© 2006 г. Т. М. Ажигова 22 Словообразование существительных, мотивированных глаголами, в народно-разговорном языке XVII -xviii вв

Вид материала

Документы

Содержание II. Методологическая парадигма в свете синтетических теорий. 2.1. Многообразие методов и приемов. 2.2. Метод лингвостилистической абстракции.

Подобный материал:

• © 2006 г. Т. М. Ажигова 6 Словообразование существительных, мотивированных прилагательными,, 3310.67kb.
• А. И. Герцена Способы выражения предикатного актанта в конструкциях с фазовыми глаголами, 47.54kb.
• «Встречаем Новый Год!», 134.8kb.
• Становление синодальной (церковной) историографии старообрядчества: исследования второй, 197.93kb.
• Апокрифические евангелия новозаветной традиции, 329.78kb.
• Задачи урока: Обучающая: в ходе урока: а охарактеризовать международное и внутреннее, 132.77kb.
• Г. В. Белякова словообразовательная категория суффиксальных локативных существительных, 5046.36kb.
• Учебник М. З. Биболетовой «Enjoy English\ 2класс Тема: «Множественное число существительных», 108.72kb.
• Урока истории в седьмом классе на тему: Россия в XVII столетии, 107.99kb.
• В XVII веке Голландия стала образцовой капиталистической страной, 13.08kb.

Выводы

Системное описание языка возможно в том случае, если учитывается единство мира, человека и языка.

Лингвистическая теория, основанная на содержательном синтезе, сложилась к началу XX века, вобрав в себя не только синтезирующие концепции нового времени (Гумбольдт, Потебня и др.), но и филологические концепции, развивавшиеся в русле греко-латинской традиции.

В синтезирующих концепциях используются различные языковые единицы, начиная от грамматических (фонема, морфема, лексема и др.) и кончая лингвофилософскими (концепт, языковая картина мира и т.п.).

Используемые нами в лингвистических и лингводидактических описаниях функционально-стилистический инвариант системы языка и его модификации отражают идеи содержательного синтеза.

II. Методологическая парадигма в свете синтетических теорий.

2.1. Многообразие методов и приемов.

По мнению Л.Г. Зубковой, «в основе системных концепций, исследующих язык в единстве всех его сторон и многообразных типов связей, лежит диалектический метод. Односторонняя абсолютизация того или иного аспекта в составе языкового целого – примета метафизического метода» (Зубкова, 2003, С. 437).

Признавая в целом бесспорность данного положения, мы тем не менее считаем целесообразным отметить, что диалектический метод – это прежде всего прерогатива философии. Что же касается языкознания и, в частности, лингвофилософии, то здесь в процессе эволюции теории языка были выработаны специфические для языкознания методы и приемы. У В.И. Кодухова их приводится около 160. Причем из них 120 приемов связаны с описательным методом, восходящим к греко-латинской традиции.

Сравнительный метод, который наряду с описательным, П.Б. Паршин называет «аналогом большого стиля», модифицировался по-разному: то как сравнительно-исторический, то как историко-сравнительный, то как сопоставительный, интегрировавший свои особенности в типологические и контрастивные исследования.

В своих работах мы описываем около 200 различных методов и приемов, получающих свое специфическое воплощение в различных лингвистических направлениях и науках.

2.2. Метод лингвостилистической абстракции.

В целях комплексного, синтетического описания языка в лингвистических и лингводидактических исследованиях нами был вначале разработан комплексно-процессуальный метод, наиболее подробно описанный в докторской диссертации, а затем и в книге «Функционально-стилистический инвариант в учебной лексикографии» (Жеребило, 2005).

Позже мы применили метод лингвостилистической абстракции, также нацеленный на комплексное, синтетическое описание языковых явлений.

Метод лингвостилистической абстракции связан, прежде всего, с представлением о языке как особого рода онтологической реальности, так называемой «превращенной форме» (Мамардашвили М., 1992).

Общеизвестно, что в классическом варианте наблюдается прямое отображение содержания в форме, что абсолютно исключено в превращенной форме, из которой устранены содержательные определения.

Поскольку превращенная форма есть полностью самостоятельный объект, сущность которого лежит в нем самом, то в связи с этим особую актуальность приобретает проблема методов исследования в языкознании.

Традиционно объектами анализа в лингвистике выступают такие языковые единицы, как: фонемы, морфемы, слова, предложения. В лингвистике текста – это текст, в стилистике – функциональный стиль, стилистически дифференцированный текст и т.п.

Каждая лингвистическая единица включает две и более сторон: звуковой сегмент и значение; звуковое выражение, значение, уровень коммуникативной функции.

В практике лингвистического исследования распространен такой подход, когда лингвистическую единицу разлагают на ее элементы: звук и значение.

Эта процедура подобна тому, если бы человек, желающий объяснить, что такое дом, разобрал бы его и стал бы описывать свойства каждого отдельного кирпича.

Эффект оказался бы прямо противоположным.

Убедительный контраргумент против подобного вида анализа приводит С.Шаумян в одной из своих статей. Предположим, объясняя физическое свойство воды, почему она тушит огонь, мы разложили ее на водород и кислород – элементы, свойства которых противоположны целому, так как, в отличие от воды, водород способен гореть, а кислород поддерживать горение [Шаумян С., 1999].

Вполне очевидно, что, разлагая лингвистическую единицу на ее элементы (звук, значение, функцию), мы не можем вывести ее свойства из ее элементов.

Предлагаемый нами функционально-стилистический инвариант языковой системы позволяет разработать такой метод исследования, который не разрушает единства лингвистической единицы, а наоборот, рассматривает ее как целое, обладающее соответствующим набором свойств.

Подобный метод лингвостилистической абстракции, вытекая непосредственно из самой природы естественного языка, ориентирован на описание языковых значений, форм, функций в их единстве.

Итак, вопрос о соотношении формы и содержания в лингвистике – центральный, имеющий методологическое значение. Как было уже сказано выше, язык – это не разлагаемое далее образование, которое не может рассматриваться под углом зрения формы и содержания. То есть в языке как «превращенной форме» форма невыводима из содержания, содержание невыводимо из формы.

Например, мы можем объяснить, почему в слове «стол» окончание нулевое. Мы можем только констатировать тот факт, что существительное «стол», имеющее мужской род, стоящее в именительном или винительном падеже единственного числа, обладает нулевым окончанием, а в других падежах - материально выраженным. Утверждать же, что оно нулевое потому, что существительное «стол» стоит в именительном падеже единственного числа – абсурд, грамматическая фикция, ибо в именительном падеже может оказаться и материально выраженное окончание у существительных мужского рода единственного числа (дедушка, папа, дядя, юноша), одно и то же существительное может быть и женского, и мужского рода (сирота, невежда). Ставить на место причины отдельные свойства лингвистической единицы – заблуждение, равное разве только психотическому бреду.

И нулевое окончание, и именительный падеж, и единственное число, и мужской род – это независимые уровни, не объясняемые один через другой. Но парадокс заключается в том, что все они существуют в единстве, выступая в качестве интегральных элементов лингвистической единицы как целостного образования.

Подобные ситуации наблюдаются и в лингвостилистике. Отвечая на вопрос, почему в научном стиле используются отглагольные существительные, емкие по содержанию, вбирающие в себя и образ предмета, и действие одновременно, мы не можем в качестве причины выдвинуть наличие такой стилевой черты, как обобщенность-отвлеченность. И наоборот, считать причиной употребление отглагольных существительных так же абсурдно, как и первое, хотя они и связаны теми или иными законами отношений.

Рассуждая подобным образом, мы, естественно, далеки здесь от разных форм скептицизма, хотя невольно по ассоциации напрашивается парадокс, изложенный Витгенштейном в §201: «Вот в чем заключается наш парадокс: ни одна последовательность действий не может быть определена правилом, потому что всякая последовательность действий может быть приведена в соответствие с определенными правилами».

Итак, возвращаясь к понятию языка как «превращенной формы», мы должны отметить, что всякая грамматическая категория или иная лингвистическая особенность восходят к психическим процессам, но как языковой феномен они представляют собой застывший продукт психических процессов. Грамматические категории - это клише, используемые в целях человеческого общения. Ни психологические, ни логические аргументы не имеют никакого отношения к раскрытию внутренних связей языка. Сущность языка лежит в нем самом. «Единственным и истинным объектом лингвистики является язык, рассматриваемый в самом себе и для себя» [Ф. де Соссюр, 1933].

В наибольшей степени проблема языка как превращенной формы разработана в трудах М. Мамардашвили. Считаем целесообразным процитировать ту часть его исследования, в которой в наибольшей степени отразились теоретические положения, позволяющие подвести итог сказанному выше: «Особенность превращенной формы, отличающая ее от классического отношения формы и содержания, состоит в объективной устраненности здесь содержательных определений: форма проявления получает самостоятельное «сущностное», обособляется, и содержание заменяется в явлении иным отношением, которое сливается со свойствами материального носителя (субстрата) самой формы и становится на место действительного отношения. Эта видимая форма действительных отношений, отличная от их внутренней связи, играет вместе с тем – именно своей особенностью и бытийностью - роль самостоятельного механизма в управлении реальными процессами на поверхности системы. При этом связи действительного происхождения оказываются «снятыми» в ней (как динамические закономерности – в статических, связи формирования образов сознания - в закономерностях узнавания предметов, угадывания смысла и т.д.). Прямое отображение содержания в форме здесь исключается». [Мамардашвили М., 1992, С.270-271].

В превращенной форме происходит такая переработка содержания, что оно становится не узнаваемым прямо. Но вместе с тем превращенная форма обладает внутренней связанностью и логичностью.

А это уже вторичная рациональная система, сущность которой заключается в ней самой, а не в устраненных из нее содержательных характеристиках.

Исследование языка как вторичной рациональной системы ставит проблему особых методов его исследования.

В языкознании в качестве универсальной процедуры всегда использовалась лингвистическая абстракция, но, как показали современные исследования, не все виды абстракции дают возможность описать лингвистические единицы как синтез их интегральных признаков, составляющих единство.

Одна из наиболее разработанных в науке классических форм – родовидовая абстракция, основанная на выделении общих (родовых) и единичных (видовых) понятий.

Родовидовая абстракция связана с целым рядом логических операций, которые позволяют выделить общие признаки единичных предметов, но с их помощью мы не можем отделить существенные признаки от несущественных, хотя операции иногда дают результаты со знаком «плюс» (при описании значения терминов, отдельных лексических групп). К указанным логическим операциям относятся:

1. классическое определение, или явное определение (подобное определение принято также называть родовидовым);
   
2. деление понятий, удовлетворяющее четырем основным требованиям: а) деление ведется только по одному основанию; б) нельзя пропускать отдельные члены деления; в) члены деления взаимно исключают друг друга; г) непрерывность деления;
   
3. дихотомия (разделение пополам) на начальных стадиях изучения объекта;
   
4. классификация, представляющая собой многоступенчатое, разветвленное деление, результатом которого является единая, стройная система соподчиненных понятий.
   

Используя перечисленные логические операции, понятие «функциональный стиль» можно расчленить на видовые понятия: научный стиль, деловой стиль, публицистический стиль и т.п. Но подобная процедура выявит внешние признаки стилей, их некоторые общие свойства, которые могут оказаться несущественными для функциональных стилей как многомерных объектов. Между тем, общеизвестно, что целью науки является познание сущности предметов, в данном случае, лингвистических единиц.

Для анализа стилистически дифференцированных текстов мы считаем целесообразным применение лингвостилистической абстракции рациональной структуры предмета, не имеющей никакого отношения к родовидовым процедурам анализа единичного и общего. Используя ее, мы выделяем некий абстрактный предмет, в частности, структурную схему или модель, и на их примере анализируем существенные свойства лингвистических единиц.

Понятие о предельном предмете вводится через один или несколько законов, определяющих его сущность. Предположим, информационная модель стиля взята как предельный предмет. На ее основе мы выявляем: 1) признаки типовой ситуации общения (действие экстралингвистических факторов, задачи общения, функции, присущие коммуникации, проходящей в определенных условиях); 2) стилевую структуру текста; 3) набор языковых средств, не подчиняющихся ситуации общения, но находящихся в отношении взаимной корреляции.

Разрабатывая метод семиотической абстракции, С.Шаумян ввел понятие лингвистической двойственности, получившее независимую поддержку со стороны новейших исследований сознания (ср.: «двоичность сознания»).

Феномен двойственности восходит также к принципу дополнительности, выдвинутому в физике Нильсом Бором.

Например, лингвистическая двойственность звука – это расслоение звука на два независимых уровня: уровень физических свойств звука и уровень его коммуникативной функции.

Двойственность значения - это также расслоение на два независимых уровня: 1) уровень логических аспектов значения; 2) уровень его коммуникативной функции.

Однако анализ лингвостилистических структур выявляет важную закономерность: лингвистическая двойственность – лишь частный случай, феномен, действующий на примере звуков и слов. Выход же в текстовые структуры доказывает, что здесь могут действовать феномен лингвистической тройственности и даже феномен множественности.

Сразу же возникает вопрос: являются ли подобные структуры (тексты, информационные модели функциональных стилей, стилистически дифференцированных текстов, коммуникативных качеств речи, схемы и модели СТ) лингвистическими единицами?

Чтобы ответить на вопрос, обратимся к общеизвестной в отечественном языкознании концепции языковой личности [Караулов Ю.Н., 1987].

Структура языковой личности может рассматриваться как совокупность трех уровней. А именно:

1. вербально-семантический уровень, лексикон личности, понимаемый в широком смысле, включающей также фонд грамматических знаний личности;
   
2. лингвокогнитивный, представляющий тезаурус личности, в котором запечатлен «образ мира», или система знаний о мире;
   
3. мотивационный, уровень деятельностно-коммуникативных потребностей, отражающий прагматикон личности: систему ее целей, мотивов, установок и интенциональностей.
   

Единицы, используемые языковой личностью на том или ином уровне, различны, а значит, различны и их форма, значение, функции, их лингвостилистическая направленность.

Лексикон ориентирован на раскрытие «ближайших» значений. Если мы возьмем термины лингвостилистики, культуры речи, лингвистики текста, производную лексику, рассматриваемую нами на основе схем и моделей СТ, увидим, что семантика этих единиц оказывается вторичной, производной по отношению к знаниям о мире (дальнейшим значениям). На уровне лексикона и грамматикона они все замыкаются в зоне ближайших значений, обусловленных контекстом. На первое место выступает семантика, пропущенная через призму текстов.

Однако в текстах накапливаются также знания о мире. Кстати, это одна из « горячих точек» в лингвистике, породившая различные теории в современном языкознании. Именно, этими проблемами занимается когнитивная лингвистика.

В работах представителей Московской лингвистической школы встречается выражение « языковая картина мира». Ю.Д. Апресян говорит о «наивной картине мира» [Апресян Ю.Д., 1995].

И хотя онтологический статус «языковой картины мира» остается совершенно неясным, философы пишут об обыденном сознании, отраженном в языке.

В свое время Людвиг Витгенштейн достаточно всесторонне проанализировал понятие «картина»: « Мы создаем себе Картины Фактов»; «Картина – это модель Реальности», «Картина является Фактом» и т.п. но, относясь с горячим пристрастием к имени ученого, языковеды мало изучают его работы, в частности, его знаменитый «Логико-философский трактат».

Возвращаясь к лингвокогнитивному уровню языковой личности и к мысли о текстах, считаем целесообразным процитировать одну из статей Бориса Нарумова: «Не надо забывать о том, что если где и содержится некая картина мира, то не в самом языке как совокупности лексико-грамматических средств, а в текстах на этом языке» [Нарумов Б., 1999, С. 216].

Если семантика, представленная на первом уровне, довольствуется идентификацией, опознанием, «узнаванием» вещи, то знания о мире ориентированы на деятельность, действия с вещью.

Однако, современные исследователи (философы, лингвисты), рассматривая когнитивную функцию языка, а также лингвокогнитивный уровень личности, останавливаются на способах концептуализации мира, оставляя в стороне эмоционально-оценочный компонент речи.

Словоцентристский подход к изучению языка, который неизбежно отбрасывает нас со второго уровня на первый, низший уровень, лишает возможности учитывать ситуацию общения. Слова, вырванные из контекста, создают искаженную « языковую картину мира». И это вполне закономерно, если представить, что семантика на первом уровне хранится в объектированном виде, при переходе же ее к субъективации, когда совокупность слов усваивается пользователем, способом существования семантики становится квазисистематизированная вербальная сеть. В «сети» каждое слово или его значение связано со всеми другими, в результате чего размывается семантика того или иного слова. Наступает некое состояние предсистемности, когда вербально-семантическая сеть с ее «предсистемностью» и размытостью кажется необозримой, бесконечной, не поддающейся осмыслению.

Способы квантования вербальной сети могут возникнуть стихийно или осознанно в случае целенаправленного обучения на втором – субъективном уровне, где способы квантования основываются на актуализации, выведении на уровень сознания отдельных фрагментов, участков сети.

Тезаурусный уровень организации языковой личности включает знания, которые могут отличаться неравномерностью, поэтому и способы упорядочения единиц тезауруса совсем иные, нежели на уровне лексикона. Принцип организации единиц здесь не сетевой. Он может проявлять тенденцию к логико-понятийной упорядоченности, с одной стороны, а с другой стороны, он может быть иерархически – координативным, синтезирующим в информационных моделях значения, формы, функции при помощи законов отношений, а не при помощи генерализации, основанной на родовидовой абстракции.

Вся совокупность единиц тезауруса развертывается из одной точки, вершины (или нескольких вершин). Такие пирамидоидальные фигуры могут быть представлены информационными моделями функциональных стилей, стилистически дифференцированных текстов, коммуникативных качеств речи, схемами и моделями СТ, компоненты которых неоднородны, скорее всего они разнородны, как анизотропно само когнитивное пространство, заполненное различными единицами. Кстати, мы отдаем себе полный отчет в том, что, кроме укрупненных лингвистических единиц, представленных информационными моделями и текстами, здесь могут быть и просто слова, приобретшие статус обобщения, символа, и научные понятия, и образы, и картины, и осколки фраз, и сценарии, и др. единицы.

Поскольку в информационные модели и функционально-стилистический инвариант, лежащий в основе соответствующих модификаций, различные компоненты вводятся через законы отношений, то мы можем вполне обоснованно говорить о неоднородности их структуры, которая не является свойством со знаком «минус», а наоборот, вытекает из самой природы лингвостилистической абстракции.

Так, в информационную модель функционального стиля включены три основных компонента по абсолютно разным основаниям: типовая ситуация общения описана на основе экстралингвистических факторов, стилевые черты составляют стилевую структуру текста, языковые средства систематизированы на основе типовой ситуации общения и стилевой структуры текста, при этом языковые особенности непосредственно связаны со стилевыми чертами и опосредованно с типовой ситуацией общения – случай, когда мы можем пронаблюдать начало языковых процессов, приводящих к явлению, названному «превращенной формой».

Итак, разнородные компоненты информационной модели стиля связаны при помощи различных типов отношений, создающих, скажем, особый лингвистический феномен – речевую системность функционального стиля.

Анализ лингвостилистических информационных моделей, текстовых, ортологических и др., подтверждает мысль о том, что, в отличие от вербальной сети, где связи между лингвистическими единицами однозначны, на когнитивном (тезаурусном) уровне преобладают не прямые отношения, а вероятностные зависимости. Если вербальная сеть имеет тенденцию к разбуханию, обладая свойством «дурной бесконечности», то единицы тезауруса как бы нацелены на минимизацию, скажите, компрессию, качественное упрощение самих элементов. Хотя при этом структура информационных моделей может постоянно усложняться, наращивая типы отношений, структуру в целом.

На третьем, высшем уровне – уровне прагматикона – единицы обусловлены коммуникативными потребностями личности. Конечно, число потребностей может быть потенциально бесконечным. Очевидно, здесь следует принять за основу те типы коммуникативных потребностей, которые выделяются в лингвистике: 1) контактоустанавливающая; 2) информационная; 3) воздейственная.

По существу коммуникативно-деятельностные потребности личности – это основные единицы мотивационного уровня. Однако при этом необходимо определить их лингвистические корреляты. Так, Ю.Н. Караулов в качестве коррелятов коммуникативно-деятельностных потребностей рассматривает образы прецедентных текстов. Но можно было бы ограничиться текстами, если бы речь шла только об обыденном уровне сознания. Между тем обращение к стилистике, культуре речи, теории текста предполагает определенный уровень подготовки, поэтому в качестве коррелятов коммуникативно-деятельностных потребностей личности мы рассматриваем информационные модели, являющиеся комплексными лингвостилистическими единицами:

1. трехкомпонентные модели функциональных стилей и стилистически дифференцированных текстов;
   
2. шестикомпонентные модели коммуникативных качеств речи;
   
3. многомерные схемы и модели словообразовательных типов (СТ).
   

Анализ языковых значений, форм, функций с помощью лингвостилистической абстракции основывается на положении о том, что инвариантное в языке – это обратная сторона вариантного, представляющего собой способ существования и функционирования единиц языка и системы языковой в целом. Признаки конкретных текстов вариантны, и само бытие языковой или речевой единицы есть элемент ее варьирования, осуществления в каждом конкретном случае одного из множества ее вариантов. В вариантности текстов проявляется вариантно-инвариантное устройство всей функционирующей системы языка.