнётся новая, прекрасная жизнь…”
Этот рассказ о том, что любовь есть, о том, как она изменила самих героев и мир вокруг них, сделала их выше, чище, человечнее, позвала к настоящей, прекрасной жизни – без лжи и лицемерия.
В отличие от “Ионыча” – это рассказ не о деградации героя, но, наоборот, о его духовном пробуждении.
В любом рассказе Чехова, повествующем о людях, которые живут «футлярной жизнью», настоящая жизнь торжествует над всеми ограничениями, которые люди себе придумали, чтобы им жилось проще, понятнее, удобнее.
Сюжет и герои одного из рассказов В. М. Шукшина.
Василий Макарович Шукшин родился 25 июля 1929 года в Сибири, в селе Сростки. Василию ещё не исполнилось четырёх лет, когда его отца арестовал как кулака. Семья потеряла кормильца, и уже с шести лет мальчику пришлось работать в колхозе. В одиннадцать лет он в первый раз попал в город. В. М. Шукшин пытался выучиться сначала на бухгалтера, потом учился в автомобильном техникуме, затем, пройдя ещё много разных профессий, устроился работать в Институт кинематографии, где и учился потом в классе известного кинорежиссёра Михаила Ромма. Но и в этом институте – предмете мечтаний многих молодых людей – судьба Шукшина складывалась непросто. Не мог он смириться с тем амплуа «деревенского дурачка», в которое его пытались втиснуть. Он хотел говорить о людях, о жизни ту правду, которая была близка человеку деревни.
Именно это и повлияло на темы, сюжеты рассказов писателя. За каждым из них стоит удивление писателя перед неповторимостью человеческих лиц, в каждом герое Шукшин умеет увидеть чудо, потому его героев часто и называют «чудиками».
«Алёша Бесконвойный» - это один из последних рассказов В. М. Шукшина о чудиках, с чудинкой, которая выражается в какой – то почти невероятной для обыкновенного деревенского жителя озабоченности общими вопросами бытия. Герой Шукшина всегда чувствует свою причастность жизни всеобщей, и потому он всегда враг обывателя, неспособного понять взаимность всего сущего, отрешённого от бытия бытом. Чудик всегда «болен» какой – то мыслью, недоступной другим, он всегда одиночка. Таков и Алёша Бесконвойный из одноимённого рассказа, Алёша – философ, постигающий смысл жизни.
Алёша – странный философ. «Никто бы не поверил, что Алёша серьёзно вдумывался в жизнь: что в ней за тайна, надо её жалеть, например, или можно помирать спокойно – ничего тут такого особенного не осталось?». Действительно, для людей «ответственных», обличённых властью, чей голос слышится в призывах «не позволять себе такие вещи», как субботняя баня, он «дурачка из себя строит», для деревенских баб – циркач, «акробат», даже для жены он – генетически, по роду и крови, странный человек, как и покончивший с собой его брат, для сына он – заурядный неудачник, деревенский скотник и пастух.
Драма Алёши, как и всех чудиков, - драма фатального непонимания. Шукшин пишет если не о себе, то о том, кого очень хорошо знает, чей взгляд на мир ему понятен и дорог. Рассказ начинается с сообщения, демонстрирующего полупренебрежительное отношение к герою: «Его и звали – то не Алёша, он был Костя Валиков, но все в деревне звали его Алёшей Бесконвойным». В самом построении фразы содержится вопрос: почему так называют героя. Любопытно, что само народное имя героя ассоциируется с юродством его натуры. В сущности, Алёша – отшельник, живущий не в ските, а среди людей.
В основе сюжета – рассказ о том, как герой топит баню. «В субботу он топил баню. Всё. Больше ничего. Накалял баню, мылся и начинал париться. Парился, как ненормальный, как паровоз, по пять часов парился!» - вот внешняя канва сюжета, представляющая ситуацию. За внешней обыденностью и телеграфной лаконичностью объяснения, почему в субботу Алёша не работал, кроется скрытая от повествователя, но явная автору символика.
Баня – это не просто физиологическая потребность, это ритуал духовного очищения и обновления, имеющий древние и сугубо национальные истоки. Алёша Бесконвойный превращает бытовое действо в сакральное, помывку – в омовение. Тем драматичней оказывается финал: «Баня кончилась. Суббота ещё не кончилась, но баня уже кончилась». Это уже не просто нейтральная констатация факта, а отчётливо слышимая горечь прощания с праздником души в шукшинском его понимании, праздником, понятым как переживание красоты и осмысленности мира и жизни.
В наиболее резкой форме противопоставленность Алёши окружающими проявляется его отношения с женой. Весьма выразительна реакция Таисьи на прочитанный Алёшей детский стишок дочери: «Жена откачнулась от ящика, посмотрела на Алёшу… Какое – то малое время вдумывалась в его слова, ничего не поняла, ничего не сказала, усунулась опять в сундук, откуда тянуло нафталином». Знак её мира – это сундук, её мир – это мир дневной суеты и бытовых забот, куда не проникает свет духовности мужа. Таисье никогда не вырваться из плена вещественного мира, она никогда не испытывает того, чего достигает Алёша: «Был он весь новый, весь парил». Опять шукшинская игра словом: от Алёши парит, потому что он только что из бани, и он парит, духовно возносясь над мельтешением вседневных хлопот.
Алёша учится принимать жизнь, «не суетиться перед клиентом», учится любить и любить осознанно «степь за селом, зарю, летний день…», детей. «Стал случаться покой в душе – стал любить». «Покой в душе» - следствие глубинного и любовного проникновения в смысл бытия. Этого – то покоя в душе нет у окружающих, в сущности не замечающих жизни и её красоты. Алёша Бесконвойный ещё и потому, что нет и не может быть границ и ограничений его пытливой душе и разуму, потому, что не может он довольствоваться прописными истинами, удовлетворяющими всех, если они не осмыслены, не пропущены через себя.