Собственность и труд
| Вид материала | Документы |
- План Состояние экономики и состояние жизни. Отношения собственности. I. Изучение нового, 26.68kb.
- Информация о порядке передачи муниципальных учреждений здравоохранения в государственную, 68.05kb.
- Контракт: подписываем, 424.76kb.
- Собственность – понятие, виды. «Благо» и «бремя» собственности, 32.87kb.
- Принято Думой Хвойнинского муниципального района 28 ноября 2011 года. Всоответствии, 16.1kb.
- «Основы управления интеллектуальной собственностью», 27.7kb.
- Семь источников экономического прогресса, 756.34kb.
- И. Д. Амусин находки у мертвого моря, 955.74kb.
- Влияние локального рынка труда на формирование спроса на труд в условиях экономического, 375.17kb.
- Перечень земельных участков, государственная собственность на которые не разграничена,, 13.39kb.
Глава 3
Собственность и труд
Дело изменения мира во имя "полного возрождения человека"1, согласно марксизму, опиралось на основное коммунистическое учение, гласящее, что "собственность разъединяет, труд соединяет"2. И чтобы изъять из жизни людей разъединяющий их фактор, следовало упразднить частную собственность. И вся недолга!
Насколько обоснованна такая точка зрения о труде и собственности. В силу разделения труда соединение людей в труде, как отмечали те же классики марксизма, осуществляется не добровольно, вынужденно3. И не сами они соединяются, а их соединяет для своих целей некто в лице работодателя. Поэтому это соединение предстает перед индивидами "не как их собственная объединяющая сила, а как некая чуждая, вне их стоящая власть"4. Трудовые отношения между людьми, их соединение в труде диктуется производством, его технологией. Личностного желания человека войти в контакт с другими людьми тут нет. Свободно или несвободно вступают люди в контакт в труде – значения не имеет (с точки зрения целенаправленного личного интереса). Человек здесь – не субъект производства, а его объект, источник энергии. Это, с одной стороны. С другой – как раз наличие собственности у кого-то позволяет людям, не имеющим собственности, соединяться. Здесь движение идет от негатива (отсутствия собственности) к позитиву (объединению на базе собственности). Собственность, таким образом, выполняет позитивную функцию единения людей.
Но отчуждение людей от собственности должно быть устранено. Как? Марксизм утверждает, что оно "может быть уничтожено", когда станет "невыносимой" силой..., против которой совершают революцию; для этого "необходимо, чтобы это отчуждение превратило "большинство человечества в совершенно... лишенных собственности людей, противостоящих в то же время существующему миру богатства..."5. Примечателен сам марксистский метод решения проблемы: "отчуждение" должно уничтожаться отчуждением же, но уже большинства человечества; отрицательный эффект должен дорасти до предельно безнравственного умопомрачения. Что, впрочем, и является заглавным во всем учении марксизма, безапелляционно утверждающего, что история человечества есть история борьбы классов. Хотя достаточно поставить вопрос о том, что, если в жизни общества всегда доминирует классовая борьба, то когда же ему развиваться позитивно в направлении прогресса? Ведь на него нужны время и силы, достигаемые сотрудничеством всех социальных слоев в созидательном процессе. Добро бы, если бы классик ограничился лишь признанием факта классовой борьбы, действительно имевшей место. Нет, он ставит себе в заслугу то, что рассматривает классовую борьбу пролетариата, как необходимо ведущую к его диктатуре6. Что может быть омерзительнее диктатуры кого бы то ни было над человеком – существом разумным, наделенным интеллектом? В целом подход марксизма к вопросу о совершенствовании мира неконструктивен. Хуже того – аморален. Ленин без всяких экивоков называл коммунистическую политику целесообразной, ничего общего не имеющей с соображениями о морали или справедливости. Политика марксистов-ленинцев была в русле общепринятой во всей истории человечества, то есть макиавеллистской, принцип которой – "цель оправдывает средства". И дело не в том, что политика может быть иной, нецелесообразной. Нет, до тех пор, пока в ней есть нужда, как в организационной и регулятивно-контрольной сфере жизнедеятельности общества, она будет только макиавеллистской. Политика – средство достижения цели. Поэтому она целиком ей подчинена. Следовательно, у моральной цели и средства неизбежно моральны. И – наоборот. Иначе цель недостижима.
Коммунизм как цель, предполагающий уравнение всех людей, по природе – индивидуумов, отнюдь не одинаковых, уничтожение собственности – базы самостоянья каждого человека, основы его самодостаточности и независимости, – аморален. Естественно, и средства его достижения целесообразны, сообразуются с аморальной целью, это: обострение борьбы классов вплоть до гражданской войны с "железной поступью" пролетарских комбатантов, насилие и вмешательство в личную жизнь как метод управления обществом, физическое и моральное уничтожение неугодных, равнение на образ жизни самого низшего, маргинального класса пролетариев – продукта разложения общества, мессианская идея всемирной коммунистической революции во что бы то ни стало (хотя бы через мировую войну) и т.д. и т.п.
Напомню наиболее известную классическую формулу марксизма о том, что до него "Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его"7. Из нее следовало, что марксизмом предлагается некий новый путь развития человеческого общества, исключающий его разложение – образование в нем пролетарской сферы, представляющей собой "полную утрату человека"8. Практика марксизма дала нечто прямо противоположное. Но вполне адекватное его программе. Самое примечательное в "социалистическом" строительстве, на мой взгляд, это то, что так называемые "великие стройки коммунизма" строили "зеки". Чтобы элементарно удовлетворить потребности основной массы населения – полубесплатной рабочей силы, нужны были миллионы гулаговской вовсе бесплатной рабочей силы. Социализм превратил почти треть человечества в пролетариат особого рода, к наемному рабству которого было присовокуплено фактическое крепостничество. Правда, без права продавать его отдельных индивидов, но с правом государства истреблять их физически без суда и следствия. Этот, советский, образ жизни преподносился народу на полном серьёзе как наилучший, абсолютно недоступный остальному, несоциалистическому, миру и он верил этому бреду, ибо "железный занавес" сталинизма был очень плотный, щели в нем появились лишь на исходе его бытия.
Парадоксально, но факт: марксизм воспринял как должное то, что капитализмом, его начального этапа, уже было сделано относительно трудящихся масс самым жесточайшим образом. Вся новизна задачи изменения мира заключалась лишь в том, чтобы по отношению к собственности уравнять все классы с лишенным ее пролетариатом. "Требуя отрицания частной собственности, пролетариат лишь возводит в принцип общества то, что общество возвело в его принцип, что воплощено уже в нем, в пролетариате, помимо его содействия, как отрицательный результат общества"9. Таким образом, пролетаризация среднего класса и частью некоторых других классов («дурная сторона» капитализма!) марксизмом возводится в принцип всего общества. Пролетарская революция просто подхватывает эстафету от капитализма периода его становления, постепенно доводя до конца определившуюся при нем тенденцию обессобственничения народа. За исходную точку отсчета в становлении созидаемого коммунистами общества берется не что-то положительное, имевшее место быть на предыдущем этапе его развития, а сугубо отрицательное – разорение его большинства. Одно лишь это – вполне достаточное свидетельство порочности марксизма как учения о преобразовании человеческого общества. Прогресс осуществляется позитивом, а не негативом. Вместо того, чтобы упразднение пролетариата, возникшего из разложения среднего класса, осуществить восстановлением последнего, в пролетариев превращается весь народ. Причем бывшие пролетарии под ширмой демагогического коммунистического тезиса о том, что они уже – не пролетариат, а рабочий класс – гегемон, руководящий страт общества, оказались в правовом отношении во много худшем положении, чем прежде. Если в условиях капитализма они, будучи наемными рабами, тем не менее располагали мощными профсоюзами, клубами по интересам, альтернативными выборами, правом на забастовку и т.п. демократическими институтами, то теперь они фактически оказались полукрепостными, лишенными всего вышеперечисленного. А крестьянство стало, можно сказать, в полном смысле слова закрепощенным, беспаспортным быдлом, не имеющим права на миграцию и на оплату своего труда. В "пролетарском" государстве с его якобы господством масс, осуществляемом на деле демагогами из партгосноменклатуры, превратившимися в деспотов, жизнь наполняется страхом. С собственностью произошло нечто такое, которое подобно ее исчезновению, поскольку ею стали распоряжаться не ее хозяева, а самозванцы в лице государственных чиновников. Они, оседлав государство, вроде бы стали "собственниками" и того, что ему принадлежало – национального достояния. Но не персональными, настоящими собственниками, а только временными – по должностной функции. Именно в этом – фактическая погибель собственности, экономики. Она, став монолитно-монопольно государственной и фактически ничейной (лично никому не принадлежащей), послужила удобным объектом манипулирования власть имущими, для удовлетворения их амбициозных устремлений по завоеванию мирового господства под флагом мировой "социалистической" революции. Инициированию и поддержке последней – якобы ее очагов в ряде регионов мира ("социалистически" ориентированных этнократов стран третьего мира) и был подчинен военно-промышленный комплекс СССР – фактический хозяин экономики страны и основной работодатель для наемных рабов коммунистической диктатуры.
В результате создалось общество без реального хозяина, состоящее из паразитического класса номенклатуры и класса управляемых. Оба они составляли государство лишенных производительной собственности наемников. В этом их сходство, из которого следует основное их свойство разрушителей собственности. И тот, и другой классы – потребители (разрушают собственность потреблением); плюс к этому номенклатура разрушает собственность плохим, неквалифицированным управлением, расточительством, разворовыванием, а управляемые – некачественным трудом и всеобщим воровством ("несунством"). Но между этими классами есть и различие: чиновничество – непроизводительный, паразитический класс; управляемый класс наемников – производительный класс и частью его (чиновничество) обслуживаемые слои населения. В этих условиях государство отождествило себя с обществом, которое без дееспособных гражданских структур оказалось в застое, отставая на порядок от мировых стандартов развития буквально по всем параметрам. Население страны – атомизированные подданные его "величества" КПСС – стало неспособным на самостоятельное сопротивление правящему режиму. Самоедство народа доносительством друг на друга, истреблением мыслящей части – цвета нации, разрушением природы и хозяйства, разворовыванием государственной собственности, работой "ни шатко, ни валко", всеобщим пьянством, – вот сегодняшний его образ жизни. В бессобственнической обстановке, с презрением к труду.
Прямо противоположный процесс идет в обществе с господством частной собственности. Ибо собственности имманентно присуще "стремление" к концентрации и централизации, как условию наибольшего благоприятствования ее развитию (умножению), поскольку дробная (мелкая) собственность, как правило, нерентабельна, неэкономна. Собственники, когда их много, объединяются в акционерные, кооперативные предприятия для удовлетворения собственностями многих спроса, интереса каждого собственника в отдельности. При этом руководствуются целью, сознательно и добровольно ставимой всеми объединяющимися. Каждый акционер или член кооператива достигает своей цели тем лучше (больше), чем больше его доля в капитале предприятия. Здесь имеет место движение от позитива к позитиву. Собственность сама по себе проецирует положительные социальные связи, без которых она просто немыслима. Эти социальные связи в условиях развитой демократии в конечном счете являют собой, по И.А. Ильину, сочетание строя частной собственности с "социальным" настроением души собственников, вырастающее в "братскую солидарность"10. Дело, видимо, в том, что во взаимоотношениях собственников друг с другом их конкуренция опосредована конкуренцией товаров, услуг, но не самих личностей; здесь победа обусловлена улучшением качества вещей и их дешевизной. Особо отмечу мусульманский бизнес, в котором приоритет отдается кооперированию усилий во имя блага всех деловых партнеров.
Таким образом, собственность находится у истоков формирования гражданского общества: начала гражданской солидарности, инициативности, доверия, взаимности и сотрудничества. Именно так кладется начало конца атомизированности общества, пассивности и враждебности людей друг к другу. Так же обстоит со становлением наций: не одними только национальными языком и территорией определяется формирование нации, а и национальной экономикой, представленной находящимися во взаимодействии в рыночных отношениях собственностями ее членов. Что позволяет нации уподобляться великой личности, одушевленной единой идеей.
Итак, коллективизм, будь то на национальном или государственном уровнях, за который ратует коммунизм, и который, якобы, имеет своей основой труд, реально возможен, благодаря собственникам и в первую очередь среди них самих. В социальной группе несобственников он – показной, навязываемый идеологией власть имущих и потому в самочувствие человека не внедряющийся; класс наемников характерен разобщенностью людей, падением нравов, завистливостью, стукачеством, холуйством ради карьеры, и прочими "прелестями", присущими людям дна. В их числе – конкуренция между самими наемниками за рабочие места, конкуренция личностная и потому – нездоровая, злобная, со штрейкбрехерством. "Голод – не тетка". Не будучи самодостаточным в своем бытии, человек вынуждается искать средства для существования доступными ему путями – они в том, чтобы урвать себе кусок общественного пирога у государства службой ему в различной ипостаси, не исключая самых безнравственных. Бытие неимущего таково, что вынужден снискивать себе пропитание продажей своего тела, услугами, производимыми руками, ногами, голосо-выми связками, головой или иными органами, на которые есть спрос у имущих.
Соединение в труде не есть осознанное стремление к единению с другими для достижения благ всеми, нет, каждый нанимающийся ищет источник своего прокорма, стремясь вложить в общее дело как можно меньше своего труда, во всяком случае – не обязательно большим, лучшим качеством труда. Движение от негатива к позитиву в этом процессе отягощено негативом и в позитиве.
Глава 4
Гражданин – демос – демократия – Отечество
Частная собственность формирует из подданных граждан. Если прибегнуть к огрубленному образу, то человек – это "штучный товар"; он – начало саморазвивающееся, по своему предназначению, есть "субъект развития". Ему в готовом виде природа мало что дает. Проблема, однако, в том, что сам он, по своему усмотрению, разумению и желанию выступает в таковой роли или его в качестве такового, но уже в исполнительской роли, только использует кто-то другой, будь то частный хозяин или государство, фактически являясь объектом эксплуатации. Истинное же положение человека – в самостояньи, что реально лишь при его самодостаточности.
Частнособственнический общественно-экономический строй рождается, становится и покоится людьми самостоящими, самодостаточными, которые не могут не быть по определению беспредельно индивидуальными, индивидуумами. В этом принципиальное и прежде всего отличие такого строя от коммунистического, загоняющего всех людей в строй, чтобы затем "прогнать сквозь строй". "Сделать неотличимыми друг от друга, сделать из щепок лес и потом рубить этот лес, чтобы щепки летели в разные стороны" (Л.Зорин).
Страна, в которой государственная власть – всё, а рядовой человек – ничто, ибо он лишен того, что ему дает достоинство: средств к жизни, находящихся в распоряжении государства, ему остается лишь беспрекословное повиновение. С таким человеком нельзя построить ни культурного государства, ни приличного общества, несмотря даже на мощную индустрию. Общество держится не на машинах и людях, трудящихся как пчелы, не будучи проникнуты высоким гражданским духом человеческого достоинства. Граждане вкупе составляют демос. Важно знать: исторически демос – это не население вообще. Демос – народ, давший имя государству, он состоял (Афины, Рим) из граждан-собственников. В состав этих народов не входили неафиняне, неримляне, а только те, кто платил налоги для содержания своего государства, кто избирал власти и мог быть избранным и сам. Итак, частная собственность создает демос – народ собственников. Демос формирует демократию как способ существования граждан-собственников, нуждающихся в равенстве прав и обязанностей для всех, себе подобных; отсутствие правового равенства в отношениях собственности (в рыночных отношениях) в условиях недостаточности материальных благ и бесконечного разнообразия способностей и возможностей индивидов (реальность именно такова) неизбежно влечет к несправедливости, следовательно, к социальной неустойчивости. Но общество одной демократией – одним равенством прав и обязанностей – лишь оттягивает срок наступления социальной неустойчивости, поскольку так называемая социальная справедливость на самом деле есть несправедливость, уравнивающая неодинаковых людей и потому не могущая реализоваться. Неодинаковость людей, их индивидуальность рано или поздно ведет к неравенству людей в их жизненных реалиях. Потому что демократия, призванная охранять интересы граждан, каждой личности, на деле оказывается охраняющей интересы сильной личности, наиболее активных, инициативных, интеллектуально одаренных и т.п. Демократия, таким образом, обнаруживает себя как формальную категорию, сущностное содержание которой – равенство нереализуемо. Поэтому она должна изобрести нечто такое, которое бы, не препятствуя прогрессу производительных сил, в то же время создавало человеку человеческие, достойные Человека, условия жизни. Это, в свою очередь, усиливало бы потенциальные возможности большего участия каждого человека в прогрессе. И путь к такому состоянию один – развитие частной собственности. Ее движение надо ввести в определенные рамки, исключающие ее исчезновение у одних и концентрацию у других (меньшинства). Последнюю, однако, нельзя понимать буквально. Концентрация капитала неизбежна. Иначе не будет стимула, то есть исчезнет конкуренция, без которой нет развития. Концентрация в ряде случаев может принять большие масштабы, но не допуская монополизации, во-первых. Во-вторых, она не должна затрагивать какую-то часть капитала, которая должна оставаться у граждан в качестве неотчуждаемой их доли в национальном богатстве в виде источника их относительного благополучия, препятствующего переходу в люмпены.
Стратегической целью демократии, следовательно, должно быть недопущение выделения из демоса неимущих, формирующихся затем в соответствующий класс, противостоящий демосу. Сама демократия есть только там, где есть демос или, по крайней мере, большинство народа является собственником. Монополизация собственности – будь то в руках немногих граждан или государства, без разницы – ведет к упразднению демократии. Именно поэтому нынешняя демократия на Западе (и в некоторых странах Востока) заново формирует демос, содействуя рабочим и служащим обзаводиться собственностью.
Вся сложность проблемы – в сочетании конкуренции с запретом на монополизацию. Наиболее реальный способ её недопущения – сособственничество граждан в национальном богатстве.
Сособственничество граждан на все национальное достояние, существенная доля которого исключается из рыночного оборота, без сомнения затормозит исход наших людей, в особенности утечку "мозгов" за рубеж. Более того – начнется обратный процесс. Ибо у наших людей получит второе дыхание чувство патриотизма, ныне оболганное и используемое в спекулятивных целях отнюдь не патриотами, а националистически настроенными кругами политеса. Ведь что такое "патриот"? Изначальный смысл этого слова: "отечество, как собственность"11. Из родных мест человека гонит в неизвестные края нужда; "легок на подъем" нищий, но не собственник, вросший корнями в Отечество.
Помните: марксистское – у пролетариев нет Отечества. Пусть этот тезис выдвинут в связи с интернационалистическим лозунгом "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" Дабы обрести себе мировое Отечество. Я в него вкладываю другой смысл: не может страна быть человеку Отечеством, если он в ней гол, как сокол, если у него там нет вещных корней, если он всю "дорогу" ходит с протянутой рукой: дай работу, дай жилье, дай больницу, дай школу, дай-дай-дай, на что частенько получает "кукиш с маслом".
Отрицание вековых устоев российской жизни, разрушение (небывалое) и материального, и духовного богатства на базе отрицания частной собственности в 1917–1920 гг. в России произошло потому, что собственников в полном смысле этого понятия было крайне мало: в начале ХХ века в составе населения было помещиков – 1,2%, духовенства – 0,9%, немногим более одного процента – буржуазии, более 80% населения составляло крестьянство, две трети которого – беднота и только треть – собственники, сводящие концы с концами, остальные – пролетарии. Терявших что-то в революции было явно мало, а их поддерживающих – раз-два и обчелся. Иначе нельзя объяснить поражение в гражданской войне белого движения, поддерживавшегося 14 государствами; большевиков же никто не поддерживал извне, даже немцы, поддерживавшие их до революции, стали их противниками.
Частная собственность – непременно присутствующий фактор при формировании Отечества. Подумаем над тем, откуда появляются космополитические идеи и почему они рождаются в среде интеллигенции и, полагаю, в ее "беспортошной" части? И в этой же связи – почему именно в ней возникают наиболее рьяные, ретивые леваки, "революционеры", готовые ниспровергнуть все и вся? А другая ее составная – в холуях у правящей элиты, в роли, как некогда говаривали злословы, "умного еврея при дураках губернаторах".
Цитированный Петр Струве высказывал на этот счет интересные соображения. Он имел в виду революционную часть интеллигенции, пребывавшую (до русских революций и в них) в состоянии "безрелигиозного государственного отщепенства"12. Она, отрешившись от государства "...перестанет существовать как некая особая культурная категория. Сможет ли она совершить огромный подвиг такого преодоления своей нездоровой сущности? От решения этого вопроса зависят в значительной мере судьбы России и ее культуры... Есть основания думать, что изменение произойдет из двух источников и будет носить соответственно этому двоякий характер. Во-первых, в процессе экономического развития интеллигенция "обуржуазится", т.е. в силу процесса социального приспособления примирится с государством и органически стихийно втянется в существующий общественный уклад, распределившись по разным классам"13. Думается, этот процесс шел и в начале века. Но сегодня он идет явно, наглядно. Многие ученые, особенно физики, техники, экономисты, теперь стали преуспевающими предпринимателями. Не сумевшие стать ими продолжают оставаться "взрывной" силой, сознательными противниками строящегося государством дикого капитализма.
Эта подгруппа интеллигенции – наследие советского времени, которая «обнаружив свою, прежде всего профессиональную неподготовленность к существованию в новых условиях, а также немалую идеологическую закомплексованность, ушла в «новый догматизм», псевдооппозиционность. В арсенале её идейных концептов антиглобализм, проповедь исключительности «русского пути», ослепленный этатизм»14. Справедливости ради, надо признать, что эта часть наших «братьев и сестер» – наиболее страдающая, можно сказать, материально нищенствующая, потому и обозленная сверх меры. Кстати сказать, основная масса людей умственного труда в высокоразвитых капиталистических странах имеет средний жизненный уровень (естественно, применительно к их жизненным стандартам), не особенно отличающийся от уровня жизни людей физического труда, может быть, чуть выше. Резко выделяются талантливые люди, у которых есть что продать, конкретно ответить на соответствующий спрос соответствующего сектора рынка. Не случайно и у нас сейчас преуспевают те, кто наиболее адекватно отвечает в соответствии с девизом: «хлеба и зрелищ!». Для производства хлеба требуются интеллектуалы, для зрелищ – деятели искусства, спорта. Жизнь дана человеку в качестве дара и для счастья (удовольствия). И всё то, что не совсем соответствует этому предназначению или не особенно заметно его присутствие, не пользуется достаточным уважением со стороны общества, а то и отвергается им. Объективно. Ничего с этим поделать нельзя. Интеллигенции, той её части, профессиональная деятельность которой востребована, скажем помягче, недостаточно толстой пачкой шелестящих купюр, придется с этим смириться. Государство, распределявшее по правилу: «всем сестрам по серьгам» (некоторым, более «равным», чем другие, – чуть больше), уходя в безвозвратное путешествие, «приказало долго жить».
Интеллигенция, как и любой другой социальный слой (группа, класс) будет антигосударственной до тех пор, пока не станет средним классом собственников, самодостаточной, способной к самостоянью частью нации, выйдя из состояния слуги господствующего класса.
Пролетаризация народа формирует субъектов разрушительства ("Шариковых"), объектов эксплуатации и опеки государством, собственниками, благотворительными организациями, превращает людей в говорящую скотину. В народе формируется отщепенство от своего государства. Государственное отщепенство изживаемо. Для этого нужно одно лишь средство – страну, в которой родился и живешь, преобразовать в Отечество, в котором у каждых его сына и дочери была бы собственность, позволяющая им жить безбедно, быть достойным его гражданином. Все остальное (демократия и прочее) будет развитием собственнического статуса человека, его продолжением и утверждением.
От проблем Отечества спустимся ниже, к семье, которая испокон века считается ячейкой государства. И здесь невероятно велика роль частной собственности. И опять-таки в прямо противоположном марксизму смысле. Верно, что нравственным является только брак, основанный на любви. Но можно ли однозначно утверждать, что он остается нравственным лишь до тех пор, пока наличествует любовь? Ведь длительность чувства индивидуальной половой любви различна у разных индивидов, в особенности у мужчин, и коль скоро оно иссякло или вытеснено новым чувством, то развод, с точки зрения Ф. Энгельса, становится благодетельным для всех. Так ли уж благодетельным и всегда ли? Согласно Энгельсу же, отсутствие собственности у пролетариев составляет основу половой любви, брака не по расчету и, поскольку нечего наследовать, у них устранены основы моногамии и господства мужчины. Так и хочется сказать: "гладко было на бумаге, да забыли про овраги. А по ним ходить".
"Половая любовь" – прекрасна, мало что, наверное, есть, которое можно было бы сравнить с ней. [«Любовь – это род безумия, но оно одно и наполняет жизнь смыслом» (А. Моруа); ныне покойный философ Г. Шахназаров в унисон с цитированным Моруа сказал стихотворно: «Не надо искать смысла бытия. Его там нет. Есть только одна, одна только любовь чего-то в мире стоит»]. Но она преходяща, изменчива. А собственность – вечна. Отсутствие скрепляющего фактора в виде собственности разлагает семью, да и саму любовь делает многострадальной, уязвимой. Полюбились – сошлись, разлюбились – разошлись. И... "Да здравствует полигамия!" А дети?! А их судьба?! На алиментах от пролетария их не воспитаешь. Да и не в одной лишь материальной стороне дело. Детям нужны оба родителя. Наличие собственности у обеих сторон делает их равноправными не менее, а более того случая, когда у обоих нет собственности. Собственность выступает в роли некоего якоря, сдерживающего любовные поползновения к другим особам (особям), не позволяет, по слову поэта, носиться в пространстве географически мыслимого. Неоправданное любвеобилие может начаться из озорства, возможности не проходить мимо зовущих форм. Отсутствие отношений собственности в браке ориентирует на легкомыслие, их наличие способствует "тугодумию" – весьма полезному в браке, помня последствия его краха для потомков. Семья – не личное только дело брачующихся; она – ячейка общества, ее плоды – члены общества, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Наконец, о праве наследования, которое так не нравится марксизму, поскольку мешает полигамии. Каждое новое поколение не только следует за предыдущим, но и наследует ему. Иначе не было бы прогресса как такового вообще. Поэтому отрицание коммунизмом права наследования чудовищно преступно, хуже того – ошибочно, не соответствует всей истории человечества. Быть может, даже противоречит вообще истории живой природы, наследующей от поколения к поколению приобретенные, если и не навыки, то приспособительные свойства к измененной естественной и общественной среде.
Люди не могут пробавляться физической сменой поколений, как это имеет место у животных; старшее поколение хочет лучшей жизни своим наследникам, и последние хотят того же, улучшая наследованное от первого. Коммунистическое отрицание права наследования сродни евангельской беззаботности. Русский философ В.С. Соловьев высмеял рекомендацию Евангелия подражать лилиям и птицам небесным; чтобы следовать ей, нужно иметь чистоту первых и высоту полета вторых: "А при недостатке того или другого житейская беззаботность может уподобить нас не лилиям и птицам небесным, а разве лишь тому животному, которое в своей беззаботности о будущем не только подкапывает корни благодетельного дуба, но при случае вместо желудей пожирает и свои собственные порождения"15, что "привести людскую массу в скотское состояние вовсе не трудно"16. Большевики доказали это на нас самих.
Глава 5
Собственность и творчество
Есть серьезное возражение, состоящее в том, что наличие постоянного источника дохода, хотя бы минимального, идущего от своей собственности, приведет к росту тунеядствующих в народе. (На Западе уже сформировался слой людей, никогда не работавших или не сумевших найти работу после ее потери, и теперь не желающих работать принципиально, довольствующихся пособиями, оказываемыми государством и различными милосердными организациями). Да, небольшая часть людей может стать тунеядствующей. Но опасаться того, что большинство народа окажется такой, думается, было бы большим преувеличением.
Человек – творец по определению, у него врожденный вкус к работе, к производству, поскольку вынужден создавать условия своего бытия, вся его жизнь требует творчества, природой ему мало что дано в готовом виде. «Творчество – наиболее эффективная школа терпения и ясности. Оно является и потрясающим свидетельством единственного достоинства человека: упорного бунта против своего удела…Творчество требует каждодневных усилий, владения самим собой, точной оценки границ истины, требует меры и силы. Творчество есть род аскезы» (А. Камю. Указ. Соч. С. 87). Нет профессии, работы нетворческой. Самая низкая ступень человеческой деятельности – уборка мусора (нечистот) есть творение чистоты. Но самая-самая творческая "профессия" – собственник (собственник вообще, не обязательно предприниматель). Ибо, если писатель, художник, изобретатель, ученый- все те, кого принято называть людьми творческой профессии, творят только тогда, когда не могут не творить (когда их посещает вдохновение), то собственник вынужден оперировать со своей собственностью постоянно. Во имя ее умножения или хотя бы сохранения. От того, что писатель или работник любой другой профессии не будет какое-то время творить, просто не будет создано новой вещи. От того, что не будет творить собственник, исчезнет (убудет) то, что есть, не говоря уже о том, что нового не будет и в помине. В рассказе З. Богуславской "Окнами на юг" верно схвачены черты стиля жизни бизнесменов, крутящихся как "белка в колесе". Этой категорией людей владеет "одна, но "пламенная страсть" – их дело; "одержимость бизнесом" выражается в череде ставок, отступлений, выигрышей, непрерывных попытках оседлать будущее". Подруга героя рассказа Муська, размышляя о нем, задается вопросом: "Ради чего надрываться и перенапрягать себя с утра до вечера? Деньги, карьера, власть? ...Как бы и то, и другое, и третье, но было что-то еще в подобной необъяснимой одержимости, какая-то иная пружина толкала этого мужчину на конвейер, где каждый раз он рисковал сломать себе шею. Живя с ним рядом, Муська не могла не ощущать притягательность этого безостановочного темпа жизни, этого безудержного стремления к цели и уверенности в поступках"17. Так что, если мы хотим развить это определяющее, творческое свойство человека, то, что его принципиально отличает от всего живого-нечеловеческого, надо человека наделять собственностью, надо его ориентировать на то, чтобы он стал собственником, то есть практикующим творцом.
Отсутствие собственности у большинства народа в большинстве государств, в их числе – в нашем, вплоть до нашего времени резко ослабило его творческие потенции, воспитало у него пренебрежительное, аморальное отношение к труду, как правило, не на себя, а на "дядю", да если и на себя, то недостаточно производительного. Отсюда поговорки: "работа – не волк, в лес не убежит"; «от работы не будешь богат, а будешь горбат». В отличие, к примеру, от американцев, у которых «труд в почете, у нас в презрении», – заметил писатель конца XIX в. А.Н. Энгельгардт18. Существенных изменений к лучшему не произошло и в последующее время. В начале ХХ века в нашей стране на 267 рабочих дней в году приходилось 98 праздничных, а в некоторых сельских местностях число дней, празднуемых населением, достигало 120, 140, а то и 153 дней. А в Англии – 278 рабочих дней и 87 праздничных, в Италии – 67 праздничных на 298 рабочих, во Франции – 63 праздника на 302 рабочих дня, в Венгрии – 53 праздника на 312 рабочих дней. Среди европейских народов русские занимали первое место по числу праздников и последнее – по количеству рабочих дней. Естественно, это не могло не отражаться на экономическом положении народа19. Никакой праздник не может стать помехой труду профессиональных, элитных, что ли, творцов: писателя, художника, ученого и т.п. И, конечно, собственника, к примеру, кулака – "состоявшегося крестьянина" (формула, подсказанная мне Миргазияном Юнусовым), денно и нощно озабоченного сохранением и умножением своей собственности. Поэтому-то капиталистическая общественно-экономическая формация, покончившая на Западе с феодальной монополией на собственность, передавшая её крестьянству, правомерно считается первой ступенью в истории человечества, по-настоящему положившей начало развитию творческих сил людей в массовом масштабе.
Но не у нас. Б.Н. Миронов глубоко проник в психологию дореволюционного русского крестьянина, в его удивительно противоречивое отношение к труду вообще и богатству, в частности. Меж ними крестьянин не видит прямой взаимосвязи. Он понимал, что богатство дает власть, силу и материальное благополучие, но оно аморально, поскольку «всегда нажито не по совести и правде, в ущерб и за счет других»20. Богатство, думал он, лишает душевного спокойствия, оно сопряжено с большими хлопотами, волнениями и страхом за свое будущее на том свете: «богатство нажить – в аду быть». Этого рода пословиц Миронов насчитал 12 и ни одной пословицы, утверждающей позитивное начало в богатстве, что оно «является наградой за труд, энергию, или – инициативу»21. Отсюда убеждение в том, что материальные и духовные потребности должны быть минимальными: «Хлеба с душу, денег с нужу, платья сношу», «Кто малым доволен, тот у Бога не забыт». Соответственно – нет смысла особо усердствовать в работе: «Подать оплачена, хлеб есть, и лежи на печи». Работать в праздники – грех, нередко жестоко наказывавшийся сельчанами. Само собой, праздники сопровождались обильными возлияниями.
Русский крестьянин не знал частной собственности на землю – главное средство производства. А она требует труда, труда и труда. Только тогда от неё – соответствующая отдача. Не забудем: мы, россияне, в абсолютном большинстве – вчерашние крестьяне и, пожалуй, этим сказано всё относительно обсуждаемой проблемы. «Как утверждают статистики, среди нас 10% – трудоголики.., 10% тех, кто работать не будет никогда и ни за что. Основой любого цивилизованного государства являются оставшиеся 80%, которые понимают, зачем они работают. Хорошо известен стереотип русского человека: эдакий Емеля, который всю свою сознательную жизнь сидит на печи, а потом в одной руке у него чудом оказывается щука, в другой-прекрасная царевна. И на свадьбу он отправляется прямо на печке. Сказка всем хороша, только, к сожалению, стиль работы а-ля Емеля не отвечает современным потребностям развития общества»22. Ленивый стиль поведения не отвечал и прежним требованиям развития русского общества, потому мы и имеем то, что имеем...
Здесь есть необходимость отвлечься к вопросу о роли религий в становлении в той или иной ипостаси обсуждаемого предмета. Собственность как общественное отношение формирует «прометеевского человека» (формула Вальтера Шубарта23): по имени гордого титана, даровавшего людям огонь, украв его у Зевса, чем была создана предпосылка для последующего технического прогресса. Православие не приемлет названного типа человека, то есть воспитанного католической ветвью христианства, более всего-пуританизмом. Тут, на мой взгляд, корень неприятия православием экуменического движения: православные иерархи хотели бы «всеединства», требуемого Евангелием от Иоанна (стих 17,21), но, разумеется, на своей основе также, как, видимо, того же хочет католическая церковь. Православие исходит из принципа приносить земную жизнь в жертву идее – в прямую противоположность Западу, руководствующемуся принципом приспособления мира, земных дел под интересы человека, не откладывая их удовлетворения в потустороннем мире. И.А. Ильин в лекции о книге Шубарта, раскрывая суть её концепции, говорит, что русские «способны жечь землю во имя неба» вплоть до «самосожигания», радость от которого есть «национальная черта русского народа»24; «Шубарт противопоставляет Запад с его «культурой середины» – России с её «культурой конца». Там, где Запад предпочитает «золотую середину» среднего сословия и копит золото и богатства, становясь их рабом и утрачивая духовную свободу, – русская душа хранит свою духовную свободу, не покоряется вещам и противопоставляет свою независимость Западу»25. Словом, «прометеевский человек» хочет владеть миром, стать хозяином земли, не заботясь о спасении души; европеец – человек дела, а русский – души. Оно, конечно, «духовная свобода» – категория замечательная, если в ней можно пребывать, будучи материально нищим, что, полагаю, в массовом масштабе, абсолютно нереально. В таковой ситуации «свобода» голодного направляется на одно-единственное действо – насытиться хлебом насущным во что бы то ни стало, ибо иначе – смерть.
Глубоко убежден: все рассуждения о «духовной свободе» при убожестве материального бытия, во-первых, исходят от сытых, во-вторых, имеют своим первоисточником их неумение (нежелание?) обустроить жизнь подвластных им людей в благополучии. Далеко идущая цель – оправдаться перед народом за его несчастливую жизнь, снять с себя вину, и не просто переложив её на него самого, а объявив её соответствующей желанию Господа Бога, избравшего русских «богоносцами». В-третьих, названного типа господами стремление людей к благополучию на земле уподобляется неверию в Царство Божие, отказу от «удерживающей» роли России в лоне Истины, согласно которой смысл, цель истории – в Царстве Божием. Религиозный деятель, издатель книги Шубарта М. Назаров (эмигрант) писал в 30-х гг. ушедшего века, что положение в мире зависит «от исхода идущей в России борьбы за её историческое удерживающее призвание»; что «Удерживающая роль России еще более понятна, если не упускать из виду организационно-политические формы «тайны беззакония», которые проявились в западных буржуазных революциях, подготовленных масонством... Когда эти революции дали равноправие антихристианскому иудаизму, – его денежная власть (скопившаяся в силу его метериалистической устремленности) стала на Западе главной. Для достижения всемирной власти перед нею оставалась лишь одна преграда: православная Россия»26. Что ж, скажем: Слава Богу, эта, антисемитская, в апогее большевистская, «удерживающая» роль нашего несчастного государства почила в бозе, приказав оставшимся после неё «долго жить».
Нет смысла говорить о ментальности «сытых». Но надо думать о психологии масс, без ориентации которой на новое время, как говорится, счастья нам не видать. Видимо, как нельзя научить человека плавать, не пуская его в водоем, так нельзя выработать у него уважение (любовь) к богатству и связанному с ним благополучию, не допуская его к владению собственностью и перехода в «среднее сословие». Представим себе, как возрастет творчество масс, а наряду с ним и национально-консолидирующая роль собственности, когда к ней будет приобщен каждый человек и когда его доля, будучи составной частью национального капитала, будет работать на его благосостояние, достоинство и возвеличение на мировом рынке, где займет подобающее место, победив в конкуренции лучшими своими продуктами, похвально представляющими дорогое для него имя своей нации! И, быть может, тогда русский человек опровергнет устоявшееся мнение многих о том, что «богатых в России никогда любить не будут»27. «Клин вышибается клином», – гласит русская народная мудрость.
Глава 6
Собственность и проблема неравенства
Теоретик "массового общества" Гюстав Лебон (1841–1931) считал, что всякое равенство – химера. Оно лишь слепая надежда посредственностей; неравенство между людьми, между "высшими" и "низшими" слоями будет, по его мнению, все более и более углубляться. В сущности говоря, неравенство есть закон природы. Забегая вперед, скажу, что гайдаро-чубайсовская "реформа" создала более-менее благоприятные условия для самореализации одаренной, способной, экономически грамотной, активной, пассионарно-волевой части граждан. Таких людей, однако, ничтожное меньшинство, не более 3–5% населения. Большинство же населения, в буквальном смысле, оной "реформой" обескуражено, его эйфорическое состояние, рожденное всплеском демократического движения начала 90-х гг., быстро улетучилось. А это – то самое большинство народа, в составе которого, по характеристике Н.А. Бердяева участников Октябрьской революции, "Каждый самый ничтожный, самый низкий по своей духовной культуре, по своей одаренности, по своему моральному обличью, почувствовал себя царем и самодержцем, ощутил себя носителем суверенной власти"28. Не забудем его прошлое и настоящее: если не всегда мученическое, то, как правило, безрадостное всегда.
В одном, известном как фальсификация, документе предлагается такое решение проблемы: "Необходимо, чтобы знали все, что равенства быть не может, вследствие различия назначения деятельности..."; что ему "противоречат сами законы творения, установившие подвластность"; поэтому нужно народ воспитывать в соответствии с "истинной наукой" о социальном строе, которая "показала бы всем, что место и труд должны сохраняться в определенном кругу, чтобы не быть источником человеческих мук от несоответствия воспитания с работой", чтобы он не питал "вражду ко всем сословиям, которые он считает выше себя".
Да, равенства во всем и вся быть не может, ибо каждый человек – индивидуум. Да и нужно ли оно? Оставим этот вопрос без ответа, который уведет нас в дебри бесконечных философствований. Но согласиться с тем, что "место и труд должны сохраняться в определенном кругу", невозможно. По причине того, что человек – индивидуум, возможности которого, то есть каждой личности, в независимости от её места в социальной структуре, во-первых, непредсказуемы, во-вторых, могут быть выше того, что требуется его "местом и трудом", в силу чего, в-третьих, нет резона прикреплять его именно к ним, наоборот, – надо давать возможность для самореализации. В этой связи – равенство меж людьми всех классов и сословий должно быть в чем-то таком, которое изначально создает равные условия для самореализации каждого человека. Конечно, и при этом равенство не может быть абсолютным (каковым, вообще, наверное, ничто не может быть). И это уже – другая проблема, по всей видимости, абсолютно нерешимая. Удовольствуемся ее относительностью, вполне достаточной для снятия социального напряжения в степени, завершающейся социальной катастрофой.
Неравенство не может быть преодолено уравнением людей в потреблении через общественную собственность, упраздняя частную собственность. Уравнение в потреблении было бы возможно, если бы было возможно уравнение по восходящей в производстве, в труде. Уравнение первого рода означало бы низведение больших способностей к низшим. То есть к деградации производительных сил.
"Вечный двигатель" экономического прогресса находится в реальном интересе производителя и организатора производства. Нивелировка этого интереса – насилие над личностью с соответствующими негативными последствиями. Конечный результат социализма – в этой нивелировке.
Неравенство есть, с одной стороны, категория социально-экономическая, с другой – нравственная. Во-первых, аморально лишать возможности каждой личности развивать свои производительные силы, не компенсируя соответственно материальными ценностями (без них нет стимула для производительного, трудового напряжения). Во-вторых, само удовлетворение требований морали обеспечить всем людям хотя бы сносные условия жизни возможно лишь, не препятствуя неравенству в производстве. Если бы было можно преодоление неравенства в трудовом процессе по восходящей, подтягивая всех участников труда до самых производительных, тогда можно было бы выравнивать и в потреблении. Но оно исключено невозможностью выравнивания людей по восходящей и непременно могущей идти по нисходящей. Реальные интересы требуют реального удовлетворения. Неудовлетворение их ведет к их утрате, влекущей за собой утерю соответствующих потенций. Человек с большими потребностями, гарантированными их удовлетворением большей потенцией, при этом опускается вниз к тем, у кого и потребности и возможности меньше. Общество выравнивается по минимуму, что приводит к застою во всем и вся. В-третьих, обобществление собственности (ради якобы равенства меж людьми) отрицает духовные потенции человека – его нравственные моменты в общении со своим имуществом, точнее: с внешними предметами, его окружающими; исключается индивидуальное отношение к предметам материального мира, к природе. Частная собственность на землю, животных, на любую вещь вызывает у человека одухотворенное отношение: "любовь к земле, к полю и лесу, вот к этому дереву, около которого сидели деды и прадеды, к дому, к воспоминаниям и преданиям, связанным с этой землей и ее прежними владельцами, она поддерживает связь времен и поколений"29. Тогда как их обобществление вызывает исключительно потребительское корыстное отношение к вещам, грубо материалистическое, лишенное всякой душевной теплоты, оно делает невозможной интимную связь с прошлым, с предками, убивает предания-воспоминания.
Итак, частная собственность, ее движение в условиях конкуренции порождает неравенство, социально структурирует общество. Но так называемое уравнительство имеет своим следствием тоже неравенство, поскольку выравнивает лучших с худшими.
Первый вид неравенства ведет к выделению сильных и слабых, процветанию первых и прозябанию вторых. И если вторых оказывается много, общество выходит из состояния равновесия (социального), наступают потрясения, регресс с последующим прогрессом при буржуазных революциях и со стойким регрессом, не переходящим в прогресс при "социалистических" революциях, которые на деле являются контрреволюциями, как реакция на невозможность победы в данном обществе демократических преобразований или их половинчатости (как в России в 1917 г.). Этот вид неравенства имеет одно преимущество, позволяя сильным обеспечить прогресс производительных сил. При условии регулирования отношений собственности.
Второй вид неравенства, наоборот, сильных (пассионарных) низводит до слабых; развитие общества тормозится, ведет к диктатуре, к тотальному беспределу.
Частная собственность, двигаясь к монополизации, тем не менее, не перестает быть частной собственностью и не ликвидирует вовсе своей многосубъектности, нуждающейся в рынке, значит и в демократии. Когда наступает нужда отказаться от монополизации, она может вернуться на путь распределения собственности в народе, а следовательно, и демократизации жизни общества в целом. Как это мы наблюдаем сейчас на Западе (под угрозой коммунофашизации, всеобщей "октябризации" мира). Уравнительское социалистическое общество с самого начала зиждется на уничтожении демократии. Восстановление демократии, точнее, демократизация – проблематична, потому как для нее нет надлежащей социальной базы в лице собственников, но есть социальная база диктатуры в лице многомиллионного (всеобщего) пролетаризованного наемничества и люмпенов. Даже тогда, когда такое государство приходит к выводу о неизбежности возврата в русло мировой цивилизации и инициирует этот процесс (кроме него некому этого делать: диссиденты малочисленны и в народе поддержки не имеют), оно стремится создать класс собственников из чиновничества, то есть своих функционеров в союзе с уголовным миром, формируя бюрократически-компрадорский капитал. Перефразируя одно из известных изречений, приходится сказать: "Коммунизм умер. Да здравствует коммунизм!" Ибо процессу первоначального накопления капитала, становления, классического капитализма, строящегося у нас правящим режимом, адекватно соответствует коммунистическая идеология.
Следовательно, задача состоит в том, чтобы не допустить торжества помянутой идеологии. Как? Разумеется, не констатацией вывода Г. Лебона. Ибо равенство – химера-то химера, но что и как сделать, чтобы оно не служило нескончаемым источником социального напряжения в такой степени, за которой следует революция – всеобщее преступление? Как быть с неуклонным стремлением каждого быть не хуже других? (см. об этом в части III).
Глава 7