Geum.ru

Рыцарство и становление придворной культуры

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   2   3   4

Таким образом, глобализацию в самом широком смысле можно представить как процесс расширения, углубления и ускорения мирового сотрудничества, затрагивающий все аспекты современной социальной жизни - от финансовой и экономической до культурной и криминальной. Однако, несмотря на признание глобализации объективным фактом современной реальности, и в обыденном сознании, и в научных дискуссиях ныне существует множество точек зрения как на содержание самого процесса глобализации, так и на ее причинную обусловленность, и ее структурные последствия. Для одних глобализация – это просто распространение по всему миру достижений современной западной цивилизации, так называемая вестернизация. В этом случае глобализация приравнивается к распространению западного капитализма и западных институтов. Другие, напротив, проводят различия между вестернизацией и глобализацией, понимая глобализацию как нечто больше, нежели только расширение сферы влияния и могущества Запада. В рамках этих дискуссий сложилось три школы, представителей которых назвали гиперглобалистами, скептиками и трансформистами.

Для гиперглобалистов современная глобализация означает новую эру, отличительная черта которой состоит в том, что люди повсюду во все большей степени попадают в зависимость от порядков, царящих на мировом рынке. Скептики, напротив, доказывают, что глобализация – это на самом деле миф, за которым скрывается тот факт, что в рамках мирового хозяйства все более выделяются три основных региональных блока, где национальные правительства остаются очень сильными. С точки зрения трансформистов, среди которых Дж.Розенау и Э.Гидденс, современная глобализация является исторически беспрецедентной, а государства и общества во всех уголках земного шара испытывают глубокие изменения по мере того, как пытаются адаптироваться к более связанному изнутри, но весьма изменчивому миру. [1. С.2-12.]

Как скептики, так и гиперглобалисты опираются на такую концепцию глобализации, согласно которой она представляется как исключительное состояние, некий «идеальный тип» глобального государства с полностью интегрированным глобальным рынком, с одинаковым уровнем цен, единой системой ценностей, норм, символов и т.д. Такой подход предполагает признание некоего линейного движения вперед к заданному будущему конечному состоянию, а глобализацию - этим фиксированным конечным состоянием. На самом деле современные социально-исторические теории предполагают поливариативность форм и динамики развития общества в современную эпоху, а глобализацию расценивают как процесс, у которого нет строго фиксированного или определенного исторического «пункта назначения», будь то полностью интегрированный мировой рынок, глобальное общество или глобальная цивилизация. Да и за самой глобализацией нет оснований признавать лишь одно единственное направление развития.

Поскольку многие ученые рассматривают глобализацию как мировой экономический процесс, большинство определений понятия «глобализация» дано с позиций экономического подхода, в которых глобализация рассматривается преимущественно как новая неолиберальная стадия мирового капиталистического развития. Тезис о том, что процесс формирования мирового экономического сотрудничества является закономерным и исторически обусловленным переходом от интернационализации (с середины XIX века) через транснационализацию (после окончания второй мировой войны) к глобализации (с развитием глобальных сетей производства, финансов и информации с 80-х годов ХХ века) практически не вызывает возражений и дискуссий. Вместе с тем, политологи, экономисты, исследующие процессы глобализации, отмечают, что ее интенсивность неодинакова и неоднородна в различных географических регионах мира (в Китае, например, достаточно эффективно уживаются открытая экономика и авторитарный политический режим). И уж весьма спорным, наряду с признанием действенности процессов формирования глобальных систем в хозяйственной, политической, социальной областях, представляется целесообразность и успешность подобных процессов в культурной сфере. Закономерно возникает вопрос: могут ли культурные ареалы и цивилизации Земли утрачивать качества, свидетельствующие об их своеобразии и идентичности, и поглощаться глобальной экономической системой? Не разрушит ли это антропологическое равновесие культуры, базирующееся на диалектическом единстве общего и единичного и какими могут быть последствия такого разрушения?

Первым, кто открыто сформулировал и обозначил эту проблему, был директор центра стратегических исследований при Гарвардском университете С. Хантингтон. На основе данных, полученных в ходе исследований по проблемам взаимодействия цивилизаций, взаимовлияния различного типа культур, аккультурации, изучения субъектов и форм межцивилизационного взаимодействия, а также самобытности как явления, все больше распространявшемся во второй половине ХХ века, он сделал вывод, что основой для мировых войн XXI века станут межцивилизационные конфликты. “В нарождающемся мире, - подчеркнул он, основным источником конфликтов будет уже не идеология и не экономика. Важнейшие границы, разделяющие человечество, и преобладающие источники конфликтов будут определяться культурой”. 2.

Социальный статус культуры, таким образом, и в сознании людей, и в теоретических представлениях, связанных с динамикой человеческих сообществ, их перспективами, видится сегодня чрезвычайно высоким. Более того, именно в культуре наиболее заметны и широко распространены проявления глобализации: это и всемирное проникновение торговых марок потребительских товаров, и глобальное господство популярных культурных символов и артефактов, и одновременное освещение событий с помощью спутникового вещания для сотен миллионов людей на всех континентах и многое другое. Как бы мы ни оценивали практическую значимость всех этих явлений, трудно не согласиться с тем, что одной из наиболее воспринимаемых и остро ощущаемых форм глобализации является культурная. Просто не существует исторического эквивалента глобальному проникновению и объему культурного обмена с помощью современных телекоммуникаций, радиовещания и транспортных инфраструктур.

В современных дискуссиях по проблемам, связанным с природой и последствиями культурной глобализации также можно выявить три подхода. Гиперглобалисты предсказывают гомогенизацию мира под покровительством американской массовой культуры или западной потребительской культуры в целом. Скептики подчеркивают суррогатный характер глобальных культур по сравнению с национальными культурами, сохраняющееся и даже растущее значение культурных различий, приводя в доказательство конфликты на геополитических границах крупнейших цивилизаций мира. Трансформисты считают, что смешение культур и народов порождает культурные гибриды и новые глобальные культурные сети.[1. С.386-387.] Несмотря на кажущуюся разницу в подходах, все они, тем не менее, пытаются дать ответ на один вопрос: о степени влияния современной культурной глобализации на национальные сообщества и на перспективы развития национальных культур. В результате отчетливо проявились две тенденции. Первая - противопоставляет глобальные потоки культуры культурным потокам и институтам на национальном уровне. Вторая вообще не делает различий между влияниями, которые влекут за собой изменения в культурной идентичности и системе ценностей нации, и теми влияниями, которые трансформируют контекст национальной культуры и процесс ее формирования. На самом деле культурная глобализация изменяет контекст, в котором происходит производство и воспроизводство национальных культур, меняет средства, с помощью которых это осуществляется. Однако ее конкретное влияние на характер и эффективность национальных культур, т.е. на власть традиций, идей, ценностей и содержания пока еще трудно определить.

Специфика культуры по сравнению с другими сферами социальной практики предполагает специфические способы и направления интеграции в этой области, которые, в свою очередь, задаются характером взаимоотношений мировой и этнических культур.

В современном мире практически не осталось чистых этнических культур. Сегодня в любой культуре обнаруживаются этнически нейтральные (общемировые) и этнически окрашенные черты. И если еще несколько десятилетий назад активно шел процесс приобщения народов к общемировой культуре, вытеснения элементов этнической культуры (прежде всего в бытовой сфере), то сегодня происходит сознательное сохранение традиционной материальной и духовной культуры. Это особенно заметно в сохранении духовных ценностей, стереотипов поведения – центральной зоны культуры.

Разница в сочетании этих элементов культуры заметна в деревне и в городе, на разных континентах. Например, в Латинской Америке этническая культура в основном сохраняется средним классом и в деревне, Африка вообще слабо затронута общемировой культурой, в Азии (кроме Японии, где наблюдается явление бикультурализма) носителями общемировой культуры являются городское население и верхушка общества.

Закономерным следствием взаимодействия мировой и этнической культур является формирование культурно-исторических общностей, которые включают в себя соседние этносы, объединенные общностью своей исторической судьбы или историческими условиями своего существования – принадлежностью к одной и той же религии, многовековым союзничеством в борьбе с общей военной опасностью, тесными экономическими, политическими и культурными связями. Эти культурно-исторические общности характеризуются сходством, а порой и единообразием культур составляющих их этносов, т.е. общими чертами образа жизни, формами социальной престижности, картиной мира, символикой и т.п. Но этнические своеобразие культур каждого из этносов сохраняется. В современных условиях наиболее ярким примером такой общности служит Европейский Союз.

Намного более цивилизованная, чем весь остальной мир, Европа, тем не менее уважает, любит, ценит и сохраняет свою культуру, прекрасно понимая, что цивилизацией современные народы сближены, а культурами различены. И в этом, с одной стороны, возможность взаимопонимания, а с другой – красота разнообразия. И вот эту красоту, многообразие, региональную и этническую специфику Европа лелеет и оберегает, находя в этом источник получения новых знаний, ощущений, впечатлений, вдохновения, удовольствия от знакомства с культурой, созданной людьми, такими не похожими на тебя, но совсем тебе не чужими. По-видимому, именно это трепетное отношение европейцев к своей культуре исповедовал Освальд Шпенглер, противопоставлявший культуру, как живое, постоянно развивающееся и самообновляющееся существо холодной, бездушной цивилизации, характеризуя ее как коченеющую, умирающую культуру. 3.

Культурное разнообразие и региональная специфика не помешали, однако осуществлению в Европе интеграционных процессов (по-настоящему культурный человек, как и народ в целом, всегда по достоинству может оценить достижения других народов и преимущества цивилизации и применить их у себя). Здесь создано единое экономическое, торговое, образовательное пространство, ликвидированы “границы”, т.е. контрольно-пропускные пункты при пересечении границ государств, введена единая денежная система, удостоверение личности единого образца для всех членов Европейского союза, нет языковых барьеров. Кстати, последнее обстоятельство вовсе не принуждает европейцев выбирать в качестве универсального языка общения какой-то один и отказываться от своего собственного. Напротив, в каждой, даже самой маленькой европейской стране говорят на стольких языках, на скольких это удобно и целесообразно для ее граждан.

Признавая, тем не менее, объективный характер процесса глобализации, европейские ученые указывают на тот факт, что в наше время уже нет таких сильных центров ассимиляции и интеграции, как, например, в XIX веке, а значит, необходимо выйти из рамок устаревших моделей межнационального и межцивилизационного общения. Нельзя не замечать, что такие понятия, как «интеграция» и «ассимиляция» уже не вполне отражают существо реально происходящих в современном мире изменений. Это, скорее, процессы гомогенизации и иммунизации, а современную цивилизацию следует признать цивилизацией гомогенизации. Кроме того, по их мнению, как в прошлом, так и в современных условиях, глобализация происходит наряду с «локализацией», т.е. адаптацией глобальных культурных элементов к различным локальным условиям на основе местных традиций. Поэтому речь следует вести не о стандартизации, а об утверждении гетерогенности жизнедеятельности как нормативного стандарта. Таким образом, в процессе формирования новой мировой культуры сочетаются принципы культурной гомогенности и гетерогенности. Это делает возможным не только сохранение, но и возрождение традиций. И это дает культурологам основание говорить об обоснованности принципа «селективного восприятия» и «селективного освоения» культурных элементов в процессе взаимодействия и сохранения принципов культурной самобытности. 4. С.494-502..

Такое конструктивное понимание исторически обусловлено. Дело в том, что Евросоюз одним из первых столкнулся с необходимостью и неотвратимостью перехода к глобальному миру, функционирующему по законам, свойственным не классической модели национальных государств, а постклассическим установкам. К ним можно отнести переориентацию рациональности от «модерна» к «постмодерну», комплексность изменений социальных структур, доминирование мозаичности культуры, признание гражданского общества превалирующей формой социальной упорядоченности.5. Эти изменения привели к появлению концепта и практики мультикультурализма .

На начальной стадии мультикультурализм, как теоретическая концепция нового качества полиэтничности в постиндустриальном обществе, в отличие от ставки на ассимиляцию, исходит из возможности и даже полезности параллельного существования этнических общин, представляющих различные культуры. Задача общественных институтов должна состоять в том, чтобы максимально облегчить возможность такого существования, создав для этого благоприятные материальные и бытовые условия.

Однако существующая на сегодняшний день теория и практика мультикультурализма не дает пока адекватного решения проблем в этой сфере. Дело в том, что в нынешнюю, постиндустриальную эпоху полиэтничность во всех развитых странах проявляется в том, что наряду с традиционным этническим составом появляется довольно значительное по численности пришлое население, которое составляют мигранты и переселенцы. Они отнюдь не стремятся раствориться, органично встроиться, интегрироваться в новую среду. Напротив, они создают свою инфраструктуру жизни – школы, газеты, радио, магазины, целые жилые кварталы; они активно сохраняют свою культуру и даже не считают нужным учить язык той страны, в которую они приехали на постоянное место жительства. Очевидно, что в такой своей практике они, с одной стороны признают и полагаются на состоятельность и действенность либеральных западных ценностей, но, с другой стороны, даже не пытаются скоррелировать с ними свою традиционную систему ценностей. Скорее, они пытаются перестроить Европу под себя (существо происходящих в Америке в этой сфере процессов во многом аналогично европейским). Учитывая, что тенденция увеличения пришлого населения в Европе сохраняется (а уже сейчас в Германии 60 процентов прироста населения дают выходцы из Турции, а в США на первое место по численности среди других групп населения вышли представители Латинской Америки), можно рассчитать, когда этот процесс станет необратимым и Европа перестанет быть Европой. Возможно, возникнет новое «европейское население» или более многообразным станет атрибут «европеец». Во всяком случае, уже сейчас ученые говорят о процессе деевропеизации, как реалии постиндустриального общества. По оценкам демографов, уже к середине 21 века европейцы перестанут быть титульной нацией в Европе.

По данным ООН на сегодняшний день более 175 млн. одних лишь легальных мигрантов – иммигрантов, беженцев, иностранных рабочих, предпринимателей, студентов и многих других групп проживают за пределами страны своего происхождения. 6.. Естественным и неизбежным результатом столь массовых международных миграций становятся различные варианты интеракций мигрантов с принимающим этническим большинством. Опыт такого межкультурного и межэтнического взаимодействия далек от идиллии и консенсуса. Напротив, он изобилует проявлениями этноцентризма и ксенофобии, дискриминации по этническому признаку, межэтнической напряженности и открытых конфликтов. Известные отечественные этносоциологи Ю.В.Арутюнян и Л.М. Дробижева приводят данные Стокгольмского международного института изучения проблем мира: к концу ХХ столетия две трети из происходивших в мире социально-групповых конфликтов носили межэтнический характер. 7.. В этих условиях вопросы межкультурного взаимодействия приобретают особое политическое значение, а разработка и опыт реализации теоретических моделей кросс-культурной адаптации имеют огромный практический интерес.

Процессам кросс-культурной адаптации имманентно присуща поливариантность, поскольку адаптация способна привести или не привести к взаимному соответствию адаптантов и принимающей среды, допускает не только приспособление или всестороннее освоение новой культуры, но и сопротивление, отторжение всего «инородного».

Для рассмотрения динамики кросс-культурного приспособления используется концептуальная модель «U-кривой» адаптации. Эта модель распространилась в мировой науке в 70-80 гг. ХХ столетия и предполагает прохождение переселенцами в иной культуре трех главных стадий адаптации: начальной стадии приподнятости и оптимизма, дальнейшего периода дезориентации, фрустрации и депрессии (стадии «культурного шока»), постепенно сменяющегося достижением психосоциального комфорта жизнедеятельности в новых условиях. 8.. Классический вариант данной модели изложен в работах американского социолога Г.Триандиса, выделяющего пять этапов динамики социокультурной адаптации в иноэтнической среде. 9..

Однако все концептуальные схемы представляют собой лишь некие более или менее типические модели межкультурного взаимодействия, а реальная практика актуализации последнего отличается намного большей вариабельностью. Скорее, обобщение разработанных концепций позволяет говорить о неких базовых адаптационных стратегиях межкультурного общения с непременным учетом конкретных-исторических условий такого общения в каждом отдельном случае, зависимости от целого ряда ситуационных факторов – политической и социально-экономической обстановки, характера иммиграционной и этносоциальной политики властей, уровня коррупции и преступности в каждой отдельной стране и с учетом объективных закономерностей развития культуры и общества в глобальную эпоху.

Такой подход к изучению форм адаптации культуры в условиях глобального мира предложен авторами исследования, проходившего под патронажем Института по изучению экономической культуры при Бостонском университете. Исследование проводилось в десяти странах (Китай, Тайвань, Япония, Индия, Германия, Венгрия, ЮАР, Чили, Турция, США) в течение трех лет под руководством социолога Питера Л.Бергера и политолога Сэмюэля П.Хантингтона. 10..

Авторы проекта исходят из признания факта существования зарождающейся глобальной культуры, в основном западной и американской по своему происхождению, которая распространяется во всем остальном мире на уровне как элит, так и широких масс. Насколько успешно она распространяется оценивается по шкале «принятие», «сосуществование», «синтез», «отрицание». Такая неоднозначность не случайна. Во-первых, как уже говорилось, сам термин «глобализация» вызывает весьма эмоциональное к себе отношение. Одни считают, что это предвестие международного гражданского общества. Для других глобализация означает экономическую и политическую гегемонию Америки, в результате чего культура во всем мире станет однородной и превратиться в нечто вроде филиалов Диснейленда. Во-вторых, экономические и технологические преобразования, которыми обусловлено само явление глобализации, породили серьезные социальные и политические проблемы, такие как разделение на победителей и проигравших и вызов традиционным представлениям о национальном суверенитете.

Как аксиома принимается и то, что языком распространения глобальной культуры является английский язык, скорее в его американском, чем в чисто английском варианте. Миллионы людей во всем мире, которые все чаще используют английский язык в качестве языка международного общения, делают это главным образом из практических соображений.

Но использование иностранного языка не проходит для людей бесследно. Любой язык имеет под собой культурный пласт познавательных, нормативных и даже эмоциональных коннотаций. То же самое справедливо и в отношении американского языка, независимо даже от взглядов и ценностей, которые пропагандируются американскими СМИ.

Зарождающаяся глобальная культура имеет и другие средства распространения, рассчитанные как на представителей элиты, так и на широкие слои населения. Пожалуй, самым важным средством для элиты является то, что С.Хантингтон назвал давосской культурой (по названию швейцарского горного курорта, где ежегодно проходят экономические консультации на высшем уровне) – международной культурой ведущих деловых и политических кругов мира. Ее основной двигатель – международный бизнес, управляющий экономической и технологической глобализацией. Но это культура не только тех немногих, кого приглашают в Давос. Есть еще миллионы таких, кто хотел бы быть туда приглашенным и кто находится в том состоянии, которое социологи называют упреждающей социализацией. Это – честолюбивые молодые люди, занимающиеся бизнесом и другими видами деятельности. Они бегло говорят по-английски, соответствующим образом одеваются и ведут себя, работают и развлекаются, а в какой-то степени и мыслят по-английски – и надеются, что когда-нибудь и они будут участниками элитных саммитов.

Еще один элитный сектор зарождающейся глобальной культуры – глобализация западной интеллигенции, или то, что еще иногда называют клубной культурой интеллектуалов. Распространяется она разными средствами: академическими структурами, фондами, неправительственными организациями, некоторыми правительственными и межправительственными ужреждениями. Она продвигает идеи и правила поведения, выработанные западными, главным образом американскими интеллектуалами, такие как учение о правах человека, концепции феминизма, защиты окружающей среды и мультикультурализма, а также представления о политике и образе жизни, в которых воплощаются эти идеологические построения.