Лекции тамбов 2007

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 29

Лекция № 1. Введение в христианскую психологию.

Обзор значимых для христианской психологии идей и работ

у отечественных авторов XVIII-XX веков.

Ниже будет дано краткое описание значимых для христианской психологии идей и работ у отечественных авторов XVIII-XX веков. Мы намеренно располагаем их по большей части в хронологической последовательности, поскольку иной классификации пока не видим: слишком уж велика разноголосица мнений. Считаем нелишним упоминание о крупных отечественных ученых: физиологах, врачах, философах, богословах, идеи которых являются небезынтересными или оказали существенное влияние на формирование современной науки.

Временем зарождения психологии как экспериментальной науки принято считать 1879 год, в связи с открытием лаборатории Вильгельма Вундта в Лейпциге. Пионером же российской психологии можно считать В.М. Бехтерева, который начал проводить первые эксперименты в 1885 году в Казани. А в марте 1914 года в Москве при Императорском Московском университете был открыт Институт экспериментальной психологии. Таким образом, психология в России изначально развивалась как одна из естественных наук. Основой психологии был назван его величество эксперимент.

При этом, как замечает Б.С. Братусь, «Многие ученые, в частной жизни оставаясь людьми верующими, отнюдь не отрицали существования бессмертной души, но принципиально разводили это со своими научными занятиями. Основатель отечественной научной психологии Г.И. Челпанов писал в 1888 году: «Хотя психология, как обыкновенно принято определять ее, и есть наука о душе, но мы можем приняться за изучение ее «без души», т. е. без предположений о сущности, непротяженности её и можем держаться в этом примера исследователей в области физики».^¹⁵ Думаю, что Г.И. Челпанов неслучайно поставил слово «без души» в кавычки, ибо разумел всю условность, относительность сказанного, подразумевающую не вообще душу, а ее главную метафизическую составляющую, от которой предлагал абстрагироваться ради её же точного, опытного (по примеру физики) изучения».^¹⁶

В работе И.М. Сеченова «Рефлексы головного мозга» мышление сводилось к физиологическим и рефлекторным процессам. Идеи, изложенные в этом труде, на многие годы предопределили развитие отечественной психологии.

Наука, формировавшаяся в стенах университетов, изучала в основном «нижние слои» - ощущения, восприятие, память. Это вполне согласуется с основными идеями В.Вундта, который утверждал, что психология может и должна заниматься только тем, что доступно измерению и проверке.

Однако впоследствии многие психологи начали сомневаться в целесообразности «естественнонаучных одежд», как пишет об этом наш классик В.В. Давыдов, «или уже отказались равняться на способы естественнонаучной работы и ищут специфически гуманитарные подходы к личности».^¹⁷

До 1917 г. в рамках богословия существовало целое направление, которое занималось изучением человека на стыке философии, богословия и антропологии.^¹⁸ Были изданы десятки книг по этому вопросу. Сейчас многие из этих работ приобретают новое звучание, поэтому, думается, будет уместно привести краткий обзор основных трудов авторов, живших в XVIII –XX веках.

Пожалуй, первой русской книгой о психологии является «Наука о душе», изданная в 1796 году. Ее написал священник Иоанн Михайлов, собрав сведения из западных источников того времени. Современный читатель может сказать, что работа не отличается оригинальностью или глубиной, тем не менее это была попытка сказать о предмете психологической науки.^¹⁹

Свой вклад в «науку о душе» внёс странствующий мыслитель Г.С. Сковорода (1722-1794). По его собственным словам, он отказался от мирских знаний, чтобы обрести духовную мудрость. В «ловившем» его земном мире он ценит лишь символы «горнего». В человеческой личности Г. Сковорода отчётливо ощущает мучительную раздвоенность, где внешняя наружность противопоставлена человеку внутреннему. Начало мудрости видит в самопознании: «Не измерив прежде самого себя, какую пользу извлечёшь из знания меры в прочих существах?».^²⁰ Григорий Сковорода призывает действовать соответственно истинному, внутреннему предназначению, сокрушаясь о том, «какое мучение трудиться в несродном деле». О дарованной человеку Богом свободе он говорил как о «благороднейшем преимуществе»^²¹ и любил повторять, что «не наполнить ограниченным и преходящим душевной бездны».^²²

В начале XIX века учитель словесности из Харькова П.М. Любовский издает работу «Краткое руководство к опытному душесловию». В книге фактически описаны защитные механизмы психики, проявляющиеся в ригидности, окостенелости душевной жизни, «предрассудках», которые укореняются «относительно предметов места, отечества, древности, уважения; предрассудки богословские, философские, детские, юношеские, старческие, целого века».^²³ Учет естественнонаучных данных не помешал автору постепенно и логично прийти к идее Бога. Об основных «душевных влечениях» автор пишет, что самым высоким и благодетельнейшим из них есть «влечение к признанию Божества. …Сие влечение столь сильно владычествует над человеческим родом, что ни грубая и обманчивая чувствительность, ни лжемудрствование со всем ее обольщением совершенно заглушить его не в состоянии».^²⁴

Врач В.Е. Добронравов в своей книге «Руководство к сохранению здравия и воспитания человека» высказывает созвучные святоотеческим прозрениям мысли, когда рассматривает невротические расстройства как «болезни тщеславия бытия». Добронравов предполагает лечение «через постижение побуждений своего сердца». Он пишет, что «истина часто бывает острым ножом, она психический недуг наш истребляет совершенно».^²⁵

Доктору медицины П.А. Бутковскому (1801-1844) принадлежит книга «Душевные болезни, изложенные сообразно началам нынешнего учения психиатрии в общем и частном, теоретическом и практическом изложении», изданная в Санкт-Петербурге в 1834 году. Изложение собственных обширных наблюдений автор предваряет тщательно собранными в хронологическом порядке упоминаниями мировой литературы о случаях душевной патологии начиная с древних времен.

Оригинальна его классификация душевных болезней. Так, после клинической картины «сумасбродства» следует описание такой необычной «болезни», как «суемудрие». «Предвестники его - чувствования и спекуляции о безднах человеческого познания, глупое, не чистосердечное, возмущаемое страстью чтение Библии, особенно неусыпное упражнение в Апокалипсисе».^²⁶ Это, так сказать, клинические проявления, что же касается причин, в их числе называются «привязанность к сверхестественным предметам и сильное желание постигнуть оные, ложно превратное напряжение ума, усилие привлечь неограниченное в конечные границы. Лечение оного - принуждение заболевающего к потребностям гражданской жизни, сколь ни трудны они для него».^²⁷

Значительную часть книги занимают методы лечения. «Психический способ лечения основывается на том, чтобы неправильно возбужденные душевные силы укрощать, а ослабленные - побуждать. Нравственное наставление заключается в следующем: 1) Никогда не нужно прямо вооружаться против воображения, склонностей и побуждений больного; 2) Следует показывать, что он благоразумный человек и не лишать его совершенно верховного человеческого блага - свободы, которая и без того у сумасшедших чрезвычайно ограниченна; 3) Внушать нравственные чувства через разные впечатления; 4) Молитва принадлежит к самым сильным укрепляющим средствам психической жизни. Молитва есть соведение о Божеской милости при всяком сокрушительном положении жизни, обнаруживаемое чувством нашей зависимости от Бога».^²⁸

До сих пор остается актуальной книга И.А. Кедрова «Курс психологии».^²⁹ Автор, опираясь на мысль Апостола (ср. 1 Кор. 15, 46), решительно разграничивает область души и сферу духа, что является редкостью для авторов того времени. «В душе человеческой усматривается два начала: земное и небесное, животное и разумное. Первое называется душою в теснейшем смысле, а последнее - духом».^³⁰ При этом «Отличительные черты духа суть разумность и свобода».^³¹ И. Кедров пишет о свободе в согласии с формулой блаж. Августина, понимавшего назначение человека как движение от возможности не грешить к невозможности грешить. «Свобода, в высшем ее развитии есть произвольная необходимость делать одно доброе, не помышляя ни о чем злом. Такова свобода Божественная, на низших степенях она есть начало духовное, борющееся с влечением страстей и побеждающее их. Свобода человеческая небезусловна. Во сне и в бреду она прекращается, в размышлениях ограничивается очевидностью суждения, в чувственности - страстями».^³²

Следует упомянуть и классиков отечественной медицины, немало способствовавших развитию психологической науки. Известнейший терапевт М.Я. Мудров (1772 - 1831) пишет в 1820-х годах: «Есть душевные лекарства, которые врачуют тело: сим искусством печального утешишь, сердитого умягчишь, нетерпеливого успокоишь, бешеного остановишь, дерзкого напугаешь, робкого сделаешь смелым. Сим искусством сообщается больным та твердость духа, которой побеждаются телесные боли, тоску, метания и покоряют их воле больного».^³³

Врач П.П. Малиновский, в своей книге, удостоенной престижной Демидовской премии - «Помешательство, описанное так, как оно является врачу в практике» - пишет о так называемом «моральном лечении», при котором «сильно сказанное слово, неожиданность, новость впечатления могут излечить помешательство».^³⁴

Интересна статья знаменитого русского хирурга Н.И. Пирогова (1810 - 1881) «Быть и казаться». Здесь утверждается отсутствие разницы между этими понятиями у детей и описана неизбежная ложь перед другими и собой у взрослых, которые отягощены влиянием зла, незаметно в подростковом возрасте подступающего к душе и образующего «подполье с паскудными движениями».^³⁵

В своих малоизвестных, к сожалению, дневниках Н.И. Пирогов проявляет себя как оригинальный мыслитель и глубоко верующий человек. Причём он не только говорит там о своей вере, но и приводит примеры из личного духовного опыта.^³⁶

В середине XIX века появляются интересные работы философов, построенные на святоотеческом подходе к личности. Приоритет здесь несомненно принадлежит видному богослову А.С. Хомякову (1804-1860). Он описывает напряженную антиномию необходимости и свободы, приходя к выводу о том, что «отдельная личность есть совершенное бессилие и внутренний непримиримый разлад». Хомяков убежден, что преодоление и гармония возможны лишь в сопричастности «соборному разуму Церкви».

«Каждый человек находит в Церкви себя, но не в бессилии своего духовного одиночества, а в силе духовного единения с братьями, со Спасителем. Он находит в ней себя в своём духовном совершенстве, или точнее – находит в ней то, что есть совершенного в нём самом».^³⁷

Его единомышленник И.В. Киреевский (1806-1856) различает «внутреннего» и «внешнего» человека и обосновывает возможность целостности через «собирание сил души»: «Главный характер верующего мышления заключается в стремлении собрать все отдельные силы души в одну силу».^³⁸ Киреевский любил говорить также о «верующем разуме», имея в виду не только новое освещение темы о взаимоотношении веры и разума, но и связывания бытия и его нормы, реальности и идеальной задачи, вложенной в реальность.

Н.Н. Страхов (1828-1896) разработал оригинальное учение о месте человека в природе. Он «блестяще раскрыл и значение нашей системы ощущений («внешних чувств») как полной системы, достаточной для восприятия всех фундаментальных свойств физического мира (отдав тем самым должное и «правде эмпиризма»)».^³⁹

Л.М. Лопатин (1855-1920) является автором одного из первых отечественных учебников психологии.^⁴⁰ Его работы охватывают почти весь спектр психологических проблем. Он выступал против физиологизма и материализма^⁴¹ и постоянно старался напоминать о «бесконечной ценности человеческой души».^⁴²

В книге П.А. Бакунина^⁴³ (1820-1900) «Основы веры и знания» развивается мысль о том, что знаменитое положение cogito, ergo sum^⁴⁴ «следует понимать не абстрактным, а вполне конкретным образом, не в смысле способности сознавать что-либо другое, а только в смысле самосознания, действительно присущего только живому и только живущему существу».^⁴⁵ Для П.А. Бакунина «есть только одна истина, истина саморазумения», и «всякий живущий несёт эту истину в себе самом».^⁴⁶

П.А. Бакунину принадлежит также честь разработки общей субъектологии и герменевтики человека, учения о природе сознания как «самоотношения» и «отношения к другому».^⁴⁷

Основателем христианской психологии можно считать свт. Феофана Затворника. В 1889 г. он писал: «Вот, по-моему, какова должна быть программа этой (христианской) психологии. Изобразить состав естества человеческого: дух, душа и тело - и представить систематический перечень всех способностей и отправлений каждой части, - и затем описать состояние частей и естества и способностей: 1) в естественном состоянии, 2) в состоянии под грехом, и 3) в состоянии под благодатию».^⁴⁸

Свт. Феофан, комментируя слова ап. Павла (Рим. 7, 14), следующим образом выстраивает иерархию составов человека: «Дух жить в Боге предназначен, душа – устроять земной быт под руководством духа, тело – производить и блюсти видимую стихийную жизнь на земле под ведением их обоих».^⁴⁹

При этом святитель сетует на неразработанность многих практических вопросов, которые могли бы стать точкой приложения христианской психологии. Он пишет: «…Так как человеку нельзя спастись без Бога, а Богу нельзя спасти человека без человека, то христианская вера учит с одной стороны тому, что Бог сделал для спасения человека, с другой тому, что должен делать сам человек, чтоб улучить спасение. Последнее составляет предмет христианского нравоучения… Самым пригодным пособием для начертания нравоучения христианского могла бы служить христианская Психология. За неимением ее приходилось довольствоваться своими о душевных явлениях понятиями, при указаниях отцов подвижников».^⁵⁰

Его старший современник, святитель Игнатий (Брянчанинов) писал: «В христианстве сокровенно и истинное Богословие, и неподдельная психология и метафизика».^⁵¹

Значительный вклад в развитие психологии внесли выпускники и преподаватели духовных школ.

Выпускник Казанской Духовной Академии, В.А. Снегирёв (1842-1889) в 1870 году защитил диссертацию на степень магистра богословия. Впоследствии он займётся философией и психологией, и ему удастся дать развернутую и яркую картину душевной жизни.

В своей «Психологии», вышедшей в Харькове в 1893 г., он рассматривает круг вопросов, связанных с понятием души, и обосновывает психологию как науку о душе. Как отмечает исследователь, задачу психологии В.А. Снегирёв видел в том, чтобы описать все душевные явления во всех их подробностях и видоизменениях, классифицировать их и привести в естественную систему, отыскать между ними основные, элементарные и разложить на них более сложные, показав затем условия и законы организации каждого сложного душевного явления.^⁵²

У В.А. Снегирёва мы находим также глубокий философско-психологический анализ волевых и эмоциональных факторов познания.

Практическим пособием для священников можно считать книгу Л.А. Соколова «Психология греха и добродетели по учению святых подвижников древней Церкви в связи с условиями пастырского душепопечения».^⁵³ Автор говорит о святых: «Уединение, весь подвиг христианского аскетизма, внимание к себе и духовное трезвение при помощи благодати Божией давали им способность глубочайшего понимания человеческой души».^⁵⁴ Автор обращает внимание читателей на необходимость познания собственной души: «Греховная страсть есть факт психологический и волевой по преимуществу; следовательно, и борьба против страстей должна сосредотачиваться в области психической и направляться преимущественно к оздоровлению греховной воли».^⁵⁵

Архимандрит Феофан (в миру – П.С. Авсенев, 1810-1852) преподавал в Киевской Духовной Академии психологию, пытаясь совместить научные изыскания западных ученых с православной аскетикой.^⁵⁶ На своих лекциях он много уделял много внимания загадочным душевным явлениям, говорил о сне и лунатизме, о болезнях души. Среди его слушателей был и будущий свт. Феофан (Говоров).^⁵⁷

В «Записках по психологии»^⁵⁸ Архим. Феофан излагает этапы истории души - 1) родовые, видовые и индивидуальные видоизменения личности; 2) безличные состояния; 3) состояния полного развития. По мнению архим. Феофана, силы души подразделяются на бессознательное (рецепция и регуляция соматических процессов) и сознательное состояние (формирование и регуляция духовных образований).^⁵⁹ Автора особенно интересует «ночная сторона души», то есть ее неосознаваемая составляющая, в которой наблюдаются ясновидение, сомнамбулизм и прочие необычные явления.

Что касается XX века, история психологии в нем изобилует открытиями и разделением на различные отрасли и течения. Авторитетнейший классик Л.С. Выготский констатирует, что «в начале века в психологии произошел кризис с выделением идущих от Вундта двух течений. Произошло разделение на две науки - физиологическую, каузальную с одной стороны и понимающую, описательную, теологическую психологию духа».^⁶⁰

Конечно, отечественные исследователи не стояли в стороне от живых проблем психологии. Многие популярные впоследствии идеи так или иначе были обязаны своим появлением именно российской науке. Так, распространившийся в 30-е годы феноменологический подход предвосхищен у И.А. Сикорского. Описательный принцип, соединенный с тончайшей психологической наблюдательностью и отточенностью формулировок, прилагается у него к национальным особенностям. Так, автор считает, что «типическими чертами славянской расы являются скорбь, терпение, величие духа среди несчастий. Отличительным качеством славянской природы является опасение сказать слово или совершить действие, не допускающее возврата».^⁶¹

Следует особо выделить имя профессора психиатрии В.Ф. Чижа, опытнейшего клинициста, подметившего, что какими бы яркими, драматичными и экстатичными ни были бы переживания, в том числе религиозного характера у психотических пациентов, ничего подлинно доброго и истинного, обогащающего духовную сокровищницу человечества, они принести не могут.^⁶² В статье «Спиритизм и помешательство»^⁶³ В.Ф. Чиж усматривает причинно-следственную связь между этими явлениями. Кроме того, он осуществляет попытку проанализировать феномен святости на Руси.^⁶⁴

Надо заметить, что идеи И.А. Сикорского и В.Ф. Чижа, не всегда согласны со святоотеческим учением. Так, с течением времени, христианское мировоззрение, его антропологические принципы все в меньшей степени влияют на развитие психологической науки.

Крупнейший представитель критической школы в России, А.И. Введенский обосновывал необходимость развития «психологии без всякой метафизики»^⁶⁵. Но, в то же время, сожалел, что «остались пока невостребованными «сочинения аскетов и подвижников (Исаака и Ефрема Сирина, аввы Дорофея, Иоанна Лествичника и др.), хотя они внимательно погружались в самих себя, тщательно изучая изгибы сердца и желаний, гнездо и корни греховных наклонностей и помыслов».^⁶⁶

На стыке психологии, богословия и философии находится известный труд профессора Казанской Духовной Академии В.И. Несмелова (1863-1937) «Наука о человеке».^⁶⁷ Характеризуя эту работу, историк русского богословия пишет: «В самосознаниии человек выходит за пределы этого мира, его природа не умещается в гранях самого человека и как живой образ Бога человек свидетельствует о бытии Божиим».^⁶⁸ Впрочем, об этой работе сказано уже слишком много, поэтому останавливаться на ней мы не будем.

Значительная роль в формировании физиологических основ психологии принадлежит такому замечательному ученому, как А.А. Ухтомский (1875-1942). Он акцентировал внимание на нравственной направленности, создав учение о «доминанте на лицо другого, только благодаря которой человек, изнутри постигая в общении уникальность другого, сам обретает свою человеческую сущность».^⁶⁹

После событий 1917 года за границей оказались многие видные психологи, философы и богословы. Среди них прот. Василий Зеньковский, Б.П. Вышеславцев, С.Л. Франк, которые также внесли значительный вклад в развитие психологии как науки, отводя должное место истинному призванию человека.

Прот. Василий Зеньковский много писал на антропологические темы, хотя для его работ характерна не самостоятельность суждения, а скорее аппеляция к мнению многочисленных авторитетных психологов и философов.^⁷⁰

В русле синтеза психологического и богословского подходов, Б.П. Вышеславцев в статье «Религиозно-аскетическое значение невроза» пишет: «Невроз есть потеря соприкосновения с реальностью. Функция восприятия реальности в ее полноте, воздействия на эту реальность, самозащиты от нее - есть функция, требующая наибольшего психического напряжения, самая ценная и самая трудная функция сознания. Невроз есть пребывание в иллюзии... религиозная установка сознания требует трезвенности... и отстранения всяких субъективных измышлений. Поэтому истинная религиозная жизнь противоположна всякому неврозу и психозу и святые суть самые здоровые люди, обладавшие во всей полноте функцией реальности».^⁷¹

Б.П. Вышеславцевым была систематически изложена православная «философия сердца», предпринята попытка найти общее в данных аналитической психологии и аскетических опытов монахов-подвижников.^⁷²

С.Л. Франк много писал о единстве религиозного мировоззрения, пронизывающего все стороны жизни человека.^⁷³ Большое место в его трудах отводится персонологии. «Будучи религией личности, - пишет он, - христианство… берёт сторону личности в её конфликте с моральными ценностями».^⁷⁴ С этим трудно не согласиться, поскольку стремящаяся к подлинной духовной жизни личность не подчиняется внешним законам.

Также большую роль отводил учению о личности Л.П. Карсавин (1882-1952). Даже такое святоотеческое понятие, как обожение, порой мыслится у него как «стяжание личности».^⁷⁵

Определённое значение для христианской психологии имеет фундаментальный труд епископа Варнавы (Беляева) (1887-1963) «Основы искусства святости». Этот глубоко образованный автор, блестящий знаток святоотеческих творений сравнивает современные ему научные работы с православным учением. Психологию он во многом критикует за оторванность от святоотеческой традиции: «Учёные психологи в миру, сами будучи душевно-плотскими людьми, изучают всегда душевно-плотских людей и только под душевно-плотским углом зрения. Они настолько погрузились в плотяность, что изучение психических явлений с помощью психометрических методов и разных машин стали считать высшим достижением науки. …А святоотеческая психология, динамичная, в высшей степени живая, рассматривает дело в широком масштабе приснодвижущегося духа – духа, разорвавшего путы и оковы мира, борющегося со своими и его страстями и перешедшего грань материализма».^⁷⁶

Епископ Варнава отличает святоотеческую психологию от аскетики: «...Аскетика тесно связана с психологией падшего человека, которая, в сущности, составляет её теоретические предпосылки. Всё содержание аскетики насквозь психологично».^⁷⁷

Он говорит также о необходимости открытия при духовных школах кафедр христианской психологии и написания «основательного труда по этому вопросу», «где бы для решения основных психологических проблем и отдельных пунктов учения о душе были систематически и широко привлечены и использованы писания святых отцов-аскетов, этих величайших и непревзойдённых в свете психологов, и другая церковная письменность до богослужебных книг включительно. Ибо прошло уже почти 2000 лет с основания христианства, а такой книги ещё никто не написал, тогда как разного хламу, сплошь построенного на западных авторах, предостаточно».^⁷⁸

Удивительно современно читаются эти строки, написанные в первой половине XX века! И остаются до сих пор актуальными.^⁷⁹

После 1917 года российская наука пережила короткий, но очень бурный период подъема. Издавалось значительное количество книг и журналов, велись работы в области судебной психологии, дефектологии, существовало мощное психоаналитическое движение. Но человек при этом ещё более явственно предстал как некий объект исследования, наподобие механизма, который при желании можно легко постичь с помощью научных методов.^⁸⁰

В 20-е годы XX века наступает тяжёлое для науки время. Были закрыты Институт труда, психотехнические лаборатории, разогнаны общества, прекращен выпуск журналов, изымались и уничтожались книги. В 1937 году начались аресты, ссылки. После уничтожения духовенства, закрытия монастырей и духовных школ, государство стало искать подвох и среди ученых. Первыми подлежали уничтожению науки о человеке – философия и психология. Прикладная психология исчезла вовсе, работали лишь некоторые теоретические школы (А.Н. Леонтьев, С.Л. Рубинштейн).

Стали востребованы многие изыскания психологов лишь в годы Великой Отечественной войны. Так, психофизиолог С.В. Кравцов разработал теорию военной маскировки, психологи участвовали в реабилитации раненых и пострадавших. Были даже открыты госпитали, где работали А.Н. Леонтьев, А.В. Запорожец, А.Р. Лурия, Б.В. Зейгарник и другие.

В послевоенный период психологи подверглись ещё более серьёзным гонениям. Кампания против генетики закончилась сессией ВАСХНИЛ, после которой многие научные направления оказались под запретом. Психология была поставлена в жёсткие рамки, в связи с чем её развитию был нанесён серьёзный урон. Психологи, которые не вписывались в рамки марксистко-ленинской теории, лишались своих мест.

Только во время хрущёвской «оттепели» вновь было организовано общество психологов. В 1966 году открылся психфак МГУ. Вернулись к работе уволенные ранее Б.В. Зейгарник, В.В. Давыдов, Д.Б. Эльконин, Я.Р. Гальперин. Свои школы появились у А.Н. Леонтьева, Б.Г. Ананьева, который первым поставил задачу комплексного изучения человека. В те же годы, хотя и после смерти автора, выходит концептуальная работа С.Л. Рубинштейна «Человек и мир», полная глубоких нравственных и гуманистических идей.

В 70-е годы научный интерес к человеческой личности вновь уходит в тень. Приходит эра изучения электрических и биохимических процессов мозга. Только в конце 70-х, начале 80-х появляются первые ласточки – психологи-консультанты, психотерапевты.

Вместе с тем, существовал «самиздат», путями которого широко распространялись книги многочисленных зарубежных авторов. Там же появлялись и значительные отечественные работы, например, книга известного психиатра, доктора медицинских наук Д.Е. Мелехова «Психиатрия и проблемы духовной жизни». Иногда оказывалось возможным опубликовать нечто имеющее отношение к проблеме духовности при использовании сугубо научной терминологии. Например, врач-психотерапевт В.П. Ларичев, позднее принявший сан священника, в 1983 году вводит понятие аксиопсихотерапии, которая предполагает «достижение лечебного эффекта путем направленного изменения... ценностей пациента, актуализацию тех его индивидуальных значений, которые могли бы заполнить смысловой «вакуум»... что объективно ведет к росту зрелости личности».^⁸¹

В 90-е годы наметился резкий крен в сторону западной психологии, во многом обусловленный эффектом запретного плода. После открытия «железного занавеса» в Россию приезжали Виктор Франкл, Карл Роджерс, Вирджиния Сатир. Ассоциации психологов и психотерапевтов росли как на дрожжах. Наибольший интерес вызывали и, соответственно, развивались, бихевиоризм, психоанализ и гуманистическая психология.

Многие из этих направлений строятся на базе материализма. При этом бихевиоризм последовательно проводит в практику отношение к человеку как к объекту научного исследования. Психоанализ представил весьма своеобразно природу человека: «одинокая, коварная, блудливая душа в одиноком мире».^⁸²

Интенсивно развивается гуманистическая психология, в которой человек считается высшей, непреходящей ценностью. Акцент делается на возможности свободного творчества, индивидуальность, способность к самораскрытию. Но человек здесь не имеет опоры вне себя и пространства для роста вне своих границ.

В конце 90-х годов XX века зародилась нравственная психология, которая не замыкала личность в самой себе. Она исходила из нравственного понимания человека. Это уже психология человека в целом, а не подсознания (Фрейд), характера (бихевиоризм) или личности (гуманистическая психология).

И, наконец, основной предмет нашего исследования, - христианская психология,^⁸³ делающая свои первые шаги. Базой здесь является христианское понимание человека, его сущности. Понять человека можно, лишь установив его сокровенный ответ на экзистенциальный вопрос «кто я и зачем?».

Научная психология занята горизонтальным изучением человека, отвечая на вопросы «как?», «для чего?», «каковы механизмы». Необходима и вертикальная ветвь (религиозная) с ответами на вопросы «в чём смысл?», «ради чего?»

И христианская психология ориентируется на христианский образ человека, используя все достижения психологии научной.

В своё время Б.С. Братусь предложил ту психологию, которая строится на христианском мировоззрении, называть «нравственной психологией». Коллеги профессора, споря с ним, в частности, предлагали применять термин «гуманистическая психология» (то есть человеческая, или, если точнее по контексту, общечеловеческая). Но этот термин уже занят. Гуманистической психологией мы привыкли называть то направление, которое было разработано К.Роджерсом и А.Маслоу.

В Московском университете после длительной дискуссии рождается термин «гуманитарная психология».^⁸⁴ Это название и вовсе вызывает у многих улыбку и смущение, в том числе у нас.^⁸⁵

Blog

Лекции тамбов 2007

Лекция № 1. Введение в христианскую психологию.

Обзор значимых для христианской психологии идей и работ

у отечественных авторов XVIII-XX веков.