Московский общественный научный фонд образы власти в политической культуре России

Вид материала

Книга

Содержание Динамика политико-культурных предпочтений россиян и трансформация партийной системы Российской Федерации в 90-е гг.

Подобный материал:

• М. Н. Афанасьев клиентелизм и российская государственность исследование, 4389.86kb.
• Идентификационных структур в современной под редакцией Т. Г. Стефаненко россии., 889.1kb.
• Е. Я. Басин искусство и коммуникация, 2888.89kb.
• В рамках реализации благотворительных программ, 68.65kb.
• Информационное письмо, 25.22kb.
• Уважаемые коллеги!, 63.47kb.
• Москва 1999 moscow public science foundation е. Y. Basin art & communication: Essays, 1994.22kb.
• Российская академия наук центр цивилизационных и региональных исследований в. Д. Нечаев, 1680.34kb.
• П. А. Сорокина Москва Санкт-Петербург Сыктывкар 4-9 февраля 1999 года Под редакцией, 6816.25kb.
• Концепция легитимности политической власти М. Вебера и современность. Право как инструмент, 52.21kb.

Динамика политико-культурных предпочтений россиян и трансформация партийной системы Российской Федерации в 90-е гг.

С

оветская однопартийная система позволяла обеспечить достаточную степень стабильности господствующему режиму на протяжении более чем 70 лет. Однако ослабление тоталитарного государства, девальвация ценностей закрытого общества, дифференциация социума приводят к тому, что с середины 80-х гг. происходит серьезная трансформация партийной системы СССР. Бюрократизм партаппарата, формальность принципа политического участия, монополия КПСС на “истину” — все это вызвало отторжение сначала у представителей отечественной интеллектуальной элиты, а затем у широких слоев населения.

Поэтому развитие процессов демократизации неизбежно привело к возникновению альтернативных КПСС политических партий и движений, а новизна и радикальность их лозунгов способствовали росту их поддержки в массах. Коммунистическая партия проигрывала своим оппонентам прежде всего в актуальности своих программных установок. Так, например, весной 1990 г. уже не работали старые идеологические лозунги, типа “построение коммунистического общества”, “многонациональная общность — советский народ”, “плановая экономика”. Напротив, как указывает в своей работе В.Н.Абрамов, “обязательными элементами типичной предвыборной программы в те годы были: защита суверенитета России, внедрение регионального хозрасчета, осуществление преобразований экономики в направлении к рынку, существенное повышение уровня жизни населения”¹

Радикализация требований демократической оппозиции в свою очередь стимулировала поляризацию внутри некогда единой КПСС, распад ее на сторонников и противников углубления экономических и политических преобразований. В итоге в реформаторский лагерь де-факто переходят “Демократическая платформа в КПСС”, “Коммунисты за демократию” и др. В свою очередь консолидируются и консерваторы — с этой целью в 1988-1991 гг. ими создаются такие политические организации, как движение “Единство — за ленинизм и коммунистические идеалы” Н.Андреевой, Объединенный фронт трудящихся, наконец, Коммунистическая партия РСФСР под руководством И. Полозкова. Они пытались актуализировать иные общественные ценности — прежде всего ценности порядка и жесткого государственного регулирования. Тем не менее до 1991 г. ценности демократии, плюрализма, гласности, рынка оказывались более востребованными. К тому же “сталинисты” и “консерваторы” слишком тесно оказались связанными с крайне непопулярной КПСС и в силу этого не могли действовать независимо и автономно, следствием чего стало их поражение в августе 1991 г. Тогда сама политическая практика показала, что ценности свободы и демократии оказались сильнее идей порядка и “сильной руки”.

После крушения советской однопартийной модели, в России велись интенсивные поиски “консолидированной”, устойчивой партийной системы, позволяющей, с одной стороны, обеспечить стабильность в стране, а с другой — отразить политико-культурные приоритеты большинства населения РФ. Подобные инициативы имели место еще во времена М.С.Горбачева, когда в партийных кругах разрабатывались планы введения в Советском Союзе квази-”двупартийности”, то есть создания альтернативы КПСС в лице более умеренной, но лояльной левой организации социал-демократического толка. Впоследствии эта идея получила свое развитие накануне парламентских выборов 1995 г., когда в соответствии с аналитическими разработками Г.Сатарова были созданы два проправительственных блока — “правоцентристский” НДР, возглавляемый В.Черномырдиным, и “левоцентристский” Блок Ивана Рыбкина, во главе которого стал бывший активист КПРФ и председатель Государственной думы РФ первого созыва. Стремление к реализации этой “устойчивой” модели проявлялось и в период 1997-1999 гг., когда власть вела активную работу с руководством российской компартии, пытаясь добиться от парламентских коммунистов “системности” и “конструктивности”.

Однако все попытки выстроить такую систему “сверху” не встретили понимания у населения. Как показывают опросы общественного мнения, преобладающие ценностные ориентации населения зачастую вступают в противоречие с планами власти и в итоге опровергают все предварительные прогнозы.

Так, доминирование идей свободы, рынка, плюрализма и демократии не позволили затормозить процесс перестройки на умеренной отметке. В итоге вместо “стабильной” двухпартийной системы и формальной конкуренции двух левых партий на политическую арену вышли деморадикалы — Демократическая партия России и движение “Демократическая Россия”.

В период 1991-1993 гг. уже игнорирование эгалитаристских и коллективистских ценностей россиян, при демонстративной отстраненности Кремля от дел партийного строительства, стимулирует активизацию и расширение поля деятельности радикальных оппозиционных организаций ультра-левой и ультра-правой ориентации — Фронт национального спасения (ФНС), Русский национальный собор (РНС), Русское национальное единство (РНЕ). При этом, по мнению многих аналитиков, именно “отсутствие стабилизирующего фактора в лице сильных политических партий, поддерживаемых обществом, сделало возможным фронтальное силовое столкновение президентской и представительной ветвей власти в сентябре-октябре 1993 г.”².

Несмотря на силовой разгром радикальной оппозиции в октябре 1993 г., эти действия не приносят успеха и президентской стороне. Нарушение властью фундаментальных принципов демократии, расстрел парламента, сомнительные избирательные технологии (включающие прямые нарушения избирательного законодательства, например, запрет агитации против официального проекта Конституции РФ или хищение подписных листов у “нежелательных” участников предвыборной гонки) вызывают отторжение у россиян и приводят к поражению на декабрьских выборах 1993 г. “либерал-радикалов”. Вместо планируемых 35-40% голосов по партийным спискам проправительственный блок Е. Гайдара “Выбор России” получает лишь 12% и терпит поражение от “третьей силы” — ЛДПР В.Жириновского. Кроме того, “первая кровь” октября 1993 г. сделала практически невозможным в дальнейшем какой-либо компромиссный вариант между властью и оппозицией, и все последующие годы эти события определяли действия всех участников политического процесса — власть опасается, а оппозиция жаждет мщения.

Не менее показательным является и крушение кремлевской “двупартийной” модели на думских выборах 1995 г. И если “Наш дом — Россия” проиграл, прежде всего, в силу своей близости к непопулярному правительству В. Черномырдина, то БИР потерпел поражение во многом потому, что не сумел стать в глазах избирателей подлинной альтернативой правительственному курсу.

В условиях обострения социально-экономической и политической ситуации в стране после 17 августа 1998 г. все дальнейшие попытки создания двухпартийной системы “сверху” оказались обреченными на провал.

Во многом данная ситуация является своего рода ответом на запросы общества. Разочарование в ходе реформ, отсутствие сколько-нибудь реальной перспективы влекут за собой, с одной стороны, стремление к политическому действию по принципу “чем хуже — тем лучше”, а с другой — способствуют распространению ностальгических настроений. Недаром в опросах общественного мнения последнего времени лидирует некогда отрицаемый большинством сограждан “период застоя”, а фигура Л.И.Брежнева становится едва ли не культовой. Более того, резкое снижение личной и государственной безопасности, отсутствие харизматической личности, вокруг которой сплотилось бы общество, приводит к тому, что впервые с середины 80-х гг. число положительных упоминаний эпохи И.В.Сталина превысило количество отрицательных отзывов (для сравнения в 1990 г. положительно оценивали “сталинский период” только 2% населения³. При этом население России уже не интересуют такие (ранее весьма “ходовые”) темы, как массовые репрессии 30-х гг., раскулачивание, депортации народов. Напротив, внимание концентрируется в основном вокруг “положительных” сюжетов: победа в Великой Отечественной войне, индустриализация, жесткий курс во внешней политике. В этой связи особо стоит отметить резкую геополитическую и внешнеполитическую переориентацию населения Российской Федерации. Если ранее идея мирного сосуществования и сотрудничества со странами Запада воспринималась весьма положительно подавляющим числом россиян, то ныне, напротив, все чаще раздаются голоса в пользу пересмотра основ внешней политики в сторону большей закрытости и конфронтации. Характерным примером этого является массовое одобрение ранее вполне либеральными и “западническими” москвичами провокационного обстрела из гранатомета американского посольства. Даже журналисты газеты “Московский комсомолец”, которых вряд ли можно отнести к адептам автаркии, в последних публикациях вполне допускают (и даже приветствуют) возможность полного разрыва с Западом, если европейцы будут возражать против “актов возмездия” в отношении чеченского населения⁴.

Вообще, как показывают результаты изучения общественного мнения, российское общество все терпимее относится к идеям закрытого общества, тоталитарного государства, диктатуры. Все актуальнее становятся вопросы — “кто враг?” и “кто вождь?”. Сила общественного мнения настолько сильна, что в его русле начинают лавировать даже вполне либеральные и умеренные издания. Так в период вторжения террористических группировок в Дагестан значительная часть столичных газет и журналов регулярно муссировала чеченскую тему, нередко напрямую призывая к этническим чисткам. На грани 272-й статьи УК РФ балансировала телевизионная передача “Времечко”, в которой москвичам было предложено ответить на вопрос “Кого надо выслать из столицы: а) всех чеченцев; б) всех кавказцев; в) всех бандитов”. Естественно, что после взрывов жилых домов в Печатниках и на Каширском шоссе результаты были соответствующими — подавляющее большинство москвичей (приблизительно 65%) высказалось за депортацию всех кавказцев, еще 10% желали бы репрессий лишь в отношении чеченцев. Надо сказать, что развитие национальной темы в России в условиях системного кризиса вполне способно вызвать резкий всплеск русского национализма и шовинизма, поскольку именно этот проект еще не был реализован в последнее десятилетие. Не исключено, что “чеченский вопрос” может быть “дополнен” и “развит” также в отношении других народов. Первым свидетельством этому является появление в телеэфире весьма специфических опросов на тему типа “Готовы ли лично Вы участвовать в еврейских погромах?” (публицистическая программа “Политика. Петербургский стиль”) или акцентировка на национальной принадлежности большинства российских олигархов.

Таким образом, на основании анализа политической практики 90-х гг., можно сделать следующие выводы.

Во-первых, реализация политических инициатив находится в прямой зависимости от преобладания тех или иных ценностных ориентаций в массовом сознании россиян.

Во-вторых, в условиях системного кризиса радикализация общественных настроений опережает любые инициативы власти по поддержанию устойчивости политической системы.

В-третьих, нарушение властью (игнорирование закона и “правил игры”) или оппозицией (“необоснованные” контакты с правящими кругами) своих изначально присущих стандартов деятельности приводит к падению их популярности в глазах населения.


Глава 11

Н.Лайдинен