Dialog of mentalities

Вид материала

Документы

Содержание Переосмысливая философию сегодня Блаженный Августин

Подобный материал:

• Михаил Васильевич Ломоносов сын России. Направляем Положение о конкурс, 55.99kb.
• Проблемам історії, теорії та інтерпретації давньої драми присвячені ґрунтовні праці, 121.98kb.
• Группа компаний “Диалог Плюс, 107.41kb.
• Стратегия и тактика зернового рынка – оценки рисков и потенциал развития директор ООО, 203.83kb.

In modern conditions the media reality appears not as an artificial parallel to the valid world, but as its most active element. Cooperation between these worlds happens for the account and by means of the person for whom, as well as in olden days, any fetishism and direct carrying over (transfert) realities of one world in another is hostile. Not illusion of the reliability presented in a certain foreshortening, and extraction of senses from the objective environment in which the man realises itself as the person, defines the dialectic beginning of modern media philosophy.

Медиафилософия как направление современной гуманитарной мысли не рассматривает медиальность как пространство, в котором воплощаются проблемы чистого мышления, чем занимается классическая философия. Медиа предстают как посредническая система между информацией и ее получателем. Однако эта система, опираясь на современные коммуникативные технологии, столь разрослась в наши дни, связала столь огромное множество предметов, явлений, взглядов, знаний и т.д., что создала определенное целостное образование – медиамир, в который так или иначе вовлечен практически каждый, живущий в современном обществе. Прояснение законов существования и развития медиареальности стало возможным благодаря понятиям и процедурам медиафилософии, которая постепенно утрачивает свою вспомогательную функцию, превращаясь в фундаментальную научную дисциплину. Одна из ее характерных проблем – отношение медиареальности к традиционной действительности, главной реалией которой является человек. Именно человек выступает медиумом, т.е. посредником между миром и его медиальным вариантом. Так возникает особое направление в антропологии, представляющее различные способы осмысления человеком информационно-коммуникативного пространства.

Особенности современного процесса социальной адаптации через телекоммуникацию, создание пространства равных информационных возможностей, «насмотренность» и «наслышанность» как новые свойства индивида, отчуждающие его от реальности, – эти и другие сложные проблемы все еще не стали предметом многомерной интерпретации и интегрального научного подхода. Исходной точкой здесь может служить разделение Карлом Ясперсом «объективной» и «экзистенциальной» коммуникации. По мнению философа, именно «журналист может осуществить идею универсального человека» (Ясперс, 1994, с. 365), поскольку является «соучастником момента». Однако с 1931 г., когда были высказаны эти идеи, произошли громадные изменения в данной сфере, прежде всего за счет компьютерных технологий. Экзистенциальная коммуникация оказалась вытесненной рационально-прагматической, а «объективная» коммуникация предстала как новый вид экономической субъективности, т.е. извлечения выгоды в определенных интересах.

Кроме социально-антропологических изменений возникла семиология коммуникации, изучающая осознанные «знаки», воспринимаемые отправителем и получателем. Их первичное значение (денотация) осложняется сегодня множеством побочных значений, не имевших место при появлении информации, но вложенных в нее коммуникаторами, медиаторами и манипуляторами, участвующими в процессе передачи сообщения. Вот почему итальянский исследователь Констанцо Ди Джироламо выделяет «документальное» и «монументальное» состояние коммуникации, понимая под последним влияние на поведение человека в обществе (Di Girolamo, 1981, p. 28).

Вытеснение уникальных смыслов человеческого бытия из общественной коммуникации привело к появлению системы манипулятивных действий, подвергающих искажению смыслы в стратегическом направлении. Эти сугубо профессиональные, идеологические и технологические приемы вошли во внутренний мир современного человека, подвергнутого тотальной обработке информацией. Медийный опыт индивида приходит в конфликт при его столкновении с действительностью, рождая эффект обманутых ожиданий. Ложь, «деза», игра перешли из категории нравственных понятий в сущностные определения продуктов медийного потребления. Неверие стало механизмом социального функционирования личности.

Закономерно детерминированная соотнесенность с внемедиальной реальностью, построенная на гуманистических принципах отражения действительности в информационно-коммуникативной среде, требует систему принятых обществом конвенций и повышения культурного уровня получателя информации. Необходимо также осознание коммуницирующей структуры с традициями других видов духовной деятельности (философии, религии, эстетики, этики и т.д.). Реализация общественной коммуникации в соответствии с актуальными общественными нормами не исключает, а предполагает влияние на процесс культурных традиций. При этом принцип «здесь и сейчас» соотносится с другим – «везде и вечно». Коммуницирующие структуры (экспедиент и реципиент, отправитель и получатель) осуществляют сдвиг коммуникации в сторону историко-культурной памяти, в направлении к Другому, что подразумевает фон, на котором развертывается коммуникация, степень ее принадлежности к тому или иному уровню общественного сознания. Реципиент – история, реципиент – искусство, реципиент – народ: это всего лишь частные типы коммуникативных ситуаций, которые сегодня мутируют за счет метанарративных вмешательств.

Интерактивное взаимодействие с публикой, построенное на откликах аудитории, сегодня обезличено, а «коллективный персонаж» почти всегда находится в подчинении к позиции ведущих – теле- и радиожурналистов, – объективируясь лишь в протестной или соглашательской форме тестового голосования. Коммуникация становится средством обезличивания и омассовления своего реципиента. Интеракции между производителем информационного продукта и его получателем не возникает. Вместо нее возникает формально ложный акт вопрошания и анонимного «мычания» в ответ. Сотрудничество может наступить лишь на гармонии коммуникативной компетентности аудитории и высокого культурного развития медиаторов.

Примером могут служить фреймы (рамки) информационных структур, т.е. принципы обработки и интерпретации, на которые «настраивается» аудитория. Но манипулирование фраймерами ведет к нарушению стереотипов восприятия и возникновению коммуникативной агрессии.

Источники:

Di Girolamo C. (1981) A critical theory of literature. Madison: Univ. of Wisconsin press. VIII.

Ясперс К. (1994) Смысл и назначение истории. М.: Республика.

■

«Русский мороз» как национальный ресурс
оздоровления общества

Фортунатова В.А.,

д.филол.н., проф., зав.каф., НГПУ (Н.Новгород)

Relation between Russian being and consciousness can be expressed by the perception of frost as initial and basic description of our native climate and our national reflection over it.
Being a specific source of vital energy frost is metaphorically considered to be a concept of modern culture.


Натуркультурология, изучающая взаимодействие природных и культурных факторов, включает в себя глубинную мифологическую семантику традиционных мотивов, одним из которых в русской культуре является Мороз. Этот образ русского холода имеет, что естественно, не только природное происхождение, но и множество абстрактных и художественных форм, создающих особое синтетическое пространство.

Топосные и локусные характеристики человека стали в культурной антропологии почти общим местом, но температурные аспекты формирования тех или иных культурных представлений в наши дни практически не учитываются, или только в связи с жаркими странами. Между тем мороз давно привлекает внимание человека и наследует множество самых различных коннотаций. Температура как раз и означает правильное соотношение холода и тепла в организме человека и его нормальное состояние. Преобладание низкой или высокой температуры, переохлаждение или тепловой удар могут вызвать смерть или заболевание, т.е. вывести человека из температурного равновесия.

Уже в Римской империи возникла идея наказания наиболее провинившихся граждан в виде отсылки их в места с холодным климатом. В этом отношении Россия, с которой уже давно связывали понятия голода и холода, выглядела как место такой ссылки. Но Гегель, говоривший об оледенелом в бескрайних просторах России человеческом духе, указывал на то, что от природной непосредственности людям надо уходить в сферы духовного (Гегель, 1973, с. 172).

Климатология и духовность вступили в активный диалог, когда возникла необходимость установления «природного закона», способствующего выявлению феноменальных свойств русской культуры, – в ХIХ в. Именно в это время мороз как отличительное свойство русского климата перешел из сферы селекции в сферу комбинации и определил появление определенных членов смысловой парадигмы, ставшей впоследствии культурологическим концептом. По идее В.О.Ключевского, природа не терпит расчленения ни в себе самой, ни в своем действии на людей. И так же, как в культуре, в каждом природном явлении участвуют самые разнородные условия (Ключевский, 1956, с. 61). Рождение культурологической концептосферы как раз основано на разнородности источников, которым присущ как номинативный, так и метафорический смысл.

Мороз относится к таким первичным структурам русского национального сознания, осмысление и обобщение которых происходит на самых разных уровнях. Прежде всего он связан с осмыслением национального характера и в силу своей смысловой амбивалентности мороз разрушает устойчивое представление о беспечности и пассивности, а также малой подвижности русского человека, впадающего, подобно медведю, в зимнюю спячку.

Напротив, «мороз не велик, да стоять не велит» (Даль, 1979, с. 348), ибо требует дров, теплой одежды и запасов еды. Древние греки и римляне полагали, что холодный климат задерживает умственное развитие людей (консервирует идеи), но в новое время среди европейцев родилось убеждение, что Россия есть страна, где «варварство вооружено всеми средствами цивилизации» (Леонтьев, 2007, с. 53). Валенки, шубы, ушанки, рукавицы говорят в пользу цивилизационных ухищрений против морозного климата, но отнюдь не дают повода говорить об умственной отсталости их обладателей.

Испытание «глушью и снегом», о котором упоминает А.С. Пушкин в «Зимней дороге» формирует терпение, выносливость, мужество. Зима выявляет истинное в человеке, убивает ложный блеск, но заставляет играть всеми гранями сердечный кристалл. И не случайно поэт, отказываясь от весны, восклицает: «Отдайте мне метель и вьюгу / И зимний долгий мрак ночей» (Пушкин, 1954, с. 39). Дыхание железной зимы, убивающей безрассудную мысль, отмечает и Ф. Тютчев, а под пером Н. Некрасова Мороз-воевода предстает как народный утешитель, дарующий долгожданный конец страданиям.

Народная песня «Ой, мороз, мороз, не морозь меня» популярна и поныне, как и дорожная песня о ямщике, замерзающем в степи. Человек на бескрайних просторах родины измеряет свою жизнь по зимам и летам, как у Ф.В. Булгарина, знатока национального быта: «Он был жив и сколько времени прожил, сам не знал. Он видел, что несколько раз начинали и переставали топить печи и говорили: «Холодная зима – жаркое лето!» – и опять наставали зима и лето» (Булгарин, 2007, с. 382).

Детерминация средой и художественная интуиция русского народа и его гениальных поэтов наполняют понятийный аппарат концепта «мороз» все новыми и новыми смысловыми оттенками.

Примечательно, что в европейском сознании «русский мороз» связан со страхом, непредсказуемостью, угрозой. Исторические события 1812 и 1941–1945 гг. закрепили значение мороза как природного защитника и союзника русских людей в борьбе с захватчиками. Еще ранее Пушкин за счет своего гениального дарования создал символический образ поднявшейся на дыбы русской истории в виде снежного бурана в необозримой степи. Мороз контаминируется со смежными понятиями в некое историко-метафорическое пространство, которое начинает репродуцировать новые смыслы и образы.

Один из них – здоровье нации, оздоровление морали, крепость духа. Эту мысль парадоксально точно выразил К.Леонтьев, утверждавший, что «надо подморозить Россию, чтобы она не «гнила» (Леонтьев, 2007, с. 3). Подобные высказывания, правда, снискали русскому философу репутацию консерватора и даже реакционера. Оставляя сейчас в стороне систему взглядов мыслителя, обратимся к сути используемого им образа «подмороженной» России. Речь идет об ограничении и даже монашеской аскезе, способных, по его убеждению, преодолеть пороки и болезни российского общества, продиктованные «эгалитарно-либеральным» процессом, представляющим антитезу подлинного развития. Россия, застывшая перед новым этапом своего пути, готовится к культурному, мировоззренческому обновлению, преодолевая гнилостные следы распада и разложения.

В наш век глобального потепления и всемирного экономического кризиса не выражена читаемая связь между русским климатом и упомянутыми событиями. Но ведь совсем немного и уже «был бы покос, да пришел мороз». Суть нового состояния – в преобразовании, в движении, в обновлении, хотя и через страдание.

Источники:

Булгарин Ф.В (2007). Лицевая стороны и изнанка рода человеческого. М.: Высшая школа.

Гегель Г.В.Ф. Работы разных лет в 2-х тт. Т. 2. М.: Мысль.

Даль Вл.(1979) Толковый словарь живого Великорусского языка. Т. 2. М.: Русский язык.

Ключевский В.О. (1956) Сочинения в 8 тт. Т. 1. М.: Изд-во полит. лит-ры.

Леонтьев К.(2007) Восток, Россия и Славянство. М.: Эксмо.

Пушкин А(1954). Полное собрание сочинений. Т. 2. М.: Правда.

■

Эволюционный процесс в экономике
с философских позиций

Цаплин В.П.,

к.ф.н., доц., ЯГСХА (Ярославль)

A philosophic analysis of the past historic period allows thinking it over more properly.

It is possible to find a new single quality of modern period on the base of historically formed inner controversial qualities as a solid foundation of social development and its further conscious change.


Основой методологии служит конкретизированное понимание развития. Развитие, из всего многообразия подходов к нему, рассматривается только как появление нового качества, которого ранее не существовало во всеобщем виде. В соответствии с этим методологическим подходом и необходимо весь период становления экономических качеств в процессе появления их как феноменов вырвать из всеобщей взаимосвязи: массы различий и уже существующих тождеств противоположностей – и рассматривать изолированно. Основное свойство материалистического противоречия, которое является движущей силой, – есть всеобщность, т.е. оно пронизывает все общество и определяет все взаимосвязи в нем. Основной путь решения проблемы удалось наметить методологически с позиций дуализма.

В первобытнообщинной формации произошло становление первого экономического качества – товара, продукта природы, прошедшего через человеческие руки, преобразованного в них, выявившего и удовлетворившего его потребности. Но он удовлетворяет потребности, прежде всего, родоплеменной общины, хотя производство становится все более и более индивидуальным. Это противоречие разрешилось революцией Клисфена в 509 г. до н.э., а ей на смену пришла рабовладельческая формация.

Человек сам стал хозяином своего продукта труда, разорвав границы родоплеменных отношений, и появилось разрешенное материалистическое противоречие, в виде тождества противоположностей, в форме первого экономического качества – товара.

Но, производя товар в количествах больших, чем это требовалось для личного потребления, производитель вынужден был обменивать его на другие продукты для удовлетворения других своих личных потребностей (Маркс, т. 23, с. 94)

Товар с помощью человека идет на рынок, где его ищет другой товар со своим товаровладельцем, чтобы удовлетворить потребности уже нового хозяина. Для владельца другого товара он лишь тогда товар, когда он для него потребительная стоимость, а для своего собственного владельца он лишь тогда меновая стоимость, когда он товар для другого. Товары обмениваются на рынке для своих владельцев (Маркс, т. 23, с. 56). Труд – и есть та общая мера, соизмеряя которую, товары могут обмениваться, «не потеряв своего лица», поэтому, появляясь на рынке, товары, соизмеряя труд, вложенный в них, обмениваются один на другой для удовлетворения потребностей своих хозяев. Материалистическое противоречие рабовладельческой формации лежит в области обмена товаров, и графически его можно представить так: Т – Т. Постепенно на рынке выделяются товары-эквиваленты, но они исчезают с рынка, а человек сам исторически становится товаром. Происходит разрешение противоречия и становление всеобщего обменного эквивалента товаров – драгоценных металлов.

Золото, являясь масштабом цен, первоначально действительно исторически содержит в монетах (фиксированных единицах) это количество золота, но затем весовые количества в виде монет, обращаясь, – снашиваются и теряют действительные количественные соотношения золота. Техническая трудность чеканить малые количества золота, вызывает появление серебряных и медных монет, которые еще больше отделяют реальное содержание от номинального содержания денег. И появляются бумажные деньги, которые исторически представляли собой расписки в виде векселей банков, в которых содержалось обязательство выплатить владельцу обозначенную на них сумму металлической монетой.

Так постепенно всеобщая форма стоимости товаров-эквивалентов и фиксированные единицы измерения менового товара разделяются до взаимоисключающих антагонистических сторон: фактического человеческого труда и фактических потребностей человека, измеряемых идеальными средствами, не соответствующих этим затратам.

В итоге окончательно появилось новое качество – деньги в виде тождества противоположностей: всеобщей формы стоимости, выражаемой в торговле драгоценными металлами, и фиксированные единицы их измерения. Денежное обращение находится в самом совершенном состоянии, когда оно состоит из бумажных денег одинаковой стоимости с тем золотом, которое они должны представлять, а золото, в свою очередь, с тем объемом товаров и услуг, которые представлены на рынке. А на рынке появляется новый товар – «рабочая сила».

Исторически возникает необходимость появления на рынке обмена товаров – денег и особого товара «рабочая сила», которые, взаимодействуя друг с другом, создают капитал. При капиталистическом способе производства весь процесс удовлетворения любой человеческой потребности разрывается на два: процесс производства товаров для потребления всем обществом, т.е. на непосредственный процесс потребления, через обмен получаемых денег (как результата труда) Д – Т, при котором деньги обеспечиваются золотом и достаточным объемом товаров, и на процесс получения прибавочной стоимости для капиталиста, выражающегося формулой Д – Т («рабочая сила») – Д'. В этом проявляется диалектическое противоречие капиталистической общественно-экономической формации. Такое противоречие развивается до антагонистических свойств, когда получение прибавочной стоимости происходит за счет необходимой стоимости, биологически необходимой на физическое восстановление рабочей силы и воспроизводство рода человеческого. Разрешение материалистического противоречия капиталистической формации оказалось возможным в результате политической борьбы, выразившейся в социалистической революции, для осуществления которой сложились определенные условия: 1) «низы не хотели», а «верхи не могли» жить по-старому; 2) обострение, выше обычного, нужды и бедствий угнетенных классов; 3) значительное повышение, в силу указанных причин, активности масс, в «мирную» эпоху дающих себя грабить спокойно, а в бурные времена привлекаемых, как всей обстановкой кризиса, так и самими «верхами», к самостоятельному историческому выступлению» (Ленин, т. 26, с. 3).

Первые два условия – объективны для возникновения революционной ситуации, отражая антагонистические стороны существующего противоречия. Третье условие уже является субъективным фактором, которое и характеризует появление нового качества – общественного сознания, показывает необходимость появления внутри капиталистического общества нового качества, которое при смене формации станет движущей силой новой социальной формации. Материальной силой социальной формации являются трудящиеся, руководимые партией и вооруженные философской теорией.

В результате социалистической революции, разрешившей антагонистические противоречия, и появилось новое качество – сознательно развивающееся общество, руководимое партией, овладевшее передовой на данном историческом этапе философской теорией. Появилось общественное сознание, способное создавать представления о будущем обществе и реализовывать это представление через создание нового способа производства и новых условий жизни, но на фундаменте уже сформировавшихся экономических качеств.

Источники:

Ленин В.И. (1980) Полн. Собр. Соч. 5-е изд. Т. 26. М.: Политиздат. С. 218.

Маркс К. (1960) Капитал / К. Маркс, Ф. Энгельс // ПСС. т. 23. М.: Политиздат.

■

Забвение и память
как основы исторического развития

Черняева Н.В.,

методист ГУ ОЦСПСО «Журавушка»,
соискатель НГПУ (Н.Новгород)

O. Spengler, F. Schelling, Hegel and F. Nietzsche’ philosophical views on a problem of value of oblivion (existence without time sense) and memories (consciousness of historical process) are considered in this paper. It is defined that in origin of cultures there is no understanding of historicity, or a support on last experience. For example, the ancient art did not possess memory as property of a historicism; all was filled by the «pure present». Occurrence of historical memory by many philosophers is considered as a considerable step forward in mankind development. System of representations of mankind, possibility of knowledge matter, validity definition in a cut of epoch, transition from necessity to freedom is present in historical memory. Thus philosophers notice that the oblivion, unconsciousness play not a casual role for mankind as a whole. The person sometimes is not capable to get out of a boundless line of historical horizon, cannot lean against numerous trues of epoch and address to the direct desires and inclinations. The people vigorous activity depends on, whether he is able to forget equally well, or, simultaneously, to recollect in time, from a sensible instinct to define, when it is necessary to feel historically.


В теории исторического развития мы сталкиваемся с двумя основными концепциями: исторического прогресса и исторического круговорота. При этом первая предполагает поступательное совершенствование человеческого рода, она связана с субстанциональным духовным началом. Вторая – с цикличными стадиями рождения, роста, расцвета и гибели культур, которые абсолютно не похожи одна на другую (Губман, 1991, с. 10). И в той и в другой концепции можно встретить представление о принципе понимания исторического процесса и о жизни, исключающей явное чувство времени. Т.е., и в том и в другом случае возникает представление о том, как человечество начало помнить свое прошлое и придавать ему особое значение.

Обратимся к взглядам некоторых исследователей на проблему значения забвения (существования без чувства времени) и памяти (сознание исторического процесса). Например, у О. Шпенглера человеческая история представлена как совокупность жизненных путей, для персонификации которых мыслящие и действующие индивиды высшего порядка непроизвольно вводят в словоупотребление некие значения, как-то: «античность», «китайская культура» или «современная цивилизация». Причем культура как таковая всегда завершается цивилизацией, после каковой наступает смерть культуры. Период зарождения культур ознаменован отсутствием специфического понимания историчности, или опоры на прошлый опыт. К примеру, античная культура не обладала памятью как свойством историзма в специфическом смысле, поскольку здесь отсутствует прошлое и будущее в качестве упорядочивающих перспектив жизни, и все заполнено «чистым настоящим» как неизвестной нам мощью (Шпенглер, 1998, с. 135). То, что грек называл космосом, было картиной мира не становящегося, а сущего (там же, с 135). Таким образом, для античного мира не был видим последовательный процесс истории, не было специально направленного исторического обзора, значение имело существование лишь в чистом настоящем, и память охватывала представление лишь о настоящих событиях без связи с предыдущими. Этому же вторит индийская культура: в ней существенна идея нирваны, которая является выражением абсолютно антиисторической души (там же, с. 138).

И действительно, память ранних культур специфична. Это подтверждает и Гегель, рассуждая о первичной истории и об историках античности (Геродоте, Фукидиде). Эти историки описывали преимущественно протекавшие на их глазах деяния, события и состояния, причем сами они были проникнуты их духом и переносили в сферу духовных представлений то, что существовало рядом. Такие первоначальные историки преобразуют современные им события, деяния и состояния в систему антиисторических представлений. (Гегель, 2000, с. 57). Они не прибегают к рефлексии потому, что сами духовно сжились с излагаемым ими событиями, и еще не вышли за их пределы, т.е. все они являются лишь прямыми свидетелями настоящего и живут им.

Появление исторической памяти многими философами рассматривается как значительный шаг вперед в развитии человечества. О. Шпенглер, пишет о том, что люди западноевропейской культуры с их историческим чувством являются скорее исключением, а не правилом. «Всемирная история» – это картина мира лишь западноевропейской цивилизации, нежели норма для «человечества» (Шпенглер, 1998, с. 145). Поэтому, мир-как-история, понятый, увиденный и оформленный из противоположности миру-как-природы, есть новый аспект человеческого бытия на этой планете. Сама история – своеобразный гештальт, из которого человек стремится постичь живое бытие мира по отношению к собственной жизни, и тем самым интенсифицировать ее действительность (там же, с 134).

Рассуждения о значимости исторической памяти для человечества мы можем встретить и у Гегеля, который говорит, что всемирная история есть дисциплинирование необузданной естественной воли и возвышение ее до всеобщности, до субъективной свободы. Это же мы находим и в рассуждениях Шеллинга, который отталкивается от мифологии, где история начинается с перехода от господства инстинкта к царству свободы. Или – от конца золотого века, или со времени грехопадения, т.е. с первого проявления человеческого произвола. Потому лишь в идеях философов история завершается возникновением царства разума (Шеллинг, 1981, с. 452).

Таким образом, память как знание о прошлом поистине значима, так как в ней присутствует: система представлений человечества, возможность познания сущего, определение действительности в разрезе эпох, переход от необходимости к свободе, возвышение до субъективной свободы. И если опереться на слова Ницше о том, что только благодаря способности использовать прошедшее для жизни, благодаря умению бывшее превращать вновь в историю, человек делается человеком, то становится понятно, насколько значима для нас историческая память (Ницше, 2005, с. 15).

При этом фактически каждый из исследователей отмечает, что забвение, беспамятство или возможность бытия лишь в чистом настоящем также играет не случайную роль для человечества в целом. Человек иногда не способен выпутаться из безграничной линии исторического горизонта, не может опереться на многочисленные истины эпох и обратиться к своим непосредственным желаниям и влечениям (там же, с. 23). Поэтому естественное состояние, природа – есть специфический гештальт, в рамках которого человек сообщает единство и значение непосредственным впечатлениям своих чувств (Шпенглер, 1998, с. 134).

Таким образом, веселость, спокойная совесть, радостная деятельность народа часто зависит от того, умеет ли он одинаково хорошо забывать или, одновременно, вовремя вспоминать, от здравого инстинкта определять, когда нужно чувствовать исторически, а когда внеисторически (Ницше, 2005, с. 17).

Источники:

Губман Б.Л. (1991) Смысл истории: Очерки современников западных концепций. М.: Наука.

Гегель Г.В.Ф. (2000) Лекции по философии истории. СПб.: Наука. С. 57–480.

Ницше Ф. (2005) О пользе и вреде истории для жизни. Сумерки кумиров, или как философствовать молотом. О философах. Об истине и лжи. М.: ООО «Издательство АТС».

Шеллинг Ф. В. Й. (1987) Соч. в 2 т. Т. 1. М.: Мысль.

Шпенглер О. (1998) Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. 1. Гештальт и действительность. М.: Мысль.

■

Философское измерение глобального кризиса

Чумаков А.Н.,

д.ф.н., проф., РФО (Москва)

Современный кризис с каждым днем дает все больше оснований называть его глобальным и системным. А это означает, что без всестороннего, в том числе философского анализа, понять его сущность и причины появления не представляется возможным. Обратимся в этой связи к философии, чтобы увидеть, как современная общественная мысль реагирует на вызовы глобального мира, что она может предложить для осмысления и преодоления глобального кризиса. Пять последних Всемирных философских конгрессов дают в этом отношении хорошую пищу для выводов и размышлений.

Так, на XVIII конгрессе «Философское понимание человека», состоявшемся в 1988 г. в Брайтоне (Англия), имела место, хотя еще и не слишком распространенная, но уже явная обеспокоенность мирового философского сообщества глобальными проблемами и будущим человечества.

Следующий, XIX конгресс, проходивший в 1993 г. в Москве, назывался «Человечество на переломном этапе: философские перспективы». Здесь уже явно просматривались тревога за будущее жизни на Земле и рост обеспокоенности за все увеличивающийся разрыв в социально-экономическом развитии различных стран и регионов. При этом важно подчеркнуть, что до 1993 г. мировая философская мысль еще не употребляла термин «глобализация», а концентрировала внимание исключительно на глобальных проблемах современности, к тому же, с явным акцентом на экологию.

На XX конгрессе, который состоялся в 1998 г. в Бостоне (США) под названием «Философия в воспитании человечества», произошло заметное усиление внимания к глобальной проблематике по достаточно широкому спектру вопросов (от проблем окружающей среды до образования, этики и глобального сознания). К тому же здесь впервые в научной программе конгресса был официально употреблен термин «глобализация».

Однако по-настоящему философы всего мира заговорили о глобализации на следующем – XXI Всемирном философском конгрессе, который назывался «Философия лицом к глобальным проблемам». Он проходил в Стамбуле (Турция) в 2003 г., т.е. 35 лет спустя после того, как Римский клуб призвал мировое сообщество объединиться, чтобы совместными усилиями противостоять глобальным угрозам. Поскольку основная тема этого конгресса была целиком посвящена мировой проблематике, это нашло прямое или косвенное отражение в большинстве докладов и дискуссий. Примечательно, что наряду с активным употреблением термина «глобализация», множество заседаний было посвящено темам, в названии которых использовались такие понятия, как: «глобальная система», «глобальная ответственность», «мировые проблемы», «глобальные институты», «глобальная справедливость», «глобальный капитализм», «глобальный век» и т.п. Вместе с тем философский анализ (по сравнению с предыдущими конгрессами) хотя и сместился в гуманитарную сферу, тем не менее, в немалой степени еще базировался на конкретных данных естествознания и точных наук. Философы также активно (хотя уже и в меньшей степени, чем прежде) использовали эмпирический материал, оперировали цифрами и фактами, подкрепляя для большей убедительности свои теоретические позиции и выводы.

Прошло еще пять лет. И вот, открывая XXII Всемирный философский конгресс « Переосмысливая философию сегодня» (Сеул, Южная Корея, 2008 г.), президент Корейского организационного комитета проф. Мьюн-Хьюн Ли снова акцентирует внимание на глобальной проблематике. «Сегодня человечество находится перед лицом грандиозных перемен, – отметил он. – Именно поэтому Конгресс проходит под названием «Переосмысливая философию сегодня», чтобы отразить на философском уровне состояние философской мысли перед лицом глобальных проблем и опасностей для будущего цивилизации. Новая эра требует новой философии, новой грамматики мышления».

Как видим, глобальная проблематика прочно вошла в круг основных вопросов, которые достаточно серьезно волнуют мировое философское сообщество. При этом проблема космополитизма в Сеуле впервые была сформулирована так явно, а обсуждение было разносторонним и обстоятельным. И это только подтверждает, что в осмыслении глобальной проблематики мировая философская мысль все больше поворачивается к вопросам мировоззренческого, этического плана.

В этой связи особого внимания заслуживают итоги симпозиума, который назывался «Глобализация и космополитизм», где в частности подчеркивалось, что, будучи естественным процессом, глобализация сама по себе не является ни плохой, ни хорошей. Вместе с тем на разные народы она оказывает разное влияние. Для слаборазвитых стран и малоимущих слоев населения она действительно таит в себе больше угроз, чем позитивных решений, тогда как богатые и развитые страны от нее больше выигрывают. Однако дело здесь не в глобализации как таковой, а в социально-политическом и экономическом устройстве современного человечества, в его разобщенности и неравномерном развитии. Также и космополитические идеи не чьи-то происки, а закономерное и необходимое условие совместной жизни различных людей в глобальном мире. Следовательно, бороться надо не с глобализацией и космополитизмом, а с существующим порочным мировым порядком и несправедливыми отношениями в обществе.

Данное обстоятельство является принципиальным в свете разрастающегося в настоящее время глобального кризиса, суть которого состоит в том, что современный мир под воздействием процессов глобализации по всем основным параметрам общественной жизни стал единой, целостной системой, в то время, как механизмов управления этим качественно изменившимся миром нет. Но без создания такой системы управления человечество, как целостный организм, не имеет шансов на благополучное будущее.

При этом не стоит рассчитывать на быстрое решение возникших проблем, ибо пока еще никто не готов к кардинальной перестройке международных отношений, чтобы создать систему управления, как минимум, мировым хозяйством (не говоря уже обо всех важнейших сферах общественной жизни). Такая задача не под силу ни одному государству (будь то США или другая страна) и даже нескольким из них, объединившимся, например, в «Большую восьмерку», или даже «Двадцатку» наиболее развитых стран. В конечном счете, это может быть делом только абсолютного большинства человечества.

Однако какие бы структуры управления общественными процессами ни были созданы, в основе их так или иначе должны быть мораль и право. Выступая в качестве «пряника» и «кнута», они неизменно обнаруживают себя в любой системе власти. Другими словами, вне морально-правового регулирования нет управления обществом, в том числе и в планетарном масштабе. Но есть ли в современном мире, который вышел на такой уровень своего развития, что уже не может развиваться далее без должного регулирования (управления), соответствующие ему мораль и право?

Общечеловеческие ценности, глобальное мировоззрение, планетарная этика, глобальное сознание все более четко проявляются, дискутируются, обсуждаются. Во всяком случае, явно нарастает ощущение того, что это объективная необходимость, веление времени, наконец, условие выживания мирового сообщества в условиях многоаспектной глобализации, и Всемирные философские конгрессы это вполне убедительно показывают.

А вот глобального (не международного, т.е. имеющего место между отдельными народами, а именно глобального, всемирного) права не существует, и его отсутствие все еще остается за пределами должного внимания. И дело не в том, что нет соответствующих правовых актов (написать их не так уж и сложно), а в том, что сегодня не существует глобальных механизмов, соответствующих структур, приведения в действие таких правовых актов, со всеми вытекающими отсюда последствиями – принуждением к их исполнению и неотвратимым наказанием за неисполнение.

ООН (не говоря уже о других современных международных организациях) таковой возможностью не обладает и в принципе обладать не может, ибо создавалась в свое время для других целей и задач – для предотвращения ужасов новой мировой войны и, надо заметить, с этой ролью справилась. Более того, и теперь пока еще продолжает справляться. Иными словами, ООН – это «клапан для выпускания пара», инструмент «притупления» острых противоречий, но не орган управления мировыми процессами. Таким образом, мы вновь возвращаемся к давно поставленному в повестку дня вопросу о необходимости формировании мирового правительства или другого соответствующего органа, структуры, и т.п., которые смогли бы выполнять управленческие и регулирующие функции в планетарном масштабе. В противном случае, глобальное человечество окажется неуправляемым конгломератом со всеми вытекающими отсюда последствиями «войны всех против всех» (по Гоббсу).

Остается констатировать, что современный глобальный кризис, принципиально отличающийся от всех имевших место ранее, может завершиться только радикальной трансформацией международных отношений, и даже не перестройкой существующих структур, а созданием принципиально новых механизмов управления глобальным сообществом. Будет ли это нечто подобия конфедерации или еще какая-то поддающаяся управлению мировая система не суть важно; принципиально то, что само собой сложившаяся ситуация не разрешится, ибо в основе своей имеет мировоззренческий, духовный кризис, в преодолении которого у философии особая роль. Последний Всемирный философский конгресс, максимально заостривший на этом внимание, лишь подтверждает такой вывод.

■

Глобализация как западофикация мира
и мировоззренческий дуализм

Шалаев В.П.,

д.ф.н., проф., МарГТУ (Йошкар-Ола)

The essence, the basic displays and globalisation consequences are investigated. Globalisation is investigated as process of likening of the world to the West and world outlook dualism. The outlook is investigated as the factor of economic globalisation.


Глобальные социокультурные изменения последней четверти двадцатого столетия и начала столетия двадцать первого стали наиболее четким воплощением рубежности процессов, характеризующих человечество в его современности. Во-первых, страны Запада в современной истории, в ходе их индустриально-капиталистического развития постепенно столкнулись с «комплексом» недостатка ресурсов. Экономически развитые страны мира постаралась избежать проблем закрытой системы и, преодолевая региональный уровень, вырвалась на мировой простор, положив начало глобализации.

Но нельзя не заметить, что постепенно, кроме ощутимых дивидендов экономического роста и благосостояния, этот порыв неожиданным образом начал оборачиваться непредвиденными издержками, принося их инициаторам неведомые до сих пор проблемы. Одной из главных причин этих проблем стала форма той динамики, что была призвана обобществить отдельные народы, культуры, государства, объединив их в рамках единого мирового сообщества. Новый глобальный проект на поверку оказался пропитан исключительно прагматикой насильственного западноцентризма и западофикации.

Нельзя не признать, что тиражирование западных образцов организации общественной жизни, своей главной целью имело и имеет доведение западной цивилизации до границ планетарности, как условие их дальнейшего экономического процветания. Это тиражирование шло в форме капитализации мирового сообщества, встраивания его в общую систему экономического развития Запада, в качестве дополнительного сырьевого и трудового ресурса этого развития и роста потребления в этих странах. Таков внутренний скрытый механизм мотивации экспансии западного мира на мир в целом, под какими бы значимыми для человечества социокультурными предлогами он ни совершался со времен крестовых походов.

Но глобализация выступает не только как всепроникающая экономическая, но и масскультурная цивилизация, проект которой направлен на построение мировой экономической цивилизации с помощью мягких технологий, которыми и стали рожденные Западом масскультурные процессы. В глобализации господствует не только жесткий принцип внутримирового разделения труда между различными странами и регионами мира, но и не менее жесткий, дополняющий, а во многом лежащий в основе этой хозяйственной жизни, принцип внутримировой культурной и мировоззренческой унификации народов, превращающий их в управляемых духовных люмпенов и маргиналов.

Мировоззрение всегда было центральным плацдармом борьбы за сохранение или изменение тех или иных форм социокультурной жизни народов. Мировоззрение остается решающим и наиболее действенным фактором, всякой политической и экономической системы в борьбе ее за свои ценности, цели и интересы. Высший, ценностный уровень мировоззрения, объясняющий народам и поколениям смыслы и цели их жизни, всегда был базисным социокультурным слоем, своеобразным Суперэго всякой культуры и цивилизации в их борьбе за уютное место в общемировой истории.

Главными несущими формами мировоззренческих процессов сегодня стали средства массовой информации и кинематограф, тиражирующие многочисленные западофикационные симулякры. В последнее время под влияние этих симулякров во все большей степени попадают образование и воспитание. Наиболее восприимчивыми к идеологии западофикации категориями населения стали, прежде всего, молодые люди, дети и многочисленные слои маргинализированного сословия больших городов, формирующегося за счет увядающего населения провинций и других стран. В новой среде именно эти люди оказываются в наибольшей степени зависимыми от внешних обстоятельств жизни. И именно они становятся главным инструментом, человеческим ресурсом продолжения пути западной цивилизации в глобальном масштабе. Главным субстратом масскультурной западофикации мира стали либерализм и потребление.

Обобщая содержательную ситуацию, связанную с сознанием современного общества эпохи глобализации, мы можем констатировать, что это сознание переходного, неоднородного характера. В нем сохраняются две находящиеся в состоянии противоборства тенденции. Первая связана с тем, что в общественном сознании все еще достаточно сильны тенденции истории и традиционной культуры, в которой народы мира формировались как особые культурные феномены. Особенно сильны эти тенденции в странах, в которых сохраняется существенное влияние фундаментальных мировых религий (например, в странах мусульманского мира). Они значительны и в странах, где сохраняется традиционно сильное влияние национального государства и связанного с этим национального государственного самосознания (например, в России или Китае). Здесь, в силу достаточно большой самостоятельности от западного мира, все еще действенны центробежные силы, и религиозное или национально-государственное самосознание является фактором устойчивого воспроизводства традиционных форм культуры. В этих странах и у этих народов традиция остается реальным, живым фактором их сохранения и самозащиты перед натиском чуждого их пониманию унифицирующего и обобщающего глобального мира.

Вторая тенденция, связана с процессами ускоренного демонтажа остатков традиционных религий и культур в направлении их вытеснения западно-ориентированными унифицирующими мир оригинальных традиционных культур образами и моделями мышления, поведения и организации общественной жизни. Эта тенденция свое активное воплощение находит на примере стран и народов западной цивилизации и находящихся в ее кильватере регионов мира. Особенно интенсивно эти процессы идут в экономически развитых странах большой восьмерки, странах Африки и Латинской Америки, которые можно считать наиболее зависимыми от западно-американского влияния. Причина этой кильватерности и повышенной зависимости от Запада заключается в том высоком уровне ассимилированности их экономической жизни и культур, что они получили, начиная с веков колониального мира, в частности посредством осуществленной христианизации этих территорий. Поэтому успехи и неуспехи западного мира – это в значительной степени сегодня успехи и неуспехи и этих регионов. Фактически, сегодня это единая социокультурная система. В подтверждение этому мы можем взять хотя бы ситуацию на рынке мировых валют, колебания которого в наибольшей степени задевают именно эти страны и менее всего мусульманские регионы.

За прошедшие столетия многообразные экономические, политические и культурные связи значительно способствовали формированию единого социокультурного пространства этих стран. Они выступили в качестве первого масштабного естественноисторического опыта, эксперимента по вовлечению в процессы экономической глобализации отдельно взятых территорий мира и их ресурсов. На основе полученного опыта и ресурсов локальной глобализации мира, Запад получил возможность начать уже масштабную глобализацию мира, охватывающую сегодня практически весь мир, до сих пор находившийся вне зоны его влияния, прежде всего по причине многополярности, гарантом которой были СССР и страны Восточной Европы.

При этом рефлексия культуры Запада сегодня такова, что, открыв дорогу разрушающему воздействию глобализации на незападные культуры, она не могла не открыть дорогу на такое же разрушение и своих внутренних культур. И здесь не только рост культурной унификации и фольклоризации, но и влияния, связанные с многочисленными мусульманскими диаспорами в Европе и США, которые во все большей степени становятся почвой антизападного протестного движения. Сама западная форма глобализации создает предпосылки своего собственного отрицания. Принцип дешевой рабочей силы, ввозимой из стран третьего мира, а также принцип либерализма, плюрализма, потребительства, доминировавшие до сих пор в Западной Европе, невольно пришли в противоречие с культурно-цивилизационной практикой. Они вошли в противоречие с набирающим силу политико-экономическим влиянием выходцев из мусульманского мира на культурно-цивилиза­ционную среду Западной Европы. Ставя под угрозу традиционные национальные интересы и ценности этих стран, это влияние во все большей степени проявляется как новый вызов провозглашаемым либерально-демократическим ценностям развития западной экономической глобализации.

Нам представляется, что мировоззренческий фактор может стать решающим в борьбе народов за свое сохранение в перспективном мире, так как именно этот фактор наиболее подвержен чувствам и эмоциям, именно этот фактор является самым чувствительным и одновременно самым коротким путем к достижению целей общественного развития. Другое дело, какими интересами будет движим этот путь, в руках каких сил этот путь окажется как фактор влияния.

■

Контекст современной исполнительской культуры
в России

Шапиро О.В.,

аспирантка НГПУ (Н.Новгород)

Performance is traditionally known as an important part of general and business culture. It can influence both an individual and the society helping solve acute economic problems. Unfortunately Russian domestic performance is often based on literal imitation of Western means and techniques. That’s why we strongly need a new creative and aware approach to Russian performance to improve the psychological cultural of our modern society.


Российские историки и культурологи пока не проявляют большого интереса к исполнительской культуре, списывая ее на счет сервилизма, угодничества и пресловутого раба, которого по каплям рекомендовал выдавливать из себя классик. Поэтому одна из важнейших мировоззренческих проблем, возникающая на основе этой традиции, – исполнительство и личная свобода индивида. Исполнительство зиждется на безусловности воплощения идеи, но требует и относительной открытости в выборе путей ее реализации. В противном случае оно может привести к слому, надрыву, краху и разрушению. В отечественной, да и в мировой истории есть много символических примеров на эту тему (в русской литературе абсурдизм бездумного исполнительства сатирически воплотил М.Е. Салтыков-Щедрин).

Пространство между творчеством и исполнительством открывает внутри себя возможности пересечения границ между ними. Вообще исполнительство поднимает множество вопросов о характере восприятия этого феномена и его влиянии на реальность. В частности, это проблема генеалогии и идеологии исполнительского труда. Несмотря на терминологическую неопределенность и размытость понятийного аппарата, исполнительская культура в наши дни является полноценным ресурсным источником в отечественном обществе последней четверти ХХ–начала ХХI в.

Исполнительская культура – древнейшая и самая интернациональная из всех видов поведенческой культуры человека. Среди ее адептов называют прежде всего немцев, точность и аккуратность которых вошли в поговорку. Но следует также отметить, что исполнительство подразумевает невероятное многообразие подходов и намерений, поскольку связано с самим фактом существования человека в обществе и в мире.

Конвенциональность, нормативность, материальные ресурсы, продвижение идеи – все это входит в философию исполнительского труда. Исполнительские действия, чья практика требует отчетливых представлений о цели и путях ее достижения, формируют общее понятийное поле, в котором существуют свои объекты и субъекты действия. Итоги избранных стратегий для решения перечисленных вопросов, направленных на воплощение замысла, распоряжения, проекта etc., хорошо ощущает на себе социум, поскольку исполнительство лишается сегодня своей автономности и закрытости, но переходит в одну из важнейших составляющих социально-политического контекста.

Проблемы взаимодействия исполнительской культуры с социальной действительностью особенно актуализировались в наши дни, поскольку нарушение устойчивых состояний создает провокативные, с точки зрения общественной морали, ситуации с теми, кто не привык к самодисциплине и ответственности. Попытки исследовать роль исполнительства в формировании отношения человека к Другому пока не привели к системному результату, но отражают суть мощного направления в общественном сознании, связанного с креативностью, ответственностью, инновационной деятельностью и т.п.

Кроме того, в ходе исполнительства идея очень часто подвергается многочисленным трансформациям. Это требует овладения искусством взаимодействия, порой «выпрыгивания» за свои границы и большого внутреннего напряжения для того, кто должен выполнить поставленные задачи.

Философско-психологические аспекты исполнительской сферы требуют к себе активного внимания исследователей. Не будучи эффектным и производящим сильного мгновенного впечатления на других, что нередко наблюдается у руководителей высшего звена, демонстрирующих иллюзию собственных безграничных возможностей, исполнитель эффективен для осуществления самых амбициозных замыслов, поскольку создает набор условий, определяющих процесс воплощения.

Не моментальное, а длительное, системное, отточенное отношение к делу, составляющее суть профессионализма в этой сфере, основано не на эффекте, но на эффективности, на самодисциплине и на глубине понимания поставленных задач. Исполнительство также основано на памяти, позволяющей человеку постичь целое в деталях.

Внутренней реальностью для исполнителя является «опрокидывание» в себя универсального и тотального (Кабаков, 2008, с. 43). Это означает, что все, непонятное с «наружной точки зрения», создающее барьер несогласованности действий между руководителем и исполнителем, у интраверта вытесняется за счет особого навыка переводить все внешние задачи в область их воплощения. Для этого, разумеется, кроме природно обусловленных свойств (среди них, прежде всего, – пластичность!) требуются сформированные навыки исполнительского понимания и разрешения возникающих задач. Исполнительская интроверсия предполагает в индивиде фантазию и рефлексию, т.е. интеллектуальную оценку задачи. Значение интроверсии для исполнительского труда в принципе недооценивалось. Укоренилась даже противоположная точка зрения о том, что хороший исполнитель – это экстравертированный тип, обращенный на внешний мир, гибкий, общительный, социально адаптированный. Доминирование и насаждение экстравертных свойств в психологии исполнительского труда сдерживает его влияние на деловую обстановку.

Итак, исполнительство должно стать идеологией, смысловым центром, вокруг которого располагается деловая жизнь современной России. Это означает радикальную смену анархистской парадигмы, связанной с кризисами, перестройками, дефолтами, сменами курса и другими традиционными для России процессами. Обретение стабильности за счет фундаментально обоснованной исполнительской культуры означает расширение горизонтов отечественной ментальности. Культура исполнительства требует нового типа восприятия и соучастия человека в обновлении страны.

Источники:

Кабаков Илья (2008) Интровертное видение // Искусство. №5. С. 43–5.

■

Социальная память
в работе А.А. Шутценбергер «Синдром предков»

Шатохина В.А.,

психолог ГУ «ОКЦСОН» (Н.Новгород)

Мертвые невидимы,

но они не отсутствуют.

Блаженный Августин

This article is devoted to the analysis of the book “The Ancestor Syndrome” by French professor A.A.Schützenberger. The book that has gone through 14 editions is the result of the 20-year scientific work and clinical practice of the author. The idea of family ancestral memory that the author tries to explain is very mysterious and does not have clear theoretical justification. The article is focused on the psychological problems related to unmotivated forgetting of ancestor history. The emphasis is put on the philosophical aspect of the problem.


Каждый из нас является частью истории родительской семьи и неосознанно участвует в сценарии повторения событий от поколения к поколению в русле судьбы рода. По наблюдению автора, события из жизни предков гораздо ближе к отдельному человеку, чем можно себе представить. По результатам исследований автора, большинство проблем и сценариев привнесено в наши жизни семьей как системой, а не отдельными людьми или только ближайшими родственниками.

Данная статья представляет обсуждение философии метода – трансгенерационной психогенеалогической контекстуальной терапии. Один из основных его «инструментов» – метод геносоциограммы – позволяет выявить связи между поколениями, проследить основные закономерности повторяющихся событий и прервать цепь бессознательных повторений. Автор рассуждает о том, что «в