1.«Арзамас» и «Беседа любителей русского слова». Своеобразие литературной полемики в начале XIX века
| Вид материала | Документы |
- Тема урока: «Россия в начале XIX века», 24.45kb.
- Своеобразие историко-литературной ситуации 70-80-х годов XIX века и общественное развитие., 35.69kb.
- Основные литературные общества начала столетия, 572.14kb.
- Примерные вопросы по литературе, 47.24kb.
- Гимнастическо-спортивная и общественно-патриотическая деятельность «союза русского, 364.57kb.
- Жанровое своеобразие и разновидности литературной сказки, 62.47kb.
- Реферат предмет: культурология, 846.71kb.
- Разработка теоретической доктрины русского монархизма в конце XIX начале XX века, 345.56kb.
- Тематическое планирование по литературе. 10 класс, 31.14kb.
- Контрольная работа №9 класс. Тема: Страны мира в начале XX века, 69.85kb.
1.«Арзамас» и «Беседа любителей русского слова». Своеобразие литературной полемики в начале XIX века.
Организацию литературной базы староверства в начале века взял на себя адмирал А. С. Шишков - см. его «Рассуждение о старом и новом слоге российского языка», вышедшее в свет в 1803 и быстро сделавшееся исповеданием веры всех сторонников «доброго старого» классического искусства. Под идейным руководством Шишкова позднее было основано литературное общество «Беседа любителей русского слова», просуществовавшее до 1816. Членами «Беседы» в числе других были: кн. С. А. Шихматов, А. С. Хвостов, кн. А. А. Шаховской, А. С. Стурдза, кн. Д. П. Горчаков, П. Ю. Львов, Г. В. Гераков, С. Н. Марин. Уже самый перечень имен этих наиболее активных участников «Беседы» говорит о том, что здесь вместе с сановными покровителями придворно-аристократического искусства объединились самые ожесточенные последыши классицизма.
Литературное общество «Арзамас» было основано в октябре 1915. В состав его членов входили: Д. Н. Блудов, К. Н. Батюшков, Ф. Ф. Вигель, А. Ф. Воейков, кн. П. А. Вяземский, Д. В. Дашков, Д. В. Давыдов, С. П. Жихарев, В. А. Жуковский, М. Ф. Орлов, А. С. Пушкин, В. Л. Пушкин, А. И. Тургенев, Н. И. Тургенев и др. Если в чтениях «Беседы» по большей части фигурировали лиро-эпические гимны и героические эпопеи, в «Арзамасе» их место занимали камерные формы - эпиграммы, шуточные послания, в которых «острословие» смешивалось с «галиматьей». В деятельности «арзамасцев» было немало празднословия; но это не помешало им сыграть весьма значительную роль в литературной жизни страны. Общество это просуществовало до 1818. Причины его распада заключались, с одной стороны, в уже завершившемся к этому времени разгрому «староверов» («Беседа любителей русского слова» закрылась еще в 1816), а с другой - в росте в среде «арзамасцев» разногласий по политическим вопросам.
Полемика о языке началась в 1803 году, когда не было еще ни «Беседы...», ни «Арзамаса». Повод - выход в свет трактата А.С. Шишкова «Рассуждения о старом и новом слоге Российского языка». Этот объемистый том содержал охранительные идеи и направлен был против карамзинских европеизированных нововведений в русском языке. Шишков предлагал отказаться от заимствованных слов и оборотов, введенных «карамзинистами»: «вкус», «стиль», «моральный», «эстетический», «энтузиазм», «меланхолия», «трогательный», «занимательный», «существенный», «сосредоточенный», «начитанность», «обдуманность», «промышленность» и др. Между тем, слова эти привились, стали понятны и естественны в русской речи. Они достаточно точно выражали новые появившиеся литературные понятия, душевные состояния, настроения, представления.
Требования Шишкова - держаться в русском литературном языке старославянских корней и форм - оказались смехотворными. Высмеивались его курьезные требования заменить слово «галоши» на «мокроступы», «театр» - на «позорище».
Что касается «Арзамаса», то в его позициях было много уязвимого: чрезмерное преклонение перед западными образцами, в стихотворном и эпистолярном стиле употреблялось много выражений, искусственных вставок, французских слов, не привившихся в русском языке. И выглядело это как щегольство, как дань моде, якобы похвальной, но по-своему принижавшей значение всего родного, русского. Галломанство В.Л. Пушкина достаточно бесцеремонно высмеял свой же друг, Дмитриев.
Языковая проблематика споров в начале XIX века во многом предрешала последующие литературные стили и сама по себе уже была показателем созревающей литературы. Как оппонент народившегося космополитического преклонения перед западными влияниями, Шишков был прав. Например, он высмеивал пристрастие карамзинистов к перифразам, напыщенности, словесным украшениям: вместо «луна светит» - пишут: «бледная Геката отражает тусклые отсветки»; вместо: «как приятно смотреть на твою молодость», пишут: «коль наставительно взирать на тебя в раскрывающейся весне твоей». У отстаиваемых им идей была богатая родословная. Пушкин высмеивал словесное жеманство в статье «Даламбер сказал однажды». Против обезьянничания русских писали еще Кантемир, Фонвизин - автор «Бригадира» и «Писем из Франции», Крылов - автор «Каиба».
Борьба между «Арзамасом» и «Беседой...», хотя и велась под флагом «карамзинизма», языковых реформ, но сам Карамзин стоял в стороне, а в центре оказывалось творчество Жуковского, сделавшегося к этому времени значительнейшим русским романтиком. Члены «Арзамаса» взяли на себя нарицательные имена из его баллад: Жуковский - Светлана, Вяземский - Асмодей, А. Тургенев - Варвик, М. Орлов - Рейн, Батюшков - Ахилл, молодой Пушкин - Сверчок. С точки зрения «шишковистов», уязвимым местом романтизма Жуковского был его переводной, якобы подражательный характер, так как Жуковский брал сюжеты для своих произведений у Шиллера и Гете, Вальтера Скотта и Байрона, у никому не известного Монкрифа или Геббеля, писавшего на аллеманском наречии, у Саути, Вордсворта, Ламота Фуке, Милльвуа, Маттиссона. Тут и «штюрмер» Бюргер с его нашумевшей «Ленорой», переделанной Жуковским в «Людмилу», а потом в «Светлану». Тут и ветхозаветны Клопшток, и новомодный Томас Мур. Жуковский говорил: «У меня все переводное, и однако же это все - мое». Он был не переводчиком, не рабом, а «соперником
Жуковский систематически оспаривает узкий подход Шишкова к языку, отвлекающий его от содержания литературы, ее родовых, жанровых признаков. Шишков путает понятия «знать» и «употреблять» язык. Для Шишкова литература - это «груда книг», для Жуковского - живой процесс познания и выражения. Шишков языковые новшества считает только «модой», а не определенным новым качеством языка и литературы. Жуковский не раз подчеркивает, что речь идет о прозе, являющейся главным показателем зрелости литературы. И именно проза у нас еще слаба. Лучший ее образец - Карамзин. Жуковский стремится ориентироваться на высокие образцы. Язык - только «орудие передачи мысли». Сам же уровень мысли - в образцовом ее выражении - его как раз и надо искать у таких писателей, как Вольтер, Руссо, Корнель, Расин, Мольер.
2.Общая характеристика литературно-критической деятельности в литературном процессе XVIII века.
Формирование русской литературной критики — длительный процесс, начавшийся в петровскую эпоху и связанный как с изменениями в литературном, так и с усложнением характера литературной коммуникации, расширением и расслоением читательского круга.
Начальный этап в развитии русской литературной критики связан с утверждением в отечественной литературе классицизма (1740—1770-е годы). Становление теоретической и литературно критической мысли в данный период по-своему опережало развитие литературы. Специфика критики этих десятилетий состояла в ее невыделенности среди других форм литературно-художественной и научно-литературной деятельности.
Критическое начало ярко заявляло о себе в «письмах», «рассуждениях» и «предисловиях», которыми авторы нередко сопровождали издаваемые сочинения, а также а многочисленных эстетических трактатах и «риториках «Письма», «предисловия», «рассуждения» выполняли по существу функцию литературной критики, становясь посредниками между автором и читателями, направляя и воспитывая эстетический вкус образованной части российского общества и начинающих авторов.
Одновременно критика уже на заре ее возникновения стала действенным средством литературной борьбы, выливаясь в форму не только эпиграмм, сатир, пародий, стихотворных посланий, но и собственно критических статей.
Литературно-критические суждения писателей-классицистов носили нормативный, во многом «филологический» характер. В качестве критиков в этот период выступали поэты, а потому вполне закономерна сосредоточенность теоретических и литературно-критических размышлений Тредиаковского, Ломоносова и Сумарокова прежде всего на различных вопросах стихотворной практики.
Одной из первых критических работ явилось написанное Тредиаковским «Письмо, в котором содержится рассуждение о стихотворении, поныне на свет изданном от автора двух од, двух трагедий и двух эпистол» (1750). Сумароков отразил эти нападки в своём «Ответе на критику», прибегая к тем же способам аргументации, что и его оппонент, — к поискам стилистических просчетов в художественной практике самого Тредиаковского.
Образцом «грамматико-стилевой» критической рефлексии может служить сумароковская «Критика на оду», объектом нападок в которой становится поэтическое творчество Ломоносова. Придирчивой критике здесь подвергнута одна из наиболее известных од — «На день восшествия на престол <...> императрицы Елисаветы Петровны» (1747). Сумароков порицал поэта за метафорические вольности. метонимические переносы, отсутствие ясности в некоторых стихах. Примечательно, что сумароковская критика, именно благодаря ее придирчивости, помогала увидеть моменты преодоления классицистической нормативности я поэтической системе Ломоносова.
В отличие от Тредиаковского и Сумарокова, Ломоносов не оставил развернутых статей и как полемист выступал главным образом в стихах. Вместе с тем в богатейшем наследии этого «реформатора и основателя» (В. Г. Белинский) нельзя не выделить статью «Рассуждение об обязанностях журналистов» (1754), в которой Ломоносов выступил с требованием объективного разбора сочинений, разработал этический кодекс деятельности критика и журналиста. По глубокому убеждению Ломоносова, критик обязан «изгнать из своего ума всякое предубеждение, всякую предвзятость», соблюдая при этом «естественные законы справедливости и благопристойности». Для критика постыдны «небрежность, невежество, поспешность», стремление «красть у кого-либо из собратьев высказанные последним мысли и суждения и присваивать их себе».
Важное место в литературно-критических выступлениях писателей-классицистов занимала проблема литературных жанров. Опираясь на европейский эстетический опыт и на собственную художественную практику, Тредиаковский, Ломоносов и Сумароков стремились не только дать их классификацию, но и разработать теорию отдельных литературных жанров, расцвет которых, по их мнению, выведет новую русскую литературу на мировой уровень. Писатели-классицисты, как известно, отдавали предпочтение «высоким» жанрам — эпопее, трагедии, оде. Уже в начале XIX в. свой вклад в разработку теории жанра оды внесет Гаврила Романович Державин (1743—1816).
В 1770— 1790-е годы русская критика постепенно становится действенным фактором литературного процесса. Либеральные начинания Екатерины II, вызвавшие активизацию общественной и литературной жизни, приход в литературу нового поколения писателей (В.И. Лукии, М.М. Херасков, Д.И. Фонвизин, ПЛ. Плавильщиков, И.А. Крылов, Н.М. Карамзин, A.H. Радищев и др.), Литературная критика, тесно соединяясь с журналистикой, начинает занимать важное место в периодических изданиях. Благодаря перемещению критических споров на страницы периодики она становится важна и интересна не только самим участникам литературного процесса, но и достаточно широкому кругу читателей. В ходе литературной полемики все большую значимость обретают проблемы идеологического характера.
Развитию литературной критики способствовал бурный всплеск журнальных изданий, который пришелся на конец 1760—начало 1770-х годов. Большинство этих изданий («Всякая всячина» (1769), общее направление которой фактически определялось Екатериной II; «Трутень» (1769), «Пустомеля» (1770) и «Живописец» (1772)—издания И. И. Новикова, «Адская почтам (1769) Ф.А.Эмина и др.) вмело сатирическую окраску, благоприятную для утверждения в них различных форм литературной критики.
В ходе полемики между «Всякой всячиной» и новиковским «Трутнем» на первый план выдвинулись вопросы сатиры. Речь шла о том, что должно быть объектом сатиры и в какой мере допустима она в периодических изданиях. Стремясь укрепить в русской литературе охранительные начала, «Всякая всячина» отстаивала сатиру «в улыбательном духе», не затрагивающую отдельные лица. Журналистам рекомендовалось писать о человеческих «слабостях», не касаясь при этом вопросов общественной жизни. Вступив в смелую полемику с Екатериной 2, Новиков утверждал необходимость острой социальной сатиры, в том числе сатиры на лица. Характерно, что в его статьях ярко проступало не только публицистическое, но и литературно-критическое начало: за примерами Новиков обращался прежде всего к сатирическим жанрам, в частности, к комедиям Мольера и Сумарокова. Так, в комедии Сумарокова «Лихоимец» Новиков находил подтверждение своей мысли о том, что «критика на лицо» более действенна, чем критика на «общий порок».
Издатели «Всякой всячины» стремились навязать публике свои представления о ценностной иерархии в современной литературе. Так, одним из главных объектов нападок журнала стал Тредиаковский, а его «Тилсмахида» рекомендовалась читателям в качестве эффективного средства от бессонницы.
Своеобразные формы литературно-критической рефлексии на рубеже 1780—1790-х годов были найдены И. А. Крыловым — издателем журналов «Почта духов» (1789) и «Зритель» (1792). Оценки ряда литературных явлений (трагедии Княжнина «Росслав», бытовых мотивов в одах Державина и др.) включены здесь в «письма» гномов и волшебников, а в «восточную повесть» «Каиб», опубликованную в «Зрителе», вкраплены блестящие выпады против выспренности классицизма н манерности сентиментализма.
Критика на страницах периодических изданий 1760— 1770-х годов еще фрагментарна и эпизодична. Лишь к концу 1770-х годов отклики на текущие события литературной жизни начали приобретать более систематический характер, и одной из новых функций критики стала функция информативная. Так, на страницах ежемесячного «Санкт-Петербургского вестника» (1778—1781) появилась рубрика «Известия о новых книгах», содержавшая информацию (иногда с элементами критической оценки) о только что вышедших книгах—художественных, научных и переводных. Кроме «Санкт-Петербургского вестника» информацию о книжных новинках давал и журнал «Зеркало света» (1786—1787).
Становление отечественной критики на протяжении всего XVIII столетия шло с постоянной оглядкой на европейский культурный опыт. Критика последней трети XVIII в., сохраняя ориентацию на европейские образцы, в то же время вырабатывала новые критерии оценки отечественной словесности. Как одна из основных проблем формирующейся русской литературы начинает осмысляться проблема подражательности и самобытности. Задача создания самобытной литературы была выдвинута группой молодых драматургов, возглавлявшейся И.П.Елагиным, куда входили В.И Лукин, Д.И.Фонвизин, Б. Е. Елъчанинов и Ф. А. Козловский. Они предложили программу обновления национальной сцены, подчеркнув необходимость создания самобытных комедий, близких по своему содержанию зрителю и доступных его пониманию.
Насущной задачей критики последней трети 18 в. становится определение перспектив историко-литературного развития, что требовало осмысления уже пройденного русской словесностью многовекового пути и оценки состояния новой русской литературы. Данная задача была выдвинута на первый план в «Рассуждении о российском стихотворстве» (1772) Хераскова и «Опыте исторического словаря о российских писателях» (1772) Новикова.
Одно из самых ярких явлений в русской литературной критике последней трети XVIII в — зарождение и расцвет сентименталистской критики. Возникновение европейского и русского сентиментализма было связано с кризисом рационалистического миропонимания и активной переоценкой этических и эстетических ценностей, сложившихся в условиях абсолютистской государственности. Пересматривая представление о подчиненности индивидуальной сферы жизни государственному бытию, свойственное эпохе классицизма, сентименталисты отстаивали приоритет жизни частной, подчеркивали внесословную ценность личности (нельзя не вспомнить карамзинское: «И крестьянки любить умеют»). Культ героев, во имя долга жертвующих своими стремлениями, сменяется изображением обыкновенного «чувствительного» человека и его внутренней жизни.
Крупнейшим представителем русской критики эпохи сентиментализма был основатель этого литературного направления в России Николаи Михайлович Карамзин (1766—1826).
Уже в первых выступлениях Карамзин, в противоположность критикам-классицистам, выстраивал свой ряд образцовых писателей, выдвигая на первое место английских и немецких поэтов нового времени.
В критических выступлениях Карамзина одно из центральных мест заняла проблема индивидуальной характерности явлений, обусловившая повышенное внимание к личности писателя, к новаторским поискам в сфере литературных жанров, к индивидуальным особенностям характеров персонажей, психологизму и т. д. Карамзин начал переоценку места и роли чувства как во внутренней жизни человека, так и в его общественном бытии, возвел «чувствительность» в ранг основополагающих мировоззренческих принципов. В статье «Что нужно автору?» (1793)
Убежденный в необходимости критики для развития отечественной словесности, Карамзин регулярно помещал на страницах «Московского журнала» отзывы о новых книгах — русских и иностранных. Здесь окончательно оформился весьма важный для русской критики жанр рецензии. Нарушая сложившиеся в критике традиции, Карамзин говорил не о нравственной пользе произведения, а прежде всего о его художественной стороне. Новаторство Карамзина-критика проявилось и в постановке им проблемы характера. Карамзин «чувствовал, что эта проблема центральная в сентиментализме и логически вытекает из принципов изображения чувствительности, индивидуальности, социальной характерности». Новый этап в литературно-критической деятельности Карамзина связан с изданием им журнала «Вестник Европы» (1802—1803), имеющего просветительскую и патриотическую направленность. Журнал содержал постоянные отделы—литературы, политической публицистики и критики
3.Декабристская критика: А.Бестужев, К.Рылеев, В.Кюхельбекер. Спор о романтизме и классицизме. Становление жанра обзора и проблемной статьи.
Первое десятилетие после Отечественной войны 1812—1814 гг.— время расцвета литературно-критической деятельности П. А.Вяземского, В К.Кюхельбекера. А.А.Бестужева, О.М.Сомова и К.Ф.Рылеева. Обращавшиеся к характеристике данного периода и данного круга имен исследователи истории отечественной критики предлагали разные определения: «литературная критика декабристов», «критика революционно-романтического направления», критика «гражданского романтизма», «критика гражданственного романтизма» и т.д. Все эти определения — плод исследовательской мысли XX в. Сами критики ни революционными романтиками, ни тем более декабристами себя не называли. Некоторые из них (П. А. Катенин, В К. Кюхельбекер, К.Ф. Рылеев) весьма критично относились к романтическому направлению, утвержденному в отечественной литературе Жуковским и его последователями. Однако по характеру своего художественного творчества названные литераторы, как это убедительно доказали исследователи (Г. А. Гуковский, В. Г. Базанов, Н. И. Мордовченко, Н. Л. Степанов, М. И. Гиллельсон и др.), были романтиками—представителями иного, сравнительно со школой Жуковского, течения в романтизме, о чем свидетельствовали их суждения о природе художественного творчества, его народности, о «духе времени», гражданской доблести, исторической героике и т.д.
Приблизительными хронологическими границами этого течения можно считать, с одной стороны, 1816 г. (год образования «Союза спасения» и начала важных перемен на литературной арене—распада возглавлявшегося Жуковским общества «Арзамас», создания «Вольного общества любителей российской словесности», ведущие позиции в котором вскоре займут будущие декабристы, возникновения полемики по проблеме народности литературы в связи с публикацией П. А. Катениным баллады «Ольга», обращенной против баллады Жуковского «Людмила»), а с другой — 1825—1826 гг., когда большинство литераторов радикально-дворянского лагеря были насильственно исключены из литературно-общественной жизни.
Среди молодых литераторов, ярко заявивших о себе на рубеже 1820-х гг. и во многом определивших темы и проблематику критики гражданственного романтизма, выделялись А.Л.Бестужев, В. К. Кюхельбекер и К. Ф. Рылеев. Одна из характерных черт этой критики — широкая амплитуда эстетических пристрастий. Исходя из этого, исследователи обозначают в критике так называемого гражданственного романтизма два «крыла». К одному относят тех, кто решительно отвергал традиции классицизма, призывал к эксперименту во всех жанрах, ориентируясь на опыт современной европейской литературы и эстетики (де Сталь, Л.Шлегель и др.),— Бестужева, Сомова, Вяземского, молодого Пушкина. Другое крыло представляли критики, признававшие ценность ряда достижений классицизма, — Катенин, Кюхельбекер, отчасти Грибоедов. Однако оба крыла критиков были близки в решении целого ряда проблем: назначения литературы, ее народности, самобытности и т.д.
Будущие декабристы обращались к разнообразным критическим жанрам, среди которых обзорные и проблемные статьи, рецензия, полемические реплики, литературные фельетоны. В отличие от критики предшествующего этапа (сентименталистской критики Карамзина, романтической критики Жуковского) критические выступления новой поры обрели во многом публицистический характер.
Эволюцию отношения критики гражданственного романтизма к «новой поэтической школе» наглядно демонстрируют выступления Вильгельма Карловича Кюхельбекера (1797—1846). Если в статье «Взгляд на нынешнее состояние русской словесности» (1817) — своем первом критическом выступлении в печати Кюхельбекер приветствовал обновление русской поэзии, произошедшее благодаря деятельности Жуковского, и воспринимал привнесенный им в литературу «германический дух», «свободный и независимый», как близкий нашему национальному духу, то в статье «О направлении нашей поэзия, особенно лирической, в последнее десятилетие» (1824) он подвергал резкой критике «школу» Жуковского, и в особенности ее подражателей, за мелкость тем, повышенное внимание к собственной личности, созерцательное отношение к жизни и романтические штампы:
Программная статья «Мнемозины» поразила современников новизной мыслей, резкостью суждений, звала на спор. «Архаические» пристрастия Кюхельбекера, его требование обновления «высоких» жанров классицизма вызвали иронические замечания ряда писателей и критиков, среди которых был и Пушкин. Вместе с тем нельзя не заметить, что переоценка Кюхельбекером «школы» Жуковского логично вытекала из разработанной в этой статье концепции романтизма. Понятие романтизма критик связывал, как и его предшественники, с понятиями самобытности, народности и творческой свободы художника. Новаторство Кюхельбекера заключалось в более строгом и последовательном применении критерия самобытности и народности: он предлагал лишить «звания» романтических те национальные литературы, где преобладала подражательность. Критик наводил читателей на мысль, что русская литература, подражавшая сначала французам, а затем немцам, которые тоже были подражателями, только начинает овладевать принципами романтизма. Жуковский и Батюшков, по его мнению, лишь «на время стали корифеями наших стихотворцев, и особенно той школы, которую ныне выдают нам за романтическую». Кюхельбекер не отрицал заслуг Жуковского, освободившего отечественную литературу «из-под ига французской словесности», но при этом выступал против попыток «наложить на нас оковы немецкого или английского владычества!».
Требование народности, творческой самобытности и гражданственности литературы составляло пафос опубликованных в «Полярной звезде» обзорных статей Александра Александровича Бестужева (1797—1837) («Взгляд на старую и новую словесность в России». 1823; «Взгляд на русскую словесность в течение 1833 Года», «Взгляд на русскую словесность в течение 1824 и начале 1825 годов»). Итожившие опыт исторического развития отечественной литературы и намечавшие ее пути в будущее, эти статьи стали самым ярким явлением в критике гражданственного романтизма. Они привлекали внимание читателей не только острым, порой парадоксальным содержанием, но и живым, эмоциональным стилем, насыщенным остротами и каламбурами. Примечательно, что обилие упоминаемых в обзорах писательских имен и произведений не приводило Бестужева к оптимистическому выводу: критик заявлял о «бедном отношении» числа оригинальных Писателей «к числу пишущих».
Какие же причины препятствуют развитию оригинальной русской словесности и что будет способствовать ее расцвету? С особой публицистической остротой эти вопросы прозвучали в последнем годовом обзоре Бестужева — «Взгляде на русскую словесность в течение 1824 и начале 1825 годов». Если большинство современников критика связывало будущий расцвет русской словесности с факторами внутрилитературными (освобождение от подражательности, обращение к национальным источникам), то издатель «Полярной звезды», поддерживая данные установки, сосредоточил главное внимание на явлениях внелитературных, на общественных предпосылках развития словесности. Критик не только отмечал недостатки светского воспитания и «однообразие жизни нашей», препятствующие появлению «талантов литературных», но и откровенно намекал на политическую несвободу. Он был убежден, что расцвету словесности будет способствовать активизация общественной жизни.
Бестужев особо выделил творчество Рылеева, так как в нем имелись существенные, чисто декабристские черты: Статья К.Ф.Рылеева “Несколько мыслей о поэзии” (1824) явилась своеобразным итогом эстетических рассуждений декабристов: “ни романтической, ни классической поэзии не существует” (23) — разве оригинальная и самобытная поэзия Гомера или Эсхила не романтическая? “Истинная поэзия в существе своём всегда была одна и та же, равно как и правила оной” (24). Главным из этих правил является оригинальность, национальная самобытность поэзии, её причастность реальной жизни народа и общества, гражданственность.
Художественное и критическое мировоззрение декабристов базировалось на романтической методологии.
Романтический метод обусловил целый ряд общих особенностей формы критических трудов, и прежде всего – жанровое своеобразие. В лагере романтиков вначале разрабатывались жанры, выдвинутые сентиментализмом: характерен заметный успех статьи П. А. Вяземского "О Державине", напечатанной одновременно в двух журналах – "Вестнике Европы" и "Сыне отечества" (1816). Однако постепенно, к 1821 – 1823 годам, значение монографических рецензий и статей-портретов сильно падает, да и количественно, по сравнению с первыми двумя десятилетиями XIX века, они заметно уменьшаются, а на первый план выдвигаются два жанра, особенно культивируемые литераторами-декабристами: обзорная статья и проблемная статья. Обзорная статья посвящается анализу какого-либо периода литературной жизни (обзоры тематические или каких-либо родов, видов, жанров литературы появятся позднее); проблемная статья решает на конкретном материале теоретико-литературные проблемы. Возможно было и сочетание двух жанров в одной статье.
Обзорная статья впервые появилась в журнале Н. И. Греча "Сын отечества" вскоре после Отечественной войны ("Обозрение русской литературы 1814 года")[3] и походила скорее на библиографический перечень или на прейскурант книжного магазина, чем на критический труд. Она содержала очень краткие и совершенно разрозненные характеристики произведений; лишь вначале давалась чрезвычайно беглая общая оценка современного состояния литературы. Более целостный жанр литературного обзора был создан А. А. Бестужевым-Марлинским в альманахе "Полярная звезда" ("Взгляд на русскую словесность в течение 1823 года", "Взгляд на русскую словесность в течение 1824 и начале 1825 годов"): автор отказался от абсолютно полного перечня всех вышедших произведений, зато пронизал обзоры общими идеями, которые связали между собою и частные оценки.
Интересно отметить, что с самого зарождения жанра был введен и упрочен именно годовой интервал. Первоначально этот интервал возник, по-видимому, благодаря чистой случайности: Греч опубликовал в журнале свою речь, которую он читал на торжественном годичном собрании императорской Публичной библиотеки, так что хронологические рамки были обусловлены жанром заседания, а Бестужев был редактором ежегодного альманаха (альманахи в XIX веке почти всегда выпускались к рождеству и новому году, так как в это время они хорошо раскупались для подарков). Но перейдя потом в журналы с разной периодичностью и способные участиться до месячного или расшириться до многолетнего, жанры обзора все-таки, как правило, сохранили годовой интервал:
Обзоры Бестужева вполне соответствовали этим признакам, и недаром в преддекабристские годы они были самым заметным явлением в русской литературной критике.
Наряду с обозрениями декабристские и околодекабристские журналы и альманахи культивировали проблемные статьи. Наиболее известные произведения этого жанра – цикл О. М. Сомова "О романтической поэзии" (1823) и статья К. Ф. Рылеева "Несколько мыслей о поэзии" (1825). Статьи содержат принципиальные установки на теоретическую типологичность обобщений, на "глобальность" идей. В конце цикла О. Сомов специально оговаривается, что в его положениях не следует искать частных намеков или выводов: "Я почти уверен, что раздражительное самолюбие или лукавая злоязычность будут искать в сих чертах сходств и применений. Отвечаю им наперед, что они здесь напрасно растеряются в догадках. Я говорил вообще: говорил о духе и свойствах большей части новейших стихотворений, писанных и напечатанных на русском языке"[4].
Если, с некоторыми оговорками, можно начало обзорного жанра вывести за декабристский период, то жанр проблемной статьи – типичное детище декабристской эпохи.
Не менее характерным для декабристской критики стал смешанный жанр, сочетающий в себе обзор и проблемность. Наиболее известной и здесь была обзорная статья Бестужева "Взгляд на старую и новую словесность в России" (1823), хотя Кюхельбекер еще раньше выступил с интересным обзором "Взгляд на текущую словесность" (1820). Известность Кюхельбекеру-критику принесла более поздняя и самая крупная (по серьезности и глубине) его обзорно-проблемная статья "О направлении нашей поэзии, особенно лирической, в последнее десятилетие" (1824).