Geum.ru

James Madison University Этот учебник

Вид материалаУчебник
Подобный материал:
1   ...   7   8   9   10   11   12   13   14   ...   73
Триангуляция (triangulation), то есть включение третьего участника в конф­ликт между двумя сторонами, для всех нас паттерн более чем привычный. Если двое друзей не поладили, они непремен­но обратятся к какому-то третьему лицу, чтобы узнать его точку зрения. Когда

один из родителей конфликтует с ребенком, он обращается к другому роди­телю за поддержкой, а ребенок — к другу или сиблингу: «Сейчас я тебе рас­скажу, что она сделала!»


Триангуляция — это распространенный паттерн человеческих отноше­ний. Тогда возникает вопрос, при каких же условиях он становится дисфун­кциональным? Хоффман (Hoffman, 1981) считает, что когда каждый из ро­дителей пытается заручиться поддержкой ребенка в борьбе против другого родителя, то тем самым они оказывают давление на ребенка. При таком сценарии ребенок оказывается слишком сильно вовлечен в супружеский конфликт; он испытывает стресс и у него в условиях этого стресса форми­руются определенные симптомы.

Существует вариант, когда супружеский конфликт прикрывается пбд-ключением ребенка. В этом случае родители уделяют симптомам ребенка повышенное внимание, поскольку ссорятся, выясняя, кто виноват в про­блемном поведении. Это позволяет вытесненному супружескому гневу рас­пределяться в треугольнике «родитель—родитель—ребенок». По иронии судь­бы паттерн триангуляции направлен на защиту семьи, поскольку супружес­кий конфликт, который может привести к разрыву отношений или разводу родителей, остается скрытым или невысказанным. Супруги могут выражать свой гнев по отношению друг к другу как к родителям или по отношению к ребенку. Открытый конфликт по поводу ребенка становится как бы предохранительным клапаном, с помощью которого семья «выпускает пар».

Супружеский конфликт, постоянно преодолеваемый путем включения ребенка, дисфункционален на нескольких уровнях. Во-первых, даже если супружеский конфликт никогда не выражается в полной мере, он продол­жает оставаться «бомбой замедленного действия». Во-вторых, ребенок пе­регружен тревожными посланиями, с которыми он не может ничего поде­лать. В-третьих, ребенок в лучшем случае разрывается между двумя родите­лями, а в худщем — родители настаивают, чтобы он сделал выбор и присоединился к одной из сторон конфликта. И наконец, семья уклоняется от вырабатывания навыков эффективного решения проблем.

Ситуация становится несколько иной, когда семья выбирает «козла от­пущения». Тогда боль, вызванная дисфункциональными треугольниками, проецируется на одного из членов семьи (часто на кого-то из детей): «Мы были бы счастливы, если бы не ты». Следовательно, и все напряжение, вся фрустрация и гнев тоже оказываются направлены на этого члена семьи. Иногда «козел отпущения» принимает обвинения в свой адрес и выполняет семейное пророчество. Он считает так: «Раз они думают, что я всяко ни на что не годен, то и мне наплевать!»

Обычно интервьюирование таких семей заканчивается для терапевта головной болью. Конечно, когда атмосфера в помещении искрит от гнева, направленного на какого-то одного члена семьи, работать трудно. Любые попытки перевести беседу на проблемы общения между другими членами семьи наталкиваются на отказ. Родители приводят одно доказательство за другим, чтобы подтвердить свою точку зрения: «Он сделал это. Он сделал то. Он не слушается. Он ни за что не послушается. Он вышел из-под конт­роля». Кроме того, данная семья и явилась-то на психотерапию именно из-за «козла отпущения»: «Нам что, обязательно являться в полном составе? Проблема-то лишь у него! Вы должны работать только с ним, разве не так?»

Куда более соблазнительный вариант для родителей — провозглашать себя жертвами: это тоже форма поиска «козла отпущения», только более завуалированная. В этих случаях паттерн «козла отпущения» просущество­вал настолько долго, что ребенок (зачастую уже подросток) превращается в сущий кошмар и совершенно не умеет себя вести. Родители смотрят на пси­хотерапевта умоляющими глазами, а их сын-подросток с презрительным видом жует жвачку или щелкает зажигалкой в дальнем углу. Это зрелище заставляет психотерапевта принять меры, чтобы как-то воздействовать на подростка, и в итоге образовать с родителями триаду.

ГРАНИЦЫ

Сальвадор Минухин (Minuchin, 1974) в своей структурной теории уделяет особое внимание границам, определяющим структуру семьи. Как уже было показано в главе 1, границы — это неписаные правила, которые определя­ют семейные интеракции. Их легко сформулировать в виде вопроса: кто участвует и как? Например, позволено ли ребенку выражать гнев по отно­шению к родителям? Может ли родитель образовать коалицию с ребенком против другого родителя? Считает ли дедушка возможным перебить внука в ходе сессии и в присутствии отца ребенка? Всегда ли муж ставит потребно­сти своей матери выше потребностей жены?

Границы необходимы для дифференциации семейной системы (Minu­chin, 1974). Если структура семьи четко определена, бабушки и дедушки выступают в качестве дополнительной поддерживающей субсистемы для нуклеарной семьи (родители и ребенок). Родительская субсистема выпол­няет для семьи решения исполнительного характера и позволяет родителям поддерживать друг друга, а детям — располагать свободой в межличност­ном общении, научаясь ценностям конкуренции и сотрудничества.

Хотя Менухин в своей теории и не заостряет на этом внимания, мы не должны забывать, что между членами семьи существуют интерперсональ­ные границы, и это важное понятие. Данные границы создают «простран­ство», Необходимое для личностного роста. Если индивидуальные границы ясны и четки, то члены семьи проявляют уважение, к мыслям и чувствам друг друга. В семье с ярко выраженными интерперсональными границами личность не ограничена допустимым диапазоном поведения, ригидно под­крепляемого семейными правилами. Наоборот, семья понимает и прини­мает то;что каждый имеет право отличаться от других, и это — естествен­ный результат уникального формирования личности каждого. Данная категория особенно важна для семей, где есть дети-подростки, поскольку аде­кватные межличностные границы позволяют подростку быть личностью, вто же время не разрывая контакта с семьей (Worden, 1991).

Вернемся к структурному подходу. В рамках этой концепции границы (или паттерны общения) принято рассматривать в диапазоне от запутан­ных до разобщенных. Семьям с запутанными границами не хватает четкого разделения между поколениями в иерархической структуре («прародители — родители — дети»). Личностная автономия каждого члена семьи, таким об­разом, оказывается принесена в жертву чувству принадлежности к группе. В первую очередь удовлетворяются потребности всей семь,и, а не желания отдельных ее членов. Диапазон приемлемого поведения (тр есть допусти­мых мыслей, чувств и действий) очень узок (такова цена принадлежности к группе) и к тому же подкрепляется чувством вины. В семье с запутанными границами ситуация, когда один человек навязывает другому совет насчет того, о чем следует думать и что чувствовать, — самое обычное дело. Любые отклонения от установленных норм воспринимаются в подобной семье как угроза единству системы и поэтому члены семьи считают их «нездоровым» или «плохим» поведением. Таким образом, личностный рост в семьях с за­путанными границами значительно ограничен.

В психотерапии