Рыцарство и становление придворной культуры

Вид материала

Книга

Содержание Технологии повседневной толерантност­­­­­­и

Подобный материал:

• Содержание II. История рыцарства, 424.14kb.
• «Оточевская основная общеобразовательная школа» Рыцарство: на войне и у себя дома, 332.83kb.
• Анисимова Вера Александровна исследовательская деятельность студентов вуза физической, 814.78kb.
• Цель программы: становление музыкальной культуры как неотъемлемой части духовной культуры., 191.81kb.
• Д. И. Кокотеева влияние народной культуры на духовное становление личности студентов, 81.28kb.
• 1. Культура: основные подходы и определения, 19.27kb.
• Вопросы для подготовки к экзамену по дисциплине «Культурология», 21.8kb.
• Cлужанка было бы чем следовать, 569.22kb.
• Становление каузального дискурса в древнерусской культуре IХ-ХIV в в. (по языковым, 220.66kb.
• Концепция народно-смеховой культуры в трудах М. М. Бахтина, 515.45kb.

Примечания

1. J.Ehlers. Heinrich der Löve. Europäisches Fürstentum im Hochmittlalter. Göttingen;Zürich: Muster-Schmidt, 1997. S. 72-73.
   
2. Министериалы – служащие. Первоначально, в средние века ими становились привлеченные на рыцарскую службу в крепости сеньора воины, не обладающие личной свободой и (или) не имеющие достаточно средств для снаряжения коня и вооружения. Постепенно министериалы приобрели равное положение со свободными рыцарями и составили ядро низшего дворянства. Их можно считать родоначальниками современного чиновничества. См.: Der Brockhaus. Achte neu bearbeitete Auflage. F.A.Brockhaus GmbH, Leipzig. 1988. S.604.
   
3. Маршалл – конюх. Сначала, в средние века он нес службу в конюшне и ухаживал за лошадьми. Позже становится ответственным за княжескую свиту при дворе и во время походов. Также являлся предводителем вооруженного войска, полностью отвечал за его одеяние и вооружение. См.: Das Herkunftswörterbuch. Etymologie der deutschen Sprache. Band 7. Mannheim, 1997. S.443.
   
4. Heinrich der Löve und seine Zeit. Herrschaft und Repräsentation der Welfen 1125-1235. Braunschweig, 1995.Band 2. S. 508.
   
5. Heinrich der Löve und seine Zeit. S. 509.
   
6. К этому времени многие оборонительные крепости стали перестраиваться в замки. Это было связано с тем, что постоянная опасность вторжений иноземцев и феодальных усобиц сменилась более спокойным ритмом жизни вследствие чего отпала необходимость строить хорошо укрепленные сооружения. Замки отличались изяществом стиля, красотой внешнего декора и внутренних интерьеров и, что немаловажно, были больше приспособлены для жизни.
   
7. Heinrich der Löve und seine Zeit. S. 196.
   

Технологии повседневной толерантност­­­­­­и

(Опубликовано: Социальные инновации в культурном процессе: искусство менеджмента. Материалы второй международной научно-практической конференции. Самара, 2006 (статья)


В истории либерализма толерантность первоначально появляется как прагматическая установка, позволяющая сохранять гражданский мир в условиях многообразия интересов и убеждений. Необходимость такого подхода резко обнаружилась в Европе в исторических реалиях раннего нового времени, в частности, в период Реформации и Контрреформации, когда противостояние католиков и протестантов приняло форму кровавой резни. Именно в контексте беспощадных протестантско-католических религиозных войн и начинает формироваться в Европе традиция толерантности. Толерантность тогда выражалась в том элементарном смысле, что католики перестали резать протестантов и наоборот; в том, что стали более-менее мирно сосуществовать те, кто раньше друг друга не терпели.

Вестфальский мир 1648 года, который историки считают началом европейской системы государственности, положил конец религиозным войнам и 30-летней войне – первой войне общеевропейского масштаба, подвел политический итог целой эпохе противоборства реформационных сил и их противников. После него папский престол перестал быть главным центром европейской политики и, по сути, началось становление наций-государств.

Таким образом, на первом этапе толерантность имела смысл и контекст веротерпимости. Сочинение Джона Локка, которого считают отцом либеральной концепции толерантности, так и называется: трактат «О веротерпимости». Следующий этап становления идеи толерантности был ускорен Английской революцией, когда потребовалось решать те же, в принципе, проблемы, что и в 30-летней войне, но только в рамках одного государства. Проблема толерантности помимо нравственного вопроса политики стала еще и вопросом элементарного выживания государства. Локк первым высказал идею, что для сохранения государства необходимо разделить частную и публичную сферу жизни людей.^ Другими словами, то, что относится к частной стороне жизни людей, не должно быть предметом государственного вмешательства. А так как вера есть частное дело гражданина, то государство ни при каких условиях не должно вмешиваться в эту сферу. Это был очень важный сдвиг, который во многом определил дальнейший ход политической истории Европы. Однако эту новацию далеко не все смогли принять: если для протестантов с их приматом Личной Веры это было логично, то для католиков действительно очень сложно, так как им пришлось бы отказаться от признания примата Святого Римского престола, т.е. признать, что их религия перестает иметь отношение к политическим публичным делам.

Позднее толерантность получает осмысление как одна из ключевых ценностей либерализма, что обусловлено тем, что она как бы соединяет в себе остальные важнейшие либеральные ценности – свободу, равенство, многообразие и, в то же время, выступает условием их реализации.

Последующее развитие идеи толерантности шло в практическом ключе, в русле реальной политической борьбы вокруг проблемы границ толерантности и соответственно вокруг проблемы включения в зону толерантности тех, кто был раньше исключен. То, что у толерантности есть границы, прописано еще у Локка. Это утверждение и сейчас не утратило силы и актуальности. Современные авторы также считают, что нет и не может быть никакого режима толерантности, не исключающего никого. «Кто-то неизбежно оказывается исключен, кто-то неизбежно поражается в правах, у кого-то неизбежно отрицаются права человека. Кто-то нетерпим абсолютно, и это есть политическая реалия», - пишет доктор философских наук, специалист по проблемам политической философии Б.Капустин.^

Границы толерантности не являются неизменными. Они меняются тогда, когда ранее исключенная группа способна бросить политически значимый вызов тому режиму толерантности, который обеспечивается существующей властью. Эта власть осуществляет насилие (пусть и легитимно, посредством законодательства, но все же насилие!) по отношению к исключенным. Изменение границ толерантности, таким образом, есть процесс и следствие политической борьбы.

События последних двух-трех лет во Франции, Бельгии, в несколько менее выраженной форме – в Германии и Норвегии и других европейских странах отчетливо показывают трансформацию либерального сознания и изменение границ толерантности. Не случайно сейчас, говоря о толерантности, подчеркивают, что это терпимость к инакомыслию, но не к действиям! Совершенно очевидно, что Европа стала в определенной мере заложницей своей либеральной системы ценностей, столкнувшись с иной, отнюдь не либеральной и не демократической ценностной доминантой в умонастроениях уже довольно значительной части населения из так называемых переселенцев и беженцев. Польстившись на западный образ жизни, прежде всего на жизненный стандарт, переселившиеся из стран Азии и Африки, с одной стороны полагаются на состоятельность западных культурных и политических норм в виде равенства, свободы, справедливости, правового государства, с другой стороны, не стремятся воспроизводить их в своей социокультурной модели поведения. По той простой причине, что эти ценности для них не родные, не выстраданные, не полученные ценой тяжелых потерь и заблуждений, а, значит, и не прочувствованные в той мере, в какой это сделали европейцы.

В новелле Клер Дэни «Поезд на Нанси» из известного документального кинопроекта «На десять минут старше» есть интересный диалог о двойственном отношении к иностранцам.

Молодая девушка говорит, что ей, когда она приехала во Францию, хотелось быть незаметной, насколько это возможно, хотелось внедриться, чтобы никто не заметил, что она другая и главное – никак не нарушить установленный порядок вещей, чтобы не давать повода быть отвергнутой, выдворенной из страны. (Рискну предположить, что именно такая форма духовного инкорпорирования характерна для европейцев).

На это умудренный жизненным опытом и знаниями профессор резонно отвечает, что быть незаметной дословно означает, что тебя не видно; хотеть быть незаметной, значит хотеть, чтобы тебя никто не видел, чтобы никто не заметил, что ты иностранка.

С другой стороны, отмечает профессор, существуют определенные условности, определенная, даже навязанная нам, либеральным сознанием сформированная, форма принятия иностранцев, суть которой состоит в том, что различий как бы и нет, словно все делают вид, что чернокожий вовсе и не чернокожий. Но ведь в иностранце должна присутствовать какая-то необычность, непохожесть, иначе он уже не иностранец!

Наверное, дело действительно в форме приема иностранца. Если прием означает ассимиляцию, а именно это слово чаще всего применяют по отношению к иностранцу, иммигранту, то здесь имеется в виду американская концепция «плавильного котла», в котором стираются, «переплавляются» все различия между людьми и люди действительно, как сказала девушка, становятся незаметными, неразличимыми.

Хотя, с другой стороны, любая дискуссия о приемлемости или неприемлемости различий заставляет признать по крайне мере два факта: во-первых, что различия существуют, уже хотя бы потому, что мы о них дискутируем, а во-вторых, что в наше время уже нет таких сильных центров ассимиляции и интеграции, как, например, в XIX веке, а значит, следует выйти из рамок устаревших моделей межнационального и межцивилизационного общения. По мнению профессора из новеллы, такие понятия, как «интеграция» и «ассимиляция» уже не вполне отражают существо реально происходящих в современном мире изменений. Он называет это процессами гомогенизации и иммунизации, а современную цивилизацию – цивилизацией гомогенизации. Когда гомогенизируется весь мир – наступит эра глобализации.

Европейские ученые склонны рассматривать процесс глобализации не только как распространение капитализма особого типа и гомогенизацию мирового пространства. Как в прошлом, так и в современных условиях глобализация происходит наряду с «локализацией», т.е. адаптацией культурных элементов к различным локальным условиям на основе местных традиций. Поэтому речь следует вести не о стандартизации, а об утверждении гетерогенности жизнедеятельности как нормативного стандарта. Таким образом, в процессе формирования новой мировой культуры сочетаются принципы культурной гомогенности и гетерогенности. Это делает возможным не только сохранение, но и возрождение традиций.^

Концепция Евросоюза как раз и не настаивает на «котле» или ассимилиции. Она исходит из признания необходимости тесной интеграции – экономической, внешнеполитической, финансовой, экологической, и, прежде всего интеграции ответственности за благополучие в общем доме, но с сохранением языковой, культурной, национальной самобытности народов, входящих в этот союз. И в том, что это не формальное декларирование – сомневаться не приходится. Это ясно и убедительно показали результаты голосований в национальных парламентах по вопросу о принятии Конституции Евросоюза в 2004 году. Т.е., используя терминологию профессора, можно сказать, что сохраняется гетерогенность (разнообразие) в гомогенном европейском пространстве. А это и есть принцип толерантности. Он отражен в девизе современной Европы: «Мы разные, но не чужие», и в Декларации принципов толерантности, утвержденной резолюцией 5.61 Генеральной конференции ЮНЕСКО 16 ноября 1995 года: «Толерантность – это гармония в многообразии».

Принимая Декларацию принципов толерантности, ЮНЕСКО учла все существующие на тот момент документы, отражающие историю и традицию толерантности в Европе. Прежде всего, это Устав Организации Объединенных наций, в котором говорится «… мы, народы Объединенных наций, преисполненные решимости избавить грядущие поколения от бедствий войны … вновь утвердить веру в основные права человека, в достоинство и ценность человеческой личности … и в этих целях проявлять толерантность и жить вместе, в мире друг с другом, как добрые соседи». Это Устав самой ЮНЕСКО, принятый 16 ноября 1945 года, где подчеркивается, что «мир должен базироваться на интеллектуальной и нравственной солидарности человечества». Это также Всеобщая декларация прав человека, в которой провозглашается, что «каждый человек имеет право на свободу мысли, совести и религии» (статья 18), «на свободу убеждений и на свободное выражение их» (статья 19), и что образование «должно содействовать взаимопониманию, терпимости и дружбе между всеми народами, расовыми и религиозными группами» (статья 26). Были приняты во внимание и другие международные акты: Международный пакт о гражданских и политических правах; Международный пакт об экономических и культурных правах; Международная конвенция о ликвидации всех форм расовой дискриминации; Конвенция о предупреждении преступления геноцида и наказании за него; Конвенция 1951 года о статусе беженцев и Протокол 1967 года, касающийся статуса беженцев, а также региональные правовые акты в этой области; Декларация о ликвидации всех форм нетерпимости и дискриминации на основе религии или убеждений; Декларация о правах лиц, принадлежащих к национальным или этническим, религиозным и языковым меньшинствам; Декларация о мерах по ликвидации международного терроризма; Венская декларация и Программа действий Всемирной конференции по правам человека; Декларация ЮНЕСКО о расе и расовых предрассудках и др.

Однако, от девизов, призывов, деклараций и резолюций различных форумов до повседневной толерантности путь очень длинный. Он идет через культуру, воспитание, гуманное отношение к животным, природе, уважительное – к человеку – любому, даже совсем не похожему на тебя. Этот другой может думать по-другому, одеваться по-другому, любить другую музыку, предпочитать другие напитки и блюда; он может быть атлетом или передвигаться в инвалидной коляске; он может мечтать о мировой славе или о романтическом ужине в уютном кафе. Но при всем этом он не утрачивает своего основного – родового – качества: быть человеком, Homo sapiens, т.е. разумным, а значит способным понять, что рядом тоже находится всего лишь человек, такой же, как он.

Кроме того, намного сложнее, но гораздо более важно быть терпимым к тому, кто реально, каждый день живет, работает, учится рядом с тобой. На один показательный шаг толерантного отношения к иностранцу, например, чернокожему, или в хиджабе, душевных сил может и хватить. А вот к повседневной толерантности способны не многие.

Хотя и этому можно научиться – любить и уважать соседа, и хотя бы из уважения к истории своих народов преодолеть неприязнь и отчуждение и жить в мире и взаимопризнании. И если внимательнее приглядеться, можно разглядеть и технологии толерантности – часто незаметные, безыскусные, повседневные, незамысловатые, но, тем не менее, проверенные жизнью и очень действенные.

Когда случалось по служебным или личным делам бывать в европейских городах, всегда обращала на это внимание, старалась уловить, почувствовать атмосферу города, дух, ритм, стиль, настроение жизни горожан, а самое главное – понять, как эта атмосфера создается, чем поддерживается, какие структуры повседневности ее задают, существуют ли какие-нибудь технологии, запускающие механизм толерантности.

Еще для меня, как для иностранца, т.е. в принципе чужого, постороннего человека важно было почувствовать, а как мне здесь: комфортно ли, чувствую я здесь себя свободно или напряженно, должна скрывать свою национальность и язык или могу открыто об этом говорить, не опасаясь нарушить не мной установленный порядок вещей.

В Европе, правда, есть своя специфика: здесь всегда жили тесно, скученно, а потому привыкли ценить, беречь и обихаживать каждый квадратный метр земли. Отсюда – необыкновенная чистота и красота на улицах и во дворах. Здесь люди давно поняли, что каждое их действие – хорошее или плохое – непременно тут же отзовется во всем квартале. Отсюда – умение уважать право соседа на отдых. И сейчас, например, в Германии в выходные дни с 14 ч. до 16 ч. никому в голову не придет позвонить другу или родственнику по телефону, – а вдруг человек отдыхает. А все ремонтные и строительные работы в жилых кварталах прекращаются не позднее 17 ч. – время, когда основная масса бюргеров возвращается с работы, а стало быть, заслужила отдых и тишину. По-моему, это и есть повседневная толерантность. Возможно, и не know how, но технология неплохая.

В Европе во всех местах общественного отдыха: парках, музеях, театрах, кафе всегда можно увидеть много инвалидов-колясочников. Потому что там инвалидность не является причиной, вынуждающей человека ограничивать себя в общении, прогулках, получении образования, путешествиях. Они и по миру путешествуют в своих колясках, потому что во всем цивилизованном мире все общественные места и транспорт оборудованы специальными пандусами. В первое время я думала, что в Европе, в силу каких-то генетических сдвигов, больше инвалидов рождается. Потом поняла: у нас их не меньше, просто мы их не видим, потому что они дома сидят. Т.е., разруха, как известно, не в клозетах, а в головах.

В европейских городах нет бездомных кошек и собак, тоскливо подбирающих остатки еды вокруг мусорных контейнеров. Там и пищевых отбросов-то вокруг контейнеров нет – там цветы, как правило, маргаритки, вокруг контейнеров растут. А все кошки и собаки – домашние, зарегистрированные и привитые. У каждой и паспорт на этот счет имеется. В этом – тоже толерантность, причем самая повседневная. Мне она кажется очень технологичной, и при этом не слишком затратной.

Все эти повседневные мелочи – структуры повседневности – и создают ту особую атмосферу, в которой человек чувствует себя свободно, комфортно, защищенно, надежно. Причем, любой человек – каждый и всякий – независимо от его важности и значимости для судеб родной страны. (Не как в известном анекдоте: «Все – во имя человека, все – для блага человека. И я даже знаю имя этого человека».)

Интересно, что и памятники там ставят не только в честь вождей и героев, но и среднестатистическому горожанину, в котором каждый может узнать себя, или друга, или соседа. Например, не может не вызвать улыбку и желание подойти поближе, рассмотреть, скульптурная композиция в Аахене. Там вокруг фонтана в городском парке расположилась в непринужденных позах веселая компания – наверное, засиделись допоздна в кабачке и вот, навеселе, возвращаются домой, хохочут, обнимаются, пританцовывают. С ними обязательно хочется сфотографироваться, а на фотографии потом трудно различить, где живые люди, а где скульптура. Прохожие на городских улицах долго напоминают тех, у фонтана.

Или скульптурная миниатюра в городе Штаде (Северная Германия). Опрятная торговка в кокетливой шляпке несет в трактир неподалеку на продажу большую рыбину (Штаде стоит на Эльбе). Рядом с ней огромная корзина доверху наполненная рыбой – наверное, ее муж вернулся с утренней рыбалки с хорошим уловом. О корзинку трется симпатичный котенок, знает, что его тоже щедро угостят. Котенка непременно хочется погладить – у него и спинка блестит от многочисленных прикосновений.

А вот в Любеке есть памятник черту, и не где-нибудь на окраине, а прямо у городского собора, рядом с главной площадью. Легенда гласит: когда в городе начали возводить собор, все горожане решили принять посильное участие: кто денежными средствами, а кто – поработать на строительстве. Решил и черт в общем деле поучаствовать. Схватил бревно побольше и потащил его к месту строительства. Но то ли бревно оказалось слишком тяжелым, то ли энтузиазм быстро закончился. Сбросил черт бревно с плеча и присел на него отдохнуть. Так и сидит по сей день у южного портала собора. Горожане, проходя мимо, улыбаются ему: «Спасибо и тебе за твой трудовой порыв!»

Все это – технологии толерантности в чистом виде! И, скорее всего, не запатентованные. Это как добрая воля – ее ни купить, ни продать, ни взять поносить нельзя. Она или есть, или ее нет. Еще хуже, когда нет желания и готовности ее проявлять. В европейцах она есть определенно, иначе они не взялись бы строить Общий Дом. Потому есть и уверенность, что они найдут пути и способы преодоления трудностей, с которыми сейчас столкнулись. Можно, искать причины этих трудностей в том, что Европа одряхлела и на фоне своего материального благополучия утратила энергетику и пламенный христианский порыв, сделавший ее в свое время великой, - как считает, например доктор исторических наук Н. Нарочницкая.^ По ее мнению, сейчас берут верх «новые» цивилизации – с бурной энергетикой и колоссальным демографическим потенциалом. Они не видят в европейцах сильной нации, сцементированной единой религией и культурой, а потому и не стремятся в эту культуру влиться. Они просто живут в Европе, пользуются ее благами и перековывают ее под себя. Однако все же хочется думать, что эти молодые цивилизации когда-нибудь минуют «точку роста» и тоже придут к пониманию значения общечеловеческих приоритетов, среди которых либеральные ценности находятся на одном из первых мест, а европейцы сумеют их до того времени отстоять и сохранить.


Примечания