Коллегий Верховного суда ссср: Судебной коллегии по уголовным делам (уск), Военной коллегии, Железнодорожной коллегии (ждк) и Водно-транспортной коллегии (втк)
| Вид материала | Документы |
| Показания обвиняемого |
- Список репрессированных жителей Азово-Черноморского Края, 1783.15kb.
- Обзор надзорной практики судебной коллегии по уголовным делам верховного суда российской, 411.46kb.
- Обратная сила уголовного закона, 78.01kb.
- Дело о так называемой "антисоветской троцкистской военной организаций" в Красной Армии1, 666.44kb.
- А. А. Батнер государственный обвинитель, 11003.31kb.
- I. статистические данные о работе судебной коллегии по уголовным делам верховного суда, 773.57kb.
- I. статистические данные о работе судебной коллегии по уголовным делам верховного суда, 610.76kb.
- Решение районных и городских судов области, вынесенных по делам о признании недействительными, 184.39kb.
- Обзор кассационной практики судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда Российской, 17.46kb.
- Доклад министра на расширенной коллегии, 257.03kb.
Однако этим еще не исчерпывается круг тех вопросов, которые подлежат разрешению в данной области. Свидетель может быть правдивым и сообщать те сведения, которые он добросовестно считает правильными и тем не менее сведения эти могут оказаться лишенными ценности вследствие того, что свидетель находится в заблуждении относительно сообщаемых им фактов. Поэтому при оценке свидетельского показания необходимо также выяснить те пути, какими данный свидетель получил сообщаемые им сведения, а также необходимо решить, является ли данное показание конкретным, имеются или же отсутствуют в нем существенные противоречия и соответствует ли оно обстоятельствам дела и всем другим доказательствам, в данном деле фигурирующим.
При разрешении вопроса о правдивости свидетеля существенное значение имеет отношение свидетеля к делу и к лицам, в этом деле участвующим. Поэтому наличие враждебных отношений между подсудимым и свидетелем является таким обстоятельством, которое ставит под сомнение ценность показаний данного свидетеля,
- 160 -
и если это обстоятельство не было в должной мере учтено при рассмотрении дела по существу, то оценка, данная показанию такого свидетеля, может быть признана неправильной при пересмотре приговора, что влечет за собой отмену этого приговора в кассационном порядке либо в порядке судебного надзора.
Приговором линейного суда, оставленным в силе кассационной инстанцией, Некрасов был осужден за то, что, состоя в должности начальника пожарного депо, допустил грубое нарушение технологического процесса и выпуск из депо недоброкачественных паровозов. Рассмотрев дело, Пленум Верховного суда СССР нашел, что «в основу приговора легли показания свидетеля Филантьева — начальника паровозного отделения. По делу не было проведено глубокой и тщательной проверки показаний этого свидетеля, несмотря на то, что между Некрасовым и Филантьевым существовали крайне обостренные взаимоотношения. К показаниям Филантьева не было проявлено критического отношения, хотя необходимо было учесть, что Филантьев, возлагая ответственность на Некрасова, тем самым устранял себя от ответственности, которую он должен был нести»1.
Усматривая также неполноту исследования ряда возникавших в деле вопросов, Пленум Верховного суда СССР своим постановлением от 11 ноября 1939 г. приговор отменил и передал дело на новое расследование.
По таким же основаниям был отменен приговор по делу Бандуровской, признанной виновной в том, что она довела до самоубийства свою племянницу, а также и в том. что, работая учительницей, оскорбляла и избивала учеников. Верховный суд СССР признал, что «обвинения, выдвинутые против Бандуровской, основаны на показаниях свидетелей Самсоновой, Комиссаровой и Тимофеевой, которые находились с Бандуровской в недобрососедских отношениях, что создало почву для склоки и клеветы. Самсонова — одна из главных свидетельниц обвинения — не только сама давала показания против Бандуровской, но и организовала других родителей: по ее инициативе сами учащиеся подали заявление против Бандуровской. Показаниями сына Бандуровской и ученика Ефимовича установлено, что «подача заявления
- 161 -
против Бандуровской вызвана обидой за оставление сына Самсоновой в классе на второй год». Наряду с этим Верховный суд СССР установил по материалам дела, что обвинение Бандуровской в плохом обращении с племянницей опровергается показаниями ряда свидетелей, и пришел в конечном результате к выводу, что обвинение Бандуровской, «основанное на показаниях группы свидетелей, в отношении которых имеются данные, указывающие на ненормальные взаимоотношения с Бандуровской, не может считаться доказанным», почему приговор был отменен и дело прекращено1.
В такой же мере, как враждебные отношения между свидетелем и подсудимым, подлежит учету всякая иная заинтересованность свидетеля в исходе дела, вызывающая сомнение в правильности показаний этого свидетеля. Поэтому вышестоящий суд, установив по материалам дела такую заинтересованность свидетеля, не принятую, однако, во внимание при рассмотрении дела по существу, может признать неправильной оценку, данную показанию этого свидетеля судом первой инстанции. Приговором суда Баталиев был признан виновным в том, что, состоя в должности председателя районного исполкома, давал во время уборочной кампании 1940 г. незаконные устные распоряжения председателям колхозов о выдаче колхозникам авансов в размере, превышающем установленный процент зерна, сданного государству. «Обвинение Баталиева,— указывает Верховный суд СССР,— основано на показаниях председателей колхозов, которые являются заинтересованными лицами, так как они несут ответственность за незаконное разбазаривание зерна, а ссылка на распоряжение председателя РИКа является для них оправданием их действий. Поэтому суду следовало критически подойти к этим показаниям и проверить их путем допроса других лиц». По этим основаниям приговор был отменен и дело передано на новое судебное рассмотрение2. Такая же заинтересованность свидетеля в исходе дела, наряду с противоречивостью показаний этого свидетеля, привела к отмене
- 162 -
приговора по делу Басманджяна, который был признан виновным в том, что, работая пожарником ремесленного училища, принял участие в хищении продуктов из склада. Верховный суд СССР признал этот приговор неправильным по следующим основаниям: «Обвинение Басманджяна основано на противоречивых показаниях сторожа Пондаева Азиза, который показал, что якобы Басманджян привел к складу трех неизвестных лиц, которые и обокрали склад. Свои показания Пондаев изменял несколько раз, причем то отрицал участие Басманджяна, то вновь утверждал, что обворовавшие склад неизвестные были приведены Басманджяном. От явки же в судебное заседание Пондаев уклонился. Органы расследования и суд не учли противоречивости показаний Пондаева, а также не приняли во внимание, что он, как сторож склада, сам должен нести ответственность за недостаточную бдительность, без всяких оснований приняли на веру оговор, а суд осудил Басманджяна, в отношении которого объективных доказательств в соучастии в краже в деле нет»3.
Сведения, сообщаемые свидетелем, могут явиться результатом непосредственного наблюдения им данного факта, либо могут быть им получены от другого лица. В первом случае свидетельское показание является первоначальным доказательством, во втором случае — доказательством производным. И те и другие показания представляют собой доказательственный материал, так как советский уголовный процесс ни в какой мере не отвергает производных доказательств. Но при наличии в деле производного свидетельского показания следует иметь в виду, что если данный свидетель дает даже совершенно правильное показание, то это означает только, что свидетель точно передает те сведения, которые получены им от другого лица. Между тем это вовсе не определяет ценности сведений, полученных путем допроса данного свидетеля. Поэтому требуется особо осторожный подход к производным свидетельским, показаниям. В частности, они должны быть проверены путем допроса тех лиц, со слов которых свидетель дает свое
- 163 -
производное показание. В некоторых случаях такая проверка путем допроса указанных лиц оказывается по тем или иным причинам невозможной; например, когда свидетель сообщает сведения, полученные им от потерпевшего, умершего ранее, чем он мог быть допрошен следователем. Но там, где оказывается возможным допросить лицо, сообщившее свидетелю те или иные сведения, имеющие значение для дела, допрос этот является безусловно обязательным, и если он не будет произведен, то это приведет к неполному исследованию дела, что, в свою очередь, может повлечь за собой отмену приговора, основанного на таких производных, надлежащим образом не проверенных свидетельских показаниях.
По делу Занурова, осужденного по Указу от 26 июня 1940 г. за то, что он явился на работу в нетрезвом виде и потому был с работы удален, Верховный суд СССР нашел, что «обвинение Занурова основано не на показаниях очевидцев о нетрезвом состоянии Занурова, а на показаниях, данных ими со слов третьих лиц, не допрошенных судом. В частности, один из основных свидетелей обвинения Сухопаров показал, что, когда они пришли на работу, они не заметили, что Зануров был в нетрезвом состоянии, и лишь через некоторое время, когда им заявили, что Зануров пьян, он был снят с работы. Свидетельница Иванова также дает показание со слов третьего лица, по делу не допрошенного». По этим основаниям приговор был отменен и дело передано на новое судебное рассмотрение1. Равным образом по делу Аябергенова и других, осужденных по Закону от 7 августа 1932 г., Верховный суд СССР признал, что «суд свои выводы о хищении зерна осужденными обосновал на показаниях свидетелей, которые, не будучи сами очевидцами хищения, давали показания со слов других лиц. Показания допрошенных по делу свидетелей настолько неопределенны, что сами по себе такие показания не могут служить достаточным доказательством виновности осужденных». По этим соображениям, а также ввиду неполноты исследования дела, Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда СССР своим опреде-
- 164 -
лением от 22 июля 1944 г. отменила приговор и передала дело на новое расследование2.
Если, таким образом, не могут быть положены в основу приговора оставшиеся непроверенными производные свидетельские показания, то тем более неправильным является вынесение судом приговора на основе таких свидетельских показаний, которые вообще не поддаются проверке вследствие того, что остается неизвестным или невыясненным тот источник, из которого свидетель получил сообщаемые им сведения. Исходя из этого, советский уголовно-процессуальный закон (ст. 285 УПК РСФСР) предписывает свидетелю при даче показаний избегать «изложения сведений, источник которых им не может быть указан». Поэтому такого рода свидетельские показания не могут рассматриваться как доказательственный материал по делу, и приговор, при этих условиях вынесенный, подлежит отмене как необоснованный. Так, рассмотрев в порядке надзора дело Карасева и других. Верховный суд СССР нашел: «Ряд свидетелей показал, что сообщаемые ими сведения известны им от третьих лиц; при этом свидетели не показали, где, когда и от кого они слыхали сообщаемые ими сведения». По этим основаниям, а также ввиду невыясненности ряда существенных обстоятельств, приговор был отменен и дело передано на новое расследование1.
В другом случае по делу Орсекова, осужденного за нанесение побоев, Верховный суд СССР установил следующее: «Показаниями потерпевших и свидетелей в суде установлено, что потерпевшие были избиты, но так как ночь была темная, то они не заметили, кто дрался. Потерпевшие и свидетели объяснили суду, что они слышали на другой день после драки разговоры о том, что Орсеков дрался; при таких данных у суда не было оснований для обвинения Орсекова». Ввиду этого приговор был отменен и дело производством прекращено2.
Свидетельские показания должны содержать в себе сведения об известных данному свидетелю фактах с
- 165 -
указанием той конкретной обстановки, в которой факты эти имели место. Свидетель зачастую лишен возможности полностью воспроизвести всю эту обстановку, изложить все подробности данного происшествия или события, но основные, важнейшие его моменты должны получить свое освещение в свидетельском показании, которое в противном случае сведется к общим неопределенным высказываниям свидетеля либо к его предположениям и догадкам. Поэтому такого рода неопределенные и неконкретные свидетельские показания не могут служить доказательством по делу и, следовательно, не могут быть положены в основу приговора. Так, при пересмотре в порядке надзора дела Алферова, осужденного за нарушение трудовой дисциплины на железнодорожном транспорте и за взяточничество, Верховный суд СССР нашел, что обвинение Алферова в получении взяток за предоставление билетов «не может считаться доказанным материалами дела. Это обвинение основано на показаниях одного только свидетеля Гранкина о том, что Алферов не отдал сдачи Теплову, для которого он доставал билет. Свидетель Гранкин при этом показал, что точно не помнит какую сумму денег Теплов дал Алферову. Эти неопределенные и неконкретные показания Гранкина не могут быть положены в основу обвинения», почему приговор в этой части был отменен3.
По тем же соображениям был признан необоснованным приговор по делу Кочалиева, признанного виновным в том, что, находясь в зале ожидания кинотеатра, совершил хулиганские действия и оскорбил нецензурной бранью контролера кинотеатра Алиева. Верховный суд СССР нашел, что «обвинение Кочалиева основано на показаниях контролера кинотеатра Алиева и двух его сослуживцев; из материалов дела совершенно непонятно, в чем выразились конкретно хулиганские действия Кочалиева, при каких обстоятельствах они им совершены и кто может подтвердить их, кроме Алиева и двух его сослуживцев... Показания контролера Алиева и двух его сослуживцев, которые не могли на суде конкретно характеризовать действий Кочалиева, не могут служить
- 166 -
основанием для признания Кочалиева виновным в совершении инкриминируемого ему преступления», почему приговор по делу был отменен1.
§ 2. Для правильной оценки каждого свидетельского показания суд должен подвергнуть его тщательному и углубленному рассмотрению и таким путем определить степень его точности и полноты. Наблюдая то или иное явление, свидетель, в силу пробелов своего восприятия, может иногда не заметить отдельных подробностей, а также может подробности, им замеченные, затем забыть и не изложить их в своем показании либо различно осветить в нескольких показаниях, данных им в разное время. Если речь идет о несущественных подробностях, то эта неполнота, неясность или неточность свидетельского показания сама по себе еще не дает оснований признать его полностью неправильным и не имеющим никакой ценности. Но иное положение создается там, где свидетель допускает неточности, неясности, пробелы и противоречия относительно основных моментов того факта, о котором он сообщает сведения суду. В этих случаях показание свидетеля не дает правильного представления о том, что имело место в действительности, почему и не может быть положено в основу приговора.
Однако указанные недостатки встречаются в свидетельских показаниях не только тогда, когда свидетель дает правдивое показание, но не в состоянии правильно изложить то, что он наблюдал, иными словами, когда свидетель неспособен дать правильное показание потому, что не воспринял достаточно полно и точно данный факт либо забыл то, что в свое время было им правильно воспринято. Иногда неточности, неясности, пробелы и противоречия в показаниях свидетеля объясняются тем, что свидетель вовсе не знает того, что произошло, либо знает, но стремится скрыть это от суда или же представить в ином свете. Такие недостатки свидетельского показания указывают на его ложность и тем самым лишают его всякой доказательственной ценности.
Поэтому каждый раз, когда в показаниях свидетеля встречаются неточности, неясности, пробелы и противо-
- 167 -
речия, суд обязан для правильной оценки этого показания тщательно выяснить характер указанных недостатков данного показания, выяснить их причины, а также установить, насколько существенными являются те моменты, к которым они относятся, именно: упущены или неправильно освещены свидетелем незначительные, не имеющие значения подробности или же остались неполно и неточно изложенными существенные обстоятельства дела. Если же такой анализ произведен не был, то это значит, что данное показание было некритически принято судом первой инстанции, почему вышестоящий суд, усмотрев из дела такие недостатки свидетельского показания, которые не были учтены судом, вынесшим приговор, имеет все основания признать, что показание это получило неправильную оценку при рассмотрении дела по существу, что, в свою очередь, может повлечь за собой отмену вынесенного по делу приговора.
Такие противоречия, лишающие свидетельские показания ценности и доказательной силы, были установлены при пересмотре в порядке надзора дела Песлякова. «Из дела видно,— указывает Верховный суд СССР,— что Песляков виновным себя не признал и уличался показаниями свидетелей Лисиной, Атяшевой, Ковалевой, Ковалева, Григорьевой и Букариной. Опровергая показания свидетелей, Песляков в своей кассационной жалобе указал, что свидетели, большинство которых являются его квартирантами, сгруппировались против него на почве споров о квартирной плате, которую квартиранты не желали платить, и подговорили дать против него показания и других свидетелей. Объективные данные в значительной степени подтверждают заявление Песлякова. Из указанных свидетелей Лисина, Ковалева, Ковалев и Григорьева являются квартирантами Песлякова. Сами свидетели так или иначе тесно между собой связаны: Ковалев и Ковалева — отец и дочь, Атяшева и Букарина — мать и дочь, Букарина — хорошая знакомая Ковалевой. Таким образом все свидетели между собой связаны либо общностью интересов как квартиранты, либо родством, либо дружбой. Уже само по себе это обстоятельство внушает сильное сомнение в правдоподобности показаний свидетелей. Эти сомнения значительно возрастают и дают основание прийти к выводу о недоказанности обвинения, если учесть противоречия в показаниях свидетелей, соз-
- 168 -
дающие впечатление, что свидетели не столковались как следует между собой и пытались устранить эти противоречия уже после первых допросов по делу».
Рассмотрев затем свидетельские показания по данному делу, Верховный суд СССР нашел, что «из анализа показаний свидетелей видно, что по каждому из эпизодов почти каждый из свидетелей давал противоречивые показания, что в процессе предварительного и судебного следствия свидетели вносили изменения в свои показания и путали одни эпизоды с другими, что создает впечатление надуманности показаний, которые свидетели не сумели между собой согласовать во всех деталях. Учитывая, что путаные, противоречивые показания свидетелей не могут быть положены в основу обвинения, что общность интересов и близкая родственная связь или близкое знакомство между свидетелями также в значительной степени колеблют правдивость их показаний при учете противоречий в последних, что Песляков — престарелый пенсионер, бывший рабочий-шахтер, ни в чем прошлом не опороченный, что также говорит не в пользу версии обвинения», Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда СССР своим определением от 29 июля 1942 г. отменила вынесенные по делу приговор и все определения и дело производством прекратила1.
Равным образом, вследствие существенных противоречий в свидетельских показаниях был признан необоснованным приговор по делу Ивана и Дмитрия Захаровых, осужденных за разбойное нападение на квартиру Моргенштерн. Рассмотрев дело в порядке судебного надзора, Верховный суд СССР указал в своем определении следующее: «Суд основал свой приговор лишь на противоречивых показаниях потерпевших. Так, Моргенштерн Хана на предварительном следствии опознала Захарова Дмитрия за одного из участников ограбления лишь по телосложению и росту; лица она опознать не могла, так как в комнате было темно. Из показаний Моргенштерн Ханы и ее родителей на предварительном следствии видно, что грабителей было четыре человека, двое из них находились в комнате, а двое стояли у окна с улицы» причем Захаров Дмитрий находился в комнате и переда-
- 169 -
вал вещи через окно; в комнате находился еще один неизвестный, у которого в руках был нож; одна рука была порезана и окровавлена. На суде потерпевшие уже утверждали, что Захаров Дмитрий, находясь в комнате, имел нож, что одна рука у него порезана и из нее текла кровь. Согласно показаниям Моргенштерн Рахили и Сруля, Захаров Иван во время ограбления стоял во дворе дома. Не видно, как же в таком случае они могли опознать Захарова. К этим и другим таким же противоречивым показаниям потерпевших суд отнесся некритически, в должной мере их не проверил». Учитывая также, что «суд безмотивно и неосновательно отклонил ходатайство подсудимых о вызове указанных ими свидетелей», Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда СССР своим определением от 21 декабря 1942 г. отменила приговор и передала дело на новое расследование1.
Однако отсутствие в свидетельском показании неточностей, пробелов, неясностей, и внешних противоречий само по себе еще недостаточно для признания этого показания правильным. Необходимо, кроме того, каждый раз решить, соответствует ли это показание всем обстоятельствам дела и всей той обстановке, в которой, по словам свидетелей, имел место данный факт, или же, напротив, оно этим обстоятельствам дела и этой обстановке противоречит и потому является неправдоподобным.
По делу Набалдяна, признанного виновным в покушении на убийство жены. Верховный суд СССР установил, что приговор основан исключительно на показаниях потерпевшей и на показаниях 12-летней дочери осужденного, враждебно относившейся к отцу. При этом «показания потерпевшей Ашхен и ее дочери Арусяк об обстоятельствах, при которых Набалдян покушался на жизнь жены, ...расходятся с объективными данными медицинского осмотра, исключающими возможность причинения обнаруженных у Ашхен повреждений повторными ударами топора по голове». Далее, «тот факт, что потерпевшая в самый день покушения давала уже следователю показания, также ставит под сомнение достоверность показания Ашхен о том, что муж ударил ее дважды топором по голове с намерением убить. Ее рассказ о том, что она, получив два сильных удара топором по голове, вырвала у
- 170 -
обвиняемого нож, которым он хотел ее прикончить, также вызывает сомнение в объективности ее показания». По этим соображениям, а также ввиду необходимости выяснить ряд моментов путем допроса врача-эксперта, приговор был отменен и дело возвращено на новое расследование»2.
Равным образом была установлена неправдоподобность свидетельского показания, положенного в основу приговора, которым Орденидзе и Магавариани были признаны виновными в разбойном нападении. Верховный суд СССР нашел, что обвинение основано исключительно на показаниях потерпевшей Квиникадзе, заявившей утром 25 ноября 1941 г., что накануне ночью на нее было совершено нападение, во время которого преступники под угрозой оружия взяли различные домашние вещи, а затем изнасиловали ее. В нападавших потерпевшая, по ее словам, опознала Орденидзе и Магавариани. Обвиняемые не признали себя виновными и Орденидзе показал, что обвинение против него и против его тестя Магавариани возбуждено Квинакадзе из мести в связи со спором из-за земельного участка. «Помимо того,— указывает Верховный суд СССР в своем определении,— что одно опознание, в особенности при наличии неприязненных отношений между опознающим и опознанным, вообще недостаточно для обвинения в таком серьезном преступлении как разбой,— в материалах дела имеется ряд других обстоятельств, вызывающих основательное сомнение в правильности приговора. Прежде всего, совершенно неправдоподобно, чтобы в лунную ночь, как показала потерпевшая, двое из ближайших соседей решились на ограбление с изнасилованием, не маскируясь, заведомо зная, что они будут опознаны. Магавариани слепой на один глаз и по ночам ничего не видит. Его участие в ограблении вообще маловероятно. Осужденные были арестованы рано утром 25 ноября, но ничего из похищенных вещей у них не было обнаружено. Потерпевшая показала, что хорошо опознала осужденных потому, что была лунная ночь. Свидетельница же Лежава показала, что ночь была не лунная, луна взошла поздно». По этим соображениям, а
- 171 -
также ввиду неполноты исследования дела, приговор был отменен и дело передано на новое расследований1.
Такое же несоответствие свидетельского показания обстоятельствам дела, наряду с наличием в этом деле других нарушений, привело к отмене приговора по делу Г., признанного виновным в том, что он с целью ограбления задушил гр. Макрушину, 11-летнему ее сыну Егору связал руки и ноги, завязал глаза и, ограбив квартиру, скрылся. При пересмотре приговора в порядке надзора Верховный суд СССР нашел, что «вся версия обвинения построена исключительно на показаниях 11-летнего мальчика, которые содержат ряд сомнительных моментов, колеблющих правдоподобность и достоверность этих показаний. В частности, представляется малоправдоподобным, чтобы преступник, пытаясь, по словам мальчика, в первый раз неудачно его зарезать, не привел в исполнение своего намерения, особенно после вторичной попытки мальчика к бегству. Не могут считаться достоверными также показания Егора Макрушина и о том, что в первый раз он застал мать стонущей, а во второй раз мертвой. Поскольку смерть наступила от удушения, она не могла наступить постепенно и если потерпевшая при первой встрече с сыном была еще жива, то она должна была бы остаться жива, так как, по показаниям мальчика, с момента первой встречи с преступником, последний все время находился с ним вместе и никаких действий по отношению к матери не предпринимал. Не исключена возможность, что ребенок в своих показаниях мог перемешать правду с вымыслом, что бывает часто свойственно детям этого возраста»2.
Выявление неправдоподобности свидетельских показаний путем соответствующего их анализа имело место также в приведенном уже однажды деле матери и дочери Малахиных, признанных виновными в том, что они нанесли тяжкие телесные повреждения своему сыну и брату Ивану Милахину, который от этих повреждений скончался.
«Показания свидетелей,— указывает Верховный суд СССР,— данные в пользу версии обвинения, не могут
- 172 -
быть признаны полноценными доказательствами ввиду их явной тенденциозности и противоречивости. Одним из основных свидетелей обвинения явилась соседка Милахиных Головко Евдокия... По словам Головко, она сцену избиения наблюдала, находясь около своего дома. Уже в этом показании имеется ряд невыясненных обстоятельств, подвергающих сомнению правдоподобность этих показаний. Маловероятно, чтобы в 6 часов вечера в июле крик избиваемого человека (дело происходило во дворе, в беседке, в поле зрения соседей) не привлек ничьего внимания. Странным является и то, что Головко тотчас не заявила об этом в милицию. В этот день в милицию не заявляла не только очевидица Головко, но и ее дочь — Головко Елена, которая показала, что в тот же день мать рассказала ей об истязании Милахина и что будто бы она, т. е. Головко Елена, слышала его стоны. Только в последующих показаниях Головко Евдокия выдвинула версию, что Милахины не пустили ее в милицию и даже угрожали ей. Эта версия явно неправдоподобна, так как в милицию не заявила и дочь ее, возвратившаяся в 10 часов вечера, и заявление было сделано только к вечеру 3 июля... На суде Головко показала, что у Милахина были раны на животе и на спине. Не говоря уже о том, что, по словам самой же Головко, она только издали наблюдала за избиением Милахина, ее показания находятся в противоречии с актом осмотра трупа, из которого видно, что снаружи у потерпевшего были только две ссадины в области лба и подбородка. Все эти обстоятельства дают основание придти к выводу о дивной тенденциозности показаний Головко Евдокии».
Эта неправдоподобность и недостоверность данного свидетельского показания, как и показаний других свидетелей, привела, наряду с неполнотой исследования дела, К отмене приговора как необоснованного и к прекращению дела производством1.
Точность, конкретность, отсутствие пробелов, неясностей и противоречий, а также соответствие обстоятельствам дела, требуемые от каждого свидетельского показания, приобретают особо важное значение в тех случаях, когда происходит опознание свидетелем лица, предъяв-
- 173 -
ляемого ему в качестве предполагаемого преступника. Это опознание иногда является основным доказательством, определяющим исход всего дела, и потому требует особо тщательного и углубленного анализа. Для того чтобы опознание было признано убедительным, оно должно сопровождаться четкими и ясными указаниями на определенные приметы, которые позволили бы с достоверностью установить тождество опознаваемого с лицом, совершившим преступление; если же опознание является не категорическим, содержит в себе противоречия, сводится к общим неконкретным заявлениям о сходстве опознаваемого лица с преступником либо содержит в себе только ссылки на неопределенные приметы, не поддающиеся проверке, — то такое опознание должно быть признано лишенным доказательной силы и значения.
При пересмотре в порядке надзора дела Кулиева, признанного виновным в разбойном нападении на квартиру, Верховный суд СССР нашел, что «обвинение Кулиева основано на заявлении потерпевшей, о том, что она по росту и по голосу опознала в одном из грабителей осужденного Кулиева. Из дела видно, что грабители были с обвязанными головами и в деле нет объективных данных, свидетельствующих о виновности Кулиева; одна же улика — опознание по росту и голосу — не могла служить достаточным основанием для осуждения Кулиева», почему приговор был отменен и дело производством прекращено2.
По тем же соображениям было признано лишенным доказательной силы опознание по делу Шакаряна, признанного виновным в том, что он вместе с неустановленными лицами под угрозой оружия снял с гр. Цицадзе пальто. «Обвинение Шакаряна,— указал Верховный суд СССР,—основано на том, что потерпевшая Цицадзе опознала его по голосу и шинели. Шакарян не признал себя виновным и показал, что 31 октября вечером он вместе с девушками находился в кино и что с ним был гр. Мкртчян. Это обстоятельство подтверждено показаниями свидетельницы Глазовой. Таким образом является установленным, что Шакарян в момент ограбления Цицадзе находился в другом месте. Опознание его Цицад-
- 174 -
зе по голосу и шинели нельзя считать убедительным. При таком положении у суда не было достаточных оснований для вынесения обвинительного приговора Шакаряну». Поэтому приговор был отменен и дело прекращено1.
Для правильной организации опознания необходимо, чтобы свидетель предварительно описал приметы опознаваемого лица и обстановку, в которой он это лицо видел, после чего опознаваемый должен быть предъявлен свидетелю в ряду нескольких других лиц. Если же требования эти не соблюдены, то опознание свидетелем предъявленного ему лица нередко является результатом того влияния, которое оказал на свидетеля самый факт предъявления ему именно данного лица в качестве предполагаемого преступника. Поэтому в таких случаях опознание, хотя бы с внешней стороны оно было категоричным и лишенным противоречий, может оказаться совершенно лишенным доказательной силы, и вышестоящий суд, установив, что предъявление опознаваемого лица было произведено без соблюдения требуемых для того условий, может признать неправильной оценку, данную этому опознанию судом первой инстанции, и отменить приговор, на таком опознании основанный. Так, при пересмотре в порядке надзора дела Багирова, признанного виновным в разбойном нападении на гр-ку Баджанян, Верховный суд СССР нашел, что «единственным доказательством виновности Багирова является опознание его потерпевшей. Из объяснений обвиняемого и показаний потерпевшей усматривается, что Багиров был доставлен... в кабинет начальника уголовного розыска в тот момент, когда там находилась потерпевшая. Багиров пробыл в кабинете 10—15 минут, после чего был отправлен обратно в камеру. Через час после этого Багиров был снова вызван совместно с пятью заключенными в тот же кабинет, где и был опознан потерпевшей... Таким образом предъявление личности обвиняемого потерпевшей произведено так, что само опознание теряет доказательное значение». По этим основаниям, а также ввиду наличия в деле показаний свидетелей, удостоверивших, что во время нападения на потерпевшую Багиров находился
- 175 -
дома, приговор был отменен и дело производством прекращено2.
По тем же соображениям было отвергнуто опознание в качестве доказательства по делу Онищенко, признанного виновным в том, что он вместе с неизвестным лицом напал на гр-на Сергиенко и снял с него пиджак, причем основанием для привлечения Онищенко к ответственности и для его осуждения явилось то, что Сергиенко опознал на Онищенко свой пиджак. При пересмотре дела в порядке надзора Верховный суд нашел, что дело неполно исследовано, так как «ни органами предварительного следствия, ни судом в достаточной степени не выяснено, кому принадлежал пиджак, который находился на Онищенко... Допрошенные в суде свидетели Лысенко и Никульченко полностью подтвердили алиби Онищенко»..-Что же касается доказательств, положенных в основу обвинения, то «опознание Онищенко потерпевшим Сергиенко и свидетелями Коробко и Косенке нельзя считать полноценными доказательствами, так как Онищенко как подозреваемый не был представлен для опознания в группе других лиц и следственные органы не потребовали от них объяснений о внешности подозреваемого, его одежды и пр. Кроме того, свидетель Коробко в суде показала, что по росту напавшие на них лица один был выше, а другой ниже Онищенко. При таких данных обвинительный приговор в отношении Онищенко вынесен без достаточных оснований», почему приговор этот был отменен и дело прекращено1.
- 176 -
Г л а в а 3
ПОКАЗАНИЯ ОБВИНЯЕМОГО