Geum.ru

Автор: "Черные" Бета

Вид материалаДокументы
Злая нас ведет звезда
Приятель, смелей разворачивай парус
Берег, принимай обломки
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   25
По морям и океанам

Злая нас ведет звезда,

Бродим мы по разным странам

И нигде не вьем гнезда!

Стала нашим капитаном

Черная, как ночь, вражда!

Что там унывать,

Нам нечего терять.

Пей до дна!

Будет волна,

Кровью полна!


Он укрылся сюртуком с головой и, тихо выругавшись, заткнул уши пальцами. Дракон, пользующийся отсутствием крыши, опустил голову так, чтобы его пасть оказалась ближе к человеку, и в два раза громче прежнего затянул припев:


– Приятель, смелей разворачивай парус,

Йо-хо-хо, веселись, как черт!

Одних убило пулями,

Других убила старость.

Йо-хо-хо, все равно за борт!


Шла вторая неделя пытки вокалом костяного ящера. Если сначала человек только посмеивался над заверениями дракона: «Так или иначе, но ты все равно меня выслушаешь», и уходил по берегу в поисках какого-то занятия или просто сидел у воды, разглядывая звезды, то после того как скелет придумал свою кару за полное игнорирование его присутствия, у человека появилось острое желание прекратить свое существование даже в такой необременительной форме. Правда, по утрам дракон куда-то улетал, смешно размахивая в воздухе своими костями, но к полудню всегда возвращался с новым запасом песен о пиратах, а вскоре сосредоточился на одной, заметив, что мужчину она раздражает больше остальных. Удивляться тут было нечему: именно при ее исполнении ящер немилосердно фальшивил.


Вот и сейчас, оценив произведенный эффект, он театрально прокашлялся и затянул второй куплет:


– Берег, принимай обломки,

Мертвых похоронит враг!

Скроют от людей потемки

"Подвиги" морских бродяг.

Проклянут не раз потомки

Черный наш пиратский флаг!

Нас родила тьма,

Мы бродим, как чума.

Близится час,

Слушай приказ.

Дьявол за нас! Эгей!


– Все, – сказал человек, отбрасывая в сторону свою потрепанную одежду. – Я слушаю. Только, если можно, вкратце, по существу и без упоминаний ангелов.


– Да? – дракон пошаркал лапой по обтесанной морем гальке. – Жалость-то какая, у меня как раз было настроение пару часов попеть. – Но под яростным взглядом человека он стушевался, хотя и попытался еще хоть миг насладиться собственным триумфом. – Что, на самом деле так плохо?


– Отвратительно. Ты вообще имеешь представление о том, чем октавы отличаются одна от другой?


– Нет, – признался дракон. – Нотной грамоте не обучен, но это, пожалуй, не так важно, раз уж у нас наконец завязался разговор. Помнится, до того как ты начал демонстрировать вопиющее безразличие к моим словам, мы говорили о твоей смерти, вернее, обстоятельствах, из-за которых твоя душа здесь, а тело все еще существует.


– Ну и как такое возможно, учитывая перечень озвученных мною травм? – с безразличием поинтересовался человек.


Дракон вздохнул.


– Ну, скажем так, несмотря на значительную кровопотерю, сочетание воздействия яда змеи с противодействием того иммунитета, что тебе удалось у себя выработать, замедлило обменные процессы, и ты из-за всех пережитых волнений впал в состояние, именуемое летаргическим сном.


– Даже в самых тяжёлых случаях летаргический сон можно отличить от смерти, что исключает возможность ошибочного погребения живых. Так что меня в таком случае уже давно оживил бы любой мало-мальски грамотный колдомедик. К тому же при летаргии человек замечает все внешние раздражители, просто не может на них реагировать. Выбери другое объяснение, – посоветовал мужчина дракону.


Тот задумался.


– Слушай, ну чего ты такой щепетильный… Кома устроит?


– В целом, да, так как мои травмы предполагают угнетение центральной нервной системы. – Дракон улыбнулся, но человек добавил: – Однако в случае неоказания мне своевременной помощи мой мозг уже мертв, а значит, тело совершенно непригодно.


Ящер разозлился.


– Да нормальное оно, я тебе говорю, и ничего с твоими мозгами не сделалось. Что вообще может статься с такой помойкой?


– Интересно, – ухмыльнулся мужчина. – Наносить оскорбления только из-за того, что не хватает ума или образования все объяснить… Ты случайно не мое альтер эго?


– Мерлин упаси, я просто не колдомедик и не в состоянии озвучить все тонкости. В общем, ситуация такова: ты впал в кому и тебя похоронили, наложив на тело чары сохранения.


– Что недосуг проверить было? А чары зачем? Я же не Дамблдор, чтобы мой склеп еще веками посещали потомки.


– Кто знает. Видимо, слишком много похорон нужно было организовать, вот никто и не обратил внимания, что ты еще живой. А чары на всех накладывали. Некоторые тела родственники смогли забрать только через несколько дней, не отдавать же им начавшие разлагаться останки?


– Самое нелогичное и лженаучное объяснение, которое я когда-либо слышал.


– Знаешь, – доверительно сообщил дракон, – они вообще нелогичны и лженаучны. Раз уж возникла такая ситуация, надо же было что-то делать…


– Какая ситуация?


– Ты что-нибудь слышал о Книге судеб?


– Как и все волшебники, которым в детстве рассказывали сказки.


– Ну так вот, спешу тебя обрадовать: она действительно существует. Там все о нас – жизнь, смерть и даже существование в загробном мире. Но иногда некоторые вещи начинают происходить не по написанному, ведь люди обладают собственной волей, и тех, кто пишет в Книге, это даже не слишком расстраивает. Они принципиальны лишь в двух вопросах: когда нам родиться и когда умереть. Все остальное человек может выбрать сам.


– И какое все это имеет отношение ко мне?


– Видишь ли, ты не должен был умереть там, в Визжащей хижине, это противоречит записям о тебе в Книге судеб. Но обстоятельства сложились так, что спасти тебя не представлялось возможным.


Человек пожал плечами.


– И что? Переписали бы пару строк – и дело с концом.


Дракон вздохнул.


– К сожалению, тут все не так просто. Смерть не может отнять больше, чем дает Жизнь. Это поддерживает мир в равновесии. Когда нарушается заведенный порядок вещей, человек получает право выбора – жить ему или умереть. Поэтому твое тело существует вопреки всем законам логики, а душа находится здесь.


– Где здесь?


– В твоем персональном лимбо. Это место – твое личное "нигде", мистер Снейп, оно между жизнью и смертью. Ты порождаешь его, твое подвешенное состояние. Лимбо перестанет существовать, как только ты сделаешь выбор.


– Ты здесь для того, чтобы заставить меня его сделать?


Дракон покачал головой.


– Нет. Сейчас никто ни в одном из миров не может заставить тебя сделать что-либо.


– Тогда какова цель твоего присутствия?


– Видишь ли, обычно те, кто оказываются в твоей ситуации, довольно быстро что-то выбирают. Они либо забывают себя и их лимбо перестают существовать, когда однажды они покидают его, устремляясь за знакомыми призраками, либо их жажда жить берет свое, они отчаянно ищут способ вернуться к тем, кого оставили в мире живых и однажды обретают путь. Но ты никуда не движешься. Твоя память не желает оставить в прошлом мир живых, но и пути назад ты не ищешь. Отчего так?


Человек пожал плечами, глядя на сверкающие на темном небосводе хрусталики звезд. У него не было ответа на заданный вопрос, только странное чувство, что именно сейчас его душа как никогда далека от тревог, и он действительно может думать только о тех вещах, что его согревают, и забывать о боли. Если для этого потребуется навсегда забыть собственное имя? Что ж, пусть будет так. Главное – что ему по-настоящему нравится это мертвое море. Не то, что за ним, не то, что вне его границ, ему просто действительно хорошо наедине с собой. Как-то менять это состояние совершенно не хотелось.


– Нет такого призрака, за которым мне стоило бы идти, и не существует никого в мире живых, к кому хотелось бы возвращаться. Я как-то не нажил близких людей.


– А как же она? – тихо спросил дракон.


Человек без лишних подсказок понял, о ком он говорит, но только пожал плечами.


– Она свой выбор сделала, и его уже ничто не изменит. Наверное, должно быть прискорбно, что для того, чтобы осознать это, пришлось умереть, но мне, если честно, все равно.


– А друзья?


– Не обзавелся как-то.


Дракон раздраженно клацнул зубами.


– Ну хоть приятели, а? Кому-то же будет тебя не хватать?


Человек усмехнулся.


– Пару приятелей, пожалуй, могу назвать, но, поверь мне, Люциуса Малфоя больше опечалит несвоевременная доставка свежей газеты, чем моя кончина. По крайней мере, она вызовет у него больше эмоций. А его жена дольше платье в магазине выбирает, чем горюет по кому-либо, кто не ее драгоценный сын.


– Да уж, – угрюмо сказал ящер. – Кажется, я начинаю понимать, почему ты здесь застрял. – Только ведь лимбо ни для кого не может стать домом. Он перевалочный пункт, а отнюдь не точка назначения.


– На этот счет существует какое-то правило, с которым ты меня пока не ознакомил?


Ответа у дракона не нашлось.


– Понятия не имею. Надо проконсультироваться с начальством.


Человек встал и, подобрав сюртук, снова улегся на камни, накрывшись с головой.


– Ну так иди и общайся с кем захочешь. Меня все устраивает.


– Да что тут может устраивать? – изумился дракон. – Хоть бы жильем приличным обзавелся.


– И как это, по-твоему, сделать? – спросил человек.


– Мерлин, да это же твое лимбо. Просто прояви фантазию.


***


Дракон, если верить камням, разложенным на утесе, отсутствовал больше десяти дней. Сначала человек не раздумывал над его словами не в силу каких-то объективных причин – ему просто не хотелось. Однако зерно сомнений, что он позволил в себе посеять, начало медленно давать всходы. Его робкие ростки мужчина заметил, когда утром вместо того, чтобы в очередной раз просто насладиться покоем мертвого моря, представил легкий бриз, разгоняющий волны, на вершине которых пенились бы белые барашки, которые, достигая берега, ложились тающей «сахарной ватой» вокруг щиколоток и исчезали, стоило пошевелить ногой. Возможно, с фантазией у человека были некоторые проблемы, потому что вместо мирной картинки он разнообразил свой унылый быт полноценным штормом со сверкающими молниями и порывами шквального ветра, сметающего все на своем пути. От него он, хохоча, прятался в своем наспех сложенном домишке, заставляя себя верить в то, что его шаткие стены смогут противостоять стихии. Хозяин отплатил им за верную службу полной неблагодарностью. Она не была чернее вод. У этих стен появилась крыша, а сырые камни обвил темно-зеленый плющ, но мужчина больше не стал баловать памятник собственному неведению законов этого мира. На расчищенном от камней утесе, что служил ранее для календарных нужд, появился небольшой особняк, более чем пригодный для жилья. Его хозяин вложил в него свои представления о комфорте и радовался, как ребенок, обходя каждую комнату. В конце концов, в чем-то он еще был живым человеком, а лишившись общества, давно перестал стыдиться собственных чувств. Никогда не имевший дома, который бы ему нравился, мужчина придирчиво осматривал любую мелочь. Часами щупая краны на старинной медной ванне, он силой воли полировал их да блеска, так, чтобы они выглядели не новыми, а прошедшими через тысячу рук. Потом шел в кабинет и обходил череду темных книжных полок, скользя взглядом по томам в одинаковых переплетах из тисненной серебром черной кожи. Ничего ли не упустил? Были ли в его распоряжении теперь все книги, что он когда-то хотел прочесть? Убедившись в совершенстве своей фантазии, он ложился поперек широкой кровати с жестким матрасом. Такое ложе никогда не поместилось бы в его спальне в подземельях или родительском доме, и человеку было все равно, что он его ни с кем до конца времен не разделит. Главное – что для него она существовала, именно такая постель, как он всегда хотел. У него теперь было почти все – и огромные окна с невесомыми воздушными занавесками, и свежий ветер в лицо каждое утро, на кухне находилось столько яблочных пирогов, сколько он мог пожелать, а виски в баре демонстрировал все вкусовые качества, присущие хорошей выдержке. Даже одежда в шкафу всегда казалась новой и отглаженной, а несколько унылый, на взгляд обывателя, сад был именно тем местом, где ему нравилось проводить время с книгой, слегка покачиваясь в гамаке. Вот только чем больше времени человек тратил на знакомство с этим своим персональным раем, тем сильнее ощущал, что даже в одиночестве на пустом каменистом берегу мертвого моря он был спокойнее и счастливее.


Возвращению дракона он даже обрадовался, хотя и скрыл свои чувства. Сейчас, когда у него было все, что можно пожелать, возникла необходимость с кем-то все это разделить. Пусть даже с кучей костей, горланящей пиратские песни.


– Отличный дом, – сказал дракон, сунув свою любопытную морду во все открытые окна.


Человек, испытывая что-то вроде гордости за свою фантазию, небрежно пожал плечами.


– Удобно – и ладно.


Ящер, расположившийся на самом краю утеса, покачал головой.


– Прекрасный способ убить время. Немного времени... Ну, перечитаешь все книги, перепробуешь всю еду, которая тебе когда-то нравилась, и что дальше? Построишь себе Колизей и заставишь в нем сражаться копии своих врагов, созданные воображением? Однажды ты наиграешься во все эти игры – чем еще займешься? В лимбо нет будущего, нет развития…. Рано или поздно тебе наскучат все эти забавы.


– Возможно, – согласился человек. – Только, наверное, не скоро, дома ведь хватило почти на неделю. У меня богатая фантазия, и если ты говоришь, что я могу создавать копии людей, которых знал…


– Подделки, – перебил его дракон. – Предсказуемые, подвластные твоей воле, а значит, скучные. Действие зачастую создает противодействие, чувства и эмоции рождаются не из полного подчинения одной воли другой, они берут свое начало в противоречиях и совпадениях характеров двух независимых сущностей.


Человек не согласился, его мозг уже был околдован тысячей фантазий.


– О, у меня нормальное воображение. Я могу там, где надо, добавить и соли, и перцу, и противоречий.


– Ну, попробуй, – сказал дракон. – Я не знаю ни одно здравомыслящее существо, которое на твоем месте не попыталось бы создать свой рай. Вот только, поверь мне, ни черта у тебя не выйдет. Рая как такового вообще не существует. В смерти его точно нет, а вот жизнь прожить так, чтобы не сожалеть ни о чем, очень даже возможно.


– Посмотрим, – холодно сказал человек.


И тут дракон совершил ошибку. Не стоит, разочаровав человека, тут же просить его об одолжении.


– Кстати, о моей форме. Хотелось бы все же нечто более прозаичное. Мясца хотя бы на костях нарастить.


Мужчина проявил фантазию. От него же требовали только этого? Добившись перемен, он, резко развернувшись на каблуках, зашагал в своему выдуманному, но очень уютному дому.


– Эй, – кричал ему вслед знакомый голос. – Чем скелет дракона хуже этого?


Не оборачиваясь, он усмехнулся.


– Это мясистее.


***


Белка была жирной, ярко-оранжевой, размером походя на перекормленную болонку. Человек сидел у окна и отрешенно наблюдал за ее попытками взобраться на дерево, размышляя, как его фантазии могли породить столь нелепое создание. Белка, не обращая на него никакого внимания, судя по всему, проклинала свои габариты, разгневанно била по земле хвостом и снова прыгала в попытке добраться до вожделенных орехов. Увы, ее когти не были предназначены удерживать такой вес и скользили по стволу, сдирая кору. Нижняя ветка располагалась слишком высоко, и диковинному зверю не удавалось до нее добраться. Очередное приземление на пушистый зад вызвало новый приступ проклятий на вполне человечьем языке. Мужчина сосредоточился, подключил свою волю, и дерево за окном превратилось в осину, которая была белке совершенно не интересна. Она тяжело вздохнула и, отвернувшись, поскакала куда-то в сторону моря. Можно было, конечно, проявить гуманность и просто добавить ореху пару веток, чтобы зверушка могла на него взобраться, но человек у окна считал белку наказанной. Он сознательно мстил ей за то, что в слишком многих вещах она оказалась права.


– Завтрак, дорогой.


Человек сжал кулаки, заставляя себя снова попытаться принять существующее положение вещей. Он с трудом улыбнулся, отворачиваясь от окна.


– Я не голоден.


Она не обиделась, хотя в этой вариации его сокровенных желаний была заложена даже такая возможность – обижаться и спорить. Первые семь вариантов были безжалостно стерты именно за то, что им не хватало индивидуальности. Еще тринадцать пострадали за качества вроде излишней болтливости, смешливости, отсутствия покладистости, неумения игнорировать его недостатки, повышенной жажды внимания и так далее. Эта копия была совершеннее всех предыдущих, вот только с оригиналом она не имела уже ничего общего, кроме яркой внешности. Странно, нелепо… Человек, одержимый когда-то желанием быть с этой женщиной, даже не пытался мечтать о том, как бы у них все сложилось. Она рано ушла, не оставив ему даже права попытаться ее вернуть, и тем самым стала недостижимой и идеальной. Сейчас, имея возможность воплотить свои фантазии, человек начал понимать, что понятия не имеет о том, чего на самом деле хочет. Все шло не так. Можно сказать, он опошлял все то светлое, что было в его мечтах, попытками их воплотить.


– Ну и бог с ним, с завтраком. Может, сходим куда-нибудь вместе?


– К морю?


Она покачала головой.


– Надоело.


Он создал ее такой – не размышляющей о лимбо, не удивляющейся гигантским белкам. Она видела в нем своего возлюбленного и творца и не нуждалась больше ни в чьем внимании, как он, собственно, всегда того желал. Вот только все это было такой огромной фальшью… Однако человек дал себе слово, что эта попытка будет последней, и он приложит все усилия, чтобы из нее хоть что-то вышло.


– Хорошо, тогда куда?


У нее не было представления о таких вещах, как друзья, театры или даже магазины. Он сделал это, чтобы не отвечать на сотню вопросов и надеясь, что женщина не будет скучать по вещам, значения которых не знает. Но сейчас скудость ее фантазии его просто убивала. У настоящей Лили не могло быть такого недоуменного выражения лица.


– Ну, не знаю… Куда-нибудь.


Он встал и предложил ей руку.


– Хорошо. Пойдем куда-нибудь.


Она улыбнулась и позволила взять себя под локоть. В итоге они все равно пошли к морю, и он, старясь развлечь ее, создал диковинных рыб, части которых даже в природе не могло существовать. Она восторженно хлопала и хотела купаться, но вода в море была слишком холодной, а это он, как ни старался, так и не смог изменить. Тогда он начал создавать птиц, их яркая окраска нравилась ей. Найдя на берегу пару перьев, женщина кокетливо украсила ими свой наряд, а потом спросила:


– А мы можем летать?


– Нет.


– Потому что у нас нет крыльев?


– Потому что люди – не птицы. Нам не свойственно надолго отрываться от земли.


Она сделала вид, что принимает его объяснения. Почему ему казалось, что чем больше он стирает воспоминаний, способных вызвать у нее печаль или беспокойство, тем более несчастными делает ее и себя?


– Вернемся домой? – спросила женщина. Он кивнул.


– Конечно.


– И ты расскажешь мне какую-нибудь историю?


– Расскажу.


Это было сложно – выдумывать сказки, в которых не было бы ничего, что могло спровоцировать у нее приступ тоски. Он еще помнил, как одна из копий, прочитав какую-то из книг в библиотеке, стала одержима идеей отправиться в путешествие, а другая начала говорить, что им надо переехать в более населенное место. Ему почему-то от таких предложений становилось совсем плохо, ему не хотелось создавать целый мир, населенный иллюзиями. Где-то глубоко в человеке укоренилась уверенность, что двое – это более чем достаточно. А из всех людей, что он помнил, только она вызывала у него желание делить с кем-то свою жизнь, смерть или даже существование в лимбо. Поэтому он не хотел сдаваться и, сидя рядом с нею на крыльце, рассказывал сказки о драконах и единорогах, почти радуясь тому, что она, увлекшись вязанием длинного алого шарфа, большую часть его рассказов пропускает мимо ушей. Человек понимал, что она делает это не из-за того, что его слова ей не интересны, просто, как и он сам, женщина опасалась, что однажды эти истории кончатся и тогда им больше не о чем будет говорить.


– Ужин? – спросила она, когда мужчина закончил свой рассказ.


– Конечно.


Женщина поднялась и, сложив свое вязание в корзину, ушла в дом. Откуда-то из-под крыльца вылезла оранжевая белка и с любопытством взглянула на человека.


– Все еще тратишь время на глупости?


– Изыди, – предложил ей мужчина и даже приложил к этому определенную фантазию. Но с белкой этот фокус никогда не срабатывал. Вот и сейчас наглая тварь почти довольно повела ушами.


– Это не в твоих силах, сам знаешь. За мной стоят те, с кем я на твоем месте не стал бы мериться силами.


– Я ни с кем ничем не меряюсь. А будешь надоедать – воплощу в таракана.


Идея зверю не понравилась.


– Я не надоедаю, – оправдывалась белка. – Я взываю к твоей разумности. Ну подумай сам, Северус. Сколько это может продолжаться?


Человек пожал плечами.


– Мне торопиться некуда.


– Хорошо, я спрошу по-другому. Что в этом хорошего? Тебе же одиноко, несмотря на то, что пока еще не надоело играть в куклы. Судя по тому, с какой частотой ты их меняешь, не так уж и весело все складывается.


– Заткнись.


– Это, к сожалению, не входит в мои обязанности. Знаешь, я там протолкнул одну идейку. В общем, мои работодатели хотят помочь тебе с выбором. Они согласны выполнить одно твое желание, какое угодно и без всяких там подвохов. Возможно, осуществив его, ты поймешь, что тебе ближе – жизнь или смерть.


Человек усмехнулся.


– А что если у меня нет никаких желаний? Все, что захочу, я могу создать сам. Хотя в одном ты прав – я не слишком нуждаюсь даже в этих вещах, так зачем играть в джинна и лампу? Меня все устраивает, и никакого мотива для принятия решения вы мне предложить не в состоянии.


– Почему с тобой так сложно?


Он счел вопрос белки риторическим и, поднявшись, ушел в дом. Его ведь ждал ужин.


***


Человек сидел на берегу моря, подставляя лицо соленым брызгам. В детстве он часто плакал. Ему за это даже прозвище обидное дали. Вот только люди, которые сделали это, не могли понять причину слез. Он никогда не рыдал от обиды, считая ниже своего достоинства пенять на людей или судьбу. Если ты чего-то не получил или кто-то оказался более сильным и дерзким, то негодовать бессмысленно, нужно искать корень всех бед в собственной слабости и безжалостно ее в себе искоренять. Вот от досады, что не всегда получалось, по щекам, помимо воли, начинали бежать злые соленые слезы. Он плакал, когда чего-то не мог. Приложил усилия, старался, не щадя себя, но проиграл, в чем-то ошибся, и тогда его захлестывала ярость из-за собственного несовершенства. С возрастом он почти научился контролировать свой гнев. Лет в шестнадцать, после похорон матери, его слезы раз и навсегда прекратились, потому что мальчик понял – несмотря на существование отца, он остался совершенно один. Мать умерла, а единственно дорогой ему человек оставил его ради другого, более успешного и веселого. Эти две потери, казалось, иссушили его изнутри. Чтобы выжить, стать тем, кого он сам смог бы ценить и уважать, требовалось раз и навсегда отказаться от права себя жалеть. А вот сейчас ему почему-то снова очень хотелось расплакаться, но то ли железы, отвечающие за слезы, атрофировались, то ли он просто отвык… В общем, соленые брызги в лицо казались выходом.


Данных себе слов человек никогда не нарушал. Если сказал, что эта попытка создать существо, с которым можно разделить это море и эти камни, будет последней, то не собирался идти на попятную. Просто все вышло как-то нелепо, а он ведь так старался. Ему даже казалось, что что-то начало получаться. Если верить записям на пергаменте, которые заменили календарь из камней, они прожили вместе три месяца. Иногда он даже стал называть ее Лили, немного неуверенно, но это было лучше чем «ты», к которому мужчина старательно прибегал в первые недели. Она стала для него живой. Приобрела свои привычки и характерные черты, кажется, даже немного излечилась от своей необъяснимой тоски и перестала искать новых впечатлений, способных оживить их маленький мир. Создавая очередной образ, он всегда желал: «пусть она любит меня», но никогда не имел четкого представления о формах этой любви, и, наверное, поэтому ничего толком не выходило. Но эта Лили, казалось, начала привязываться к нему в меру собственной, пусть даже ограниченной ее создателем воли. Она читала те же книги, стараясь быть интересной, запоминала, что ему нравится, а что раздражает, и стремилась вызывать только приятные эмоции. Ни с одной из своих волшебных кукол он не переступал определенную черту близости. Иногда даже сам не понимал, почему. Возможно, ему хотелось чего-то большего, чем плоды собственного воображения, более реальных чувств. Все иное оскорбляло… Кого? Он искал ответ на этот вопрос, думал о том, чье достоинство бережет больше – свое или женщины, которую когда-то любил. Впрочем, разве можно было вообще думать о ней? Он уничтожил даже намек на добрую память своими эгоистичными попытками найти замену утраченным чувствам. Так почему когда, казалось бы, у него почти получилось достигнуть какого-то компромисса, договоренности с самим собой, ей пришло в голову устроить пикник у самой воды?


Она знала, как он любит смотреть на море. У них было вино, вкус которого он еще мог вспомнить, фрукты и сыровяленый окорок. Она нарезала тоненькие, почти прозрачные ломтики мяса, завернула в каждый кусочек сочной дыни и хотела заставить его поесть. Он легонько кусал ее пальцы и прятал за спину книгу, когда она, смеясь, пыталась отобрать ее не слишком чистыми руками. А потом она поцеловала его в губы. Это вышло у нее легко и естественно, а он… Он не почувствовал ровным счетом ничего. Даже тот детский поцелуй под омелой, сохранившийся в памяти, значил больше, чем эти долгие объятья. Все было не так, не по-настоящему, неправильно, и он стер ее… Просто каждой частицей своей души пожелал, чтобы этого никогда не происходило, и она растаяла в воздухе, как и все ее предшественницы. Не осталось ни ярких мотков шерсти, ни клетчатого пледа для пикника, ни платьев в шкафах, ни рассыпанной по полу кухни муки. Как и ее предшественницы, эта особенная Лили не оставила и следа своего пребывания, только горечь и огромное чувство злости на самого себя. Конечно, ее можно было вернуть такой, как она ушла, со всеми ее чувствами и представлениями о нем самом. Вернуть и сделать еще улыбчивее. Возить на поезде по прекрасным странам, давать все то, что она хотела бы от этого его лимбо получить, но это было бы огромной подлостью, настоящей фальшью, потому что он знал, что таким выбором обречет себя на агонию и однажды в припадке ярости снова ее сотрет. Для чего? Чтобы еще раз воскресить? Так нельзя, никто не в состоянии всей душой любить подделку, собственноручно смастеренную игрушку. И он не станет больше ничего выдумывать, чтобы избавиться от одиночества. Кажется, не так уж сложно будет смириться и не устраивать новых погонь за миражами.


Человек на берегу мертвого моря дал себе слово, что впредь не станет ни за что держаться. Оставит только черную воду, звезды и скалы, раз уж они – часть его самого. Он просидел до рассвета, стараясь вернуть свои прежние ощущения, а наутро исчез дом на утесе вместе с садом, гигантской кроватью, медными кранами и богатой библиотекой. Шкафы не заполняла одежда, ведь носить ее не было смысла, исчезла еда, ведь есть ее не возникало ни малейшей необходимости, и виски, хмелеть от которого не заставляла нужда. Остался только маленький домик, чьи стены человек сложил своими руками. Пусть плющ все так же обвивал камни, и крыша осталась на месте, а внутри появилось что-то вроде лежанки, стола, пары полок и всегда холодного очага. Это место не было и не должно было быть жилищем или пристанищем. Оно просто позволяло спрятать себя и свои мысли от не меняющегося пейзажа. А еще человек перестал считать дни. Время утратило всякий смысл, потому что он предпочел вот эту странную точку всем иным формам существования и знал, что никуда с нее по собственной воле не сдвинется. Поэтому когда несколько дней спустя появилась бывшая белка, которая снова стала костяным драконом, она печально констатировала:


– Понятно.


Человек только пожал плечами, но так и остался сидеть у воды.


– Значит, череда экспериментов над собственным душевным равновесием прервана?


– Не так уж сильно они его пошатнули.


– Эх, – вздохнул дракон. – Я так и сказал им, что ты из тех упрямцев, что никогда не примут решение, если их к этому не подтолкнуть. Может, все же скажешь, исполнение какого желания поможет тебе выбрать? Они могут многое. Например, дать нормального собеседника из числа людей, которые тебе симпатичны. Тут может поселиться призрак, ну или выбери кого-то из числа живых.


Человек усмехнулся.


– То есть я могу пожелать – и кого-то быстро загонят в состояние клинической смерти, чтобы мне было не очень одиноко? Составить список малоприятных мне людей?


– И ты захочешь делить с ними свое лимбо? – поинтересовался дракон. – Не тесно будет?


Мужчина пожал плечами.


– Почему нет? Места много. Как только я получу удовольствие от своей мести, мы всегда сможем разойтись и не мозолить друг другу глаза.


– То, что кому-то выпадут все эти мытарства по твоей вине, действительно поднимет тебе настроение?


– Кто знает.


Дракон беззлобно заметил:


– Ну и сволочь же ты. Неужели не хочешь сделать какое-то благое дело?


Человек заинтересованности не выказал.


– Что, нужно вытащить из ада какого-то твоего приятеля? Уволь.


– Ада нет, – поучительно сказал дракон. – Есть кое-что похуже, но сейчас это неважно и не нужно обсуждать. Оживить мертвую душу до твоего состояния невозможно. Получить более осязаемую форму в этом лимбо я могу только потому, что являюсь твоим…


– Заткнись, – посоветовал человек.


– Хранителем, – назло ему выплюнул дракон, но тут же смягчился. – Ладно, если уж ты так не любишь это слово, то давай называть меня компаньоном, призванным одновременно как защищать твое право на выбор, так и способствовать тому, чтобы ты его все же сделал. Во всех иных местах, кроме этого, я такое же привидение, как все остальные. И поверь мне, лучше быть там, чем тратить свое время здесь на попытки тебя увещевать.


Человек лег на спину, заложив за голову руки, и полюбопытствовал:


– Интересно, а по каким принципам этого самого хранителя выбирают?

– Ну, обычно соглашается кто-то из предков или друзей. Ко многим хранители вообще выстраиваются в очередь. Но в твоем случае даже мать отказалась, так что вызвался лишь один человек, он вообще по натуре деятелен и не боится нести ответственность за влияние на чью то судьбу. Ему это даже нравится…


– Ты что, Дамблдор? – насмешливо поинтересовался мужчина.


– Нет. Я тот, кто вызвался вторым. Уже после того как он предложил свою кандидатуру. – Дракон устроил свой череп на перекрещенных лапах и, казалось, пригрелся на тусклом солнышке. – Хочешь, поговорим про так называемый ад?


– Его же нет?


– Не цепляйся к словам. Просто каждая душа, покинув мир живых, снова и снова переживает свои ошибки. Знаешь, они ведь не злые…


– Кто они?


– Жизнь и Смерть. Для каждого человека они вписывают в Книгу судеб изначально ровный сценарий.


– Учитывая условия рождения? Такое невозможно.


Дракон покачал головой.


– Зря ты так думаешь. Да, у тебя были отец и мать, достаточно изменившие твою судьбу. Ведь Жизнь и Смерть не стараются ограничить нашу волю. Они свой выбор сделали, но не предопределили этим твой. Никто не мешал тебе стать лучше. Менять и меняться… Все дело в той дороге, на которую мы однажды сворачиваем. Ты предпочел возненавидеть, даже не пытаясь понять, а ведь у твоих родителей были чувства, которые ты не счел нужным разглядеть. Ты ведь не знаешь, о чем думал твой отец. Видишь в нем что-то плохое, не желая признать, что то, как он ненавидел твою мать за обман, не смогло полностью отразиться на его чувствах к тебе. Ведь ты был его сыном!


Человеку было неприятно из-за того, как много дракон знал о нем, но он лишь усмехнулся.


– То есть он от большой любви порол меня, запрещая даже думать о колдовстве? А когда меня все же пригласили в школу, бил по щекам за любое упоминание магии в его доме – от нежности?


– Не поверишь, но действительно любовь иногда сродни страху. Он ведь не хотел потерять тебя. Даже если злоба изгнала из сердца этого человека твою мать, ты не перестал быть его ребенком. Он не знал, чего боится больше – тебя или одиночества без тебя. А ты обрек его на это, не дал возможности раскаяться. Знаешь, он хотел оказаться на моем месте, хоть немного побыть с тобой, но не решился. Ад – это ведь не котлы, наполненные маслом. Он по природе своей – этакая странная школа раскаянья. Душа не получает второго шанса, пока не в силах преодолеть все свои ошибки. Понять их природу, очиститься от них….


– Звучит крайне бестолково, – заметил человек.


– Пусть так, но твой отец не счел возможным поддержать тебя, если еще не научился понимать самого себя.


– А ты?


Дракон задумался.


– Наверное, из трех оставшихся на мне грехов тот долг, что я не выплатил тебе, – самый незначительный, и я уже чувствую себя в силах через него перешагнуть. А еще мне показалось, что ты не захочешь, чтобы на моем месте оказался Дамблдор, и в тот момент это было для меня действительно важно. То, чего хочешь ты.


Человек усмехнулся.


– Должник, говоришь? – Он приподнялся на локтях, разглядывая дракона. Меняя его черты и формы. – Не знал, что ты уже мертв.


Мужчина, появившийся на месте дракона из костей, выглядел растерянным. Он подошел к воде и рассмотрел свое отражение, а потом поинтересовался:


– Когда я прокололся?


Человек на берегу пожал плечами.


– Совокупность фактов, но очевидным был один. Никто и никогда так не стремился навязать мне свои чертовы извинения.


Бывший дракон рассмеялся.


– Да, это можно угадать. – Он задумался. – Наверное, так даже проще. Признаться, надоело лазить по деревьям или скрипеть суставами.


– Нет, – сказал человек, – это не проще. Видишь ли, с тобой мне всегда было не о чем говорить. Так что больше вообще не появляйся на берегу, Люпин.


Мужчина, имя которого было произнесено, не обиделся.


– Всем нужна помощь, Северус. Рано или поздно она оказывается необходима любому. Я заставлю тебя это понять.


– Если тебе нужно прощение – сделай одолжение, просто оставь меня в покое.


– Прощение? – Люпин рассмеялся. – Нет, что ты. Я не жажду, чтобы ты произнес «извиняю тебя за прошлое». Мне хочется, чтобы твое будущее изменилось достаточно, чтобы ты просто мог отпустить эту обиду.


Человек указал рукой на море.


– По-твоему, это незначительное изменение? Мне так не кажется. По сравнению с этим прошлое уже ничего не значит.


– Я так не думаю.


– Значит, нам не о чем говорить.


***


–