Geum.ru

Санкт-петербургская благотворительная общественная организация гражданского просвещения «дом проектов»

Вид материалаДокументы
1.4. Существующие теории социальной работы.
2.2. Старение общества как риск
Нормы общения
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6

1.4. Существующие теории социальной работы.


Продолжая тему становления теории социальной работы, еще раз подчеркнем, что важнейшим теоретически вопросом является то, как человек становится членом общества, как среда общества воздействует на него и как человек формирует среду, обстоятельства и правила взаимодействия с ней и другими людьми? Где и как происходят сбои во взаимодействиях, которые требуют вмешательства со стороны социальных работников/социальных служб?

Подходов к человеку, личности много. Социобиологический, психодинамический подходы связаны с опорой на психофизиологическую основу (по разному осмысленную) человека. В отличие от них бихевиористский подход делает акцент на среде и ее характеристиках, поскольку считается, что влияние окружения на человека весьма существенно. Согласно ему, задача социальной работы – создавать более совершенную среду, более совершенные условия жизни людей. Исходная установка – акцент на конкретных действиях и поступках человека, которые выступают функцией или ответом на воздействия среды. Идеи бихевиоризма оказались полезны при разработке методов поощрения-наказания, работе с детьми и группами, коррекции отношений родителей и детей и т.д. Социальный работник часто ведет себя как стихийный бихевиорист: пытается улучшить среду клиента и верит, что улучшения среды улучшают жизненную ситуацию клиента. Возможность этого направления предполагается структурой «человек – среда – регуляторы взаимодействия», поскольку допускается, что у среды множество характеристик, на которые можно влиять, что взаимодействие также прямо зависит от характеристик среды. Таким образом, бихевиоризм является одним из вариантов «средового подхода», особенно популярного у архитекторов и социальных дизайнеров.

Другие психологические теории (когнитивная, психодинамическая, гуманистическая), делают акцент уже на человеке – хотя, разумеется, на разных группах его психических качеств и свойств. Работы А.Адлера, Э.Берна, В.Франкла, К.Роджерса достаточно освещены в литературе. О роли психодинамического подхода уже неоднократно упоминалось. Здесь основоположник – З.Фрейд. Он выделял в психическом пространстве личности три взаимосвязанных области – «Сверх-Я», «Я» и «Оно»:
  • «Оно» – бессознательная система, в основе которой лежат субъективные потребности биологического и эмоционального порядка. «Оно» управляется принципом удовольствия. (Это неосознаваемое – инстинкты, безусловные и настоятельные).
  • «Я» – сознательная система, регулирующая процесс взаимодействия человека с внешним миром, олицетворяет принцип реальности, отсроченного удовлетворения потребностей, удовольствий. «Я» – координатор психических процессов, чувств, мыслей, потребностей и т.д.
  • «Сверх-Я» – своеобразная моральная цензура, определяет моральный контроль поведения импульсов «Оно». Адекватное развитие «Сверх-Я» связано с осознанностью норм, регулирующих поведение.

В рамках предлагаемого авторами подхода можно рассмотреть «Оно» как среду «Сверх-Я». Взаимодействие между ними является задачей «Я», эффективность которого дает возможность сформироваться социально адекватной личности.

В более традиционных истолкованиях слабость «Я» выступает как одна из предпосылок отклоняющегося поведения, поскольку говорит о неумении сопротивляться влиянию «Оно», неумении согласовывать свои импульсы с принципом реальности и планировать поведение и его последствия. Среди клиентов социальной работы много «Я-слабых» личностей.

Слишком сильное “Сверх-Я” тоже порождает свои недостатки – оно формирует самоупреки и чувство вины за свое несовершенство, подавление своих проявлений, в конечном итоге, невротизацию. Например, такое неоднозначное чувство, как адекватная агрессивность, как правило, подавляется. Задержки в агрессивности, неспособность отказать, приводят к использованию человека со стороны других. Это важная причина того, почему среди самих социальных работников много людей с гипертрофированным чувством долга и ответственности за других. Может быть, устойчивая популярность З.Фрейда у социальных работников связана с тем, что он объяснил психологические предпосылки формирования социальных ролей как клиентов, так и социальных работников.

С другой стороны, психоанализ, как технология преодоления личностных конфликтов и кризисов, связанная с нахождением новых точек опоры в сознании человека, должен быть востребован в России из-за постоянных социальных трансформаций, болезненно сказывающихся на личностной идентичности множества людей. Общество и личность, человек и среда – это системы, многократно отражающие друг друга. Если люди живут в социальной среде, которая постоянно вынуждает их замалчивать, табуировать, то есть вытеснять какие-то потребности, интересы или ценности, а именно такой являлась среда социалистического, а теперь и современного российского общества, то психоаналитику в такой среде явно есть чем заняться.

Конечно, глубина вытеснения различных «тем» отличались. Властные отношения, работу органов государственной безопасности обсуждать было гораздо рискованнее, чем сексуальные отношения, хотя «секса не было». Отношение к власти с позиции «бьет – значит любит», отсутствие правовых санкций, оформляющих власть, сформировало весьма отличающиеся от демократических западных нормы господства-подчинения, а вытеснение, замалчивание, отсутствие навыков обсуждения отношений, то есть социальной рефлексии, порождали взрывоопасный потенциал социальной деструкции, который и вырвался наружу за последние 10-15 лет. Социальная работа, как институт, сложившийся в то же самое время, пока внес мало конструктивных элементов в процесс общественных трансформаций.

Идеологи, теоретики и практики социальной работы «причитали» по поводу социальных изменений, обездоливших людей, но почти не задумывались о том, как мобилизовать личностный и групповой потенциал населения и ориентировать его в новой среде. Сложный процесс переосмысления, переформулирования интересов людей, активизирующей помощи, основанной на понимании реальных конфликтов и слабостей разных людей, а не сведения их всех к «прожиточному минимуму», требовал более серьезного отношения к их проблемам.

В том числе это серьезное отношение связано с тем, что люди не могут исключить прошлое из своего жизненного опыта, в той же мере, как и жить в настоящем, отвергая его. Однако адекватной переработки прошлого опыта в общественном сознании не произошло, осознание степени ответственности каждого гражданина за прожитую и проживаемую жизнь не было рационализировано, в результате массы людей оказались «исключенными» из своего прошлого или настоящего. О необходимости «незамалчивания» социального прошлого убедительно говорит словенская исследовательница Д. Завиржек. Работа с памятью, по ее мнению, возвращает (включает) людей в их прошлое и настоящее. Необходимо озвучить события (истории), «о которых нельзя говорить». Замалчивание каких-то событий и опыта превращает людей в существ без собственной идентичности и коллективной истории. Главное, что без обсуждения сложных проблем взаимозависимостей людей и общества (истории) люди никогда не поумнеют и не повзрослеют, не научатся жить собственной реальной жизнью, а не перебирать воспоминания или чего-то от кого-то ждать.

Еще раз подчеркнем, что теория социальной работы должна удовлетворять всем требованиям, предъявляемым к гуманитарной теории. В частности, она не может обойтись без идеализированных описаний собственного предметного поля, предмета и объекта социальной работы, моделей элементарных структурных единиц деятельности социального работника. В отличие от Фрейда, сделавшего акцент на сложной структуре личности, мы предлагаем вариант идеализированного описания предметного поля социальной работы, базирующийся на представлениях о системе «человек-среда-регуляторы их взаимодействия»4. Эта система отражает все реалии, с которыми имеет дело социальный работник: клиента, некоторую социальную среду и их взаимодействия. Подобное идеализированное описание отражает и междисциплинарный характер социальной работы и раскрывает специфику ее связи с другими дисциплинами.

Система «человек-среда-регуляторы их взаимодействия» служит базой для сближения различных направлений в социальной работе, показывает их единую теоретическую основу. Понимая процессы отношения человека с социальной средой, как различные взаимодействия, что характерно для теорий социализации в отличие от педагогики, где приоритетным является понятие воздействия, мы самим понятием «взаимодействие» уходим от исторически складывавшихся подходов к человеку как пассивному получателю различных социальных услуг, получателю помощи. С нашей точки зрения основной технологической задачей социальной работы должна была стать возможность выбора ее форм в любое время, для любого нуждающегося и с его участием. Необходимо рассматривать отношения человека (клиента) и среды (разных типов социального окружения) как более симметричные, связанные с ответственностью клиента за получаемые общественные ресурсы, с его пониманием того, что именно ему необходимо, с развитием личности клиента в процессе получения помощи.

Естественно, исторически данный тип взаимодействия не был обусловлен юридическим закреплением прав и обязанностей человека, которые равны для всех граждан любого современного государства, он развивался от ситуации полного подчинения человека государству/государю до современных, более партнерских отношений. Делая акцент на регуляторах взаимодействий, мы видим огромную роль норм права или социальных стереотипов в выстраивании отношений в обществе. Поэтому в анализе проблем пожилых, мы будем постоянно возвращаться к этим регуляторам.


Выводы:
  • различные теории социальной работы исследуют взаимодействие человека и среды
  • человек/личность имеет сложную структуру
  • меняя/улучшая среду общества, можно улучшить социальную ситуацию человека (особенно ребенка, инвалида, пожилого)
  • внутренние конфликты и проблемы нуждаются в осмыслении, проговаривании и оценке. Помощь в этом является важной частью социальной работы.
  • важнейшую роль в развитии отношений человека и общества имеют регуляторы их взаимодействия, такие как право или социальные стереотипы



Глава 2. Пожилые в современном обществе. Старение как риск.


2.1. Определение «группы риска»

Существующие социологические концепции, естественно, делают акцент на обществе как среде человека и на том, что человек – продукт системы общественных отношений. Особенно на конструировании такого «общественного продукта» специализировались вульгарные марксисты. Сам К. Маркс вовсе не отрицал субъектность человека, хотя бы потому, что без активности субъекта невозможна ни идейная, ни политическая революция.

В современной социологии быстро стали развиваться понятия «общества риска» и «групп риска», введенные немецким социологом У. Беком и английским социологом А. Гидденсом5. Эти понятия подчеркивают кризис различных связей взаимодействий в современном обществе, превращение его среды в «атомарную» структуру. В то же время очевидно, и это старались подчеркнуть авторы, что нормальное существование человека обеспечивается только включенностью во множество социальных сред, постоянным взаимодействием с ними и в них. С позиций развиваемого подхода, акцент делается на таком центральном компоненте предметного поля, как взаимодействие (объединяющем и человека и среду).

Понятием, предшествующим понятию «группа риска», с похожим – а в некоторых случаях и с эквивалентным – смыслом является понятие изолированных групп в обществе (Randgruppen). Группа риска – группа, члены которой могут понести ущерб в определенных взаимодействиях с социальной средой. К таким группам относятся, например, многодетные, неполные семьи; семьи, имеющие детей-инвалидов; дети, оставшиеся без попечения родителей. Дети, чьи родители в разводе, дети родителей с нарушениями, недавно овдовевшие люди также могут пониматься как группы, находящиеся в жизненной ситуации, которая предъявляет очень высокие требования к адаптивным способностям человека.

Понятие «группа риска» имплицитно подразумевает ситуацию, которая может содержать высокие требования к индивиду, которому необходимо к ней адаптироваться. Все люди, относящиеся к «группам риска», более или менее социально изолированы. Они могут иметь достаточно тесные контакты с «себе подобными», но будут всегда иметь трудности в общении с представителями «нормальных» групп. С позиций развиваемого подхода у этих групп нарушено именно взаимодействие – и очевидна необходимость его восстановления.

Самоизоляция групп риска может происходить из-за чувства стыда или из-за желания сохранить в тайне свою принадлежность к группе и отчуждение прежней среды (друзья, знакомые). Это ведет к депрессии, равнодушию, потере интересов, склонности к самообвинениям, неуверенности в себе и т. д. по нарастающей. Снижение социального статуса и уровня жизни ведет к социальной пассивности, конфликтам, повышению числа несчастных случаев и самоубийств.

Все «социально незащищенные» группы обделены, как правило, жизненно необходимыми ресурсами, в том числе материальными. Кроме того, важное значение здесь имеет и осуществление жизненных шансов. В словарях социальных наук можно найти такие понятия как стандарт жизни, стиль жизни, качество жизни, но недостаточно разработано понятие «жизненные шансы», даже в теориях социализации. Хотя социология могла бы часто использовать это понятие, в арсенале общепризнанных понятий этот термин пока отсутствует. Э Гидденс определяет это понятие так: «Жизненные шансы - шансы индивида, позволяющие ему принимать участие в общественном производстве экономических и культурных благ в каком-либо данном обществе». Цель общества, смысл общественного развития состоит в расширении жизненных шансов человека, установлении социальной структурой возможностей индивидуального развития. Но расширение жизненных шансов – это расширение возможностей во включении в общество, его среды.

Таким образом, жизненные шансы можно определить как шансы для расширения возможностей включения по поводу достижения целей, которые в обществе принимаются как общественно значимые. У «групп риска» ситуация такова, что либо их жизненные цели не являются общественно значимыми, или же они не в состоянии достичь общественно значимых жизненных целей. В любом случае, жизненные шансы у «групп риска» очень низки. Значит, и возможность взаимодействия их с социальной средой не налажена.

В рамках концепции жизненных шансов немаловажное значение имеет идентичность как жизненный шанс. Для человека в современном мире идентичность – создает устойчивость его существования: она обеспечивает ему восприятие в социальной группе и в социальном пространстве, социальную активность, осознание контакта с другими, взаимодействия в обществе, она необходима для преодоления конфликтных ситуаций и личных кризисов, она – предпосылка для ориентации индивида в сложном обществе и сохранения своего «Я» по отношению к многочисленным и противоречивым требованиям социальной среды. То есть, она важнейший регулятор процессов включения. Там, где идентичность разрушена, человек особенно уязвим, и его способность действовать в социальных ситуациях нарушается. Как раз здесь и закладывается конфликтный потенциал «групп риска», т.е. можно сказать, что разрушение идентичности и нарушение взаимодействий – предпосылка конфликтности и исключения из общества.

В современном обществе производство благ и производство рисков взаимоувязано, каждый акт социального воспроизводства носит двойственный, созидательно-разрушительный характер. Поэтому необходимо задуматься, отвечает ли сложившаяся система социальной защиты необходимости сохранения социального равновесия и солидарности, с одной стороны, и потребностям индивидуализировавшегося субъекта, который вправе выбирать или самостоятельно конструировать свою социальную биографию, с другой?

Социальные традиции и институты индустриального общества вырастали из системы разнообразных контрактных отношений, связывавших людей узами собственности, брака, занятости и т.п. Собственность и семья исторически играли приоритетную роль в социальной защите каждого, трудовой контракт и возникший на его базе социальный контракт (в узком смысле слова, контракт социального страхования или гарантий минимального дохода) позволили стать социально защищенными тем, кто не имел собственности или семьи. Однако сегодня социальный контракт носит все более индивидуализированный характер, так как либерализуются традиционные социальные узы и растет трудовая мобильность. Основной принцип, детерминирующий, в том числе, и материальное благосостояние, – принцип индивидуального планирования собственной жизни, собственной биографии, связанный с индивидуальной же ответственностью за риск подобного выбора.

Связан ли рост такой индивидуальной ответственности с исчезновением или уменьшением роли солидарности или совместных действий? На наш взгляд, нет, так как солидарные действия возможны при условии наличия установок на консенсус или устойчивых идентичностей у отдельных людей и сообществ. Возможность совместных действий обусловлена не только соотношением автономности/вовлеченности, но и наличием связывающих целей и интересов или ориентацией на самостоятельное решение проблем или обязательную помощь. в современном обществе производство благ и производство рисков взаимоувязано, каждый акт социального воспроизводства носит двойственный, созидательно-разрушительный характер. Поэтому необходимо задуматься, отвечает ли сложившаяся система социальной защиты необходимости сохранения социального равновесия и солидарности, с одной стороны, и потребностям индивидуализировавшегося субъекта, который вправе выбирать или самостоятельно конструировать свою социальную биографию, с другой?

Выводы:
  • современное общество быстро становится обществом, где ситуациями риска охвачено все больше людей
  • производство благ и рисков взаимоувязано. Очень важно понять, что новые формы защиты порождают новые риски!
  • в построении и реализации жизненного сценария растет индивидуальная ответственность каждого человека за реализацию своих жизненных шансов
  • основным риском для каждого человека становится разрыв традиционных социальных связей


2.2. Старение общества как риск

Согласно международным критериям население страны считается пожилым, если доля людей в возрастах 65 лет и старше в структуре населении превышает 7% (критерий Россета). Население России можно считать таковым уже с конца 60-х годов (естественно, именно Российской Федерации, поскольку для СССР в целом за счет среднеазиатских республик, была характерна более молодая структура населения). Парадоксальность ситуации в России заключается в том, что на фоне крайне медленного (по сравнению с развитыми странами) роста средней продолжительности жизни населения в целом растет возраст дожития наиболее пожилой части населения. Пик неестественной смертности мужчин (в основном) в возрасте 45-55 лет дополняется быстрым ростом численности женщин (в основном) в возрасте старше 80 лет. «Вымывание» из состава населения граждан трудоспособного возраста (особенно мужчин) в условиях низкой рождаемости (недостаточной для простого воспроизводства населения), безусловно, сказывается на среднем возрасте населения и оказывает влияние на процесс его относительного старения. С точки зрения многих специалистов именно эта ситуация, а не низкая рождаемость, является приоритетной демографической проблемой в России.

Таким образом, демографические данные последних лет позволяют сделать следующие выводы касательно тенденций увеличения доли пожилых людей и постарения населения:
  • одна из характерных черт постарения населения — рост сегмента престарелых (возрастная группа от 85 лет и старше) в популяции людей старшего поколения, определяемая как группа риска;
  • важное проявление процесса постарения — феминизация, то есть рост числа женщин в популяции пожилых и старых людей по мере старения населения;
  • средняя продолжительность жизни женщин примерно на 12-13 лет больше, чем у мужчин, что обуславливает завершение жизненного цикла средней семьи вдовением и длительным периодом женского одиночества.

В результате увеличения в структуре населения доли пожилых людей вызываются к жизни новые социальные потребности. Среди них необходимость трансформации всех социальных институтов общества, прежде всего, экономики, социальной и духовной сферы; формирования новой культуры самосознания общества, адаптации масс к меняющимся условиям; применения новых подходов к пониманию этапа позднего онтогенеза; и, наконец, согласования интересов в «новом» обществе.

От успеха в решении этих задач зависит поддержание в современном (нетрадиционном, с точки зрения соотношения численности возрастных групп) обществе социальной стабильности и соблюдение баланса социальных сил.

Нельзя не прислушаться к мнению такого известного ученого, как А.Г.Вишневский: «Демографические перемены, охватившие мир в ХХ веке, имеют фундаментальное значение, они оказывают огромное влияние на ключевые социальные процессы нашей эпохи. Суть же этих перемен остается малопонятной, причем не только широкой публике, но часто и людям, которые, казалось бы, должны хорошо разбираться в подобных вещах уже просто в силу профессиональной необходимости: экономистам, политикам и т. п.

Согласно привычному мифу, старение населения — одна из главных составляющих демографического кризиса, переживаемого всеми странами с низкой рождаемостью (в том числе, конечно, и Россией), признак «одряхления нации», источник непомерной нагрузки на работающее население, численность которого становится все меньше и меньше, так что скоро «стариков некому будет кормить», предвестник неизбежного банкротства систем социального обеспечения. Одним словом, старение населения — это большая беда, и никто не знает, как ее избыть. Что можно противопоставить этому мифу?»6

Действительно, проблематика старения населения в последнее время, как в научной литературе, так и в популярных изданиях сводится к описанию ряда проблем: риска банкротства систем здравоохранения и социальной защиты, необходимости финансового обеспечения старости, низкого уровня жизни пожилого населения и т.д.

На фоне общественного внимания к экологическим, энергетическим, ресурсным проблемам человечества старение было воспринято мировой общественностью как новая угроза устойчивому развитию общества. Но рискнем предположить, что это происходит потому, что для «современного человека становится естественным мышление в терминах риска», что отмечено теми, кто, фактически сформулировал социологическое обоснование такого мышления.

Демографические изменения были осознаны как кризисные, хотя по значительному числу параметров они несут лишь переносы акцентов со сложившихся на новые области общественного регулирования. В частности, возможный рост затрат со стороны государства и общества в сфере здравоохранения и социальной политики действительно требует выработки новых подходов к их планированию. Необходимо понимание того, что значительная часть ресурсов, использовавшихся для детей, необходимо «перебросить» для использования старшими поколениями. Так, у нас существует оставшаяся с советских времен неплохая инфраструктура детской медицины – детские поликлиники, специализированные медицинские ВУЗы, выпускавшие педиатров различной специализации. Видимо, это первое, что нужно перепрофилировать (важно рассчитать меру!), т.е. открыть больше гериатрических кабинетов или создать специализированные поликлиники, больше студентов готовить как гериатров. Пока же ощущается значительный дефицит квалифицированных кадров для работы с пожилыми там, где она ведется, или полное отсутствие специализированной помощи.

Безусловно, необходимо менять и принятый дискурс старения как уменьшающейся, все более неполноценной взрослости, дифункциональность которой однонаправленно растет. Он оказался непродуктивным и односторонним – сведенным к медико-биологическому фокусу, перегруженным рассуждениями о неизбежном нарастании патологий и болезней. Впрочем, это естественное следствие контрпродуктивных отношений общества с одним из своих институтов, т.е. медициной, которая, в свою очередь, никак не может переосмыслить/найти свою роль в сохранении здоровья людей, а не лечении их болезней.

Профессиональный язык очень важен для гуманизации технологий социальной работы, особенно с пожилыми и инвалидами. Пожилые люди определяются не только как «бабушки», но и «бабульки». Особенно вертикальное дистанцирование от клиентов сказывается при обозначении нездоровых, при этом дискурс «ненормальности» используется очень широко и часто там, где нормативные определения весьма условны. Конструкции типа «ненормальная семья – неполная» или «ненормальный человек – инвалид» встречаются постоянно. Широко используется термин «запущенные дети (семья)». Причем если «запущенные дети» в малообеспеченной семье воспринимаются едва ли не как обязательный ее атрибут, то появление проблем с детьми в обеспеченной («хорошей») семье воспринимается как несправедливость судьбы. Хотя никто и никогда не доказал, что воспитательные возможности семьи прямо связаны с ее имущественным положением, мы видим здесь подтверждение ситуации, когда язык через коннотации формирует модель социального мира и навязывает ее носителям языка. Из сказанного очевидно, что модель профессионализма в социальной работе отчетливо связана с педагогикой, медициной и т.д.

Нормы общения оформляют социальную ситуацию клиентов/групп, выделяют (индивидуализируют, дифференцируют) их социума и задают групповую принадлежность/идентификацию. Как известно, любая культура налагает определенные обязательства и ограничения на поведение и внешний вид всех членов общества. Процессы интеграции и дифференциации в обществе происходят непрерывно, любой человек обретает свою социальную сущность в этих процессах. В процессе интеграции «Я» осознается через причастность к «Мы». «Мы» существует, только когда есть «Они», другие, кем ни «Я», ни «Мы» не являемся, от кого себя дифференцируем. Отношение к «Другим», людям с иным поведением, образом жизни, внешностью принимает в процессе развития социума различные формы. Они воспринимаются как представители определенной социальной группы или роли, которая может быть определена как типичный ответ на типичное ожидание. Поэтому групповые ожидания, стереотипы, предрассудки действительно заставляют человека быть таким, как его рисует предрассудок. Тот же, кто не соответствует ожиданиям, не соблюдает требования, приобретает отметку (ярлык, стигму). Человек со стигмой понимается как другой, редуцированный, он есть нечто меньшее, чем обычный человек, поэтому нуждается в помощи. Его можно/нужно жалеть, но он бесполезен или малополезен, а в критических случаях даже вреден для общества, как наркоманы или ВИЧ-инфицированные. Такие двойственные установки характерны по отношению ко всем клиентам социальной работы. Более того, они характерны по отношению к работникам социальных служб, чья низкооплачиваемая и непрестижная работа нередко объявляется особенно социально значимой, гуманной и несправедливо оцениваемой.

С точки зрения социолога проблематика и старости, и молодости в значительной мере связана с тем, как общество пытается осмыслить и решить регулярно повторяющиеся, но в то же время постоянно изменяющиеся, «новые» задачи собственного воспроизводства. Непрерывающийся процесс смены поколений заставляет видеть одновременно в ретроспективе и перспективе все этапы жизненного пути: рождение, жизнь, старение, смерть. При этом сдвиги в возрастной структуре общества меняют межпоколенческие и социальные взаимоотношения и взаимодействия.

Преобладание биодетерминистской концепции старости как среди специалистов, так и в общественном сознании, вело к формированию новых социальных фобий и страхов – страхов старения, и формированию того современного типа культуры, где огромные усилия и средства вкладываются в то, чтобы выглядеть моложе, не уступать молодым ни в чем и т.п. В современном российском обществе по худшим западным образцам быстро развился культ потребления и удовольствий, превознесение молодости и красоты. Подтверждается мнение Й. Хейзинга, что современное общество свое поведение приспосабливает к ребяческому (игровые модели поведения, демонстрации силы (парады, марши), культ телесности.

Это же работоспособное и энергичное большинство («трудиться – значит молиться!») приписало пожилым черты социальных девиантов, нуждающихся в постоянной защите, а, по сути - опеке и контроле со стороны «нормального», взрослого, общества или уполномоченных обществом специализированных институтов, таких как медицина, а затем - социальная работа. Вышедший на пенсию человек не рассматривается как экономически производительный и потому обесценивается. Налицо отступление современной массовой культуры от принципа антропоцентризма в пользу социоцентризма, трудоцентризма, в результате чего человек стал представлять ценность только в период активной трудовой деятельности на благо общества, а не сам по себе. Однако не значит ли, что над этими установками также надо внимательно подумать, а не бездумно следовать им? Поэтому раскроем подробнее проблематику занятости пожилых.

Выводы:
  • человечество стареет, этот процесс захватывает все страны
  • основной риск старения – социальное исключение пожилых.
    В нашей стране оно, к тому же, происходит очень рано
  • проблематика старения нагружена стереотипами, их необходимо переосмыслить,
  • с эйджизмом необходимо бороться, он также недопустим как расизм или сексизм