Автор: "Черные" Бета

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Бастард его святейшества автор: Смолка. Бета, 2812.38kb.
• Самостоятельная работа всего часов, 37.29kb.
• Хотя масло из семян льна и рыбий жир содержат одну и ту же жирную ненасыщенную кислоту, 64.77kb.
• Чёрные методы продвижения сайтов в сети «Internet», 151.87kb.
• Аннотация Сборник «черные ящики власти», 3663.12kb.
• Моу сергиево-Посадская гимназия Федосеев Кирилл, 567.61kb.
• 2. Коефіцієнт бета для акцій А, в І с становить відповідно: -0,5 0,7 2 Найбільш ризикованою, 81.04kb.
• Русский язык для казахских школ в шпаргалке Аутром все хрустело вокруг: подмерзшие, 671.83kb.
• Пример определения Бета, 25.85kb.
• -, 1511.67kb.

– Я не намерен…


– Пожалуйста. Я просто хочу знать.


Поттер выглядел таким спокойным и одновременно внимательным, что Снейп все же решил ответить.


– Ни черта не смыслю в предсказаниях.


– Возможно, потому что этот предмет не предполагает обучения как такового? Талант к прорицанию либо есть, либо нет. Впрочем, это неважно, я получил свой ответ. А теперь скажите мне, можно ли знать столько всего и обо всем, сколько знаете вы, не будучи при этом чертовски одиноким? Конечно, вы можете упрекать меня в том, что я глуп или в чем-то не разбираюсь. Но такова жизнь, я просто был не в состоянии все на свете успеть. У меня была любимая работа, девушка, которой я старался посвятить все свободное время, даже если это не очень хорошо получалось, а еще у меня были друзья. Я виделся с ними реже, чем хотелось бы, но всегда старался сделать что-то, чтобы наши чувства друг к другу оставались теплыми. Ведь расстояние от стола к столу в аврорате не так уж непреодолимо, чтобы лишний раз стукнуть по плечу Рона, и очень даже можно в свободную минуту утащить в кафе Гермиону, даже если всю дорогу она будет негодовать, что я оторвал ее от важного отчета. – Поттер вздохнул. – Я действительно благодарен вам за помощь. Просто мне немного жаль, что ваша жизнь сложилась так, как сложилась. Что вы никогда не с кем по-настоящему не дружили, кроме моей мамы и своих книг. Может, я и глупец, который потратил кучу времени зря, по вашим меркам. – Гарри улыбнулся. – Что ж, по моим критериям, вы – умник, который потратил его не менее бездарно.


Снейп усмехнулся, чтобы спрятать свою растерянность. Возможно, такая оценка была слишком честной, а оттого – болезненной.


– Вы думаете, мои воспоминания позволяют вам понять, кто я есть?


Гарри покачал головой.


– Знаете, я чертовски надеюсь, что заблуждаюсь на ваш счет. Тогда вы, разумеется, можете называть меня идиотом.


– Поттер, вы идиот.


Тот в ответ лишь улыбнулся.


– Позволю задать себе еще один вопрос…


Такие похожие на индивидуальные занятия разговоры длились у них порой до полуночи, и с каждым днем острых углов становилось все меньше. Снейп помечал свою территорию, Поттер старался не заступать за черту. Ни разу они по-настоящему не поссорились, на все упреки Северуса Гарри отвечал не оскорблением, он просто объяснял, почему считает иначе. Казалось бы, в свете этих различий пропасть между ними должна была расти, но она только странным образом сокращалась. Однажды Снейп поймал себя на мысли, что все чаще в глубине души признает, что Поттер в чем-то прав, и все реже его раздражает понимание этого. Он в своем роде преодолел какое-то подобие зависти, потому что смог признать, что Поттер в свои годы, возможно, пережил больше, чем он за всю свою пустую жизнь. Это было объяснимо и закономерно, но от этого не менее болезненно. Все его знания не то чтобы совсем не котировались… Просто обесценивались рядом с человеком, который пусть недолго, но на самом деле жил и был очарован этим процессом. Поттер был целеустремлен, довольно успешен, в меру любознателен и очень неглуп. Он не всегда мог объяснить, что думает о тех или иных вещах, а потому подбирал для их определения какие-то бесформенные абстрактные выражения, но как только Снейп привык к его манере выражать свои переживания, он понял, насколько его оценки зачастую верны. Гарри Поттер был удивительным и не таким уж нормальным, но в этом было сосредоточенно то единственное его достоинство, из-за которого Северус Снейп смог простить ему тот факт, чьим сыном он является. Он многое переосмыслил насчет этого человека. Привлекательного? Для Северуса – несомненно. Его никогда не пленяли общепринятые нормы. Гарри Поттер в них не укладывался, и это было…. Напряженно.


Впервые он осознал это напряжение, когда, глядя на мерцающий тусклыми звездами небосвод, Поттер прервал их оживленную дискуссию о чарах защиты, поднявшись на ноги и поводя плечами, которые затекли от долгого сидения на каменистом берегу.


– Ну, мне пора.


Так случалось каждую ночь. Поттер спешил окунуться в очередную порцию горечи, вспомнить, что мертв, чтобы с утра снова вернуться фальшиво оживленным. К вечеру его живость становилась почти настоящей, а потом он снова уходил, чтобы утром пожать Снейпу руку и этим его смутить и до странности расстроить.


– Конечно.


Вопреки словам, все в Северусе протестовало против расставания. Он не понимал причины. Может, его душа наконец отпустила Лили, и оттого он перестал злиться на сам факт наличия в его лимбо человека, который был рожден ею от другого мужчины? Или причина была банальна? Ему нравилось то чувство неодиночества что предлагал Поттер? Нет, дело было не в этом. Его нежелание расставаться с Гарри было необъяснимым. Оно не поддавалось никакой классификации. Снейп не понимал, откуда взялось это стремление его удержать. Не только в собственном лимбо, но подле себя. Было ли это странным иррациональным желанием отомстить Альбусу Дамблдору? Возможно. Зная себя, он предполагал, что такое его поведение вполне вероятно – делать что-то назло. Но все ответы, которые он находил, отвечая на вопрос, зачем же нужен Поттер, были какими то невнятными. Не несли в себе и тени ясности, а потому он по привычке злился. На кого? Ну, хотя бы на Люпина, который обещал открыть пару тайн, но не спешил их принести.


***

– Ремус? – Поттер выглядел немного удивленным тем, что Снейп проявил интерес к чьей-то персоне. – Разве он пропал? Я, кажется, только позавчера ночью его видел.


– Значит, вас он продолжает навещать, – задумчиво сказал Северус.


Поттер кивнул.


– Ну да.


– Странно.


– Почему?


Он мог сказать, что такое поведение для Люпина не слишком характерно. Взявшись за расследование определенных обстоятельств, тот довел бы начатое дело до конца, и то, что оборотень избегал его, могло означать только одно: он узнал нечто, чем не готов был делиться. Впрочем, Поттер ничего этого, разумеется, не знал.


– А вот это совершенно не ваше дело.


Гарри легко согласился.


– Ладно, не мое. Действительно, вы же не особенно хорошо ладите с Ремусом. Значит, я могу не реагировать на ваши вопросы о нем и не сообщать что у него дела, похоже, идут очень хорошо.


Снейп нахмурился, терзаемый любопытством.


– Насколько хорошо и что это, черт возьми, значит?


– Ну… – Поттер выглядел насмешливым.


– Если сейчас вы скажете, что это не мое дело, то, предупреждаю, я…


Он даже угрозу выдумать толком не успел, а Поттер уже отрицательно покачал головой.


– Нет, не скажу. – Он пожал плечами. – Только, знаете, одного не могу понять: зачем вы постоянно выдумываете какие-то правила поведения, если сами их тут же нарушаете?


Снейп не склонен был вступать в полемику.


– Это мое лимбо, Поттер. И, нравится вам это или нет, но устанавливаю и нарушаю порядки тут только я. Так что там у Люпина?


– У Ремуса, как я уже сказал, все хорошо. А вот насчет ваших драконовских методов управления этим местом я, пожалуй, промолчу. Не хочу быть толстой оранжевой белкой.


– Подробности, Поттер! Мне нужны детали.


Видимо, легкие шипящие нотки в его голосе как ничто иное убедили Гарри, что он имеет дело с Везувием, который оценивает его не иначе как Помпею и готов вот-вот начать плеваться лавой. Из чувства самосохранения или по какой то иной причине, но он решил прекратить этот бессмысленный спор о том, кто какое место занимает в их одном на двоих пространстве.


– Пожалуйста. Ремус сказал, что он чувствует, что скоро покинет нас и вообще мир мертвых. Знаю, это звучит странно, но Люпин объяснил, что это нормально, некоторые души знают, что настала их пора переродиться. Я думаю, что это здорово. Немного странно, потому что он все забудет и больше никогда не сможет стать тем Ремусом Люпином, которого мы знаем, но все же я рад за него.


Северус Снейп не очень хорошо понимал, что происходит, вот только он не верил в эту почти рождественскую сказочку про перерождение. Каким бы странным ни было это место, оно не напоминало щедрого пузатого дядюшку в красном камзоле и с бородой из ваты, раздававшего подарки направо и налево. Если для того чтобы получить свой шанс на перерождение, нужно было преодолеть все сомнения, то сказанное Поттером о Люпине и его так называемых предчувствиях вообще не имело смысла. Более неуверенного и зацикленного на ощущении собственной вины человека Северус в мире мертвых не встречал. Так о каком исходе или перерождении, тем более так идеалистически поданном, могла идти речь? Был ли другой вариант развития событий? Был. Люпина могли просто попытаться подкупить, чтобы убрать с доски той партии, что, несмотря на все уверения Жизни и Смерти, они между собой вели. Вот только почему он стал опасен? Каковы ставки в игре, где души таких, как он сам, фигурируют лишь в качестве пешек, Снейп не знал, и это его беспокоило. Данное чувство можно было охарактеризовать как его извечную паранойю, но оно было, и Северус не стремился его игнорировать. Может, тем и было так привлекательно его лимбо, что до появления в нем Люпина, а затем и Поттера он почти ничего не страшился. Ни берега, ни моря… Совсем ничего. Поэтому логичнее, наверное, было бы желание избавиться от созданных ими проблем, но вместо этого он, кажется, искал не только ответы на вопросы, но и новые неприятности. Или это они сами его находили?


***


Проблемы иногда имеют свойство приобретать форму и человеческие черты. Даже если они призрачные и полупрозрачные – это ничего не меняет. У Северуса Снейпа было определенное представление о том, как должен выглядеть человек или дух, появление которого не предвещает ничего, кроме неприятностей. Картина выходила такая: среднего роста, небритый, в черном пальто из меха и с чуть вьющимися волосами до плеч, в которые уже запустила пальцы седина. Если при этом первое обращенное к нему слово было «черт», то подобным чертам подходили имя и фамилия. Вернее, только фамилия, потому что ни за какие блага Северус не стал бы называть по имени человека, который пытался хладнокровно его убить.


– Черт, это, наверное, самое отвратительное, что я делал с момента собственной гибели. – Мужчина, поздно ночью возникший на его пороге и без стука распахнувший дверь, выглядел таким раздраженным, что Снейп, смотревший на него с презрением, решил что они могут поспорить о том, кому ситуация не нравится больше. – Нам надо поговорить.

– Нам не о чем говорить, и смерть это вряд ли изменила. Убирайся, Блэк.


Тот обвел насмешливым взглядом скромное убранство его маленького домика.


– Я с превеликим удовольствием убрался бы из этого клоповника, но у меня к тебе дело. – Блек нагло прошел к столу, занял стул, на котором обычно сидел Поттер, вытянул длинные ноги и угрожающе скрестил руки на груди. Снейп усмехнулся. На него такие фокусы даже в школе не действовали.


– Нам не о чем говорить, – повторил он


– Знаешь, Снейп, я хотел бы сказать то же, но насколько ты помнишь, я всегда нервно реагировал, когда ты начинал портить жизнь тем, кто мне дорог. И этот свет не слишком отличается от того, который мы покинули. У меня к тебе только один вопрос. Что, черт возьми, ты наговорил Ремусу, сволочь ты такая?


– Ты рассчитываешь, что я отвечу? – Северус нахмурился. – Знаешь, Блэк, ты все такой же идиот, раз не в состоянии понять: люди не соглашаются на добровольное сотрудничество с теми, кто их оскорбляет.


– Сотрудничество можешь засунуть себе в задницу. Все, что меня волнует, – это вопрос: почему мой друг стал вести себя как кретин и рассказывает бредовые истории о своем скором воскрешении.


– Бредовые? – переспросил Снейп, надеясь получить информацию, не прикладывая к этому определенных усилий.


– Совершенно безумные. В эту чушь могут поверить только наивный Гарри или моя безумная кузина Нимфадора. Сам-то прикинь. Джеймс и Лили тут намного дольше нашего, но пока не вернулись в мир живых, а у Лили, смею заметить, грехов куда меньше, чем у Ремуса.


– Ну и что с того? Возможно, оборотень нашел способ обойти систему. Ну, или оказал кому-то из здешнего начальства услугу, и они его за это отблагодарили. Он всегда был в достаточной мере подхалимом, чтобы…


– Заткнись. – Это прозвучало так, словно Блэк давал ему совет, а не угрожал. Он вообще был куда более смирным, чем Снейп помнил, по крайней мере, об этом свидетельствовал тот факт, что крестный Поттера до сих пор не полез в драку.


Северус замолчал. Не из-за того, что его так бестактно прервали, а потому, что он сам не верил в то, что говорил, чтобы подвести под происходящее хотя бы фальшивое обоснование. Некоторое время они молча смотрели друг другу в глаза, потом Блэк медленно, как-то устало усмехнулся и положил руки на стол, признавая собственное поражение.


– Снейп, ну твою мать, один-единственный раз скажи мне: что происходит? Просто скажи – и я тут же выметусь из твоего чертова лимбо. Мне и в своем, знаешь ли, очень даже неплохо. – Северус разозлился из-за того, что понял: он неприлично пялится на Блэка с идиотским выражением крайнего удивления на лице. Тот, заметив его, ухмыльнулся. – Я, кажется, тебя расстроил? Думал, что ты один такой особенный, Снейп?


– Ничего такого я не думал, Блэк, это в твоем характере – преувеличить свою значимость. Просто Люпин не упоминал ни о чем подобном, да и Поттер ничего такого не говорил.


– Гарри не знает, – сказал Блэк, пожимая плечами. – И пусть так и будет, ему лишние проблемы без надобности.


– Надеешься, что я промолчу?


– Да мне на это, в общем-то, наплевать. Ну, скажешь ты ему – и что? Придется объясняться, но это я как-нибудь переживу.


Снейп нахмурился.


– Мне нет дела до твоих секретов, Блэк. Я только одного не понимаю: что же ты не вернулся, раз у тебя был шанс? Не в твоем характере оставлять своего крестника разгребать дерьмо в одиночестве. А если ты не использовал свой билет на выход, то почему Поттер все еще здесь? Или у тебя иные планы на собственное воскрешение?


– Снейп, – сказал Блэк все с тем же дивным спокойствием. – Я уже рекомендовал тебе заткнуться? Лучше помолчи и не трепись о том, чего не знаешь. Хотя и у тебя, и у меня есть лимбо, причины, по которым мы в них оказались, – совершенно разные. Я не нарушил времени и места собственной смерти, накладка вышла лишь со способом. Не знаю, как это выглядело со стороны, но вот что произошло на самом деле: когда сучка Беллатрикс метнула в меня какое-то проклятье, очередную темномагическую пакость, она должна была попасть точно в цель. Но с этим вышла небольшая проблема. Я попытался увернуться от проклятия и очень неудачно свалился в Арку, отправившись прямиком в царство мертвых. Они тут не очень-то растерялись, когда я появился. Такое тоже уже несколько раз случалось. Мир – вообще штука странная, в нем чертовски трудно найти по-настоящему эксклюзивные вещи, которые никто не делал до тебя. В общем, теоретически я был мертв, потому что все, что попало в лапы к Смерти, обратно уже не возвращается, но фактически мое тело было еще живо, и моя душа в некотором роде к нему привязана, так что они просто создали для меня нечто вроде моего персонального лимбо. В этом месте, как ты знаешь, нет ни голода, ни болезней. В нем существует только время, и оно медленно убивает мою плоть, она стареет, и рано или поздно я стану таким же призраком, как все остальные. Никакого шанса вернуться у меня нет и никогда не было, так что не нужно обвинять меня в том, что я чего-то не сделал. Я, в отличие от тебя, практически ни черта не могу. Даже если бы мог… В общем, тебя мои мотивы не касаются. Просто скажи мне, что происходит с Ремусом. Он сам не свой с тех пор как связался с тобой, хотя я говорил ему, что это глупая затея. Ты все равно не согласишься помочь Гарри, только будешь упиваться собственным злорадством.


Снейп пожал плечами. Казалось, теперь он сам почувствовал себя очень усталым. Словно его окончательно вымотало то, что он постоянно отрицает практически очевидные истины.


– Твой крестник сказал, что не примет от меня никаких жертв.


Блэк недобро оскалился.


– А ты, должно быть, и рад. Ага, удобная хрень: «Я ничего не предлагаю, потому что он все равно не возьмет». А ты предложи ему. Хотя бы раз. Может, он передумает, а с тебя не убудет.


– Не убудет, говоришь? – Он усмехнулся. – По-твоему, я должен уговаривать его меня добить? Впрочем, знаешь, Блэк, я не рад его решению. Оно довольно благородно, сейчас я сам не могу поверить, что признаю за Поттером умение быть благородным. Возможно, я бы даже предложил ему свое право на возвращение. Но тут есть один нюанс.


– Какой?


– Я понятия не имею, что это, как оно выглядит и каким способом мне его получить. Так что я скажу тебе, что происходит с Люпином – и можешь катиться к черту и дальше продумывать вместе со своим крестником варианты, при которых его в кратчайшие сроки сожрут неописуемые монстры. – Снейп перевел дыхание. Ему отчего-то показалось, что горло пересохло. За окном светало, через пару часов должен был явиться Поттер, и, возможно, так сказывалась привычка к утреннему чаю. Причин было множество, и все они так или иначе сводились к человеку по имени Гарри, но Северус снова проявил малодушие и предпочел не думать об этом. – Ко мне приходил Дамблдор. Похоже, он отчего-то решил, что даже тут имеет право считаться моим работодателем. Он сказал, что я не должен отпускать Поттера в мир живых, потому что в этом случае всех, кто остался там, ждут неминуемые беды. Я рассказал об этом твоему приятелю Люпину, как, впрочем, и о том, что Поттер что-то планирует. Он собирался разобраться в происходящем. Вот, собственно, все, что я знаю.


Блэк задумался.


– Странно все это. Очень смахивает на бред, но если ты не врешь и Дамблдор действительно сказал что-то такое… Твою мать! – Он нервно вскочил на ноги. – Идем, Снейп.


Тот несколько растерялся от такого предположения.


– Куда?


Блэк нахмурился.


– Не могу поверить, что говорю такое, но я приглашаю тебя в гости.


– И ты думаешь, что я куда-то с тобой пойду?


– Как хочешь. Уговаривать я тебя не буду, но мне нужно кое с кем посоветоваться, а заодно узнать, как далеко Ремус успел пройти по той дороге в ад, на которую ты его направил. Заново родиться он собрался… Как же! – Блэк фыркнул. – Да пойми ты, наконец, что происходит. Ты наплел Ремусу невесть что о наших с Гарри планах и предостережениях Дамблдора. Как ты думаешь, что он, по-твоему, после этого попытается сделать, чтобы разобраться? К чему все эти сказки про его скорое перерождение? А я скажу тебе…


– Не надо. – Снейпа никогда не был идиотом и прекрасно понимал, о чем говорит Блэк. Возможно, он с самого начала догадывался об истинных намереньях Люпина. Упрекал ли он себя в том выборе, который тот, по всей видимости, сделал? Нет, Северус в этом своем лимбо был далек от любых форм принуждения или осуждения. – Ты хочешь сказать, что единственным способом для Люпина узнать правду – было самому прочитать Книгу судеб? И эти его россказни про то, что он скоро всех покинет, означают лишь одно: он уже знает правду и чувствует необходимость с кем-то ею поделиться, прекрасно представляя себе, что за этим последует.


– И тебя это совершенно не волнует Снейп? Ты вынудил его…


– Я? А может, тот факт, что у вас с Поттером были от него секреты? Как будто без них он чувствовал себя недостаточно виноватым перед твоим крестником… Словно Люпин предпринял недостаточно, согласившись стать моим хранителем, только для того, чтобы вытащить Поттера из той ситуации, в которой тот оказался. Ты считаешь, что это я во всем виноват, потому что сказал ему то, что знаю? Просто был честен, в отличие от вас двоих?


Блэк смутился. Впервые Снейп видел его лицо таким растерянным.


– Да не было никаких далеко идущих планов. Гарри просто… В общем, он вбил себе в голову что на самом деле ты хочешь жить и однажды сделаешь тот выбор, который он считал правильным. Это означало бы, что его тело умрет, и в этом случае он действительно не собирался сдаваться, искал способы выбраться из царства мертвых. А вот из твоего лимбо он, кажется, не торопился… Даже не знаю, почему. Можешь верить мне, я был достаточно красноречив и убедителен, говоря, что рядом с тобой ему ничего хорошего не светит. Ты же как заноза в заднице, Снейп, можешь одним своим присутствием извратить даже естественный порядок вещей. Только почему-то Гарри больше так не считает. Впрочем, если он будет упорствовать в своем выборе, у него еще будет тысяча шансов убедиться в том, что я был прав. Что касается Ремуса… Ладно, Гарри не понравилось то, что они с Лили задумали. Он считал, что по отношению к тебе поступили если не подло, то, по меньшей мере, некрасиво. Черт, если бы это было не лимбо, я бы подумал, что ты применил к нему какое-то заклятье, помрачающее рассудок. Впрочем, сейчас это неважно. Надо убедиться, что Ремус будет молчать о том, что он узнал.


– Я-то тут при чем?


Блэк впервые на его памяти выглядел таким сосредоточенным.


– Если ты всерьез говоришь насчет того, чтобы предложить Гарри вернуться, то о том, как это сделать, нужно спросить того, кто, собственно, предоставляет этот шанс. Для этого тебе нужно пойти со мной. Если, конечно, все это не было пустым трепом.


К разочарованию самого Снейпа, он сказал Блэку правду. Даже слишком много правды. И за свои поступки должен был отвечать.


***


– О боже… Ты поклонник футуризма или у тебя просто такой дерьмовый декоратор?


Попасть в чужое лимбо оказалось нехитрым делом. Кажется, Северус Снейп начинал кое-что понимать об устройстве пространства этого мира. Здесь все находилось как будто «за углом». Оставалось только этот самый «угол» отыскать, а вот с этим были сложности. Если бы не присутствие Блэка, он бы вряд ли додумался, что, залезая под стол в своей комнате, можно вылезти в чужом личном измерении.


– Ты специально выбрал этот маршрут?


– Конечно. Несмотря на то, что сейчас у нас общие цели, ставить тебя в неловкое положение все еще является одним из моих маленьких удовольствий, Снейп.


– А как это работает?


– Довольно просто. В этом мире душа не может существовать в теле, но у меня оно есть. И несмотря на то, что пользоваться им не получается, я постоянно чувствую с ним связь. Поэтому стоит мне пожелать вернуться – я оказываюсь в своем лимбо, как бы далеко до этого ни забрел.


Одно дело – понять, что происходит, и совсем другое – постичь. Первое, на что обратил внимание Снейп, оказавшись в чужом пристанище, – это на то, что Блэк стал выглядеть менее призрачно, в то время как он сам, разглядывая свои руки, удивился их белизне и прозрачности. Видимо, лимбо как-то влияло на форму своего хозяина: вне его он становился обычным духом. Вторым открытием или, вернее, удивлением стало то, как Блэк обустроил свое бытие. Даже при самом неуважительном мнении к его вкусам и пристрастиям, Северус не мог предположить, что его маразм способен зайти так далеко. Нет кому-то бы здесь, наверное, понравилось… Кому-то совершенно безумному.


Лимбо Блэка напоминало парк, в котором вместо деревьев из земли торчали какие-то серо-розовые стальные конструкции. Между ними сновали светящиеся ярко оранжевые шарики, похожие на икринки гигантской рыбы. Трава под ногами была темно-синей, мягкой, как ворс ковра. Она находилась в постоянном движении, словно ее тревожил невидимый ветер. Ну и, конечно, тут были бабочки самых безумных расцветок, они чинно скользили по небу, размахивая огромными крыльями, и почему-то навели Снейпа на мысль о маггловских аэростатах.


– Ничего не говори, – посоветовал Блэк. – Лучше пошли быстрее в дом.


– Даже представить боюсь, как он выглядит.


– Ну, есть два варианта. Ты можешь рискнуть и пойти со мной или постоять здесь и узнать, что бывает, когда одна их них, – Блэк указал на ближайшую бабочку, – нагадит тебе на голову.


– А они это могут? Я никогда не занимался изучением насекомых и не знаю, что у них с отходами собственной жизнедеятельности.


– Хочешь узнать на собственном опыте?


– Нет, я удивляюсь тому, насколько ты негостеприимный хозяин. Идем же.


Дом Блэка не оправдал его ожиданий. Он Северусу просто не понравился, но ничем не шокировал. Снейп уже видел у магглов такие конструкции из стекла и металла. Слишком светлые и выбеленные комнаты с высокими потолками казались ему неуютными. Ничто в обстановке не отвлекало на себя внимание, делая хозяина дома единственным центром всего происходящего. Не то чтобы Северус любил разные безделушки или излишек мебели, но он, тем не менее, признавал, что иногда за вещами удобно прятаться, а в этом доме было ни от чего и ни от кого не скрыться. Впрочем, возможно, Блэку нечего было скрывать? По крайней мере, именно так все и выглядело, когда, распахнув дверь ногой, он прошел в холл, единственным украшением которого служила извивающаяся, как змея, лестница, ведущая на второй этаж, и крикнул:


– Я вернулся.


Снейп невольно поморщился, потому что в доме пахло чем-то пригоревшим. Впрочем, источник запаха быстро обнаружил себя. В арочном проходе появилось дивное существо, сжимавшее в руках перемазанный в тесте половник.


– Отлично, у меня почти готов завтрак. Буду кормить тебя оладьями. – Принюхавшись, обитатель дома Блэка грустно признал: – Ну, в общем, это должно было быть оладьями. Доброе утро, мистер Снейп. Я рад, что вы решили к нам присоединиться.


Он стоял и не мог подобрать слов. Это было все то же странное создание из зала, в котором хранилась Книга судеб, только босиком, в цветастом фартуке поверх джинсов и майки с надписью «Ангелы тоже могут надрать задницу» оно выглядело уж совсем нелепо. Северус не мог понять, как на все это реагировать, когда зеленоглазый мальчишка растерянно перевел взгляд на Блэка.


– Что-то не так, Сириус?


– Уши, – напомнил тот.


Признаться, без этого замечания Снейп бы ничего и не заметил. Настолько странным было все в этом молодом человеке, что он не обратил бы внимания на детали, а ведь эти уши стоили того, чтобы их заметить. По крайней мере, их заостренные кончики, которые Жизнь поспешно спрятал под зеленую косынку, повязанную на пиратский манер.


– Ой, все время забываю. Ладно, завтрак через десять минут. – Он скрылся в помещении, которое, судя по всему, было кухней. Оттуда послышался грохот посуды, а затем такая отборная брань, произнесенная певучим звонким голосом, что Снейп невольно улыбнулся.


– Теперь я вижу, Блэк, что ты дурно влияешь даже на сами основы мироздания. – Впрочем, ирония отступила под натиском чисто научного интереса. – Я действительно только что видел древнего эльфа?


– Ага.


– Это невозможно. Они вымерли множество веков назад.


– Ну, так мы в царстве мертвых, так или иначе.


Снейп покачал головой, объяснение ему не понравилось.


– Нонсенс. Он же – Жизнь. Как Жизнь может быть мертвой?


– Значит, он живой.


– Но древние эльфы вымерли!


Блэк пожал плечами.


– Да не заморачивайся ты так. Просто прими как факт, что он есть – и при этом чертовски забавен.


– С чего бы мне следовать твоей ущербной философии?


– Тогда будь, как обычно, бестактным, и сам спроси, почему он не сдох вместе со своим племенем.


Снейп кивнул.


– Возможно, я поинтересуюсь чем-то подобным. Но только после того, как он ответит на вопросы касательно Люпина и способа вернуться в мир живых.


Блэк пожал плечами.


– До завтрака он все равно ничего обсуждать не станет. Поверь, я его немного знаю.


Северус хмыкнул.


– Ты живешь с Жизнью. Странная тавтология.


– Давай без этих ваших пошлых слизеринских намеков. Я с ним не живу. Он просто приходит время от времени, меняет интерьер, готовит, на нервы действует.


Снейп не мог избавиться от улыбки, потому что впервые на его памяти Сириус Блэк выглядел не только раздраженным, но и немного смущенным.


– …В общем, ведет себя как обычная жена.


Такую шпильку крестный Поттера решил не пропускать.


– Тебе ли не знать! Ты же у нас всю жизнь прожил в счастливом браке, – и прежде чем Снейп успел что-то ответить, он крикнул: – Регулус!


– Что? – крикнули со второго этажа.


– Спускайся, у нас гости. Сейчас будем завтракать.


– Нет, только не это!


Послышались шаги, и по лестнице начал спускаться худощавый молодой человек. Они с братом были умеренно похожи. С должной степенью родства, которая, казалось, лишь сильнее подчеркивала их отличия. Сириус Блэк был ярким, даже Азкабан не смог приглушить и растушевать те краски, которыми щедро наделила его природа. Его младший брат был красив по-своему. Те же правильные черты, только мягче, как-то добрее... Даже его манеры были менее порывисты, а в словах проскальзывала вдумчивость, по определению не доступная его старшему брату.


– Северус? – Регулус на мгновение замер, увидев, кто является их гостем. – Здравствуйте. Думаю, слова «рад вас видеть» в нашем случае прозвучат неуместно.


Снейп кивнул.


– Я тоже так думаю.


Регулус спустился вниз и вопросительно взглянул на брата. Тот удрученно развел руками:


– Сам знаю, что все это выглядит странно. Я ни за что не привел бы его, если бы у меня не возникли серьезные проблемы.


– Меня совершенно не смущает присутствие Северуса. Куда большая проблема заключается в том, что ты опять не все мне рассказываешь. Мы же, кажется, обсуждали это.


Блэк кивнул.


– Обсуждали. Я ничего не скрываю. Все происходящее касается Гарри. Ты сам говорил, что тебя не очень волнуют его дела.


– Но меня волнует все, что касается тебя, и если ты бросаешься решать чужие проблемы, то вопрос о том, что я должен быть в курсе твоих дел, даже не обсуждается. – Говоря все это, Регулус медленно наступал на брата, тот даже сделал шаг назад, и Снейпа это зрелище порадовало. Он получал искреннее удовольствие от понимания того факта, что дома Блэка, похоже, держат в ежовых рукавицах. – Сегодня же мне все объяснишь.


Когда младший брат его старинного врага, высказав все, что желал высказать, удалился, Снейп позволил себе замечание.


– Блэк, тебя даже в собственном доме ни во что не ставят.


– Да что ты в этом понимаешь? Регулус просто слишком переживает за меня, и это нормально. Нам понадобилось много времени, чтобы помириться и прийти к некоторому взаимопониманию. Он, как видишь, даже жить со мной согласился, вот только одного до него пока не дошло. – Блэк выглядел задумчивым. – Это место, Снейп, учит раскаянью. Такой засранец, как ты, мог этого, конечно, даже не заметить, но для меня оно связано с переосмыслением множества моих поступков.


– Не начинай, Блэк. Ты не похож на человека, который тратит на размышления больше трех минут в сутки.


– Даже этого времени, Снейп, мне хватило, чтобы кое-что понять. В отличие от тебя, я не запирался в собственном лимбо, упиваясь одиночеством. Все ошибаются… Однажды я оставил своего брата в одиночестве, променял его на новых друзей и кучу вещей, которые были мне более интересны. Это способствовало тому, какой путь он выбрал в жизни. Этот выбор убил Регулуса, и этого уже не исправить, но сейчас мы снова вместе. Где еще можно было бы отыскать такой шанс? Так что никаких глупостей я делать не буду. Как бы я ни был привязан к Гарри, он может рассчитывать на мою помощь, но в разумных пределах. Я не стану рисковать своей душой, потому что больше не намерен оставлять Регулуса в одиночестве. Вот такая простая у меня политика, Снейп. Можешь, конечно, назвать это трусостью, но мне, собственно, плевать на твое мнение.


Самое отвратительное, что это было правдой. Раньше вывести его из себя не стало бы для Северуса большой проблемой, но Блэк изменился. Практически незаметно, однако сейчас невозможно было отрицать, что внутри этого человека был определенный стержень. Снейпу могло не нравиться то, из какого материала он сделан, но отрицать его наличие он был не в состоянии. Это странным образом влияло на характер разговора. Удовольствие от словесных баталий было обесценено, и он устало сказал:


– Есть способ как-то ускорить получение ответов на вопросы, из-за которых я здесь? Мне совершенно не нравится пользоваться твоим гостеприимством.


– Теоретически можно, – усмехнулся Блэк. – Скажи, что тебе нравятся оладьи, если, конечно, сможешь это сделать достаточно убедительно.


***


– Никогда не пробовал ничего подобного. – Любая ложь должна строиться хотя бы на одном правдивом заявлении. – Очень вкусно. Могу я попросить о добавке?


Вид Блэка, уронившего челюсть, и удивленное лицо его брата были неплохой наградой за терпение. Снейп ухмыльнулся и положил в рот новую порцию сырой внутри и подгоревшей снаружи солено-сладкой субстанции, отчего-то вонявшей вяленой рыбой. Ему не составило труда сделать вид, что поглощаемая им пища божественна. Для человека, протестировавшего столько зелий, было очень просто заставить свои челюсти работать, а вкусовые рецепторы – хоть и возмущенно, но молчать.


– Конечно! – Жизнь сиял, как начищенный медный чайник. – Я так рад, что вам нравится. Эти двое только и делают, что оскорбляют меня заявлениями, что моей стряпней можно отравиться даже в мире мертвых или что она способна, как кислота, растворить душу.


– Они ничего не смыслят в еде.


– Я тоже так думаю. – Жизнь положил ему еще добавки. Снейп изобразил восторг по этому поводу. – Я рад, что вы пришли. Мне казалось, общение со Смертью интересует вас намного больше.


Северус пожал плечами.


– Я, если честно, еще не полностью оценил степень собственной заинтересованности в чем-либо.


– Это нормально. Только идиоты принимают такие важные решения в спешке. Правда, вы затянули с выбором даже для мудреца, и я не считаю, что это делает вас особенным, мистер Снейп. Скорее, демонстрирует вашу растерянность.


Они завтракали в небольшом внутреннем дворике, в который можно было пройти через кухню. Было по-утреннему прохладно, и Жизнь, сняв фартук, надел на себя вязаную кофту, в рукава которой то и дело прятал озябшие ладони. Он казался слишком юным для древнего мифического существа. Снейп видел женщин, прибегавших к разного рода ухищрениям в погоне за молодостью и красотой, однако какими бы юными ни выглядели их тела, глаза всегда выдавали истинный возраст: в них было сосредоточено слишком много пережитого. Взгляд Жизни был чист, свободен от тревог и не отягощен опытом. Он смотрел на мир открыто, искренне, заинтересованно и с легким любопытством. От этого Снейпу становилось немного не по себе. Ну как кто-то столь легкомысленный мог вершить судьбы? Однако он сам спорил с этим впечатлением, потому что, возможно, счастье и крылось в умении не отягощать себя болью, видеть только хорошее.


– У нас к тебе множество вопросов, – сказал Блэк.


Жизнь только гневно взглянул на его полную тарелку и снова обратился к Северусу.


– Впрочем, раз вы нашли меня, я предполагаю, что подобие решение вами найдено. Позвольте, я угадаю. Вы решили помочь Гарри Поттеру вернуться в мир живых людей, но не знаете, как это сделать?


Он кивнул.


– Если вы все так хорошо понимаете, может, подскажете способ и покончим с этим?


Жизнь улыбнулся.


– Мы вернемся к этому вопросу позднее. После еды. Но, кажется, есть еще один вопрос?


Блэк, снова не выдержал.


– Есть. Ремус Люпин хочет заглянуть в Книгу судеб?


Жизнь покачал головой, все еще глядя исключительно на Снейпа.


– Не хочет. Он уже ее читал, и вы это прекрасно понимаете. Я позволил ему это, хотя обычно редко кому разрешаю. В конце концов, мучить души, наказывать их, показывая то, что они не в силах изменить, – это прерогатива Смерти. Но в этот раз я сделал исключение.


– Почему? Ты же не мог не понимать, что если он расскажет о прочитанном, то это его уничтожит, – возмутился Блэк. – Зачем было давать такое разрешение?


– Возможно, я сделал это, потому что он был достаточно убедителен, когда говорил что ему это действительно нужно. – Жизнь улыбнулся. – Вы, люди, – довольно странные существа. В вас много доброты и сострадания, но в то же время в мире не существует никого, кто злее и бессердечнее. Всю жизнь вы только и делаете, что выбираете, принимаете решения, следуете им или отказываетесь от единожды принятого мотива ради чего-то нового. Не скажу, что всегда ошибаетесь, но постоянно причиняете, друг другу боль, потому что то, что хорошо для одного, не может быть приятно для всех. Быть может, именно подобное поведение делает вас такими живыми. Вы постоянно полны чувств, будь то любовь, ненависть, страх, радость или раздражение. Я понимаю, как ты зол, Сириус, как тебе не хочется больше никого и ничего терять, но у Ремуса Люпина может быть свое мнение. Ты можешь его не уважать, но оно есть. Я не вижу причин, по которым должен потворствовать твоему праву за него бояться и отрицать его стремление пожертвовать собой. Для меня они оба имеют право на существование. Он сделал то, что считал своим долгом, а ты можешь помочь себе, попытавшись отговорить его от поступков, которые считаешь опрометчивыми.


– Я сделаю это! – горячо сказал Блэк. – Я не позволю…


Жизнь кивнул, перебивая его.


– Я в тебе и не сомневался. – Он бросил на стол накрахмаленную розовую салфетку. – На этом, пожалуй, можно прервать нашу трапезу, чтобы ты, Сириус, мог броситься выполнять свой план, а Регулус подавил свое желание отправиться с тобой, потому что считает себя не вправе покушаться на твою свободу и контролировать твои поступки. А мы с мистером Снейпом, пожалуй, немного пройдемся. Он будет задавать мне бестактные вопросы и думать о том, что я ему так сильно не нравлюсь, что даже Смерть на моем фоне выглядит намного надежнее. Это будут не очень честные мысли. Как все нормальные люди, вы, мистер Снейп, боитесь окончательно умереть. Даже, в отличие от большинства живущих, точно зная, что вас ждет. Я не упрекаю вас за страх. Во всем виноваты чувства. Проявив фантазию, можно представить, что вас не существует, но вы понятия не имеете, как это отразится на вашей способности думать, оценивать и переживать. Задаетесь вопросом, не станет ли все только хуже, но ответа нет. Никто ничего не знает, пока не умрет окончательно. Можно, конечно, поспрашивать другие души, но их впечатления слишком разнятся. В смерти неизменно одно: с ее приходом каждый – сам за себя.


Братья Блэки начали о чем-то тихо переговариваться между собой. Следом за Жизнью Северус встал. Они вышли в холл и покинули стеклянный дом, оказавшись в сумасшедшем парке. Снейп не знал, почему заговорил о пустяках, но задать вопрос хотелось.


– Как это может нравиться? – Он указал на все сразу – и синюю траву, и деревья, и гигантских бабочек. – Выглядит как сон шизофреника.


Жизнь покачал головой.


– Вовсе нет, вы же не можете утверждать, что знаете, что шизофреникам обычно снится. Это просто яркая картинка, в ней нет ничего настоящего, никаких предметов из прошлого, напоминаний о жизни. Чем меньше вещей, способных воскресить память, – тем меньше боли, ненужных маленьких трагедий, почерпнутых в былом. Я не люблю боль, не люблю, когда говорят, что жить – значит постоянно ее испытывать. То, что вы видите, может раздражать, вызывать отвращение, но это новые чувства, и они не слишком полновесны. Просто небольшое раздражение – и все.


– Тогда задам бестактный вопрос, раз уж вы все равно их от меня ждете. – Снейп нахмурился. – Что вы вообще такое?


Жизнь улыбнулся.


– Верьте своим глазам. Я – это я, не больше, но и не меньше.


– Но это невозможно. Древние эльфы вымерли много веков назад.


Юноша рассмеялся с толикой горечи, но она была так умело спрятана, что Снейп не заметил бы ее, если бы не искал.


– Вымерли? Господи, слово-то какое… Мы же все-таки не динозавры. – Он фыркнул. – Вымерли! Нет, мистер Снейп, все несколько иначе. Мой народ… Мы никогда не были людьми, даже если внешне так на вас похожи. Если можно так выразиться, вы – физиология, общество, направленное лишь на удовлетворение собственных постоянно растущих потребностей, а мы были психологией и для выживания больше нуждались в духовной пище. Ваша цивилизация погубила нашу. Вы плодились, множились, завоевывали этот мир, подчиняли его себе, изменяли и этим убивали нас изо дня в день. Не физически, хотя бывало и такое, просто разлагали ту среду, в которой мы обитали. Эльфы всегда жили единым организмом. Если один чувствовал боль, ее ощущали и другие, всякая печаль и радость становились общими. Мы, если можно выразиться, питаемся эмоциями, и чем больше становилось зла, чем сильнее становилась горечь одного, тем отравленнее была наша пища. Тот мир и покой, в котором мы жили, уже не мог компенсировать яд, что просачивался в наши леса извне, порожденный человеком. Мы, не рожденные для борьбы, взяли в руки оружие, пытались злом противостоять злу, и, наверное, именно это нас в итоге окончательно сгубило. Отчаянье, отвращение к самим себе разрасталось в наших душах как болезнь. Один за другим мои братья и сестры погибали от нее, пока я не остался совсем один. Не знаю, почему так распорядилась судьба, не понимаю, что позволило мне пережить все эти смерти, ведь с каждым из них умирала какая-то часть меня самого, но, наверное, именно одиночество стало залогом моего выживания. Остался ведь только я и моя боль. Пережившему страдания тысяч уже нет дела до собственных, они кажутся такими незначительными по сравнению с теми, из прошлого, что на них даже внимания не стоит обращать. Долгое время я жил среди людей, тратя все свои силы на то, чтобы не позволить себе вас возненавидеть. У меня плохо получалось, все же по своей природе я сильно отличаюсь от вас и не могу понять, зачем вы все время душите друг друга собственной злостью и нетерпимостью. Когда стало совсем плохо, я приложил силы к тому, чтобы создать себе пути отступления. Сделал дверь в царство мертвых в надежде, что, возможно, здесь мое существование обретет какой-то смысл. Эльф – не человек, наше тело соткано из духа, а не из плоти, одно без другого существовать не может, поэтому я все еще жив, это место не смогло меня поглотить. Веками я странствовал по нему, глядя, как те, кто уничтожил мой народ, поместили нас на страницы книг, назвали нашим именем своих магических слуг и продолжают жить. Рождаться, умирать, делать добрые дела и уничтожать все хорошее, что совершили. Со временем я понял, почему вы такие живучие. Вы свободны… Что бы ни было написано в Книге судеб, человек – сам творец своей судьбы, потому что добро и зло изначально заложено в вас в равных долях. Я начал испытывать к вам определенные чувства. Меня восхищали те, кто сквозь все тернии мог пронести зерно собственной человечности, и не восхищали втаптывающие ее в грязь при первой же сложности. Я видел, как меняются те, кто занимает трон в жизни, изменяя себе и заведенному порядку вещей, и понял, что если со смертью человеческий разум способен справиться, то вместить в себя такое понятие, как жизнь, вам зачастую не по плечу. Тогда я решил, что, возможно, в этом мое предназначение, что так я смогу вас, наконец, не только понять, но и принять, потому что нельзя быть отцом, равнодушным к своим детям. Он может быть строгим, беспристрастным, но никак не равнодушным.


Северус искренне удивился.


– Вы все еще ненавидите нас? Мне кажется странным нести жизнь тем, кого ненавидишь.


– Ненависть? – Жизнь покачал головой. – У меня отсутствует это чувство, как и большинство других, что вы сочли бы негативными. К сожалению, это означает что и любовь мне тоже недоступна, но я не оставляю попыток ее постичь. Стараюсь больше времени проводить рядом с душами, которые полны ее. Хорошее от вас, людей, я бы взял, но ненависть?.. Нет, я не хочу настолько становиться человеком.


Снейп усмехнулся.


– И, по-вашему, в Блэке есть любовь? Странный выбор объекта для исследований.


– Нет, не странный. Во первых, в чем-то он живее остальных обитателей мира мертвых, мне с ним комфортно, а во-вторых, в отличие от вас, например, он не скован фальшивым равнодушием и не прячет своих чувств. То, что вы их не понимаете или не замечаете, не значит, что их нет. Сириус Блэк любит многих. Он предан своим друзьям, крестнику, людям, которых считает своей семьей, и готов отдать им себя без остатка. Ему не нравятся негативные эмоции, и он пытается бороться с ними, а сейчас делает это успешнее, чем когда-либо. Мне определенно есть на что обратить внимание.


Снейп пожал плечами.


– Прежде всего, Блэк – самовлюбленный жестокий эгоист. Он всегда им был…


Жизнь с улыбкой его перебил:


– Но не всегда будет. Не спорьте со мной, способность меняться не только к худшему – одно из немногочисленных достоинств вашего вида. Я верю в душу Сириуса Блэка. Вы, конечно, вправе не согласиться со мной, но я считаю, что у него большой потенциал. В вас он тоже есть, но несколько иного толка. Вы странный, мистер Снейп, вы способны на многое, но вам совершенно не интересны собственные возможности. Не стану вас осуждать. Может быть, в таком поведении есть смысл, просто я его не вижу. Знаете, когда появляется новое лимбо и его обитатель, мы со Смертью почти всегда безошибочно чувствуем, кому он принадлежит, но на ваш счет спорили до хрипоты. Я вижу в вас жизнь, возможно, вам самому она совершенно не интересна, но это не отменяет того факта, что она есть. Смерть тоже разглядела что-то свое, но впервые мы оба были не уверены в том, какой путь вы выберете.


– Я уже сказал, что хочу, чтобы Поттер жил.


– Похвально. Мне этот парень даже нравится. Хорошее решение, но оно не для вас.


– Я не понимаю, – признался Снейп.


Жизнь кивнул.


– Я тоже. Могу объяснить это лишь одним: мы не чувствуем вашего выбора, потому что даже сейчас вы решаете не для себя. Это все для Гарри Поттера, но не для вас. Обычно человек отдает кому-то свое право жить, потому что сам уже принял в свою душу смерть. Это как дополнительный бонус к собственному решению – возможность совершить напоследок что-то хорошее… Но это не про вас. Вы не решили умереть, в вас недостаточно покорности перед неминуемой участью, все, чего вы хотите, – это чтобы Гарри Поттер жил, и убеждаете себя, что делаете это, потому что собственная судьба вас совершенно не волнует. Но это не так. Вы хотите жить, вас просто не устраивает тот факт, что, вернись вы в мир людей, это многое усложнит. Снова придется чувствовать боль, что-то решать, к чему-то стремиться… Сложно желать себе подобной участи, но такое стремление у вас есть. Вы уже пожелали, чтобы из вашего лимбо был выход, только не хотите признать, что это он. Не знаю, чего боитесь, возможно, искушения. Того, что сами до конца не уверены в своих желаниях.


Северус ухмыльнулся.


– В любом случае Поттер заслуживает все эти мытарства больше меня. Ему есть к кому возвращаться.


– Значит, проблема в этом? Вы чувствуете себя одиноким?


– Я не назвал бы это проблемой.


– Ну конечно, нет, – улыбнулся Жизнь. – Редкий больной хочет признать, насколько он болен. Значит, все дело в мистере Поттере? Поместить его в ваше лимбо, похоже, было удачной идеей. Для меня, по крайней мере. Смерть, должно быть, локти кусает, глядя, как с каждым днем вы становитесь все более живым. Вы ведь, кажется, неплохо ладите с Поттером, да? Хороший человек Гарри, не обременяет больше, чем вы в состоянии вынести, говорит какие-то правильные вещи, в нужный момент способен промолчать… Отличный парень и хороший сосед. С ним даже в лимбо, не предполагающем такого понятия, как зарождающаяся дружба, может быть не скучно. Что уж говорить о том, сколько всего можно успеть, будучи живым. Но вот незадача… Либо вы – либо он. А чего бы вам хотелось, мистер Снейп? Как насчет того, чтобы выжить вместе? Уже не так скверно?


Он нахмурился.


– Отвратительно. Вы преувеличиваете значение Поттера.


Жизнь пожал плечами.


– Или вы его преуменьшаете. Такое, знаете, тоже может быть. Вы очень сложным и болезненным путем освободились от чувства, которое довлело над вами всю жизнь, и, разумеется, не хотите согласиться с тем, что способны на новую привязанность. Даже если это пока всего лишь спутанные мысли и крохотный интерес. Я вас не виню. Чтобы признать подобное, нужно обладать мужеством, а вы свое почти растеряли.


Новая привязанность? Северус не понимал, о чем это странное существо говорит, но начинал понимать что Жизнь имел в виду, когда говорил, что после разговора с ним даже Смерть покажется приятнее, а главное – более рациональной. Северус искренне полагал, что, однажды пережив чувства, сродни тем, что он испытывал к Лили, ни одно здравомыслящее существо никогда не захочет повторения столь плачевного опыта. Зарождающаяся привязанность к Поттеру? Это даже звучало абсурдно. Теперь, обладая достаточным жизненным опытом, умея запереть свое сердце на сотню засовов, он точно знал, что ни один человек в мире не заслуживает того, чтобы твои мысли и стремления принадлежали ему одному. Даже Лили, как ему теперь казалось, не заслуживала того огромного покаяния, на которое он себя обрек. Возможно, так думать о человеке, которого ты погубил, было бесчестно, но иначе он уже не мог. Когда все, что копится в тебе, – это боль, и даже смерть не приносит ничего, кроме разочарования, становится невозможно верить в то, что привязанности такого рода могут приносить что-то хорошее. И какое вообще ко всему этому отношение имеет Поттер? Никакого. Он просто единственная проблема в этом мире, и ее надо решить. Радикально. Снейп уничтожил бы его, не задумываясь, если бы действительно хотел жить. Но он не хотел, в глубине души свой выбор он давно сделал, а то, что кому-то кажется, что он не окончателен и окрашен некоторыми нюансами, – так это их, а не его проблемы.


– Скажите, как я могу вернуть его в мир живых. Без всех этих намеков о том, что выход есть, но я его не вижу. Просто озвучьте способ, и мы раз и навсегда уладим вопрос о месте моего пребывания.


Жизнь погрустнел.


– Мне, в общем-то, нет дела до того, что вы не слушаете меня, жаль, что даже себя вы услышать не хотите. Вы желаете узнать способ? Отлично. Если присмотритесь, то заметите, что в вашем лимбо есть одна вещь, которая никак не может принадлежать Смерти. Если вы сами не знаете, почему она выглядит так, а не иначе, то я тем более не в силах дать оценку происходящему. Один человек, значение которого вы всячески отрицаете, сказал вам, что вода живая. Не знаю, был ли он достаточно убедителен, но однажды вы на мгновение поверили ему, и пошел странный дождь. Он был именно там, где в тот момент оказалось сосредоточие ваших жизненных сил. Все, вроде бы, логично и сопоставлено по мере своей значимости для вас. Целое мертвое море и одна маленькая лужа по-настоящему живой воды. Матери часто рассказывают своим детям сказки, убеждая их никогда не пить из луж. Такая вода не может быть чистой, можно подхватить опасную болезнь. Вы, должно быть, об этом помните, или убеждаете себя в этом, ведь для вас сама жизнь опасна. Столько всего может произойти…


Северус кивнул.


– Спасибо за честность. Как мне вернуться в собственное лимбо?


Жизнь пожал плечами.


– Просто идите. Все дороги для вас ведут сейчас лишь в одно место. Идите, мистер Снейп. Мне жаль, что вы так ничего и не поняли, но это ваш выбор. Как любое решение, оно должно быть хоть немного уважаемо, поэтому я не буду настаивать на том, чтобы вы прозрели или позволили надеждам занять хоть крохотное место в ваших мыслях. Ступайте… Мне грустно на вас смотреть, потому что для меня вы, по большому счету, потеряны. Родители всегда больше всего волнуются о потерявшихся детях, и не отчаиваются даже когда растает всякая вера в то, что они вернутся. Я не хочу ее терять. Сделайте свой выбор с честью, каким бы нечестным он ни был.


***


Иногда проще делать вид, что ничего не происходит. Это требует определенных усилий, но их затраты того стоят. Он не сомневался в сделанном выборе. Еще никогда принятое решение не вызывало в нем такого согласия с самим собой. Поттер должен был жить, несмотря на все сказанное Дамблдором, просто потому, что он этого заслуживал. Какие бы проблемы или разочарования ни поджидали Гарри в мире живых, Снейп знал, что он справится с ними лучше, чем кто-либо другой, потому что в нем было много сил. Столько, что впору начать завидовать. Даже отчаявшийся Поттер был деятелен, его руки самой судьбой были созданы для того, чтобы никогда не опускаться, и, возможно, поэтому ему так везло в самых дерьмовых обстоятельствах. Никто не любит отчаявшихся и беспомощных, даже судьба. Что уж говорить о Северусе Снейпе, который если что-то и уважал в людях, так это способность бороться с обстоятельствами. В себе он ее перестал пестовать довольно давно, а в Поттере разглядел все же не слишком поздно. Он еще успевал принять верное решение. Было, конечно, странным понимать, кто именно заслужил его восхищение. Но то, что это выглядело ненормально, вовсе не означало, что он намерен отрицать эти обстоятельства. Гарри повезло уже в том, что он смог заставить Северуса Снейпа поверить в себя. Пусть это ненадолго, и смерть одного из них расставит все по своим местам, но… Во всех этих эмоциях был единственно верный расклад, кому из них жить, а кому – умереть.


– Доброе утро.


– Недоброе. Сначала оно было излишне цветастым, потом отвратительным на вкус, так что ничего хорошего в нем нет.


– Я, разумеется, не вправе спрашивать, что произошло?


– Чертовски верное наблюдение.


– Ладно.


Снейп наконец обернулся к двери. Он не знал, что удивило его больше – покладистость Поттера, то, что он не стал привычно клянчить чаю, или его голос, лишенный каких бы то ни было эмоций. Что ж, увиденное заставляло признать, что картинка под стать интонациям. Гарри был мрачен и печален.


– Мне тоже нельзя поинтересоваться, что с вами?


Поттер пожал плечами.


– Я не так свято храню свои секреты. У меня тоже было очень дерьмовое утро.


– Снова что-то не то разглядели?


Странно, но теперь, когда он точно знал назначение радужной лужи, она вызывала в Снейпе что-то вроде уважительного отношения. По крайней мере, говорить о ней с презрением не хотелось.


– Все в порядке, – с деланным воодушевлением сказал Поттер. – Моя жизнь катится ко всем чертям, а я ничего не в состоянии изменить. Тело – в коме, я – тут, а моя любимая девушка, поломавшись для приличия полчаса, согласилась пойти в кино с придурком, который утверждал: «Джинни, отказывая себе во всех радостях жизни, ты ничем не поможешь Гарри. Думаешь, он хотел бы, чтобы ты только и делала, что с ума сходила от горя и страха?» – Он прокашлялся. – Может, я и не хочу ничего подобного…


– Хотите, – перебил его Снейп. – Не притворяйтесь святым. Все, что вам нужно, – чтобы она в вас верила. В глубине души знала, что вы ее любите, что сделаете все возможное, чтобы вернуться к ней. Любовь всегда эгоистична. Если чувства очень сильны, то любимого человека проще видеть разбитым горем, чем счастливым и чужим.


Поттер кивнул.


– Наверное, так и есть. Черт, я не хочу торчать здесь вечность! Мне нужно вернуться. – Он понял, что сказал что-то не так, и поспешно добавил: – Но не за ваш счет. На это я по-прежнему не согласен.


Северус устало взглянул ему в глаза. Он подумал, что Поттер просто обманывает себя, не в силах сопоставить собственные благородные порывы с тем огромным желанием жить, которое все время было в нем, несмотря ни на какие раны и ожидающие его впереди страдания. Он был не из тех, кто сдается без борьбы, не таким, как сам Снейп.


– А хоть бы и так.


– Даже думать не смейте об этом. – Гарри задумчиво запустил руку в свои растрепанные волосы. – Знаете, Гермиона иногда говорит, что выход найдется из любой ситуации, просто иногда, оказавшись в по-настоящему дерьмовых обстоятельствах, мы слишком паникуем, чтобы сразу его увидеть, и все, что нужно для победы над ними, – это немного успокоиться. Мне кажется, что Дамблдор тоже верил во что-то подобное. Именно поэтому от него так веяло надеждой, рядом с ним всегда верилось, что все будет хорошо.


Почему-то упоминание Дамблдора не понравилось Снейпу больше всего. Он даже вспылил.


– Этот прекрасный человек желал вам смерти. Потому что на что-то надеялся?


«И продолжает ее желать», – этого Северус не сказал. Вовремя остановился, но и без того высказался слишком резко и поспешно, почти обрадовавшись тому, что Поттер не совсем правильно понял смысл его слов и не стал задавать не нужных вопросов.


– Я не думаю, что он этого хотел. В конце концов, пророчество свершилось бы полностью, если бы не его самопожертвование.


– Пусть будет так. – Снейп поразился собственной покладистости.


Неожиданно для себя он решил, что в некоторой наивности повзрослевшего Поттера определенно есть своя прелесть, и он не вправе ничего для него усложнять. И так достаточно многое успел испоганить. За все время их пребывания в лимбо, они ни разу не говорили с Гарри о его родителях. Это не было странным, учитывая, что Поттер не хотел поднимать эту тему, чтобы лишний раз не оскорбить Северуса, но что сдерживало его самого? Теперь, когда он, кажется, похоронил Лили под обломками своего прошлого, ничто не мешало ему задать какой-нибудь провокационный вопрос, побольнее им задеть, даже не прибегая к язвительности. Хватило бы благородства Поттера на то, чтобы не отрицать, что он был бы рад, сложись его жизнь по-иному? Не будь этого дурацкого пророчества или прими Волдеморт иное решение и выбери он отпрыска Лонгботтомов. Неужели он стал бы доказывать, что никогда не думал о том, каково это было бы – родиться в счастливой семье, с детства быть обласканным родительским теплом. Неужели он не винил Альбуса за то, как с ним обращались его маггловские родственники? Стоила ли их не самая надежная защита и надежда на то, что, лишенный славы, он вырастет более порядочным человеком, многолетних унижений?


Снейп считал что эгоизм, стремление, чтобы тебе было хорошо, пусть даже за чужой счет, – часть природы человека, поэтому он сказал Поттеру:


– Вы можете думать что хотите, но я не понимаю одну вещь. Почему вы так стремитесь к сложностям, хотя есть очень простое решение?


– Нет, – сказал Гарри со всей категоричностью. – Я никогда на это не пойду.


Когда он выбрал книгу и ушел, Снейп улыбнулся. В одном он Блэку соврал. Никаких душещипательных разговоров и попыток увещевать Поттера не предполагалось. Зачем споры, слова и расход нервных клеток там, где можно всего добиться ложью и обманом? Северус Снейп принял свое решение, и от Гарри Поттера, с его гордостью и прочими такими же бессмысленными личными качествами, в этих обстоятельствах уже ничего не зависело.


***


Он наклонился и зачерпнул воду простым глиняным кувшином. Никаких более подходящих сосудов его фантазия не предложила. Ни кубков, по-королевски украшенных драгоценными каменьями, ни чаш наподобие святого Грааля, только сухая, ничем не приукрашенная глина. Кому-то, наверное, такой выбор посуды показался бы странным, но Снейпу он нравился. В любых вещах он больше ценил содержание, чем форму.


– Значит, ты все же принял решение.


Быть застигнутым врасплох за своим занятием не входило в планы Северуса, впрочем, от того, кто нарушил его покой, он меньше всего ожидал проблем или стремления ему помешать.


– Как видишь.


Он медленно выпрямился и обернулся. Люпин смотрел на него со своей обычной немного мечтательной улыбкой, в которой всегда было слишком много грусти. Несмотря на то, что Снейпу казалось, что он прекрасно понимает логику этого человека, в том, как он улыбался, все же оставалась некоторая загадка. Иногда она делала простого Ремуса Люпина совершенно непостижимым человеком, и это был тот самый случай.


– Блэк с ума сходит. Ты заставил его поволноваться.


Оборотень пожал плечами.


– А ты, похоже, в кои-то веки сказал ему правду и лишь усугубил его тревоги.


Северус усмехнулся.


– Не смог удержаться.


Люпин с невиданной щедростью пожал плечами.


– Развлекайся.


– Да как-то мне не очень весело, – признался Северус. – Твоя глупость скорее вызывает жалость, чем развлекает. Зачем ты прочел Книгу, Люпин? Что будешь делать со своими знаниями? Расскажешь все Поттеру? Взвалишь на его плечи очередной груз, позволив самому принять решение?


– Что если так?


– Я сделаю все возможное, чтобы тебе помешать.


Оборотень кивнул.


– Я предполагал что-то подобное. С самого начала, когда просил дать ему шанс еще немного пожить, пусть даже в твоем лимбо, я в глубине души знал, что однажды ты вернешь его. Причем примешь решение сам, так, чтобы от него ничего не зависело. Оскорбишь его этим? Бесспорно, но при этом спасешь от выбора, за который он мог бы потом долгие годы расплачиваться, укоряя себя. Я уже говорил, что ты отличный человек, Снейп? Лживый, бесчестный, но отличный.


– Давай обойдемся без дифирамбов.


Люпин кивнул.


– Пожалуй, можно и без них. Я ничего не собирался рассказывать Гарри. Ты тут единственный, кто принимает решение, а значит, вправе знать, к чему оно приведет.


– Замолчи, – посоветовал ему Снейп. – Твои слова ничего не изменят. Я верну Поттера в мир живых, даже если это приведет к гибели вселенной. Так что тебе совершенно незачем губить свою небезупречную душу.


Люпин некоторое время молчал, а потом тихо спросил:


– А что если это то, чего я хочу? – Снейп удивленно на него взглянул, и оборотень продолжил: – Сначала я говорил себе, что хочу все узнать, чтобы помочь Гарри, но когда мне разрешили взглянуть в Книгу, я понял, что хочу сделать это не ради него, мне самому это было нужно. Шанс разрушить все, чем я когда-либо являлся.


– Люпин…


– Снейп, не перебивай человека, который намерен исповедаться. Если ты не станешь слушать, я все это расскажу кому-нибудь другому. Просто потому, что таково мое решение. Мы ведь оба знаем, что я прожил бестолковую жизнь, всегда лгал, о чем бы ни шла речь. Обманывал насчет своей природы и чувств, которые я к кому-либо испытывал… Все всегда было ложью. Я никогда не разделял мысли и стремления моих друзей, но всегда притворялся понимающим и потакал всем их глупостям. Мне никогда не хватало мужества открыто признать, что я оборотень, приходилось снова и снова лгать, глядя людям в глаза и оправдывая себя тем, что я молчу, чтобы не подставить тех, кто дал мне шанс на лучшую жизнь. А надо было просто не позволять себе что-то строить на обмане. – Оборотень прикрыл глаза. – Одна ложь порождает другую. Я никогда не любил женщину, которую назвал своей женой, просто она была настойчива, а все вокруг в один голос твердили, что мы прекрасная пара, и я позволил себя в этом убедить. Хотел, чтобы хоть что-то у меня было как у нормальных людей, но в своем трусливом стремлении к нормальности извел ее и себя. В мире мертвых с обманом как-то не складывается, и теперь она не может позволить себе заблуждения на мой счет. Думаю Тонкс непросто осознавать, что она погибла ради человека, который совершенно ничем не заслуживал такой жертвы. Мы ведь почти не видимся. Ей больно на меня смотреть, даже если за все это время она не произнесла не одного упрека или обвинения во лжи и трусости. Мой сын жив, но я никогда не увижу, как он растет. Что мне теперь остается? Долгий путь покаяния? Второе перерождение? Но это уже буду не я, тот человек даже отдаленно не станет напоминать Ремуса Люпина и заживет своей жизнью, полной новых ошибок. Я ничем не обязан этому незнакомцу. Это была моя жизнь, все мои грехи не должны прощаться, я не склонен заблуждаться на тот счет, что они уйдут вместе со мной. Тонкс, Сириус, Гарри – все они меня за что-то так и не простят, да и не хочу я их прощения. Возможно, впервые в жизни, Снейп, я знаю все о своих желаниях, и ты, черт возьми, меня выслушаешь, потому что не привык отворачиваться от правды.


– Все это звучит очень трогательно, Люпин, но бредово и даже несколько истерично. Мне, конечно, нет дела до того, что ты предпочел вместо Поттера озадачить откровениями судьбы меня. Вот только все это совершенно лишнее в данный момент. Захочешь исчезнуть, я – не твои многочисленные приятели, отговаривать не буду. Вот только, знаешь, подобные решения поспешно принимают только дураки. Просто оставь свои знания при себе. Возможно, однажды они пригодятся, но сегодня – не тот день.


Оборотень покачал головой.


– Нет никакой спешки, но и желания обдумывать свое решение у меня тоже нет. Оно слишком хорошо подходит мне. Когда долго ищешь свой путь, находя его, уже ни в чем не сомневаешься. – Люпин задумчиво посмотрел на море. – Тоскливо у тебя тут. Мне не нравится.


Снейп пожал плечами.


– Думаю, веселее существовать так, чем не существовать вовсе.


– Кто знает… Ты и я понятия не имеем, что «там» – за гранью «здесь». Возможно, правы оптимисты, и всякий конец – это начало чего-то нового. Тут не найдешь ответа, пока сам не попробуешь, а я хочу рискнуть. Разве может быть что-то познавательнее подобного путешествия? Смерть за гранью смерти – даже звучит неплохо, хотя и излишне трагично. Только знаешь, что самое забавное? Дело не в том, что Книгу судеб так уж сложно обмануть, просто иногда такого желания не возникает. Я пришел сюда, потому что точно знаю: здесь и сейчас душа Ремуса Люпина перестанет существовать, и мне нравится подобный расклад. – Оборотень улыбнулся. – Ну вот, одну страшную тайну я тебе уже выдал, так что теперь пути назад у меня нет. Видишь, как все просто, Северус… Ничего сверхъестественного, и все, что мне осталось, – это немного времени, чтобы отравить тебя сомнениями.


Это было нелепо. Так нелепо, что Снейп даже не знал, что сказать. На лице Люпина не отражалось ни тени страха или сожалений, наоборот, он был удивительно спокоен и даже казался воодушевленным.


– Глупец.


Северусу было горько, почти физически больно оттого, что происходило что-то неправильное, а он не мог этого предотвратить.


– Кто знает… Выслушай меня. Когда ты вернешь Гарри, если после всего услышанного ты его вернешь, он проживет меньше года, и это будет мучительный для него год. Потом на него совершат еще одно покушение, и на этот раз уберечь его окажется некому. Ему устроят пышные похороны, пресса будет возмущаться, общественность – негодовать, и во всем обвинят чистокровных магов. Полетят головы, твоего приятеля Малфоя снимут с должности и он сбежит из страны, потому что общество станет преследовать слизеринцев, темных магов и заодно просто чистокровных. Все эти господа, разумеется, не отличаются добрым нравом и в долгу не останутся. Через три года начнется новая война, на этот раз лишенная ярко выраженного лидера, но оттого еще более кровопролитная – и все это из-за убийства одного парня по имени Гарри. Поворотный момент в судьбах… Если он умрет сейчас, это не вызовет такого резонанса, потому что у тех, кто жаждет кровопролития, еще не все готово, чтобы развязать войну. Вот и вся правда.


Снейп горько усмехнулся.


– Стоило погибать из-за такого дерьма?


Люпин пожал плечами.


– Я же говорил: само знание не имело для меня особого значения. Оно – просто орудие в достижении целей. Теперь, пока у меня есть еще время, скажи, ты все равно вернешь Гарри?


– Конечно, верну. Дамблдор так паниковал, что я, признаться, предположил, что у Поттера есть все шансы стать новым Темным Лордом. С такой мелочью, как собственные недуги, он справится, а если и погибнет… Год – это тоже неплохо, можно успеть многое. Что до последствий его смерти, то я считаю, что люди, которые позволяют кому-то втянуть себя в войну, не заслуживают мира.


– Ты, как всегда, безжалостен в своих оценках, Снейп. Жесток к себе и окружающим. Переживать о принятом решении не будешь?


– Нет, Люпин, не буду. О судьбе мира должны думать те, кто в нем живет. Не люблю делать за кого-то его грязную работу. Пусть отстаивают все, что имеют.


Оборотень кивнул.


– Пусть. – Он вдохнул полной грудью. – Кажется, мне пора. Не хочу развлекать тебя зрелищем своей скоропостижной кончины. Жаль, что из твоего унылого лимбо мне уже не уйти. Сейчас бы очень хотелось полнолуния. Никогда не мог подумать, что однажды мне будет его не хватать, но здесь, в мире мертвых, ни разу полной луны не видел. Думал, это отлично, но… Наверное, я с нею свыкся. Она – часть меня.


Снейп на секунду закрыл глаза, вспоминая знакомые образы, а когда открыл – на берегу моря раскинулся лес, похожий на тот, что окружал Хогвартс. Ночь удалась ему хуже, но на потемневшем небе все же тускло светился бледный диск луны. Люпин улыбнулся, потом сделал шаг к Северусу и сжал его плечо.


– Прощай...


Снейп, повинуясь какому-то странному чувству, на миг накрыл его руку своей.


– Прощай.


Больше им нечего было друг другу сказать. Люпин бросился к лесу, у перового же дерева он лег на траву и закричал. Его тело болезненно ломалось в потоке трансформации. Снейп, впервые наблюдавший за полным превращением, зажал рот рукой. Это было отвратительное, страшное зрелище: хруст, с которым кости выворачивались из суставов, длинные когти, полосующие плоть… Неужели по этому можно было скучать? Каково жить, подвергаясь ежемесячной пытке? Когда-то он осуждал Люпина, выбирал жестокие слова, которые звучали так, будто тот сам виноват во всем, что с ним произошло. Это было несправедливо. Разве с таким можно научиться жить, не став в душе зверем? А ему это удалось. Или нет? То, от чего оборотень бежал сейчас, не было ли это страхом поражения, признанием, что эту войну ему не выиграть в одиночку, а соратников она, к сожалению, не предполагает? Поняв все это, можно было только подавиться собственной горечью и чем-то похожим на раскаянье, и Снейп мужественно давился. Несмотря на предательскую дрожь в руках, он не упрекал Люпина, потому что был не вправе портить своим неодобрением последние секунды его существования. Он должен был хоть раз проявить это гребаное понимание, а потому просто молчал.


Пошатываясь, огромный волк встал на лапы, оглянулся и оскалил клыки в последнем подобии улыбки. Его карие глаза пожелтели, стоило зверю взглянуть на луну. По густой шерсти прошла какая-то серебристая рябь, и зверь протяжно, на одной ноте, завыл. Это была грустная, но очень красивая песня, и Северусу показалось, что он смог понять, что она – об одиночестве. О том, что любое живое существо, являясь в этот мир из одиночества, в нем обретает кого-то ценного, но, уходя, никого не в состоянии видеть рядом. И сколько бы рук ни удерживало на земле, конец неизбежен, и ничего с собою не забрать – ни чужих улыбок, ни скорби, и это хорошо… Это очень похоже на абсолютную свободу. Пустую и бессмысленную, но иногда всем и каждому очень нужную.


Потом появились они. Нечто неописуемое, как и говорил Люпин. Огромными тенями они скользили по земле, и от них не веяло ни холодом, ни теплом, потому что все, чем они являлись, – это пустота. Застывшая, пугающая, но отчего-то не страшная. Может быть, Северус так чувствовал, потому что в его глазах небытие никогда не представлялось чем-то кошмарным. Он смог только порадоваться, что Ремус, кажется, тоже не испытывал страха. Оборотень, почувствовав их приближение, как-то задорно тряхнул ушами и взметнулся вверх, словно в гигантском прыжке стремился достигнуть луны. Тени устремились следом, всего на миг они окутали зверя, и его песня смолкла. На секунду Снейпу показалось, что ничего не произошло, волк просто застыл в своем полете, но это было не так. Медленно его шерсть покрылась сверкающей крошкой, словно впитавшей в себя лунный свет. Она начала осыпаться, но исчезала, не достигнув земли. Образ волка стал истончаться и таять. На это невозможно было смотреть. Как бы прекрасно и кощунственно ни было это зрелище, оно не предназначалось для глаз тех, кто остается с вопросами, но без ответов, и Северус Снейп закрыл лицо руками.


***


У него так сильно дрожали пальцы, что, поставив кувшин на стол, он расплескал воду и вынужден был утереть рукавом мантии лужицу бесценной жидкости. Думать о Люпине не хотелось. Он не мог позволить себе сейчас думать о нем, иначе в душе мог поселиться страх. Он ведь собирался отправиться в место, из которого для него самого иного выхода не будет. Все это раскаянье, надежда на перерождения – они были предназначены для кого-то другого, кого-то, кто не мог быть им, и однажды… Северус понимал: придет день – и он тоже предпочтет просто исчезнуть, на собственном опыте узнать, что же подразумевает собой конец. Ему будет чертовски страшно, потому что нет ничего более пугающего, чем неизвестность, но он справится с этим чувством, потому что пустота – это не так уж плохо. Да, когда-нибудь он справится, но это будет другой день, и ему не захочется, чтобы его кто-то провожал. Он почтил Люпина за его смелость по-своему. Его лимбо должно было исчезнуть вместе с Поттером, поэтому Северус решил, что пусть оно будет памятником оборотню. Ненадолго, но все же… Пусть останутся лес и эта лунная ночь, она подходила для его планов ничуть не хуже, чем любое другое время суток.


Разлитая вода оставила на столешнице радужную пленку. Даже влажный рукав, казалось, прибавил в цвете.


– Черт, – выругался Снейп.


Поспешно сняв мантию, он набросил ее на стол так, чтобы переливающийся сочными оттенками радуги рукав было не видно. Затем он наколдовал две кружки с крышками и узким носиком, такие он видел у мамаш, которые поили из них своих маленьких детей, и в больнице, где их использовали лежачие больные. В одной из них был чай, а в другую Северус перелил воду из кувшина и плотно завинтил крышку. Заварку он добавлять не стал. Неизвестно, как бы это сказалось на качестве будущей жизни Поттера, который явился, когда Снейп почти закончил свои приготовления.


– Я видел, что вы вернулись.


Северус обернулся с двумя чашками в руках, закрывая собою стол, на котором стоял кувшин с остатками живой воды.


– Чаю? – Поттер, глядя на странную посуду, недоуменно улыбнулся. Снейп, контролируя свое волнение, разыграл досаду. – Берите что дают. У меня сегодня с фантазией творится что-то скверное.


Поттер взял предложенную ему чашку.


– Я заметил. Но мне понравились и лес вдалеке, и резкая смена времени суток.


– Такое трудно было не заметить. Но я удивлен, что вы проявили просто беспрецедентную сдержанность и не примчались смотреть, что же меня спровоцировало. – Снейп сделал глоток из своей чашки, наблюдая, как Поттер вертит в руках свою.

– Ну, учитывая полную луну, я решил, что вы общаетесь с Ремусом и, возможно, ваш разговор привел к тому, что вам захотелось сделать ему пакость. Знаете, говорят, когда двое ругаются, третьим лицам лучше не вмешиваться. К тому же я помню, что вы хотели с ним переговорить.


Снейп нахмурился.


– Какая рассудительность. Поттер, пейте чай и выметайтесь, я не настроен сегодня на светские беседы.


Это была правда. Единственное, чего он желал – это чтобы все поскорее закончилось. Поттер поднес носик чашки к губам, но передумал.


– А знаете… – Он замолчал, подбирая слова. – Я думал о нашем разговоре и обо всех своих волнениях. Мне не из-за чего так переживать. Как бы сильно я ни любил свою девушку, как бы ни тосковал по ней и ни хотел видеть Джинни счастливой, наши с ней чувства должны быть не только сильными, но и способными справиться со всеми обстоятельствами. Если я ей по-настоящему нужен – она меня дождется, а если нет… Не хочу думать об этом. Вы были правы: проблемы надо решать по мере их возникновения.


Северус покачал головой.


– Я не эксперт в вещах подобного рода, Поттер, и вы не обязаны брать мои слова в расчет. Ни один вменяемый человек не будет испытывать свои чувства на прочность, слишком велики шансы их в итоге растерять. Продолжайте стремиться домой, и когда вы там окажетесь, часть вопросов отпадет сама собой, а вы перестанете нуждаться в ответах на них.


– Я так не думаю, – сказал Гарри. – Впрочем, я хотел поговорить совсем о другом. – Он снова поднес чашку к губам. – Вам покажется странной тема…


– Поттер, ваши странности – это уже норма жизни. Вряд ли вы меня чем-то шокируете.


Этим заявлением он заработал улыбку. Рука с чашкой снова была опущена.


– Я все же попробую. Знаете… Как бы так подобрать слова, чтобы вы меня правильно поняли? В общем, все мои друзья, и те, что сейчас здесь, и те, что остались там, они не одиноки. Поддерживают друг друга в горе и радости, им есть с кем поговорить. А вы тут совсем один, и наверное… Нет, совершенно точно мне хотелось бы назвать себя вашим другом.


Да, Поттер определенно умел шокировать. Северус так растерялся, что недоуменно спросил:


– Что?


– Я думаю о том, что перестану искать способ вернуться. Не потому, что я страшусь того, что проведу остаток жизни инвалидом и кто-то должен будет взять на себя заботу обо мне. Да, это все очень меня беспокоит, но не настолько, чтобы отчаиваться. Есть другая причина. Она в том, что вы наливаете мне чай по утрам, обсуждаете со мной книги, злитесь, раздражаетесь, но все чаще меня слушаете. Я не хочу оставлять вас одного, отправляясь в царство мертвых или возвращаясь в мир живых. Вы иногда говорите полную чушь, но говорите же… Меня не пугает то, как вы видите мир, но я не отказался бы от шанса в чем-то вас переубедить. Так что, возразите вы или нет, но я все решил. Похоже, мы оба тут застряли. Не только вы по своей собственной воле, но и я теперь тоже.


Снейпу казалось, что он сходит с ума. Впервые в его жизни, смерти или как там это чертово состояние называлось, появился человек, который намеревался остаться рядом с ним и даже собирался ради этого пожертвовать какими-то своими личными стремлениями. Сказать, что он был шокирован, значило ничего не сказать. Мотив у Поттера, конечно, был странный, и все его разглагольствования о дружбе казались какими-то бессмысленными, но он же сказал все это… Ему. Северусу Снейпу. Выразил свои мысли прямо и нагло, без страха быть осмеянным, с написанной на лице решимостью. Что полагалось сказать в ответ на все это? Северус просто не находил иных слов, даже если эти звучали как попытка к бегству:


– Чай, Поттер.


Гарри шагнул к нему.


– Да отстаньте вы с этим чаем, лучше скажите что-нибудь. Можете утверждать, что мне не верите, я не против. Просто если вы не начнете хлопать дверями и превращать меня в белку, я намерен доказать серьезность своих намерений. Однажды вы примете меня как друга и перестанете прятаться за никому не нужными оскорблениями, а просто поговорите со мной откровенно.

Когда Поттер стоял так близко, трудно было не заметить, как он красив и уверен в себе. Странно: его тело там, в мире живых, было изуродовано, но душа по-прежнему выглядела прекрасно. Наверное, потому что дух уродуют не бомбы и заклятья, а нечто совсем иное. О своем собственном Снейп предпочитал не думать, но, наверное, его душа была чем-то темным, раз Поттер так его ослеплял. От понимания этого возникало чувство дисгармонии, обычное, привычное и становилось легко сказать:


– Я всегда предельно откровенен и не нуждаюсь в компании.


– Но вы не гоните меня, – улыбнулся Поттер. – И даже не кричите. За это, пожалуй, стоит выпить.


– Не за это, – сказал Снейп, глядя, как двигается кадык Поттера, когда он жадно глотает содержимое чашки. Допив, Гарри вытер рот рукой, размазав по своим губам радугу, и улыбнулся.


– Все проще, чем я думал. Только вы забыли добавить в воду заварку.


– Забыл, – кивнул Снейп. – я вообще много чего забыл…


– Например?


– Как правильно сказать "спасибо". Это было нелепо, Поттер, то, что вы сказали, но я был рад это услышать.


Гарри вздрогнул и резко согнулся. Потом весь дернулся, его зрачки увеличились от удивления, и он резко огляделся по сторонам, словно услышал в комнате голоса, которые были недоступны Снейпу.


– Кто здесь? – Поттер закусил губу и рухнул на колени. – Больно-то как… – Он наконец заметил радужное пятно на своей руке и гневно взглянул на Снейпа. – Что вы со мной сделали?


Северус сделал шаг к Гарри, осторожно, словно сомневаясь, что имеет на это право, коснулся пальцами его растрепанных волос и не ощутил никакого контакта.


– Все в порядке. Все хорошо. Потерпите немного. Сейчас они все поймут и дадут болеутоляющее.


– О боже, – Поттер понял, что происходит, и зажал руками уши, словно строясь отгородиться от чего-то, сосредоточиться на том, что происходит здесь и сейчас. – Это неправильно! Я не хочу так…


– Я хочу, – тихо сказал Снейп. – Это единственное, чего я еще хочу, так что от вас ничего не зависит. Всегда помните, Поттер: это было только мое решение, и вы в нем не виноваты. – Он сам отчего-то опустился на колени и взглянул Гарри в глаза. – Помните и берегите себя. Сделайте все, чтобы жить долго, а если при этом получится еще и быть счастливым, то я наконец признаю, что вы на что-то способны.


– Ну зачем вы вот так… – Голос Поттера ослаб. Он протянул руку, но она стала почти прозрачной, прежде чем коснулась Снейпа, и все же в ней была краска. Какой-то цвет и тепло, не доступное миру мертвых. Северус позволил себе поверить, что напоследок ладонь все же коснулась его щеки.


– Если бы я знал ответ на твой вопрос.


Он солгал. Ответ был, хотя его не хотелось облекать в слова. Если он чего и желал в ту секунду, то это все изменить. Упрекнуть самого себя в поспешном решении. В том, как уходил Поттер, без лишних эффектов, просто выскользнув из его рук, навсегда покидая место, быть частью которого он не был предназначен с самого начала. Во всем этом было нечто ужасное. Куда больнее тысячи смертей кого-то вроде Ремуса Люпина. Столько холода и пустоты душа Снейпа еще никогда не вмещала, и хотелось заорать: «Я передумал! Верните мне его!» – но он сжимал зубы, не позволив себе даже вздоха, пока не остался совсем один. Это было жутко… Мертвое море, каменистый пляж – все это стало пустым и ненужным, ненавистным настолько, что он не видел смысла в отсрочке приговора и бросился вон из дома.


Она стояла у самой воды, которая казалось, кипела вокруг ее ног. На небе одна за одной гасли звезды, а ветер трепал длинные волосы Смерти, которая больше не выглядела женщиной. Она была темным жнецом, пришедшим за своей жатвой, безжалостным и равнодушным божеством, перед ликом которого хотелось упасть на колени, но он устоял. Что-то бунтовало в нем против того, чтобы безвольно опустить голову.


– Прекрасная ночь.


Она кивнула, поудобнее перехватывая косу.


– Оно того стоило? Дать кому-то жизнь, которая не принесет ничего, кроме страданий?


Он пожал плечами.


– Я никогда не узнаю ответа, но он мне и не нужен.


– Люди… – Смерть усмехнулась. – Всего лишь люди… Мне казалось, вы сильнее и сможете преодолеть собственные прихоти. Как это было расточительно и глупо. Вы ничего в итоге не приобрели.


Северус покачал головой.


– Приобрел. Это странное знание, но с ним мне многое становится понятнее. Человек приходит в мир один и уходит из него один. Мы одиноки только в неких отправных точках своей судьбы, а во всякое иное время быть одному – это проклятье, а не какой-то особый, предназначенный для избранных удел. Мне жаль, что вы не поняли это за все время своего долгого существования. Смерть – не зла, плохо только, что несет ее кто-то столь глупый и испуганный.


Она улыбнулась.


– Пытаетесь напоследок развлечь себя, указывая мне на мою ограниченность? Увы, я вынуждена поставить точку в этом празднике упреков. Она сделала несколько шагов к нему и занесла косу. – Я не прощаюсь…


Он резким движением откинул с шеи волосы.


– А я не приветствую.