Geum.ru

Прозрение истины местного значения, или четыре любви Саньки Александровой

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6

ЧАСТЬ II


Любовь третья и четвёртая


Жизнь Саньки внешне была такой же, как и прежде: институт – библиотека – дом.

Ещё сильнее, чем раньше, впилась Санька в свою книжную науку, и гораздо меньше,

чем раньше, смотрела по сторонам. Казалось, что жизнь за пределами означенного

круга перестала существовать для неё. И – никаких эмоций не было у Саньки по

этому поводу!


Пролетели три года, как один день. Приближалось окончание института, Надо было

решать свою дальнейшую судьбу – подумать об аспирантуре, и, действительно, о

научной карьере.


Санькины студенческие работы всегда отличались тщательностью, и в то же время –

оригинальностью подхода к проблеме. У неё уже было несколько дипломов, она

выиграла несколько студенческих конкурсов.


Она начала работать над темой, которая вполне могла перерасти, со временем, в

кандидатскую диссертацию. Тема была связана с творчеством Льва Толстого, с

поздним его периодом. Санька продвигалась по своей дипломной работе, как ледокол

по тонкому льду. Все препятствия ломались перед ней.


Саньке сшили даже строгий, тёмно-синий костюм, специально для столь

торжественного события. Но счастья в жизни, увы, ей это не прибавляло.


Внешне Санька изменилась. Она ссутулилась, как бы пригнулась к земле. Лицо было

бледным, слегка одутловатым. Очки – не снимались. Волосы висели серыми космами,

и с трудом собирались в бесформенный пучок. Выглядела Санька старше своих лет.


Друзей у неё не было, с парнями она не встречалась. Институтские подруги

присутствовали в её жизни постольку-поскольку. Она не сближалась ни с кем.


Вот такую вела Санька жизнь, пока не появился на её горизонте человек, ставший

её третьей любовью.


Весной, перед восьмым марта, в гости приехала Санькина двоюродная сестрёнка.

Сестрёнка приехала из провинции – посмотреть Москву, походить по музеям. Была у

неё ещё одна цель – на танцы походить. Может, попадётся жених столичный!


Сестрёнке было девятнадцать лет, она была хорошенькой, и без особых претензий.

Еле-еле преодолев программу средней школы, она не стремилась учиться больше

ничему и жила в ожидании чудесного принца.


- Когда на танцы пойдём? – начала приставать сестрёнка, едва переступив порог.


- И правда, Сашенька, почему не пойти? – оживилась мать. Она уже отчаялась

вытолкнуть Саньку куда-нибудь. Саньке пора было замуж, давно пора, но что-то

было в ней надорвано, и мать не могла не чувствовать этого и не переживать об

этом.


- Иди, дочка, развлекись, – поддакивал и отец.


- Можно в военное училище пойти! – щебетала сестрёнка, а можно хоть в какой-нибудь

институт, где мальчиков побольше, и где танцы есть. У меня подружка ходила в

автодорожный, ей понравилось так!


- Ну ладно, давай в автодорожный. Мне всё равно.


- Ура! – запрыгала сестрёнка. – Только, Саня, надо тебе прихорошиться, причёску

сделать, подкраситься. Ну, я за тебя возьмусь!


И она взялась. Стараниями сестрёнки Санька превратилась в нечто, что совершенно

было на неё, теперешнюю, не похоже. Волосы были покрашены и уложены, глаза

подрисованы, губы – тоже. Санька не противилась. Сказать по правде, ей было всё

равно, как она выглядит.


И они отправились на праздничный вечер, в автодорожный институт, посвящённый дню

восьмого марта.


Как ни странно, Санька пользовалась на танцах даже большим успехом, чем

симпатичная сестрёнка.


В сердце её не то, чтобы что-то начало оживать. Нет! Просто забился в нём

поруганный, растоптанный и загнанный внутрь интерес к окружающему.


Близость чужих мужских рук, близость чужих дыханий и запахов делали своё дело.

Один парень пригласил её два раза подряд. Потом он пригласил сестрёнку и о чём-то

оживлённо болтал с ней.


- Вот тот, показала в сторону этого парня сестрёнка, всё расспрашивал о тебе. А

я всё рассказала. Что ты – из Подмосковья, что ты институт заканчиваешь.


«Расспрашивал, не расспрашивал… – думала Санька, – какая разница…» И вдруг

поймала себя на том, что впервые за несколько лет, ей вдруг стало не всё равно…

Не совсем – всё равно…


Санька посмотрела в ту сторону, где стоял пригласивший её парень, и вдруг

встретилась с ним глазами.


Парень пригласил Саньку ещё, и ещё раз. Его звали Дмитрий, был он из краёв южных,

краснодарских. Заканчивал институт – так же как и она, Санька.


Старше был Саньки на год. И внешне был ничего высокий, и одновременно плотный,

не худой. Грубость черт лица смягчали пухловатые губы и небольшие усики.


Парень проводил их с сестрёнкой до метро и всё просил приезжать в следующую

субботу, снова на танцы.


Может, Санька и не поехала бы в следующую субботу, да сестрёнка сразу доложила

матери, что Санька пользовалась успехом, что один парень на неё запал, и т.д., и

т.п.


- Сашенька! – сказала вечером мать, присев на кровать Саньки. – Сашенька, не

отказывайся, иди на эти танцы, иди. Жизнь ведь – не кончилась, надо тебе замуж

выходить, надо детей рожать. Если бы ты знала, как у меня сердце болит –

смотреть на тебя, как ты всё одна, да одна.


И Сашенька – сдалась. На танцах, в следующую субботу, парень сразу нашёл их и

больше от Сашеньки не отходил.


Вскоре они начали встречаться. Сначала по субботам и воскресеньям, потом и в

будни.


Дмитрий, или Димка, жил в общежитии, в комнате на троих. Убогое холостяцкое

жильё, прокуренное, пропитое, видавшее виды. Димка приводил Саньку пару раз к

себе в гости. Санька пила портвейн, закусывая немудрёной, студенческой пищей.

Знакомилась с какими-то парнями, девчонками. Знакомилась, не запоминая ни имён,

ни лиц. Песни под гитару, громкие, весёлые разговоры. Иной мир, иная вселенная…


Санька порывалась уйти, перестать встречаться с Димкой. И с удивлением понимала,

что не может. Уже не может.


Оттаивало сердце Саньки, оттаивало. Нет, не была она влюблена, и никаких особых

чувств к Димке не испытывала. Разве что чувство благодарности. За то, что

заметил её, отличил среди всех. За то, что всколыхнул, отогрел чуть-чуть

замёрзшее её сердце. Казалось, совсем замёрзшее.


Одно маленькое происшествие её насторожило, но она старалась не думать о нём,

чтоб не спугнуть перемен, происходящих с её сердцем.


В одно из посещений общежития Санька вышла на Кухню, чтобы поставить чайник. На

кухне стояла девушка, жарила картошку.


- Ты с Димкой гуляешь? – неожиданно спросила она.


- Я – ответила Санька.


- Ты смотри, осторожна будь, гуляй, да не загуливайся. Он не хороший человек, а

проще сказать гад он. От него наша Светка аборт делала, уже на пятом месяце. Он

с ней гулял, а потом стал ревновать, бегал за ней кругом, и даже бил. Она от

него еле убежала, и аборт сделала.


- А сейчас она где? – спросила Санька, чтобы что-нибудь спросить.


- Академ взяла. Домой уехала, раны зализывать.

История была нехорошая, и Санька спросила о ней Димку, спросила почти сразу же.


- А, это… донесли тебе уже! Это завистники, понимаешь! Да, я с ней гулял, и

беременная она была, это правда. Она сама хотела забеременеть. А потом дура она

была, понимаешь?


- Как «дура»?


- Просто дура! Глупая она была. Ты вот не дура у меня, ты – умница! Я не хотел,

чтоб у меня дети были – дураки! Не хотел я детей от неё! Она стала беситься, и

бегала за мной, как оглашенная. А я – ничего ей не обещал, ничего. Я ей сказал,

чтоб она аборт делала, когда ещё двух месяцев не было. А она дотянула, что уже

поздно стало.


Слышать это было неприятно, но объяснения были получены, и были они не хуже

всяких других. А фраза «Ты не дура у меня, ты умница» ласкала самолюбие и

оправдывала Димку, даже если он был неправ.


Потом эта неприятная история не то, чтобы забылась, а просто отошла на второй

план.


Санька была благодарна Димке. За то, что он взглянул на неё, такую ничего

хорошего не достойную. За то, что она посмела, наконец, впервые за два года,

выглянуть из своей тоски, как из кокона. И она посмела даже помечтать, что снова

сможет стать бабочкой!


Временами стало казаться Саньке, что она не только благодарна. И, может быть,

она сможет снова полюбить… А, может, она уже любит?


Чувства оживали в сердце Саньки, но так медленно! Так медленно и неуверенно

колыхались они, эти чувства.. .


Ещё одна вещь иногда настораживала Саньку, но она молчала – отгородившись, не

желая замечать плохого. Ни одно свидание не обходилось без вина, а то – и без

водки. Опьянев, Димка становился весёлым, многословным, и мог несколько раз

подряд рассказывать одну и ту же историю.


Если были в компании – спорил со всеми, стараясь перекричать, переспорить.

Внимание компании старался перевести на себя любой ценой, даже сделать

непристойное что-то. А если были одни – выступал, выпендривался, как артист, а

иногда – как клоун. Было забавно, смешно, а иногда – страшновато.


Санька познакомила его с родителями. Тут уж он показал себя обворожил и мать, и

отца. И началось на Саньку наступление, по обоим фронтам.


«Выходи замуж!» – с этим лозунгом ложилась Санька спать, и просыпалась с этим

лозунгом. И мать, и отец – в один голос: «Где Дима? Как Дима? Какой хороший Дима!»


В одну из суббот, примерно через месяц, Дима пригласил Саньку в гости – к себе в

общагу. А там не было никого из соседей. То ли случайно, то ли специально.


Так, на узкой койке чужого общежития, на грязных простынях, и началась Санькина

семейная жизнь.


Истосковавшееся сердце упивалось любовью, упивалось близостью. Санька с Димкой

бродили по Москве, по каким-то улочкам, скверикам, забегаловкам. Санька

прогуливала институт! И это перед окончанием! Перед экзаменами, перед дипломом!


И везде искали они место, чтоб скрыться, спрятаться, остаться наедине. И в

общаге, в разных пустых комнатах, и даже дома у Саньки, пока родители были на

работе.


Была ли Санька счастлива? И да, и нет. Старалась она не задумываться об этом.

Временами ей казалось: «Да, да, да!» Иногда же сжималось сердце, как перед

прыжком.


В середине мая подали в ЗАГС заявление. «Чтоб к распределению успеть. А если бы

ты беременная была – вообще можно было бы – в Москве остаться», – сказал Димка.


Эта фраза неприятно резанула Санькин слух, а, вместе с ним, и Санькино сердце.

Ей, конечно, хотелось остаться, хотелось в аспирантуру. Но её не страшили три

года, которые надо отработать. «В аспирантуру можно и заочно, – думала она про

себя. Всё равно тему свою доделаю».


Для парня из Краснодарского края невеста из ближнего Подмосковья была хорошей

партией. Тем более, что прописка у Саньки была московская, в квартире у старой

тётушки, одинокой старой девы, папиной двоюродной сестры.


Сомнения у Саньки были – с утра, но наступал вечер, наступало время объятий,

поцелуев и Санька всё забывала. «Я – любима!» – пело всё её существо. «Я любима,

и я люблю! Прочь сомнения! Всё – прочь!»


За наделю до свадьбы Санька переехала пожить к Димке в общежитие. Соседи

деликатно переселились, чтобы дать молодым вдоволь побыть наедине.


Мать и отец не противились, а были только рады. у матери гордо поднялась голова.

Теперь она могла сказать соседкам:


- Да, да! Наша Сашенька замуж выходит, за хорошего человека, за способного

инженера-автомобилиста! Знаете, сколько сейчас автомобилисты зарабатывают? По

крайней мере, материально будет обеспечена. А потом – можно и в науку!


Соседки кивали головами, и сгорали от зависти. Неделя перед свадьбой началась

прекрасно, как волшебная сказка. Завтраки в постели, ужины в кафе. А ночи! Какие

ночи!


В пятницу Димка выскочил вечером, чтобы купить продуктов. Не было его неожиданно

долго. Когда же он вернулся, Санька ужаснулась. Был он пьян – тяжело пьян, еле

держался на ногах.


- Пил, пил, пил! – бормотал он придурошным голосом, – зайчик, я пил. Я встретил

Кольку. И Сашку. И Машку…


При том, что выпивка постоянно присутствовала при их встречах, таким пьяным

Санька не видела Димку никогда. Она вообще не имела опыта общения с пьяными, так

как отец мог позволить себе только рюмочку-другую, в праздник, и всё.


- Как же? – Саньке было обидно, но более всего была она в недоумении. – Я ведь

жду тебя… мы ведь договорились…


– Ты мне не указ! Ты мне не командир! Тоже мне, принцесса выискалась!


– Ты что, Дима?


– Это я что? Это ты – что! Говори, сколько мужиков до меня поменяла! Говори! Ты

думаешь, я не понял? Говори, сука!


Что-то рухнуло внутри у Саньки. Слова были равносильны удару, и она присела на

кровать.


- Нет, ты встань, когда муж разговаривает с то бой! – наступал на неё Димка. И

вдруг схватил её заворот блузки, приподнял с кровати и наотмашь ударил по щеке.


У Саньки зазвенело в ушах, потемнело в глазах. Кажется, она на мгновение

потеряла сознание. Потом она заметила на рукаве кровь; кровь шла из носа. Она капала

на постель, на пол.


Санька наблюдала за собой как бы со стороны. Как она встала, как пошла в ванную.

Потом – как одевалась, как выходила из дому, как садилась в метро.


«Свадьбы – не будет. Не будет свадьбы у меня», думала она. Почти без сил

добралась до родительского дома.


Димка приехал на следующее утро. Он был чисто выбрит, пах одеколоном, одет в

чистую рубаху. Приехал с букетом белых, чудно пахнущих роз. Вошёл в дом, подошёл

к Саньке и встал перед ней на колени.


- Прости! Саша, прости! Я дурак! Я идиот! Встретил ребят, они меня уговорили – «мальчишник»,

«мальчишник давай»!


- Уйди. Я не могу. Как ты мог руку поднять на меня… пред свадьбой. Да будь ты

пьяным сто раз, но это…


Уйди. Я за тебя не выйду замуж.


- Прости! Прости!


- Сашенька! Ты же видишь, как Дима любит тебя, – вступила в диалог мать. – Ты же

видишь, как он раскаивается. Прости его, дочка. Крепче любовь будет.


- Прости, Саша! Я никогда… Я тебе обещаю – я никогда, никогда и пальцем к тебе

не прикоснусь. Я на руках буду носить тебя. Сашенька, зайчик мой, прости меня.

Хочешь – ударь меня, ударь больно, ударь меня сама!


- Саша, прости человека, – вступился за Димку и отец. – Надо простить, Саша.


Сдалась Санька, сдалась. Сердце не выдержало. «Я забыла, что он меня заметил,

когда я на себе уже крест поставила! Я забыла, что с ним мне так хорошо было!

Ведь буду – опять одна, не нужная никому, не способная ни на что!» – думала

Санька.


«Может, И правда – не будет больше!» – думала она, снова как бы пытаясь убедить

себя, веря – и не веря собственным надеждам.


Ах, как хотелось любви, счастья, благополучия! Свадьбу сыграли не хуже, чем у

людей.


***


- Я тебя не пойму. Вроде бы, ты выводишь свою героиню из тоски, пробуждаешь в

ней надежду, и снова погружаешь её, теперь уже во мрак унижения.


- Она выбросила жизнь свою, и пробыла три года в тоске, почти смертной. Теперь

пытается собрать себя заново, как бы возродить. Но не выходит у неё, не выходит

сразу. Да и под силу ли это самому человеку, без благодатной помощи Божией? Она

ещё так унижена внутри, так разбита, что ей и встречается человек, который

проявляет эту разбитость наяву.


- Ты хочешь сказать, что браки совершаются на небесах?


- Я дерзну предположить, что ей «попадается» муж, который точно соответствует её

внутреннему содержанию. Её собственному, как это сейчас принято говорить, «комплексу

неполноценности». Каждый носит в душе свой собственный ад. Но наши рассуждения –

это всего лишь – наши рассуждения. Может быть и по-другому.


- Как?


– Например так. Господь проводит чьё-то сердце через дебри тоски и унижения,

чтобы засиять потом в этом сердце с чудесной силой. Помнишь Лазаря, чтобы

воскреснуть, надо было ему умереть, и четыре дня быть мёртвым. Наверняка, плохо

было Лазарю, и больно, когда он болел. Можно умереть, и истлеть. Попасть в

пучину тоски, гордыни, жадности, тщеславия, лжи. А можно – воскреснуть. Да будет

воля Божия на то.


С распределением им повезло. Маленький промышленный подмосковный городок принял

их тихо и приветливо. Место для Димки было – в большом гараже, при номерном

заводе. А Санька устроилась в городскую библиотеку.


Семье двух молодых специалистов завод выделил комнату в коммуналке, рассчитанной

всего на две семьи – на время, пока построится дом, и подойдёт их очередь на

жильё. Живи – и радуйся!


Соседями по коммуналке оказались люди простые, ещё молодые. Муж, жена и дочка

лет пяти, которая в основном находилась в деревне, у бабки.


Олег Соколов, так звали хозяина, был высок, худ и ослепительно рыж. Рыжими были

волосы, брови, ресницы, глаза. Кожа на лице была белой, без единой веснушки.


Жена же его, Надежда, была низенькой и неохватно полной. Передвигалась она по

квартире важно, с достоинством. Худой и рыжий муж её ретировался от одного её

взгляда, приговаривая:


- Хорошо, Надечка, бу-сде, Надечка, сейчас, Надечка!


А ретироваться было от чего. Был Олежка Соколов тихим, безнадёжным пьяницей.

Отработав смену на заводе, он выпивал с друзьями пива – одну четвертушку водки

на две кружки. Потом, бывало, они повторяли. А бывало, и не раз.


Если же Олежке удавалось прийти домой более-менее трезвым, то он всегда приносил

с собой.


Часто они выпивали с Надеждой вдвоём. Доза, от которой Олежка впадал «в кондицию»,

была для Надежды, как слону дробина.


Испытывая муки «не кондиционного» состояния, Надежда сама доставала из загашника,

и праздник продолжался, пока один из участников, чаще всего, Олежка, не падал

прямо там, где сидел.


Кондиция Олежки определялась по песне. Единственную, любимую, дембельскую песню

он пел по-разному.


Если он пел, в промежутках между рюмками: Нам мама родная нальёт бокал вина, и

на фиг нужен нам в каптёрке старшина! – значит, ему можно было наливать ещё.


Если же он громко, фальшиво, начинал выводить: Официантка нам нальёт бокал вина,

и на … нужен нам в каптёрке старшина! – значит, уже скоро он будет под столом.


Иногда он пытался декларировать собственную важность, крича:


Да я на заводе лучший слесарь! Я Соколов! Я Сокол! Я Финист-ясный Сокол!


На что Надежда неизменно отвечала:


- Молчи уж, Финик, пока не пожевали тебя! Финик-ясный Сокол, молчи уж.


Так и называли Олежку – иногда Сокол, а иногда – Финик.


Вот такие замечательные соседи попались нашей парочке. Санька думала иногда, что

если бы соседи были другими, может, и жизнь сложилась бы иначе. Кто знает,

почему одних людей сводит с другими. Может, как раз для того, чтобы всё быстрее

закончилось?


Пить Димка начал примерно через месяц. До этого боялся, потому что не знал, как

это будет воспринято на работе. Потом стал потихоньку выпивать вечерами. Это

даже как-то сглаживало однообразие и напоминало начало их любви. Вино

подогревало чувства, придавало смелости.


Санька с Димкой выпивали свою бутылочку вечерком, не выходя на кухню, где вели

свои игры соседи. Потягивали своё вино, да посмеивались над соседями, над рыжим

Фиником и его неохватной женой. Смеясь над ними, оба были единодушны, и

чувствовали своё недосягаемое превосходство.