Dialog of mentalities
| Вид материала | Документы |
- Михаил Васильевич Ломоносов сын России. Направляем Положение о конкурс, 55.99kb.
- Проблемам історії, теорії та інтерпретації давньої драми присвячені ґрунтовні праці, 121.98kb.
- Группа компаний “Диалог Плюс, 107.41kb.
- Стратегия и тактика зернового рынка – оценки рисков и потенциал развития директор ООО, 203.83kb.
Что же касается тезиса о том, что совместная ответственность разрушает индивидуалистические основания морального сознания, то он не совсем верен. Нельзя сказать, что негативные моральные переживания полностью отрываются при этом от индивидуальных деяний. Ведь идентификация с сообществом (а уж тем более, сохранение опасных убеждений или получение преимуществ) являются самостоятельным ответственным поступком, отдельным актом морального выбора, в терминологии американского исследователя Г. Меллемы – «квалификационным действием» (qualifying act). Это серьезно смягчает парадоксальность исследуемого явления, хотя и не снимает ее окончательно.
Источники:
Ясперс К. (1999) Вопрос о виновности. О политической ответственности Германии. М.: Издательская группа «Прогресс».
Radzik L. (2001) Collective Responsibility and Duties to Respond // Social Theory and Practice. Vol. 27. № 3. P. 455–471.
May L. (1992) Sharing Responsibility. Chicago: University of Chicago Press.
Mellema G. (1997) Collective Responsibility. Atlanta: Rodopi.
Walsh W.H. (1970) Pride, Shame and Responsibility // Philosophical Quarterly. Vol. 20. №78. P. 1–13.
■
Сербский и русский роспев: диалог традиций
Рашкович Анна,
аспирантка гос. консерватории (Белград)
Serbian and Russian church singing tradition have originе in Byzantine tradition. Two brother people built two variety of one base orthodox Christian culture, which developed parallel, whether draw closer, or move away. Maximal divergence happened from XIV to XVIII century, when Serbs was conquered by Turks and orthodox Christianity in every possible way was eradicated. Also in Russia: Znamenny chant, coming from Byzantium, after the schism was banished from the church. In the XVII century, at time of the most horrible genocide over Serbian people, Serbs asked for help Russian priests. In 1713 Serbian Orthodox Church accept Russian redaction of Old Slavonic language and then begins period of strong influence Russian Znamenny chant on Serbian chant. In XIX century, after liberation of Turks, in period of cultural renaissance, Serbian church chant has kept relation with Russian Znamenny chant and found a real singularity. At the first time, it exists in oral tradition form and after that, it has been written in notes. Surviving a terrible persecutions, and extant in historical memory, Serbian and Russian chants now also continue interaction, enrich each other.
Проблема взаимодействия церковных роспевов актуальна для культурологии. Но диалог сербской и русской традиций никем не изучен. Мы обратимся к этой проблеме.
Византийское тысячелетнее царство, его духовные традиции были почвой, на которой возникли православие и культура восточных и южных славян. Древний византийский роспев – это корень, из которого выросли все роспевы православных церквей, в том числе – русской и сербской, принявших христианство в IX в. из Царьграда. Общая византийская традиция – это первая точка пересечения сербской и русской традиций. Октоих византийского роспева, созданный И. Дамаскиным в VII в., был записан куаленской нотацией, которая до сих пор не расшифрована. Поэтому мелодическая организация первоисточника, а также сербских и русских роспевов XII–XVI вв. остается тайной. Ясно одно: эти напевы имели много общих по начертанию знаков, поэтому и мелодическая общность их была высокой.
С XIII в. на Руси начинается сильное влияние народной песенности на церковный роспев, и он быстро удаляется от византийского первоисточника. В сербских княжествах, возникших на территории Византии, влияние ощущается дольше. Временем «самоопределения» сербского роспева считается XV в., но византийское влияние чувствуется и позднее: с конца XVII в. русское православие принимает западное многоголосие, а сербская певческая практика остается одноголосной. В XIX в. и в Сербии вводится многоголосное пение: сербский роспев гармонизован К. Станковичем в 1855 г. Но при этом от одноголосия Сербская церковь не отказалась: до сих пор в ней сосуществуют два способа пения.
Сербская и русская певческие традиции в долгой истории встречаются еще раз. Завоевание Сербского царства турками в конце XIV в. и 500 лет под игом Оттоманской империи, уничтожавшей православные святыни, книги, культуру, искусство, приводит к серьезному национальному кризису. Кульминацией трагедии стал XVIII в.: огромные страдания, два великих переселения народа, закрытие Печской Патриархии (1766 г.), открытый геноцид – все это вытесняет сербский народ, который свободно существует только в автономии на юге Австро-Венгрии. В условиях угрозы для православия на Балканах, сербский митрополит Карловацкий и священство обращаются за помощью к русским священникам. Из России приходит много книг, в 1713 г. русская редакция старославянского языка становится официальным языком сербской церкви, начинается период большого влияния русского пения на сербское. Но очень важно отметить: из множества существовавших к этому времени на Руси видов церковного пения, сербская церковь выбрала самый древний и близкий к Византии – знаменное пение (которое было «отменено» реформами Никона, но все-таки продолжало существовать).
Все это время сербский роспев развивался с большими трудностями и бытовал в основном в устной форме. Историческая память народа бережно хранила древнее напевы, которые ассимилировали интонации русского знаменного роспева. Записываться современной нотацией эти песнопения стали лишь с XIX в. после освобождения Сербии от власти турок.
Связь сербского и русского знаменного пения мы покажем на примере ирмосов Великого канона св. Андрея Критского, которые до сих пор хранит коллективная память: они существуют в устной форме, и были записаны нами в Белграде в 2008 г.
Канон относится к шестому гласу церковного осмогласия. Но из 83 попевок этого гласа (имеющихся в русской традиции) сербский роспев использует только одну – «Вознос конечный», который звучит на другой высоте, с измененным ритмом, но сохраняет узнаваемость. На основе этой попевки возникают начальная и конечная строки во всех ирмосах, но к конечной строке добавляется новый нисходящий мотив, создающий ясный эффект завершения напева. В сербский роспев проникает также попевка первого гласа «Таганец средний» – она образует одну из средних строк напева. Несколько видоизменяясь (в зависимости от поющихся слов), эти две попевки создают уникальный колорит Канона: и похожий на русский знаменный роспев, и отличный от него. Отличие усиливается припевом (звучащим после каждого ирмоса): он основан на «симметричной» мелодии, почти не имеющей аналогов в русском пении. Эта мелодия (с небольшим отличием) напечатана в сборнике: «Нотни зборник српског нродног црквеног поjаньа» – она является общим припевом и других канонов шестого гласа. Но в Великом каноне эта мелодия с 4-го ирмоса проникает и в саму музыкальную ткань, то появляясь в ней и, тем самым, удаляя напев от русского пения, то вновь исчезая, и тогда сходство вновь становится очевидным.
Включая минимальное количество попевок (мелодических формул), напев канона достаточно прост для запоминания – именно это и позволяет ему сохраняться в коллективной памяти сербов. В сложные для русской церкви времена середины ХХ в., в памяти русских певчих также хранились простые и возвышенные напевы. Они различались в разных городах России, но сохраняли основные очертания знаменного роспева – так же, как сохраняет их и сербский роспев. Взаимодействие устных певческих традиций сербов и русских в ХХ в. – серьезная и не исследованная проблема. Мы не будем делать поспешных выводов, а пока ограничимся аналогией. Происходя из общего источника, сербский и русской роспевы, подобно двум ручьям, постепенно набирали силу, превратившись в параллельно текущие полноводные реки. Когда пытались «перекрыть» одну из них, воды другой вливались в пересыхающее русло, и течение возобновлялось. Подробное изучение закономерностей этого процесса ждет своих исследователей.
■
«Разрыв с традицией» – один из рисков глобализации
Ребещенкова И.Г.,
д.ф.н, проф., СПГГИ (Санкт-Петербург)
The global processes of the integration and unification of the mankind's social and cultural experience, its conservation and translation lead to the consolidation of the collective memory. However the risk of the loss of the cultural traditions, the rupture with them is increased. K. Lorenz – the well-known scientist and philosopher – regarded “the rupture with the tradition” as one sin of the mankind and explained his etological sources. He pointed on the human aspiration to the innovations. In the conditions of the globalisation the process of the its cultivation is extended. It leaded to the oblivion of the traditions. In this connection the task of the harmonization of the human aspiration to the innovations and the assimilation by the modern methods of the total mankind's experience, embraced in the collective memory is the actual and difficult task. .
Современный этап глобализации социума можно рассматривать как форму его адаптации к происшедшим в последние два столетия коренным изменениям условий его существования. Глобализация как процесс экономической, политической и культурной интеграции и унификации во всемирном масштабе необходима для сохранения равновесного, устойчивого существования общества. Процессы интеграции и унификации социокультурного опыта человечества, его консервации и трансляции, которые в тех или иных формах существовали всегда, в последнее время, во-первых, протекают в новых формах и, во-вторых, интенсифицируются благодаря новейшим техническим устройствам и технологиям. Этому способствует и ускоренная информатизация всех социальных сфер. Все это, несомненно, ведет к упрочению коллективной памяти в современном мире, усилению ее значимости в постоянно обновляющемся обществе.
Однако уже сейчас становятся все более заметными серьезные издержки и риски глобализационных процессов, которые, как представляется, требуют безотлагательного междисциплинарного изучения. В ряду издержек и рисков находится угроза забвения социокультурных традиций (национальных, региональных и др.) или, если использовать выражение известного австрийского мыслителя XX в., лауреата Нобелевской премии Конрада Лоренца, угроза «разрыва с традицией».
«Разрыв с традицией» Лоренц считал одним из серьезных негативных явлений современности и включил в число «восьми смертных грехов цивилизованного человечества» (Лоренц, 2008, с. 52). Несколько десятилетий назад, будучи проницательным, философски мыслящим естествоиспытателем, он зафиксировал целый ряд взаимосвязанных между собой подстерегающих человечество опасностей, порожденных человеческой деятельностью и получивших название глобальных проблем.
В данном случае важна не только констатация Лоренцем явления «разрыва с традицией», не только его призыв в этой связи к раскаянию и исправлению, но также и то, что им была предпринята попытка объяснить причины этого явления с позиций разработанной им этологии и эволюционной эпистемологии.
Этологический подход к культуре в качестве исходной посылки предполагает, в первую очередь, рассмотрение ее в качестве живой системы, в которой многие процессы аналогичны природным процессам, например, наследование информации, ее отбор, сохранение (Лоренц, 2008, с. 500; Ребещенкова, 2008, с. 277).
Что касается кумулирующей традиции, в значительной мере обусловливающей развитие культуры, то она базируется на специфически человеческих функциях – на понятийном мышлении и словесном языке, на способности образовывать свободные символы – на всем том, что дает небывалую до человека возможность распространять, передавать индивидуально приобретенное знание, в закодированной форме включать его в коллективную память.
Лоренц, говоря о том, что консервативность в сохранении однажды испытанного опыта является жизненно необходимой в рамках культурной традиции, подчеркнул функциональное сходство последней с геномом и его ролью в сохранении вида. При этом он высказал убеждение в том, что сохранение приобретенного опыта гораздо важнее нового приобретения. Но, несмотря на это, приходится говорить о критическом настрое и даже неприятии прошлого, особенно молодежью, которая считает устаревшей значительную часть достояния, хранимого старшим поколением. Такому отношению способствует, во-первых, заблуждение, будто существует возможность построить новую культуру на голом месте. Во-вторых, с точки зрения этолога, это отношение – результат проявление неофилии – стремления к новшествам, характерного в первую очередь именно для молодого поколения.
Надо подчеркнуть, что неофилия играет противоречивую роль: обеспечивая социокультурный прогресс в различных сферах (включая науку и технику), вместе с тем она способствует усилению негативного отношения к прошлому опыту. В частности, сциентистски настроенные молодые люди нередко отвергают нерационализованный опыт, сосредоточенный в таких формах коллективной памяти как обычаи, фольклор, мифы и т.п.
Можно говорить также и о том, что в условиях глобализации идет интенсивный процесс культивирования неофилии. В этом заинтересованы производители товаров разного рода, в том числе и информации. И тогда для того, чтобы модернизация общества как объективный и необходимый процесс не вошла в противоречие с накопленным социокультурным опытом, включающим в себя, кстати сказать, наряду с когнитивным, также и поведенческий опыт, необходимо гармонизировать присущие представителям человеческого рода неофилию и любознательное поведение со знанием и освоением традиций, ритуалов, словом, – всех форм и способов существования и функционирования социально-исторической памяти.
Источники:
Лоренц К. (2008). Так называемое зло / Под ред. А.В. Гладкого. М.: Культурная революция.
Ребещенкова И.Г. (2008) Концепция культуры как живой системы К. Лоренца. Гуманитарные проблемы современности: язык, общество, культура // Записки Горного института. Т. 175. СПб.: СПГГИ. С. 277–279.
■
Ценности как элементы социокультурных монад
коллективной памяти сообщества
Рудкевич Е.Ю.,
к.ф.н., доцент филиала ВЗФЭИ (Уфа)
In this article the author analyzes values as basic elements of collective memory social and cultural monads, and also characterizes axiological situation of modern Russia. The author shows that the situation of value ferment and social value frame washing out is the natural determined result of the reforms.
В современной России происходит переход к новому состоянию, предполагающему принципиально иной социокультурный уровень и иной характер организации жизнедеятельности социума. В самом содержании перехода, в рамках процессов, предполагающих в своем основании разрушение прежних норм и структур, формируется особый пласт новых элементов и функций, их отношений и закономерностей функционирования, вступающих в сложное взаимодействие и образующих в этом взаимодействии новую социальную среду, иными словами – новую природу социальности. Одним из главных результатов преобразований является нарушение самих принципов организации общества, которое заключается в изменении коллективного сознания, и которое неизменно отражается на аксиосфере социума.
Основу общества составляют некие единицы, суть которых остается неизменной. Назовем условно данные единицы социокультурными монадами. Имманентно они включают в себя базовые ценности, традиционные для данного общества и содержащие определенный социокультурный код, определяющий своеобразие общества. Данные единицы (= монады) составляют социокультурное ядро общества. В основе любой монады лежит та или иная ценность. Вокруг каждой ценности группируются те социокультурные элементы, которые формируются на ее основе: поведенческие стереотипы, базовые ментальные и языковые структуры и т.д. Они и определяют социокультурное своеобразие общества. Монады, являясь элементом культуры (в самом широком понимании), передаются из поколения в поколение, т.е. в этом отношении формируют коллективную память. Разрушение ценностной системы или же ее размывание неизбежно приводит к разрушению социокультурных единиц (= монад), а, следовательно, и к изменению и деформации структуры коллективной памяти. Соответственно, ценности – это основные или базовые элементы социокультурных монад, которые и формируют коллективную память сообщества.
По мнению автора, ценностная система современного российского общества, а, следовательно, и система базовых единиц общества, т.е. монад, не является целостным организмом. Размытость ценностной системы заключается в отсутствии четко выраженного ядра, хотя все-таки система отличается некой гетерономностью, именно поэтому аксиосреду необходимо охарактеризовать как ризоморфную по своей сути. Отсутствие единого семантического центра, равновесия, но при этом наличие определенного организационного порядка и креативной подвижности – вот существенные черты ризоморфной аксиосферы. Ризома характеризуется потенциальным самоварьированием, она исторически беспрецедентна и является результатом действия многочисленных факторов, как внутреннего, так и внешнего характера, среди которых наиболее действенным является распространяющийся вглубь и вширь процесс глобализации. Вследствие глобализации ценностные основы, цементировавшие общество на самом что ни на есть глубинном уровне, начали терять свою актуальность и стали появляться иные ценностные парадигмы, что и привело к формированию новых стержневых оснований ценностной сферы. Дальнейшее же деструктивное влияние аксиосфер, не адекватных современной социальной ситуации, грозит окончательно нивелировать и разрушить общество именно как уникальное.
Историческое развитие общества немыслимо без трансформации ценностей. Тем не менее, если данные изменения не затрагивают базовых ценностей, а оказывают влияние только на периферийные ценности, они переносятся обществом безболезненно, и в данном случае базовые социальные структуры остаются неизменными (что можно наблюдать в западной цивилизации на протяжении последних трехсот лет и в восточных цивилизациях). Неизменность базовых ценностей подразумевает неизменность социокультурных монад как основных элементов коллективной памяти. Изменения основных (или базовых, или ядерных) ценностей означает коренной перелом в развитии общества. В этом случае нельзя говорить о неизменности единиц-монад и о неизменности социальных структур. Именно такой период и переживает современная Россия. Период реформирования экономических и социальных, и других основ был инициирован не правящей верхушкой, как полагают многие, а является неизбежным и закономерным этапом развития российского общества. Геополитическое расположение России не оставило возможности остаться «в стороне» от основных процессов мирового характера, что повлекло за собой активное поглощение ценностей западной цивилизации – ценностей свободы, индивидуализма, рационализма, самовыражения, самоактуализации. Новое всегда привлекает, поэтому почва для «роста и благоухания» этих ценностей в России была подготовлена и удобрена.
Однако некорректная политика правящей элиты в 1990-х гг. привела к тому, что фактически ценностный остов российской цивилизации был нарушен изнутри. В этом отношении примечателен опыт Японии – им удалось сохранить и базовые социокультурные единицы, формирующие коллективную память (а значит и базовые ценности), и заимствовать западные ценности, сформировав на их базе единый ценностно-нормативный комплекс, на основе которого была осуществлена модернизация страны. России не удалось осуществить модернизацию. Многочисленные попытки, предпринятые в недалеком прошлом, не увенчались успехом. Но результатом этих «реформ» является размывание ценностной системы; период, в который вступила Россия в конце XX–начале XXI в., можно охарактеризовать как период ценностного брожения. Социокультурные монады, определяющие своеобразие российского общества, уже не являются базовыми, но в то же время начинают появляться новые образования (в центре которых – привнесенные ценности), которые претендуют на роль базовых. Современное российское общество крайне неоднородно по составу. Разрыв между бедными и богатыми настолько велик, что исчисляется сотнями раз. Можно даже говорить о том, что в России мы имеем две полярные ценностные системы, причем аксиосфера «низов» более консервативна, менее подвержена изменениям. На уровне «низов» коллективная память продолжает функционировать так, как и несколько десятков лет назад, основываясь на базовых конструктах – монадах. На уровне «верхов» ценностная сфера не имеет четко очерченных контуров, она более подвижна и легко подвергается изменениям. Фактически, полагает автор, мы не можем говорить о базовых ценностных элементах, характеризуя данную ценностную систему и, тем более, о том, что в этой аксиосфере имеются ярко выраженные социокультурные единицы.
Таким образом, мы постарались показать, что ценности являются необходимыми и базовыми элементами социокультурных монад коллективной памяти, определяющих своеобразие социума. Однако автор отдает себе отчет в том, что изложенная точка зрения является дискуссионной, что, тем не менее, не лишает ее права на существование.
■
Коллективная историческая память
как инеграционный компонент сохранения
архитектурно-градостроительного наследия Поволжья
Рыжова Т.С.,
к.ф.н., проф.каф. ЮНЕСКО ННГАСУ (Н.Новгород)
Архитектурно-градостроительная культура Поволжья как сверхсистема имеет свою историко-культурную динамику, свою систему архитектурно-градостроительных типов, определенные закономерности развития, отличающие ее от многих других пространств. Она обусловлена как процессами мирового развития, так и геофизическими и геокультурными факторами регионального масштаба. Во многих городах, расположенных в бассейне Волги, до наших дней сохранились черты ландшафтов исторической русской реки и образцы традиционной градостроительной культуры: они закрепились в представлении о русских городах,