Г товстоногов беседы с коллегами (Попытка осмысления режиссерского опыта)

Вид материала

Документы

Содержание 11 декабря 1979 года. 12 декабря 1979 года.

Подобный материал:

• Гипнотические приемы в общении, 1196.49kb.
• К вопросу о человеческом и искусственном интеллекте, 75.75kb.
• Тимошка. Domestic cat1, 210.11kb.
• Методические рекомендации по их подготовке Раздел «История культур и цивилизаций Древнего, 288.42kb.
• Товстоногов, 13475.03kb.
• «Лучший молодой адвокат года», 45.4kb.
• Методика проведения родительского собрания     , 16.13kb.
• Управление образования Фрунзенского районного в г. Харькове совета, 734.24kb.
• План беседы 13 2 Конспект беседы 14 1 Повторение пройденного материала 14 2 Чинопоследование, 336.7kb.
• Т. В. Шевченко Монографические беседы, 3419.03kb.

28 ноября 1979 года.

Первое действие. Сцена Мурзавецкого, Пав­лина и Власа.

ТОВСТОНОГОВ (Богачеву). Какое бы причудливое положение Аполлон ни принял, ему все равно хорошо. Ничего нельзя пропускать. Он фиксирует укоризненные взгляды слуг, которые не верят, что Аполлон был на охоте. Произносит монолог о неудачной охоте с полной убежденностью, что это было на самом деле. Одно пере­ходит в другое, все естественно, меньше суетиться, но уж если жест так жест — неожиданный и нелепый. Не теряйте импровизационное состояние, вы хорошо импрови­зируете, но если потерять суть, импровизация может увести вас в сторону. Нафантазируйте жуткую сцену, как вас, барина, офицера, дворянина, тащит слуга на глазах у всего города.

МОСКВИН. Я пришел в трактир, сказал, что по велению Меропы Давыдовны, взял его головой вниз, как барана, и унес.

ТОВСТОНОГОВ. Все это и надо протянуть в данной сцене, а не просто нафантазировать для себя. Мне важ­но отношение всего дома к Аполлону.

Первое действие. Сцена Мурзавецкого и Гла­фиры.

ТОВСТОНОГОВ (Е. Поповой). Я думаю, что Глафире очень трудно все время находиться в облике послушницы. Ходить в черном, отстаивать по многу часов в церкви. Сейчас такой момент, когда можно все с себя сбросить. С Аполлоном она не считается. Должен быть выход молодой козочки — сбросила с себя постылую оболочку и выскочила порезвиться. Аполлон вас задерживает, ме­шает. С этого начинается роль.

Сцена повторяется.

ТОВСТОНОГОВ (Богачеву). «Шуры-муры завели?» — это не надо говорить в духе Яго, легче — от меня, мол, ничего не укроется, я все знаю. (Поповой.) Не надо ни на чем задерживаться, все очень легко.

417

БОГАЧЕВ. Это его постоянное развлечение — заигрывать с Глафирой, поддразнивать ее.

ТОВСТОНОГОВ. Он это делает бесцельно, просто препро­вождение времени. Все это прелюдия к тому, чтобы занять денег.

БОГАЧЕВ. У нее?

ТОВСТОНОГОВ. Хотя бы и у нее, он все время об этом думает. Когда она уходит, испортилось настроение — неудача. Не надо было сразу передавать ей привет от Лыняева, поторопился. Не надо проявлять никакой мужской заинтересованности, все это на пустой основе. (Поповой.) Представьте себе, что вы бежите в сад, пока­чаться на качелях, размяться после церковного стояния. (Богачеву.) И все-таки главной всегда остается задача раздобыть водки. Это как болезнь, это единственное, что для него серьезно.

БОГАЧЕВ. Значит, это не просто удовольствие, а необхо­димость.

ТОВСТОНОГОВ. Хорошее настроение у него может быть только тогда, когда вот-вот поднесут. Вы хорошо нашли, что он не хочет пить под взглядами слуг.

Повторяется сцена Мурзавецкого, Павлина и Власа.

ТОВСТОНОГОВ. Сейчас неясно, как вы относитесь друг к другу. (Москвину.) Вам обязательно надо быть в союзниках с Павлином — вы оба относитесь к молодому барину крайне неодобрительно. (Богачеву.) Представляе­те себе ваше положение? Под неодобрительными взгляда­ми слуг вам надо еще оправдываться, почему пустой ягдташ; объяснять, что охота — ваша страсть, что вы без нее жить не можете. Вам надо найти какую-нибудь пе­сенку. Не пойте ее все время, но она в вас засела. Сделайте какую-нибудь звуковую непрерывность, вы ее все время слышите и моментами она из вас как бы выры­вается.

Сцена повторяется еще раз.

ТОВСТОНОГОВ (Богачеву). Не надо суетиться, все время должно быть свободное тело. Ничего не надо фиксировать, все рождается сию минуту. Водку просите

418

как-то мечтательно, ласково: «Человек, водки!» (Гариче-ву.) Подороже продавайте свое согласие. Довел барина до унижения и довольный пошел за водкой. Аполлон перед ним заискивает, жалко улыбается — «Адски хочет­ся, братец». Вот теперь можно дать. (Богачеву.) Опас­ная роль. Надо очень тонко сыграть. Создать, например, целую гамму опьянения. Не громкую. Это не пьяный купчик. Больше неожиданностей.

БОГАЧЕВ. Боюсь наиграть, и от этого наигрываю еще больше. Еще не чувствую...

ТОВСТОНОГОВ. Конечно. Попробуйте искать его изнут­ри, с пластикой у вас все в порядке, нужен только точный отбор, чтобы не было внешней суеты. Ни в коем случае не переходите в актив, потом найдем, где добавить. Воспитайте в себе покой и физически свободное тело. Когда я понимаю, чего вы хотите, сразу становится интересно, как только вы начинаете изображать просто пьяного человека — скучно.

11 декабря 1979 года.

Первое действие. Сцена Мурзавецкой и Лы-няева.

БАСИЛАШВИЛИ. Как относится в этой сцене Лыняев к Мурзавецкой? Подозревает он ее в подлогах? ТОВСТОНОГОВ. Нет. Она — жертва.

БАСИЛАШВИЛИ. Как складывается день? Сегодня вос­кресенье, все в церкви, потом Лыняев заехал в Гостиный двор, встретил там Купавину и Анфусу, Купавина навязала ему Анфусу, попросила отвезти к Мурзавецкой. Лыняев ехать туда не хотел, придется разговаривать, открывать Меропе глаза, а он этого не хочет. Можно вначале сыграть мизантропа — что же это делается: ради денег люди идут на все! Или он человек более легкий? ТОВСТОНОГОВ. Только не мизантроп, это не свойствен­но Лыняеву.

БАСИЛАШВИЛИ. Значит, он не Флор Федулыч, а скорее отец из «Последней жертвы».

ТОВСТОНОГОВ. Зачем проводить аналогии с другими пьесами? Давайте черпать ассоциации из жизни.

419

Б А С И Л А Ш В И Л И Я хочу за что-то зацепиться, от чего-то оттолкнуться. Я думал, что вначале это хмурый человек, а потом раскрывается.

ТОВСТОНОГОВ. Нет, нет, не тот характер. Он человек открытый.

БАСИЛАШВИЛИ. А что значит это «ух!», с которым он появляется?

ТОВСТОНОГОВ. Жарко, он толстый человек, ему труд­но передвигаться. Добрый, хороший человек, и все вокруг хорошо, только в последнее время завелась в округе какая-то грязь, и он это открыл.

БАСИЛАШВИЛИ. И я, Лыняев, этого волка скоро поймаю. Он-то считает, что ему удалось всех одура­чить, а я нарушу его покой, его планы, разоблачу, выведу на чистую воду, и все опять будет хорошо. ТОВСТОНОГОВ. Вот это верно. Первая сцена для Лыняева — визитная карточка, и он сразу должен за­воевать наши симпатии. Мизантропию здесь никак не протащить. И зачем? Это впоследствии никак не разо­вьется.

БАСИЛАШВИЛИ. Почему Лыняев вдруг начал ловить мошенников? Невмоготу стало видеть, что делается вокруг? Он мировой судья, хорошо говорит. ТОВСТОНОГОВ. Надо бороться со злом. Это заложено в нем, сидит в нем? БАСИЛАШВИЛИ. Да.

ТОВСТОНОГОВ. Это — главный стимул. И вы должны обмануть нас. До приезда Беркутова мы должны верить, что вы всех разоблачите, что вы что-то знаете и нахо­дитесь на верном пути. Островский создает здесь лож­ный ход, за который нам надо зацепиться, он поможет создать остроту. В предыдущей сцене мы видели, как завязывается мошенничество, а здесь приходит человек, от которого никак не ждешь решительных действий, тол­стый, добродушный человек, которому противопоказано разоблачительство, и вдруг именно он говорит о вол­ках так, как будто все уже знает. У нас возникает ощущение обманчивости его добродушия, мы должны поверить, что он вот-вот что-то зацепит, кого-то пой­мает, а потом оказывается, что это ложный ход. Но он должен быть закономерен. Потом Лыняев все отдаст Беркутову и сам не заметит, как в этой борьбе оказал­ся овцой, съеденной волком по имени Глафира. Вот об-420

щая схема роли, ее движения. Первый ход — прямая провокация. Надо сыграть еще все конкретные обстоя­тельства — жаркий день, вас заставили тащиться с Анфусой, вы бы давно уже лежали у себя на диване вместо того, чтобы ехать в дом, который вам не очень симпатичен, нужно к тому же соблюдать этикет по отно­шению к Мурзавецкой, ему хочется как можно скорее унести отсюда ноги.

БАСИЛАШВИЛИ. Я не могу сразу уехать? ТОВСТОНОГОВ. Надо посидеть, поговорить... И вроде он все эти условия выполнил.

БАСИЛАШВИЛИ. Но он откровенно говорит Меропе: «У нас одна беседа: ближних судить». Это и навело меня на мысль о мизантропии. К этой реплике можно подойти по-разному. Мы, мол, поставлены с вами в такое положение, что нам остается только ближних судить. Или — вы в вашем доме только этим и занима­етесь. А третье — шутка.

ТОВСТОНОГОВ. Да, это шутка, и я бы делал это как можно смелее. Но вместе с тем в каждой шутке есть доля правды. Мы должны это понять. Через это про­читывается и его подлинное отношение к Мурза-вецкой.

ОЛЬХИНА. Для нее это опасный разговор, его шуточ­ки она воспринимает как намеки, имеющие к ней не­посредственное отношение.

ТОВСТОНОГОВ. Она даже не пытается выяснить, на что он намекает, что ему известно. Она уходит от раз­говора. Почему? Потому что ей уже жжет руки задуман­ное ею дело, а он человек для нее не опасный. Она Лыняева, как противника, врага, не воспринимает. Его не следует опасаться. Она умный психолог и в резуль­тате окажется права. На что-то он там набрел, но он не может знать о ее участии в подлогах. Значит, это пустой разговор вообще. Она его вышучивает — почему никуда не ездишь? Боишься? Надо его высмеять, а вы всерьез с ним разговариваете, поэтому ничего не полу­чается. Нет вашего к нему отношения. Он для вас — пустобайка, болтун, не страшный человек. БАСИЛАШВИЛИ. Так оно и есть на самом деле. ТОВСТОНОГОВ. Она одна знает ему цену — она умная женщина. А мы, зрители, должны здесь клюнуть на то, что она недооценивает противника. Здесь ложный ход

421

и тянется он долго, до приезда Беркутова. Давайте еще раз, только не торопитесь. Поначалу Мурзавецкая должна насторожиться на реплику: «Завелся в нашем округе какой-то сутяга», а вы это пропускаете.

Сцена повторяется.

ТОВСТОНОГОВ (Басилашвили). Я довел бы всю сцену до крайности. Вообще все это очень смешно. В каждом повороте найдите смешное, в каждом повороте. Он будто забавляется — «волка поймаю» — и хохочет. Сейчас это звучит чересчур разоблачительно. А он никакой не разоблачитель. Поэтому Мурзавецкая и не обратила на его слова внимания, она его ни во что не ставит. «Боюсь» — это признание тоже должно прозвучать ве­село: вот я такой, взрослый, толстый человек, а боюсь, что женят. Это — тоже шутка. Если он впрямую объяв­ляет, что боится, а потом его действительно окрутят — это примитив. А если он понимает, что действительно боится, и знает, что боится, и вышучивает за это сам себя, будет юмор. Попробуйте во всем найти забаву. Человек, который проявляет чувство юмора по отношению к самому себе, всегда вызывает симпатию. Выход Лы-няева должен быть странным.

БАСИЛАШВИЛИ. «Навязала» — получается хамство по отношению к Анфусе.

ТОВСТОНОГОВ. Тут тоже спасает юмор. Если посме­ется он, посмеется Анфуса, что она «навязанная», тогда и возникнет юмор. Не мы должны хохотать над каждой репликой, этого все равно не будет, а должно быть смешно вам самому. Не комедийный трюк я имею в виду, а ваш настрой, ваше отношение к происходящему, характер поведения.

БАСИЛАШВИЛИ. Меропа в моих глазах — ханжа. Я не люблю этот образ жизни, но человек она честный, чис­тый. Другое дело, что под ее именем действуют какие-то сутяги, жулики, которые обделывают темные делишки, даже ее рукой подписывают бумаги, хотя она, конечно, об этом и не подозревает. И вот этого-то сукина сына, который не жалеет честного имени других, я и поймаю. А ее вины нет никакой.

ТОВСТОНОГОВ. На этом этапе — да. Дальше на нее все больше падает подозрений, и тогда он перестает

422

с ней общаться. Но только после того, как он что-то узнает.

БАСИЛАШВИЛИ. Когда Евлампия показывает Лы-няеву письмо от Мурзавецкой о мнимом подлоге ее мужа.

ТОВСТОНОГОВ. Мы сейчас должны знать больше, чем Лыняев. Меня в этой сцене интересует Меропа. ОЛЬХИНА. С Меропой очень странно, если она умная женщина.

ТОВСТОНОГОВ. А что странного?

ОЛЬХИНА. Что она никакого внимания не обратила на слова Лыняева.

ТОВСТОНОГОВ. Почему? Откуда вы это знаете? Об­ратила.

ОЛЬХИНА. Но тут же дала ход фальшивому письму. ТОВСТОНОГОВ. Она не считает Лыняева за серьезного человека. Только с этих позиций надо играть сцену, иначе дальше все нелогично. Этот ход и подтверждает несерьезность ее отношения к лыняевским рассужде­ниям — на этом строятся их взаимоотношения. Решаю­щая фраза у Мурзавецкой: «Дай бог нашему теляти да волка поймати!» То есть — неспособен ты ни на что, никого ты не поймаешь. В этом — ироническое отноше­ние к Лыняеву. К себе она ничего из его рассужде­ний не отнесла. Поэтому и не отказалась от своего плана.

ОЛЬХИНА. Вообще-то она рисковая баба, игрок. ТОВСТОНОГОВ. Я все время на этом настаиваю. На секундочку насторожилась, и тут же скинула все это. ТАРАСОВА. Когда они беседуют, Анфуса занята чаем? ТОВСТОНОГОВ. Нет. Она принимает во всем актив­ное участие. Мы не должны заметить, что у вас нет текста. Вот ваша актерская задача. Должно создаться впечатление, что вы здесь много и долго говорите. Тогда будет юмор. А если она будет пить чай и вставлять односложные «да уж... что уж...» — это будет поверх­ностно, неинтересно. Непродуктивный ход. В театре Корша эту роль играла Мария Михайловна Блюменталь-Тамарина. Состав был потрясающий: Радин играл Беркутова, Кторов — Аполлона, Пашенная — Мурза-вецкую, а на всю жизнь запомнилась Блюменталь-Тама-рина в роли Анфусы. ТАРАСОВА. Она играла живую женщину?

423

ТОВСТОНОГОВ. Конечно, живую, не мумию. Потом был ее творческий вечер. Ее спросили, как она работает над ролью. И последовал знаменитый ответ: «А я ее учу». И она не соврала. Пока она «учила», она уже все знала о человеке. Вся система, весь метод заключались в процессе учения роли.

Сцена повторяется.

ОЛЬХИНА. Я опять почувствовала, что появился «тончик». Как не попадать в «тончик»?

ТОВСТОНОГОВ. Вы не играете обстоятельства, гово­рите слова и только. Будьте в обстоятельствах, тогда вы и слезете со своего «тончика». Вы все время боитесь в него попасть, только об этом и думаете и, конечно, попадаете в него. А вы не бойтесь этого, старайтесь ничего не пропускать, заполняйте свою жизнь. Вы игра­ете слишком серьезно, а ведь историю с Анфусой можно сыграть смешно. «Красавицу поддел» — эту реплику вы пропускаете. (Басилашвили.) Почему вы не принимаете эту реплику? Ведь действительно смешно, что вы при­везли Анфусу — как невесту на смотрины. Иначе полу­чается информация, нам это совершенно неинтересно. Мы должны следить, как люди шутят друг с другом, и через это постигать подлинные их отношения. Это «ух!» тоже не случайно, а вы пропускаете. Он привез Анфусу сюда, как ему велела Купавина, значит, пол­дела сделано, еще немного — и доберусь до своего ди­вана. Для вежливости надо посидеть, поболтать — и домой! На это надо нанизать все. ГАРИЧЕВ. Подать ему стул?

ТОВСТОНОГОВ. Пусть сам возьмет, для него это тяже­лая работа. (Тарасовой.) «Чайку, чайку!» — какая ра­дость, вроде бы никогда и не пили чаю, и не пробовали еще, просто знаете, что есть такая радость на свете. Она не потеряла радостей пятилетнего ребенка. (Оль-хиной.) Фразу «кабы не поручение, ты бы и не заехал ко мне» надо сказать, не глядя на него и не ставя знак вопроса. «Такие у нас с тобой нынче отношения» — вот что подложите. Внутренний характер вопроса, а не буквальный. И все на юморе, а у вас получается серьез­но. «Старуха» — это вы всегда говорите о себе ирони­чески.

424

Сцена повторяется еще раз.

ТОВСТОНОГОВ (Басилашвили). Начинайте историю

про сутягу как бы издалека — я сейчас вам расскажу очень интересную историю. И в открытую расскажите эту экспозицию зрителю. И привычный для нас современ­ный штамп, который возник от мхатовской борьбы с велеречивостью, сюда не подпускать. Округлое слово, сочное, ничего нельзя пробалтывать. Это общее заме­чание.

БАСИЛАШВИЛИ. Вкусное слово.

ТОВСТОНОГОВ. Вот именно. А как только мы начинаем подгонять его под нашу современную манеру, Островский просто корежится. И это надо делать не из пиетета перед классиком, а потому, что мы сразу перестаем ощущать его как писателя, непревзойденного мастера слова. Нельзя подминать его под простотцу, ни в коем случае. (Олъ-хиной.) Говорите с Лыняевым все время в шутку. Вы его вышучиваете, а он вас. После ухода Лыняева Меро-па расспрашивает Анфусу о том, что делается в доме Купавиной. Анфуса убеждена, что Лыняев ухаживает за ней. Вопрос о том, не ухаживает ли он за Купави-ной, Анфусу смешит. Там-то уж ничего нет, у нас-то чуть-чуть, а там совсем ничего. Абсурдная мысль. Букваль­но засыпать не надо. «Ты уже вовсе спишь» — не потому, что она зевает и буквально засыпает, а потому, что ничего не видит, плохой шпион. (Ольхиной.) Вы так и не съеха­ли со своего тона. Так на нем и сидите. Вы же понимаете реальные отношения, обстоятельства, почему же дальше музыкальных фиоритур не идете? Это неплодотворно и ведет к штампу. К живому не пробиться. Надо сдирать эти мозоли. Никогда не играли Мурзавецкую, а уже знаете, какой взять тон, какой сюда «подходит». Это уже сидит в вас, почти в каждом есть.

Первое действие. Сцена Купавиной и Мурза-вецкой.

ТОВСТОНОГОВ (Крючковой). Меропе нечего делать с вами, с первой ученицей. Вы утратили независимость богатой женщины. Замужество — кто здесь? Лыняев? Это несерьезно. Вы должны вести свою линию. КРЮЧКОВА. Она подавлена?

425

ТОВСТОНОГОВ. Конечно. «Волки и овцы» — все название в этой сцене. Но с этой овечкой Мурзавецкой очень трудно справиться. И внимание ее трудно сосре­доточить. Купавиной скучно со старухой. КРЮЧКОВА. Мне нужна своя жизнь физическая. ТОВСТОНОГОВ. Купавина — порхающий мотылек, ве­селая вдова. Быстрый выход — и сразу на середину. Куда бы она ни вошла, она хозяйка пространства. И кро­ме того, хорошо бы найти характер девочки-подростка. Есть люди, которые всему удивляются. Давайте попро­буем еще раз.

Сцена повторяется. Замечания по ходу действия.

ТОВСТОНОГОВ (Крючковой). Надо шире пройти. Ищи­те зеркало. Без зеркала никакой жизни для вас нет. Шире, шире — где же это зеркало проклятое? И перей­дите сразу к стулу. Раз уж зеркала нет в комнате, оно есть у вас в сумочке. «Ох, скучно» — попала в самое больное место. Тоскующая вдова, полная сил, жизни. «Замуж хочется?» — глазами отвечает: очень хочется. А потом уже слова. И не идите с ней на прямой кон­такт. Ищите «апарт» в нашу сторону. «Какие женихи?» — и отвернулась. Пока все это не в том градусе, который нужен. Вы же смелая актриса, Светлана, почему вы все под себя играете? Купавина — шумная женщина. Ее физическое ощущение — бунт плоти. (Поповой.) О Купа-вине — не надо делать это главным аргументом. Глав­ное впереди, а то на него сил не хватит. (Крючковой.) Сделайте кусок о Купавине — будто Меропа шутит. Она глупая, глупая, а кое-что понимает.

Сцена повторяется еще раз

ТОВСТОНОГОВ (Крючковой). Медленно входите, валь­яжно, обходите комнату в поисках зеркала. Сделайте Мурзавецкой иронический книксен — Купавина мечта­ет жить в Петербурге. Провинциальная вдова, но хочет быть светской. Отставляет пальчик, похлебывает чай по-петербургски. А на словах о Лыняеве — прыснула в чашку, и вся ее светскость кончилась. (Поповой.) Надо всю эту салонную беседу положить на сквозное дей-

426

ствие — Мурзавецкая постепенно готовит Купавину к главному разговору.

Э. ПОПОВА. А первую сцену надо проще? ТОВСТОНОГОВ. Там прямой детектив, заговор, а тут все сложнее. Выдать Купавину за Аполлона будет не просто. Надо, чтобы в Купавиной было сопротивление, она не поддается, все время ускользает из рук, а вам надо привести ее в форму. (Крючковой.) Попробуйте пританцовывать — в этой провинции закиснешь, если не будешь в постоянном тренинге. (Поповой.) Когда заговорили о смерти, вам удалось наконец взять ее внимание. «Я привезла» — вам надо здесь рассвирепеть. Вы ей сейчас театр устраиваете. Прицепитесь к этой тысяче — пусть видит, что такое Мурзавецкая. Если вы из-за тысячи такое делаете, что же вы устроите из-за пятидесяти! Все время должна быть борьба между вами. Как только я начинаю слушать слова, значит ничего не происходит. (Поповой.) Пока вам не очень трудно с ней. Весь первый акт — скандал Мурзавецкой. Почва под ногами горит — денег нет, платить нечем. Все время важно — что впереди? Как только есть перспектива, сразу интересно смотреть.

12 декабря 1979 года.

Первое действие.

ТОВСТОНОГОВ. Задача репетиции — вытащить исход­ное предлагаемое обстоятельство: развал дома Мурза-вецкой, горит земля под ногами, все валится и надо что-то делать. Это особенно должны нести Мурзавецкая и Чугунов. Пока вы все играете будни в жизни дома. А это чрезвычайное обстоятельство. Пока нет чрезвычайности, нет события. Только Глафира выключена из этого, но и она в конце акта понимает, что в борьбе за Лыняева осталась в одиночестве, что на поддержку тетки надежды нет. И Купавина в этом обстоятельстве не участвует, ее деньги «в другом банке», у нее под ногами не горит, где-то маячит жених, Петербург. Поэтому здесь — обы­денность ее визита. Обстоятельства в доме Мурзавец-кой задевают ее постольку, поскольку ей испортили настроение.

427

Сцена Чугунова и Мурзавецкой.

ТОВСТОНОГОВ (Рыжухину). Эта сцена — звездный час Чугунова. Он — этакий Макиавелли местного масштаба. За формой подьячего должно быть вдохновение, подъем. Пока у вас все правильно, но нет озарения. А он все ставит, как игрок на игорный стол. Здесь он на высоте. Не было бы столичных сволочей, он довел бы дело до конца, Беркутов ему все портит. Вам надо стремиться в этом куске к внутреннему подъему, вам не хватает поэзии уголовщины. Это победительный кусок, хотя Ме-ропа и кричит на вас. Она игрок и вы тоже. Эта сцена должна завинтить все, поэтому внутренне ее надо под­нять до вдохновенного самочувствия, иначе получится мелкое жульничество, масштаб должен быть другой. Вы действуйте в пределах правды, но правда-то какая-то мелкая. (Поповой.) Мало юмора. В этой сцене все начи­нается. Чугунов должен продать свою идею подороже — у него же весь план разработан. Он пришел спасать и все готов ей уступить, потому что он хозяин положе­ния, а не она, хоть она и кричит. Он внутренне ведет сцену. Он хозяин положения, а форма угодливая — Чугу-нов подыгрывает Меропе, льстит ей. Он изобретатель­ный человек, находка для нее. Сейчас этого второго плана нет и получается не волк, а мелкий сутяга. (Крюч­ковой.) Купавина жутко не любит допускать в себя неприятности.

И надо найти в сцене легатированность, пока все очень рвано. По внутренней линии — ищите предельную степень наивности.