Dialog of mentalities

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Михаил Васильевич Ломоносов сын России. Направляем Положение о конкурс, 55.99kb.
• Проблемам історії, теорії та інтерпретації давньої драми присвячені ґрунтовні праці, 121.98kb.
• Группа компаний “Диалог Плюс, 107.41kb.
• Стратегия и тактика зернового рынка – оценки рисков и потенциал развития директор ООО, 203.83kb.

смысла и памяти истории, имманентных миру и раскрывающихся субъекту в когнитивных процедурах его деятельности.

Источники:

Бердяев Н.А. (1991) Самопознание. М.: Книга.

Щедрина Т.Г. (1997) Экзистенциальные мотивы исторической памяти: Евгений Трубецкой и Густав Шпет // Вопросы философии. №7. С. 66–72.

■

Культурно-экологическая память народа мари
в контексте перспектив общественного развития

Кряжева Е.Н.,

ст.преподаватель МарГТУ (Йошкар-Ола)

In article the attention to an actual problem of survival of mankind in a modern situation socially-ecological crisis is fixed. Importance of the permission of environmental problems by means of cultural-ecological memory, traditions of mari is marked. Effective Mari empirical experience co-ordinated (coevolution) co-being from the person and the nature can positively promote the decision of scientific-theoretical and practical local, global problems.

В настоящее время все государства должны стремиться к разрешению социоприродного кризиса, угрожающего мировой катастрофой – омницидом (гибелью всего живого) из-за возможной бифуркации биосферы. Последняя, как регулятор природной среды, представляет собой единую экосистему Земли. В 1992 г. в Рио-де-Жанейро принята общепланетарная концепция «sustainable development». Она призвана способствовать формированию принципиально нового типа цивилизации, что позволит осуществить переход от вещно-потребительского, агрессивного типа отношения к природе и в сообществе к разумно-ответственному, гуманному взаимодействию в сообществе и природосберегающему природопользованию. Антропоцентрическая мировоззренческая установка, позволившая и оправдывавшая эксплуатацию природы во имя прогресса научного, технического, социального, содействовала превращению человеческого фактора в геологическую силу (В.И. Вернадский). В результате мир, созданный деятельностью человека, стал соизмеримым с миром природы, что нарушило баланс природопользования, соотнесение социума с биосферой и способствовало социоэкологическому кризису. Человек, возвеличивая свою мощь, стал её жертвой: «победа над природой есть также и победа над человеческой природой, её вывих, увечье и, в пределе, её духовная и физическая смерть» (Вейдле, 1991, с. 286). Чтобы не произошла деградация человека и успешно разрешался социоприродный кризис благоприятным фактором может стать диалектическая сопряженность культуры и экологии: экология должна быть включена в культуру, а культура – в экологию. Понимание культуры в экологическом смысле и понимание экологии в культурном смысле должны слиться воедино. В период генезиса сообщества «культивирование» человека органично сочеталось с соприродным бытием. Человек имел «эмоциональную бессознательную идентичность» (К. Юнг) с природными явлениями, что явилось основой жизненно важного архетипа − стремления к целостности, гармонии, согласованности (коэволюции), единству культуры и природы. По Л. Леви-Брюлю, формирующееся сообщество едино с природой за счет очевидных для него мистических связей (мироощущения всесвязности). В мышлении доминировали коллективные синтетические представления (коллективное бессознательное). Двойственное присутствие естественного и мистического стало основой мифологии, языческой религии. Для последней важным стало сакральное единство территории и всего на ней существующего как подвижно-устойчивой совокупности, системы священных взаимоотношений сопричастия сообщества, животных, растений и т.д. Процесс формирования окружающей среды, так или иначе, «привязан» к конкретной территории, проявляет себя как территориальная целостность. В этом плане не случайно, что в последние десятилетия глобальное развитие тесно взаимодействует с локальными природными процессами (глобальная локализация), так как именно на локальных уровнях – вся острота экологических проблем. В связи с этим, с нашей точки зрения, необходимо изучать культурно-экологические традиции населения, изначально проживающего на конкретных территориях. В этом плане особую ценность представляют традиции народов, история которых складывалась в течение тысячелетий на современной территории. Например, марийцы обладали эффективной, интересной экологической культурой, предельно адаптированной к ландшафтным условиям в их конкретике. Традиционный уклад природопользования марийского народа формировался скрупулезно-бережливо, не допуская никаких неоправданных ущербов. В результате научных экспедиций, в частности, КЭО «Китаврас» 80–90-х гг. на севере Нижегородской области было выявлено значительное число охраняемых деревьев по разным мотивам: как целителей, как мемориально-магических, как мемориальных памятников конкретных событий и т.д. Многолетний опыт народа подсказывал, что нельзя уничтожать деревья вблизи рек, родников, озер. «Межобщинные священные рощи, судя по карте их расположения, оказываются приурочены к точкам распада вод: они способствуют сохранению подземной влаги на этих уязвимых участках, берегут ручьи и озера, источники, которые часто входят в эти природные комплексы, препятствуют эрозии…» (Нижегородские марийцы, 1994, с. 218–243).

До сих пор, в действующих марийских священных рощах существуют две березы около 130 лет (Апшатнерская роща), отдельные экземпляры берез и ольхи до 200 лет (Юронгская роща), Апшатнерская липа 180 лет, Юронгская лиственница – возраст превышает 300 лет, Горинцевская липа – возраст свыше 300 лет, Маяковская липа – свыше 250 лет и т.д. (там же). Этому способствовала марийская национально-культурная традиция «Юмон Ото». В ней представлена сложная картина мира со строгой иерархией и жесткой системой табу, являющаяся результатом долгого, трудного, уникального процесса исторического развития, сопровождаемого адаптацией к меняющимся условиям окружающей среды. Будучи выражением архетипа коллективного бессознательного, национальное экофильное языческое мировоззрение давало экологическую установку: детерминировало, регламентировало жизнь каждого индивида в соприродном органическом единстве природы и сообщества с детства и сопровождало его всю жизнь. Таким образом, в отличие от современного сознания, отражающего потребительски-эгоистическое отношение к природе, национальная экологическая традиция – природосохраняющая, и в этом её культурно-цивилизационная уникальная ценность. Способность народа веками беречь, передавать из поколения в поколение, заботясь о будущем, святое отношение к окружающему миру в целом и каждому дереву, озеру, лугу и т.д. – свидетельство экологического образа жизни, интуитивно-грамотного национально-экологического воспитания. Изучение путей разрешения противоречий, механизмов функционирования экосоциальной системы, которая сохранена в национальных экологических традициях, памяти народа может быть позитивно-перспективным в плане выработки современных подходов гармонизации отношений системы «общество – природа». Сегодня экологический регламентирующий элемент сознания является жизненно важным для всех субъектов социума, поэтому необходимо научное осмысление, освоение национально-традиционного опыта и экологическое просвещение широких масс населения. Человек, имеющий экологическое сознание, никогда не нарушит законы, охраняющие окружающую среду, в какой бы нормативной форме они не были: цивилизованно-юриди­чески-правовой, эколого-императивного самосознания гуманно-нравственной личности или национально-тради­ционной памяти, табу. Такой человек не будет наносить ущерб природе в своей обыденной жизни, но и в профессиональной деятельности не будет использовать технологии, разрушающие гармоничное равновесие искусственной и природной среды. Таким образом, выверенный опыт жизнедеятельности в устойчивой природной среде, сохраненный в культурно-национальной памяти народа как культурно-экологическая национальная традиция мари, социально-актуален, и может стать основой локальной национальной модели «устойчивого будущего», что важно для успешного решения проблем глобальной экологизации.

Источники:

Вейдле К. (1991) Умирание искусства //Самосознание европейской культуры ХХ века. М.: Прогресс.

Нижегородские марийцы /Сост. Н.В. Морохин (1994). Йошкар-Ола.


■

Проблема «свое-чужое» и лингвокультурная безопасность
России в условиях открытого общества

Кубанёв Н.А.,

доктор культурологии, академик РАСН, филиал ВВАГС (Арзамас),

Набилкина Л.Н.,

АГПИ им. А.П. Гайдара (Арзамас)

Переход России во второй половине 80-х гг. ХХ в. к политике открытого общества и процессы глобализации, стремительно набиравшие обороты в 90-е гг. XX в., поставили перед Россией немало чрезвычайно серьезных проблем и вызовов.

С одной стороны, российские граждане получили широкие возможности общения с другими странами и народами, вырвались из-за «железного занавеса», который в последние годы существования СССР и коммунистического режима хотя и стал значительно прозрачней, но все же имел место быть. С другой, Россия, в свою очередь, стала гораздо доступнее и беззащитнее перед разнообразными зарубежными, а вернее сказать – чужеродными влияниями.

Крах коммунистических режимов в Европе и последовавшее за ним отторжение коммунистической идеологии вызвали стихийное движение практически всех слоев населения в сторону Запада и в первую очередь США. Соединенные Штаты вплоть до конца ХХ в. стали казаться воплощением всего самого лучшего, успешного и привлекательного. На какой-то момент не только русские, но и прочие народы бывшего социалистического и советского лагерей оказались в ловушке «американской мечты», в состоянии американизированной эйфории.

К концу ХХ в. уровень владения русским языком в России катастрофически упал. Если в советские времена дикторы и ведущие программ на телевидении могли служить образцом и примером филологической грамотности, то постепенно этот высочайший уровень утрачивался и зрители и слушатели становились свидетелями языковых ошибок. Что касается подавляющей части русскоязычного населения России, то, по мнению одной из популярных «толстых» газет, лишь 7 процентов взрослых смогли бы сдать ЕГЭ по русскому языку. А между тем на волне сохранения национальной самобытности все большее число представителей малых народов перестают учить русский язык, тем самым, обкрадывая себя духовно и культурно.

Даже мононациональное государство как, например, Франция законодательно защищает язык титульной нации от иностранных заимствований и влияний. В полиэтническом государстве, какими являются Россия и США, вопрос лингвистической безопасности стоит очень остро. Сильное государство с высокоразвитой культурой и богатой историей правомерно стремится к закреплению языка государственно-образующей нации в качестве официального, ибо государственный язык служит мощным средством культурного и политического объединения. В этом вопросе полезно обратиться к международному опыту. В первые десятилетия своего существования США не стремились к доминанте английского языка, ибо новый американский народ формировался не на языковом, религиозном или культурном принципе, а на принципе приверженности «американскому кредо» – либерально-демократическим ценностям и гражданским свободам, доверии своему правительству и верности конституции. В условиях полиэтнического и следовательно поликультурного государства главным проводником американизма стал язык государственно-образующей нации – англосаксов. Необходимость в едином официальном языке государства поддерживают не только политики, но и лингвисты, ибо в противном случае возникает риск возникновения «нового Вавилона». Поэтому намерения властей России добиться от приезжающих в страну на работу владения русским языком правомерно и оправданно.

После распада Советского Союза и утраты Россией статуса великой державы, интерес к русскому языку в мире заметно угас. Это в полной мере коснулось и бывших советских республик. Сейчас Россия на подъеме и вновь обретает уважение и влияние в мире. Это обстоятельство благоприятно воздействует на позиции русского языка в мировом сообществе. Правильная последовательная и целенаправленная языковая политика по пропаганде русского языка должна принести свои плоды.

Не меньшую озабоченность, чем безопасность лингвистическая вызывает и безопасность культурная. Несмотря на возрождение патриотизма, российская молодежь продолжает следовать западным и в первую очередь американским стандартам. Чего только стоит вопрос о музыке из популярной телепрограммы «Такси»... Сама программа интересна и интеллектуальна. Но почему «музыкальный вопрос» касается исключительно песен и мелодий западных исполнителей? Где вопросы о русской или, наконец, о зарубежной классической музыке? Трудно себе представить американскую популярную программу, где вам задают вопросы, целиком касающиеся русской песни. А у нас – это норма. Если в конце ХХ в. глобализация под американской эгидой казалась неотвратимой и необратимой, то сейчас на этом пути в Европе и Азии поставлен заслон. Постепенно американизация как образ мыслей должна исчезнуть и из русского сознания, а на ее место прийти понимание России как уникальной страны со своим самобытным и независимым менталитетом и характером, воспринимающей иноземные влияния, но следующей своим собственным цивилизационным курсом.

■

Когнитивные основания конструирования
социально-исторической памяти

Кудашов В.И.,

д.ф.н., проф. СибЮИ МВД РФ (Красноярск)

The ideological task of constructing historic identity and social memory relies on the opportunities of cognitive technologies that are in turn based on the cognitive features of human memory. The massive using of computers by persons without special education frees the resources that not used to better meet the challenges or learning. Easily accessible, permanent presence in our immediate surroundings information forms a sort of «external memory». Special importance is the specificity of cognitive mechanisms in the elderly and the resulting difficulties impact on their historical memory. In the old age not only more badly they recollect, but simultaneously and more badly they forget, which hampers the work of the social-historic memory designers.


Постижение и осмысление прошлого является одним из решающих факторов приобщения человека к духовной жизни. И происходит это осмысление посредством такого феномена, как память. Рождаясь, каждый человек независимо от своего социального положения получает в наследство особый культурный ландшафт памяти рода, оставленный его предками, всем человечеством в целом и той этнической группой, с которой он себя соотносит. Это знание о прошлом своего народа, почерпнутое из легенд, преданий, летописей, фольклора, и его оценка позволяют определить ценности настоящего и перспективы развития будущего. Однако сейчас начинает доминировать не естественное следование устоявшимся традициям, а искусное конструирование образов и моделей прошлого, закладывающих долговременные параметры порядка, определяющие развитие будущего. Конструктивизм в некотором смысле выступает одной из характеристик постмодернистского отношения к реальности, но необходимо отметить, что само конструирование реальности основано на естественной способности человека к продуцированию новых смыслов в результате повседневных взаимодействий. Когда отрывают реальность от конструирования, уничтожается живой опыт памяти, конкретное подменяется абстрактным.

Тем не менее, в рамках радикального конструктивизма историческая память выступает в качестве идеологического конструкта, призванного легитимировать претензии вновь образующихся социальных групп на собственную идентичность. Относительно единый ландшафт социально-исторической памяти оказывается раздробленным на отдельные локусы памяти, отражающие заинтересованность определенных групп и институтов в конституировании того образа прошлого, который в наиболее полной мере соответствует существующим приоритетам. Особую актуальность проблемы конструирования исторических образов приобретают в современном российском обществе, испытывающем острый кризис социальной идентичности. Этот кризис вызывает к жизни противоречивые тенденции конструирования такого типа исторической памяти, который оказался бы в состоянии примирить в ретроспективе социальные противоречия, определяющие контуры современного социального устройства российского государства.

Идеологическая по своей направленности задача конструирования исторической идентичности и социальной памяти опирается на открывающиеся возможности когнитивных технологий, которые, в свою очередь, основаны на когнитивных особенностях человеческой памяти. Так, например, бурное развитие компьютерных технологий в течение последних лет проходит под непосредственным влиянием когнитивных исследований.
В результате открытия гигантских возможностей зрительного узнавания, еще в начале 1980-х гг. произошла замена способа взаимодействия человека и компьютера. Вместо интерфейсов командной строчки, когда в процессе «диалога» с компьютером пользователь должен был впечатывать в строку название требуемой команды, используются знакомые сегодня каждому графические интерфейсы. Их применение с иконическими знаками, указывающими на характер связанных с этим знаком функций, и компьютерной мышки либо аналогичных устройств пространственного ввода информации привело к значительному ослаблению когнитивной нагрузки пользователя. И вместо декларативной семантической памяти на название команд, специфику правил и соответствующих формальных операций задействованными оказались сравнительно низкоуровневые процессы — перцептивное узнавание и простые сенсомоторные операции, пространственно «привязанные» к определенному месту на дисплее (Величковский, 2003, с. 91). Это открыло возможность для массового использования компьютеров лицами без специального образования. Проблема состоит в том, что освобождаемые ресурсы не всегда используются для лучшего решения задач или обучения. Складывается впечатление, что легко доступная, более или менее постоянно присутствующая в нашем непосредственном окружении информация образует своего рода «внешнюю память». Она не усваивается когнитивно, хотя и используется в контексте сенсомоторной и перцептивной активности. Деятельность памяти строится по принципу «внешний мир является лучшей моделью самого себя». А поскольку всякое знание в принципе парциально, то суть обучения во многом сводится не к рефлексивному развитию собственной памяти, а формированию утилитарных навыков к выяснению того, где можно прочитать и у кого можно быстро узнать.

Особое значение имеет специфика когнитивных механизмов у пожилых людей и связанные с этим трудности воздействия на их историческую память. Повсеместно считается, что эффективность памяти достигает своего максимального развития к 20–30 годам, а затем она начинает сначала медленно, а потом все быстрее (особенно после 60) снижаться. Однако это распространенное мнение об изменении памяти в процессе нормального старения требует ряда уточнений. Во-первых, исследования демонстрируют расхождение данных, полученных в лабораторных условиях и в повседневной жизни, где пожилые люди зачастую обнаруживают более высокую точность и меньшую забывчивость, чем молодые взрослые. Очевидно, что за счет организации среды и опоры на «внешнюю память», использования социальной поддержки и известной ритуализации собственного поведения в течение длительного времени возможна практически полная компенсация негативных возрастных изменений. Во-вторых, данные ряда исследований свидетельствуют о различной динамике возрастных изменений для разных форм памяти. В то время как вербальная память, лежащая в основе изучения второго языка, наиболее эффективна в возрасте 3–6 лет, память на социально-значимые события иногда формируется в соответствующем эмоционально-мотивационном контексте лишь к 50–60 годам (Zacks, Hasher & Li, 2000, р. 209). Можно сказать, что возрастные нарушения распространяются как бы в направлении «сверху вниз», повторяя процессы раннего развития, но только в обратном порядке. Нормальное старение прежде всего затрагивает эпизодическую память, причем все более выраженной становится, как и в детском возрасте, амнезия на источник – пространственно-временной контекст приобретения знаний. Кроме того, страдают проспективная и рабочая память, что проявляется в усиливающейся забывчивости и рассеянности. При этом в преклонном возрасте наблюдается ослабление произвольного забывания. Таким образом, в старости не только хуже припоминают, но одновременно и хуже забывают, что делает работу конструкторов с социально-исторической памятью весьма затруднительной.

Источники:

Величковский Б.М. (2003). Успехи когнитивных наук: технологии, внимательные к вниманию человека // В мире науки. № 12. С. 87–93.

Zacks, R.T., Hasher, L. & Li, K.Z.H. (2000). Human memory // F.I.M. Craik & T.A.

Salthouse (Eds.). Handbook of aging and cognition. 2nd ed. Mahwah, NJ: Erlbaum.

■

Глобальный мир: от культуры к технологии,
от истории к «дискурсу памяти»

Кутырев В.А.,

д.ф.н., проф., ВВАГС

The reason of globalization of the world is its technologization. It means that internal, culture regulation are replaced with external, technological ones. Concerning the past it means transformation of live history into (the) text and information. Into “the memory discourse». Historical cognition is substituted for retroalternativism. For preservation of human quality of our being a conservative turn to ecology of culture and history is needed. Of history as real past.


Широко распространенная трактовка глобализации как потери культурного разнообразия недостаточно глубокая. Такой процесс идет, но это пока драма. Трагедия культуры в глобальном мире в том, что она вырождается, исчезает вообще, вытесняется другим способом воздействия на духовную и социальную жизнь. Несмотря на споры по поводу определений, культура немыслима без табу, норм и регламентаций, общего представления о долге, чести и совести, без опоры на моральные, религиозные и эстетические регуляторы. Это ценностно-рациональное отношение к миру. Оно ограничивает свободу индивида, его личные интересы, требуя «служения» чему-то внешнему, высшему, социуму или Богу, что несовместимо с идеалом открытого глобального общества. Открытость общества предполагает, что люди в нем действуют, руководствуясь принципом полезности и личной выгоды, опираясь на расчет. Все его члены – разумные эгоисты, механизм их взаимосвязи – эквивалентный обмен услугами. Это целерациональное регулирование жизни. Не случайно Запад в настоящее время характеризует себя в терминах не культуры, а цивилизации. В пределе, если исключить «пережитки культуры» и брать рациональность в действии, это ситуация, когда все вопросы решаются технологически (социо- и психотехника, сексуальные технологии, техника общения и т.п.). Такое общество лучше называть Техносом.