Книга публицистически обобщает накопленный материал по альтернативистике междисциплинарному направлению прогнозирования перспектив перехода к альтернативной цивилизации,

Вид материала

Книга

Содержание К оглавлению

Подобный материал:

• Развития, 3304.77kb.
• Программа balance разработана Аргонской национальной лабораторией и успешно используется, 27.15kb.
• Марта Кетро Женщины и коты, мужчины и кошки книга, 1030.32kb.
• Вопросы к междисциплинарному экзамену по дисциплине, 46.26kb.
• Впервом исследовании анализировались уровень и характер наркотизации школьников, 39.92kb.
• Урок географии в 7-м классе обобщает знания по теме "Южная Америка", 103.42kb.
• Транспозиция как способ языковой репрезентации перехода к альтернативной концептуализации, 324.71kb.
• Феномен людей со звезд. Существуют ли внеземные цивилизации?, 171.41kb.
• Основы фондового прогнозирования, 21.41kb.
• 4. Примерная тематика курсовых работ, 23.61kb.

внешним параметрам не уступающие “Войне и миру” Л.Толстого или хотя бы “Тихому Дону” М.Шолохова, “Хождению по мукам” А.Толстого. Сотни романов и поэм с претензией на “нетленку”. Тысячи рассказов и стихотворений того же характера. А по внутренним параметрам значимости в истории отечественной и мировой литературы, в художественной культуре человечества? Здесь пытаться сопоставлять можно только в насмешку. Мало того, на протяжении последних лет (ориентировочно, с середины 80-х годов, когда стали рушиться стены цензурной тюрьмы) в

 

К оглавлению

==270


литературе вообще не было создано ничего “эпохально-пленного” или хотя бы с претензией на эпохальность, масштабность. И даже ручеек действительно талантливых произведений иссякает на глазах. Можно подумать, что высокая “русскоязычная” проза XX в. закончилась “Мастером и Маргаритой” М.Булгакова, а поэзия — песнями В.Высоцкого. Но ведь даже посмертный Булгаков — это 60-е годы, а Высоцкий умер в 1980 г.

Сомнение в такой оценке может вызвать феномен А.Солженицына — одного из немногих, если не единственного из живущих ныне русских писателей с мировым именем. Но не забудем, что мировое имя Солженицыну создал только “Архипелаг Гулаг” — действительно выдающийся подвиг публициста-художника, составивший одно из наиболее значительных явлений мировой культуры XX в. (правда, хронологически относящийся ко всем тем же 60—70-м годам). Русскоязычному читателю Солженицын дорог еще и первыми высокохудожественными произведениями (“Один день Ивана Денисовича”, “Матренин двор” и др.) — большим событием в русской литературе. Жаль, что писатель счел необходимым изменить своему призванию и переключиться на эпопеи, которые ничем (кроме первоначально острейшего политического звучания) не отличаются от десятков аналогичных других.

Точно так же с середины 80-х годов на глазах “выдохлось” советское сценическое искусство. Как бы ни относиться к фильмам 30-х или 50—70-х годов, но это — монбланы по сравнению с крохотными бугорками лент 80-х. А с середины 80-х годов холмистый кинематографический пейзаж внезапно переходит в сплошную пустыню с голливудскими барханами. Как бы ни относиться к театральным постановкам тех же лет, сегодня — та же картина, с той лишь разницей, что Бродвей на театре не может выполнять для нас роли Голливуда в кинозале. Хорошо помню блестящие радиоспектакли 30-х годов — знаю, что их с увлечением слушали миллионы людей всех возрастов. Наверное, радиоспектакли ставятся и сегодня, но давно не вызывают былого отклика радиослушательских масс. Спросите любого, что на него произвело

 

==271


впечатление из телевизионного искусств?. Наверняка назовет иноземные телесериалы — от “Саги о Форсайтах” до “Богатые тоже плачут”. О них можно быть любого мнения. Но где же отечественное телеискусство?

Точно так же можно быть любого мнения о музыке Шостаковича или Дунаевского-старшего. Но где же современные Шостаковичи и Дунаевские? Можно возразить, что “пошла” авторская песня и навалом рок-музыки. Но ведь современная авторская песня несопоставима по культурологическому значению со своей предшественницей 60—70-х годов (хотя многие авторы тех лет еще живы, а многие новые не уступают им по таланту). А весь отечественный “рок” — перепев западного с отставанием примерно на 10— 15 лет.

Точно так же можно быть любого мнения о живописи Глазунова или Шилова — парий-аутсайдеров касты Союза художников СССР, собиравших стотысячные очереди на выставки своих картин. Но где же новые Глазуновы и Шиловы, где хоть одна очередь хотя бы из десятка человек, страждущих посмотреть сенсационную картину? Где хоть одно сколько-нибудь значимое событие в русском изобразительном искусстве конца 80-х — начала 90-х?

Точно так же можно быть любого мнения об архитектуре Щусева или Жолтовского, но в чем сегодня советское (российское) архитектурное искусство второй половины 80-х — первой половины 90-х годов? Назовите хотя бы один новый архитектурный ансамбль. Хотя бы проект на бумаге...

Русское искусство, дай ответ! Не дает ответа. Почему?

Как придушили советскую науку, мне известно доподлинно, потому что почти полвека нахожусь в Академии наук СССР и видел все собственными глазами. Феодально-кастовая социальная организация научного труда неизбежно порождает квазимонополизм (по принципу собаки на сене) и ожесточенную борьбу околонаучных кланов, вырождающихся в структуры чисто мафиозного типа (да еще в сплетении с такими же мафиозными структурами всевластной КПСС). В такой атмосфере

 

==272


может выжить только то, что так или иначе работает на гонку вооружений — что мы и видели воочию. Все остальное засыхает и гибнет на корню, затаптываемое сановно-чиновными тунеядцами от науки.

Возможно, что и культуру придушили во многом с помощью аналогичных управ благочиния, именуемых “творческими союзами”. Но ведь в искусстве проделать это гораздо труднее, чем в науке. В науке ученый задавлен идиотской табелью о рангах, скован своей научной (и околонаучной) аудиторией, ограничен рамками своего учреждения (опаснейшего для его жизни гадюшника) или профессиональной ассоциации (такого же серпентария). В искусстве — как показывает пример хотя бы тех же Солженицына, Глазунова, Шилова — художник может наплевать на отвергающий его “творческий союз” и апеллировать непосредственно к читателю, зрителю, слушателю. Но много мы видели подобных апелляций?

Еще раз: очень не хотелось бы опускаться на уровень “раздачи наград и взысканий”, наклеивания ярлыков, личной вкусовщины и персональных обид. Призываю и читателя сделать то же самое. Вышесказанным хочу лишь обратить его внимание на поразительное явление: сотни тысяч деятелей культуры, искусства — очень разные, в том числе заведомо не уступающие по таланту лучшим своим предшественникам минувших времен — продолжают писать прозу и поэзию, музыку и картины, ставить фильмы и спектакли, строить здания (не страшась плетки за “архитектурные излишества”). Но не только не идут ни в какое сравнение с классикой каждого жанра искусства, а не дотягивают даже до сравнительно скромных художественных вершин, воздвигнутых их предшественниками — или ими же самими! — в минувшие, гораздо более суровые для искусства десятилетия.

Может быть, дело в трагедии советского общества? Рухнуло ведь не только государство-империя. Рушится и гибнет на глазах родная страна, разлагается заживо собственное общество. Может быть, у художников опускаются руки от отчаяния при такой трагедии? Но в минувшие времена трагедии бывали покруче, а культура отнюдь не сникала столь жалким образом, как сегодня.

 

==273


Кроме того, есть множество стран мира, где не только никакой трагедии — сплошное упоение сытой, благополучной во всех отношениях жизнью. А результат для культуры — тот же. Где хоть один новый Ибсен или Григ в Скандинавии? Хоть жалкое подобие Гете или хотя бы любого из братьев Маннов в Германии? Если не Бальзак, то хотя бы Франс во Франции? Если не Байрон, то хотя бы Шоу в Англии? Если не Марк Твен, то хотя бы Драйзер в США?

Может быть, художников следует держать в черном теле и рубить хвосты, как щенкам, чтобы были злее, чтобы не заплывали жиром от сытости, благополучия, чтобы ловили своих художественных мышей, а не спали походя? Но подавляющее большинство подлинных художников во всех странах мира отнюдь не благоденствует, а в нашей — просто бедствует в отчаянной нищете. При этом жизнь каждодневно подвергает их мучительным пыткам и устраивает публичную казнь руками если не “спонсоров”, от которых зависит кусок хлеба художника, то своих собственных коллег (еще раз напоминаем про обязательный серпентарий профессиональной касты). Почему же раньше примерно такие же “пытки” и “казни” порождали великих художников, а теперь перестали порождать хотя бы малых?

Остается есенинская гипотеза: “лицом к лицу лица не увидать — большое видится на расстояньи”. Может быть, мы просто не видим величия того, что увидится спустя два-три десятилетия, тем более, спустя столетие? Такое в истории культуры бывало. Но не бывало, чтобы относилось тотально — ко всем подряд. Пушкина убили — “Солнце нашей поэзии закатилось!” (слова, сказанные едва ли не в тот же день). Высоцкий умер — чуть ли не всем народом проводили его в последний путь и по сей день к памятнику его не зарастает народная тропа. О ком из живущих ныне деятелей культуры скажем такое же, восплачем так же, если, не приведи Господь, кто-то из них безвременно оставит нас сиротами?..

И остается последнее: задуматься всерьез над поразительным феноменом — сотни тысяч в разной мере талантливых людей продолжают творить культуру, а

 

==274


культура влачит все более жалкое существование, хиреет на глазах. Вопреки всем усилиям. Несмотря на них. Почему бы это? Отчего бы это?

Сразу вспоминается многотомник Т.Моммзена “Падение Римской империи”. Оказывается, две тысячи лет назад находились тысячи людей нисколько не глупее нас с вами. Сотни из них хорошо понимали, что дело идет к гибели их общества. Десятки предлагали вполне разумные решения, чтобы надвигающейся гибели избежать. А единицы, обладавшие достаточной властью, предпринимали энергичные усилия в том же направлении. Результат общеизвестен.

Что же? В Югославии не меньше умных и порядочных людей, чем в любой другой стране мира. Не меньше понимающих гибельность ситуации, в которую страна попала. Не меньше трезвых политиков, предлагающих разумные решения. А что делается — по крайней мере, ко 2-й половине 90-х годов, когда пишутся эти строки? О судьбе бывшего СССР не говорю — тут еще одна гигантская Югославия вся впереди.

Может быть, и в культуре происходит то же самое? Несмотря на усилия тысяч талантов покрупнее и сотен тысяч талантов поменьше, может быть, в культуре свое Падение Рима, свои Босния и Герцеговина?

К такой мысли подводит не только состояние отечественного (и не только отечественного) литературного, сценического, изобразительного, музыкального, архитектурного искусства, но и состояние прочих основных типов учреждений культуры, сверх перечисленных выше.

Общеизвестно, какую важную роль в культуре народа играли городской и сельский клубы 20—50-х годов. С тех пор понастроили множество помпезных дворцов культуры (хотя десятки тысяч клубов-развалюх доживают свой век в мучительной старческой агонии) — и получили “паркетные пустыни”, на которые время от время вторгаются исступленные толпы поклонников рока, относящихся, как известно, к сфере не культуры, а контркультуры и даже антикультуры. Как учреждение культуры клуб фактически прекратил свое существование.

Время от времени открывается новый музей. Но может ли хоть один из них идти в сравнение с

 

==275


Третьяковкой или Эрмитажем или хотя бы с заурядными краеведческими преклонного возраста? Нет, музеи по-прежнему разделены на две неравные категории: подавляющее большинство, по мере разорения кормильца-государства, являет собой все большую мерзость запустения, а сужающееся меньшинство остается коммерциализированным проходным двором, по которому курц-галопом толпами пробегают дикие орды туристов. И в том, и в другом случае принадлежность данного учреждения культуры к сфере собственно культуры становится все более проблематичной .

Общественные библиотеки, начиная с некогда прославленных — как после нашествия гуннов. Все, что еще не раскрадено, спрятано от варваров-читателей и выдается только по блату. Пополнять фонды невозможно — дикие цены, плюс дикое государство, да еще вконец обнищавшее, делают эту задачу головоломной. К счастью (для библиотек), наплыв в них читателей, по мере погружения страны в пучину хаоса, быстро сокращается. Идет к своей логической кончине и это учреждение культуры.

Всего три-четыре десятилетия назад в каждом городе страны — а в крупных городах, начиная с Москвы, почти в каждом районе — существовало такое учреждение, как парк культуры, которое, при всех недочетах, действительно представляло собой один из местных очагов культуры. За минувшие десятилетия покончено и с этим учреждением. Парком его можно называть только по привычке, а культуры — по наивности. Как правило, днем это — место выгула младенцев, пенсионеров и собак, а вечером — одна из наиболее опасных так называемых криминогенных зон, где риск быть ограбленным и убитым на порядок выше даже по сравнению с любым притоном.

Наконец, о стадионах и спортплощадках, с их неизбывным футболом-хоккеем, боксом и прочим мордобоем (нам еще предстоит вернуться к этой проблеме). Можно опять-таки быть любого мнения, но и здесь, по сравнению с постоянно переполненными трибунами минувших десятилетий, во всех смыслах слова все та же мерзость запустения.

 

==276


Конечно, можно привести множество конкретных примеров блестяще поставленной работы сельского или городского клуба, музея, общественной библиотеки, парка культуры, стадиона, но все это будут исключения, подтверждающие правило. А правилом является деградация в том или ином отношении — все чаще во всех отношениях — практически всех до единого основных типов учреждений культуры. Жесточайший кризис и все чаще самая настоящая агония одного учреждения культуры за другим. Несмотря на героические и самоотверженные усилия отнюдь не всегда бесталанных их работников.

Какая же неведомая сила подталкивает культуру к пропасти, несмотря на попытки ее служителей этого не допустить? Чтобы познакомиться с ней поближе, давайте перейдем от субъективного восприятия, что делается вокруг, преимущественно в собственной стране, к объективным фактам мирового масштаба (точнее, относящимся к европоцентристской культуре, но ведь не секрет, что она играет сегодня в мировой культуре ведущую, определяющую роль, а все остальное, по мере смены поколений, адаптируется к ней, идет за ней).

4. Ренессанс. Декаданс. Что далее?

Науку часто уподобляют утесу, по крутым откосам которого карабкаются наверх поколение за поколением ученых. Нижние подпирают верхних. Сегодня любой двоечник на студенческой скамье — а университетским деканам редко встречаются иные разновидности студентов — знает больше, чем все Платоны и Невтоны минувших времен, вместе взятые. Просто потому, что он стоит — или, точнее, покоится — на их могучих плечах.

Не то — искусство. В том же ряду метафор его можно уподобить горной гряде, где тянется цепь великих и малых вершин. Можно писать как Гомер, Шекспир, Лев Толстой. Хоть слово в слово. Но получится только пародия всем на смех. Ибо невозможно написать как Гомер,

==277


Шекспир, Лев Толстой. В смысле их роли в развитии мировой культуры. Классиков не зря называют классиками: образно говорят, что они научили свои народы их собственному литературному языку, их собственной культуре. Точнее, наиболее полно выразили складывающийся литературный язык, культуру.

Так было во всех античных цивилизациях. И так осталось в цивилизациях послеантичных (по крайней мере, евр опоцентри стекой ).

Но вот какая история приключилась с послеантичной (нашей существующей) цивилизацией.

После нашествия гуннов, великого переселения народов и окончательного крушения Западной Римской империи в середине I тысячелетия нашей эры начался медленный, но неуклонный подъем новой цивилизации. Он зримо прослеживается по всем основным параметрам из столетия в столетие. Ошибочно представление о средневековье, как о веках беспросветного невежества. Таковыми они предстали только в глазах потомков позднее, ровно через тысячу лет, когда пологий подъем взмыл круто вверх. А на деле постепенно развивались наука, литература, музыка, театр, живопись, архитектура, мораль, право, политика, мировоззрение. Развивались, несмотря на извращенную веру, выродившуюся в репрессивно-обскурантистский клерикализм, который свирепо подавлял все прочие формы общественного сознания. Несмотря на монголо-татарское нашествие в Восточной Европе и эпидемию чумы в Западной, унесшие жизни большей части людей и серьезно подорвавшие хозяйство. Несмотря на постоянные кровавые междоусобицы, казалось бы, напрочь исключавшие всякое экономическое, социальное и тем более культурное развитие.

Сравните хоть науку, хоть любую отрасль искусства, - скажем, VI-VII и VIII-X вв., XI-XII и XIV-XV вв., — всюду очевидный, бросающийся в глаза и притом весьма значительный прогресс из века в век.

В середине II тысячелетия, когда обскурантистский клерикализм стал загнивать и разлагаться заживо, словно социализм полтысячелетия спустя, — его смело реформаторство (включая и реформаторство в самом

 

==278


католичестве). На этой волне еще с XIII—XIV вв. начался бурный всплеск искусства, а затем науки и остальных форм общественного сознания, достигший невиданных прежде высот в Италии XIV—XV вв., в других странах Западной Европы XV—XVI вв. Он получил название Ренессанс (Возрождение), потому что воспринимался современниками как возрождение античной цивилизации. И действительно, к XVII в. западноевропейская культура по многим параметрам сравнялась с античной, а кое в чем и превзошла ее. Появились вершины мирового масштаба, ничуть не уступающие Гомеру, Аристотелю, Эсхилу, Софоклу, Еврипиду, Фидию, даже превосходящие их в наших глазах, — Шекспир, Рабле, Сервантес, Микеланджело, Леонардо да Винчи и др. Но сравните западноевропейские науку и искусство XVII и XVI вв. — какой новый взлет по сравнению с минувшим столетием по всем основным параметрам! (вовсе не умаляющий достигнутое прежде). Сравните науку и искусство XVIII и XVII вв. — новый взлет. Сравните XIX и XVIII вв. — новый взлет. Казалось, подъем будет бесконечен.

И вдруг словно гром среди ясного неба. С конца 60-х годов XIX в. и по нарастающей в 70-х, 80-х, 90-х во Франции зазвучали голоса так называемых “проклятых поэтов” — Верлена, Рембо, Малларме и др. Голоса отчаяния и предсмертной тоски, быстро ставшие модными. Голоса ширились, охватывали одну европейскую страну за другой. Лишь впоследствии оказалось, что искусство и в данном случае сыграло роль чувствительнейшего нерва, первым почувствовавшего приближение конца полуторатысячелетней цивилизации. Впечатление было такое, будто здоровому жизнерадостному сангвинику-отцу наследовал смертельно больной сын, полухолерик-полумеланхолик. Понятно, у такого заморыша настроение может быть только пессимистичное, упадочническое. Это явление так и окрестили — упадочничество (декадентство, декаданс).

До России декаданс докатился только в конце XIX — начале XX в. В ту пору еще жили и творили гиганты с мировыми именами - Лев Толстой, Чайковский, Станиславский и Немирович-Данченко, целая плеяда

 

==279


художников, вошедших в историю под именем “передвижников”. Они продолжали традиции Ренессанса, не подозревая, что являются завершением его. И вдруг сначала далеко под ними, а затем все выше, выше, почти рядом с ними появляются деятели культуры совершенно иного склада, настроения, направленности творчества — декаденты Мережковский и Гиппиус, Брюсов, Бальмонт, Леонид Андреев и др.

Мы сегодня называем эту новую поросль “серебряным веком” русской культуры. Тем самым признаем, что ему предшествовал несоизмеримо более высокий “золотой век” классики уровня Пушкина — Льва Толстого. Показательно, что данное явление было свойственно не только России, оно почти синхронно получило развитие во всех странах европоцентристской культуры, начиная с Франции, Англии и Германии. Переход от “золотого века” к “серебряному” был очень сложным. Мы договорились не путать это глобальное явление с индивидуальным творчеством того или иного деятеля культуры и тем более не связывать его со смехотворными потугами определять место художника, ученого в культурологической “табели о рангах”, наклеиванием ярлыков и пр. Тут часто имело место смешение элементов “золотого” и “серебряного” в творчестве одного и того же художника, переход от “золотого” к “серебряному” и обратно. Гораздо важнее “калибр” — значимость творчества художника в отечественной и тем более мировой культуре. В этом смысле “крупнокалиберный серебряный” гораздо важнее “малокалиберного золотого”, не говоря уже о бесталанной серости околохудожественного ремесленничества или подражательства, составляющего 9/10, если не 99/100 всякой культуры, и уж тем более не говоря о вопиющей халтуре, еще более значительной на рынке произведений искусства.

Нам важно установить главное: появляются деятели культуры (лично не менее талантливые, чем многие из их предшественников) на творчестве которых вместо печати “подъема”, “возрождения” появляется печать “упадка”, “умирания”.

Не забудем, однако, что в античной мифологии (как древнегреческой, так и древнеиндийской), помимо

 

К оглавлению

==280


расцвета “золотого века” и увядания “серебряного века”, фигурируют также агония “бронзового века” и разложение заживо в страшном “железном веке” — на пороге светопреставления.

История мировой культуры XX в. (с уверенностью, что за годы, оставшиеся до 2000-го, не произойдет ничего особого, разве что человечество спалит себя в огне термоядерной войны или погубит другим оружием массового уничтожения) словно нарочно демонстрирует весь этот жутковатый спектр металлов.

Действительно, посмотрите на творчество декадентов не глазами современников, третировавших их как нечто ущербное по сравнению с “высоким искусством” античности и Ренессанса до XIX в. включительно, а с высоты (или, может быть, из низин?) нашего времени, ровно столетие спустя. Ведь это же вершины, ни позже, ни сегодня не досягаемые!

В представлении многих декаданс конца XIX — начала XX в. связывается со стилем модерн (“югенд стилем”) в искусстве архитектурного декора (не путать с модернизмом, который охватывает более широкий круг явлений культуры того же и более позднего времени). Конечно, последнее не сводится к первому, но достаточно образно отражает суть дела. Сравните, например, московский Кремль (плюс собор Василия Блаженного, минус Дворец съездов) и гостиницу Метрополь — наглядно виден гигантский перепад. А теперь сравните Метрополь и стоящую рядом гостиницу “Москва”. Их разделяет не несколько веков, а всего несколько десятилетий, но перепад еще более значительный — просто обвал. А теперь сравните “Москву” со стоящей за гостиницей “Националь” (родной сестрой “Метрополя”) стандартной стеклянной коробкой гостиницы “Интурист” — это уже не просто обвал, а вообще не архитектура, не произведение искусства, а поточный ширпотреб: в точности такие же коробки стоят ныне в тысячах городов мира. Вот вам образный ряд на тему о том, что такое воочию “золотой”, “серебряный”, “бронзовый” и “железный” века.

Можно проиллюстрировать ту же тенденцию персональными рядами по каждому из основных видов искусства.

 

==281


Литература — проза: Лев Толстой и Гоголь — Бунин и Леонид Андреев — Алексей Толстой и Шолохов — любой из 10 000 членов Союза писателей СССР.

Литература — поэзия: Пушкин и Некрасов — Брюсов и Блок — Есенин и Маяковский — любой из 2000 поэтов упомянутой касты.

Драматургия: Грибоедов и Островский — Чехов и Горький — Тренев и Вишневский — любой из драматургов в Союзе писателей СССР.

Музыка: Глинка и Чайковский — Рахманинов и Глазунов — Прокофьев и Шостакович — любой из членов в Союзе композиторов СССР.

Живопись: “Передвижники” и “академисты” — Врубель и Рерих — Бродский и Дейнека — любой из членов Союза художников СССР.

И так далее.

Персоналии здесь, конечно, условны (вполне могли быть названы другие). Но общая тенденция — безусловна и прямо-таки фатальна.

Может быть, такое наблюдалось только в нашем злосчастном отечестве с его трагической судьбой вообще и в XX в. в особенности? Если бы! Нет, то же самое характерно для всей Европы и Америки в целом. Только один индикатор: кем зачитывались? Сначала Байрон и Бальзак. Затем — Оскар Уайльд и Мопассан. Затем — Агата Кристи и Жорж Сименон. Сегодня? Затрудняюсь назвать аналоги.

Процесс “расцвет — увядание — агония — разложение заживо” охватил не только все страны Европы и Америки (повторим, что остальные континенты идут и в данном отношении следом), но и все основные отрасли культуры — даже те, что сформировались в XX столетии.

Возьмем, например, кинематограф. За столетие он ухитрился полностью пройти путь, для которого литературе, театру, музыке, потребовалось полтысячелетия, а живописи и архитектуре — почти тысячелетие. От забавного аттракциона на рубеже XIX—XX вв. к “золотому” чаплинскому веку уже в 20-х годах (он наступил бы раньше, если бы не I мировая война). Расцвет продолжался до 50-х годов включительно и по инерции “въехал”

 

==282


отчасти даже в 60-е. А затем началось стремительное увядание, быстро, уже в 70-х годах, перешедшее в агонию, и начиная с 80-х годов — в разложение заживо.

А у телеискусства расцвета, по сути, и вовсе не произошло. Несмотря на колоссальную, ни с чем не сравнимую популярность телевидения, несмотря на конструктивные концепции того, каким в идеале или хотя бы в оптимуме должно быть телеискусство, чем оно должно отличаться от искусства театра и кино, несмотря на эмпирические открытия, как найти дорогу к сердцу миллионного — даже миллиардного — зрителя (эффективнее всего — “интимный телесериал”, рассчитанный на сопереживание массового телезрителя с любимыми актерами или ведущими), телевидение было и остается во всех без исключения странах мира скучнейшим из всех видов искусства. Может быть, это в какой-то степени даже хорошо, потому что во время популярных телесериалов резко уменьшается число несчастных случаев и даже падает преступность. Но одновременно практически замирает вся остальная жизнь, и это уже слишком.

Чуть более сложная судьба оказалась у музыки. Ее “увядание” в конце XIX в. выразилось в нараставшем переходе от симфонической мелодичности к какофонической амелодичности, прикрытой ярлыками псевдоэлитности и своего рода квазиэзотеричности — творческого изыска для “посвященных”. Эта линия получила дальнейшее развитие в XX в. и в конце концов выродилась в своеобразный “музыкальный абстракционизм”, который быстро перешел в контркультуру, о чем вся речь еще впереди. Но на рубеже XIX—XX вв. в США худосочную декадентствующую европейскую музыку-даму изнасиловал здоровенный негр — африканский музыкальный фольклор. От этого совокупления родилась музыка-мулатка по имени “джаз”, который отдалил тотальную агонию музыкального искусства более чем на полвека. С Другой стороны, во многих странах мира (особенно во Франции и затем в России) после П мировой войны расцвела авторская песня под гитару, сделавшаяся, пожалуй, наиболее прославившимся во 2-й половине века жанром музыкального искусства. Но от судьбы далеко не

 

==283


уйдешь. Где теперь джаз, и что такое сегодняшняя авторская песня по сравнению с давно минувшими десятилетиями? Музыка тоже стремительно погружается в пучину антикультуры.

Остается разобраться — хотя бы на уровне рабочих гипотез — почему “золотой век” перешел в “серебряный” и далее со всеми остановками?

В отношении “серебряного века” мы уже выступили с гипотезой о сверхчувствительности искусства, как особой формы общественного сознания, по части не только настоящего, но и будущего состояния общества. Это как бы на уровне подсознания, когда неизвестно почему охватывают дурные предчувствия, портится настроение, жизнь предстает в мрачном свете — и, глядишь, действительно, неприятности не за горами. Во всяком случае, других рациональных объяснений появления декаданса не имеется (если не считать пресловутого марксистско-ленинского о постоянном “кризисе буржуазной культуры”). Ведь когда он появился, наступила та самая “бель эпок” — “прекрасная эпоха” между войнами 1870—1871 и 1914—1918 гг., о которой потом долго вспоминали с тоской, как о безвозвратно ушедшем “золотом веке”, оказавшемся почему-то “серебряным”.

А вот о последующем можно только гадать.

Очевидно, толчком для новой ступени упадка, которую мы образно назвали переходом от “серебряного” к “бронзовому” веку, послужил социально-психологический стресс в ходе и после I мировой войны, а также последующих революционных взрывов. Именно тогда появились немыслимые прежде конструктивистские коробки зданий, пышным цветом расцвели первые ростки антикультуры (о ней, как условились, — дальше), набрал силу удушающий культуру тоталитаризм социалистического и национал-социалистического толка, заметно изменился в худшую сторону по сравнению с довоенным временем общий уровень литературы и театра, музыкального (за исключением джаза) и изобразительного искусства.

Однако выдвинутая гипотеза дискуссионна. В ходе и после II мировой войны социально-психологический стресс был не меньше, а аналогичного результата не

 

==284


получилось. Впрочем, аналогичность результатов и не обязательна. Но факт остается фактом: обвал на последнюю, сегодняшнюю степень упадка, которую мы назвали переходом от “бронзового” века к “железному”, в отличие от предыдущего, происходил постепенно, почти незаметно, на протяжении ряда послевоенных десятилетий. Единственное объяснение мы видим в триумфальном шествии антикультуры, которая и задавила — точнее, додавливает — собственно культуру.

Это, так сказать, концептуальная гипотеза деградации культуры в существующей цивилизации. Есть и другая сторона того же явления, тоже требующая объяснения: каков был социальный механизм деградации, как конкретно шло падение от “золотого” века к “железному”? Опять-таки в порядке дискуссии выдвигаем следующую гипотезу.

На протяжении десятков тысяч лет истории рода гомо сапиенс культура (включавшая все семь форм общественного сознания, от мировоззрения и науки¹ до искусства и веры) развивалась единым потоком. Затем поток разделился на “высокую” культуру профессионалов и “низкую”, “народную” (от народной медицины, презрительно именуемой знахарством, до фольклора, вообще народного творчества). Выше шла речь преимущественно о “высокой” культуре. Но не забудем, что она развивалась в органическом единстве с “низкой”, черпала из нее свои силы и, в свою очередь, оказывала на нее существенное влияние. Лучшие тому примеры — симфония выдающегося композитора, построенная на народных напевах, и наоборот — любимая народная песня на слова выдающегося поэта. Не забудем также, что “низкая” культура — это такое же творчество, такие же достижения, как и в “высокой”, только свои, особенные. Не “ниже” и не “выше”, не “буржуазная” и “пролетарская”, а просто разные: одна профессиональная — от слепого певца или сказочника, перебирающегося от деревни к

Во избежание недоразумений уточним, что речь идет не о современной науке XVII—XX вв., а об естествознании и обществознании на Уровне общественного сознания предшествовавших столетий и тысячелетий.

 

==285


деревне, до солиста императорской оперы и придворного историографа, другая любительская — певцы и сказочники в каждой деревне.

В каждой из субкультур существовала своя иерархия значимостей. В одной — от гениального Пушкина до талантливого Баратынского и бездарного Хвостова. В другой имелись свои собственные Пушкины, баратынские и хвостовы, причем не только в каждой деревне свои, но и по каждому виду творчества отдельно — рассказчики, певцы, артисты, художники, архитекторы и прикладного искусства мастера. Важно отметить еще и такую деталь: последняя неграмотная баба, умевшая петь, рассказывать сказки, вышивать, плясать, конструировать интерьер своего жилища всегда была намного выше по уровню культуры любого сановника с высшим образованием, который не умел ни того, ни другого, ни пятого, ни десятого. Ибо она была творцом, деятелем культуры, а он — всего лишь пассивным потребителем, “аудиторией”. Особо подчеркнем, что при таком положении вещей к деятелям, производителям культуры в той или иной степени относилось подавляющее большинство населения, а к совершенно пассивным потребителям — сравнительное меньшинство.

Положение стало радикально меняться при массовом переходе от традиционного сельского к современному городскому образу жизни (в Западной Европе — с конца XVIII в., в Центральной Европе — с середины XIX в., в Восточной Европе — с середины XX в.). “Низкая” культура, подпиравшая “высокую”, стала разваливаться на глазах и съеживаться, как бальзаковская шагреневая кожа. А “высокая”, лишенная естественной подпоры, подверглась духовной эрозии и начала деградировать. Основная масса деятелей культуры на “нижнем” уровне перешла в разряд простых потребителей “высокой” культуры. А среди профессионалов, с ростом общего уровня образованности людей, постепенно размножились бездарные хвостовы, подмявшие под себя талантливых баратынских и гениальных Пушкиных.

Дело в том, что повышенный уровень образования автоматически открывает людям элементарную технику профессионального художественного мастерства (точнее,

==286


ремесленничества). Любой недоучившийся двоечник, обладающий известной самоуверенностью и пробивной наглостью, быстро соображает, что “не боги горшки обжигают”, что можно писать рассказы и даже романы, стихи и даже поэмы, песни и даже оперы, рисовать, выступать на сцене неотличимо от заурядного профессионала. При нормальной экономике его вторжение на рынок художественной продукции тормозится только отсутствием платежеспособного спроса на такого рода поделки. При патологической экономике подобные преграды снимаются, и на потребителя обрушивается лавина бездарнейших квазипрофессиональных творений. Но в обоих случаях конечной целью любого производства в сфере культуры было и остается — пробиться к потребителю, добиться общественного признания.

При традиционном сельском образе жизни масштабы “высокой” культуры были очень ограничены, число производителей на этом уровне невелико, конкуренция между ними относительно слаба, и бездарности отсеивались, уходили в небытие, можно сказать, автоматически, открывая дорогу к сердцам людей талантам и гениям. При переходе к современному городскому образу жизни масштабы существенно увеличились, конкуренция возросла и в ней стали все чаще применяться недозволенные прежде приемы “апелляции к дьяволу”, обращение за помощью к антикультуре.

Однако сговор с дьяволом никогда не проходит даром. Нечистая сила требует платы. И если новоявленный хвостов никак не может пробиться к публике талантом (по причине отсутствия оного), он начинает пробиваться обращением к запретным, скандальным приемам и темам. А запретное — как наркотик: чем чаще к нему обращаешься, тем больше требуется доза. И следом за первым понижением уровня культуры неизбежно следует второй, третий... Три шага к пропасти. Из пропасти же навстречу семимильными шагами поднимается антикультура. И получается качество, свойственное “серебряному”, “бронзовому”, “железному” векам.

Что в итоге? В итоге вслед за “железным веком” должен наступить конец Декаданса, упадка культуры.

 

==287


Никакой упадок не может продолжаться бесконечно. И если он не сменится новым Ренессансом, новым Возрождением, новым подъемом культуры — последняя обречена на полное крушение, развал, разложение, исчезновение. Как в космологии, на смену материи должна придти антиматерия, на смену культуре — антикультура. Но антиматерия — это мир, исключающий человечество, предполагающей античеловечество. И антикультура — это мир, испепеляющий человеческое, воссоздающий звериное.

Мы уже несколько раз грозили читателю заняться антикультурой в особой главе. Но прежде чем переходить к этой специфичной теме, давайте обратимся к нормативной стороне дела и попробуем представить себе, каким рисуется преодоление проблемной ситуации в культуре, оптимальное решение проблем и выход из критического состояния (при условном допущении нейтрализации и минимизации контркультуры, парализующей сегодня все усилия в данном направлении).

5. Подлинно человеческая культура

Аьявол с помощью научно-технического прогресса ставит культуре человека опаснейшую ловушку. В условиях нарастающего глобального энергетического и демографического дисбаланса он резко сужает возможности нормального человеческого общения. Он запирает человека в собственной квартире один на один с тем электронным комбайном недалекого будущего, о котором мы столько говорили ранее. Не надо больше ходить в театр или на вернисаж: стереоскопический (может быть, даже голографический) широкоформатный телеэкран “посадит” вас в правительственную ложу театра, проведет с вами, как с королем, эксклюзивную персональную экскурсию по музею. Не надо ехать в Париж или Санкт-Петербург: телеэкран “проведет” вас по парижским бульварам и по Невскому проспекту, покажет и Лувр, и Эрмитаж. Не надо идти в библиотеку: на телеэкране абзац за абзацем развернутся

 

==288


строки сенсационного газетного сообщения, журнальная статья, главы редкой книги. Не надо идти в школу: лучшие педагоги мира станут вашими персональными преподавателями. Не надо идти на работу: под руками персональный компьютер, обеспечивающий обратную связь с вашим предприятием. Не надо спешить на конференцию: вы имеете возможность принять очное участие в любой телеконференции, делать доклад, задавать вопросы, выступать в прениях. Не надо спешить на встречу с другом, на свидание с возлюбленной: поворот рычажка—и ваш друг, ваша возлюбленная перед вами в натуральную голографическую величину. А персональный компьютер заботливо вычисляет оптимальное решение по каждой возникающей проблеме, услужливо подсказывает, как вести себя, о чем думать, чем пренебречь.

Перечитайте еще раз помедленнее строки предыдущего абзаца. Вдумайтесь в них. Ведь это же смерть человека и рождение в его личине кибернетического организма, которому все человеческое чуждо. Даже если человек найдет в себе силы наложить мораторий на почти неизбежное в обозримом будущем научное открытие так называемого онироэффекта — пока что забавной выдумки фантастов, но не выходящей за рамки возможностей современной науки и поэтому рано или поздно реализуемой — т.е. открытие возможности искусственно создавать хорошее или плохое настроение, вызывать гнев, радость, эйфорию (“кайф”), оргазм и пр., даже при этом условии человек перейдет в иные, нечеловеческие условия существования и перестанет быть собственно человеком сначала психически, затем умственно и наконец физически.

Произойдет то, что произошло с миллионами советских родителей нерусских национальностей, которые ради карьеры своих детей отдали их в русские школы и собственными руками погребли свои национальные культуры, которые сейчас приходится “оживлять” грубой силой. Человек при вышеописанных условиях неизбежно станет объектом манипуляции сил, которые стоят за телеэкраном и разрабатывают программы, закладываемые в персональный компьютер. А так как над собственно

 

==289


культурой все более явно берет верх антикультура, — это означает, что человек отдается полностью во власть антикультуры. Последняя — нам предстоит говорить об этом — будит в человеке зверя. Таким образом, кибернетический организм в личине человека будет неизбежно приобретать все более звериные черты. Нет, мы не всуе начали этот раздел с упоминания дьявола. Это его и только его работа.

Как избавиться от нависающей опасности, которая поковарнее и пострашнее энергетического и продовольственного голода? К счастью, мысль человеческая изобрела панацею, которая — по крайней мере, в принципе, теоретически — способна отвести беду. Панацея называется “клуб по интересам” и, во избежание недоразумений, требует обстоятельных комментариев.

Обратимся прежде всего к естественному состоянию человечества и вспомним, какова была социальная организация культурной жизни (не только досуга!) на протяжении сорока с лишним тысяч лет существования рода гомо сапиенс. Взгляните на любую деревню мира в ее натуральном виде, без позднейших эрозий. Вот, скажем, семья или несколько семей трудятся на поле — производственная кооперация. Семья или несколько семей по очереди топят сельскую баню — бытовая кооперация. Молодежь водит хоровод и поет частушки, старики (мужики отдельно, бабы отдельно) судачат на завалинке. Досуговая кооперация. При желании можно назвать такого рода кооперацию клубами по интересам — производственным, бытовым, досуговым. А вся деревня в совокупности — своего рода ассоциация клубов по интересам.

Нас в данном случае интересует прежде всего культура досуга.

Досуговый клуб по интересам — высшая форма организации досуга. Низшая — просто элементарный рынок досуга (по аналогии с рынком труда). Это когда тебе продают какое-то развлечение, а ты его покупаешь. Тут особых комментариев не требуется: рынок есть рынок, и покупатель на нем выступает как потребитель, только и всего. Промежуточная — кружок по интересам, платный

 

К оглавлению

==290


или нет, все едино. Тут потребление развлечений сводится в некую систему, и потребитель в той или иной степени становится одновременно также и производителем, творцом культуры, но в роли простого “ведомого” руководителем кружка. А вот в клубе по интересам он как бы “сохозяин” досуговой кооперации, сам принимает участие в выработке коллективных решений, как именно организовать досуг.

Члены клуба по интересам составляют в совокупности нечто вроде законодательного органа своего объединения, нанимают платного руководителя-профессионала (или приглашают энтузиаста-общественника, безразлично) и другую “исполнительную власть”, подотчетную законодательной. В отличие от кружка, члены клуба знают, что судьба объединения зависит от них и только от них. Клубы по интересам могут составлять сложные ассоциации — как вертикальные, (например, общество филателистов или кактусоводов с правлением в центре, подотчетным съезду, и филиалами на местах), так и горизонтальные (несколько разных клубов по интересам в составе одного, скажем, семейного клуба с единым членством).

Изучение существующих клубов по интересам показывает их очень интересную судьбу, напоминающую жизнь человека. Здесь тоже уйма мертворожденных или умирающих в раннем детстве. Здесь тоже бурная молодость, внушающая уважение и зависть зрелость, нарастающая дряхлость, предсмертная агония, смерть. Только у человека все эти метаморфозы занимают несколько десятилетий, а у клуба по интересам — всего несколько лет. Зато клуб, в отличие от человека, обладает “эликсиром бессмертия”: достаточно сменить лидеров или конкретную направленность одних и тех же интересов — и очередной цикл молодость—зрелость—старость начинается сначала. А есть и клубы-долгожители, существующие без изменений десятки лет. Главное же, клубы по интересам обнаруживают колоссальный творческий потенциал, способный содействовать радикальному преобразованию культуры, поднимая ее организацию на качественно более высокий уровень. Вот этим последним

 

==291


свойством клубов по интересам очень бы хотелось воспользоваться, чтобы вырваться из тисков “железного века” и рвануться к вершинам альтернативной цивилизации.

Можно представить себе, например, целую сеть клубов по интересам, представляющих собой в совокупности читательскую аудиторию какой-то газеты. Это — их этих читателей, газета. Они и именно они в первую очередь являются ее подписчиками, гарантируя экономическую стабильность издания. Они и именно они избирают редакционную коллегию, при необходимости даже персонально главного редактора. Они требуют отчета о действиях редколлегии, высказывают свои пожелания и даже требования, обеспечивая тем самым ту самую обратную связь издателя с читателем, без которой невозможно никакое действительно интересное периодическое издание. Нетрудно догадаться, что это будет издание, радикально отличающееся от существующих, которым заправляют Бог весть откуда взявшиеся люди, заполняющие страницы чем Бог на душу положит, без всякой ответственности перед читателем, да еще требующие за свою халтуру неслыханные в журналистике два выходных в неделю — не для себя, для газеты. Главное же, в такое издание могут быть вовлечены тысячи и тысячи людей, считающие его своим кровным делом. Поистине альтернативная печать!

Точно такую же сеть клубов по интересам могут составить читатели какого-то журнала, их журнала, с их редколлегией, с их активным участием, вплоть до обсуждения каждого вышедшего номера в публичных дискуссиях. Нетрудно догадаться, что это будет не просто журнал, а явление культуры, важное событие в жизни тысяч людей.

Аналогичную сеть клубов по интересам может составить читательский актив какого-то издательства. Опять-таки с выборной дирекцией, подотчетной избирателям, с прочной экономической базой в виде постоянного контингента подписчиков, болеющих за общее дело. По сути, во всех трех случаях получается нечто вроде акционерных обществ, но только не замыкающихся на дивиденды, а охватывающих содержательную сторону дела, с

 

==292


самым сильным вовлечением каждого “акционера” в жизнь соответствующего общества.

Продолжая ту же линию дальше, можно вообразить сеть клубов по интересам, составляющих аудиторию какой-то конкретной радио- или телестудии, какого-то конкретного кинотеатра или театра. Допустим, радиопрограмма “Москва и москвичи” составляется не просто по заявкам радиослушателей, а в соответствии с пожеланиями большинства клубов “Москва и москвичи”, принятыми после жарких дискуссий в этих самых клубах. А при демонстрации телепрограммы “Вокруг смеха” в зале телестудии сидят не клакеры, а представители клубов, составляющих зрительский актив программы. Давно опустевший кинотеатр заполняется членами соответствующего клуба по интересам, скажем Клуба друзей кинотеатра “Мечта”, причем кинозабегаловка автоматически превращается в действительно кинотеатр, куда идут как на праздник, ожидая встречи с любимыми актерами до просмотра и дискуссии, более интересной, чем сама лента после. Давно опустевший зрительный зал Театра имени горсовета тоже заполняет постоянный костяк зрителей — члены Клуба друзей этого театра, которые постоянно встречаются с актерами, обсуждают спектакли и т.д.

Клуб по интересам в состоянии явить собой надежную опору и дворца культуры, и парка культуры, и музея, и общественной библиотеки, и стадиона, и любого другого учреждения культуры. В лучшую сторону меняется характер работы профессионального персонала этих учреждений, обретающих органическую связь со своей аудиторией. Выходят из кризиса сами эти учреждения, загнанные в тиски между удушающей бюрократией, осуществляющей призрение нищего художника на госиждивении, и растлевающей атмосферой дикого рынка, где искусству, культуре надо быть проституткой, чтобы выжить. Главное же, не может не ожить культура людей, вовлеченных в активное культу -ротворчество, обретающих современный аналог естественного состояния культуры человеческого общества, освобожденных от проклятия камеры-одиночки один на один со своим электронным комбайном (при всей важной роли последнего в жизни каждого человека XXI в.).

 

==293


Клуб по интересам может объединить доморощенных гениев поэзии и прозы, музыкального и сценического, изобразительного и архитектурного искусства вкупе с любителями и ценителями художественного творчества. Эта аудитория быстрее разберется, кто действительно гений, а кто страдает манией величия. Потому что, в отличие от “творческих союзов” бывшего СССР, это будут не мафиозно-кастовые структуры людей, корыстно заинтересованных в укреплении своих финансово-карьерных позиций независимо от степени личной одаренности, а, так сказать, художественная общественность (по аналогии с научной общественностью) — первая ступень общественного признания или непризнания художника.

Заседание клуба по интересам может состояться не обязательно в зрительном зале и не обязательно по вопросам искусства. Скажем, это может быть клуб любителей французской или китайской кухни, проводящей свои заседания в ресторане — с великой пользой для культуры питания великого множества людей (с оговоркой, что такие клубы по понятным причинам смогут получить распространение в разоренных республиках бывшего СССР никак не ранее XXI в.). А может быть клуб любителей модно одеваться по собственным выкройкам — с тем же эффектом для культуры одежды (и с той же оговоркой). Или может быть Клуб домашнего декора — с тем же эффектом для культуры жилища. Или Клуб этикета, поднимающий на недосягаемую ныне высоту культуру общения. И это не говоря уже о клубах, напрямую связанных с культурой знаний и труда, о политических, мировоззренческих, научных и др. клубах.

Понятно, чтобы такая социальная организация культурной деятельности общества получила свое полноценное и полномасштабное воплощение, необходимо прежде всего здоровое общество, необходима не умирающая, а рождающаяся, расцветающая цивилизация. Мы говорили в данном случае лишь об одной стороне дела — о социальной организации культуры. Однако и это немаловажно. Слова “подлинная человечность культуры” так и останутся словами, пока не получат социально-организационное воплощение. Есть и сегодня группки людей,

 

==294


составляющие фактически те самые клубы по интересам, о которых шла речь. Вопрос в том, чтобы такая социальная организация охватила общество в целом. И явилась одной из основополагающих черт альтернативной цивилизации, вновь объединяющей творца и потребителя культуры на качественно ином уровне.

До сих пор мы все время говорили только о собственной культуре, старательно избегая (чтобы не мешать все в одну кучу) ее антипода — антикультуры. Но в жизни эти две противоположности составляют единство объективной реальности, данной нам в ощущениях. Поэтому пора обратиться к другой стороне, тоже выдаваемой за культуру и принимаемой за культуру.

Обратимся к этой стороне основательнее.

 

==295


 

00.php - glava08