Geum.ru

Сборник статей / Под ред. Денисенко М. Б., Троицкой И. А. М.: Макс пресс, 2008. ("Демографические исследования ", выпуск 14)

Вид материалаСборник статей
Шолтычек М. СЕМЬЯ И ДОМОХОЗЯЙСТВО В ЦЕНТРАЛЬНОЙ ЕВРОПЕ (на примере прихода Буяков в XVIII-XIX вв.) Введение
Подобный материал:
1   ...   21   22   23   24   25   26   27   28   ...   35

Шолтычек М.

СЕМЬЯ И ДОМОХОЗЯЙСТВО В ЦЕНТРАЛЬНОЙ ЕВРОПЕ (на примере прихода Буяков в XVIII-XIX вв.)

Введение


В течение длительного времени дискуссии о типах семьи и демографическом поведении в Европе были сосредоточены в основном на проблеме проведения границ и на поиске различий между зоной господства якобы «уникального» европейского типа семьи и остальными территориями. Уже в 1920-30е годы немецкие демографы настаивали на существовании разительного контраста между немецким и славянским народами (Ehmer, 1992/1993; Schlumbohm, 2000; Fertig, 2005). Позже Джон Хаджнал,1 развивая точку зрения Мальтуса (1803), предложил свою схему, согласно которой в Европе существовал такой же «уникальный» северо-западный тип брачности (Hajnal, 1965). Он также предложил провести демаркационную линию от Санкт-Петербурга до Триеста, проходящую через Центральную Европу и разделяющую целый континент на две зоны, резко отличающиеся по типу семейных структур (Hajnal, 1982).

Развивая гипотезу Хаджнала, Питер Ласлетт условно поделил Европу на четыре обширных географических зоны, каждую с присущими только ей типами семьи (Laslett, 1983). Соглашаясь с мнением Хаджнала о единообразии типов семьи во всей Западной Европе и преобладании в этой зоне нуклеарной семьи, Ласлетт разделил оставшуюся часть европейского континента на три области, в каждой из которых семья, по его мнению, имела более сложную структуру, чем на Западе. Эта модель заменила или, скорее, развила господствующее ранее представление о наличии всего лишь двух регионов с символической линией Санкт-Петербург – Триест между ними.

После этих, в некотором роде революционных, публикаций Хаджнала и Ласлетта, данная область исследований стала привлекать внимание ревизионистов и, как следствие, стала усложняться и трансформироваться. Поскольку после выхода в свет ставших классическими трудов 1972 и 1983 годов (Laslett & Wall, 1972; Wall & Robin, 1983) объем информации о семейных структурах в Европе увеличился многократно, некоторые исследователи были вынуждены оставить попытки наклеивания ярлыков на регионы Европы, якобы имеющие особенный тип семьи (в частности, Kertzer, 1991, с.156-157; Wall, 2001). Пытаясь преодолеть теоретический вакуум, некоторые исследователи обратились к изучению семейных и индивидуальных жизненных циклов (Alter, 1988; Janssens, 1993; Dribe, 2000). Другие сосредоточились на изучении локальных условий и механизмах их влияния на типы семьи, со специальным акцентом на роли преобладающих родственных связей (Kertzer, Hogan & Karweit, 1992); принципах наследования (Wetherell & Plakans, 1998; Arriazabalaga, 2005; Dribe & Lundh, 2005; Fauve-Chamoux, 2005); экономических и экологических факторах (Viazzo, 1989; Wall, 1986; Mitterauer, 1992; Moring, 1999); социально-демографическом развитии (Moring, 1993; Fauve-Chamoux, 1995). Также в последнее время стали развиваться исследования связи типов домохозяйств с благосостоянием семей и индивидов (Fauve-Chamoux, 1993; Derosas & Oris, 2003; Dribe, Lundh & Nysted, 2006; Wall, 2006). Многие из новейших исследований семьи и домохозяйства распространяются на все евразийское пространство (с использованием регистров населения и анализа биографий), переключая внимание с поисков структур и закономерностей внутри Европы на межконтинентальные сравнения (Fauve-Chamoux & Ochiai, 1998; Derosas & Oris, 2002; van Poppel, Oris & Lee, 2003; Fauve-Chamoux, 2005). Такое расширение географических рамок вызвало заметное угасание интереса к дальнейшим исследованиям типов семьи в Центральной и Восточной Европе.1 Этот поворот от изначальных попыток регионализации типов семьи в исторической Европе к изучению особенностей локальных форм семьи и к широкомасштабным сравнениям был, несомненно, ценным и стимулирующим. Однако, одновременно с этим, некоторые ключевые моменты в понимании исторических типов семьи в Европе исчезли из поля зрения ученых.

Прежде всего, в более ранних дебатах о семье место Центральной Европы было скорее неопределенным, ее всегда помещали где-то между двумя крайностями – западным и восточным типами семьи (Laslett, 1983, p.530; Plakans and Wetherell, 2001). Причем такие «континентальные» типологии никогда не уточняли, где заканчивается «Запад» и начинается «Восток». Также очевидно, что обобщение, сделанное Ласлеттом относительно типов семьи в Центральной Европе, должно расцениваться как крайне умозрительное.1

Но впоследствии М.Миттерауэр и К.Казер придали новую форму модели Хаджнала, приведя весомые аргументы в пользу существования некой «переходной зоны» между западным и восточным типом семьи в Европе (Kaser, 2001, p.57; Mitterauer, 2003, pp.44-45, 47). Согласно их исследованиям, основой для единой европейской модели формирования домохозяйств во всей Западной и Центральной Европе и на незначительной территории Восточной Европы стала так называемая Hufenverfassung – система землевладения, основанная на неделимом наделе – Hufe (Mitterauer, 2003, pp.44, 47-48).2 По мнению Казера и Миттерауэра, эта система землевладения распространилась на территориях к западу от Эльбы (включая Силезию) вследствие германской колонизации в Средние века (Kaser, 2001, pp.39); на этих территориях встречаются смешанные типы брака и домохозяйств, а также систем родства и наследования. Территории к востоку от Померании, Бранденбурга, Богемии, Венгрии, Силезии и западной Польши остались незатронутыми Hufensystem (Kaser, 2002, p.381).

В значительной степени умозрительная, но многообещающая с научной точки зрения, концепция «линии Хаджнала-Миттерауэра» до сих пор еще недостаточно подтверждена данными для всех территорий, о которых в ней идет речь.3

Настоящая статья является попыткой внести дополнительный вклад в географическую локализацию типов семьи в исторической Европе. Приход Буяков – лежащий в границах переходной зоны – предоставляет отличную возможность для проверки существующих гипотез и пересмотра представлений о центральноевропейском типе семьи. Автор пытается решить эту научную задачу посредством изучения некоторых аспектов формирования семьи и домохозяйства жителями прихода в XVIII – начале XIX века.

Первая часть статьи содержит описание социально-экономических и институциональных характеристик прихода. Во второй части вниманию читателя представлены основные особенности преобладающих в приходе типов домохозяйств, с акцентом на циклах развития семейных групп. В третьей части освещены сложные крестьянские стратегии, определяющие принципы межпоколенной передачи главенства в семье, а также некоторые правила формирования домохозяйств, характерные для изучаемого прихода. В конце автор пытается вкратце описать факторы, обеспечивающие существование того особого типа семьи, какой мы находим в Буякове.

Работа в основном базируется на 15 списках населения прихода – «ведомостях причастившихся» (Kommunikanten Register) в период 1766-1803 гг.; они организованы по принципу переписных листов и включают всех жителей старше 11 лет.1 Сочетание этих списков с существующими метрическими книгами позволило провести частичное восстановление истории семей. Для периода 1765-1859 гг. были также проанализированы записи о браках. Ведомости причастившихся, при всех преимуществах, имеют некоторые методологические недостатки, ограничивающие изучение некоторых аспектов формирования домохозяйств.2

Даже если эти списки не очень пригодны для оценки демографических показателей, они, тем не менее, позволяют проводить структурный анализ типов домохозяйств в динамике (Szoltysek, 2003, pp.188-211).1