Сердце красавицы

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Вопросы веры и безверия в произведениях Федора Михайловича Достоевского, 616.84kb.
• Сердце, 389.92kb.
• Сердце 1932, 9742.21kb.
• Агни Йога. Сердце, 2368.97kb.
• По диагонали на автобусах, встречает нежное светящееся бирюзовое Средиземное море, 129.2kb.
• « Если в твоём сердце есть сокровища, используй их прямо сейчас», 634.46kb.
• Ошо заратустра: Смеющийся пророк, 3578.01kb.
• О духовном в искусстве, 1273.1kb.
• Конспект открытого урока на тему: ««Собачье сердце», 74.44kb.
• Тема: Михаил Афанасьевич Булгаков. «Собачье сердце». Система образов повести, 201.46kb.

Глава 17

Но всё хорошее, как известно, быстро заканчивается, со скоростью света пронеслись и каникулы. Лидочке не хотелось ездить на работу из такого отдалённого от центра района, как Медведково, поэтому она вернулась домой, тем более что на этом настояла мать.

-Пока вы не поженитесь, надо жить врозь, а то нехорошо как-то, - втолковывала Клавдия Ивановна дочери. – И нечего фыркать и ссылаться на то, что все так делают. Ты – не все, а моя дочь, поэтому будь добра – соблюдай правила приличия.

Конечно, старшая Синичкина догадывалась, что Лидочка и профессор две недели не цветочки на лужочке собирали и не вышивали крестиком, но всё равно считала, что совместную жизнь надо начинать только после свадьбы, на законных основаниях.

-А вот с вашей свадьбой придётся повременить. Сначала женим Панкрата, а потом и до тебя очередь дойдёт. Мы тут со сватами прикинули, сколько надо бабок, чтобы всё сделать по-человечески и прослезились: это очень и очень дорого. Ты же представляешь себе, что придётся всю нашу родню из деревни приглашать, их надо где-то разместить, да и у сватов родичей и знакомых полно. Так что, доча, две свадьбы сразу нам не поднять, даже если потратить все сбережения. Да ты не злись, за год мы опять деньжат соберём. Ты же мечтаешь о шикарной свадьбе, правда? Ну, так в следующем году ты её и получишь. А там, может, и квартирку вам купим. А знаешь что, пригласи-ка своего профессора к нам в гости. Мы с отцом с удовольствием с ним потолкуем.

Лидочка сначала расстроилась и немного поплакала, но потом решила, что повода для слёз нет. Подумаешь, придётся подождать годик, зато за это время они с Вадиком лучше узнают друг друга.

-Подождём, Вадюша, пока. Вот Паньку окольцуют по полной программе, а там и до нас очередь дойдёт, - объясняла девушка жениху, которому все эти роскошества и излишества портили настроение. Его мутило при одной только мысли, что он станет главным действующим лицом на свадьбе, где бухает, сквернословит, дерётся и ржёт над грубыми шутками простой деревенский народ. И ещё – прослыть иждивенцем у родителей невесты, которые держат его за нищего, было унизительно.

-А что, если нам, зайчик, просто расписаться и скромно отметить это дело с твоими родителями и свидетелями в каком-нибудь недорогом кафе? Зачем нам эта гульба? Ведь это же безумные деньги, выброшенные на ветер, да ещё не наши, а твоих родителей.

-Ты что, - обиделась Лидочка. – А кольца, а платье, а лимузин? Думаешь, что это копейки стоит? Нет, это не годится: я в первый раз замуж выхожу, и надо, чтобы всё было по высшему классу и в полном шоколаде. Ильич, посмотри правде в глаза, ты ведь и скромную окольцовку не потянешь – я ведь вижу, на какие медные копейки ты живёшь. Советую тебе выбросить из своей умной профессорской головы завиральные идеи. Да, и через две недели, в воскресенье мы приглашаем тебя в гости. Вот папахен вернётся из рейса, мы и пообщаемся вчетвером в домашней обстановке. Лады?

Что было возразить профессору? Конечно, он согласился и с содроганием ждал назначенного срока. Надо было хорошенько подготовиться к важной встрече, чтобы взять нужный тон и никого не обидеть, а это было ой как не просто!

-------


Наконец, две недели пронеслись, и наступило то самое воскресенье, когда Мюнстерлендер должен был посетить родителей невесты. Спал он плохо: в голову лезли невесёлые мысли, и Вадим Ильич никак не мог решить, какой тон ему следует взять, чтобы не унизить ни себя, ни потенциальных родственников. «Они ведь люди простые, необразованные. Книг не читают, музыку не слушают, в консерваторию, в театры и музеи наверняка не ходят. Чем они дышат? О чём с ними говорить? Вот влип, старичок, ничего не могу путного придумать. Да и что я им скажу? Что мне почти пятьдесят, дважды был женат, имею сына-подростка, что профессор, доктор наук, что зарабатываю копейки, на которые и сам-то еле скриплю. А они точно спросят: на что же ты, голубчик, собираешься содержать жену и будущих детей? Нет, правда, это всё очень и очень унизительно: Я и вдруг должен оправдываться перед каким-то контрабандистом, жуликоватым шоферюгой, который практически каждый день нарушает закон, и какой-то поварихой, бабой Бабарихой? Ужас!»

Поднявшись в мрачном расположении духа, Вадим Ильич пошёл в санузел. Взяв в руки зубную щётку и пасту, он наклонился над раковиной и вдруг взвыл от острой, нестерпимой боли в пояснице. Было так больно, что профессор согнулся в три погибели и сел на корточки.

-У-у-у-у, ё-моё-о-о-о, как бо-о-о-ольно, что же это? – в ужасе шептал он. Бросив на пол щётку и тюбик с пастой, Мюнстерлендер на четвереньках пополз к постели и очень осторожно приземлился на ней, рядом с котом, который уже почуял неладное. Профессор, не переставая скулить, лёг на правый бок и скрючился в позе зародыша, ожидая, когда боль немного утихнет. На его глазах выступили слёзы – уж очень диким был болевой шок.

Пролежав в таком состоянии не меньше часа, Вадим Ильич потихоньку сел на постели и осторожно встал, не распрямляясь, но надежды его не оправдались – боль не отпускала, а становилась всё более острой, совершенно невыносимой. Профессор опять, со стоном опустился на постель и с трудом, с третьей попытки дотянулся до телефона, чтобы позвать на помощь сына.

Через десять минут Андрюша был на месте, открыв дверь собственными ключами. Он намазал больную спину родителя согревающей мазью, обмотал её поясом из собачьей шерсти и уложил отца на постель, соблюдая все меры предосторожности. Потом он дал профессору две таблетки сильного анальгетика, принёс воды и заботливо прикрыл больного одеялом. Потом мальчик ушёл по своим делам, обещав вернуться часа через два, чтобы накормить отца обедом.

Боль немного утихла, но при любой попытке сменить позу в пояснице как будто взрывалась граната, и профессор, тяжело вздыхая, принимал прежнее положение. А время шло и скоро, по идее, надо было выходить из дома.

«А, может, это знак такой свыше, чтобы я не ходил в эту семейку и вообще не женился? – предавался профессор философским размышлениям. – Что, если судьба, таким образом, пытается предостеречь меня от ошибки? Нет, если Лидка залетит, то я, конечно, её не брошу с ребёнком, и мы поженимся, безусловно. Просто распишемся и скромненько отметим у меня дома. Мне-то больше ничего и не надо… ах, надо бы ей позвонить и предупредить».

Вадим Ильич принялся звонить, несмотря на адскую боль в спине, когда каждое движение приносит невыносимые страдания. Долгое время было занято, но вот, наконец, Лидочка сняла трубку, и профессор из последних сил прошелестел в трубку:

-Лидушечка, зайчик, меня неожиданно радикулит прихватил, и я прикован к постели. Так что, никак я не смогу к вам сегодня приехать. Ты уж извинись перед родителями от моего имени.

Лидочка некоторое время молчала, не ожидая такого поворота событий. Она уже с утра пораньше оповестила всех подружек о том, что сегодня к ним придет знакомиться с родителями её жених – известный во всём мире профессор, красавец и умница, по учебникам которого учатся музыканты во всех странах мира. Она слегка приукрасила действительность, но главным было вызвать зависть: именно она, Лидочка Синичкина нашла себе не Петю или Федю, которые трудятся на заводе или рассекают просторы родины на грузовике, а уважаемого человека, крутого профессионала, выбравшего в жёны именно её.

Сначала девушка опешила, но потом её понесло:

-Ты что, козёл вонючий, решил меня кинуть как обрывок газеты? Опустить ниже плинтуса? Ты что, старый хрен, думаешь, что тебе всё можно? Попользовался молодой и красивой и в кусты? Я-то считала тебя приличным мэном, а ты – такая же мразь, как и все остальные, б… да пошёл бы ты в ж… и не смей мне звонить, шваль подзаборная. - Лидочка со злостью кинула трубку радиотелефона на пол и связь нарушилась.

-Ну что с неё возьмешь? – прошептал Вадим Ильич. – Уличное воспитание и среда обитания всегда сказываются не лучшим образом. Ладно, позлится, позлится и перестанет, а я тем временем подлечусь, - и профессор, тяжело вздохнув, положил трубку на рычаг, осторожно лёг, укрылся одеялом и опять принял позу зародыша.


Глава 18

Профессор проболел чуть больше месяца. Через день к нему приходила медсестра и делала уколы, а также постоянно заходил врач-мануальщик, пользовавший Вадима Ильича вот уже лет десять – при обострении радикулита. Он делал массаж и ставил серебряные иголочки, используя древнюю систему акупунктуры, изобретённую хитроумными китайцами.

За всё это время Лидочка ни разу не позвонила. Мюнстерлендер тоже решил её пока не беспокоить. Его очень покоробило то обстоятельство, что в последнем разговоре девушка обхамила его по полной программе и обозвала гадкими словами, а также энергично отправила во всем известное, но очень неприятное место. Одно дело, когда при тебе оскорбляют другого, противного человека типа Сволочанской, и совсем другое, когда помои выливают на твою драгоценную персону. А где же сочувствие и понимание? Где та хвалёная жертвенность, присущая русской женщине, которая в прежние времена бросала всё и следовала за любимым даже в Сибирь, на каторгу? Здесь же не шла речь о каких-то экстремальных правилах игры, всего-то надо было проявить внимание и заботу – хотя бы по телефону. Любишь кататься – люби и саночки возить, дорогуша.

Зато Мендельсон был счастлив, и это счастье было написано на его красивой, породистой усатой мордочке. Всё время он проводил около больного, а иногда даже лечил его: Вадим Ильич ложился на живот, а кот осторожно, без когтей забирался на его спину и часами на ней лежал, выкачивая, таким образом, отрицательную энергию.

Профессор, который любил поговорить сам с собой, обращаясь к гипотетической аудитории, постоянно повторял:

-Лидка никуда от меня не денется, сама объявится, когда злость в ней перегорит. Не думаю, что к ней стоит очередь из молодых, красивых и богатых женихов. Это очень сомнительный тезис. Если эта красотуля, в свои двадцать пять лет ещё не вышла замуж, а мёртвой хваткой вцепилась в меня – человека немолодого и бедного, то шансы её равны нулю. А я ещё не знаю – прощать ей хамство или нет. Ну, если извинится, то я, может, подумаю…

Больного часто навещал сын, забегала бывшая жена, которая очень помогала по хозяйству: мыла, стирала, убирала, покупала продукты и готовила. В общем, профессор болел с кайфом. Правда, деньги таяли как снег под палящими лучами солнца, но и расходов была масса.

Вадим Ильич был устроен так, что не любил тупо лежать в постели и терять время. Он упорно работал над новым учебником, тем более что вся подготовительная работа по сбору материалов была проделана до болезни.

-Надо пользоваться случаем и сейчас сделать львиную долю работы, - рассуждал Вадим Ильич. – А то Лидка одумается и опять начнёт приезжать, а при ней – какая работа, какие серьёзные занятия? Ей же нужен секс в неограниченном количестве. Такая горячая штучка, что иногда жуть берёт. Надолго ли меня хватит?..

Наконец пролетел месяц, болезнь отступила, и профессор, свежий, как весенняя фиалка, вышел на работу. В этот день как раз давали зарплату в колледже, и, заехав туда с утра за пресловутыми бюджетными «тремя копейками», Вадим Ильич совсем приуныл. В школе ему вообще ничего не полагалось, ибо почасовикам платили за реально отработанные часы, как, впрочем, и за коммерческих учеников. На что жить целый месяц – оставалось неясным.

-------


В перемену озабоченный профессор решил зайти к Марите, чтобы поплакаться, пожаловаться на судьбу и потолковать об увеличении нагрузки на платном отделении. Сегодня деловая дама была не в духе. Она визгливым голосом распекала ученика, сидящего за роялем, и с коллегой поздоровалась очень сухо. Наконец заплаканный мальчик, шмыгая носом, ушёл, и Альпенгольд обратила своё высочайшее внимание на Вадима Ильича:

-Да, Вадик, я тебя внимательно слушаю. Очень рада, что ты, наконец, появился на работе, а то и дети, и родители очень недовольны, что тебя так долго не было, просто телефон оборвали. Они, конечно, неплохие люди и всё понимают, но и их тоже можно понять. Большинство просит отдать пропущенные уроки, а некоторые хотят от тебя уйти к другому теоретику. А что я могу сделать, если они правы на все сто процентов? Давай сразу договоримся, что ты поднатужишься и отдашь им за месяц всё, что пропустил, а я тебе потом выдам двойную зарплату. Тогда, как говорится, и волки будут сыты, и овцы целы. Ты ж понимаешь, что люди уже заплатили деньги и им никто их не вернёт. Так что, уж будь любезен, постарайся, а то мне не нужны скандалы.

Не дав профессору и слова вставить, Марита Андреевна продолжала вещать, недовольно сморщив нос:

-Что это, дорогой мой, про тебя и Лидку-секретаршу сказки рассказывают? Якобы, вы вовсю женихаетесь, обнимаетесь у всех на виду и чуть ли не целуетесь. Она тебя активно обхаживает, пирожками кормит… смотри, друг мой, не заметишь, как она тебя охомутает. Эта такая девка-оторва, хитрожопая и хваткая. И зачем она тебе нужна? Что в ней хорошего? Тощая, страшная, да ещё и матом ругается как пьяный матрос. Катишься ты, Вадик, по наклонной плоскости и прямо в выгребную яму...

Тут терпение Вадима Ильича лопнуло. Почему он – профессор, доктор наук, автор многочисленных учебников, должен выслушивать нудные нотации и оскорбления от вонючей старухи с неустроенной личной жизнью?

-Что ты себе позволяешь? – сорвался на крик оскорблённый профессор. – С какой стати я должен выслушивать всю эту хрень? Какое твоё дело – с кем я женихаюсь? Ты мне кто – мама или жена? Учти, что я вполне самостоятельный человек и отвечаю за свои поступки, а уж с кем мне дружить тебя и вообще не должно касаться, поняла? А потом – прежде чем судить других, посмотри на себя, во что ты превратилась? Ожиревшая неряха, от которой несёт как из общественного туалета и которая берётся всех учить. Ты-то свою жизнь устроила? Ни семьи нет, ни детей, только несчастные кошки с собаками, которые жрут отбросы и мрут как мухи. А то, что ты за Козюлькевичем гоняешься, проходу ему не даешь и прилюдно на шею вешаешься, это как назвать? Я сам, собственными ушами ещё до болезни слышал, как твой ненаглядный Володя в коридоре Боре Когану жаловался: никак, говорит, не могу от этой старухи отделаться. Всё домой к себе зазывает, хочет, чтобы я её трахнул, а мне и думать о ней противно – от неё так мерзко воняет, что рвать тянет. Причём, это он не только Боре говорил. Так что, поздравляю – вся школа в курсе, что ты к Козюлькевичу грязно пристаёшь, хочешь на него залезть, а он от тебя бегает и за спиной грязью обливает.

Альпенгольд сначала побледнела, потом покраснела, но ничего не ответила, хотя невооружённым взглядом было видно, что сдерживается она с трудом. Когда профессор закончил свою тираду, Марита Андреевна с напряжением сглотнула и тихо, хриплым голосом сказала:

-Всё, Вадик, уходи. Больше ты у меня не работаешь. Я разрываю с тобой контракт, и имею на это полное право. Если встать на букву закона, то ты грубо нарушил условия договора: на работе не появлялся, и уроки детям не отдавал. Я не желаю больше краснеть перед людьми и оправдывать тебя в их глазах – они меня не поймут. Пока я тебя прикрывала, как могла, но больше не хочу. Оно мне не надо.

После этой отповеди деловая дама повернулась к Вадиму Ильичу спиной, недвусмысленно давая понять, что он может выметаться из её кабинета ко всем чертям и до скончания века.

-------


Выйдя в коридор и немного остыв, Мюнстерлендер понял, что дело его – табак. Он поссорился с работодательницей и потерял свой основной доход, ибо на платном отделении он получал вполне приличную зарплату и имел несколько частных уроков, а теперь всё полетело в тартарары. А как глупо получилось: ведь если бы Марита не завела глупый разговор о Лидочке и не стала его поучать, то всё могло бы сложиться иначе. Но, с другой стороны, он что – мальчик для битья, которого любая дрянь может унижать и копаться своими грязными лапами в его личной жизни?

-Ой-ой-ой, беда, да и только!- бормотал Вадим Ильич. – Что делать, как жить дальше? Схожу-ка я, пожалуй, к Лидочке. Как она там? Я уже, честно говоря, соскучился. Всё же хорошая она девочка, добрая и отзывчивая.

Профессор зашёл в канцелярию, но своей подружки на месте не обнаружил. На вопрос: «Где Лидочка?» Кочерыга недовольно ответила, что у девушки экзамены на компьютерных курсах, и она недавно взяла отпуск за свой счёт. Продолжать тему заведующая канцелярией не стала и довольно грубо сказала, что у неё много работы и отвлекаться она не намерена.

Вадиму Ильичу пришлось смириться с унижением и пойти в учительскую: может, там что-то удастся разузнать. Но учительская была пуста, и профессору пришлось вернуться в свой кабинет.

К концу дня у профессора не на шутку разболелась голова. Отвык, голубчик, от работы. Конечно, лучше дома сидеть, чем в школе напрягаться. Ну, да нечего делать – придётся опять привыкать, - решил Вадим Ильич и принял таблетку «от головы».

Одевшись, профессор вышел на улицу и медленно пошёл к метро. На улице было скользко – вчера была очередная оттепель, а сегодня температура резко понизилась, поэтому асфальт был похож на каток, местами очень экономно посыпанный реагентом. Несколько раз поскользнувшись и чудом удержавшись на ногах, Вадим Ильич, весь в поту, добрался до «Арбатской» и сел в поезд.

Сделав пересадку на кольцевую линию, Мюнстерлендер с трудом втиснулся в переполненный вагон. На следующей остановке многие пассажиры вышли, и профессору удалось примоститься на освободившемся месте – между толстым пролетарием и не менее массивной женщиной, весившей, на вскидку, не меньше центнера. Сидеть между этими, своего рода, «Гаргантюа и Пантагрюэлем» было не особенно комфортно, но с больной головой лучше так сидеть, чем стоять.

Большинство пассажиров сидели и стояли, уткнувшись носами в книжки в пёстрых обложках. Изучив, от нечего делать, названия, Вадим Ильич удивился, ибо одни читали Кунина, а другие Акунина. Других вариантов не было.

«Мама родная, ну это ж надо! Что же это такое делается? Ну и публика подобралась – как по заказу», - думал профессор. Сам он не читал ни того, ни другого автора, но слышал от знакомых библиофилов очень разные и крайне противоречивые отзывы.

На следующей остановке большинство любителей развлекательной литературы вышло, и в глаза Вадиму Ильичу бросился огромный жёлтый пластиковый пакет, стоящий на коленях какой-то женщины, сидящей напротив. Прочитав надпись, сделанную на жёлтом фоне большими чёрными буквами, профессор не поверил глазам. Там было написано: «Ну это ж надо!»

Не может такого быть, - изумился Вадим Ильич, но на пакете действительно было написано: «Ну это ж надо!» да ещё восклицательный знак в конце стоял. Эта фраза удивительным образом совпала с профессорскими мыслями и как бы сосканировала их. Подняв глаза, чтобы узнать, кому принадлежит сей необычный пакет, Мюнстерлендер чуть не поперхнулся: он увидел странное лицо аскетического склада, с ввалившимися щеками и глубоко запавшими глазами. Лицо напоминало маску, а точнее – лицо трупа, мертвенно бледная кожа которого была покрыта большими пигментными пятнами. Макияж тоже ужасал: брови-ниточки были нарисованы тушью прямо на коже, а тонкие, почти незаметные губы намазаны черной помадой. В глазах странного существа не было никакого выражения, только одна безграничная космическая пустота.

Мумия возвращается, - пронеслось в профессорском мозгу, и он попытался понять – откуда взялось это нечеловеческое существо с необычным лицом и не менее необычным пакетом. Оглядевшись, Вадим Ильич понял, что кроме него на необычное существо никто и не смотрит. Это было понятно, ибо большинство людей нелюбопытно и ненаблюдательно. Люди обычно уходят в себя и не желают ничего знать кроме своих проблем. Даже если бы существо с пакетом вдруг испарилось при всем честном народе, оставив после себя слабый, трудно уловимый запах потустороннего мира, то они бы этого даже не заметили. Но тут поезд подошёл к остановке, на которой профессору надо было выходить, чтобы сделать очередную пересадку, и ему пришлось прервать поток размышлений.

Перейдя на свою линию, Вадим Ильич опять с трудом втиснулся в вагон, и история странным образом повторилась: на следующей остановке многие вышли, и освободилось место между двумя разнополыми толстяками. И опять пассажиры уткнулись в книжки, но на этот раз читали «Кыся» и «Кысю».

«Может, я сплю или незаметно для себя попал в параллельный мир? – недоумевал профессор, зажатый жирными тушами своих соседей. За месяц болезни он насмотрелся по ТВ много всякого, в том числе и популярных эзотерических передач, главными действующими лицами которых были привидения разного калибра, оборотни, барабашки, инопланетяне, мумии и прочие сущности из физического и тонкого мира. – Уж больно странно сегодня всё складывается».

Через пару остановок в вагоне стало ещё меньше народу, и бедному Вадиму Ильичу, чья голова еще немного побаливала, бросился в глаза красочный плакат, висевший на противоположной стене. На нём был изображен смешной очкастый дядечка, с дико выпученными глазами, который рекламировал одну из жёлтых газетёнок. Под этой придурошной, клоунской физиономией было написано: «Читай и получи 1 000 000». Ничего особенного в этой рекламе не было, ибо в метро рекламируют всё что угодно. Странность заключалась в другом: под плакатом сидел мужчина – точная копия того, на плакате, просто брат-близнец. Причём, он не просто сидел, а активно подмигивал профессору правым глазом.

«Что это ещё за чудо в перьях? У него что – нервный тик или это педрила на охоте, который ищет партнёра на ночь?» – размышлял профессор, который на всякий случай отвёл глаза от странного типа. Предаваться размышлениям о данном мужчине он не стал: голова опять стала болеть, и надо было срочно освободить её от мыслей. Вадим Ильич прикрыл глаза и решил немного вздремнуть.


Глава 19

Лидочка пропала, растворилась в окружающем пространстве, выпала в осадок, - это можно было называть по-разному, но суть дела от этого не менялась. Дома девушки не было, на работе она тоже не появлялась, хотя её отпуск давно закончился. Вадим Ильич страдал, он не мог найти себе места. Не поленившись узнать в кадрах домашний адрес возлюбленной, он поехал на Щёлковскую, но ему никто не открыл, хотя профессор и проболтался около двери довольно долгое время. Соседи ничего определённого сообщить не могли. Через дверь они раздражённо говорили, что ничего не знают о Синичкиных, что те им не докладывают, куда уходят или уезжают, и чтобы он немедленно оставил их в покое, иначе они вызовут милицию. В общем, Лидочкино семейство в полном составе таинственным образом улетучилось.

В школе профессор тоже ничего не узнал. Там пели песню: «Ничего не видим, ничего не слышим, ничего не знаем» и так далее в том же стиле. На Лидочкином месте величественно восседала перезревшая девица лет сорока – толстая, очкастая и заторможенная. Звали её Аллочка Поппель, и была она (по слухам) дочерью какого-то то ли генерала, то ли адмирала. Когда Вадим Ильич заходил по своим делам в канцелярию, Аллочка (которая уже получила от школьных остроумцев прозвище «Большая Поппель») отрывалась от компьютера и, как баран на новые ворота, с тупым любопытством смотрела на профессора, задавая ему не менее тупые вопросы и пытаясь неуклюже кокетничать.

Вадим Ильич больше не искал Лидочку в школе, поняв, что она ушла с работы и её место занято. Полный облом, - сокрушался профессор, с каждым днем теряя надежду когда-нибудь увидеть свою невесту – хоть частного детектива нанимай. Ему было невероятно тяжело, потому что не с кем было поделиться проблемами, поплакать в жилетку или посоветоваться, получая в ответ неизменное сочувствие и утешение.

С деньгами дело обстояло очень худо, и отдавать гигантские долги было нечем. Вечерами Вадим Ильич уныло сидел перед телевизором, пялился в экран и думал только об одном: куда бы ему устроиться на работу. Выбор, с его точки зрения, был невелик: дворник, уборщик подъездов или расклейщик рекламных листовок. Кем быть, ему было всё равно, лишь бы деньги платили. Но все эти планы существовали только в теории, а приложить усилия, чтобы найти работу, не хватало смелости.

-Бесплодный мечтатель, Манилов хренов, - выговаривал себе Мюнстерлендер и продолжал по инерции, почти каждый день вставать рано утром, чтобы ехать на работу в переполненном транспорте. Сил на такую деятельность уходило много, а толку – чуть. В жизни профессора, с исчезновением Лидочки, началась какая-то уж слишком чёрная, совершенно беспросветная полоса.

-------


Как-то вечером к отцу зашёл Андрюша и пригласил отца на концерт знаменитого пианиста в Большой зал консерватории.

-Понимаешь, батяня, мать неожиданно легла в больницу, а билеты уже куплены. Не мог бы ты пойти со мной? Сам понимаешь, что концерт клёвый, да и тебе не мешало бы проветриться. Что-то ты, фазер, совсем закис – никуда не ходишь кроме работы. Так нельзя, ну пойдём со мной, очень тебя прошу.

Долго уговаривать отца Андрею не пришлось, тот с радостью согласился. Действительно, почему бы на халяву не сходить на такой концерт с любимым сынулей, да ещё на приличные места в партере?!

Через три дня отец и сын поехали в БЗК. Приехали они заранее, купили программку и степенно прогуливались по фойе, разговаривая на разные темы. Наконец прозвенел звонок, и двери в зал открыли. Мюнстерлендеры вошли одними из первых и заняли свои места в предпоследнем ряду партера, недалеко от входа. Продолжая болтать о разных пустяках, профессор рассеянно разглядывал входящую публику: может быть, кто-то из знакомых появится. Но пока таких персонажей не наблюдалось, и Вадим Ильич опять повернулся к сыну, чтобы ответить на очередной вопрос. Вскоре он опять занял прежнюю позицию, и тут его внимание привлекла пара: мужчина и женщина, уже вошедшие в зал и продвигавшиеся в толпе по проходу к первым рядам партера. Мужчина нежно обнимал женщину за талию, а она сзади была очень похожа на… нет, этого не может быть, на… Лидочку.

-Ну и бред, - прошептал профессор. – Всё время о ней думаю – вот глюки и одолели. Ох, блин, даже пот прошиб. Да нет, я ошибся, какая же это Лида? Она в принципе не любит классику, и на подобные концерты её калачом не заманишь. Помню, когда я её хотел пригласить на концерт Тверского-Ямского, она меня чуть матом не послала.

Между тем, пара, привлекшая внимание профессора, уселась где-то впереди, и концерт начался. Пианист с мировым именем играл бесподобно, зал слушал его, затаив дыхание и, когда первое отделение закончилось, наградил искусника бурными и продолжительными аплодисментами, переходящими в овацию.

-Ну что, отче, пойдём, проветримся, а то я себе всю попу отсидел, - по-детски наивно признался Андрей. – Пошли, что ли, в буфет? Да ты не комплексуй, у меня есть бабло – мать подкинула, я угощаю, - успокоил отца сын, зная о материальных проблемах родителя. Они пошли в буфет, выстояли очередь и уселись за свободный столик с двумя бутылками газировки и парой пирожных. Вскоре сыну захотелось в туалет, и отец ему сказал:

-Иди, Андрюшка, без меня, а я пока в фойе фотографии посмотрю – не успел перед концертом. - На том и расстались: сын ушёл, а профессор стал изучать уникальные архивные фотографии. Вдруг, метрах в десяти от стендов, он увидел сольфеджистку из школы Аню Беспечную, которая оживлённо беседовала с… нет, этого просто не может быть, с… Лидочкой! Теперь девушка стояла в профиль к Вадиму Ильичу и, вне всякого сомнения, это была она, а не какой-то там фантом. Выглядела Синичкина сногсшибательно: новая стрижка, красивое вечернее платье и абсолютно счастливое выражение лица. Время от времени она высматривала кого-то в гуляющей толпе, но профессора не замечала. Мужчины рядом с ней не было.

Сердце Вадима Ильича билось так, что в любой момент могло выскочить из груди. Профессор порывался подойти и заговорить, но что-то его останавливало, и он прирос к своему месту, не в силах сдвинуться.

Постою ещё немного, подожду, - убеждал он себя, - а подойду попозже. И тут он увидел, что Лидочка на кого-то посмотрела, её лицо осветилось, и на губах расцвела нежная улыбка, блеснули белые зубки. К своему ужасу, Вадим Ильич увидел того самого высокого и импозантного мужчину, с которым Лидочка входила в зал, и которого он видел со спины. Мужчина нёс в руках меховой палантин, который бережно накинул на плечи своей даме. Синичкина клюнула его в щёку, а потом, судя по всему, представила Ане. Беспечная что-то сказала и подала мужчине руку, которую тот галантно поцеловал. Прозвенел звонок, и трио разошлось – Лидочка с кавалером пошли в партер, а сольфеджистка – на балкон.

-Ой, фазер, еле тебя нашёл. Пошли, уже звонили, - это подошёл Андрей, который не был посвящён в отцовские проблемы и потому не обратил внимания на несчастное, вытянувшееся лицо отца.

-------


Программу, исполняемую пианистом не менее блистательно, чем в первом отделении, профессор почти не слышал. Он был не просто удивлен, а шокирован. «И как это Лидке удалось так измениться за это время? И что это за мужик такой? Надо же, норковым палантином обзавелась, засранка. Не могу поверить, что простенькая девочка из рабочей семьи превратилась чуть ли не в светскую даму. Как это может быть?» - задавал себе бесконечные вопросы профессор, но ответов на них не находил. И тут, как гром среди ясного неба, Мюнстерлендера поразила мысль: надо бы всё разузнать у Беспечной. Она ведь о чём-то разговаривала с Лидочкой, а потом та представила ей своего кавалера. То, что школьные сплетницы «не любят» ближнему кости помыть – это факт, и это есть хорошо, даже отлично! Аня всё выложит за милую душу, надо только к ней подход найти, тем более что она так смотрела на Лидкиного хахаля – страшное дело. По выражению лица можно было понять, что обзавидовалась со страшной силой. Бабе под сорок, а живёт до сих пор одна: ни мужа нет, ни детей, хотя, что только она ни делает, чтобы стать замужней дамой. Вадим Ильич был в курсе всех школьных дел, поскольку очень часто получал информацию от Мариты.

Надо бы мне выйти на улицу пораньше и подождать сладкую парочку, да так, чтобы Лидка меня не заметила, - посетила профессора дельная мысль. – Андрюшке, естественно, говорить ничего не буду. Интересно – а куда они пойдут после концерта? – Вадиму Ильичу не пришло в голову, что такой солидный дядя вряд ли передвигается по городу на своих двоих, тем более с дамой на шпильках, в вечернем платье, в бриллиантах и дорогих мехах.

С трудом высидев второе отделение, профессор одним из первых опрометью вылетел из зала, не дожидаясь бисовых номеров. Одевшись, он ждал сына с его курткой около гардероба и нервно озирался.

-Ну, ты и даёшь, батя. Не успел я оглянуться, как ты исчез, включив третью космическую. И куда это ты умчался раньше времени? Я-то подумал, что тебе в туалет приспичило и поэтому не торопился, - оправдывался сын в ответ на отцовские претензии.

-Давай, давай, скорее одевайся, блин. Нам надо выйти на улицу и кое-кого подождать, - торопливо объяснял профессор, не вдаваясь в подробности. Отец с сыном быстро вышли на улицу, и Вадим Ильич встал недалеко от дверей, у стенда с афишами, чтобы видеть всех выходящих из зала, но самому не светиться.

-Может, объяснишь – чего стоим, кого ждем? – бурчал Андрей, поёживаясь от холода: погода сегодня была на редкость мерзкая.

-Подожди, подожди, уже недолго осталось, - возбуждённо ответил Мюнстерлендер-старший, закрыв нижнюю часть лица шарфом, чтобы в случае чего Лидочка его не узнала. Сына можно было не прятать, поскольку девушка его никогда не видела.

Тут на улицу вышла очередная порция людей и среди них – Лидочка с кавалером. Они остановились около черной иномарки, мужчина пикнул электронным ключом и сел за руль, открыв дверь для своей спутницы. Лидочка уселась, закрыла за собой дверь, и тут же автомобиль медленно вырулил на Большую Никитскую, чтобы через несколько минут исчезнуть из поля зрения профессора.

Мюнстерлендер растерянно смотрел вслед машине, и на его глазах невольно навернулись слёзы.

-Всё, сына, больше ждать не будем, пошли домой, - и отец с сыном по заснеженным переулкам отправились к метро. Пока добирались до дома, не разговаривали: Андрей воткнул в уши провода от плейера и слушал какую-то муть, а профессор, который был морально раздавлен, предавался невесёлым размышлениям: «И где это Лидка нашла богатенького Буратино с иномаркой? И когда только успела, зараза? Теперь-то понятно, что она живёт у любовника, а дома и носа не показывает. И зачем ей работать, если он ей всё покупает? Содержанка хренова. Да-а-а, надо бы срочно связаться с Аней и разузнать подробности».

Вернувшись домой, Вадим Ильич открыл записную книжку, нашёл телефон Беспечной и принялся ей названивать. Время было до неприличия позднее для звонка едва знакомому человеку, но у Ани было наглухо занято. Промучившись у телефона более часа, профессор решил отложить это важное дело на завтра, зашёл в ванную, а потом завалился спать. Заснул он быстро, но среди ночи неожиданно проснулся и долго лежал, глядя в потолок.

Что же мне теперь делать? Как жить дальше? Почему Лидка так легко меня бросила? Разве это честно: ничего не объяснила и исчезла, дрянь. Всё-таки сказывается бессовестная плебейская сущность, - накручивал себя профессор, но утешиться не мог. Было очень обидно и горько: только он собрался устроить свою личную жизнь, как все его намерения рассыпались в прах. С этими чёрными мыслями Вадим Ильич как-то незаметно для себя и уснул.

-------


Приехав на следующий день в школу, Мюнстерлендер сразу поднялся в класс к Беспечной, вызвал её в коридор и договорился о встрече на большой перемене. Анна Владимировна была очень заинтригована: о чём это с ней собирается толковать Мюнстерлендер? Вроде бы, у них нет общих точек соприкосновения, да и по работе они находились на разных полюсах – Беспечная занималась начальным периодом обучения, а профессор – современной гармонией, удовольствием для старшеклассников и студентов.

Наконец наступило условленное время. Мужиковатая Беспечная, печатая шаг, подошла к двери кабинета, в котором занимался профессор, и громогласно произнесла: «Тук-тук, кто в теремочке живёт», после чего вошла в помещение.

Вадим Ильич уже выпроводил учеников и находился в совершенно расстроенных чувствах. Он никак не мог сосредоточиться и наметить план, по которому будет «брать интервью». Пригласив Анну Владимировну сесть, Вадим Ильич решил начать разговор:

-Аня, Анечка, я бы хотел с вами поговорить… даже не знаю, с чего начать… я хочу вас попросить никому о нашем разговоре не рассказывать, это строго конфиденциально… и ещё – не удивляйтесь, пожалуйста…

Беспечная была в недоумении. Она вопросительно смотрела на коллегу, находящемуся в замешательстве, который никак не мог перейти к делу, и решила ему помочь:

-Знаете, мэтр, не тяните резину. Ближе к телу, как говаривал наш общий друг Ги де Мопассан. А то время идёт, и скоро на урок переться. Спрашивайте что хотели, а то, что я не буду об этом трепаться – не сомневайтесь.

Наконец, Вадим Ильич решился, перестал мямлить и робко спросил:

-Анечка, вы ведь были вчера на концерте в Большом зале? Я вас видел в антракте, когда вы с Синичкиной разговаривали…

Профессор покраснел от стыда, когда увидел, что серо-стальные Анины глаза заинтересованно зажглись. Он немного помолчал, а потом продолжил:

-Вы, наверное, слышали, что у нас с Лидочкой был бурный роман, мы даже пожениться решили, но я заболел, мы поссорились, и она исчезла. Я не знаю – где она и с кем, дома её нет, на работе тоже. А мне бы очень хотелось знать, что она вам вчера сказала, и что это за мужчина с ней был.

-Поня-а-а-атно, - раздумчиво произнесла Беспечная. – О вас с Лидкой в школе фантастические вещи рассказывают и до сих пор считают, что она вас окрутила. Все вас жалеют, конечно, она вам не пара, дорогой вы наш мэтр. Вы меня, конечно, извините, это не моё дело, но у Синичкиной культурный уровень как у табуретки. Вы – профессор, крупный учёный, эрудит, а она – девочка с улицы, дочь пролетариев, без серьёзного образования и духовных запросов. Вам, с моей точки зрения, прошу пардона, нужна женщина вашего круга и постарше, а девчонка эта вам могла всю жизнь испортить.

-Вчера мы с ней совершенно случайно столкнулись в фойе, - продолжала Беспечная, – но говорили недолго. Она мне только и успела сказать, что с работы уволилась и в скором времени выходит замуж. Я-то подумала, что за вас и ещё удивилась – ну и ну, с ума сойти! А тут к ней подрулил солидный такой дядя с норковым палантином, ну, ей и пришлось нас познакомить. Кто он – я не знаю, и врать не буду. Могу только сказать, что зовут его Иван Игнатьевич. Мужик совершенно отпадный: видно, что богатый, солидный, с манерами. Вы же видели, наверное, как он к моей ручке приложился?! Больше всего меня возмутило, что он ей такие меха на плечи накинул – она, видите ли, замерзла, засранка. Кто бы мне такие меха подарил?! Вот, собственно, и всё, мэтр.

Вадим Ильич был уничтожен. Произошло самое страшное: за время его болезни Лидка действительно ухитрилась где-то откопать богатенького жениха. Невероятно!

Беспечная, увидев такую реакцию, постаралась профессора утешить:

-Да не расстраивайтесь вы так, мэтр. Считайте, что вам крупно повезло, а то эта особа доставила бы вам массу неприятностей. В школе много достойных незамужних женщин – вот и обратите на них своё высочайшее внимание, не пожалеете.

После этих слов, в которых сольфеджистка прозрачно намекала на себя, она попрощалась и вышла из класса, громко топая каблуками.

Профессор закрыл за ней дверь, без сил опустился на стул и зарыдал. Плечи его тряслись, сердце заболело, а слёзы лились ручьями. Какое-то время он плакал, но потом одумался и стал рассуждать вслух, как обычно:

-Нет, дружок, так дело не пойдёт, пора остановиться и одуматься. В конце концов, Аня в чём-то права: мы с Лидочкой совершенно разные люди. Она, конечно, девушка славная и невероятно красивая, но мы бы с ней всё равно долго не прожили. А почему я так страшно расстроился? Да потому, что не привык, чтобы меня бросали. Всю жизнь я сам расставался с пассиями, по собственной инициативе, когда видел, что отношения себя изжили. А ведь мои девушки тоже страдали и плакали, только мне, по большому счёту, это было безразлично. Вот теперь и получаю по рогам, Казанова недоделанный. Не надо, голубчик, быть таким эгоистом, тогда твоя жизнь и наладится.

Всё, встаю, вытираю слёзы и сопли, и вперёд – по волнам жизни. Мне надо в первую очередь разобраться с работой и подработкой, держать под контролем здоровье, потом закончить книгу и найти издательство, а там посмотрим… - и профессор достал из кармана носовой платок, вытер глаза и основательно высморкался. Кто-то настойчиво постучал в дверь, и Вадим Ильич пошёл открывать. На пороге профессор увидел незнакомую девочку лет пятнадцати, которая попросила его срочно зайти в кабинет Мариты Андреевны: он ей срочно нужен. Мюнстерлендер согласно кивнул головой, закрыл класс и поднялся в кабинет деловой дамы, находясь в недоумении: зачем он понадобился Марите – он ведь у неё больше не работает. Может, она хочет ему сообщить, чтобы он вообще катился из школы ко всем чертям и его лишили всех факультативов?!

-Да и фиг с ними, всё равно они мне погоды не делают. Будь что будет, на всё наплевать, не пропаду. Моё образование и опыт работы остаются при мне, а мастерство, как известно, не пропьёшь. Брошу работу и найду место у новых русских, чтобы их детей музыке обучать. Говорят, что они хорошо платят, не скупятся.