Собственность и труд

Вид материала

Документы

Содержание Демографическая ситуация Экологическая ситуация Девиантное поведение Политические отношения Глава 9 Социал-демократизм как возможный путь развития

Подобный материал:

• План Состояние экономики и состояние жизни. Отношения собственности. I. Изучение нового, 26.68kb.
• Информация о порядке передачи муниципальных учреждений здравоохранения в государственную, 68.05kb.
• Контракт: подписываем, 424.76kb.
• Собственность – понятие, виды. «Благо» и «бремя» собственности, 32.87kb.
• Принято Думой Хвойнинского муниципального района 28 ноября 2011 года. Всоответствии, 16.1kb.
• «Основы управления интеллектуальной собственностью», 27.7kb.
• Семь источников экономического прогресса, 756.34kb.
• И. Д. Амусин находки у мертвого моря, 955.74kb.
• Влияние локального рынка труда на формирование спроса на труд в условиях экономического, 375.17kb.
• Перечень земельных участков, государственная собственность на которые не разграничена,, 13.39kb.

Глава 8

"Гайдарономика" – анархолиберализм


Проф. С.С. Дзарасов в своем фундаментальном, остро критическом труде со всей убежденностью утверждает, что "К демократическому порогу своего поворота Россия подошла без серьезного идейного задела. Семидесятилетнее подавление свободомыслия иссушило ее духовный потенциал. Отставание общественно-экономической мысли в эпоху динамичных изменений в мире сегодня всплыло в числе наших больших недостатков"; "Системного понимания всей совокупности подлежащих решению задач" нет. "Вместо этого мы имеем отрывочные, концептуально несовместимые и противоречащие друг другу идеи и утверждения в духе западного либерализма и нашего традиционного анархизма"⁵³. В публицистике все эти "отрывочные, концептуально несовместимые" идеи и прожекты, ныне реализуемые правящим режимом, получили название "гайдарономики". Ее апологетике посвящена книга Е.Т. Гайдара "Государство и эволюция"⁵⁴.

Пафос книги направлен на доказательство неотложной необходимости отделения собственности от власти. Это требование -основной принцип либерализма, проверенный практикой всего цивилизованного человечества. Государство напрочь должно быть лишено права на национальное достояние. Проблема, однако, состоит в том, кому оно должно быть передано. Лучшие страницы книги посвящены анализу истории российского государства, как восточного типа государства, в котором при сильной власти находится слабый народ; последний мстит государству за свою слабость, в итоге: "...само мощное государство на поверку изнутри оказывается слабым, трухлявым. Его разъедают носители государственности – чиновники, не прекращая охоты за собственностью ... "Государство – это я" – формула, по которой развивается чиновничья приватизация", – пишет автор⁵⁵.

Е.Т. Гайдар – безусловный западник. Он полагает, что Россия сегодня вынуждена идти по западному пути. Между тем, как сказал один из крупнейших западных либералов и автор "немецкого чуда" Л. Эрхард, время либерализма, в том виде, как он был раз-работан Д. Локком, Т. Гоббсом, А. Смитом и другими мыслителями, и осуществлен на Западе, давно ушло⁵⁶. Там вся вторая половина ХХ в. реализуется разработанная Л. Эрхардом концепция "социального рыночного хозяйства" в "сформированном обществе". Ее суть в том, что экономический строй, продолжая основываться на конкуренции, в то же время имеет целью создание благосостояния для всех; государство путем финансово-кредитной, налоговой политики, создания рабочих мест, поддерживая необходимый уровень заработной платы и пенсионного обеспечения, обеспечивает высокую покупательную способность населения как условия непрерывного наращивания производства: "надо увеличить сам пирог, чтобы каждому достался кусок покрупнее"⁵⁷.

Само название книги Е.Т. Гайдара претендует на ее прочтение в соотношении с ее визави – известной книгой В.И. Ленина "Государство и революция". Государство, рожденное революцией, ею наделенное правом собственности на национальное достояние – диктаторское, тоталитарное, замещающее собой и общество. Рожденное же эволюцией и отделенное от собственности, по Гай­дару, не претендует на замещение собой общества, содействует его демократическому развитию. Верно ли это? Только ли в этом вся правда? Ведь будучи отделенным от собственности с самого начала буржуазного государства, на Западе собственность двига­лась в направлении к монополизации, преобразуя общественный строй в государственно-монополистический. Следствием такого развития стали: две мировые войны, коммунизм и фашизм в ряде важнейших стран, в целом попрание демократии во всем мире. Только после второй мировой войны западная демократия допол­нила отделение собственности от власти политикой и практикой рассредоточения собственности в народе. Итог: пресекся мировой революционный процесс, крахнули фашизм и коммунизм. Эволю­ционное развитие там, где общество в своей основе собственническое, а не наемническое, и государство при нем – демократическое по той же причине. Наемническое общество способно существовать только при тоталитарном режиме; оно нереформируемо. Оно либо революционизируемо, либо окончательно рабское. Последнее – при полной изоляции от мирового сообщества, стремление к которой, заметим, кстати, для известных господствующих кругов традиционно для России – до революции в периоды господства славянофильства, после неё – при Советах и сейчас в известных кругах власть имущих и на неё претендующих.

По автору, обмен номенклатурной власти на собственность – явление нормально-неизбежное, что иначе Россию отнять у номенклатуры нельзя, придется ее у нее выкупать. Для Гайдара главное, чтобы возник свободный рынок, на котором пусть изначально номенклатура занимает решающие позиции, что, дескать, является лишь залогом преемственности прав собственности. Дальше свои позиции каждому придется-де подтверждать делом. Таким образом происходит первоначальное накопление капитала. Потом все образуется через конкуренцию. Такова квинтэссенция концепции автора. Нам предлагается выкупить Россию у узурпаторов власти и национального достояния. В свое время Маркс считал приемлемым для пролетариата вместо насильственной революции выкуп у буржуазии ее богатства. И это было резонно, ибо выкупалось бы у собственников. Наш "антимарксист" предлагает наоборот отдать собственность узурпаторам, проходимцам и иже с ними, взамен получить разоренную, разграбленную страну. Понимает ли он, что такое "Отечество" вообще? И почему у пролетария не бывает Отечества, ибо оно для человека там, где у него в собственности хотя бы клочок земли и другие средства производства, дающие ему возможность жить, не завися от власти. Да и почему, с какой стати номенклатура, став и формальным собственником народного богатства, отдаст народу Россию? Тут нечто схожее с оболванившим народы марксистским тезисом, постулатом об отмирании государства, ставшего собственником всего богатства нации. Понадеявшись на то, что смена вывески "буржуазное" на "пролетарское" с государства принципиально изменит его сущность. Если не предположить маневр, схожий с перекрещиванием порося в карася с целью его потребления в постный день.

Да, итоговый результат западного пути неизбежен и для нас. Но средства его достижения у нас свои, с учетом нашей ментальности. Строить такой капитализм, которого уже нет на его родине, нелепо. Удивляет безысходность, безальтернативность в постановке вопроса Гайдаром и его сторонниками. У них свет в окошке – капитализм, его же не прейдеши. Причем худший его вид. Хотя Гайдар пишет о капитализме кануна XXI в., отделенного 100–150 годами от "классического" капитализма, что нам предстоит войти "в этот новый капитализм". Но почему же в него, "в новый капитализм" входить через "старые ворота", приведшие к серии революций и войн? А.И. Герцен, говоря о будущем России, отмечал, что нам предстоит пройти через трудные фазы наших предшественников (западных), но так, как зародыш проходит низшие ступени зоологического существования. Развитие общества предполагает использование уже наработанного человечеством нового опыта, ушедшего вперед от первоначального способа его созидания. Да, "классический" капитализм формировался методом первоначального накопления капитала, при котором одни обогащались за счет других, монополизацией собственности, а "новый" капитализм строится "рассредоточением собственности" (Ф. Хайек). Нашим горе реформаторам ни великие русские прошлого, ни современные «забугорные» великие – не указ, они «сами с усами», правда, не настоящими.

Пробуксовка гайдаровской реформы объясняется неприятием ее обществом. Потому что, во-первых, она была начата не с системообразующего фактора (с изменения формы собственности, разгосударствления и приватизации), во-вторых, – по причине неприемлемости способа разгосударствления экономики. Она позволяла чиновникам, плохо руководившим хозяйством при властном государстве, разваливать ее при безвластном государстве. В полном ходу разграбление народного богатства номенклатурой, криминальными и спекулятивными структурами. Обогащается незначительная часть населения, его большинство нищает. А у такого общества определяющая его движение закономерность одна – к революции или к маразматическому состоянию.

Американские профессора президент компании "Participated Associates" (Чикаго) Джон Симмонс и Джон Лоуг – директор Центра собственности работников в штате Огайо в статье «Провал "Большого скачка" к капитализму»⁵⁸ на основе отчета Всемирного банка дают обобщенный анализ нынешнему состоянию дел в наших "реформах". Согласно им, приватизация в России оказалась провальной, в то время как в Польше и Китае она привела к успеху. Одна из причин резкого отставания России от Китая и Польши кроется в страхе российских "реформаторов" перед демократической формой собственности – собственности работников. Приватизаторы обманывали народ, утверждая, что владение рабочими и управляющими акционерной собственностью своих компаний равнозначно иной форме социализма. На самом же деле – это основа трансформации авторитарной системы хозяйствования традиционного капитализма в новый капитализм "с человеческим лицом". Команда Гайдара-Чубайса создала крупную монополистическую собственность олигархов, как социальную базу режима, ныне ставшего по этой причине колоссом на глиняных ногах. Прав С. Дубовский: "...праворадикальный экономический курс стал смертельно опасным не только для тех, кто лишился собственности и доходов, но и для тех, кто их заполучил"⁵⁹. Тому свидетельство – вcя история XX в., похоронившая «забугорный» государственно-монополистический капитализм, и нам восстановить его не удастся. По определению. Что-то похожее на шатание трона олигархов уже, вроде бы, происходит...

Добро бы, если бы в стране к тому времени не было положительного опыта предприятий с собственностью работников. Когда Чубайса приглашали посетить такие предприятия, в которых удалось радикально улучшить дело, именно благодаря тому, что их руководство обращалось с работниками-акционерами как с собственниками при принятии решений и распределении доходов, то он отвечал отказом: "Я был в колхозе, и у меня нет желания видеть еще один". "Самый охраняемый в России секрет, – пишут авторы, – это положение в тех фирмах, где генеральные директора обращаются с рабочими, как с партнерами, а не используют незаконно присвоенные фонды в интересах личного обогащения и перевода украденного на счета в иностранных банках... От российской общественности скрывается, что такие фирмы работают лучше других компаний". В числе последних 50% – банкроты. Вот результат семилетнего "реформаторства" этой команды, именующих себя "Союзом правых сил", под крылышком Ельцина. Удивляет то, что опыт деятельности такого типа предприятий уже был в США (начиная с 1974 г.) по программе ЭСОП и в ряде других государств (см. об этом в гл. 13).

Гайдар иронизирует по поводу того, что прогнозы "кассандров" о социальном взрыве не оправдались. Пока не оправдались. До первой русской революции после крестьянской реформы прошло 45 лет, до второй – после ее "развития" столыпинской реформой – еще 10 лет. Так что еще не пришло время. Крот истории роет не спеша, но верно. Массовая безработица впереди, появление второго дыхания у коммунистов не заставит долго себя ждать. И, быть может, это нисколько не будет хуже того, что есть сегодня и будет завтра при нынешних правителях (именно так формируется сейчас общественное мнение).

Пагубная самонадеянность Гайдара проистекает из непонимания им природы большевизма. Он утверждает, что "большевизм – дитя войны". Если и применять данный образ, то вернее было бы сказать, что война стимулировала, ускорила завершение процесса формирования большевизма, и не только в партии, но и в массах, как законченного экстремистского течения в освободительном движении, его крайнего проявления в виде сверхреволюционности. Большевизм возник задолго до империалистической войны еще в конце XIX в., оформился в 1903 г. В первой и второй революциях большевистская партия не принимала решающего участия. Большевизм, как и любой другой общественный экстремизм, рождается обществом, в основании неблагополучия которого находится наемничество большинства народа, его обессобственниченность, отсутствие у него собственной материальной опоры в жизни, то есть неустойчивость бытия на этой грешной земле. Корни большевизма в крестьянской реформе 1861 г., усугубленной столыпинской реформой, о которой так похвально отзывается автор. Попытка утвердить принцип частной собственности для большинства народа разграблением крестьянской общины, сохранением помещичье землевладение нетронутым, – и была последней каплей, переполнившей чашу терпения многострадального российского крестьянства. Все три русские революции – это крестьянские революции. Большевики въехали во власть на плечах общекрестьянской гражданской войны против дворянства, защищаемого Временным правительством. "Заслуга" большевиков лишь в том, что они талантливо использовали льющийся через край гнев, озлобленность нуждой российского народа.

Проводя гайдаро-чубайсовскую обманную, жульническую приватизацию, мы готовим почву для приступа к реализации лозунга "Грабь награбленное!". Он более подходит ко дню нынешнему, чем к 1917 году. Один только пример: расхищение очередного займа МВФ в августе 1998 г. 235 млн. долл. (США) – на личный счет дочери Ельцина Татьяны Дьяченко в Сиднейском банке (Австралия); 1 млрд. 400 млн. долл. – в Нью-Йоркском банке, на закрытый счет Черномырдина – тогдашнего премьера России. 780 млн. долл. Осели в «Креди Сюисс» (Швейцария) на закрытом счете А. Чубайса, 270 млн. долл. – в Кредитанштальт-Банкферейен (Швейцария, лозаннское отделение) – на закрытом счете Б. Березосвкого. 2 млрд. 415 млн. долл. Конвертированы в фунты стерлингов в Национальном Вестминстерском банке (Лондон, Великобритания) – на закрытый счет Бориса Ельцина. «Если на российские нужды и поступили средства, то в размере не более 100 млн. долларов США»¹. И эти господа рассчитывают на то, что с этим когда-нибудь примирятся русские люди?! Никогда! Не их самих, так их потомков, настигнет такая беда, что мало не покажется. Ибо известно: кроме судов с судьями, назначенными государственными ворами, «Есть Божий суд», «Он неподкупен звону злата».

Гайдар ратует за эволюционное развитие страны. Вроде бы. На деле же его книга о революции, в ней – обоснование того, что подводит народ к революции-контрреволюции. Обиднее всего то, что мы отстаем в реформировании экономики и общества не только от Китая и Польши. Мы много хуже реформируемся и по сравнению с другими странами СНГ. Так, по данным акад. И. Гундарова, по динамике промышленного производства Россия – на 7-м месте, динамике объема инвестиций – на 6-м, производства товаров легкой промышленности – на 8-м. Лидером здесь стал Узбекистан. Самые неблагоприятные показатели у России по динамике смертности – 1-е место, по динамике рождаемости – 9-е место. В целом по реформированию мы на 8-м месте!⁶⁰ Идет процесс вырождения народа: в мире по продолжительности жизни мужчин мы на 135-м месте, женщин – на 100-м.

Академик Г.В. Осипов: «Прошло более десяти лет реформирования России. Многомиллиардная собственность страны, считавшаяся ранее общенародным достоянием, перешла в руки узкой группы бывших партократов и олигархов по бросовым ценам или даром. Канули в небытие социальные гарантии. Около половины граждан России оказались за чертой бедности. Россия вплотную подошла к предельно-критической черте своего выживания»⁶¹. Академик этот свой вывод сопроводил таблицой соотношения предельно-критических и реальных показателей развития российского общества в 1999 г. Они таковы:

По экономическим отношениям: величина падения промышленного производства – 50% при предельно-критическом значении в мировой практике в 30–40%. Соответственно: доля импортных продуктов питания – 35% при 30%; доля в экспорте продукции обрабатывающей промышленности-45% при 12%; доля в экспорте высоко-технологичной продукции – 1% при 10–15%; доля от ВВП государственных ассигнований на науку – 0,4% при 2%.

В социальной сфере: соотношение 10% самых богатых и 10% самых бедных граждан – 14,1 при 10,1; доля населения, живущего за чертой бедности – 34% при 10%; соотношение минимальной и средней заработной платы – 1:18 при 1:3; уровень безработицы – 12% при 8–10%.

Демографическая ситуация: условный коэффициент депопуляции (отношение числа умерших к числу родившихся) – 1,63 при 1%; суммарный коэффициент рождаемости (среднее число детей, рожденных женщиной в фертильном возрасте) – 1,19 при 2,14–2,15; средняя продолжительность жизни населения в 1999 г. – 67 лет (59 лет – у мужчин, 72 года – у женщин); доля лиц старше 65 лет к общейчисленности населения (коэффициент старения населения) – 11% при 7%.

Экологическая ситуация: суммарные поступления для экологической безопасности (% от ВНП) – 0,1% при 5% (Германия); экологические потери (% к ВВП) – 15–20% при 5%, предохранительные затраты на экологию – 2% при 5%.

Девиантное поведение: уровень преступности (количество преступлений на 100 тыс. населения) – 6–6,5 тыс. (с учетом латентной преступности) при 5–6 тыс.; уровень потребления алкоголя – 14,5 л. Абсолютного алкоголя на человека в год при 8 л. Алкоголя на человека в год; число суицидов на 100 тыс. населения – 40 при 20, уровень распространенности психической патологии на 1000 человек – 280 (1992 г.), 360 (2010 г., оценка).

Политические отношения: доля граждан, выступающих за кардинальное изменение политической системы – 42% при 40%; уровень доверия насенения к центральным органам власти – 14% при 25%.

Обороноспособность: доля новейших образцов оружия и боевой техники – 30% при 60%; уровень доверия населения к армии – 38% при 40%.

В итоге мы имеем: деиндустриализацию страны, стратегическую зависимость жизнедеятельности страны от импорта, колониально-сырьевую структуру экономики, технологическое отставание экономики, разрушение научно-технического потенциала, антагонизацию социальной структуры, люмпенизацию населения, деквалификацию и пауперизацию рабочей силы, рост социально обездоленных категорий населения, интенсивную депопуляцию,, отсутствие простого замещения поколений, снижение жизнеспособности страны, старение населения, угрозу экологической катастрофы, возникновение жизнеопасной окружающей среды, деградацию экологии, криминилизацию общественных отношений, физическую деградацию населения, фрустрацию массового сознания, разрушение личности, делегитимизацию власти, отторжение власти народом, отставание качества технического оснащения армии, падение престижа армии⁶². Г. Осипов почему-то не назвал грядущее продолжении развала России. И вовсе не обязательно из-за межнациональных распрей, скорее всего, из-за беспредела в отношениях цетра к местам. Между тем, правильное разгосударствление экономики исключило бы центробежные тенденции (об этом см. в гл. 12).

Ельцинско-гайдаро-чубайсовская команда государственный капитализм советского образца преобразовала в монополистическо-олигархический. Правящая бюрократия хочет его перевести на рельсы государственно-монополистического под своим патронатом. Тех олигархов, которых не устраивает статус одного из «сиамских близнецов», государство разоряет, вытесняет, вплоть до попыток (пока не всегда удачных) водрузить их на отечественные нары (Березовский, Гусинский, Лебедев и др.). Сейчас в этом же направлении идет процесс относительно «ЮКОС» Ходорковского. Наш гоударственно-монополистический капитализм отягощен бандитизмом. Традиция беспредела, заложенная советским государством и продолженная нынешним режимом, перечеркнула вековечное нравственное табу – «кровь людская – не водица». Даже в идее доброе дело-освобождение заложников в театральном центре «Норд-Ост» (октябрь 2002 г.) – было осуществлено бандитским методом. Отравив газом почти тысячу человек, убили 170, в их числе 129 заложников (в основном женщин, детей, стариков), остальных – сотни сделали калеками на всю жизнь; 41 боевика (среди них женщины; все они – тоже наши граждане), потерявших сознание, наши «герои» методично расстреляли (с явной целью уничтожить следы, чтобы некого было допрашивать, так как следствие могло вывести кой-куда, нежелательное для наших карательных органов).

Окончательный вывод: требуется срочный отказ от гайдаро-чубайсовского криминально-олигархического, бандитского капитализма, чтобы перейти к созиданию нормального капитализма, с возвратом всего наворованного бывшей коммунистической номенклатурой и жульем народу. И обязательное предание препятствующих восстановлению справедливости, в их числе самых-самых высокопоставленных, суду, который состоится непременно. Как минимум в виде суда Истории, которая – «мамаша суровая и ничем в возмездии не стесняется».


Глава 9

Социал-демократизм как возможный путь развития


Социал-демократическая концепция преобразования России в наиболее развернутом виде представлена в уже цитированной нами книге проф. С.С. Дзарасова. В ней он теоретически доказывает невозможность "чисто капиталистического развития" России⁶³. Им дана принципиальная критика осуществляемым в стране реформам: "Подлинный смысл происходящих перемен – горбачевской перестройки и ельцинских реформ... состоит в замене корпоративного господства номенклатуры частным, скрытой и ограниченной собственности на богатства страны – открытой и неограниченной... Подобный поворот реформы не ведет нас ни к европеизации, ни к вхождению в мировую цивилизацию"⁶⁴. Заключение – вне сомнения правильное.

Каковы же причины перестроечных и постперестроечных бедствий, павших на наши головы? Если "анархолибералы" все свои усилия бросили на отстранение государства от экономики во что бы то ни стало, потому что именно государственное руководство ею и погубило ее, то социал-демократы первопричину сегодняшнего неблагополучия видят в прямо противоположном – в анархическом отношении "реформаторов" к государству, в непонимании того, что "в отличие от Запада, на Востоке государство является основной созидающей и организующей силой"⁶⁵. Это "анархистское" отношение к государству выразилось в либерализации ценообразования, в непомерных масштабах приватизации госсобственности без учета интересов государства, в развале государственной экономики, в ослаблении государственного контроля за состоянием дел в народном хозяйстве, вследствие чего происходит "неправедное обогащение небольшой части общества за счет большинства населения страны"⁶⁶.

Идефикс автора – поднять регулирующую роль государства. Разумеется, при условии его демократизации и усилении его социальной роли. Что, однако, "не означает идеализацию государства, а есть признание его роли как общенародного института в особенности в наших условиях"⁶⁷. Затем указывается на бюрократизацию государственного аппарата, коррумпированность чиновников, которых рекомендуется разоблачать и изгонять из аппарата. Но кто это будет делать? Целый параграф посвящен поглощенности общества государством, как феномену российской истории⁶⁸. Только нет рекомендаций как избавиться от указанного "феномена". Ведь уже была в последнее время одна попытка демократизировать государство. Кончилась она поражением: "хождение во власть" демократов завершилось разложением их организаций, почти полным обессиливанием. Демократия пребывает сама собой (в качестве таковой) лишь тогда, когда она ответственна перед своим, демократическим, классом. Когда же его нет – а у нас его пока нет – она безответственна, ей не перед кем нести ответственность, придя к власти, как это случилось после августа 1991 года. Она, будучи предоставлена себе самой, пустилась во все тяжкие, заботясь прежде всего о своем благоустройстве. Иного и нельзя было ждать. Избиратели – наемники, при них электорат не есть электорат. Их выборные – "наемные демократы", формирующие «управляемую демократию». Она работает не на себя, а на своего хозяина, на того, кто ей платит, кто ее может по-лучше пристроить к государственной кормушке. Отсюда хватательный инстинкт срабатывает во всю свою потайную мощь. Хапнуть, пока во власти. Другого источника богатства (наиболее верного!) у нас нет. (Кроме криминального и спекулятивного).

В примечании к вопросу об ином, не западном, российском типе исторического развития С.С. Дзарасов ссылается на французского историка К.С. Ингерфлома и цитирует его книгу о русских корнях ленинизма. В ней исследованы причины неудач российских реформ прошлого и новейшего времени. Они состояли, по его мнению, в том, что российское государство "для гарантии собственной стабильности мешало превращению своих подданных в граждан и, вследствие этого, политическому становлению общества. Когда же это само государство в целях своего обновления и усиления встает на путь преобразований, которые требуют для своего успеха "социальной базы" вне государственных структур и составленной из граждан, приученных к инициативе, оно может лишь констатировать полное отсутствие таковых: тогда страна впадает в состояние общего кризиса с непредсказуемыми последствиями"⁶⁹. Поскольку "русская история стихийно не породила другой силы, наделенной инициативой, кроме государства, то кто же мог бы вырвать у государства монополию политического действия?"⁷⁰ "Такой силой, по мнению Ингерфлома, – пишет автор примечания, – может быть гражданское общество. Пока его нет, а подданные государства не превратились в граждан общества, утверждает он, реформы не могут иметь успеха"⁷¹. Сам Дзарасов также в ряде случаев упоминает о необходимости созидания в России гражданского общества. Но кто его будет созидать? Кто его строители и субъекты? На этот счет у него нет прямого ответа, но, судя по его акценту, на роли государства в наших условиях, на него и возлагается эта миссия – на того, кто повинен в отсутствии гражданского общества, кто в нем нисколько не заинтересован. Между тем, у Ингерфлома подход к вопросу о роли государства в реформировании политической системы прямо противоположный. Он пишет: "...при отсутствии возможности рассчитывать на граждан, приученных к инициативе, какими бы ни были намерения руководителей (государства. А.Б.), она (реформа. А.Б.) приведет лишь к изменению того, что необходимо для рационализации и усиления существующей системы, по крайней мере до тех пор, пока реформы параллельно не будут нацелены на освобождение Общества. Только тогда становой хребет системы будет сломлен..."⁷². Правда, у него нет ответа на вопрос, кто же будет нацеливать реформу и на освобождение Общества от государства. В самом деле, кто? Можно было бы предположить, что это в состоянии сделать государственный деятель ранга Ленина. Но на него всегда может найтись свой "Сталин", не допустивший осуществления намеченных Лениным в начале 20-х гг. социально-экономических преобразований и изменения политической системы Советов, или на Хрущева – Брежнев, на Горбачева – Ельцин и т.д. Худшие у нас традиционно побеждают лучших. Кто-то из мудрейших сказал примерно так: "отчего негодяи побеждают порядочных? От того, что первые по отношению к вторым применяют весьма действенные негодяйские средства борьбы, а вторые к первым-порядочные средства борьбы, на них абсолютно или мало действенные". К этому я бы добавил, что негодяйство живо своей исключительной активностью и пассивностью противоположной стороны. Порядочность, уповая на свою сущность, недостаточно активна, она полагает, что сверхдостаточно ее праведности, чтобы ей была обеспечена победа. Но не тут-то было! Оно могло бы быть так (и, видимо, так оно и есть) в благополучных обществах, в которых народ в основном материально обеспечен и соответственно нравственно здоров. Мы же в течение многих веков живем в обществе недостаточного производства, в котором к обычной пассивности порядочных людей, как правило, плохо обеспеченных, присовокупляется сравнительно легкая возможность переманивания их на сторону негодяев разными посулами, лживой пропагандой, даже бутылкой водки и пачкой гречки и т.п. Мы все без исключения, не имея собственной материальной базы самостоянья, зависимы от сильных мира сего. И действуем соответственно, потворствуя на протяжении веков преступлениям правительства. Сегодняшнее катастрофическое положение страны – следствие многовековой антинародной деятельности государства. Известно: "государство – частная собственность бюрократии". Пока неизбежно государство, неизбежна бюрократия. Проблема в том, чтобы не ей служило общество, а она служила ему (разумеется, не в качестве сталинских "слуг народа"). Это возможно (и есть в цивилизованном мире) при народе-демосе, состоящем из граждан-собственников. Его отсутствие – условие непрекращающегося противоборства между государством и обществом, вырождающегося в геноцид, в массовое истребление народа, имевшее место в нашей истории, как минимум, трижды: в царствование Ивана Грозного, Петра I и большевиков (нынешняя бюрократия спит и видит возврат к практике последних и в кое-чем уже преуспела).

Ответ на поставленный выше вопрос невозможен без выяснения того, кто строитель и соответственно: кто субъекты гражданского общества? Выяснение этого поможет понять, почему на Западе состоялись и процветают гражданские общества и правовые государства, а у нас нет и пока не предвидятся. Хуже того, каждая новая попытка демократизировать государство через очередные избирательные кампании будет завершаться все большим приближением нас к авторитарному и тоталитарному режиму. Начало положено в декабре 1993 года. Плоды налицо: президент с полномочиями монарха в паре с Федеральным собранием, по полномочиям и составу депутатов неизмеримо худшим по сравнению даже с последним Верховным Советом, тоже не Бог весть каким по своему качеству, но все же более полномочным, потому как избирался в момент подъема демократического движения. Наша беда усугубляется тем, что в России никогда не было (до сих пор!) разделения властей: государство само в одном лице представляло и себя, и общество. Нынешняя Государственная Дума – не парламент, представляющий законодательную власть общества, ибо она представляет собой государство даже по своему названию; она делит в какой-то мере власть исполнительную с президентом и правительством, является некоей пристяжной у коренника – президента. В демократическом обществе разделение властей означает отделение исполнительной (государственной) власти от законодательной и судебной властей, представляющих собой гражданское общество. Следовательно, предлагать усиление регулирующей роли государства "в наших условиях" означает укрепление бюрократии, вместо того, чтобы ее самое поставить под контроль общества.

По просочившимся в прессу сведениям, к началу мая 1995 года было акционировано около 70% всех предприятий. Однако почти 90% национального достояния все еще управляется государством. Государственные органы, призванные ограничивать монополизацию экономики, фактически потворствуют монополиям. Так, Государственный антимонопольный комитет РФ своим решением поднял уровень доминирования на рынке определенного товара с 35 до 65% (что превышает принятый во всем мире показатель Герфиндаля–Гиршмана в несколько раз: в США он составляет 10%, в Канаде – 35%, в Германии – 32%). Этот же "антимонополист" внес предложение об отмене запрета государственным служащим заниматься предпринимательством. В большинстве регионов и отраслей экономики нет планов демонополизации. Свыше одной трети подотраслей высококонцентрированы, в топливной промышленности монополизирована половина производства, в цветной металлургии – 80%, электроэнергетика, поставка нефтепродуктов, газовая промышленность – монополизированы полностью. На этом фоне очевидна тенденция свернуть экономическую реформу, возродить государственную собственность под эгидой чиновников⁷³.

Ставить на государство и именно в наших условиях, как на силу, способную само демократизироваться, смешно, если не сказать – хуже. Расчет на действенное давление на него небюрократических слоев, в своем большинстве являющихся наемниками, лишенными собственности, то есть полностью материально зависимых от государства и его олигархических союзников, – несерьезен. Тем более – в социал-демократическом направлении, которое, во-первых, родилось и более или менее здравствует в условиях Запада, его государств, мало чем похожих на наше. Во-вторых, которое нигде последовательно не было проведено в жизнь, у нас отторгнуто вовсе, а там, где во время властвования ее адептов было осуществлено одно из основных его программных положений – частичное огосударствление экономики, – с негативными следствиями последнего пришедшие после них к власти консерваторы борются десятки лет и недостаточно успешно (Англия, Австрия). Причина тому – в огосударствлении экономики кроме бюрократии заинтересован еще "опекаемый" социал-демократами пролетариат: государственная экономика находится как бы вне конкуренции и на государственном иждивении, ее убытки покрываются из казны; поэтому в ней социальное положение пролетариата более устойчиво.

Социал-демократизм ставит целью формировать общество демократического социализма и социальной демократии. Известный социал-демократический деятель ФРГ Томас Майер основными ценностями демократического социализма назвал свободу, справедливость, солидарность; его цель – полная демократия, как форма жизни; государство должно быть социальным, охраняющим жизнь человека, его достоинство; государство не должно быть зависимым от крупного предпринимательства, оно должно иметь свободу действий по отношению к частной экономической власти. Экономика в таком обществе должна быть смешанной и демократической с элементами огосударствления, кооперации и частного хозяйства. Важнейшей заботой государства демократического социализма должно быть укрепление прав работающих по найму. Это требование социал-демократами преподносится наряду с другими программными положениями, особо не выделяясь; но на самом деле оно у них – главное, выражая суть заглавного социал-демократического принципа союза труда и капитала⁷⁴.

Уму непостижимый "союз труда и капитала". "Союз" наездника с ослом. До тех пор, пока у человека источником существования является лишь одна работа по найму, он остается несвободным, зависимым от работодателя, представляющего ему работу только тогда, когда этого требуют интересы дела. Над ним постоянно висит дамоклов меч безработицы и иждивенчества, жизни на пособия (государства или неких фондов – без разницы), то есть хождения по миру с протянутой рукой. Не случайно теория и практика современного демократического капитализма пошла дальше социал-демократических пожеланий.

Что же касается самих социал-демократических "ценностей" и требований, то все они, так или иначе, в той или иной формулировке, перекликаются с программными установками других демократических партий, движений и религий. В том, разумеется, есть и заслуга социал-демократии: "По существу произошла социал-демократизация либерализма"⁷⁵. Но главным образом не потому, что социал-демократы стали решающей силой в общественно-поли­тическом движении демократических стран, ибо этого не было, а потому, что сложившаяся в мире ситуация – коммунофашизация почти трети человечества вынудила буржуазию вернуться на исходные позиции своих великих революций: на демократизацию собственности (как в свое время поступила с монопольно феодальной собственностью, распределив её в народе). После второй мировой войны практически все человечество на пути, как сказал Фрэнсис Фукуяма "к неоспоримой победе экономического и политического либерализма"⁷⁶. С таким добавлением: в современном, социально ориентированном его понимании.

Что же социал-демократического предлагается осуществить в России и для России? Об усилении регулирующей роли государства было уже сказано. В экономической сфере провозглашается необходимость приватизации, но не номенклатурной, проводимой административным путем, а рыночной, на началах конкурентной борьбы: "Приватизированные предприятия должны доставаться не махинаторам коридоров власти, а тем, кто способен сделать лучше"⁷⁷. Приватизируя экономику ради выхода из социально-экономического тупика, мы, тем не менее, не должны обольщаться особо большим ростом производственного потенциала. Потому, что "Мы становимся на путь рыночной экономики как раз тогда, когда индустриальные страны достигли опасного порога в своем развитии и оказались на краю бездны экологического самоуничтожения. Реальность этой опасности не позволяет рассматривать современное западное общество, основанное на принципе безудержного потребления, как идеальное, к которому надо стремиться и во всем подражать"⁷⁸. Но, во-первых, для нас уровень Запада, действительно, идеал и в обозримом будущем абсолютно недостижимый: нам еще далеко до "подражания" Западу, а народу "не до жиру, быть бы живу". Во-вторых, мы и без "безудержного потребления" своим производством наносим экологический вред Планете и в значительно больших масштабах, чем те, кто обеспечил своим народам высокий уровень благосостояния. Десятая часть мировых загрязнений приходится на Россию, занимающую менее седьмой части суши с населением, составляющим тридцатую часть человечества. "Планета Земля гибнет, – пишет академик С.П. Залыгин, – едва ли не первыми погибнут те страны, которые еще недавно составляли Советский Союз"⁷⁹.

Безудержное потребительство Запада "подвело человечество к катастрофе"⁸⁰; "социальные (скорее – нравственные. А.Б.) корни глобального кризиса заключены в западной системе ценностей, основанной на эгоизме, потребительстве, стремлении к мировому господству одной группы стран". И в такое (!) время Западом "игнорируется уникальный опыт советского планирования, позволяющий найти контролируемые способы использования мировых ресурсов к выгоде всех, а не одной группы стран"⁸¹. Советский опыт планирования, конечно, уникален, ибо никто (кроме его сателлитов) так не планировал развитие экономики, а главное – по его последствиям: богатейшая по природе страна поставлена на колени. "На наш взгляд, – пишет С.С.Дзарасов, – правы те, кто настаивает на нулевом росте развитых и умеренном росте развивающихся стран", что послужит достижению "всемирной солидарности"⁸². Но, во-первых, и без какого бы то ни было роста в развивающихся странах производство сопровождается разрушением природы в значительно больших масштабах, чем это имеет место быть в развитых странах. И эта проблема самими развивающимися странами, без радикальной помощи развитых стран нерешима. Во-вторых, животрепещущая проблема в этих странах – достичь хоть какого-нибудь роста производства. И они будут добиваться этого во что бы то ни стало. Договориться богатым с бедными о том, чтобы вторые оставались такими же, не удастся. Беднота не состоит из дураков, безусловно согласных с тем, что "бедному жениться – ночь коротка". Человеку присуще наплевательское отношение ко всему тому, что укорачивает его жизнь, ибо "жизнь вредна, от нее умирают". Как нельзя уговорить большинство – нищенствующее население пребывать в том же качестве при роскоши меньшинства в каждом отдельно взятом обществе, так нельзя уговорить нищенствующее большинство человечества оставаться нищим при процветании нескольких высокоразвитых народов. В лучшем случае первые будут стремиться "догнать и перегнать" вторых (что весьма проблематично), в худшем – встанут на путь "грабь награбленное" под водительством новоявленных "союзников": России, Ирана и, быть может, еще и Китая, которому, ради вовлечения его в этот союз, Россия "подарит" Дальний Восток, освоить который при нынешнем типе нашей государственности мы никак не сможем ни теперь, ни позже, а китайцам скоро станет невмоготу тесно в своем "жизненном пространстве". (Прошло и безвозвратно время, когда российская государственность собирала не только и не столько русские земли, сколько приращивала их захватом или «добровольным» присоединением земель инородцев). Ныне уже произошло отпадение большинства насильственно включенных в состав России народов; не исключается вовлечение в этот процесс некоторых регионов и самой России, если не удастся в ближайшее время изменить в корне тип государственности, традиционно замыкающей все и вся на центр, ущемляя интересы регионов. Ситуация парадоксальна до такой степени, что известная пословица реализуется с точностью до наоборот: "Было время собирать камни, пришло время разбрасывать их". Хотя и не по своей инициативе, как следствие тупой самонадеянности правящей элиты. (Наиважнейшим ближайшим шагом государства, направленным на предотвращение распада России, должно бы стать радикальное ослабление власти "коррумпированного полицейского государства", скорейшей передачей "всех властных и хозяйственных функций свободным товаропроизводителям и местной власти. Только это сделает обезумевший российский капитал хоть немного умнее"⁸³.

В свете сказанного выше странным выглядит тезис автора о том, что "Экологическая парадигма развития в корне меняет подход к осуществлению экономических реформ в восточноевропейских странах"⁸⁴. Слов нет, экологическая безопасность стала или становится проблемой № 1 для Планеты Земля. Но не для России и бывших ее сателлитов, несмотря на то, что они живут на той же Планете. Ибо ближайшая для нас опасность другая – социальная. Раскол народа на кучку богатых и массу бедноты, когда на страже интересов первых стоит государство, ощетинившееся штыками ОМОНА, спецназа и даже армии, ни к чему доброму привести не может. Полностью обессобственниченный пролетариат физического и умственного труда, с одной стороны, обжуливаемый государством и нуворишами, с другой – преследуемый миллионами люмпенов, – горючая и гремучая смесь, готовая взорваться в первый подходящий момент. Первейшая задача – не допустить социального взрыва. Она может быть решена лишь социально-эконо­мической реформой, которая повлечет за собой и политические преобразования, поскольку следствием первой будет положено начало формированию гражданского общества. Социально-эконо­мическая реформа – это такое преобразование, которое вовлекает в свою орбиту весь народ, переводит подданных в совершенно новое качество – из объекта манипуляций власть предержащими в субъекты изменений, в граждан, то есть. Нынешнее "реформаторское" словоблудие и практика государства по превращению части своих клерков и жулья в буржуа, оставляя почти весь народ в том же качестве наемника, каким он был (с той лишь разницей, что при Советах находился в услужении у государственной бюрократии, а теперь частично переходит в наемники к "бизнесменам"), никакого отношения к подлинной реформе не имеет. Идет повальный грабеж государства и народа, периодически сопровождаемый кровопусканием.

Есть ли принципиальное отличие социал-демократического варианта реформы от ныне идущего в стране беспредела? Рыночная приватизация с конкурентной борьбой даст, говорит автор, лучших бизнесменов. Конкурировать, естественно, будут денежные мешки (теневики и прочие жулики), наловившие рыбку в нашей мутной воде. Девять десятых граждан отсекаются от вхождения в рыночные отношения в качестве субъектов отношений собственности. За ними закрепляется их извечная функция продавать себя, если на них будет спрос хозяев рынка и покупать у последних средства жизни, если для этого будут деньги. Словом: "живи-не хочу". Автор пишет: "Капитализм вышел из кризиса путем осуществления научно-технической революции и восприятия социалистических ценностей. Тот же путь указан историей и нам"⁸⁵. Так ли это? К вопросу о НТР я обращусь в следующей главе – о технико-технологической концепции. Здесь же – к теории конвергенции, которой автор посвятил многие страницы. Эта теория якобы реализована Западом после поражения "традиционного капитализма" в ходе двух мировых войн и Великой депрессии 30-х годов⁸⁶. Под "поражением" капитализма автор имеет в виду победу коммунизма в части человечества, а под конвергенцией – преобразование рынка и государства в социально-ориентированные. Но капиталистический способ производства, как и любой другой, имеет свои стадии развития. "Традиционный капитализм" означает его бытие на этапах первоначального накопления капитала и становления капитализма вплоть до перехода его в монополистический (государственно-монополистический). Капитализм не столько потерпел поражение, сколько перешел, правда, не без конфликтов и кризисов, в демократический этап своего развития, как бы вернувшись к своим истокам и лозунгам, сформулированным еще на его заре великими просветителями и демократами: принципу рассредоточения собственности в народе, осуществленному буржуазными революциями по отношению к феодальной собственности; к демократии, отказу от диктатуры монополий и государства, переходу к народовластию – господству среднего класса собственников, умножению рядов последнего за счет пролетариев физического и умственного труда. Утверждать о поражении способа производства, когда его основа – частная собственность, рынок и конкуренция нисколько не поколеблены, неверно. Никакой конвергенции не произошло: если бы капитализм сочетался с реальным социализмом (взял бы от него хоть что-то им осуществленное), то никакого демократического общества с материальным благополучием народа на Западе сейчас не было бы. Капитализм развивается на собственной основе. Другой вопрос – не без устрашающего влияния социализма, висящего как дамоклов меч над головами корыстно неуемной части буржуазии. Капитализму ничего принципиального, существенного менять не надо, надо лишь держаться социально ориентированного курса, реализация которого создает фундамент, материальную социальную основу демократии. Социализм же не годится в принципе, поскольку отрицает частную собственность – основу самостоянья каждого человека, его бытия в условиях демократии. Социализм – государственное устройство без гражданского общества, в котором неизбежно господствует бюрократия – многочисленный паразитический класс. (Хуже которого история не знает: самый подлый, глупый царь не будет умышленно вредить своей стране, любой собственник – своему хозяйству; бюрократ же, распоряжаясь не своим добром, находясь в услужении вышестоящего себе подобного, способен расхищать, портить имущество, находящееся временно в его ведении, умышленно или равнодушно вести дело. Бюрократ – холуй и временщик, со всеми вытекающими отсюда последствиями.)

Неправильно утверждать, что постиндустриальный капитализм вобрал в себя социалистический идеал. Идеалом социализма является государство с народом-наемником, полностью обессобвстенниченным, а постиндустриальный капитализм формирует общество собственников, каковыми уже являются две трети населения, число же наемников в "чистом" виде – не более одной трети, к тому же непрерывно сокращающейся.

Вызывают неприятие рассуждения автора о "реформаторском крыле" КПСС, возглавившем, мол, добровольное самоотречение советского коммунизма⁸⁷. Никакого "реформаторского крыла" в большевизме, отродясь, никогда не было: ни в 20–30-е, ни в 50–60-е годы, и даже в 80-х, о которых говорит С.С. Дзарасов. Были "улучшатели" в принципе неулучшаемого социализма. Никто из упоминаемых автором "реформаторов" не отказывался от диктаторской роли коммунистической партии, государственной (бюрократической) собственности на национальное достояние, фиктивного всевластия Советов и т.д. и т.п. Бухарин, споря со Сталиным о темпах строительства социализма, "теоретически" обосновывал воспитание "нового человека" через массовые расстрелы; Хрущев, разоблачив культ Сталина, кончил попыткой сформировать свой культ; Горбачев провалил перестройку, потому что дальше стремления ускорить, например, технический прогресс, улучшить социализм, нарисовав на нем "человеческое лицо", не пошел. Кое-какая демократизация сочеталась с "Вильнюсом", "Баку" и многим другим дурным. Пишу об этом и в этом стиле не в укор названным деятелям: они, будучи одними из немногих, не совсем потерявших совесть лидеров, думается, сделали то, что смогли, в пределах возможного при коммунистической диктатуре, искренне веруя в коммунистическую утопию, пытаясь выудить из нее демократические словеса, несмотря на их принципиальное несоответствие с ее основами. Вместо того, чтобы от нее отказаться вовсе, уразумев, что демократия и коммунизм несовместимы, что коммунизм не реформируем так же, как и фашизм (они – близнецы-братья), но чтобы дойти до такого понимания, видимо, надо было пройти "школу" перестройки. А иным и она не впрок, о чем свидетельствует наличие посейчас чуть ли не десятка различных коммунистических партий и прокоммунистических организаций у нас в стране и за "бугром". Сложен человек... не каждому нужна свобода, иным в радость рабство (Фирсам!). Еще более неоднозначны политики: кому-то нужна демократия, а кому-то достаточно осетрины с хреном.

И о какой добровольности отказа от коммунизма можно говорить? Автор не согласен с тезисом о том, что "горбачевская перестройка" явилась результатом поражения Советского Союза в холодной войне"⁸⁸. Мне представляется, что по этому вопросу Ю.В. Андропов был компетентнее всех нас, вместе взятых. Незадолго до своей смерти, после принятия конгрессом США программы СОИ, своему окружению он заявил, что придется пойти на серьезные уступки Америке, что наша экономика перенапряжена, мы не можем продолжать соревноваться с ней в гонке вооружений, если мы не хотим окончательно ее угробить. Автор самонадеянно утверждает о том, что мы тогда еще могли противостоять США (это после опыта "Бури в пустыне"-то?!). Видимо, отставание в технике и технологии на целых две эпохи, как злословят остроумцы – "навсегда" – не в счет. И "никаких сколько-нибудь угрожающих режиму выступлений в стране не было, как не было и внешнего воздействия, способного изменить политический курс"⁸⁹. "Не было": диссидентства, Новороссийска и ряда других ему подобных; "не было" неизбежности снятия "железного занавеса"; "не было" внешнего воздействия самим фактом процветания демократии и благоденствия народов Запада; но "была" возможность дальнейшего "закручивания гаек". Напрашивается такой ход мышления у Солтана Сафарбиевича.

"Вместо стратегии превращения военной сверхдержавы в экономическую сверхдержаву (?!) советское руководство приняло тактику одностороннего отступления по широкому кругу политических, экономических и военных вопросов. Уступки с нашей стороны не были обусловлены необходимостью ответных шагов с другой", – обвиняет автор Горбачева⁹⁰. Что же не позволяет нам стать "экономической сверхдержавой"? Оказывается, то, что реформы проводятся в соответствии с западными требованиями, в радикальном варианте, без заботы о доступе стран бывшего советского блока на мировые рынки. Во-первых, "западный вариант реформы" принят правящей элитой не столько по требованию Запада, сколько по причине ее интеллектуальной ущербности, в силу чего ей недоступна выработка годной для России собственной концепции реформы, к тому же западная совпадает с ее корыстными интересами, легко удовлетворяемыми на этапе первоначального накопления капитала. Во-вторых, доступ на мировые рынки с тем, чем мы традиционно торговали – сырьем – нам не ограничен, продолжаем торговать тем же; правда, Запад к нам иногда предъявляет антидемпинговые иски, например, по алюминию, выброшенному нами на рынок за бесценок (но это уже – наши проблемы). Все остальное наше – неконкурентоспособно не только за рубежом, а и у себя, из-за чего мы пытаемся свой некачественный товар защитить высокими пошлинами на импорт (не балуй, россиянин, лопай что дают!). Профессор жалуется, что США нас вытеснили из мирового рынка оружия, на котором наша доля раньше доходила до 38% всего мирового экспорта, в долларовом выражении 25-30 миллиардов дохода⁹¹. Во-первых, с рынка обычно вытесняется некачественный товар. Во-вторых, официальные данные об экспорте оружия далеко не такие, какие сообщает автор. Представитель президента РФ в компании "Росвооружение" маршал авиации Е. Ша­пошников утверждает: считалось, что в былые времена Советский Союз продавал оружия и военной техники на сумму около 15 мил­лиардов долларов (примерно столько же, сколько и США). Но реально почти все оружие уходило к так называемым "братьям по социалистической идее" бесплатно. В целом наша прибыль никогда не превышала 2-х миллиардов долларов, да и те, в конечном счете, уходили на поддержку международного коммунистического движения. Что же теперь? В 1993 году Россия продала за рубеж оружия немногим более, чем на 2 миллиарда долларов, в 1994 году немногим менее, чем на 2 миллиарда долларов. Следовательно, доходы те же, но расходов стало меньше⁹².

Препятствует, по автору, нашему превращению в "экономическую сверхдержаву" и КОКОМ (координационный комитет по контролю над экспортом), не позволяющий экспортировать передовые технологии в страны с "потенциально опасными для демократии на планете террористическими режимами". В их числе, известно, и наша страна лишена возможности приобщаться к западным высоким технологиям (а своих "нетути"!). Тут у нас, следуя авторскому стилю, две возможности выхода из этого неприглядного положения: первая – перестать быть террористическим режимом и не поддерживать таковые, вторая – самим стать экспортером передовых технологий. Первая достижима политическими средствами, вторая – социально-экономическими преобразованиями.

Двойственное впечатление оставляют нижеследующие рассуждения автора о наших претензиях на величие. С одной стороны, автор это преподносит как нечто исторически и навсегда нам данное и от этого статуса мы ни в коем случае не собираемся отказываться. С другой, – попытки других великих держав вытеснить нас в эталон второразрядных государств опасны своими последствиями и для Запада, и для нас самих. Ошибаясь в первом случае, во втором же, думается, автор правильно исходит из ментальности народа, веками воспитанного в духе имперской психологии. Это – не абстрактно-теоретическое предположение, а прогноз-констата­ция, исходящая из реалий, уже развивающихся в данном направлении, причем двойной тягой: державников черносотенного свойства – крайне правой оппозиции и государственников из правящей элиты, пытающихся перехватить у первых знамя патриотизма, спекулируя на народных чувствах, во имя стабильности своей воровской власти. Для недопущения такого развития событий автор хочет, чтобы Запад понял необходимость устранения препятствий на нашем пути к "экономической сверхдержаве" и оказания нам всяческой помощи. Ведь "переосмысление опыта коммунизма происходило в свете нарастания "опасности" ядерной катастрофы, тотальной гибели мировой цивилизации"; "мы... совершенно добровольно, по собственной инициативе пошли на такие изменения своей политики, которые означают не что иное, как спасение человечества от ракетно-ядерной катастрофы"⁹³. Словом, мы добровольно отказались от убийства человечества. Так, какую же "цену Запад должен заплатить за самоотречение Востока от коммунизма?" – "Примириться с экономической экспансией бывших коммунистических стран и способствовать их экономическому и социальному прогрессу"⁹⁴. Конечно, на добро, хотя бы оно было и вынужденным, лучше отвечать добром же. К тому же "Необходимо учитывать, что русские неотделимы от величия своей страны и с ее уничтожением никогда не примирятся... огромный националистический потенциал, и его неудовлетворенность чревата опасностью взрыва"⁹⁵. При нежелательном для России ходе событий, "нам придется прийти к печальному выводу, что мир и согласие с Западом невозможны и перед лицом его постоянной экспансии и давления тоталитаризм был и остается единственной формой нашей независимости и достоинства, и величия"⁹⁶. Трепещи, Запад – "тварь дрожащая"! Все это было бы смешно, если бы не было грустно. Хуже того: трагично! Как ни прискорбно признаваться, действительно, так может произойти. Россия- мир парадоксов, пока что неразрешимых противоречий. Решимых при развороте сегодняшней политики на 180 градусов.

С пресловутым величием, тешащим самолюбие правителей и приносящим народу одни лишь бедствия, связан еще один удивительный, не только для европейцев, но и для нас самих, феномен российского патриотизма – трудно объяснимой некритической любви к России ее подданных. Ее отчасти можно объяснить тем, что по причине феодальной раздробленности – запоздания русских с формированием своей государственности, они в течение долгого времени были объектом попыток колонизации буквально со всех сторон: и с Востока, и с Запада, и с Юга, и с Северо-Запада. Одна из попыток – монгольская – удалась, продолжалась более двух веков. Что не могло не усилить чувства патриотизма даже у крепостного крестьянства, в целом у народа, отстоявшего свою независимость, как минимум, четырежды: от монгольских оккупантов, польских, французских, немецких завоевателей. Одновременно шел процесс собирания русских и славянских земель, с течением времени переросший в захват чужих земель, покорение других народов. Формированию и утверждению имперской психологии, теперь уже питаемой амбицией великодержавности, не препятствовали бедность, убожество бытия народа. Каждое завоевание сопровождалось неисчислимыми расходами на содержание огромной армии, многочисленной государственной бюрократии для управления покоренными народами. Поскольку последние были, за редким исключением, как правило, еще более отсталыми, чем сами русские, их поневоле приходилось как-то подтягивать до своего уровня, создавая там промышленность и какие-никакие учреждения культуры. Силы государства распылялись, расходы росли – соответственно росли налоги с народа: "государство пухло, народ хирел" (В.О. Ключевский). Единственно, кто был в выигрыше – все тоже чиновничество (военное и гражданское), расширявшее территорию своего кормления. Беспросветность, нищета, убожество, бесконечные похоронки, искалеченные войнами увечные, осиротевшие семьи – вот составные святости Руси (святыми церковь провозглашает великомучеников). Не здесь ли кроется секрет беспримерной любви-жалости россиян к несчастной матери-Родине? Кажется, именно об этом свидетельствует и великорусский язык: в центральных губерниях собственно Руси слова (понятия) "любить" и "жалеть" – синонимы. Ведь недаром же родители любят (жалеют) более всех своего больного, бесталанного ребенка (они в него вложили более всего труда и забот, а что трудно дается, то и ценится). "Ты и могучая, ты и всесильная, ты и убогая, ты и обильная, матушка-Русь" (может быть, не совсем точно я процитировал великого печальника Руси – Н.А.Некрасова, но по смыслу, полагаю, не соврал).

Вряд ли основательно утверждение С.С. Дзарасова о том, что наш народ сегодня может добиваться возврата "к своему былому величию" да еще "любыми средствами"⁹⁷. Удивительное совпадение социал-демократизма с черносотенным имперством. Что особенно ярко проявилось в связи с югославскими событиями, когда в правящих кругах немало было желающих покуражиться, "поиграть мускулами". "Мы готовы к бою, особенно с западниками", – заявил Ельцин на встрече с китайским лидером в Бишкеке (август 1999 г.). 9 декабря 1999 г. в Пекине на встрече с ним же в ответ на заявление президента США о том, что война России против чеченского народа может ей дорого обойтись, заявил: Клинтон забыл, что "Россия владеет полным арсеналом ядерного оружия" (у США, конечно же, его "нет"!). Лидеры России и Китая, будучи недовольными гегемонией США, мечтают о многополюсном мире. Чтобы самим (одному из них) стать гегемоном. А главное – всегда иметь "на подхвате" внешнего врага, как фактора, отвлекающего народ от внутренних невзгод, с которыми, по невежеству и корысти, сами не могут справиться. "Но для абсолютного лидерства у них нет пока экономических и интеллектуальных сил"⁹⁸. С моей точки зрения, – к счастью нашему и всего человечества вообще. Цитированный академик прав, утверждая, что у прогрессивного человечества "надежда – на однополюсный мир. Ведь многие проблемы решаются проще, когда есть авторитетный (и богатый) арбитр, к тому же владеющий большой ядерной дубинкой" (там же).

В обсуждаемом сюжете немаловажное значение имеет антизападничество определенных кругов правящего класса, прибегающего к нему каждый раз, когда перед ним встает проблема выживания. Оно муссируется в прессе, во всякого рода заявлениях, интервью и т.п. Вообще-то не мешало бы исследовать генезис этого феномена. Разумеется, антизападничество всегда шло от верхних эшелонов общества, жаждавших приобщаться к Западу, не гнушаясь смешением французского языка с "нижегородским", предпочитая хранить наворованные в России деньги в банках Запада (свои украдут!) и обучать своих отпрысков в тамошних университетах (свои черт-те чему научат!). Так что "антизападничество" бюрократии фарисейское. В массовое сознание внедряется реальное антизападничество. Возможно, это удается, благодаря михалковскому главному свойству национального характера русских – зависти (завидовать есть чему). Однако, вопреки Н.С. Михалкову, это свойство (если оно есть?) в данном случае работает не на прогресс, а совсем наоборот – в регресс. Почему? "Вопрос, конечно, интересный", – сказал бы один из наших любимых артистов. Но ответ на него неинтересен и предельно прост: по причине неуемной корысти в паре с беспредельной дуростью, имманентно присущих нашей бюрократии.

Хождение с протянутой рукой по миру сопровождается угрозами: если, дескать, не подадите Христа ради, то мы того... можем и взорвать земной шар. Объяла нас смертная тоска ностальгического свойства по утраченному статусу международного террориста номер 1. Смиримся, однако. Придется расстаться с "величием", которое соответствует лишь пространственному расположению страны на двух континентах, что подобно отмеченному русской народной мудростью: "велика Федора, да дура". А в главном – в экономической сфере оно в значительной мере было надувным, болезненной манией величия, рожденной комплексом неполноценности бюрократии (нынешние стенания о величии, "охи" и "ахи" иных плакальщиков с причитаниями "какую Россию мы потеряли?" – того же рода). И это притом, что все другие страны по природным ресурсам беднее нашей. И народ наш состоит не из одних лишь дураков. Рожал, рожает и будет рожать не мало личностей мировой величины. Есть однако одно "но", представленное одной из двух извечных бед России. Сегодня при необольшевистском руководстве положение идентично тому, что было при прежних большевиках, когда "самой большой из дефицитов" была "не колбаса, не холодильники, а головы" (Г. Попов). Правят нами дураки. Разумеется, не прирожденные, а становящиеся таковыми в силу своего неправедного, нелегитимного господствующего положения. Это – бюрократы, издавна являющиеся господствующим классом, а этот статус им природно противопоказан. Потому как сей класс повально состоит из временщиков (власть по наследству не передается). И этим сказано всё. Класс, не являющийся собственническим, находясь у власти, озабочен "одной, но пламенной страстью" – хватательной, полностью реализуемой пока находится у кормушки. Источник собственничества на Руси – власть. Об интересах народа думать некому.

Автор предвидит возможность "превентивного ядерного удара" по нас "ястребами" Запада, если мы встанем на путь восстановления своей военной мощи. Значит, не стоит соблазняться этой утопической перспективой. И не столько из боязни "ястребиной" акции, а из нравственного чувства покаяния за то, что почти век держали весь мир под страхом "мировой социалистической революции" и термоядерной катастрофы (третьей мировой войны как средства окончательной победы коммунизма во всемирном масштабе). Да и из здравого смысла: у нас, если государственный и социально-экономический строй кардинально не изменится (автор исходит из этого обстоятельства), силенок не хватит добиться паритета с высокоразвитыми государствами ни в материальном, ни в интеллектуальном отношениях. Особенно важно последнее – интеллектуальная нищета общества, как следствие, с одной стороны, деятельности государства по истреблению интеллекта нации, с другой – того, что у интеллигенции потеряна вера в мессианство России. Сегодня для работы в "шарашках" нет Королевых, Туполевых и тысяч других им подобных (включая разведчиков-воров мирового класса), безоглядно веривших в коммунизм (и Россию), но не веривших в то, чем они стали – рабами человеконенавистнического "социалистического" государства. Есть предел всему. Правящий режим может купить многое, но не Эйнштейнов и Сахаровых. Ради идеи они могут сотворить невозможное, но не ради всевластия убийц и подонков, ограбивших народ, пустивших по миру миллионы своих граждан, разоривших государство, наплевавших в души тем, кто творит культуру нации, ее литературу, искусство, науку, технику, все то, что позволяет нации занимать подобающее место в человечестве. Государство, пренебрегающее интеллигенцией в век неизбежно предельной интеллектуализации жизнедеятельности общества, обречено на исчезновение. Служить ему и бесполезно, и преступно, ибо оно приемлет только такое знание, которое содействует его сохранению и возвеличиванию на беду как своего народа, так и всего мира. По-моему, до "превентивного удара" дело не дойдет еще и потому, что проснемся мы от спячки, не вечно же нам оставаться быдлом. А Запад нам поможет, да уже помогает. И не из боязни наших угроз, а из сострадания к народу-велико­мученику, реализовавшему чаадаевский тезис о том, что мы существуем "лишь для того, чтобы преподать великий урок миру". Собственной шкурой мы доказали, что коммунистическая утопия вполне осуществима, потому что она не только обещает золотые горы, но и кое-что дает, пусть на мизерном уровне, пусть пролитием моря крови, но оно простыми людьми не очень-то принимается в расчет (земная жизнь – юдоль печали; маловато радости, чтобы за нее очень-то цепляться!). Коммунизм ксенофобичен. Не только потому, что его носители стравливают классы с целью уничтожения лучшей, производительной, части народа (под именем "богатых"); их политика "класс на класс" продолжается расизмом, национализмом. Всюду, где они были и есть у власти, – там угнетение, истребление нетитульных наций. Они не останавливаются перед геноцидом собственного народа ради утверждения своей идеи. На таких началах шла гражданская война в России. Сталинский ГУЛАГ только этим промышлял. То же самое происходит сейчас в чеченской войне. Коммунизм – противоественное, античеловечное учение. Коммунистический урок не только в том, что коммунизм – путь к несчастью, но и в том, что, если правительство ведет антинародную политику, оно тем самым "готовит" революцию. Очень важный урок мы преподали миру тем, что частная собственность не только не уничтожима, но там, где она преследуема, – нищета. Наша заслуга перед человечеством невероятно велика отрицательным опытом, предупреждающим о катастрофической опасности на пути, куда зовет марксизм-ленинизм. Вот так бы я поставил вопрос о "цене", которую должен заплатить Запад, если вообще позволительно нам его ставить.

С.С. Дзарасов надеется на сочетание западного антропоцентризма (принципа развития индивидуальности, приоритета интересов человека перед общественными) с восточным социоцентризмом (приоритет интересов коллектива)⁹⁹. Социоцентризм, по автору, основан на эгалитарно-коллективистской психологии и доминировании роли общества по отношению к личности. Сдается мне, что в нашей обществоведческой литературе наблюдается спекуляция "коллективными ценностями", якобы присущими нам. Да, была общинная психология у крестьянина, но он был и не меньшим индивидуалистом: хозяйство индивидуальное, отдельный двор, отдельный надел земли и т.д. За общинное землепользование он держался не потому, что искал выгоды от коллективного труда, совместного ведения хозяйства – ни того, ни другого не было, а потому что им он, во-первых, защищался от поползновений помещиков совсем его обезземелить, оставить его один на один с господами и властями, во-вторых, мог рассчитывать на дополнительное наделение землей в случае прибавления семейства мужскими душами при очередных переделах общинной земли (иного источника бесплатного приобретения земли у него не было). На самом деле тут главное – не в "коллективных ценностях", а в отсутствии привычки к полноценной частной собственности, длительное общение с которой вырабатывает любовь к ней, уважение, ценение, стремление сохранить и умножить ее ради собственного блага. Рассуждая об антропоцентризме и социоцентризме, я бы первый сопрягал с частной собственностью, а второй – с ее отсутствием у человека, в силу чего он пребывает в состоянии недостаточности индивидуального существования и поневоле становится "коллективистом". Но не в том смысле, что прежде всего ставилась задача осчастливливания всех, чтобы всем коллективно стало лучше, ибо это нереально. Наш коллективизм сводится к стремлению не допустить того, чтобы кому-то стало лучше, чем мне, другим вообще, пусть всем будет одинаково – хотя бы и плохо, но одинаково. Этим "социоцентризмом" народ "обязан" своему родному государству, властвующей чиновной элите, превратившей государство в свою частную собственность, промышлявшей огосударствлением национального достояния, наращивавшей государственную соб-ственность за счет обессобственничения народа. Вернее было бы говорить о "государствоцентризме" или "бюрократоцентризме", принудительно навязываемом народу номенклатурой, превратившей страну в свою вотчину, а ее народ – в быдло. Приведя народ к разбитому корыту, превратив в одночасье десятки миллионов своих подданных в пасынков чужих государств, во второсортных людей, "государствоцентризм" сходит на нет. И слава Богу. Разумеется, при отчаянном противодействии правящей элиты, ныне срочно пересматривающей свое былое отношение к государству. Как пишет А. Панарин, "Любая партия в России рано или поздно обнаруживает: для того чтобы сохранить власть, ей необходима государственная и даже мессианская идея, связанная с провозглашением мирового величия и призвания России"; "нынешний номенклатурно-мафиозный симбиоз", основатели нынешнего режима для сохранения власти уже встали на "позиции, прямо противоположные тем, с которыми они начинали свою реформаторскую деятельность. Либералы, адепты теории "государство-минимум", они превратятся в законченных этатистов. Критики империи, сторонники "неограниченных местных суверенитетов", они станут централистами-державниками, наследующими традиции Калиты и Ивана IV"¹⁰⁰. Что, впрочем, уже официально подтверждается усилением государственников, как в правящих кругах, так и, с позволения сказать, "оппозиции".

Так обстоит в общем и целом с социал-демократическим вариантом реформы концептуально непригодным для преобразования России. Но даже, если бы он и годился, реализовать его у нас некому. Что и доказал сам концептант с присущей ему силой убеждения в критической части исследования. Двигателями социально-экономических преобразований, долженствующих вернуть страну в мировое цивилизованное русло, он определяет зрелую буржуазию и социал-демократию, союзно действующих. Обратясь к истории выпадения России из мировой цивилизации, автор находит причину этого в неспособности дореволюционной российской буржуазии возглавить процесс модернизации страны и обеспечить своему народу благосостояние и социальный мир. Роль социал-демокра­тии в жизни нашего общества непосредственно проистекает из этого обстоятельства: коль скоро буржуазия не выполняет свою историческую миссию, то и социал-демократия не может реализовать свои реформистские потенции, а именно – достичь компромисса между трудом и капиталом. "...В реальности по крайней мере дважды (на рубеже XIX и XX веков и после февральской революции 1917 года) русская буржуазия имела, мало сказать, возможность, а исторический шанс взять на себя инициативу вдохновителя и организатора индустриального и культурного прорыва страны. Имела, но не сумела им воспользоваться"¹⁰¹. Почему так случилось, автор не поясняет. Наверное, по глупости ("не сумела"). Мне же думается, что в чем-чем, но только не в этом можно упрекать буржуазию любой нации, потому как первым условием ее становления в качестве таковой является ум, реализуемый предприимчивостью в организации дела (как легального, так и нелегального, включая все виды уголовщины). В рядах российской буржуазии были крупнейшие предприниматели, имена которых сегодня у всех на слуху, которые тянули Россию буквально за уши из отсталости в неимоверно тяжелых социальных условиях. Не вина буржуазии, а ее беда в том, что страна была в социальных и политических оковах, сущностной чертой которых, как я уже имел повод сказать, являлось, во-первых, традиционное игнорирование российским государством принципа частной собственности для народа, во-вторых, господство, всевластие бюрократии.

Русская буржуазия действовала не в родственной, а во враждебной социальной среде, представленной не одними только феодалами. Даже ее политическая партия конституционных демократов, то есть фактических монархистов, находилась в полуподпольном положении. У российской буржуазии не было собственной социальной опоры. Ее исторический предшественник и "поставщик" буржуа – крестьянство, будучи крепостным до реформы 1861 года, оставалось полукрепостным чуть ли не до Октябрьской революции, не освободившимся от помещичьего землевладения. Крестьянство, составляя более 80% населения страны, прозябало в условиях общинного землепользования, две трети его было бедняцким, влачившим жалкое существование. В итоге социальная психология крестьянства по отношению к земле, которая, известно, лежит в основании всех видов собственности, сформировалась антисобственнической. Буржуазия, с одной стороны, была повязана по рукам и ногам феодальными путами, наиболее крепкими в их числе – помещичьим землевладением, с другой, – рассматривалась чиновничеством (взяточником по определению) в качестве "дойной коровы". Как свидетельствуют исследователи истории российского купечества, «Правительство Российской империи пыталось "создать" купеческое сословие, отвечающее политике централизации власти. Для этого российские купцы были объединены в корпоративную организацию ...гильдии. В отличие от Европы в России гильдии не стали самостоятельными организациями купцов. Верховная власть тоталитарного государства хотела иметь "покорного подданного", а не равноправного партнера. Купечество не имело политических прав, что негативно сказалось на предпринимательской свободе»¹⁰². В свете сказанного, упрекать дореволюционную буржуазию в том, что она не вела решительной борьбы с самодержавием и не завоевала на свою сторону рабочих и крестьян¹⁰³, неуместно. Полностью лишенный собственности пролетариат и пролетаризуемое, частью и люмпенизируемое крестьянство не могли быть союзниками толстосумов, к тому же в своей массе – лакействующих перед власть предержащими.

Автор напоминает нашим нуворишам и социал-демократам, что успех европейской социал-демократии во второй половине ХХ столетия объясняется "поворотом буржуазии к сотрудничеству с рабочим классом. Зрелость европейской буржуазии, ее готовность к решению социальных проблем, к обеспечению благосостояния народа были основой торжества реформизма и возросшей роли социал-демократии в государствах Западной Европы. Этим путем следует идти и нам"¹⁰⁴. Затем он сетует на то, что сегодня "новый правящий класс России подобно своему дореволюционному предшественнику не следует примеру западноевропейского предпринимательства, не берет в руки дело модернизации страны, не создает механизм свободной конкуренции, а лишь использует прежние отношения (доступ к ресурсам, личные связи, подкуп) в интересах личного обогащения. Сходство между прошлым и настоящим поразительно близкое. Сегодня мы встали перед теми же проблемами, что и сто лет назад"¹⁰⁵. Как говорится, приехали...

Проф. С.С. Дзарасов в своей книге представил социал-демо­кратическое движение России до середины 90-х годов. Любопытно его эволюция к их концу.14–15 мая 1999 г. в Москве состоялся I Конгресс социал-демократических сил России, принявший ряд решений. В основе предлагаемых Конгрессом мер лежит новая концепция, разработанная Российским демократическим движением реформ (РДДР) во главе с Г.Х. Поповым. В обобщенном виде и в кратком изложении ее суть сводится, во-первых, к тому, что строящееся в России постиндустриальное общество состоит из двух частей: 1) правящего класса – бюрократии, подразделенной на три группы: первая – собственно руководители разных ветвей власти – 10% от всего населения; вторая – сотрудники аппарата управления – 20% населения; третья – высшее начальство в негосударственных структурах, работники средств информации, искусства, творческой интеллигенции, обслуживающей начальство, – 10%. Всего 40% населения страны. (Авторы не указывают источника, откуда взяты эти данные; мне кажется, что они завышены.); 2)небюрократические слои общества – 60% граждан в составе трех групп: первая – учителя, врачи, инженеры – 10% граждан; вторая – работники сферы обслуживания – 20% граждан; третья – рядовые работники промышленности, транспорта, сельского хозяйства – 30% граждан. Во-вторых, прокламируется стремление формировать демократическое государство, в котором экономика была бы представлена частной, совместной и государственной формами собственности; сутью политического строя было бы господство бюрократии – бюрократическое государство, регулирующее рынок, то есть конкуренцию, естественно, в свою пользу.

В "Программном заявлении" осуждается та часть небюрократических слоев, которая "живет великой иллюзией простого народа – установить свою власть… Это – или новые коммунисты, или новые фашисты, или разного рода новые "народные" течения. Общее у них то, что выход они видят в захвате власти и формировании своей бюрократии. И не хотят видеть, что на современном этапе, в ХХI веке, никакая власть, кроме власти бюрократии, невозможна.

Усилия РДДР в 1992–1996 годах "объяснить массам, что надо не за власть бороться, а заставить тех, кто хочет победить на выборах, принять максимум обязательств по учету требований небюрократических слоев, понимания не встретили". И не встретят! Не только потому, что массы такие непонятливые, а потому, что бюрократия, если она и "демократическая" – абсолютно безответственная категория населения, когда она "сама с усами", когда она есть господствующий класс, когда ей не перед кем отвечать, разве что перед самой собой и то – в случае наличия в душе каких-нибудь остатков совести. На последних, называя их "лучшими", социал-демократы и делают ставку, рекомендуя массам ориентироваться на них, а не на всю бюрократию. "Ищите и обрящете!" в бюрократии "белых ворон"… Ламентация, ламентации… Промышляйте, небюрократы, киданием гороха об стенку, – вот крик души российского социал-демократа. Ни в коем разе власть не берите; оно, конечно, иногда массы вынуждают-де ее брать, но "это наиболее опасная для судеб социал-демократов и её конкретных лидеров ситуация, т.к. она чревата утратой доверия масс за время пребывания у власти и перерастанием руководящего ядра социал-демократов в бюрократию". Социал-демократам приличествует роль "настоящей оппозиции", "вечной оппозиции в лице небюрократического сообщества", а власть должна быть сохранена "за передовой частью бюрократии …даже если у социал-демократов будет большинство в представительных органах власти, как в центре, так и на местах". Многое в различных писаниях мне приходилось читать, но такого откровенного лоббирования интересов бюрократии, да еще от имени социал-демократии, объединяющейся в общероссийском масштабе, не читал. (Г.Х. Попов как-то, будучи еще мэром Москвы, на сетования москвичей, что ни один вопрос в мэрии решить невозможно без взятки, заметил, что это – "не взятка, а плата за услуги". Мне казалось, что Попов оговорился в пылу полемики, оказывается – совсем нет, не оговорка…). Усердие, идущее явно не от ума, а потому объективно ведущее к окончательному схождению со сцены политической жизни тех, кто и составлял эту программу и тех, кто ее принял к руководству в своих действиях.

Гавриил Харитонович пропагандирует свою идею давненько (не позже 08.10.92) . Я имел повод обратиться к нему через газету "Россия" со статьей "Безответственная демократия". Я писал, что, по его мнению, номенклатура нам должна преподнести демократию "на тарелочке с голубой каемкой". Он рекомендовал организовать демократическую оппозицию по японской модели парламентаризма, в которой социалисты, всё время оставаясь в оппозиции, двинули-де быстро и эффективно Японию к прогрессу. Я обращал его внимание на то, что в Японии совсем другие отношения собственности, чем у нас, там есть мощный средний класс – социальная база демократии, в составе которой и социалисты. Наши же, так называемые "демократические" партии, не имеют своей социальной опоры. В отличие от коммунистов, которые с своей люмпенизирующейся социальной базой всё еще могут делать свое черное дело. Мы же, демократы, представляем только самих себя или, в лучшем случае, свои партии в несколько сот человек. Мы – безответственная демократия, нас, с одной стороны, некому поддержать, с другой, – некому с нас спросить: спрашивающие – лишенные собственности наемники) не организованны, легко раскалываемые власть имущими и денежными "мешками". Поэтому проблема фокусируется на нелегком процессе зарождения и становления массового класса собственников – ядра гражданского общества, находящегося еще в эмбриональном состоянии. Этот процесс можно было бы ускорить и облегчить, создав миллионы собственников разгосударствлением экономики, обеспечивающим стартовое равенство всем гражданам перед входом в рынок. Сегодня для такого решения задачи в значительной мере время упущено, но полагаю, не совсем, еще можно было бы в этом направлении кое-что предпринять. Социал-демократов, однако, такая постановка вопроса вовсе не интересует. Оно и понятно. Цель социал-демократов, охмуряемых Российским движением демократических реформ, предельно ясна из следующего их рассуждения, высказанного еще в том же 1992 году. Господин Попов утверждает, что всякий раз, когда в России государство становилось на путь реформ, демократы выступали против реформаторов, считая их действия недостаточно последовательными, враждебными народу и т.п. Результатом деятельности демократов было-де укрепление реакции, а ответом на неё – революция. Так что – не следует гусей дразнить ...Представляется, что Попов увидел в истории явление, но не его суть. А она в том, что целью господствующих классов в реформах всегда было "уходя, остаться" (что весьма, как следует из нынешнего "Программного заявления", импонирует ему до такой степени, что он склонен вообще его закрепить навечно), реформируя, например, экономику в основном за счет народа. Причина всех революций – только в этом. "Российские социал-демократы видят для небюрократических слоев выход… в создании ими гражданской обороны от бюрократии в виде Народного фронта и его активной деятельности в качестве постоянной политической оппозиции как крайностям и безобразиям, так и вообще власти бюрократии. Партия социал-демократов призвана стать ведущей силой антибюрократического Народного фронта". И дешево, и сердито! Народ, таким образом, выступает не в статусе хозяина своей страны, а обороняющегося от "хозяев" с помощью "политической адвокатуры" масс, как себя именуют вожди социал-демократизма. Со многими оппортунистического свойства произведениями я знакомился в свои немалые годы жизни, без преувеличения скажу, что "зубы съел" на этом поприще, будучи причислен к сонму оппортунистов (ревизионистов) еще бывшим ЦК КПСС. В связи с характеристикой деятельности меньшевиков, то есть социал-демократов, в своей докторской диссертации, о которых, вопреки установке партии только шельмовать их, было сказано кое-что правдивое, позитивное (за что и поплатился ожиданием утверждения в докторах в течение более 23-х лет). Но с такого типа откровенно холуйским документом встречаюсь впервые.


* * *

Итак, не было надлежаще зрелой буржуазии до революции, нет ее и сейчас. А возможность реализации социал-демократизма полностью зависит от наличия в обществе буржуазии отмеченного качества. Тогда, спрашивается, о чем же речь? Этап первоначального накопления капитала не был преодолен в начале века. Он привел к трем революциям из-за явной недостаточности социальной базы мирного демократического преобразования России (собственническая часть общества не превышала трети). Разве может быть он мирно преодолен ныне в условиях полного отсутствия таковой? На реализацию идеи союза капитала и труда нужны не одна сотня лет; ментальность нашего народа не позволяет мириться столь долго с хищническим капитализмом.

Буржуазия и социал-демократия – парные категории демократически капиталистического социума. Нормальное, прогрессивное развитие последнего возможно лишь при нормальных, паритетных взаимоотношениях между ними. Они в борьбе и сотрудничестве, "шлифуя" друг друга, развивают общество в демократическом направлении, сутью которого является союз труда и капитала на основе солидарности. Но их отношения не безоблачны. Буржуазии, как классу собственников, имманентно присуще стремление к монополизации собственности, реакцией на которую становится коммунофашизация общественной мысли и движения народных масс. Чтобы буржуазия и социал-демократия Запада обрели по-настоя­щему нормальное развитие, нужно было им пройти этап монополизации, приведшей к двум мировым войнам и победе коммунофашизма в трети человечества. Ныне, казалось бы, с учетом мирового опыта не обязательно буржуазии и социал-демократии быть в обществе, пытающемся вернуться к капиталистическому способу производства, проходить указанный процесс взаиморазвития. Беда, однако, в том, что враз не может возникнуть буржуазия нынешнего (западного) качества. Она, проходя через этап первоначального накопления капитала, несет в себе все его "родимые" пятна, и главные среди них – криминальность и хищничество, стремление к нуворишской роскоши. С такой буржуазией социал-демократия не может сотрудничать, и эта буржуазия не стремится к сотрудничеству с ней, ее союзники – мафия и коррумпированное чиновничество. Это во-первых; во-вторых; теперь в мире опробована и успешно реализуется другая, более совершенная форма сотрудничества трудящихся с буржуазией – "народный капитализм" (по американской программе ЭСОП).

И последнее, что следует сказать о социал-демократизме. В целом я бы его характеризовал как одно из многих эклектических течений в мировой общественно-политической мысли и в освободительном движении народных масс. В самом деле: с одной стороны, он стремится использовать государство в своих целях, утверждает о его позитивной роли в условиях Востока. В этом просматривается органическое родство социал-демократии с марксизмом, из нутра которого она вышла и с которой она связана пуповиной, хотя с некоторых пор и открещивается от него, как черт от ладана. ("Яблоко от яблони падает недалеко"). Это обстоятельство отталкивает от нее буржуазию, не приемлющую вмешательства государства в отношения собственности. Но с ней же роднит социал-демократию признание ее прогрессивной роли в экономике и возможный с ней союз на началах перераспределения произведенного продукта в соответствии с принципом социальной справедливости. Беря "лучшие" стороны той и другой, подобно гоголевской невесте, она хотела бы построить общество демократического социализма – социальной демократии. С социализмом пока ничего не вышло, несмотря на пребывание в ряде стран социал-демо­кратов во власти в течение десятилетий. С социальной демократией, вроде бы, дело идет на лад. Во всех высокоцивилизованных странах. На капиталистических, частнособственнических основах. У власти социал-демократы задерживаются на более или менее длительный срок, если не особенно настаивают на своих принципах, не отклоняются от начал демократического капитализма, который тоже выступает за "союз капитала и труда". Но окончательно утвердиться во власти не могут. Видимо, по причине эклектичности их доктрины, а также проедания накопленного предшествовавшим ей консервативным правительством богатства. Ну а в целом: "Социал-демократия – удел благополучных обществ, где всё спокойно и где надо как можно справедливее распределять созданное богатство, где доминируют средние классы"¹⁰⁶.