1.«Арзамас» и «Беседа любителей русского слова». Своеобразие литературной полемики в начале XIX века

Вид материала

Документы

Содержание 5) Общая ситуация в литературной критике 20-х годов XIX века (здесь можно о романтиках-философах -10вопрос) 6) Общая ситуация в литературной критике 30-х годов XIX века. (здесь можно о торговом направлении – 9 вопрос) Н. А. Полевой начинает издание «Московского телегра­фа» 7) П.Вяземский. Основные критические работы. Оценка пушкинского творчества. Трактовка критиком понятий «народность» и «националь 8) А.С. Пушкин - критик. Судьба «Литературной газеты» и журнала «Современник». Пушкин обладал удивительным даром трезвого самоанализа в творческом процессе. К концу жизни Пушкин заметил дарование Белинского

Подобный материал:

• Тема урока: «Россия в начале XIX века», 24.45kb.
• Своеобразие историко-литературной ситуации 70-80-х годов XIX века и общественное развитие., 35.69kb.
• Основные литературные общества начала столетия, 572.14kb.
• Примерные вопросы по литературе, 47.24kb.
• Гимнастическо-спортивная и общественно-патриотическая деятельность «союза русского, 364.57kb.
• Жанровое своеобразие и разновидности литературной сказки, 62.47kb.
• Реферат предмет: культурология, 846.71kb.
• Разработка теоретической доктрины русского монархизма в конце XIX начале XX века, 345.56kb.
• Тематическое планирование по литературе. 10 класс, 31.14kb.
• Контрольная работа №9 класс. Тема: Страны мира в начале XX века, 69.85kb.

4. Споры о классицизме и романтизме в русской критике 20-х годов XIX века.

5) Общая ситуация в литературной критике 20-х годов XIX века (здесь можно о романтиках-философах -10вопрос)


Русская литературная жизнь начала XIX в. протекала под знаком все углубляющегося распада классицизма и ожесточенных споров вокруг его художественного наследства. Многообразные события конца XVIII в. — начавшийся под влиянием роста капитализма распад феодально-крепостнических отношений, вовлечение в эту культуру страны, все более широких слоев помещичьего класса и «третьего сословия», как нельзя более реальная в русских условиях угроза крестьянского восстания — вся эта цепь разнородных явлений вела к упадку и разложению господствовавшего стиля предыдущей эпохи. Подавляющая часть писателей отказалась от того, что так любовно культивировал классицизм — от чинного и холодного нормативизма, заботливо отделявшего «высокие» виды искусства от видов «подлых», служивших интересам презренной «черни». Демократизация литературы сопровождается и демократизацией языка.

XIX век начался с осознания личности и народа как двух различных и непримиримых понятий - личные устремления человека и его природная основа противоречат между собой.

Такие умонастроения подняли сильные трансформации в системе русской литературы. Основное внимание было сфокусировано на духовном мире человека и его взаимоотношениях с внешним миром: народом, историей, страной, собственной судьбой. Такое пристальное внимание к душевным волнениям человека привёл к возникновению феномена лирического героя, который в корне трансформировал поэтику классицизма, нарушил устойчивые жанры, смешал стили, деформировал рубежи между стихами и прозой, литературой и реальностью.

Перед литературой предстали новые задачи. Проблема личности и народности, объединение личности и народа мыслилось, в основном, как культурная, а не общественная задача. Ставшая перед литературой, задача формирования поэтических форм сближалась, в основном, к вопросу нового литературного языка, вокруг которого разгорелись бурные дискуссии. В ходе споров сумбурное существование русской литературы получало более или менее определённые признаки. Писатели, в ходе этих споров, создавали разные литературные общества, кружки, журналы, в которых происходил процесс кристаллизации эстетических идей, поэтических форм, стилей.




6) Общая ситуация в литературной критике 30-х годов XIX века. (здесь можно о торговом направлении – 9 вопрос)


1830-е годы — важнейший этап в развитии отечественной литературы и критики. Его хронологическими границами можно счи­тать, с одной стороны, конец 1825 г., когда трагические события на Сенатской площади обозначили новый рубеж в истории общественной и духовной жизни России, и с другой, — 1839 г. — год первых высту­плений славянофилов и начала издания крупнейшего периодического органа западников — журнале «Отечественные записки».

Новая историческая ситуация вызвала существенные организаци­онные и идейно-эстетические изменения в журнальном мире. Прекра­щается издание альманахов «Полярная звезда», «Мнемозина» и жур­нала «Соревнователь просвещения и благотворения» — органов, тес­но связанных с декабристскими кругами. Меняет свою ориентацию «Сын отечества» Н.Греча, идя на сближение с официозной прессой, представленной после 1825 г.. прежде всего «Северной пчелой» Ф. Булгарина. «Вестник Европы» — « патриарх» русских журналов, укрепляется на консервативной позиции, а литературные вкусы его издателя М.Т. Каченовского становятся объектом нападок со стороны молодого поколения.

В 1825 г. Н. А. Полевой начинает издание «Московского телегра­фа», объединившего на время самые крупные литературные силы. Не­смотря ив издержки универсализма, журнал Н. Полевого создавал ат­мосферу новизны, непрестанного поиска. «Каждая книжка его была животрепещущею новостию», — писал позже В.Г.Белинский, счи­тавший это издание «решительно лучшим» в России «от начала жур­налистики». «По всем правам он заслуживает, чтобы имя его обозна­чило новую эпоху в истории русского журнализма, как журнала кри­тического и современного», — отмечал С.П.Шевырёв.

Важное место в литературной жизни поеледекабристской поры за­нял «Московский вестник»—орган «любомудров», издаваемый М. По­годиным— историком, публицистом, писателем. Усилиями С. Шевырева, И. Киреевского, Д. Веневитинова, В,Титова здесь закладыва­лись основы философской критики. При всей кратковременности из­дания, заметную роль в осмыслении задач современной литературы сыграла «Литературная газета» (1830—1831) — орган писателей пуш­кинского круга. Ее традиции продолжай пушкинский журнал «Совре­менник» (1836), перешедший после гибели поэта в руки П. А. Плетне­ва. Ведущие позиции в журналистике 1830-хгодов, наряду с «Москов­ским телеграфом», заняли издания Н.И.Надеждина — журнал «Теле­скоп» и газета «Молва». На страницах последней в 1834 г. де­бютировал В.Г.Белинский с никлом статей «Литературные мечтания»

Активно полемизируя друг с другом о путях дальнейшего разви­тия русской литературы, «Московский телеграф» и «Телескоп» в то же время были единодушны в борьбе с «Северной пчелой» и «Сыном оте­чества» — изданиями предприимчивых и опытных журналистов Ф. В. Булгарина и Н.И. Греча, имевших правительственную поддерж­ку. С 1834 г. петербургский книгопродавец А.Ф.Смирдин и извест­ный профессор-ориенталист О. И.Сенковский начали издание журна­ла «Библиотека для чтения». Организованная как солидное коммерче­ское предприятие, в котором сотрудничали получающие высокие го­норары многие известные писатели, «Библиотека для чтения» наглядно демонстрировала превращения литературы в отрасль тор­говли. Редактируемый О. И. Сенковским журнал, стремившийся удовлетворить интересы читателей «среднего сословия», имел огромный для 1830-х годов тираж (более пяти тысяч экземпляров), в несколько раз превышавший тиражи других периодических изданий. Годом поз­же «Библиотеки для чтения» выхолит в свет «Московский наблюда­тель», объединивший бывших «любомудров» и противопоставивший «торговому» направлению петербургской журналистики «арнстократизм» литературы.

В 1830-е годы значительно усложнился характер литературного процесса. С одной стороны, обозначились предпосылки для зарожде­ния нового, реалистического литерагурно-критического сознания. В это время Пушкин завершает «Евгения Онегина», публикует «Бори­са Годунова», пишет «Повести Белкина» и «Капитанскую дочку». К середине 1830-х годов реалистические тенденции отчетливо заявля­ют о себе в творчестве Гоголя («Миргород» и «Ревизор»), и в лермон­товских произведениях («Маскарад», «Княгиня Литовская» и др.). Об утверждении в современном литературном процессе «поэзии реаль­ной» заявляет Белинский в статье «О русской повести и повестях г. Гоголя» (1835).

С другой стороны, сильные позиции в литературе продолжает со­хранять романтизм, развивающийся и изменяющийся изнутри, пред­ставленный целым рядом течений и жанров. Сама последекабристская эпоха, когда значение внутренней духовной свободы возросло в цене и любой протест был возможен лишь в индивидуалистической форме, «подпитывала» романтизм. В этот период продолжается романтиче­ское творчество некоторых опальных декабристов (А Бестужева-Марлинского, А. Одоевского, В Кюхельбекера) и поэтов пушкин­ского круга (Е. Баратынского, П. Вяземского. Д. Давыдова и др.); рас­цветает русский исторический роман, романтический по своему ха­рактеру (М. Загоскина, И.Лажечникова. Н. Полевого); с романтических повестей «Вечера на хуторе близ Диканьки» начинает писа­тельское поприще И.В. Гоголь. На 1830-е годы приходится и расцвет лирики M.IO. Лермонтова — одной из самых ярких страниц в истории русского романтизма, к осмыслению которой вскоре обратится отече­ственная критика.

Главной трибуной русской романтической критики в 1830-е годы стал журнал «Московский телеграф» (1825—-1834), издаваемый Ни­колаем Алексеевичем Полевым (1796—1846) и его братом — Ксенофонтом Алексеевичем (1801—1867). По точному замечанию со­временного исследователя, журнал был задуман «как заочный универ­ситет и одновременно энциклопедия современных знаний и теорий, выполняющий прежде всего просветительские целив. В нем было че­тыре крупных отдела: науки и искусства, словесность, библиография и критика, известия и смесь. Журнал сообщал читателям массу сведе­ний по истории, географии, статистике, истории и теории словесности и т.д. Принципиальное значение придавал И. А. Полевой критике. Он гордился тем, что «первый... сделал из критики постоянную часть журнала русского, первый обратил критику на все важнейшие совре­менные предметы».

Романтические позиции «Московского телеграфа» подкреплялись и статьей А. Бестужева (Марлинского) «О романе Н. Полевого «Клят­ва при гробе Господнем» (1833). Значение этой статьи состояло не столько в отзыве на исторический роман издателя «Телеграфа» (ему было посвящено лишь шесть страниц в самом конце огромной статьи), сколько в широко и ярко набросанной картине европейского романти­ческого движения.


7) П.Вяземский. Основные критические работы. Оценка пушкинского творчества. Трактовка критиком понятий «народность» и «национальность».

В 1817 году он написал предисловие к изданию сочинений Озерова. В суждениях уже виден Вяземский-романтик. Он и у Озерова усмотрел «цвет романтизма», хотя удивлялся, почему драматург не брал для содержания своих произведений «повестей из рыцарских веков». Вяземский ценил у Озерова психологизм характеров, особенно женских, отказ от классицистской манеры называть героев значащими именами. Но он без должных оснований называл Озерова «преобразователем русской трагедии» и ставил его заслуги наравне с заслугами Карамзина, как «образователя прозаического языка». Так, и басни Дмитриева Вяземский ценил слишком высоко и ставил их выше крыловских («Известие о жизни и стихотворениях И. И. Дмитриева», 1823). Пушкин не был с ним согласен в оценках Озерова и Дмитриева и возражал ему. Готовя в конце жизни издание собрания своих сочинений, Вяземский сделал примечания к статьям, в которых оговорил некоторые замечания Пушкина.
Но Вяземский был критиком широкого диапазона, европейской образованности и более проницательным там, где не отказывался от острых политических оценок. Пушкин ожидал от него ясных определений сущности романтизма, разработки русского «метафизического языка», т. е. терминологии, языка критики и философии.
Вяземский впервые в русской критике употребил термин народность - сначала в письме к А. И. Тургеневу от 22 ноября 1819 года, а затем специально с теоретическим истолкованием его в предисловии к пушкинскому «Бахчисарайскому фонтану» в 1824 году. Предисловие написано в виде разговора между издателем и классиком. Может быть, для того чтобы выдать последнего из них за человека отсталых вкусов, обитающего где-то на окраине столицы, Вяземский поясняет, что этот классик был «с Выборгской стороны или Васильевского острова». Под маской издателя скрывался сам Вяземский. Издатель выражает сожаление о том, что «мы еще не имеем русского покроя в литературе; может быть, и не будет, потому что его нет...». Тогда классик задает вопрос: «Что такое народность в словесности? Этой фигуры нет ни в пиитике Аристотеля, ни в пиитике Горация».
Издатель отвечает так, как на этот вопрос отвечали Рылеев и другие декабристы, говоря об истинной поэзии, существовавшей во все века и у всех народов: «Нет ее у Горация в пиитике, но есть она в его творениях. Она не в правилах, но в чувствах. Отпечаток народности, местности - вот что составляет, может быть, главное, существеннейшее достоинство древних и утверждает их право на внимание потомства».
Как и декабристы, Вяземский обратил внимание на необходимость разграничения понятий народность и национальность. В том же 1824 году в одной из заметок по поводу полемики вокруг «Бахчисарайского фонтана» в «Дамском журнале» (№8) Вяземский высказал мнение, что «у нас слово народный отвечает одно двум французским словам «populaire» и «national». Это полезное разграничение Вяземского не было забыто русской критикой и получило впоследствии четкое обоснование. Но Вяземский ограничился чисто филологическим указанием на двоякий смысл слова народность, а декабристы подходили к его отграничению от слова национальность, подчеркивая демократическое содержание понятия народности как выражение самобытности, которая в наиболее чистом виде запечатлена в народной поэзии. Но декабристы также до конца это разграничение понятий не довели.
Но нельзя ставить полный знак равенства между Вяземским и декабристами. С одной стороны, он уступал им в понимании революционного долга, хотя шире и объективнее судил о заслугах Карамзина, Жуковского, Пушкина. С другой, уже в 20-х годах Вяземский начинал по-своему опережать то, что мы обычно называем «декабристским романтизмом». Он выступил со статьями о «южных» поэмах Пушкина. Пушкину понравилось его предисловие к «Кавказскому пленнику» (1822). По его просьбе Вяземский написал предисловие и к «Бахчисарайскому фонтану» (1824). Появилась статья о «Цыганах» (1827). Сама эта сращенность предисловий и статей с поэмами говорила за себя. «Кавказский пленник» появился одновременно с переводом «Шильонского узника» Байрона, выполненным Жуковским. Вяземский говорил «об успехах посреди нас поэзии романтической». Это были одновременно и успехи романтической критики.
Вяземский явился теоретиком особого, пушкинского «байронизма».
Декабристы восторженно воспринимали «вольные» стихи Пушкина. Но поэма «Руслан и Людмила» им казалась легкомысленной. Южные поэмы они специально не обсуждали: герои этих поэм не отличались гражданскими доблестями. И в Байроне - поэте мировой скорби - они брали не все, а только его критическую настроенность по отношению к Англии, гражданское сочувствие итальянским карбонариям и греческим повстанцам.


Но Вяземский был «слишком» романтиком. Ему не хватало стороннего взгляда на предмет. Он очень дорожил романтической неопределенностью описаний, требовал, чтобы не очень явно выступали прозаические подробности жизни героев. Развитие Пушкина шло как раз в обратном направлении: он стремился к выяснению будничных обстоятельств жизни героев.
Вяземский и Рылеев считали, что Пушкин напрасно заставил своего Алеко водить по селениям медведя и собирать деньги. Пушкин иронически заметил по этому поводу: «...в таком случае, правда, не было бы и всей поэмы...» Конкретность колорита у Пушкина была залогом его перехода к реализму. Этого не понимал Вяземский.
Прожив очень долгую жизнь, Вяземский не написал своих откликов на реалистические, самые великие создания Пушкина. Не написал он и воспоминаний о нем... Как переводчик «Адольфа» Б. Констана, Вяземский не мог не понимать значения существенных черт характера Евгения Онегина «с его озлобленным умом, кипящем в действии пустом». Недаром сам Пушкин, рисуя эти черты, мысленно соотносился с романом Констана. Но, думается, Вяземский понимал реалистический образ главного героя романа Пушкина как-то по-своему, узко романтически, не принимая, как и декабристы, реалистической манеры изображения жизни со всеми ее мелочами и мотивировками.
Возникает вопрос: как же Вяземский смог в 1836 году сочувственно и обстоятельно откликнуться на «Ревизора» Гоголя? В своей статье Вяземский констатировал «полный успех» «Ревизора», говорил, что редко кому из писателей случалось так «задеть публику за живое, касаясь предметов, близких к ней», так что даже в фарсовых моментах «Ревизора» «нет ни малейшего насилия правдоподобию».
Эта высокая оценка Гоголя - знаменательный случай в критической практике Вяземского. Все больше эволюционируя в сторону реакции, Вяземский напечатал в 1847 году в «Санктпетербургских ведомостях» статью по поводу «Выбранных мест из переписки с друзьями». Он приветствовал реакционное направление книги Гоголя, просил его «умерить и умирить в себе» не только человека, но и писателя, создать произведения большой художественной силы в духе нового (реакционного) курса. Недаром Белинский в «Письме к Гоголю» заклеймил Вяземского как «холопа» перед властью. В свою очередь Вяземский называл Белинского «бунтовщиком». Поэтому, отмечая переход Вяземского от одного типа романтизма к другому, способность подняться до высоких оценок Фонвизина и Гоголя, надо учитывать и предел его эволюции. В последние сорок лет своей жизни Вяземский был забытой фигурой в критике.


8) А.С. Пушкин - критик. Судьба «Литературной газеты» и журнала «Современник».


Долго и настойчиво Пушкин обсуждал состояние русской критики, высмеивал царившую в ней безотчетность суждений.
Каченовский — «туп и неучен», Греч и А. Бестужев — «остры и забавны», Кюхельбекер — узок и резок, Вяземский — замысловат, но небрежен в общих понятиях, Плетнев — беззуб и пишет «добренькие» критики. Только у Веневитинова и И. Киреевского блеснули лучи дельной, философской критики.
Пушкин спорил со своими друзьями-критиками. Он защищал Жуковского от чрезмерных нападок Кюхельбекера и Рылеева. Оспаривал преувеличенные похвалы Вяземского Озерову, Дмитриеву. А. Бестужева упрекал в том, что он в обзоре русской литературы забыл упомянуть Радищева. Спорил с Рылеевым о тенденциозности поэзии: ничего нельзя достичь выкриком, заметкой; «...сатира не критика, эпиграмма не опровержение». «Именно критики у нас недостает... Истинная критика должна быть «наукой», открывать красоты и недостатки в произведениях, основываться на совершенном знании правил, которыми руководствовался писатель, и на изучении образцов и деятельном наблюдении современной жизни.
Но школа мысли у Пушкина была все же другая, не в духе немецкой идеалистической эстетики. У Пушкина сильны традиции русского и французского просвещения. Системообразующим центром критики Пушкина было его собственное реалистическое творчество, связи с традициями русской и мировой литературы.

В статьях и набросках «О французской словесности» (1820), «Причины, замедлившие ход нашей словесности» (1824), «О народности в литературе» (1826), «О русской литературе, с очерком французской» (1834) Пушкин вслед за декабристами обсуждал вопрос о национальной самобытности русской литературы. Указание на «климат», «тьму обычаев, поверий и привьшек» у него общее с ними; но положение об «образе мыслей и чувствований» вело уже к смещению всей проблемы от источников народности к ее конкретно-историческим формам, а упоминание об образе правления обогащало представление о причинах, определяющих народный характер («О народности в литературе», 1826).

Пушкин обладал удивительным даром трезвого самоанализа в творческом процессе. В письме к В. П. Горчакову 1822 года он делился впечатлениями о герое только что написанного им «Кавказского пленника» и, словно глядя со стороны, в точности назвал те типические черты, которые стали отличительными в характере современного молодого человека. Пушкин широко осмыслял связи своих героев — Онегина, Татьяны — с литературной родословной. В письме к Вяземскому в 1823 году он сразу указал на ту «дьявольскую разницу», которая была между его только что начатым «романом в стихах» и обычными романами. В заметках о ранних поэмах Пушкин-критик был строгим блюстителем чистоты стиля. Он требовал ясности, высмеивал ходячие штампы писателей, почитающих за низость изъясняться просто о вещах самых обыкновенных. «Точность и краткость — вот первые достоинства прозы. Она требует мыслей и мыслей — без них блестящие выражения ни к чему не служат» (набросок «Д'Аламбер сказал однажды...», 1822). Бессмыслица, подмечал Пушкин, может быть двух родов: или от темноты мысли, или от ее избытка. Но полное овладение мыслью ведет к простоте и ясности, только здесь проявляется настоящая свобода художника.
К концу жизни Пушкин заметил дарование Белинского и испытывал удовлетворение от его критических статей, начинал искать сближения с ним.
В 1834 году Пушкин работал над статьей «О ничтожестве литературы русской». Статья осталась незаконченной. Сохранившийся ее план отчасти близок к плану статьи Белинского «Литературные мечтания», напечатанной в том же, 1834 году. По предположению С. М. Бонди, Пушкин потому не закончил свою статью, что встретил в статье Белинского много общего с его собственными мнениями. Белинский также предъявлял высокие требования к русской литературе, стараясь уловить в ее истории связующие нити. Совершая свой бесстрашный суд над ее авторитетами, он провозгласил: «У нас нет литературы». Это утверждение созвучно заглавию неоконченной статьи Пушкина.
Однако вряд ли можно согласиться с чрезмерно категорическим выводом исследователя: «Прочтя эту статью Белинского, столь совпадающую по основной установке и даже по общему плану с начатой им статьей «О ничтожестве литературы русской», Пушкин, конечно, должен был отказаться от своего замысла» Можно предположить и обратное: как это часто бывало с Пушкиным, начав читать чужое произведение, он загорелся желанием высказаться самому на ту же тему. Нельзя предполагать так прямолинейно, что Пушкин отложил работу над своей статьей, потому что статья другого автора его удовлетворяла вполне и напоминала его собственную статью.
В «Литературных мечтаниях» Пушкин мог встретить восторженные высказывания о Державине, Ломоносове, резко противоречившие его собственным. И наоборот, Белинский уничижительно трактовал Тредиаковского, которого высоко ставил Пушкин. Самый план статьи Пушкина во многом не совпадает с планом «Литературных мечтаний». В плане Пушкина нет ни слова о философской концепции в шеллингианско-гегелевском духе, столь важной для характеристики статьи Белинского; нет теоретических рассуждений о природе поэзии вообще и о русской в частности, о значении реформы Петра I, нет периодизации русской литературы, разбора современных произведений, критики булгаринской клики и многого другого. Все это свидетельствует о том, что прямая связь между статьями Пушкина и Белинского остается недоказанной.
Пушкин внимательно следил за развертывавшейся деятельностью Белинского и проникался верой в его талант, несмотря на то, что Белинский в это время крайне отрицательно отзывался о пушкинском «Современнике», называя его сборником случайных статей. Когда Гоголь в статье «О движении журнальной литературы в 1834—1835 году» не отозвался о деятельности Белинского, Пушкин в следующем номере в анонимной заметке «К издателю» поставил Гоголю это в упрек. Пушкин писал: «Жалею, что вы, говоря о «Телескопе», не упомянули о г. Белинском, Он обличает талант, подающий большую надежду. Если бы с независимостию мнений и остроумием своим соединял он более учености, более начитанности, более уважения к преданию, более осмотрительности — словом, более зрелости, то мы бы имели в нем критика весьма замечательного». Но увидеть полный расцвет деятельности Белинского Пушкину не было суждено.
Пушкин хотел пригласить Белинского сотрудничать в «Современнике». Когда после закрытия «Телескопа» Белинский оказался без журнала, Пушкин через своего приятеля П. В. Нащокина, а тот через приятеля Белинского актера М. С. Щепкина начал подготавливать почву для приглашения критика в Петербург. Можно себе представить, как выиграла бы русская литература от сотрудничества в одном журнале великого поэта и великого критика, впоследствии автора знаменитых статей о Пушкине.