Geum.ru

Пояснительная записка к курсу Исходный уровень знаний и умений, которыми должен обладать студент, приступая к изучению данной дисциплины

Вид материалаПояснительная записка
Тема 5. Современные молодежные движения в России: состояние, специфика солидарностей и практик, линии противоречий.
Подобный материал:
1   2   3   4   5
Тема 4. Новые общественные движения в фокусе молодежных исследований: теоретическая рамка


Социологическое измерение эффектов зарождения новых социальных движений особенно интересно с точки зрения производства новой диспозиции дискурсивных сил, где молодежь (а особенно молодежь с (суб)культурным капиталом) получает приоритет.

Аргументируя возможность, актуальность и своевременность рассмотрения новых социальных движений именно в аспекте «молодежной тематики», мы исходим из того, что именно молодые современности несут в себе потенциал для социальных, культурных, политических нововведений, с точки зрения появления «реальных» по последствиям сдвигов в сознании, идентичностях, и, следовательно, политических, социальных, культурных стратегиях, активностях и последующих конфигурациях социальной реальности.

В связи с этим, для начала следует увязать традицию молодежных исследований с существующими в социальных науках теориями социального поведения и социального действия, представленных парадигмой социологии общественных движений.

Исторически в западной социологии молодежная активность, как любая «молодежная тема» рассматривалась в парадигме функционалисткого подхода (Т. Парсонс, Ш. Айзенштадт). Под ней практически всегда понималась активность групповая, возникающая в «равных группах», где молодые социально идентифицируются (Ш. Айзенштадт).

С середины 60-х гг. в западной традиции начинают развиваться разные подходы, которые подвергают критике функциональные концепции, поскольку последние не учитывают различный социальный опыт разных классов, находящихся в разных экономических ситуациях, с разным отношением к власти, с различными видами образовательного вознаграждения, кроме того, с разным опытом полов, потребительских вкусов и т.д. (Ш. Аллен). Т.е. исследователями отмечались очевидные системные различия в молодежном поведении. Так, благодаря работам английских социологов Д. Доунса и П.Уиллиса началось формирование основ «нового» классового подхода, в рамках которого изучалась молодежь из рабочей среды с позиций девиаций, «символического потребления» (Ф. Коен). Параллельно шло развитие новой школы социологического мышления, так называемой «теории наклеивания ярлыков» (Г. Беккер, С. Коен). В 70-х гг. получил развитие гендерный подход (А. МакРобби, Д. Гарбер, Б. Худсон), расовый подход (П. Гилрой), генетический подход (Л. Эллис). Тем не менее, все эти подходы имели в своей основе исследования различных форм отклоняющегося поведения. Этому способствовала развернувшаяся с 50-хх гг. в американской и британской публицистике широкая дискуссия о молодежных правонарушениях, получивших благоприятную почву в условиях индустриализации. Вторым дискутируемым направлением – было молодежное потребление (работы М. Абрамса), и молодежная культура стала расшифровываться через новые виды молодежной потребительской активности, которые реализовывались в разнообразных досуговых учреждениях, с помощью новых форм молодежных презентаций, культурных пристрастий и т.п. На теоретическом уровне в русле представителей Франкфуртской школы были разработаны основы критики культуры в развитых капиталистических странах (идея «массовой культуры» - Т. Адорно, Хоркхаймер). Противоположное направление в понимании смысла молодежного потребления – идея «популярной культуры» (Д. Фиск). Но если английская исследовательская традиция под термином «молодежная культура» подразумевала, прежде всего, культуру рабочего класса, то у американских авторов этот термин применяется по отношению именно к групповой активности и уличной молодежи и молодых в респектабельных учебных заведения (Д. Коулманн). Молодежная культура стала характеристикой некой атмосферы для всех молодежных групп, становясь тем пространством, в пределах которого «взрослые» могли контролировать «молодых». Таким образом, научная исследовательская мысль подошла к «поколенческому вопросу» - вопросу взаимоотношений и взаимодействия «мира молодости» и «взрослого мира». Именно с началом развития коммерческой подростковой культуры западные исследователи связывают обострение противоречий между этими мирами, когда молодые начинают развивать свои общественные институты и формировать свои системы смыслов для самовыражения. Например, некие «взрослые смыслы» могут де/пере/конструироваться и привычное/нормализованное явление становится уже чем-то другим: от респектабельного общества молодые позаимствовали пиджаки и галстуки (субкультура модов); от общества с сомнительной репутацией – символику нацизма и т.д. Получившиеся новые образы не вписываются в легитимный порядок и воспринимаются окружающими как шокирующее-протестные не только потому, что они необычны, но еще и потому, что они узнаваемо-привычны. Молодые используют эту отчасти привычную символику в непонятном, а потому угрожающем контексте, что в итоге грозит нарушением стабильности. Так молодежь (пусть и символически) может хоть как-то контролировать реальность, привлекая внимание не только к себе, но и к противоречиям в доминирующей идеологии. И молодежная активность в связи с этим получает характеристики «демонстрации», «сопротивления», «вызова» (Р. Барт), т.е. становится идеологическим понятием.

Но если для западных исследователей, все же ведущими являлись исследования молодых как социальной проблемы, девиантного поведения, потребительства, то в отечественной традиции самым важным был вопрос об идеологии: «будущее принадлежит молодежи», «молодежь как строители коммунизма» и т.д. Серьезную роль в саморегуляции молодежной активности играла комсомольская организация. Начиная с 70-х гг. существование неформальных молодежных движений уже не отрицается, но к ним относятся как к результату западного влияния, с которым нужно бороться, наставляя молодых на верный путь. Период 80-х отмечен «политизацией неформалов». Научно-исследовательский Центр ВКШ, Институт социологии РАН опубликовали достаточно много работ, посвященных описанию деятельности неформальных молодежных групп, их структуры, классификации. В целом же молодежь изучалась с позиций теории структурного функционализма, в рамках которого проходило большинство молодежных исследований. С этой точки зрения, молодежь рассматривалась как носитель определенных социальных функций, среди которых молодежному протесту присваивалась исключительно негативная девиантная роль. Разным молодежным группам посвящены также работы отечественных авторов, таких как В.Т.Лисовский, С.В.Туманов, В.С.Магун, Д.Л.Константиновский, В.Н.Шубкин, которые занимались исключительно вопросами советской молодёжи. Достаточно популярно было изучение проблем студенчества и системы образования. Это направление было представлено работами Ф.Р. Филиппова, М.Н. Руткевича, Л.Я. Рубиной, Е.А. Якубы. Самостоятельным направлением в развитии молодежной проблематики стало социально-психологическое (Ленинградская школа), фокус которого был направлен на личность юноши или девушки и типы жизнедеятельности студенческой молодежи.

Субкультурная отечественная традиция социологических исследований молодежи была открыта на рубеже 80-90-х гг. Здесь можно выделить работы И.С. Кона, который развивал западную традицию в изучении молодежных субкультур и иных форм молодежной самоорганизации, отстаивая сам факт их существования, который не сводился к некоторым формам девиантного поведения молодежи. Исследованию отношения молодежи к неформальным объединениям и явлениям субкультуры посвящены проекты Е. Ливанова, В. Левичевой и Ф. Шереги. В 1989 г. неформальные молодежные группировки с использованием методов включенного наблюдения и глубинного интервью изучал Н.В. Кофырин. Попытку изучения рок-музыки как социального движения среди молодежи впервые предпринял М. Илле и О. Сакмаров. Но ситуация всплеска молодежной активности на рубеже 80-90-хх осталась без социологического анализа, поскольку явная нехватка исследований молодежных культурных групп в социологической практике на то время, не позволили в достаточной степени отладить исследовательские подходы и методологический инструментарий.

Особый вклад в развитие субкультурной теории внесло антропологическое направление (Т. Щепаньская, Б. Громов)

В последние годы усилился интерес ученых-исследователей к индивидуальным жизненным стратегиям молодежи. Эта тенденция обусловила использование лонгитюдного метода и case-studies – единичных случаев отдельных типичных жизненных траекторий, на основе которых массовые тенденции социального взросления и форм молодежных интеракций с социальной средой анализируются более углубленно. Здесь можно отметить работы В.В. Семеновой, Л.А. Коклягиной, Е.Л. Омельченко, Х. Пилкингтон.

Таким образом, современная молодежь продолжает оставаться одним из наиболее актуальных предметов исследования социологов. А интерес к изучению молодого поколения тем более возрастает в русле общественных и политических трансформаций, поскольку тематика включения молодежного активизма и молодежных движений в поле исследовательских интересов во многом обусловлена ситуацией востребованности молодежного ресурса государственными и общественными институциями.

Но часто исследования в этой области, носят, скорее, узконаправленный характер и осуществляются локально, как ответ на запрос государственных структур в периоды неоднозначно складывающейся политической ситуации. Например, изучаются уже сложившиеся молодёжные общественные организации, партии и движения: исследуется степень доверия к ним, их состав и используемые мобилизационные стратегии, роль общественных молодежных объединений в формировании гражданской ответственности, гражданской культуры молодежи (Вишневский Ю.Р., Балабанов С.С., Блонин А.В., Сергейчик С.И. и др.)

Другое направление исследований – состоит в определении социальной базы сторонников тех или иных молодежных групп и инициатив. Проблематизируется молодежная пассивность, аполитичность, отсутствие гражданской позиции, конфликт молодежи и общества в целом, молодежные внутрикультурные идентификации, рассматриваются новые стандарты поведения молодых, основанные на индивидуализме, способности к конкуренции, прагматизме, что расцевивается как знак готовности молодежи участвовать в общественной жизни и преобразовательном процесе (Ю. Зубок, В. Чупров, К. Уильямс, А. Запесоцкий, В. Семенова, В. Топалов, И.Андреева, Л. Новикова и др.)

Теоретические подходы к феномену общественных движений сформировались и получили свое развитие в зарубежной социологии буквально за последние 40 лет. В западной социологической традиции выделяют три парадигмальные модели социальных движений.36 Самой ранней является парадигма коллективного поведения (традиционный подход), далее идет парадигма коллективного действия (мобилизации ресурсов) и парадигма Новых общественных движений (парадигма идентичности). Со второй половины 80-х гг. предпринимаются попытки опираясь на сравнительные исследования общественных движений в разных странах создать интегративную модель, где восполнялись бы пробелы в одних подходах за счет сильных сторон других. И к настоящему времени остро актуальным остается вопрос: возможен ли в принципе синтез разных теоретических подходов, особенно если иметь ввиду, различия породившей их реальности? Тем не менее, акцент в зарубежных исследованиях делается по-прежнему на макросоциальных факторах – причинах возникновения движений, роли идеологии и внутренних норм, процессе и механизме мобилизации и организации, взаимосвязи общественного движения с типом общества и механизмах вовлечения в коллективные действия. Для нашего темы значимыми являются работы Р. Айермана и А Джэмисона. Они связали перспективы развития социологии общественных движений с последствиями «когнитивной революции» — поворота в социальных науках к исследованиям структур и процессов мышления, стимулированного прорывами в психологии, лингвистике и компьютерологии37. Познание, таким образом, трудно отделить от действия, что особенно очевидно в случае с социальным познанием и социальным действием. Эти авторы рассматривали социальные движения, прежде всего, как производителей нового знания, успех которого зависел от способности его интеллектуалов создавать и распространять альтернативные определения социальной ситуации. Не отрицая важности акций и организационных структур, на которых акцентировалось внимание, они, тем не менее, утверждали, что все это играет вспомогательную роль по сравнению с изменением коллективных представлений. Движения, понимаемые, в соответствии с традиционным определением, как формы социального действия, возникают, развиваются и исчезают в зависимости от того, как эволюционируют представления о них и о целях, к которым они стремятся.

В отечественной исследовательской практике до сих пор не получили широкого освещения адекватные вновь возникающим социально-политическим и экономическим вызовам исследования, которые бы позволяли понять специфику «разных» активностей «разной» (в т.ч. в культурном, политическом ее проявлениях) молодежи, осмыслить молодежные ответы и молодежный статус в общественной жизни.


Тема 5. Современные молодежные движения в России: состояние, специфика солидарностей и практик, линии противоречий.


После внезапного подъема в 2005 году социальные движения находились в тупике. И на протяжении последующих двух лет можно было заметить достаточно невысокий потенциал новых молодежных солидарностей, в первую очередь за счет рассогласования действий их участников, достаточно низкого мобилизационного ресурса, отсутствия разделяемой всеми участниками единой идеологии. Тем не менее, даже в таком состоянии их функции представляются весьма значимыми. Они наметили изменения отношений между экономикой, обществом и государством, за счет переопределения границы между личным и общественным, периодически делали «видимыми» социально-политические процессы и силы, способствовали созданию альтернативных площадок, которые коренным образом отличаются от партийных организационных структур, созданных как инструменты захвата власти или участия во властных отношениях. А на культурном уровне сдвинули ценностные базисы, предложили альтернативные смыслы определения индивидуальной и коллективной реальности. Они явились и являются тем самым средством информации, которое может сообщить что-либо о возможном будущем. Можно отметить, что на современный момент (период 2009-2010 гг.) из состояния анабиоза движения выводит экономический кризис – считают активисты молодежных движений.

«Чем более стабилен капитализм, тем ниже шансы прорваться наверх. Карабкаться в индивидуальном порядке можно, иногда даже это приводит к успеху. Но социальный лифт отключен и сдан в металлолом как пережиток вредных социалистических экспериментов. Ситуацию усугубил нынешний кризис. Жизненные перспективы молодого поколения резко меняются - вопрос о том, как быстро подняться наверх, сменяется другим - как удержаться от стремительного падения вниз. Культура, связывающая молодость с богатством и успехом, теряет привлекательность, а ее обещания выглядят заведомым обманом и издевательством. «Гламур» постепенно становится ругательным словом. Бутики привлекают своими витринами, которые очень красиво разбиваются, если бросить в них кирпич. Дорогие машины особенно интересны тем, что долго и хорошо горят. Массами овладевают обида и гнев. Сугубо внешним, но весьма точным показателем изменения стиля оказывается новая мода, распространяющаяся среди молодежи на Западе. Одежда вновь становится подчеркнуто скромной, пестрота и разноцветье нередко воспринимается как дурной вкус. Чем радикальнее политические взгляды, тем больше доминируют цвета ночи. Добровольное однообразие тысяч темных свитеров, курток и шарфов производит угрожающее впечатление на демонстрациях анархистов «Черного блока», неизменно заканчивающихся разгромом модных бутиков. Изменившееся время требует новой культуры и идеологии. Поколение 2010-х годов начинает формироваться уже сегодня. Либеральные идеи вряд ли окажутся для него привлекательными. Вопрос лишь в том, кого в этом поколении окажется больше - левых или фашистов». (Переломный момент. От гламура к погрому/ «Вести Сегодня +», № 4, www. rian.ru)

Предложу условную дифференциацию существующих сейчас в России молодежных движений, основанную на степени легитимности социальных гражданских практик, форм участия и включения в различного рода активности:

1. Молодежные организации «прогосударственного» характера, а также молодежные ответвления различных политических партий и оппозиционные четко-политические молодежные организации (в т.ч. «Наши», «Молодая гвардия», Россия Молодая, Молодежное Яблоко, РСДСМ, АКМ, и проч.);

2. Институционализированные молодежные организации и движения «околополитической и тематической» направленности и общественного характера (Оборона, МПД - правозащитники, экологи и др.);

3. Неформальные/неинституционализированные молодежные организации и стритовые группы (антифа, неонацисткие организации и группы).


Несмотря на такое условное деление, стоит подчеркнуть, что для определения какой-либо молодежной группы как «социального движения» важной является отнюдь не жесткая, статичная представленность всех его членов, официальное номинирование группы как движения. Потому что внутри себя активно самоорганизующиеся группы молодежных социальных инициатив могут относительно свободно организовываться и реорганизовываться в зависимости от изменяющейся социальной, политической ситуации и вызываемых ею изменений в общественном мнении. Именно данным фактом объясняется и миксовое состояние у современных молодежных активистких солидарностей. В их составе подчас абсолютно разнонаправленные по интересам, политическим пристрастиям, субкультурным и культурным предпочтениям молодые люди и девушки. Разойдясь по одному вопросу, они могут полностью солидаризироваться в другом, и активистский потенциал этой солидарности, ее участники в данном случае могут считаться социальным движением. Подчеркну, что рассматриваю именно активисткие (самоорганизующиеся) молодежные движения, поскольку именно их инициативное самообразование может служить указанием на яркий интерес в плане общественных изменений – что является характерным признаком новых социальных движений.

Движения заинтересованы в постоянном рекрутировании, мобилизации новых волонтеров. Это также указывает на низкую степень их формальной организации, определяет их подвижное состояние и влечет за собой постоянную угрозу исчезновения движения. В новых молодежных движениях, роли между участниками, активистами, руководителями и симпатизирующими сторонниками мало разделены. Как мною уже было указано - характерным признаком новых социальных движений является их направленность на основополагающие общественные изменения. И их часто «не записанным» программам присущ ряд новых современных тем: идея прав человека, осознание угрозы существования, в том числе не только в локальном, но и в общечеловеческом масштабе, идея политической и культурной эмансипации, радикальное изменение образа жизни. Весьма популярны принципы интернационализма, идея разности, идея антигегемонного владения общественными благами.

Констатируя состояние современных движений в России, стоит сказать, что современные молодежные движения, особенно в момент «сейчас», плотно вписаны в уже адаптированные к постоянно меняющейся соц.реальности и перформативному состоянию российской политической системы, тотальные версии двух политически разновекторных движений: а именно - «левого» и «правого». Но особо подчеркну, значимость и необходимость именно «молодежного прочтения» новых социальных движений! Заключается это именно в том, что культурные контексты молодежных движений и накопление культурного социального капитала, подчас невозможно развести с уже накопленным политическим бекграундом и историей его накопления. Своеобразная политическая карьера, например, и активистская деятельность любого участника вполне вписывается и согласуется с принятым и транслируемым им стилем жизни, где культурные коннотации (концерты, тусовки и специфические мероприятий, практики досуга, потребления, внешние репрезентации и проч.), занимают если не приоритетное, то, как минимум равное «политической жизни» положение. Или уж совсем ярко совмещение/приоритет культурного над политическим прослеживается, когда политический протест получает очевидное культурное выражение. Достаточно указать, что в качестве равно используемых, наравне с прямыми методами борьбы в молодежных движениях (общественные дискуссии, бойкоты и прямые действия - например, уличные протестные действия, граффити-атаки, блокировка и препятствование работе органов, милитари-акций групп), выступают всевозможные мероприятия культурно-досугового характера, всевозможные перформансы, флеш-моббы, тексты песен, создание альтернативных музыкальных групп, получающих известность в основном через интерент-раскрутку, культурные практики DIY (Do It Yourself – сделай сам), создающие дополнительные каналы коммуникации посредством радиосообщений, пресс-релизов, книг, памфлетов, культурных программ, выставок, фильмов. Активно применяются формы масс-культуры, реклама, пропаганда, фэнзины (самодельные некоммерческие журналы - в них не существует четкого разделения между редакторами и читателями, каждый может что-то написать или нарисовать и прислать в соответствующий Зин).

Неслучайно, в России в альтернативное культурное пространство включены выразители разных политических идей, практик и форм их выражения.

Сейчас на российских молодежных культурных сценах можно выделить две когорты молодых, находящихся в авангарде всех прочих молодежных сообществ, чьи инициативные активности наиболее заметны в социально-политическом пространстве современной России. Это профашистские молодежные группы (крайне националистические группы), и их оппоненты - антифашистские молодежные группы. Понятно, что, идеологии этих групп (понимание «гражданственности», «социальной ответственности», как, впрочем, и категорий патриотизма, национализма, фашизма и проч.) в этих сообществах своеобразное, и оно разнится. И это два, разных полюса, но их также очень сложно конфигуративно определить, поскольку свое явление на социально-политической сцене, они отстаивают через противостоящие друг другу специфические виды культурной и не только он-лайн и оф-лайн активности, подтверждающей их существование в том числе и в социально-культурном пространстве.

И здесь также, подчеркну, что несмотря на крайнюю неоднородность участников молодежных нелегитимных движений - («неонацисты», «антифа», «экологи», «веганы», «стретейджеры», «антивоенные активисты», «антиглобалисты» и проч. – в терминологии их участников), в том числе, и их субкультурную неоднородность – например, сейчас в одной антифа-группе могут находиться совершенно разные субкультурщики (скинхеды-SHARPы, RASHы, «околоклассические» панки, «поп-панки», «анархо-панки», DIYщики, реперы и др., более того, сейчас возможно и не называть себя представителем той или иной субкультуры). Несмотря также на внутреннюю противоречивость их идеологических прочтений - к примеру, идея антифашизма по-разному прочитывается скинхедами-антифашистами и панками-антифа, все же, изначально ядром для групповой солидарности и ее мобилизационным ресурсом, выступало и выступает стилевое (суб)культурное единство участников той или иной молодежной самообразующейся группы. Так, скажем, идентичность участников антифашистких молодежных скинхед-групп не складывалась еще буквально недавно как «антифашисткая идентичность», она сформировалась, скорее, в противовес той группе, которая им активно противостояла – это были фашиствующие скинхеды (бонхеды), или «гопники» как их называют уличные антифашисты. Таким образом, противостояние велось изначально в континууме «настоящий субкультурщик» - «не настоящий субкультурщик». Актуальными были субкультурные солидарности их участников. То есть, именно культурное противостояние, несмотря на активно декларируемый «политический» контекст, явилось ключевым моментом в развитии отечественных антифа и неонацистских сцен. И достаточно сложно еще недавно было говорить о сомообразующихся группах, именно как о движении.

Сейчас же, эти сцены также подвижны с точки зрения властных распределений центрального ядра и периферии внутри них. Скажем, основной костяк молодых уличных антифашистов составляют отдельные активные группы, со своим (суб)культурным капиталом, поддерживающим и особый стиль жизни антифа, который предполагает, в том числе, и «мирные» социальные практики выражения своей гражданской позиции (например, акции «Еда против бомб», экозащитные акции и проч.) А «основу» движения составляют выразители антинеонацистких настроений и идеологии антифа старшей возрастной когорты, часто включенные в публичное (в т.ч. академическое) пространство, и активно проявляющие себя, главным образом на Интернет-площадках.

Таким образом, интерес вызывают ряд противоречий.
  • Во-первых, очевидное противостояние антифашистов и профашиствующих молодежных уличных групп и их он-лайн противостояния.
  • Во-вторых, противоречие внутри самих движений: между культурным измерением группы и ее выражением ее социально-политических интересов.
  • В третьих, противоречие «поколенческого характера», связанное с цикличностью и неравномерностью развития движений: участники старшей возрастной когорты – так называемые «идеологи движения» находятся в значительной оторванности от реальных практик «открытого действия» и идеологических контекстов уличных его участников.

И с точки зрения рассмотрения перспектив движений, стоит также учесть застывшее состояние идентификационных маркеров для их участников: с одной стороны у многих молодых существует необходимость поддержания своей (суб)культурной идентичности внутри движения, а с другой стороны, происходит ее расплавление (размывание), потому как в «идеологии мысли» (когнитивности самоопределения и самопрезентации) культурный аспект теряет свою значимость, уступая место реальной результативности. Так как, к примеру, в основании самоопределения себя как скинхеда-антифашиста или скинхеда (неонаци) – лежат солидарности, формируемые вокруг идеи борьбы и противостояния, тем не менее самобытное аутентичное «прочтение» скинхед-субкультуры у участника антифашиста и участника, например, националистической молодежной группы может быть основано на одних культурных маркерах. В связи с этим, важно понять характер этой плавящейся идентичности: является ли она ключевым фактором, вокруг которого возможно выстроить солидарность различных (суб)культурных групп в контексте одного движения. Либо она - есть знак нисходящей (суб)культурной мобильности. Какие факторы способны повлиять на тот или иной ход развития событий?

Уже сейчас, возможно предположить, что ситуацию способен изменить текущий период экономического спада 2008-2009 гг., эффект от которого, скорее всего, будет носить пролонгированный характер. И, скорее всего, это не может не сказаться на характере и видах социальной активности молодежных групп и движений. Так, активисты движений, например, отмечают, что «…жизненные перспективы молодого поколения резко меняются - вопрос о том, как быстро подняться наверх, сменяется другим - как удержаться от стремительного падения вниз. Культура, связывающая молодость с богатством и успехом, теряет привлекательность, а ее обещания выглядят заведомым обманом и издевательством. «Гламур» постепенно становится ругательным словом. Бутики привлекают своими витринами, которые очень красиво разбиваются, если бросить в них кирпич. Дорогие машины особенно интересны тем, что долго и хорошо горят. Массами овладевают обида и гнев. Сугубо внешним, но весьма точным показателем изменения стиля оказывается новая мода, распространяющаяся среди молодежи на Западе. Одежда вновь становится подчеркнуто скромной, пестрота и разноцветье нередко воспринимается как дурной вкус. Чем радикальнее политические взгляды, тем больше доминируют цвета ночи. Добровольное однообразие тысяч темных свитеров, курток и шарфов производит угрожающее впечатление на демонстрациях анархистов «Черного блока», неизменно заканчивающихся разгромом модных бутиков. Изменившееся время требует новой культуры и идеологии. Поколение 2010-х годов начинает формироваться уже сегодня. Либеральные идеи вряд ли окажутся для него привлекательными. Вопрос лишь в том, кого в этом поколении окажется больше - левых или фашистов». (Переломный момент. От гламура к погрому / «Вести Сегодня +», № 4, www. rian.ru).

В связи с этим интересно проследить, какие социально-политические проблемы нашей современности являются рычагом, запускающим мобилизационную активность и открытый гражданский протест как одну из форм ее выражения у молодежных групп. Но не менее важным оказывается также и то, что любого рода проявления социальной молодежной активности, фиксируемое «дооформление» молодежных движений, способно наметить реальные трансформации в отношениях между экономикой, разными общественными группами и государством. А на культурном уровне способно подвинуть ценностные базисы и предложить альтернативные смыслы определения индивидуальной и коллективной реальности, являясь тем самым средством информации, которое может сообщить прогноз о будущем.

Насколько продолжительной и устойчивой будет стагнация / рост молодежной социальной активности, каков будет эффект влияния новых социальных движений на порядок властных отношений в переопределяющейся перспективе экономических процессов? Возможно, именно сейчас в России происходит становление новых форм общественной независимости? Этими практическими идеями будет посвящена серия практических заданий и семинарские занятия по теме практикума.