Книга публицистически обобщает накопленный материал по альтернативистике междисциплинарному направлению прогнозирования перспектив перехода к альтернативной цивилизации,

Вид материала

Книга

Содержание К оглавлению Она уверенно и решительно подавляет, вытесняет литературную культуру. Театр. Живопись, скульптура, графика. К оглавлению К оглавлению

Подобный материал:

• Развития, 3304.77kb.
• Программа balance разработана Аргонской национальной лабораторией и успешно используется, 27.15kb.
• Марта Кетро Женщины и коты, мужчины и кошки книга, 1030.32kb.
• Вопросы к междисциплинарному экзамену по дисциплине, 46.26kb.
• Впервом исследовании анализировались уровень и характер наркотизации школьников, 39.92kb.
• Урок географии в 7-м классе обобщает знания по теме "Южная Америка", 103.42kb.
• Транспозиция как способ языковой репрезентации перехода к альтернативной концептуализации, 324.71kb.
• Феномен людей со звезд. Существуют ли внеземные цивилизации?, 171.41kb.
• Основы фондового прогнозирования, 21.41kb.
• 4. Примерная тематика курсовых работ, 23.61kb.

Литература. В XIX в. произошло окончательное разделение литературы на “высокую”, или “прекрасную” (беллетристика), и “низкую” или, говоря современным языком, “теневую” (распространявшуюся, подобно подпольным политическим изданиям, в списках или

 

==308


издававшуюся незаконным, тайным порядком и продававшуюся из-под полы).

Если обратиться к истории русской литературы, то классическим примером литературной антикультуры могут служить порнографические стихи и поэмы Баркова, относящиеся к 50—60-м годам XVIII в. Они расходились по стране в списках более чем столетие, и их автор пользовался в определенных кругах популярностью, не уступавшей литературным звездам первой величины. Но это была популярность особого рода — скандальная популярность кокотки, к которой относились с презрением даже потребители порнографии и с открытой гадливостью — все добропорядочные люди. Даже название главного произведения Баркова — “Лука Мудищев” было заведомо непечатным на протяжении более чем двухсот лет с момента его появления в списках и может быть печатно воспроизведено только сегодня, что наглядно свидетельствует о моральной деградации общества. Заметим, что порнографией баловались многие выдающиеся литераторы, что отнюдь не украшало их биографии, но рассматривалось как мальчишеское хулиганство, в одном ряду с пьянством и посещением публичных домов. Что касается собственно культуры, то в ней существовало строгое табу на все нецензурные слова, а все без исключения так называемые деликатные ситуации описывались одной или несколькими строками многоточий. Понятно, сказанное относится не только к русской, а ко всей европейской литературе.

На протяжении XIX в. антикультура стала выбираться из порнографического подполья на “поверхность” литературы тремя путями, о которых упоминалось выше: путем смакования насилия, путем эксплуатации эротики и путем “нейтрального”, а затем и открыто позитивного отношения автора к заведомо негативному (аморальному или даже уголовно-преступному) персонажу своих произведений. Происходило это постепенно, почти незаметно, вкрапливаясь все более расплывавшимися грязными пятнами в “чистые” произведения деятелей культуры. Там автор чуть задержит внимание читателя на сцене жестокости или даже ужаса, приятно щекочущего нервы

 

==309


обывателя, умирающего от скуки; там — на эротической сцене, заменяя полагающееся многоточие сначала несколькими словами, а потом и несколькими страницами; там — чуть пококетничает со своим героем — заведомым злодеем или подонком. Меж тем, от десятилетия к десятилетию профессиональная литература становилась все более делом сначала десятков, затем сотен, затем тысяч, наконец, десятков тысяч ремесленников. В XX в. эта литературная серость почти полностью заполонила печатные страницы. Началась борьба за выживание среди полчищ “литмышей”, разгорелась все более ожесточенная конкуренция.

Как выжить в литературе, не имея литературного таланта? Очень просто: продав душу дьяволу, т.е. обратившись к антикультуре. Наиболее легко это сделать, обращаясь к “романам ужасов”, детективам, фантастике или так называемому голому натурализму, повязанному с насилием или эротикой. Сразу оговоримся: жанры здесь ни при чем. Были и есть произведения “высокой” литературы в жанрах “ужасов”, детектива, фантастики, натурализма. Повторим: антикультура попирает собственно культуру там и тогда, где и когда апеллирует к упоминавшимся выше низменным инстинктам, будит в человеке зверя, подрывает его мораль, разрушает его личность, способствует деградации и конечной гибели личности и общества. Эту четкую грань между культурой и антикультурой надо постоянно иметь в виду, потому что элементы антикультуры бывают и в творчестве деятелей культуры. Дело в том, что “серость” в искусстве со временем начинает задавать тон, устанавливает определенный уровень, создает своего рода моду, которой вынужден следовать, если хочет выжить, даже талантливый беллетрист, творчество которого в целом к контркультуре никак нельзя отнести и который лично вполне может быть воинствующим противником антикультуры.

Однако дьявола не зря называют лукавым. Продавшие ему хоть маленький кусочек своей души очень быстро попадают к нему в кабалу и становятся прислужниками в самом полном смысле слова нечистой силы. Мы уже говорили о том, что антикультура работает целиком

 

К оглавлению

==310


на “наркотическом эффекте”. А раз наркотик, то доза должна неуклонно увеличиваться, пока не доведет наркомана до погибели. Любая сцена насилия, ужаса приедается. Приходится прибегать к описаниям все более изощренного насилия, все более кошмарного ужаса. И вот уже литература приближается (пока еще не подошла, но подходит) к последней черте: описание изощренного насилия над ребенком, кошмара, в который попадает беззащитное дитя. Тут уже затрагивается родительский инстинкт всякого нормального человека, и чтение становится непереносимым (почему антикультура и не рискует перейти последнюю запретную черту). Но почему не подавить и родительский инстинкт, почему не сделать нормального человека ненормальным? И антикультура успешно работает в этом направлении. Можно не сомневаться, что в обозримом будущем сцены изощренного надругательства над ребенком станут в литературе столь же обычными, как сегодня сцены убийств. А наркодозу надо вновь и вновь увеличивать...

Точно так же приедается эротическая сцена любой степени скабрезности. Неизбежно приходится обращаться к половым извращениям все большей степени скандальности, “смыкать” их с ужасом насилия. Можно не сомневаться, что скоро мы познакомимся с печатными образчиками того, что сегодня нормальному человеку даже вообразить немыслимо.

Точно так же приедается кокетничанье автора со своим героем-злодеем, героем-подонком. Приходится отождествлять себя с ним, а злодея, подонка делать все более злодейским, мерзопакостным. И вот уже появляется “Это я, Эдичка”, но не в барковских списках, а миллионными печатными тиражами на всех языках мира, включая русский. И к автору относятся безо всякой гадливости, его принимают в обществе, его печатают в газетах, его рассматривают чуть ли не как общественного деятеля.

Антикультура в литературном искусстве торжествует. Она — на триумфальном марше. Она уверенно и решительно подавляет, вытесняет литературную культуру.

Театр. В точности, до малейших деталей, тот же процесс. В XIX в. пышным цветом расцветает на грани (

 

==311


грани!) неприличия знаменитый канкан. Девицы на сцене задирают юбки и демонстрируют зрителям — кто бы мог подумать? — свои чулки, подвязки и даже трусики или даже открыто то, что под ними. Но демонстрируют в быстром танце, как бы мельком, визжа от якобы ужаса и тем самым приятно щекоча нервы усатым ловеласам — нашим с вами беспутным прадедам. Ах, если бы знали девицы и прадеды, к чему это приведет спустя столетие! Показать сегодня подвязки на дамской ножке — все равно, что щегольнуть кофтой или дубленкой. Да и подвязок больше никаких нет. Приходится раздеваться догола во все более непристойных формах, и от этого некуда деваться, если хочешь выжить, даже народным и ненародным артисткам СССР преклонного возраста. Но и раздевание приедается, становится все менее соблазнительным. Приходится выводить на сцену половой акт, точнее случку или, на худой конец, мастурбацию. И вот уже появляется идущая годами при полном аншлаге “О, Калькутта”, где друг мужа трахает (имитирует половой акт) его жену за деньги мужа, а знатная дама мастурбирует публично до оргазма (имитации оргазма), сидя на стульчаке. Но и случка приедается, приходится “смыкать” ее с ужасом насилия, с самыми отвратительными половыми извращениями, до публичного растления ребенка включительно. Тут мы снова подходим к последней черте, о которой упоминали выше.

Этот процесс властно вторгся в кинематограф и подмял его под себя. Лавина все более изощренных открыто порнографических видеофильмов на глазах погребает под собой киноискусство. Изощренность неизбежно должна и будет нарастать — таковы неумолимые законы рынка, и видеорынок не может быть в данном отношении исключением. Так что в кинотеатрах и на домашнем телеэкране нас будет встречать все более чудовищная порнография, замешанная на насилии, ужасе, шоке от встречи с автором, актером, открыто отождествляющим себя со злодеем, с подонком, зовущим, побуждающим зрителя к злодейству, к подлости, низости, мерзости.

Этот процесс начинает вторгаться даже в телевидение, которое долгие десятилетия, с момента своего

 

==312


рождения во всех без исключения странах мира зримо воплощало в себе скуку серости. Конкурируя со своим смертельным врагом — видеопродукцией, телевидение, чтобы выжить на видеорынке, тоже должно закладывать душу дьяволу. И вот уже появляются на телеэкране стриптиз, эротика, случка — все элементы антикультуры.

Как видим, антикультура и в сценическом искусстве на триумфальном марше.

Музыка. В точности, до малейших деталей, тот же процесс. Только другими средствами. В музыке “наркотический эффект” вызывается не культом насилия, секса, аморальности, а ритмами и децибелами. Как анекдот, вспоминаются попытки властей в начале истекающего столетия запретить “непристойный танец танго”. Вспоминается и прямой анекдот о пенсионере, впервые увидевшем это зрелище и с удивлением заметившем: “Чего мучаются — легли бы...” Как верх приличия вспоминаются самые похабные выверты рок-н-ролла всего три-четыре десятилетия назад. Ах, если бы знали похабники минувших времен, что по сравнению с подвигами их потомства их похабство покажется жеманным менуэтом минувших веков!..

И вот ударил “рок”. Многие его представители на сцене совершенно правильно наряжаются возможно более похоже на представителей нечистой силы, обитателей преисподней. Это и есть в полном смысле слова нечистая сила во плоти. Будоражащий ритм, поднимающий на дыбы психику, аэродромные децибелы, оглушающие и заглушающие разум, смесь всего этого с имитацией кошмара, случки, злодейства и культа личности злодея на сцене — и результат подобен стакану водки, опрокинутой в глотку каждому из тысяч зрителей. Исступление, полная потеря разума, агрессивность, стремление крушить, насиловать, бить, убивать — антикультура в действии, говоря словами поэта, “уж ад в восторге плещет”.

Смущенно стушевывается музыкальная симфония классики — доведенные до состояния зверей люди не хотят ее слушать, освистывают, оплевывают, требуют все более сильного музыкального наркотика. Отходит на задний план и какофония “серьезной” музыки (она же —

 

==313


“мертвая” музыка), вынужденной, чтобы выжить, приспособиться к рок-антикультуре, сливаться с ней.

Да, антикультура и в музыкальном искусстве торжествует.

Живопись, скульптура, графика. В точности, до малейших деталей — тот же процесс со своей собственной спецификой. Каким образом художнику, неспособному сказать новое слово в своем искусстве (а это очень затруднительно — хотя и не невозможно — в условиях умирающей, разлагающейся заживо цивилизации), получить известность, просто выжить в условиях ожесточающейся конкуренции среди нарастающих сотен тысяч ему подобных? Только скандалом. Только обращением за содействием к дьяволу, к контркультуре. Но абстракционизмом больше никогда не удивишь. Любым. Черный ли квадрат на белом, красный ли на черном — уже были Малевич и Кандинский, имя же им легион. Любыми вывертами маньеризма — тоже. Были Пикассо, Дали и еще один легион. Возвращение к классике исключено, так как немодно и пахнет таким же эпигонством, как абстракционизм, маньеризм, соцреализм и т.п. Что остается? Правильно: насилие, порнография, шок от скандального образа автора сквозь его полотно. Это мы видим все чаще и будем видеть все чаще по мере разложения существующей цивилизации и крушения сдерживающих моральных устоев.

Да, антикультура и в изобразительном искусстве подавляет и вытесняет культуру.

Архитектура. Примерно тот же процесс. При первой мысли об этом диву даешься: неужели антикультура может со страниц книги, со сцены театра, со струн гитары, с холста картины ворваться в дом, вырваться на улицу? Но поразмыслив, оглядевшись вокруг и снова поразмыслив, понимаешь: может, еще как может! Ведь антикультура — всего лишь “Зазеркалье” культуры, и в ней есть все, что есть в последней, только в извращенном виде, по критерию пользы/вреда личности и обществу, о котором упоминалось выше. Поточно-стандартные коробки современной архитектуры, подобно ремесленнической литературе, “мертвой” музыке, духовно-физическому

 

==314


стриптизу на сцене, абстрактной живописи и т.п. открывают перед антикультурой широкий простор. Достаточно лишить нагромождения коробок соразмерности с человеком, сделать их безликими, эстетически отталкивающими, вызывающими отчаяние тоски — а этого сегодня предостаточно едва ли не в каждом городе мира, — и преступность, самоубийства, вандализм автоматически подскакивают на столько-то процентов. Вы только подумайте: архитектура как важный социальный источник преступности, наряду с неблагополучной семьей, бурсой и прочими порождениями умирающей цивилизации! Однако архитектура, как ветвь, отрасль культуры, принципиально не может иметь ничего общего ни с преступностью, ни с чем бы то ни было антиобщественным. На это способна только антикультура в обличье, так сказать, антиархитектуры.

Как видим, антикультура торжествует и в архитектурном искусстве (точнее, неискусстве) тоже.

И это можно понять. Мы уже говорили, что сегодня едва ли не каждый научившийся читать и писать способен выдавать за день до тридцати страниц машинописного текста (через два интервала) хоть “под Шекспира”, хоть “под Гомера”, хоть “под Пушкина”, хоть “под Толстого”, хоть неотличимо от миллионов ему подобных. Можно без стыда выйти на сцену в 90 лет и сыграть Джульетту со старческим шамканьем. Можно выйти на сцену без голоса, без фигуры, даже без знания текста — лишь бы “попасть в струю”. Можно записать на нотной бумаге любое сочетание звуков, более или менее понятное в порядке музыкального сопровождения чего-то, видимого на экране или на сцене, но остающееся просто шумом само по себе. Ну и что? Если шум “попал в струю” — имя создано и можно эксплуатировать его всю оставшуюся жизнь. Мало того, пресловутый гомо консидеренс (человек понимающий), гомо рузуленс (человек хитрющий) навострился безо всяких компьютеров сочинять песенные мелодии по две-три штуки в день, а трудности с текстом обошел употреблением одной-единственной фразы — любой, которая подпадает под ритм — на всем протяжении звучания диска (кассеты). Например:

==315


“я у мамы дурочка” — (хотя чаще правильнее было бы: дурачок) — и так несколько десятков раз на трехминутной звуковой дорожке (лучше, если на английском языке). Можно нагромоздить на холсте любое сочетание красок, вполне доступное любому дошкольнику или дебилу, либо бесхитростно изобразить в секстиллионный раз то, что извечно принято изображать в живописи, скульптуре и графике европоцентристской цивилизации — и ты уже художник. Можно надергать деталей из уже построенного, нарисовать очередную, секстиллионную жилкоробку — и ты уже архитектор. И достаточно в такой плесени зародиться червям антикультуры — они размножаются, как крысы в сегодняшней зачумленной Москве, тем более, что вокруг — гниющая свалка разлагающейся цивилизации.

Здесь мы сталкиваемся, пожалуй, с самым чудовищным порождением антикультуры: с художественной культурой “на час”, и искусством, так сказать, одноразового пользования, подобно услугам путаны, которой пользуются пять минут и забывают через минуту. Подобно “нужному человеку”, с которым проводят вечер, развлекают, получают обещание — и забывают. Подобно стакану из пластика или бумажной салфетке, которые подносят ко рту, а затем швыряют в ближайшую урну.

Такая “одноразовая культура”, естественно, порождает и, в свою очередь, сама питается соответственной культурой — точнее, бескультурьем — общения, досуга, быта, труда. Не хочется говорить о “нижних десяти процентах” — “дне общества” в каждой стране, об опустившихся, обездоленных людях, полностью или почти полностью потерявших человеческое лицо. Мне не нужно проводить каких-то специальных научных исследований, достаточно выглянуть в окно, чтобы увидеть типичную сегодня для всех стран бывшего СССР картину: тысячи людей (намного более 10% населения городского микрорайона), разговаривающих друг с другом посредством имитации собачьего лая пополам с грязной руганью, не стесняясь женщин и детей (впрочем, женщины и дети объясняются на том же языке); людей, которые органически неспособны больше искать выхода из любой

 

==316


конфликтной ситуации иначе, как посредством безобразного скандала, сплошь и рядом быстро переходящего в мордобой и поножовщину; людей, все существование которых заполнено оправлением естественной нужды — пищеварительной, половой (преимущественно у мужчин) и др., плюс добычей и потреблением наркотиков — сегодня главным образом никотина и алкоголя, но все чаще и более сильных; людей, по-животному пожирающих добытое съестное и вышвыривающих объедки прямо из окон на головы проходящим внизу (дворы вокруг усеяны таким мусором, хотя его почти ежедневно убирают дворники); людей, органически неспособных думать вообще, и в частности о том, какой ущерб их поведение может нанести им самим, другим, окружающей среде, миру, в котором они живут; людей, которые безусловно украдут все, что можно украсть, испоганят, разобьют, испортят, все, на чем можно сорвать плохое (преимущественно с перепоя или после очередного скандала) настроение, дать выход злости, зависти, отчаянию обреченности, всем внутренним силам зла. Вот она, бытовая антикультура, отвратительная, воинствующая, смертельно опасная для общества, во всей своей красе.

Как подумаешь, что этим людям жить и жить еще десятки лет, когда завершится комплексная компьютеризация производства, когда можно будет не просто разбить стекло в павильоне на трамвайной остановке (в Москве в свое время стекла были перебиты на всех остановках!) или изрезать сиденья в трамвае, автобусе, троллейбусе, пригородной электричке (можно себе представить, что происходит наутро в переполненном вагоне, с сиденьями, на которые невозможно сесть!), а, скажем, вывести из строя узел связи и вызвать новый Чернобыль в 10-миллионном городе, — становится ясно: одна только бытовая антикультура, не говоря уже о всем прочем, о всех геобалансах, рассматривавшихся выше, способна погубить в XXI в. существующую цивилизацию. И наверняка погубит, если не перейти быстро и решительно на альтернативный путь развития.

Однако “дно общества” — это еще полбеды. Ну, а остальные-то 80—90%, в том числе “верхние десять

 

==317


процентов”, которые живут припеваючи в каждой стране, даже в такой разоренной, попавшей в беду стране, как Россия, которые как бы олицетворяют высший уровень культуры страны?

Полностью рухнула эпистолярная культура переписки былых времен, почти полностью рухнула вербальная культура “высшей роскоши” (А.Сент-Экзюпери) непосредственного человеческого общения без костылей алкоголя или иных наркотиков. Остались только звонки “нужным людям” и короткое “давай как-нибудь созвонимся” друзьям, на которых в суете сует никогда не хватает времени.

Порою возникает такое впечатление, будто не осталось ни одного деятеля — и, что самое огорчительное, деятельницы — российской культуры, который (которая) не матерился бы через каждое слово, не злоупотреблял бы легальными наркотиками (никотином и алкоголем), не исходил бы злобой и завистью, не холуйствовал бы перед более сильным и не хамствовал перед более слабым, не норовил бы рвануть на себя и под себя все, что можно рвануть, не справлял бы ежечасно любую свою нужду на ближних своих, словом, не вел бы себя подобно псу, способному лишь лаять или лизать (не в обиду настоящему псу будь сказано). Конечно, это всего лишь впечатление отчаяния при виде зримо быстрой деградации общества — не только окружающего, всей существующей цивилизации.

Естественно, возникает вопрос: оставаться ли безучастными наблюдателями нависающей гибели нашей Неатлантиды, либо начинать что-то предпринимать? И если предпринимать (в данном случае, в сфере культуры), то что именно?

4. Денаркотизация

Вопрос: что именно можно предпринимать в сфере культуры, если сталкиваешься с людьми, которые во власти наркотика?

Ответ: прежде, чем предпринимать что-либо, нужно сначала разобраться в особенностях того процесса,

==318


при котором люди попадают под власть наркотиков и который по-научному называется процессом наркотизации общества.

Мы уже говорили, что нормальная жизнь человека — особенно в условиях жестких ритуалов труда, быта, досуга — психически и даже физически невозможна без периодической разрядки, мысленного ухода на какое-то время от окружающей действительности, названного нами “наркотическим эффектом”. Говорили и о том, что названный эффект значительно облегчается и многократно усиливается, если вдохнуть, пожевать или глотнуть чего-то наркотического, начиная от слабых наркотиков типа никотина или алкоголя, и кончая сильнейшими, которые совершенно “отключают” человека от жизни. Понятно, что ни о какой культуре с такими людьми вести разговор невозможно. Понятно также, что контингент наркоманов любой степени и вида приверженности наркотикам был и остается одним из надежнейших столпов антикультуры.

Анализ особенностей процесса наркотизации общества (никотинизации, алкоголизации, опиизации, морфинизации, кокаинизации и т.д. — разница несущественная, характер во всех случаях примерно тот же самый) убедительно показывает, что этот процесс проходит по меньшей мере три стадии, три капкана, от которых очень трудно увернуться: обойдешь первый — попадешь во второй, обойдешь второй — почти наверняка окажешься в третьем. Так, например, в России и ряде других республик бывшего СССР лишь менее 20% населения обходили стороной три капкана алкоголизации общества (из них 90% приходится на долю женщин) и не менее 20% застревали в одном из них на уровне заболевания алкоголизмом или тяжелейшего бытового пьянства (из них 90% мужчин). Остальные 60 процентов оставались на промежуточных уровнях более или менее умеренного, либо в лучшем случае символического потребления спиртных напитков.

Первичная наркотизация (“капкан № I”) происходит обычно в рамках семьи. Почти не существует родителей — даже заядлых курильщиков, алкоголиков, отъявленных

 

==319


наркоманов, — которые не объявляли бы любой наркотик, начиная с сигареты и рюмки легкого вина, строго запретным для детей (а тем странам, где детям легко доступно спиртное, трудно позавидовать: процентная доля разной степени слабоумных подскакивает там значительно) . Но при этом возникает “эффект запретного плода”: ребенок отождествляет потребление наркотика со статусом взрослого и тянется к сигарете, рюмке, “дозе”, чтобы скорее обрести такой статус в глазах сверстников, всеми правдами и неправдами, особенно через детские компании. Многие будущие заядлые курильщики, пьяницы, наркоманы стартовали именно с данного уровня.

Вторичная наркотизация (“капкан № 2”) происходит в рамках молодежной компании. Законы ее социальной организации суровы: чтобы повысить свой статус и не оказаться в числе наименее уважаемых или вовсе неуважаемых — против чего восстает элементарная человеческая потребность в самоутверждении, — необходимо быть или хотя бы выглядеть возможнее опытным во всех отношениях, начиная с драки или случки и кончая потреблением наркотиков. Ясно, что в последнем отношении заметное преимущество получают “успешно” прошедшие первичную наркотизацию. Остальным приходится их догонять, и лишь меньшинство сохраняет “наркотическую невинность” (хотя многие потом одумываются и бросают или сокращают потребление наркотиков).

Третичная наркотизация (“капкан № З”) происходит в рамках взрослой компании или собственной, уже не родительской, семьи. Оказавшись, скажем, на работе или в гостях, где все курят или все выпивают или все потребляют “травку”, очень трудно “выдержать характер”, не побояться выглядеть белой вороной, презреть насмешки, отвергнуть чуть ли не силовое навязывание, пренебречь угрозой изоляции или даже остракизма. Точно так же трудно сохранить “наркотическую невинность”, если муж (реже жена) назойливо угощает сигаретой, подносит стакан, предлагает разделить “травку” и очень обижается, если это отвергается. Большинство из благополучно миновавших “капканы” № 1 и № 2 почти наверняка попадают в третий.

 

К оглавлению

==320


При таких масштабах потребления наркотиков предельно важны дозировка и способы пользования ими. Ныне, если ты не баллотируешься на пост президента или мэра, уже не опасно и не совестно публично признаваться в регулярном потреблении даже сильнейших наркотиков. И известнейшие деятели культуры (!), науки, политики охотно проделывают это на страницах газет или с телеэкрана, рассказывая читателям, телезрителям, как заботливо дозируют они свой наркотик, чтобы “не потерять форму лица”, принимают его не до, а после выступлений, стараются не впасть в чрезмерно сильную зависимость от наркотика, периодически прекращают или сокращают прием.

Весьма полезная информация, но отнюдь не вчера добытая горьким опытом человечества. Много тысячелетий назад замечено, что если не регулировать прием наркотиков жесткой сеткой ритуалов, оптимизирующих (если допустимо в таком контексте такое слово) процесс их, наркотиков, потребления, то племена и целые народы просто-напросто стираются наркотиками с лица земли. Эта участь постигла многие племена и народности Латинской Америки, Африки, Азии, Океании, ныне ждет многие народы Севера России, а в более отдаленной перспективе и почти все остальные народы бывшего СССР (кроме исповедующих ислам, формально запрещающий, а фактически сильно ограничивающий потребление одного из коварнейших наркотиков — алкоголя).

Вот почему очень давно в мире возникло несколько “наркоцивилизаций”, жестко регулировавших потребление наркотиков. Так сложилось не менее четырех “алкогольных цивилизаций”, каждая со своими “питейными традициями” и соответствующими нравами, обычаями. Самая старая и наиболее развитая — среднеземноморская (западная), охватившая со временем обе Америки и всю Западную Европу (кроме Финляндии). В ее рамках  были детально разработаны ритуалы извращенного утоления жажды (с помощью пива или легкого вина, сначала обостряющего, а затем приглушающего жажду), рас-скованной беседы (коктейль), обострения аппетита (аперитив), раскованной беседы за обеденным столом,

 

==321


десертом, послеобеденным чаем или кофе (столовое вино, десертное вино, микродозы водки, коньяка или ликера), лечения (от простуды, для восстановления сил после болезни и т.п.). Правда, социальные последствия в виде несчастных случаев на почве злоупотребления алкоголем и дебилизации потомства от зачатия в нетрезвом виде или от родителей-алкоголиков и при этом остаются значительными, да и процентная доля алкоголиков относительно высока, но хотя бы само пьянство удерживается в определенных цивилизованных пределах и не принимает варварского, дикого характера. Более успешно справились с проблемой алкоголизма древнекитайская и тюрко-монгольская наркоцивилизации. Первая ограничила потребление алкоголя минимальными дозами по большим праздникам, заботливо оградив от него детопроизводящие категории населения или хотя бы новобрачных. Вторая свела потребление алкоголя к сравнительно редкому ритуальному застолью с кумысом (алкогольный аналог легкого пива) и тоже заботливо оградило от наркотика производящих потомство. Примерно так же поступала сначала на своих застольях с брагой или ее аналогами скифская наркоцивилизация, которая в свое время охватывала всю Европу, кроме Средиземноморья, а впоследствии сузилась до пределов России (включая Прибалтику и Финляндию). Но затем ее постигла трагичная судьба.

В XVI в. — с началом Ренессанса, в разгар Великих географических открытий — до Европы и затем до России докатилось поистине дьявольское арабское изобретение, нанесшее христианскому миру вообще и православной его ветви в особенности намного больше вреда, чем все мусульманские “джихады”, вместе взятые (кроме христиан жестоко пострадали язычники; приверженцев других мировых религий беда, можно сказать, обошла стороной). Арабы называли полученное ими вещество “аль-кууль” (буквально: “полученное из мелкого порошка”), по-научному метилкарбином из органических соединений алифатического ряда, содержащих гидроксильную группу, а по-простому — обычный винный спирт, из которого нетрудно приготовлять спиртные напитки любой крепости.

 

==322


В результате оказалось необязательным часами вливать в себя до десятка и более литров крепкого пива или виноградного вина, чтобы получить желаемый наркотический эффект. Оказалось достаточным залпом опрокинуть в себя кружку крепкого спиртного — и получить в точности такую же и даже еще гораздо более высокую степень опьянения. Нетрудно представить себе, каков был конечный результат. В XVII—XVIII вв. все народы Северной Европы, от англичан и германцев до поляков и русских, напивались так же скотски, как это делают сегодня лишь восточные славяне, финны и некоторые совсем уж дикие народы тех же мест. Чтобы убедиться в этом, достаточно полюбоваться на западноевропейскую жанровую живопись тех времен. Индуизм, буддизм, конфуцианство, ислам, иудаизм основательнее прикрыли свои народы от злоупотребления алкоголем решеткой религиозных запретов. На протяжении XVIII—XIX вв. германские народы спаслись присоединением к средиземноморской алкогольной цивилизации романских народов, которая устанавливает микродозы крепких спиртных напитков (15—30 г), сосредоточивая их прием в основном на послеобеденном времени. Хотя что значит “спаслись”? Каждый десятый француз, как известно, — либо уже алкоголик, либо горький пьяница, либо дебильно-маргинальная жертва зачатия в пьяном виде. Но даже этот кошмар не сравнить с тем, который накрыл таким же точно образом почти каждого пятого русского, украинца, эстонца, молдаванина и представителей других народов бывшего СССР (кроме огражденных решеткой традиционных запретов религиозно-морального характера).

Скифская алкогольная цивилизация веками держалась на больших дозах возможно более крепкого спиртного, принимаемых в возможно более быстром темпе, чтобы уступить место другому, (иначе было трудно проводить застолье на ограниченной площади сельских хижин в условиях относительно сурового климата, низкой плотности населения и безресторанной культуры). Но застолье регламентировалось обычаями, закрывавшими или существенно ограничивавшими доступность алкоголя для людей детопроизводящего возраста и в особенности для

 

==323


женщин, а также сводивших пьянство к относительно редким дням, когда оно разрешалось. С массовым переходом от традиционного сельского к современному городскому образу жизни прежние сдерживающие обычаи рухнули, а привычная большая доза крепкого спиртного осталась, причем едва ли не на каждый день. Первыми сломались от такого пока малые народы российского Севера, не защищенные исламом, либо буддизмом. Практически они обречены. Затем наступил черед народов Прибалтики и Молдавии, а также русских, украинцев и белорусов, плюс тех, кто высовывался из-под “защитного зонтика” ислама или буддизма. Человеческие и материальные потери от повального алкоголизма и пьянства настолько колоссальны (по сути, все более подрывается самый генофонд — основа основ существования каждой нации), что все эти народы тоже обречены на мучительную агонию в обозримом будущем ближайших десятилетий только по одной этой причине.

Если, конечно, не переломить наблюдаемые тенденции самым решительным образом. Но это чрезвычайно трудно: сделанная в середине 80-х годов попытка добиться дезалкоголизации советского общества административными методами кончилась полным крахом, напоровшись на тысячелетние питейные традиции скифской алкогольной цивилизации — единственным результатом была сотнемиллиардная контрибуция при капитуляции перед теневой экономикой, подорвавшей государственную монополию на продажу спиртных напитков.

Впрочем, сегодня идет под откос не только скифская наркоцивилизация. Молодежь, отгороженная от родителей “разрывом поколений”, в массовом порядке рвет со спасительными традициями и с детства приобщается к никотину, алкоголю, сильным наркотикам самым диким образом всюду — даже в странах ислама, даже в Индии, даже в Китае, Корее, Японии. Последствия не заставят себя ждать в глобальных масштабах не позднее первой половины грядущего столетия. Повторимся: даже если бы с существующей цивилизацией все остальное было в порядке — одна только наркотизация общества современными темпами и масштабами покончит с ним успешнее чумы или холеры.

 

==324


Что же? Там, где есть яд— есть и противоядие. Закономерности, заложенные в процессе наркотизации общества, делают вполне возможной столь же тотальную денаркотизацию его. Главное — осознать серьезность проблемы и принять к сведению научные рекомендации, констатирующие принципиальную возможность эту проблему решить.

Коль скоро первичная наркотизация подростка, все чаще даже ребенка, происходит в родительской семье — необходимо разъяснять родителям, какую роль в жизни детей играет пример родителей, как обманчива эффективность запретов и как эффективен дружный семейный коллектив в успешном преодолении с детских лет практически любой наркотической проблемной ситуации (если не помешает детско-подростковая стая).

Коль скоро вторичная наркотизация молодого человека происходит в молодежной компании — необходимо воздействовать на молодежь самым сильным для нее орудием: модой и связанной с ней престижностью. Коль скоро третичная наркотизация взрослых происходит преимущественно в их референтных группах (т.е. в среде людей, с мнением которых член группы считается в первую очередь) — необходимо воздействовать тем же оружием на референтные группы.

Можно ли ожидать конкретных результатов от такого воздействия?

Да, исторический опыт вообще и последних десятилетий в частности убеждает, что это не выходит за рамки реального. Не секрет, что мода давно перекочевала из придворных кругов в специальную “индустрию моды” с тысячами довольно крупных предприятий и тысячами специалистов-профессионалов, не говоря уже о миллионах вспомогательных работников. Объективная задача этой индустрии — создать необходимые условия для искусственного возбуждения спроса, чтобы побудить людей возможно чаще выбрасывать “вышедшее из моды” и поэтому чаще делать покупки “входящего в моду”. Без такого возбуждающего средства развитая капиталистическая экономика давно потерпела бы крах при нарастающем перепроизводстве едва ли не всех товаров и услуг.

 

==325


Надо признать, что “индустрия моды”, вкупе с “индустрией рекламы” добилась впечатляющих успехов, сделав основную массу людей безвольными куклами в своих довольно энергичных руках. Мода заставляет минимум раз в год менять гардероб и многие другие предметы обихода, минимум раз в три-четыре года менять автомашину и т.д. Понятно, это относится к развитым странам. Но и развивающиеся (включая все республики бывшего СССР) охвачены рабски-обезьяньим подражанием западной моде. В этом смысле лучшим памятником “индустрии моды” может служить типичный советский (а также африканский, азиатский и т.д.) молодой человек, стоящий у модного игрового автомата в модной одежде и обуви с модной сигаретой в зубах и успешно пытающийся совместить ее с модной жвачкой и не менее модным мороженым. Если бы модным стал клистир, молодой человек тут же, не выпуская сигареты, жвачки и мороженого изо рта, встал бы в очередь делать себе клистир.

Короче говоря, мода в состоянии заставить человека делать все, даже ходить на голове. Понятно, большей частью она используется в корыстных целях расширения сбыта и увеличения прибыли, в том числе путем продажи слабых и сильных наркотиков. Но иногда она принимает прямо противоположное направление. Наиболее яркий пример: США последних десятилетий. В моду входит здоровый образ жизни, спорт (не только спортивная одежда), стиль поведения, исключающий никотин, алкоголь и сильные наркотики, которые общественное мнение относит к 20% населения, составляющего низкопрестижные слои общества (к сожалению, в эти проценты входит и определенная часть молодежи из высокопрестижных слоев). Каков результат? На протяжении каких-нибудь 20—30 лет, несмотря на сильнейший рекламный пресс мощных табачных монополий, процент курящих уменьшился вдвое (в развивающихся странах, включая СССР — по мере массового перехода от традиционного сельского к современному городскому образу жизни, — значительно возрос). В те же годы, несмотря на такой же реклам­

 

==326


ный пресс винных монополий, снизилось потребление спиртного (в развивающихся странах возросло). Несмотря на массированное наступление наркомафии, удерживается в пределах упомянутых 20% населения постоянное потребление сильных наркотиков — и, конечно же, не только силами полиции, а прежде всего “контрмодой” на наркотики.

Значит, сможем, если захотим?

Надо принять во внимание, что иного выхода просто нет. Активное вторжение антикультуры в молодежную среду подрывает защитные реакции общества на губительное массовое распространение слабых и тем более сильных наркотиков. Если с первичной наркотизацией еще можно как-то справиться, то вторичная при существующих условиях и тенденциях неодолима. Не будешь курить, откажешься от спиртного — засмеют, затравят. Откажешься от сильных наркотиков — насильно “посадят на иглу”, а “слезть” с нее, как известно, очень трудно. Пока речь идет о считанных процентах, общество в прямом смысле слова с грехом пополам может еще как-то влачить существование. Но когда процент юных наркоманов (включая заядлых курильщиков и горьких пьяниц) поднимется на порядок — человечество обречено. И дело не столько в том, что, как уже говорилось, почти девять десятых наркоманов вымирают к тридцати годам жизни, алкоголиков — к пятидесяти, заядлых курильщиков — к шестидесяти, сколько в том, что они производят по нарастающей все более хилое, ущербное потомство и тем самым копают человечеству далеко не братскую могилу.

Единственный выход — альтернативная цивилизация, исключающая антикультуру вообще и ее органическую составную часть, слабые и сильные наркотики, в частности. Вот почему в контексте альтернативистики, рядом с такими уже установившимися понятиями, как стабилизация, демилитаризация, экологизация, гуманизация и т.п., следует, на наш взгляд, поставить равнопорядковое понятие “денаркотизация общества”.

Имея в виду, что без нее переход к альтернативной цивилизации и в принципе, и практически невозможен.

 

==327


5.Демафизация

Ранее уже отмечалось, что рынок — точнее, социальные отношения людей по типу “покупатель-продавец” — отвратительное явление. Продавец, естественно, норовит продать подороже и сбагрить побыстрее любой, пусть самый плохой, товар. Чтобы поднять и сохранить высокими цены, он не задумывается уничтожить излишки или сбросить на помойку скоропортящееся. Не задумывается и всучить покупателю заведомо негодный товар, иногда даже опасный для здоровья и жизни потребителя. “Не обманешь — не продашь”: что у пьяного русского купца было на языке, то у трезвых коммерсантов всего мира на уме. Добавьте к этому вездесущую уголовную и чиновную мафию, которая обкладывает продавца данью, перекладываемой, понятно, на потребителя соответствующим повышением цены. Вся торговля во всех пятнадцати республиках бывшего СССР является наглядной и убедительной иллюстрацией сказанного. И, конечно же, не только в этих странах.

И все же, у рынка, как тоже упоминалось, только одна альтернатива: казарма или, точнее, тюрьма или, еще точнее, социальные отношения людей по типу “вожак—стая” или “начальник—подчиненный” или “бандит—его жертвы” (разница несущественна). Важно подчеркнуть, что в условиях существующей цивилизации выбор ограничен только двумя возможностями: либо рынок — либо казарма. Третьего не дано.

Наиболее “чистой” моделью казармы является тюремная камера. Да, там тоже имеются элементы рынка: что-то меняют, что-то даже продают из-под полы. Но по понятным причинам эти элементы очень ограничены. Главное здесь, как и в любой звериной стае, — сила. Именно она делает наиболее сильного вожаком и заставляет подчиняться ему остальных. Однако человек, в отличие от зверя, руководствуется не только стадным инстинктом. Он наделен разумом, и с помощью последнего несколько менее сильных всегда могут одолеть более сильного. Чтобы этого не допустить, много

 

==328


тысячелетий назад было изобретено государство — политический инструмент подчинения большинства меньшинству и даже всех — одному. Тюремная камера в данном случае предстает как своего рода “минигосударство” со всеми его главными характерными чертами.

Чтобы сохранить и упрочить свою власть, вожак (по русской уголовной терминологии “пахан”, в иных терминологиях он может именоваться боссом, фюрером, генеральным секретарем или как-то еще) окружает себя приближенными — привилегированными аристократами или бесправными холуями, безразлично (чаще — теми и другими, причем в самых разнообразных помесях холуя-аристократа). Они могут именоваться министрами, генералами, сатрапами, секретарями обкомов и райкомов правящей партии и т.п. Русская уголовная терминология предпочитает термин, взятый из карточной игры: “шестерка” — в отличие от уголовных “тузов” и “королей”. С другой стороны, нарочито выделяются несчастные, специально обездоленные, униженные и постоянно оскорбляемые, дабы внушать страх всем прочим своей горькой участью. В уголовном мире они так прямо и именуются “опущенными”. В неуголовном это могут быть крестьяне, лишенные всех прав гражданина, кроме обязанности трудиться бесплатно, за право пользования клочком земли, либо “работяги” — низкоквалифицированные работники физического труда с минимальной зарплатой и наихудшими жилищно-бытовыми условиями. Страх попасть в эту категорию заставляет большинство (“козлов” или “мужиков” по уголовной терминологии, рабочих и служащих, включая интеллигенцию, по неуголовной) безропотно или пусть даже “ропотно” сносить помыкательство над собой со стороны “шестерок” во имя всевластия “пахана”. Этот социальный механизм безотказно и очень эффективно действует во всех странах мира, а там, где рынок заменяется казармой (участь целой трети человечества, начиная с СССР), все общество превращается в чудовищную иерархию тюремных камер со своими “паханами” в каждой — от мелкого чиновника

 

==329


до генерального секретаря Политбюро правящей псевдопартии.

Коротко этот социальный механизм можно назвать мафией, поскольку именно в существующих мафиозных структурах он проявляется наиболее ярко и в наиболее законченных формах (причем, конечно же, не только в тюрьме, но главным образом на воле). А процесс вытеснения рыночных социальных отношений казарменными на тех же основаниях можно именовать мафизацией общества. Этот процесс носит глобальный характер и лишь более наглядно дает себя знать в странах бывшего социалистического “лагеря”.

Здесь необходимо сделать пояснение относительно термина “казарма” (“бараки”, по-английски). Этот термин в его не прямом, а переносном значении появился в XIX в. для обозначения одной из самых бесчеловечных разновидностей социализма (“казарменный социализм”), которым Маркс, как чудовищной антиутопией, пугал своих оппонентов, но именно которым марксисты и “осчастливили” треть человечества. В этом смысле он употребляется и здесь, а уподобление казармы тюремной камере диктуется чисто российской спецификой, неизвестной или почти неизвестной в других странах мира. Дело в том, что во всех странах мира, кроме бывшего СССР, солдат более или менее защищен от произвола начальства и своих более сильных товарищей традициями, обычаями, нравами, а главное — законами, которые более или менее исполняются. Ничего подобного не было и нет на территории СССР. Старые традиции, нравы, обычаи рухнули, а новые еще не созданы, либо возникают преимущественно в уродливых, чудовищно извращенных формах. Законов фактически нет, а те, что сочинены и опубликованы, — никто не исполняет. В результате (помимо всего прочего) молодой новобранец, насильственно взятый в армию под страхом тюрьмы, целиком подпадает под произвол начальства и сплоченной стаи старослужащих, так что оказывается в условиях, неотличимых от тюремных. Можно сказать, что каждый русский (украинец, белорус и т.д.), имевший не

 

К оглавлению

==330


счастье родиться мальчиком, и притом не уродом, не дебилом, и не инвалидом — в этой проклятой Богом и людьми стране — обречен на минимум 1,5—2-летнее тюремное заключение только по этой причине, с тысячами убитых, зверски замученных, искалеченных, тронувшихся рассудком в своих тюремных камерах-казармах каждый год. И правительство бессильно что-либо предпринять для исправления столь вопиющего положения, пока рекрутская армия не будет заменена профессиональной, на что требуются годы и годы из-за слабости экономики.

В бывшем (и никуда не девавшемся) СССР мафия вообще приобрела чудовищные, нигде в других странах не виданные масштабы и власть. Достаточно сказать, что еще в 1985 г. в начале предпоследней попытки выбраться из трясины “казарменного социализма” (с сентября 1991 г. предпринимается еще одна, последняя в том же роде), сотни миллиардов рублей, которыми ворочала теневая экономика с руководящими ею мафиозными структурами, оказались сопоставимыми с примерно такими же суммами государственного бюджета. То есть, мафия экономически стала соперничать с правительством. С тех пор сила мафии непрестанно возрастала, а правительства — убывала. К настоящему времени такое противопоставление вообще потеряло всякий смысл, потому что все труднее понять, где кончается бандит и начинается в точности такой же грабитель-чиновник, где кончается государственный сановник и начинается “крестный отец” мафии, ворочающий целыми отраслями экономики и целыми регионами страны. Сращивание государственных и мафиозных структур идет такими масштабами и темпами, что только по одной этой причине парализуются, выхолащиваются все социально-экономические реформы, так что обозримому будущему всех до единой стран на территории бывшего СССР трудно позавидовать.

Важно уточнить, однако, что республики бывшего СССР лишь лидируют в этом процессе, вовсе не являясь в нем единственными субъектами. Процесс, как и наркотизация общества, носит глобальный характер,

==331


охватывает в той или иной степени все до единой страны мира и имеет тенденцию к стремительному нарастанию темпов и масштабов. Иначе и быть не может, поскольку это диктуется особенностями существующей цивилизации и быстро набирающей в ней силу антикультуры.

Когда средний американец (француз, германец, итальянец и т.д.) заворачивает в кафе, чтобы пропустить рюмку спиртного, или покупает пачку сигарет, он не замечает, что попадает в удушающие объятия жиреющей за его счет теневой экономики, густо замешанной на антикультуре. Дело в том, что даже слабые наркотики дают потрясающие воображение сверхприбыли, несопоставимые по затратам труда и средств ни с какими другими прибылями. И что же, вы думаете, что уйма сообразительных и наглых паразитов, околачивающихся возле кафе и табачных киосков, будет спокойно смотреть, как эти сверхприбыли целиком уплывают в карман какого-то замухрышки-продавца? Нет, они немедленно организуются в грозные мафиозные структуры и без лишнего труда, простым рэкетом, получают свою, и очень немалую, долю прибылей.

Еще более выгодно мафии, когда “средний” массовый обыватель решается на что-нибудь морально запретное. Например, азарта ради дать обобрать себя в игорном доме, воспользоваться услугами проститутки, попробовать сильный наркотик. Тут сверхприбыли возрастают еще на порядок — и соответственно возрастают тянущиеся к ним мафиозные структуры.

Наилучшей иллюстрацией сказанного может служить работа проститутки — живого воплощения антикультуры в культуре половых отношений. Сама по себе проститутка — существо довольно беспомощное. Ее можно использовать и дать вместо денег пинка или даже отобрать аванс. Но когда за ее спиной вырастает угрожающая фигура сутенера с ножом в зубах — шутки плохи: приходится платить, причем иногда не за тело, а за страх. Заодно сутенер помогает отрегулировать отношения с полицией, соперницами и пр. Живая модель теневой экономики.

 

==332


И пока средний американец, француз, германец и т.д. будет забегать в игорный и публичный дом, баловаться “травкой”, словом, разными способами приобщаться к антикультуре, выкладывая на это из своего кармана сотни миллиардов долларов ежегодно (в мировых масштабах) — теневая экономика в органическом единстве с антикультурой будет процветать, набирать силу по нарастающей. А вместе с ними будет процветать и набирать силу тесно сросшаяся между собой уголовная и чиновная (“коррумпированная”) мафия. И это понятно. Собственно государству — за пределами коррумпированных структур государственного аппарата — здесь делать нечего: государство допустило существование этой сферы и оградило самое себя от нее, объявив нечто вроде нейтралитета и тем самым отдав миллиарды жителей Земли фактически на произвол мафии.

Мафия, по самому характеру своему, не может просто прозябать, довольствуясь скромной или даже очень нескромной прибылью. Она, как чума, либо ликвидируется — правда, в отличие от чумы, мафия никогда не “выдыхается” как бы сама собой, — либо разрастается и крепнет от года к году, что фактически мы и видим почти во всех без исключения странах мира воочию. Некоторые страны уже практически находятся под властью мафии (их президентов и министров смещают или арестовывают именно за принадлежность к мафии). В некоторых — как, например, во всех без исключения республиках бывшего Советского Союза — мафиозные структуры не уступают по своей экономической мощи и воздействию на жизнь людей собственно государственным. В некоторых государство ведет более или менее успешную войну против мафии. И нигде мафия не искоренена или хотя бы подавлена. Наоборот, она всюду — на триумфальном марше.

Хуже всего, что мафия гораздо успешнее, чем государство, ставит себе на службу последние достижения научно-технического прогресса и их социальные последствия. Она успешно осваивает компьютеризацию банковского дела, выкачивая миллиарды долларов

 

==333


фальсификацией компьютерных сетей, что намного легче и прибыльнее, чем ремесло фальшивомонетчика. Да и без всяких компьютеров несколько совсем диких бандитов с Кавказа с подложными документами ухитрились ограбить государственный банк России почти на четверть госбюджета. Она успешно пользуется новейшими средствами транспорта и связи. В ее распоряжении — лучшие отели и рестораны Москвы, Петербурга, Варшавы и множества других городов, где матерые уголовники, как в голливудских кинолентах 30-х годов, совершенно открыто проводят свои совещания и даже конференции, празднуют юбилеи, устраивают торжественные похороны, с сотнями ревущих клаксонами роскошных автомашин, бандитов, павших в междоусобной поножовщине. Она успешно “отмывает” миллиард за миллиардом рублей, долларов, марок, фунтов стерлингов, франков, лир, иен, вторгаясь в нетеневую экономику, подминая ее под себя. И она постепенно прибирает к рукам средства массовой информации, организует идеологическую обработку людей в выгодном ей духе. Наконец, она проводит в государственные структуры своих ставленников, расширяет в них сеть платных осведомителей и физически устраняет (убивает) всех сколько-нибудь серьезно опасных для нее людей. Словом, завоевывает мир.

Во всяком случае, каждому побывавшему в Москве или в любом другом городе бывшего СССР может показаться, что эти города в самом буквальном смысле оккупированы наглыми захватчиками (в том числе иноземными), которые ведут себя абсолютно так же, кат гитлеровцы в Париже 1942 г. или татаро-монголы " Москве 1242г. Настолько далеко зашла мафизация общества.

Хуже всего, что объективные условия для наращивания могущества мафии быстро улучшаются. Создается реальная возможность использования мафиозны ми структурами в целях шантажа оружия массового поражения. Мы уже говорили, что успешная диверсия на любой атомной электростанции или попадание в нее достаточно мощной ракеты способно вызвать второй

 

==334


Чернобыль уже не под Киевом, а под Парижем или Лондоном, под Москвой или Вашингтоном. А Чернобыль, как мы помним, это 400 хиросимских атомных бомб, только как бы “замедленного действия”, но с теми же сотнями тысяч, в совокупности — с десятками и сотнями миллионов жертв. Кроме того, существуют неограниченные возможности применения химического оружия (уже широко применяется в междоусобных войнах исламской цивилизации) и бактериологического оружия (уже было несколько попыток — правда, пока неудачных — шантажа угрозой отравления городских водопроводов болезнетворными микробами). Все это вместе взятое создает прямо-таки апокалипсическую картину пострашнее всего, изображенного в кошмарных антиутопиях XX в., начиная с “Железной пяты” Джека Лондона и кончая “1984” Джорджа Ору-элла. Перефразируя известное изречение насчет судеб человечества при продолжении гонки вооружений, можно сказать, что либо человечество одолеет мафию, либо мафия одолеет человечество. И тогда человечеству конец, даже если оно успешно справится с глобальными проблемами современности. Ибо мафия не созидает, а паразитирует на созданном. И когда подорвет всякую возможность создавать — погибнет, но только вместе с разъеденным ею организмом.

Как одолеть мафию? Повторяем, сама собой она не исчезнет, поскольку сулит слишком большие и слишком легкие доходы любителям безнаказанных сверхприбылей и роскошной жизни без всяких усилий. Искоренить ее административно-полицейскими мерами невозможно, поскольку она питается, как червь в теле человека, отходами его пищеварения, неискоренимо порочными стремлениями миллионов и миллионов людей вкусить “запретного плода”, формально отвергаемого существующей цивилизацией, но фактически органически сросшегося с нею. Что же делать? По нашему убеждению, одно: переходить к цивилизации, изначально исключающей всякие ядовитые соки “запретных плодов”, питающих мафию, и предполагающей такую охрану общественного порядка, которая способна

 

==335


эффективно пресекать любые антиобщественные явления угрожающие существованию человечества.

Таким образом, мы вновь и вновь возвращаемся к идее альтернативной цивилизации, как к категорическому императиву — обязательному, может быть, даже единственно возможному условию выживания человечества.

6. Преодоление антикультуры

Общеизвестно, что европоцентристская цивилизация (Северная Америка, Западная Европа, Южная Африка, Австралия и Новая Зеландия, Израиль) на протяжении последнего полутысячелетия — со времен великих географических открытий — является основным компонентом и ведущим звеном существующей мировой цивилизации. Все остальное пока что идет в кильватере. Правда, существенной спецификой отличаются до сих пор восточноазиатская цивилизация (Китай, Индокитай, Корея, Япония), южноазиатская цивилизация (от Индии до Индонезии), исламская цивилизация (от Марокко до Пакистана), в меньшей степени евроазиатская (российская), латиноамериканская и африканская (к югу от исламской) цивилизации. Но, пожалуй, только исламская в состоянии сегодня бросить серьезный вызов европоцентристской.

Восточноазиатская цивилизация базируется на древнекитайских религиозно-философских учениях, из которых выделяется по значению конфуцианство и примыкающие к нему этические учения. Именно эта база помогла сформировать трудовую и гражданскую дисциплину, невиданные в прочих цивилизациях, а на данной основе — добиться неслыханных экономических успехов. Реализованная утопия казарменного социализма существенно затормозила развитие Китая и Северной Кореи, но это — преходящее явление. Можно не сомневаться, что в XXI в. этот регион экономически догонит и, возможно, даже перегонит европоцентристский. А вот в культурном отношении такое весьма

 

==336


сомнительно. Каждое новое поколение, включая элиту общества, здесь все более основательно “вестернизируется”, и вряд ли такая тенденция может быть преодолена без решительного поворота всей существующей мировой цивилизации в целом.

Южноазиатская цивилизация — в трагическом положении. В отличие от восточноазиатской, индуизм и буддизм (как и ислам) не дают здесь возможности включить “демографический тормоз”, прекратить гибельный процесс бесконечного удвоения населения за считанные десятилетия. Поэтому судьба региона в XXI в. вообще под большим вопросом и полностью зависит от того, удастся ли справиться в ближайшие два-три десятилетия с “демографическим взрывом”, или нет. Но каждое новое поколение вкупе с элитой общества и здесь все более основательно “вестернизируется”. С одной стороны, это безусловно способствует падению темпов роста населения. С другой — вовлекает и этот регион в пучину надвигающейся гибели европоцентристской цивилизации.

В еще более трагичном положении находится африканская цивилизация. В дополнение к “демографическому взрыву” здесь идет все более резкое обострение продовольственного дисбаланса — растущая нехватка продовольствия и соответственно растущие масштабы голода, смягчаемого только иностранной помощью, заведомо недостаточной при растущем народонаселении. С другой стороны, в действие вступил поистине апокалипсический природный “регулятор” — вирус, дающий синдром приобретенного иммунологического дефицита (СПИД), который поразил в некоторых субрегионах континента до четверти и более населения, с тенденцией нарастающего экспоненциально распространения. Оба этих фактора в совокупности обрекают африканскую цивилизацию на гибель не позднее первой половины — может быть, даже первой четверти — XXI в., если не будет найден адекватный ее специфике альтернативный путь развития. При всем том “вестернизация” здесь идет еще более масштабно и быстро, тотально охватывая элиту общества и подрастающие

 

==337


поколения, так что в культурном отношении — полный “кильватер”.

И в еще более трагичном положении — евроазиатская цивилизация, словно по Божьему проклятию, накликавшая на себя все беды, свойственные остальным шести субцивилизациям мира. Мало того, что она пала жертвой депопуляции (выморочности), ведущей к тотальной деградации населения с подрывом генофонда и конечным обезлюдением обширных регионов; мало того, что она оказалась ритуально-культурно незащищенной даже от сравнительно слабого наркотика (алкоголя), а уж тем более от надвигающегося потока сильных наркотиков, и, начиная с малых народов Севера, обречена на вымирание в грядущем столетии только по одной этой причине, она еще вдобавок вместе с целой третью человечества пала жертвой реализованной утопии казарменного социализма, из которой пока что тщетно пытается выбраться, раздираемая в клочья могущественной уголовной и чиновно-номенклатурной мафией, снедаемая изнутри тотальной дезинтеллектуализацией (оболваненностью), деморализацией (опод-лением) и психопатологизацией (остервенением) людей. Ее судьба целиком зависит от того, выберется ли она в течение ближайших одного-двух десятилетий из страшной сказки, сделанной былью, или нет. Если нет — ее ждет судьба Югославии, умноженной на Ливан, Афганистан и Карабах, вместе взятые. Если да, у нее есть шанс выплыть к польскому, а затем, возможно, и к турецкому берегу: рассчитывать на большее — еще одна утопия. И опять-таки при всем том “американизация” культуры идет здесь еще более ретиво, чем в Африке, так что этот регион, безусловно, разделит беды европоцентристской цивилизации, отнюдь не вкусив ее радостей.

О латиноамериканской цивилизации нечего и говорить — культурологически она полностью в русле североамериканской, тем более что гораздо благополучнее трех предыдущих.

Что касается исламской цивилизации, то в ней идет борьба двух течений. Одно, олицетворяемое Турцией,

==338


за которой тянутся многие другие исламские страны и имеются влиятельные партии во всех без исключения странах региона, идет в русле европоцентристской цивилизации, делит с ней ее сегодняшние преимущества и должно будет разделить завтра ее судьбу. Другое, олицетворяемое Ираном, пытается свернуть с европоцентристского пути в систему ценностей исламского фундаментализма. Какое из течений где одержит верх — такой будет и судьба соответствующего субрегиона исламского мира в XXI в.

Исламский фундаментализм страшен в своей огромной теократической потенции и представляет колоссальную опасность для остальных шести цивилизаций мира. Его внешние проявления не могут не ужасать: публичные казни, изгнание женщин из общественной жизни на домашнюю кухню и под чадру, свирепое подавление всякого инакомыслия в своей стране, заочное при-говорение к смерти инакомыслящих в других странах, открытая приверженность методам массового террора (заложники, погромы и захваты дипломатических миссий, диверсии и другие террористические акты, объявление целых городов — в частности, Москвы и Тифлиса — “зоной бедствия”, с угрозой развертывания там массовых террористических актов и т.п.), наконец, постоянный шантаж объявления “джихада” — “священной войны” миллиарда мусульман против остальных четырех-пяти миллиардов жителей планеты. Все это не может не вызывать соответствующей реакции и, в частности, заставляет США мириться с кровавыми бандитами на постах глав некоторых государств региона, чтобы на смену тем не пришли еще более кровавые фундаменталисты уже не с тысячами, а с миллионами своих жертв.

Все так, но давайте подумаем: