Лекция 6 Философская мысль в пореформенной России

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4

2^{Когда мы говорим об «обществе», то имеем в виду образованную часть населения России, так или иначе участвовавшую в общественно-политической и культурной жизни страны, тем самым отличая «общество» (в этом узком значении) от «народа», то есть от «немой» крестьянкой массы, которая в эту эпоху была в культурном и общественном плане отделена от «образованного класса» и не оказывала прямого влияния на те идейные «веяния» и «настроения», которыми жили читатели газет и журналов.}

3^{До середины ХIХ века в России было шесть университетов: Московский (1755), Дерптский (1802), Казанский (1804), Харьковский (1805), Санкт-Петербургский (1819), Киевский Святого Владимира (1834). Во второй половине было открыто еще три: Новороссийский в Одессе (1865), русский Варшавский (1869), Томский (1888). «С 1865 по 1890 г. количество студентов в России выросло более чем в три раза: их стало почти двенадцать с половиной тысяч. Особенно заметным был рост в 60-е годы: в 1864 г. в Петербургском университете обучалось 446 студентов, в январе 1869 г. их стало 944» (Пустарников, В. Ф. Университетская философия в России. Идеи. Персоналии. Основные центры. СПб., 2003. С. 162).}

4^{Литературная критика в России выполняла функцию универсального посредника, связывавшего популярные философские и эстетические идеи и учения с конкретикой литературного творчества, с одной стороны, и с общественно-политическими проблемами российской действительности — с другой. Выдающаяся роль литературной критики и фигура критика как «властителя дум» русской интеллигенции — константа отечественной культуры девятнадцатого века. То, начало чему во второй четверти века было положено И. Киреевским и В. Белинским, было продолжено в эпоху литературно-критического бума второй половины века. Ап. Григорьев, Н. Г. Чернышевский, Д. И. Писарев, Н. А. Добролюбов, М. А. Антонович, Иванов-Разумник, Н. К. Михайловский, Н. Н. Страхов, К. Н. Леонтьев, В. В. Розанов, Д. Мережковский — это только некоторые из выдающихся критиков и… «толкователей жизни», учителей, вождей русской интеллигенции… — и ее антагонистов. Если собственно эстетическая функция критики часто в эти годы оказывалась в тени, то ее роль в формировании мировоззрения русской интеллигенции переоценить невозможно. Критики брали на себя роль духовных учителей и посредников между «запросами прогрессивной общественности» и «русской литературой».}

5^{Восприятию писателя не только как художника, но как пророка и мыслителя способствовало обращение наиболее талантливых писателей к моральной проповеди, учительству, к участию в общественной и интеллектуальной жизни общества. «Пушкинская речь» Достоевского, «Исповедь» и «Так что же нам делать?» Толстого побуждали литературных критиков и публику к такому прочтению их произведений, которое акцентировало внимание на их «идейном содержании», на реконструкции «философского послания» писателя. Свою роль здесь сыграли как критические исследования творчества выдающихся русских писателей мыслителями народнической школы (например, статьи Михайловского о Достоевском), так и критиками «новой волны» (статьи Мережковского, исследование В. Розановым «Легенды о Великом Инквизиторе» Достоевского).}

6^{Следует подчеркнуть условность понятия «славянофильство» применительно к философской и общественно-политической мысли ХIХ—ХХ-го веков, поскольку, с одной стороны, так называемые «почвенники» и «поздние славянофилы» по ряду признаков очень существенно отличались от славянофилов ранних, а с другой стороны, общепризнано, что «народники», осознававшие себя как убежденные западники, позитивисты, социалисты и «прогрессисты», в ряде отношений (и прежде всего — в этике и в апологии общинного принципа устройства жизни) сближались с ранними славянофилами.}

7^{С момента своего включения в университетскую программу (то есть уже с ХVIII-го века) философия находилась под подозрением властей как потенциально опасная для «нестойких умов» наука. Сомнительным и неблагонадежным (с точки зрения власти) было уже само ее стремление подвергнуть суду разума все сущее, что могло — вольно или невольно — привести к расшатыванию установленного порядка. Университеты находились под контролем властей, бдительно следивших за содержанием философских курсов с тем, чтобы не допустить их отклонения от учения православной церкви и подрыва общественных устоев. Первым актом прямого вмешательства властей в жизнь университетских философов было осуждение в 1769 году диссертации Д. С. Аничкова за ее несоответствие Священному Писанию. В 1814 г. был отстранен от должности профессор философии Харьковского университета И. Шад за нападки на христианство, а в 1821 году уже профессор Петербургского университета А. И. Галич был отстранен от преподавания за «открытое предпочтение» философии Шеллинга, которая уводит в сторону от Божественного Откровения. Университетские и министерские власти следили также за тем, чтобы на философские кафедры не попадали «неблагонадежные» с точки зрения правительства люди. По этой причине, к примеру, не смог получить место на кафедре философии Московского университета И. В. Киреевский. В конце концов, министр просвещения П. А. Ширинский-Шихматов вообще исключил из числа преподаваемых в университете дисциплин теорию познания, метафизику и историю философии (1850) под тем предлогом, что «польза философии не доказана, а вред от нее возможен». Инициатива при этом исходила от Николая I, предложившего своему министру провести строгую ревизию философии в университетах. В докладной записке царю Ширинский-Шихматов, в частности, писал: «…Самые вредные системы немецких философов приобретают с каждым днем более и более приверженцев и почитателей. Снимая с человека обязанность, налагаемую на него Верою, нравственностью, и предоставляя все ослепленному страстями рассудку, они подрывают основания всякого благоустроенного общества. Нельзя также не сознаться, что в настоящее время к нам насильственно вторгается философия германская и что дальнейшее распространение обольстительных ее мудрований должно неизбежно усилить в возрастающем поколении уже и теперь заметное охлаждение к Вере, с которою неразлучно соединена у нас основанная на религиозном убеждении преданность к престолу» (Бобров, Е. А. Философия в России. Материалы, исследования и заметки. Вып. 1-6. Казань,1898-1903. Вып. 5. С. 21—22 // Цит. по: Пустарников, В. Ф. Указ. соч. С. 156—157). До начала шестидесятых годов из философских курсов в университетах читались лишь логика и психология, причем эти курсы были отданы профессорам богословия и законоучителям.}

8^{История русской философии. М. : Республика, 2001. С. 298. До этого времени кафедры философии заполнялись выходцами из духовных учебных заведений, где преподавание философии и подготовка профессоров по этой специальности никогда не прекращались.}

9^{Первой попыткой выпуска специального философского журнала была частная инициатива проф. Киевского университета
А. А. Козлова, издававшего с 1885 по 1887 г. «Философский трехмесячник» (вышло 4 номера). В 1888 году журнал был возобновлен под названием «Свое слово» и выходил до 1898 г. (четыре книги вышло в Киеве, пятая — в Петербурге, куда автор перебрался в 1891 году). Автором всех статей был сам Козлов, что не позволяет квалифицировать его детище как журнал. Однако при всем своеобразии этого издания оно обладало рядом признаков специального журнала: это и периодичность выпусков, и сознательное стремление к актуальности помещаемых в журнале материалов, и их соотнесенность с текущей ситуацией в русском обществе.}

10^{Журнал издавался с ноября 1889 г. по апрель 1918 и был основан Московским психологическим обществом. Редактор журнала Н. Я. Грот был автором редакционной статьи, помещенной в его первм выпуске. В своей статье Грот изложил программу журнала, дающую представление о тех настроениях, которые были распространены в среде профессиональных философов того времени, и о стремлении сблизить «школьную» философию и жизнь, осветив последнюю светом философского разума. «В предваряющей первый номер журнала заметке “От редакции” отмечалось, что он появляется в “тяжелый переходный момент в духовном развитии” человечества, когда при очевидных успехах “положительных наук и технических изобретений” наблюдается не менее очевидно “убыль человеческого счастья”. Инициаторы журнала не винят за это человеческий разум, а хотят лишь использовать его полнее, опираясь не только на внешний опыт (науки, как то было прежде), но и на внутренний, открываемый психологией и философией. Имея своей целью “общее развитие человеческого сознания и воли”, достигаемое “свободным и всесторонним теоретическим обсуждением основных вопросов жизни и знания”, журнал намеревается “построить цельное, чуждое логических противоречий учение о мире и жизни, способное удовлетворить не только требования ума, но и запросы сердца» (О задачах журнала // ВФиП. 1889. № 1. C. IХ). Редакция надеялась получить «самостоятельные статьи и заметки по философии и психологии», подразумевая под этим логику и теорию знания, этику и философию права, эстетику, историю философии и метафизику, философию наук, опытную и физиологическую психологию и психопатологию.}

^{Журнал прямо заявлял о своем намерении быть органом русской философии, которая долго жила «большею частью теми или иными другими учениями или направлениями западноевропейской философии» и только теперь начала самостоятельное существование в соч. Вл. Соловьева, А. Козлова, Н. Страхова и Б. Чичерина. Инициаторы журнала полагали, что эта философия должна будет выразить дух народа — русского народа, с его недоверием к господству рассудка в жизни и рациональным началом в знании, с перевесом религиозно-этического элемента над метафизическим и эстетическим. Эту глубоко русскую особенность авторы журнала намеревались внести в создаваемую русскую философию» (А. Ермичев,
С. Половинкин, М. Колеров, А. Абрамов, А. Огурцов. Журналы философские в России // Русская философия. Малый энциклопедический словарь. М., 1995. С. 184—185). Как видим, выход «ВФиП» свидетельствовал о консолидации тех представителей русского общества, которые отделяли себя от революционно-демократического движения (от народников и марксистов) и были профессионально связаны с философией, и об их стремлении противопоставить позитивизму и материализму, господствовавшим в мировоззрении демократической интеллигенции, позицию, которая сочетала бы высокий профессиональный и теоретический уровень мышления «профессионалов философии» с религиозно-этической направленностью философствования, восходящей в конечном счете к заветам ранних славянофилов, к пафосу философствования, укорененного в «действительности», и отвечающей на запросы «сердца», но без характерного для славянофилов отталкивания от европейской культуры. Всего вышло 142 книжки журнала, тираж которых составлял в среднем от 1500 до 2000 экземпляров, объемом по 15 печ. листов (Там же. С. 184). «Наиболее продуктивным было участие Л. М. Лопатина (46 статей), В. С. Соловьева (30), Н. Я. Грота (24), С. Н. Булгакова (18), С. Н. Трубецкого (17), по 13 статей дали Н. О. Лосский и В. Ф. Эрн; Б. Н. Чичерин (12), А. А. Козлов (11). По 10 статей опубликовали Н. Д. Виноградов, Н. А. Бердяев, И. А. Ильин. <…> …В журнале публиковались Отчеты заседаний Московского Психологического общества (23 отчета), информация о новостях иностранной философской литературы и извлечения из рецензий в иностранных журналах и, наконец, обзоры содержаний немецких, английских, французских, итальянских и американских философских журналов. Журналом было положено начало систематическому ознакомлению русского читателя с современной философией. Характеризовать основную направленность журнала можно лишь в достаточно широких рамках религиозной метафизики, внутри которых было представлено множество ее вариантов…» (Там же. С. 184—185).}

11^{При этом по общему стилю и духу философствования творчество Б. Чичерина обычно относят к «университетской философии», а труды Соловьева — к философии вольной.}

12^{Именно в силу того, что философское значение этих (и других) русских писателей девятнадцатого столетия действительно велико, а их влияние на труды отечественных мыслителей ХХ века весьма ощутимо, мы решили оставить анализ их идей за пределами этой книги в надежде когда-нибудь, если позволят обстоятельства, вернуться к этой теме и рассмотреть ее с той степенью глубины и детализации, которую она заслуживает.}

13^{Флоровский, Г. Пути русского богословия. Киев, 1991. С. 240.}

14^{Зеньковский, В. В. История русской философии. Л., 1991. Т. 1. Ч. 2. С. 104}

15^{Абрамов, А. И. Духовно-академическая философия // Малый энциклопедический словарь. М., 2005. С. 170—172.}

16^{Абрамов, А. И. Сборник научных трудов по истории русской философии. М., 2005. С. 36.}

17^{Помимо П. Д. Юркевича к этой линии принадлежали также В. С. Соловьев и его друзья и ученики князья Сергей и Евгений Трубецкие. Но они вошли в стены Московского университета в качест-ве ученых и преподавателей в последние десятилетия ХIХ-го века (С. Н. Трубецкой защитил магистерскую диссертацию в 1890 г., а докторскую — в 1900, Е. Н. Трубецкой стал магистром в 1892, а доктором — в 1896 году). Философская деятельность Е. Н. Трубецкого принадлежит уже ХХ веку, а важнейшие историко-философские труды (прежде всего — фундаментальные исследования древнегреческой философии) и оригинальные работы С. Н. Трубецкого принадлежат последним годам ХIХ и началу ХХ века (Сергей Трубецкой умер в 1905 году). Произведениями, в которых изложил свои оригинальные идеи, были работы «О природе человеческого сознания» (1891) и «Основания идеализма» (1896). Примыкая к Соловьеву, С. Трубецкой стремился к синтезу христианства и платонизма, но ему был чужд мистицизм философии Соловьева, так что в центре внимания Трубецкого находилась идея Логоса, и он развивал концепцию «конкретного идеализма» в противоположность отвлеченному идеализму немецкой классической философии. Философию Сергея Трубецкого (а тем более — его брата Евгения) уместнее рассматривать в контексте изучения религиозно-философского ренессанса ХХ века.}

18^{В 60—90-е годы в Московском университете работали такие выдающиеся русские мыслители как П. Д. Юркевич, В. С. Соловьев, Л. М. Лопатин, С. Н. Трубецкой.}

19^{Доля студентов, обучавшихся на историко-филологических факультетах в начале ХХ века, не превышала 3,9% от общего числа студентов российских университетов (см.: Аржанухин. В. В., Пав-лов А. Т. Философское образование // Русская философия: Словарь. М., 1995. С. 583). Еще меньше было тех, кто стремился получить философское образование.}

20^{Некоторое представление о направлении и характере философских исследований в университетах 60-90-х годов дает перечень названий диссертаций, защищавшихся в эти годы: «М. И. Владиславлев. О современных направлениях в науке о душе (1866); М. М. Троицкий. Немецкая философия в текущем столетии (1867); Г. Е. Струве. Самостоятельное начало душевных явлений (1870); В. С. Соловьев Критика западной философии. Против позитивистов (1874); Н. я. Грот. К вопросу о реформе логики (1882); Н. Лащенков. Тит Лукреций Кар и эпикурейская философия (1882); А. А. Козлов. Генезис теории пространства и времени Канта (1884); Алексей Соловьев. Декарт как отец философии и науки (1887); Александр Шевцов. Славянофильская философия (1887); Николай Дронов. Очерк мистической (сасонской) деятельности Н. И. Новикова (1889); Евгений Никкельс. История учений об уме и воле и их отношениях (1889); Павел Богословский. О нравственном учении Шопенгауэра (1889); Л. В. Рутковский. Основные типы умозаключений (1889); С. Н. Трубецкой. Метафизика в Древней Греции (1890); П. Лейкфельд. Логическое учение об индукции и главнейшие исторические моменты его разработки (1897) и др.» (Пустарников, В. Ф. Указ. соч. СПб., 2003. С. 168—169).}

21^{С. С. Гогоцкий преподавал не только в Киевской духовной академии, но и в Киевском университете св. Владимира, так что упоминание его имени вполне уместно и в рамках обзора университетской философии.}

22^{Яковенко, Б. В. История русской философии. М., 2003. С. 265.}

23^{Зеньковский, В. В. Указ. соч. Т. 2. Ч. 1. С. 176.}

24^{Иногда к числу кантианцев относят также С. И. Гессена, Г. Д. Гурвича, Б. В. Яковенко и Ф. А. Степуна, но эти философы не были последователями Канта, хотя и находились под влиянием кантовского критицизма. Впрочем, их творчество принадлежит уже ХХ столетию.}

25^{Абрамов, А. Кант в России // Русская философия. С. 240—241.}

26^{Абрамов, А. Там же. С. 235. Не случилось этого ни в ХIХ-м, ни в ХХ веке, когда неокантианские идеи стали еще более влиятельными, благодаря деятельности издателей и авторов международного журнала «Логос», вокруг которого группировалась философская молодежь, находившаяся под влиянием новейшей немецкой философии. Авторы журнала (Б. Кистяковский, П. Струве, Вяч. Иванов, Н. Лосский, Н. Алексеев, С. Франк, Г. Ланц, М. Рубинштейн, И. Ильин, Г. Ландау, С. Марголин и др.) не были собственно неокантианцами, но они прямо или косвенно соотносили свою мысль с неокантианством, учитывали кантовские идеи в собственных философских исканиях. Примечательно, что интерес к Канту был велик и в провинции, например, в Казанском университете, где К. Сотонин издал «Словарь терминов Канта» (1913) к трем кантовским Критикам.}

27^{Ахутин, А. В. София и черт // ВФ. 1990. № 1. С. 52.}

28^{Федоров, Н. Ф. Сочинения. М., 1982. С. 583.}

29^{С. Н. Булгаков, определявший в «Трагедии философии» (1920) философию как ересиологию утверждал, что «истинным отцом философского идеализма, представляющего собой и наиболее разработанную и излюбленную ересь наших дней, является, конечно, Кант» (Булгаков, С. Н. Соч. М., 1993. Т. 1. С. 342). Можно вспомнить здесь и статью В. Эрна «От Канта к Круппу», в которой этот мыслитель увидел в Канте едва ли не главного выразителя германского духа и рассматривал его как глашатая абсолютного имманентизма, проложившего идейную дорогу немецкому империализму. П. Флоренский, чей «Столп и утверждение Истины» был написан с оглядкой на «Критику чистого разума», видел в Канте «Столп Злобы Богопротивныя», от которого он стремился оттолкнуться, чтобы утвердиться на «Столпе Истины» (то есть на Церкви). «Таков русский Кант. Не предмет школьных диссертаций, ученых классификаций, историко-философских доксографий, а искуситель, враг, высвеченный в своей сущности отсветами адского огня. Так русские религиозно настроенные мыслители приняли в душу… философию Канта» (Ахутин, А. В. Указ. соч. С. 54).}

30^{Здесь, правда, следует подчеркнуть различие между философскими увлечениями университетских философов и мировоззренческими симпатиями ученых, среди которых влияние позитивизма было доминирующим.}

31^{Помимо собственно университетских философов и идеологов народничества (речь о которых пойдет ниже), заметными фигурами русского позитивизма были В. В. Лесевич, Е. В. Де-Роберти, Г. Н. Вырубов (большую часть жизни прожил во Франции, его основные работы были изданы на французском языке).}

32^{Здесь мы должны высказать некоторое недоумение по поводу одной историко-философской оценки И. И. Евлампиева, говорящего о каком-то засилье позитивизма в русских университетах второй половины XIX-го века (См.: Евлампиев, И. И. История русской философии. М., 2002. С. 224). Ничего подобного, как представляется, в университетах того времени мы не находим}

33^{Пустарников, В. Ф. Указ. соч. С. 192.}

Blog

Лекция 6 Философская мысль в пореформенной России