1.«Арзамас» и «Беседа любителей русского слова». Своеобразие литературной полемики в начале XIX века
| Вид материала | Документы |
- Тема урока: «Россия в начале XIX века», 24.45kb.
- Своеобразие историко-литературной ситуации 70-80-х годов XIX века и общественное развитие., 35.69kb.
- Основные литературные общества начала столетия, 572.14kb.
- Примерные вопросы по литературе, 47.24kb.
- Гимнастическо-спортивная и общественно-патриотическая деятельность «союза русского, 364.57kb.
- Жанровое своеобразие и разновидности литературной сказки, 62.47kb.
- Реферат предмет: культурология, 846.71kb.
- Разработка теоретической доктрины русского монархизма в конце XIX начале XX века, 345.56kb.
- Тематическое планирование по литературе. 10 класс, 31.14kb.
- Контрольная работа №9 класс. Тема: Страны мира в начале XX века, 69.85kb.
17. Основные трактовки романтизма в русской критике нач. XIX века: Полевой, Пушкин, Надеждин, Веневитинов, Бестужев и др.
Вся литературная деятельность А. Бестужева развивалась под знаком романтизма. Начиная с критических обзоров в «Полярной звезде» и исторических повестей 20-х годов, Бестужев выступал активным поборником передового в то время романтического направления в литературе и принципам романтизма оставался верен до конца своей жизни. В ниспровержении устарелых эстетических воззрений была его сила, в ограниченности романтического метода, которой он не смог преодолеть, — его слабость.
«Марлинский явился на поприще литературы тем самым, что называлось тогда романтиком, — писал о нем Белинский. — Как Сумароков, Херасков, Петров, Богданович и Княжнин хлопотали из всех сил, чтобы отдалиться от действительности и естественности в изобретении и слоге, — так Марлинский всеми силами старался приблизиться к тому и другому» (V, 133). Эта замечательная оценка не только характеризует Бестужева-Марлинского как представителя русского романтизма, но и подчеркивает в самом романтизме писателя-декабриста его прогрессивные тенденции. Утверждение «прав личности человека» против «эгоизма общества» — эта ведущая проблема прогрессивного романтизма является основной для творчества А. Бестужева.
А. Бестужев отчетливо отграничивал новое прогрессивное романтическое направление от дворянского сентиментализма начала века и реакционного романтизма немецких романтиков. Говоря о том, что «Карамзин привез из-за границы полный запас сердечности» и что «его Бедная Лиза» вскружила всем головы, он иронически замечает: «Все заговорили о матери-природе — они, которые видели природу только спросонка из окна кареты! — и слова „чувствительность“, „несчастная любовь“ стали шиболетом, лозунгом для входа во все общества» («О романе Н. Полевого „Клятва при гробе господнем“»). Этой сусальной «чувствительности» сентиментализма Бестужев противопоставлял прогрессивный романтизм, образец которого он видел в творчестве Пушкина, «ровесника своему веку и вполне родного своему народу».2 Призывая к созданию национальной литературы, Бестужев требовал от литературы выражения национального характера.
В своих критических статьях и знаменитых обозрениях русской литературы, печатавшихся в «Полярной звезде» и других изданиях, А. Бестужев выступает в качестве последователя и теоретика активного, общественно-прогрессивного романтизма. Критические статьи его высоко оценивались современниками и имели значительное влияние на литературу. Романтизм для А. Бестужева, по словам Белинского, был не преходящей модой, но «потребностью века», «жаждой ума народного», «зовом души человеческой». А. Бестужеву были глубоко чужды антиобщественные тенденции реакционного романтизма с его мистикой, идеализацией феодализма и уходом от действительности. В понятие романтизма он вкладывал прогрессивное, социально-острое содержание. Поэтому в начале 30-х годов, вновь вернувшись к литературной деятельности, А. Бестужев находит себе литературных друзей и союзников в журнале Н. Полевого «Московский телеграф», в течение ряда лет являвшемся проводником идей прогрессивного романтизма.
Являясь сторонником реалистической критики, Надеждин своими первыми литературными выступлениями возглавил борьбу против господствовавшего в то время в русской литературе романтизма. Отвергая романтическое «душегубство», развиваемое в бесчисленных вариациях, Надеждин требовал заменить все это существенным достоинством и величием изображаемых предметов. Объектами жестких нападок Надеждина стали творчество Н. А. Полевого, Греча, О. М. Сомова, Гнедича, Боратынского, Подолинского, Орлова, Ф. Булгарина и даже А. С. Пушкина (последний критиковался за скитанья по «керченским острогам, цыганским шатрам и разбойническим вертепам» и за малоидейные поэмы вроде «Графа Нулина»). Литераторы отвечали Надеждину той же монетой. Пушкин, к примеру, написал несколько едких эпиграмм: «Притча», «Мальчишка Фебу гимн поднес» и др. (Впрочем, после выхода «Полтавы» и «Бориса Годунова» отношение Надеждина к Пушкину кардинально изменилось. Надеждин решительно признал ошибочность своей оценки творчества великого поэта и отзывался о нем в целом очень высоко; со своей стороны Пушкин отказался от контркритики Надеждина и даже стал участвовать в его «Телескопе»)
Н. Полевой был глашатаем романтизма, преимущественно французской его разновидности: творчества Констана, Альфреда де Виньи, Гюго. Философскую основу для своих построений он нашел в эклектической системе В. Кузена. Он говорил об этом в рецензии на книгу А. Галича «Опыт науки изящного» и других статьях.
Н. Полевой стал вводить принцип историзма в критике. Особенно важны его статьи: «Нынешнее состояние драматического искусства во Франции» (1830), «О новой школе в поэзии французов» (1831), «О романах Виктора Гюго и вообще о новейших романах» (1832), «О драматической фантазии Н. Кукольника «Торквато Тассо» (1834). Из русской тематики важны его статьи о сочинениях Державина (1832), о балладах и повестях Жуковского (1832), о «Борисе Годунове» Пушкина (1833), рецензии на сочинения Кантемира, Хемницера и др. Многие свои статьи он объединил затем в книге в двух частях «Очерки русской литературы» (1839).
Полевой стремился опереться на биографические факты, впервые в русской критике придавая им принципиальное значение в монографических исследованиях творчества художников слова. Его статьи о различных писателях представляют собой элементы целостной историко-литературной концепции, предварявшей в отдельных моментах концепцию Белинского.
Н. Полевой рассматривал романтизм в поэзии как либерализм в политике, как средство утверждения нового, демократического, антидворянского искусства, свободы творчества, раскованного от стеснительных правил и регламентации. В то же время: «Романтик повинуется судье гораздо более строгому, нежели Лагарп и Баттё, — уму и уложению более трудному, нежели Буалова наука стихотворства — законам истины поэтической». Правда, Полевой, по словам Белинского, больше отрицал, нежели утверждал, больше оспаривал, чем доказывал. Но в статьях последних лет существования «Московского телеграфа» он все определеннее развивал тезисы объективной, исторической эстетики, выступая против субъективистской эстетики вкуса, произвольных суждений.
Борясь за «истину изображения», Полевой все же оставался романтиком и понимал предмет искусства ограниченно. Он восставал против эстетической диссертации Н. И. Надеждина.
18. Общая характеристика основных периодических изданий первой половины XIX века
В начале XIX в. газетное дело в России заметно активизировалось. За первое десятилетие возникло до 10 новых газет, но они, в отличие от газет XVIII в., были недолговечными. В 1809 г. была основана «Северная почта» (или «Новая Санкт-Петербургская газета», издавалась до 1819 г.) - орган департамента почт министерства внутренних дел. Выходила она два раза в неделю. В том же году начали выходить «Сенатские ведомости». Из Устойчивых изданий можно также назвать «Санкт-Петербургские коммерческие ведомости», существовавшие с 1802 по 1810 г. и в 1811 г. слившиеся с «Северной почтой». Частных газет по-прежнему не было.
Первая частная газета - «Северная пчела» Ф.В. Булгарина и Н.И. Греча выходила с 1825 г. В «Северной пчеле» преобладала иностранная информация, хотя печатались и внутриполитические известия. Значительное место занимал литературный отдел. С конца 1820-х годов «Северная пчела» имела довольно значительный для того времени тираж - от 2000 до 2500 экземпляров.
В 1830-х гг. возник ряд новых газет коммерческого направления («Земледельческая газета», «Северный муравей» и др.). Появились литературные газеты: «Литературная газета» А.А. Дельвига, «Художественная газета» Н.В. Кукольника.
С конца 1830-х годов предпринимались малоуспешные попытки наладить выпуск специализированных промышленных газет. В 1838-1839 гг. выходила газета «Листок промышленности, ремесел, искусств и фабрик». Более продолжительное время издавалась газета «Посредник» (1840-1855). Общественно-политических газет в это время не существовало.
В тот период газеты распространялись только по подписке, дохода они почти не приносили, так как объявления печатались лишь в «Санкт-Петербургских...» и «Московских ведомостях» и не имели коммерческого характера.
Авторы газетных материалов, за редким исключением, не указывались. Газеты не претендовали на достоверность информации, часто встречались сообщения «по слухам», преобладало стремление к сенсационной информации. В этих условиях оперативность газетной информации не имела большого значения. Правда, столичные новости попадали в печатавшиеся в столицах газеты сразу же, провинциальные - через 5-20 дней, но много времени занимала доставка газеты подписчикам.
19. Эволюция литературно-критических воззрений С.П.Шевырева
В 1826 Шевырев вместе с Погодиным перевели с латинского грамматику церковно-славянского языка чешского слависта И. Добровского. В 1827 Погодин стал редактором журнала «Московский вестник», его главным помощником оказался Шевырев, которому принадлежали в журнале статьи (оригинальные и переводы) философского и эстетического содержания, литературная критика, печатал он здесь и свои стихи. В обзоре «Русская литература за 1827 г.» Шевырева дана содержательная характеристика творчества Пушкина. Критика велась живо и остроумно, все отрицательное в литературе осмеивалось, что снискало молодому задиристому полемисту немало врагов, но Пушкин писал Погодину: «Честь и слава милому нашему Шевыреву!.. Пора уму и знаниям вытеснить Булгарина с братией».
В 1835 Шевырев — один из руководителей «Московского наблюдателя», в котором поместил нашумевшую полемическую статью «Словесность и торговля», направленную против «торгового направления» в литературе (Булгарин, Греч, Сенковский). В журнале Шевырев излагал свои политические и литературные взгляды тех лет. Главное, он считал, образование русского народа, сохранение его культурного наследия. То, во что верил, он старался тут же применить на практике. В 1836 начал читать историю русского языка по памятникам, а в следующем году — историю русской словесности. Курс впервые появился в Московском университете. Это вызвало бурю негодования в стане недругов. Шевырев считал, что знания мировой литературы для русского человека недостаточно, необходимо знать все свое, начиная с древних образцов отеческого языка. Приступил к столь необходимому для русских курсу при самых неблагоприятных условиях. История русской словесности до этого не считалась в числе предметов университетского преподавания, трудов по ней не было, памятники древнерусской литературы оставались неизданными, а нацелившиеся «делать историю» в России «западники» стремились порвать связи с русской стариной, опорочить ее. Шевырев, как национально мыслящий патриот, говорил в 1838: «История русской словесности принадлежит к числу необходимых потребностей, к числу важнейших вопросов нашего учено-литературного мира. Дух неуважения к произведениям отечественным и дух сомнения во всем том, что славного завещала нам древность, должны же когда-либо прекратиться, и мы можем противодействовать ему только глубоким и терпеливым изучением того, что составляет литературную собственность нашего народа». Фактически Шевырев ввел систематическое изучение древнерусской литературы и истории русской литературы с древнейших времен, какого до него в России не существовало. Значение этого для нашей культуры переоценить трудно.
Лекции его, полные новизны, имели большой успех у студентов, тем более что они зачастую носили полемический характер. У него появились ученики. Лучшие из них — Тихонравов и Буслаев. Позже «История русской словесности, преимущественно древней» Шевырева была издана в 4 т. (1845—60). Это было первое систематическое, основанное на изучении первоисточников, изложение истории древнерусской литературы. В 1838 он получил степень доктора философии.
Шевырев много сделал как литературный критик, искренне стремился к беспристрастной оценке художественных произведений, честно отмечая достоинства и недостатки таких писателей, как А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов, Н. В. Гоголь, И. С. Тургенев, Д. В. Григорович и др. Самым большим минусом произведений всякого писателя считал отсутствие в них художественной совести, коренных начал народной жизни.
В 1836 Шевырев, вместе с Пушкиным, заботился об издании стихов Ф. И. Тютчева.
Очередная неожиданная интрига возникла против Шевырева в 1851, когда профессура университета (в большинстве антирусская) забаллотировала его на должность декана, а избрала Грановского, но министр не утвердил выборов, и Шевырев сохранил за собой должность. В следующем году он избран ординарным академиком Императорской Академии наук. В это же время вышли отдельные книги «О цели воспитания», «Вступление в педагогию» (СПб.); затем — «Обозрение русской словесности XIII в.» (СПб., 1854). К столетнему юбилею Московского университета, в 1855, Шевырев написал историю университета, несколько биографий профессоров, издал биографический словарь профессоров.
20.Оценка романа А.С.Пушкина «Евгений Онегин» критиками-современниками.
у Киреевского что-то сектантское, напоминающее позднейшее его славянофильство. Провозглашая верность действительности в качестве ведущего принципа современной литературы, Киреевский понимал эту действительность идеалистически, по-шеллингиански, как «тождество объекта и субъекта», сводившееся к произволу художника, творца своих высоких образов. Поэтому Киреевский не оценил значения бытового фона в «Евгении Онегине», и сам герой романа ему казался мелочным, прозаичным. Реализма Пушкина Киреевский не понял.
Бестужев сам сообщал о только что вышедшем собрании повестей Нарежного, о новых баснях Крылова, о «Бахчисарайском фонтане» Пушкина, о скором выходе «Чернеца» Козлова. Первую главу романа «Евгений Онегин» и частично опубликованную и распространившуюся в списках комедию Грибоедова «Горе от ума» он разобрал в этой статье.
Нельзя сказать, что Бестужев во всем правильно понял великие создания Пушкина и Грибоедова. Его отзыв о первой главе «Евгения Онегина» звучит как похвала, но если вдуматься, то Бестужев судил о ней как романтик и главного не понял. В пушкинском романе его привлекает «заманчивая, одушевленная картина неодушевленного нашего света». Но критик считает, что «везде, где говорит чувство, везде, где мечта уносит поэта из прозы описываемого общества, стихи загораются поэтическим жаром и звучней текут в душу». Между тем все величие реалистического романа Пушкина в том и состояло, что в нем описывалась жизнь такой, какая она есть, и именно в изображении этой прозы действительности Пушкин находил высшую цель поэзии. Последующие главы «Евгения Онегина» совсем разочаровали Бестужева.
Гораздо более по существу была оценена Бестужевым комедия «Горе от ума», названная им феноменом, какого не видали мы от времени «Недоросля», творением «народным».
Разница в бестужевских оценках двух произведений бросается в глаза. Дело не в том, что «Горе от ума» Бестужев знал целиком по спискам, а из «Евгения Онегина» вышла в свет только первая глава. В «Горе от ума» также была набросана одушевленная картина того же самого неодушевленного, более того, злого, мстительного общества. Но Бестужев не упрекает Грибоедова в мелочности темы. По-видимому, здесь для него все искупал обличительный пафос Чацкого. Чацкий - во многом родственный декабристам тип, он импонировал им.
Прожив очень долгую жизнь, Вяземский не написал своих откликов на реалистические, самые великие создания Пушкина. Не написал он и воспоминаний о нем... Как переводчик «Адольфа» Б. Констана, Вяземский не мог не понимать значения существенных черт характера Евгения Онегина «с его озлобленным умом, кипящем в действии пустом». Недаром сам Пушкин, рисуя эти черты, мысленно соотносился с романом Констана. Но, думается, Вяземский понимал реалистический образ главного героя романа Пушкина как-то по-своему, узко романтически, не принимая, как и декабристы, реалистической манеры изображения жизни со всеми ее мелочами и мотивировками.
Более объективную оценку великого поэта Полевой дал в некрологической статье «Пушкин» («Сын отечества», 1837). Но и в этой статье, благосклонно расценивая «Полтаву», «Жениха», «Утопленника», он все же не постиг подлинной народности творчества Пушкина. Он считал, что Пушкин в «Евгении Онегине» становится народным только в самом конце, в восьмой главе, где торжествует смиренная Татьяна.
В «Разборе статьи о «Евгении Онегине» 1825» (статьи Н. Полевого) Веневитинов развил эту идею подробнее: «Не забываем ли мы, что в пиитике должно быть основание положительное, что всякая наука положительная заимствует свою силу из философии, что и поэзия неразлучна с философией?»
Те же стадии исканий прошел Веневитинов и в конкретных оценках литературных произведений. Особенно это сказалось в его отзывах о первой и второй главах «Евгения Онегина». В отзыве о первой главе он не без некоторых колебаний причислял Пушкина к последователям Байрона, т. е. видел в нем романтика. Но уже в этом случае Веневитинов шел дальше романтического кодекса Н. Полевого и настаивал на подчинении творчества определенным законам диалектической сменяемости его этапов. В заметке о второй главе романа Веневитинов уже почувствовал неповторимое своеобразие образа героя романа: «Характер Онегина принадлежит нашему времени и развит оригинально». Веневитинов не сказал, что образ Онегина развит реалистически, но фактически он выходил в своем приговоре за рамки трафаретных представлений о гении Пушкина как романтика, «байрониста».
Надеждин отказывал в народности «Евгению Онегину». Теория романа у Надеждина повисала в воздухе, поскольку он не увидел в «Евгении Онегине» изображения «беспредельной пучины жизни», осуществления своего же девиза «где жизнь, там и поэзия
Типичность, в свою очередь, имеет в эстетике Белинского несколько своих ступеней качества: «художественность», «поэтичность» и «беллетристика». Уровень типизации в «Евгении Онегине», «Мертвых душах» - высочайший, тут действительность возведена в «перл создания», и Белинский называл такой уровень «художественностью».В трактовке «Евгения Онегина» Белинский поднялся на невиданную ступень социологического анализа. Указывая на народность и «лелеющую душу гуманность» поэзии Пушкина, Белинский подчеркивал прогрессивный характер деятельности той части просвещенного дворянства, к которой принадлежал поэт. Отсюда и обаяние созданных им образов: Онегина, мыслящего, «страдающего эгоиста», и особенно Татьяны с ее «русской душой». «Онегина» можно назвать «энциклопедией русской жизни и в высшей степени народным произведением». Роман был «актом сознания для русского общества».