Geum.ru

Мир образов

Вид материалаДокументы
2.3.1. Образность конфликтного текста
Политика вошла в зону... в зону рациональности. Квинтэссенция: на минувшей сессии ОблСобрания поступило два очень рациональных п
Рационально! Но еще рациональней депутатам вообще не собираться – так и дешевле будет
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8

2.3.1. Образность конфликтного текста

(на материале региональной прессы)


Категория образности, понятие «образ» имеют солидную традицию филологического осмысления, преимущественно в рамках поэтики. В лингвистических исследованиях в рамках антропоцентрической парадигмы образ осмысляется с позиций когнитивной лингвистики (Н.А. Илюхина, М.В. Пименова, Н.В. Анисимова), теории текста и лингвокультурологии (Т.Г. Добросклонская, Н.А. Кузьмина, Т.В. Чернышова). Особое внимание привлекают образы рекламы (А.Н. Баранов, Е.В. Медведева, М.М. Блинкина-Мельник и др.). Отталкиваясь от традиционного понимания образа как средства познания и способа чувственного отражения действительности, различные течения антропологической лингвистики акцентируют разные его составляющие: знания о мире, заключенные в особой (образной) форме; национально-культурная специфика образного осмысления фрагментов действительности; возможности вариативной интерпретации реальности; образ как средство реализации речевого воздействия и трансформации модели мира реципиента.

Общепризнанно, что образность является значимой составляющей не только языка художественной литературы (хотя базовость данного стиля для реализации образности неоспорима). В связи с этим одним из первых вопросов, возникающих при анализе образов СМИ, является соотношение поэтических и публицистических образов.

Образность в публицистическом стиле, как и в художественной литературе, определяется совокупностью факторов, прежде всего контекстом, целевой установкой автора и его творческой манерой. Для поэтических и публицистических образов декларируются сходные функции: отображение действительности, выражение отношения автора к изображаемому, воздействие на читателя. Все исследователи образа отмечают его наглядно-чувственную основу, оценочность, возможность постоянной актуализации (при наличии универсальной составляющей).

Несмотря на столь значительное пересечение параметров описания образов поэтического языка и языка СМИ, содержательный анализ выявляет несомненную специфику каждого из типов образов по многим из заявленных пунктов.

Принципиально различны контексты их функционирования: для поэтических образов важен широкий контекст традиционной культуры, для образов СМИ – гораздо более узкий контекст современной культуры.

Воздействие, осуществляемое с помощью художественных и медиа образов, различно по целям и исходным установкам авторов.

Источником истинно поэтических образов является вдохновение, стремление автора передать свой особый взгляд на мир. При этом не ставится задачи изменить мировоззрение читателя: это не замена мироощущения, а расширение кругозора, допущение возможности другого видения. В результате образного познания мы обычно получаем не новые знания о свойствах объектов, а иной опыт интерпретации этих свойств. Число подобных интерпретаций в принципе бесконечно, поэтому поэтические образы многомерны.

Ярким воплощением данных особенностей поэтического языка (ориентации на широкий культурный контекст и многомерности образов) является идея интертекстуальности, «зеркального коридора» образов, отражающихся друг в друге и уходящих в бесконечность. Интересно, что возникла эта концепция не на базе текстов СМИ, в которых индекс взаимного цитирования гораздо выше. Однако это вполне закономерно: многомерные образы для СМИ просто избыточны, при одноразовом восприятии они не прочитываются (то есть не актуализируются, даже если и являются потенциально многоплановыми).

Источником медиа образов выступает идеология. Это тоже интерпретация действительности, однако подаваемая не как возможность, а претендующая на «правильность», объективность в осмыслении окружающего. Это определяет цель публицистики: воздействие на читателя для того, чтобы он принял точку зрения автора. То есть происходит не дополнение к имеющемуся мировосприятию, а трансформация (а часто и конструирование) модели мира реципиента, ее «ломка» и «подгонка» под заданный эталонный образ. Отсюда и эксплицитная оценочность («это хорошо / плохо»). Заметим, что оценка может являться компонентом и поэтического образа, но отнюдь не обязательным («это выглядит для меня хорошим / плохим»).

Несомненно, что свою специфику имеет и область отображаемого. Для поэтической образности – это преимущественно внутренней мир человека (его чувства, эмоции) и мир природы, то есть те сферы, где отсутствие абсолютных истин и множественность интерпретаций, с одной стороны, – неизбежны, а с другой – не принципиальны для функционирования общества.

Для социально-ориентированного медиа пространства, напротив, бесконечность интерпретаций и игра смысловыми нюансами вряд ли оправданы, поскольку это значительно осложнит социальное взаимодействие. Показательно с этой точки зрения наличие базовой оппозиции политического дискурса «свой – чужой», которая задает четкую исходную категоризацию сферы общественных отношений.

Итак, функционирование образов в рамках различных текстов предопределяет не только ряд свойств самих образов, но и особенности их восприятия. Для изучения последних представляется целесообразным обратиться к особому типу текстов СМИ, которые отражают попытки ломки стереотипов, изменения / актуализации фрагментов картины мира – к конфликтным текстам. Вероятно, именно они максимально проявляют свойства современного публицистического образа. Это обусловлено рядом обстоятельств. Во-первых, по мнению ряда исследователей, конфликтность является неотъемлемой составляющей речевой деятельности журналистов, так как «негативация того или иного события, характеристики личности и т.д. принципиально конфликтогенна» [Факторович 2008, с. 70]. Во-вторых, повышенная конфликтность является одной из ярчайших примет современного русского коммуникативного пространства.

В современной лингвистике конфликтные тексты получают терминологическое осмысление в рамках лингвистической конфликтологии и юрислингвистики. Первую интересует описание речевого поведения в конфликтных ситуациях. Приоритетные задачи лингвистической конфликтологии связаны с выявлением маркеров конфликтности, установлением конфликтогенных факторов (то есть условий, которые способствуют речевому конфликту), изучением способов образования и / или разрешения речевых конфликтов. Основу юрислингвистического подхода к конфликтному тексту составляет анализ речевых конфликтов, вовлеченных в сферу юридической практики. Прикладным разделом юрислингвистики является лингвистическая экспертиза конфликтных текстов.

В данной работе в качестве материала исследования привлекаются тексты общественно-политической газеты «Правда Северо-Запада» (выпуски 2007–2008 гг.), которая распространяется в городах Архангельске, Новодвинске и Северодвинске; имеет самый большой тираж из газет, продаваемых в розницу. Ее конфронтационное самоопределение очевидно. Главный редактор данного издания, Илья Азовский, так характеризует газету: «Мы – самая оппозиционная и самая острая газета в Архангельской области. Мне все равно, кого на чистую воду выводить...» [URL: dat.ru/a0/ru/pm1/c-1064455-0.phpl]. Эти слова находят косвенное подтверждение и в мониторинге нарушений прав журналистов и СМИ на территории РФ, осуществляемом Фондом защиты гласности (www.gdf.ru): отмечены случаи нападения на журналистов «Правды Северо-Запада», а также уголовного преследования журналистов данного СМИ.

Название данного издания акцентирует его региональный статус. Современная местная периодика попадает в сферу внимания исследователей преимущественно в связи с изучением различных процессов, происходящих в рамках функционирования публицистического стиля. Несомненно, сформированным является и историко-типологический подход, представленный в работах А.О. Пяри, О.А. Петренко, И.Е. Ивановой, Л.В. Григорьева и др. Это обусловлено тем, что «без изучения истории провинциальной журналистики невозможно понять сущность эволюционных процессов, происходящих в отечественной журналистике в целом. Это особенно важно в современных условиях, когда региональная печать стала одним из самых значительных компонентов в системе СМИ России и роль ее, по мнению современных теоретиков и практиков журналистики, постоянно возрастает» [Петренко 2006, с. 3].

В рамках антропологической парадигмы перспективным направлением изучения региональной прессы являются попытки осмыслить ее как материал для конструирования региональной модели мира. Так, И.Е. Иванова предлагает осмысление провинциальной периодики как «самостоятельного этнокультурного феномена, включенного в эстетические и художественные искания, выстраивающего модели мировидения эпохи» [Иванова 2006, с. 7] и реализует его на примере описания мифосмыслов по материалам тверской периодики XIX века. Очевидно, что для изучения актуальной модели мира следует обратиться к текстам современных СМИ.

Первым шагом в конструировании публицистической модели мира представляется описание тематической направленности образов СМИ. По предмету отображения выделяются: 1) образы природы; 2) образы людей. Отметим, что в поэтических текстах данные группы объектов образного осмысления представлены чрезвычайно широко. СМИ ориентированы преимущественно на отображение социальной действительности. Образы природы используются крайне редко, перечень их функций ограничен. Проиллюстрируем сказанное примерами из нашего материала.

Единственным примером развернутого образа природы (точнее, погоды, климата) является фрагмент репортажа о поездке в г. Нарьян-Мар: Холод. Первое, что встречает путника в аэропорту Нарьян-Мара. Этот холод потом сопровождает человека, вылезая из самых неожиданных мест. Поначалу его можно не заметить... Но потом, глухой тундровой ночью, когда туман стелется по Печоре, холод подкрадется и накроет. Непременно накроет (№ 37, с. 5). Вероятно, появление данного образа обусловлено именно требованиями жанра репортажа (эмоциональность, создание «эффекта присутствия» и пр.).

В целом среди природных образов конфликтных СМИ наиболее частотны образы природных явлений, погоды (вернее, непогоды). Проецируемые на социально-политическую действительность, они актуализируют идею о том, что данная сфера жизни не зависит от человека, не контролируется им, непредсказуема, в основном неблагоприятна для человека). Например: 1) Политическую моду диктует природа. То есть осень: дожди и холод (№ 40, с. 1). 2) Помните прошлый День города? ... Тяжелые тучи, дождь стеной, холод + «ж/д состав дензнаков», уплаченный в усладу публики и амбиций мэра (№ 27, с. 2). 3) Короче, ощущение, что Михальчук на аварии был неждан, как тунгусский метеорит сибирскими медведями. 4) Украинские вояки, как и молнии, непредсказуемы (№ 38, с. 1). 5) Холодно. Жутко холодно. Холодно на улице, холодно на работе и дома (№ 37, с. 1).

Вторую по частотности группу природных образов составляют образы животных. Это типичная для политического дискурса область когнитивного переноса, подробнее об этом cм.: [Чудинов 2001]. В основе практически всех зооморфных образов – установка на снижение и отрицательная оценка изображаемого.

Отметим, что образы конфликтных текстов в нашем материале отличаются крайней пестротой, даже в рамках одной статьи. Например, в № 40 размещена статья, содержащая зооморфные ассоциации в заголовке (Завелись... Не выведешь!), в подзаголовке (АПК: Гинтова ушли – «наследие» осталось. На птичьих правах. А птички – хищные) и в основном тексте: 1) Если кто-то умудряется доить богачей – это прикольно, но попытка «доить» северную деревню – неправильно это! 2) Общеизвестно, чем занимаются всяческие «союзы», «объединения» при отраслях экономики: лоббируют. Если сравнить с пчелами, то это называется ТРУТНИ (с. 10).

В юрислингвистической литературе сопоставления с животными относятся к числу потенциально оскорбительных. Так, одним из разрядов инвективной лексики являются «зоосемантические метафоры, содержащие, как правило, негативные оценки адресата речи и грубую экспрессию неодобрения, презрения, пренебрежения и т.п.; многие из таких метафор относятся к бранной (инвективной) лексике, оставаясь, впрочем, в рамках литературного языка. См., например: быдло, кобель, кобыла, рыло, свинья, сука, сукин сын, свиное рыло...» [Цена... 2002, с. 335]. Поэтому в газетных публикациях используются различные способы обыгрывания данных сопоставлений (ироническое переосмысление, использование невербальных компонентов и пр.) с целью некоторого дистанцирования от зооморфных сопоставлений, обладающих высоким конфликтным потенциалом.

К примеру, зооморфный образ строится на основе прецедентного высказывания: Вспомним Высоцкого: «Жираф большой – ему видней». У Высоцкого есть и продолжение: «... но виновен не жираф, а тот, кто крикнул из ветвей...». Подразумевалась, видимо, какая-нибудь макака. Очень похожая роль получилась у гендиректора большого «Аэрофлота» Окулова (№ 38, с. 1).

Или в качестве объекта для сравнения выступают мультипликационные персонажи: парочка мэрских деятелей (типа Вупсень & Гупсень) (№ 46, с. 15) (Вупсень и Пупсень – персонажи современного отечественного мультипликационного сериала «Лунтик и его друзья»; гусеницы, отличающиеся отсутствием воспитания и невысоким интеллектом, которые появляются всегда вдвоем. – Н.О.).

Зооморфное сопоставление может быть задано в форме загадки, создавая «иллюзию совместного семантического вывода», признаваемую «одним из продуктивных способов внедрения новых знаний в модель мира реципиента» [Иссерс 2006, с. 162]. Так, в № 33 на стр. 1 рядом с разделом «Шутка недели» (содержание: М. Саакашвили совершил попытку бежать в Турцию, переодевшись мужчиной) располагается фото трех мужчин (в центре – президент Грузии М. Саакашвили), рядом – подпись Узнай, где свинья в кадре? со стрелкой, указывающей на фото.

Отдельную группу составляют образы животных, помещенные в рубрике «Фотофакт» и сопровождающиеся ироническими комментариями. К примеру, в № 37 размещена фотография мэра г. Архангельска Н. Павленко, держащего в руках голубя. Комментарий к фото: Мэр Павленко запускает голубей. Всегда важно выражение лица. Лицо мэра выражает озабоченность: голубь, безусловно, хорошая птичка, но любой голубь имеет одну дурную особенность. Повторим: лицо мэра выражает озабоченность, ибо птичка какает, а за чистоту потом предъявы – мэру. Логическая цепочка приводит к главному вопросу момента: а надо ли запускать голубя? Еще раз повторим: лицо мэра выражаем озабоченность. Логика диктует: посмотрите, где голова голубя и какая часть тела птицы обращена к мэру. Теперь сплюсуем результаты исследования в одно предположение: мэр пытается выяснить – не произойдет ли выброс в ближайшее время. То есть голубь летит, а потом проявит характер или сделает главное голубиное дело прямо на взлете. Интересно, что ответила часть голубя, обращенная к мэру? Судя по передней части, настроение у голубя было хорошее. Голубю все равно, а Павленко – отрадно (с. 2).

Образы растений в проанализированных нами конфликтных текстах «Правды Северо-Запада» практически не встречаются. Единичный пример такого типа был обнаружен в той же рубрике «Фотофакт» (№ 35), где под заголовком «Архангельск – город поганок» помещены две фотографии грибов, сопровождаемые следующим текстом: В Архангельске пышным цветом расцвели поганки. Красивые, стройные, вполне могущие стать одним из символов города – объекта туристического паломничества (поскольку все остальные достопримечательности наши чиновники раскрутить, видимо, не способны). Снимки сделаны на главном архангельском бульваре – вдоль Троицкого проспекта – в районе АГТРК «Поморье» и Центральной кофейни. Символично! (с. 4).

Итак, образы природы для публицистических текстов не являются доминирующими. Центр образной системы публицистики составляют образы двух типов: образы людей и образы событий (по терминологии Т.В. Чернышовой, событийные концепты). В основу разграничения положены выполняемые образами функции. Для образов первого типа ведущей является характеризующая функция, то есть презентация человека как участника социально-политической коммуникации. Для второго типа более важна идеологическая функция. Событийный концепт – это «структурный компонент концептуальной организации текста, который актуализируется в сознании адресата-интерпре­татора в процессе концептуального освоения факта-события, получившего в тексте статус языкового факта, и позволяет охарактеризовать те когнитивные процессы интерпретационной деятельности человека в ходе освоения им языкового факта-события через текст, которые обусловлены его психосоциальными установками, а также дискурсивными особенностями среды, которая воспринимающим индивидом оценивается как «своя» [Чернышова 2007, с. 155]. Несомненно, что образы событий не могут быть воссозданы без включения образов людей, однако они зачастую анонимны (участники событий), собирательны / коллективны (образ народа) или целостных образов людей не создается, хотя они называются (например, упоминания предпринимателя Петровского при рассказе о нарушениях в принадлежащих ему магазинах).

В конфликтных текстах «Правды Северо-Запада» заметную роль играет образ автора (в первую очередь образ главного редактора издания И. Азовского, а также авторов постоянных рубрик «Нарконтроль жжот» Тимати Травкина и «Бюро журналистских расследований» братьев Мухоморовых). Кроме того, выделяются образы политиков и других ньюсмейкеров, создаваемые на протяжении ряда публикаций (к числу таких «сквозных» образов анализируемого издания относятся образы предпринимателя А. Крупчака и спикера Архангельского областного собрания депутатов А. Кожина). В качестве примера образа автора конфликтных текстов рассмотрим образ И. Азовского. Для иллюстрации положений о реализации в конфликтных текстах образов персонажей обратимся к образу А. Кожина и ряду других образов, представленных менее развернуто, но обладающих выраженной спецификой.

Образ автора. Образ редактора создается прежде всего через публикации, выдержанные в жанре «Слово редактора» (обычно помещаемые на стр. 1 издания). Как и во многих изданиях, они сопровождаются фото редактора. Примечательно, что это каждый раз новая фотография (преимущественно неофициального характера). Ее содержание всегда обусловлено текстом публикации, иногда в текст включены прямые отсылки к фото. Например, № 33 открывается словом редактора под названием «Ломоносов не бюст...», посвященным подготовке излишне официозных (по мнению автора) мероприятий в рамках празднования 300-летия знаменитого помора, в котором содержится такая отсылка к фото: Я решил постричься налысо, что вы и наблюдаете на фото. Ломоносов (если снять парик) был такой же. Хочу (выражаясь фигурально) познать Ломоносова без парика. Или публикация о праздновании Дня города, сопровождаемая фото редактора в обнимку с собакой и комментарием: Увидев пьянь-гулянь на Дне города, теперь общаюсь с собаками (№ 27).

Для публицистики задача воздействия на читателя является важнейшей. Еще Аристотель в своей «Риторике» перечислил три средства убеждения: Pathos (страсти), Logos (аргументы) и Ethos (нравы). Все они активно используются в идиостиле И. Азовского.

Слово редактора всегда очень эмоционально, оценочно, полемично. Для этого используются различные средства, например, обилие риторических вопросов, как в № 40: Но в голову, уже порядком утомленную табаком и хересом, дятлом постучалась мысль: «А что с кандидатурой, которая вносилась в прошлый раз? С Киселевым нашим, с Николай Иванычем?» На сессии губернатор Михальчук на чей-то прямой вопрос: «Было ли внесение Киселева ошибкой?» – с нотками металла в голосе заявил, что «ошибки за собой не чувствует». Итак, Михальчук ошибки не совершал. Но ведь кто-то ошибся? А может, это подлянка была такая необыкновенная? (с. 1).

Яркой чертой авторского стиля И. Азовского является ироничность (особенно в ее характерном для субкультуры варианте, получившем наименование «стеб», то есть осмеяние под маской одобрения). Как отмечает В.В. Химик, стеб имеет разрушительную силу, если избирает своей целью общественно значимые объекты [Химик 2000, с. 62–64]. Стремление позубоскалить (№ 40, с. 1) не скрывается, ведь Нас, уважаемые жители Архангельска, спасет только здоровый смех, ибо серьезно к деятельности городских властей относиться невозможно (№ 35, с. 1). Основные эмоции, которые формируются у читателя в отношении властей – осмеяние (мужик в розовой рубахе и розовом галстуке), страх (тяжелейший кризис, ЖКХ – развал), осуждение (полнейшее моральное и нравственное разложение; премерзейшая сцена; безобразная пьянка). И. Азовский отрицательно оценивает проявления официоза. К примеру, в статье о праздновании 90-летия комсомола «Позорная звезда комсомола» осуждается именно излишний пафос: Как будто вылезли из могилы и взгромоздились на трибуну останки Леонида Ильича Брежнева (№ 44, с. 1).

Еще одним средством воздействия являются аргументы к логике, то есть приемы внешней логизации изложения (обозначение шагов и коммуникативных ходов в рассуждениях, установление причинно-следственных связей и пр.): 400 ларьков – 400 продавцов, 400 дворников. Каждый ларек около 40 тысяч аренды муниципалитету платил = 16 лимонов дохода городу. Всех этих плюсов больше не будет... (№ 35, с. 1).

Часто приемы эмоционального и рационального воздействия используются в сочетании: Политика вошла в зону... в зону рациональности. Квинтэссенция: на минувшей сессии ОблСобрания поступило два очень рациональных предложения:

– первое: принимать отчеты чиновников об исполнении программ отпом;

– второе: отключить на депутатских пультах кнопки «против» и «воздержался».

Рационально! Но еще рациональней депутатам вообще не собираться – так и дешевле будет (№ 40, с. 1).

Обязательным компонентом публикаций является постановка проблемы. Проблема может быть сформулирована конкретно или предельно абстрактно. Основным объектом эмоциональной оценки служат городские и / или областные власти, на которые возлагается ответственность за нее. Например: (проблема) Я только одного не могу понять: почему все так гадко и беспросветно; (ответственность / кто виноват) А может, дело в дураках и идиотах, которые разлеглись в креслах властных кабинетов (№ 37, с. 1). Нередко высказываются предложения по решению проблемы (степень серьезности некоторых из них сложно оценить), например: Так вот, у меня рацпредложение. На следующий День города всей этой шуры-муры, сисек-масисек, шерочек-машерочек нафиг не трэба. Надо просто, со вкусом и чтоб запомнилось. Итак, ловите: на День города нужен Ramstein и резервуар (как на нефтебазе) с халявным пивом типа «девятки» (№ 27, с. 2).

Данная группа аргументов вплотную примыкает к этосу. «Рекомендации античного ритора сводятся в основном к тому, как оратору обеспечить доверие аудитории, представить себя знающим, умным, заботящимся о благе слушателей» [Иссерс 2006, с. 194]. В самопрезентации И. Азовского ведущими характеристиками выступают обладание знанием и стремление к правде: А может, зритель Илья Азовский «с дэцл» постарел? Да нет, не постарел: просто все понимаю. Чиновники еще только рот открывают, а уже понимаю: где кто и чего стащил... (№ 27); Я вроде не дурак, но, тем не менее, никак не возьму в толк... (№ 33); А я предупреждал, что ничего эстетического и хорошего из новой затеи властей не получится... и не получилось. Как надоело быть правым! Хотелось бы хоть раз ошибиться с прогнозом (№ 35); Как умудренный опытом журналист... (№ 37); Можно сказать правду. Правда в том, что... (№ 38), ...щас, я накапаю правду на смирные ваши мозги (№ 44).

Эту же функцию выполняет обращение к прецедентным феноменам (культурным ассоциациям). В основном это песенная лирика, отличающаяся широкой известностью: В. Высоцкий, Б. Окуджава, В. Кикабидзе, В. Цой, Nautilus Pompilius и др. Отметим, что практически все они сопровождаются прямой отсылкой к прецедентному феномену, что свидетельствует о неуверенности автора в общности его лингвокогнитивной базы с культурным «багажом» читателей. Так, постскриптум к статье «Позорная звезда комсомола» Вот и встретились два поколения, развели у дороги костер. А костру разгораться не хочется – вот и весь разговор сопровождается пояснением: перифраз песни Вахтанга Кикабидзе «Вот и встретились два одиночества...» (№ 44, с. 2). В качестве единичного примера внедрения трансформированного прецедентного высказывания в текст без указания текста-оригинала приведем фрагмент Если в трубке есть табак, а в бутылке херес, значит, не все так плохо... на сегодняшний день (№ 40, с. 1), отсылающий к песне В. Цоя «Пачка сигарет». Источником прецедентных феноменов для конфликтных текстов СМИ являются и другие продукты массовой культуры, например, эпиграфом к слову редактора в № 37 выступает строка из мультфильма «Алеша Попович и Тугарин Змей»: Город без денег, а они песни поють! (с. 1). Встречаются трансформации и переосмысления различных разговорно-просторечных крылатых выражений типа: Гляньте в окно: над областью пролетает фанера. То, к сожалению, пролетает мелкий и средний бизнес (№ 41, с. 1); Каюсь. Ровно месяц назад я писал, что в мэрии Архангельска маются дурью. Ощущение, будто там дурь еще и курят (№ 35, с. 1).

Речь И. Азовского в целом можно охарактеризовать как функционально-стилистическое просторечие. В отличие от традиционного понимания просторечия как показателя определенного социально-культурного статуса [Сиротинина 1993, с. 3–9], функционально-стилистическое просторечие отличается от литературного языка только стилистическими и / или этическими эталонами.

Выделяются три слоя субстандартных речевых единиц: 1) традиционные разговорно-просторечные экспрессивы; 2) табуированные экспрессивы обсценной природы; 2) разговорно-просторечные единицы жаргонного происхождения, элементы интержаргона [Химик 2000, с. 195–200]. В публикациях И. Азовского присутствуют единицы всех перечисленных слоев, количественно преобладают элементы последнего типа (например, тусняк, шампусик, жаба удавит, нафига, хавчик, отмороженный и т.п.), преимущественно сочетаясь с литературными единицами. Это так называемое «молодое» просторечие – самая значительная по количеству и нестабильная по составу группа лексем. Эти единицы, как и единицы других групп, отличает экспрессивность, эмоциональность, оценочность, что сочетается с отсутствием запрета на их употребление. При этом именно единицы третьей группы характеризует новизна, ощутимая образность, некоторая отстраненность от стандартов языкового общения. Случаи скопления подобных единиц в рамках узкого контекста немногочисленны, например: Чу, у вашей двери кто-то шкуру трет: то пришли из коллекторских агентств выбивать долг. У коллекторов начнется чес (№ 41, с. 1).

Субстандартные единицы других лексических групп, уступая в количественном отношении, во многом определяют отнесение анализируемых текстов в числу конфликтных, выступая маркерами конфликтности. Это просторечные экспрессивы, которые имеют ограничения на употребление в речи, но являются традиционными и общеизвестными (жирдяи-дармоеды, жрали), а также традиционные экспрессивы, которые имеют еще и жесткие этические запреты на употребление (так называемая обсценная лексика и фразеология, которая подвергается в русской культурной традиции табу на открытое употребление, особенно в письменной речи). Поэтому И. Азовским используются различные способы «кодирования» / вуалирования подобных слов: усечение (Знал, что будет ЖО! Так и случилось(№ 44, с. 1); замена букв символами: То был последний аккорд «Пассионарной сонаты Донского» в исполнении автора: пианист словно сел на клавиатуру любимого рояля *опой (№ 27, с. 2); обвинение схоже: «п**расы» (№ 45, с. 2); использование эвфемизмов ( – А это чё за ....? (Прозвучало народное название контрацептива). – Те ж сказали: какой-то Павленко) (№ 27, с. 2).

Иногда подобная лексика включается в текст без трансформации, что сопровождается рефлексией автора: Уже предвижу возмущенные взоры, истекающие праведным гневом мясистые хари: дескать, вечно этот Азовский во всем говно ищет. Ищу. Разница в том, что в себе его не держу – а говорю прямо и вслух... все, что думаю (№ 44, с. 2). Использование обсценных единиц объясняется выполнением ими денотативной функции: Все неудобства и лишения ради ЭТОГО (посмотрите на снимок) (на снимке изображен новый тип киосков на автобусных остановках Архангельска. – Н.О.). Я даже не знаю, как ЭТО можно назвать литературно? Ах, да... уёбшество.<...> Острословные архангелогородцы тут же назвали этот киоск «Серый гаденыш» (сокращенно – серя) (№ 35, с. 1).

Дискредитирующую функцию в идиостиле И. Азовского выполняют и окказиональные образования, например: ...соответствует стилю комсомольских вечеринок... вечегнилок (№ 44, с. 1); ...заходить в душный и очень вонючий архангельский магазин – в какую-нибудь «Дрищму» с очередью в кассе (№ 35, с. 1); ...взяткоемкое чиновничество и прочие тепломестные сограждане; хитросплетенные сограждане (№ 41, с. 3).

Образы персонажей. В конфликтных текстах образы людей чаще всего включены в реализацию речевой стратегии дискредитации, то есть подрыва доверия к кому-, чему-либо, умаления авторитета, значения кого-, чего-либо [СОШ, с. 129]. Данная стратегия осуществляется через осмеяние, оскорбление, унижение. О.С. Иссерс, описывая «правила» и условия успешности дискредитации, отмечает: «Когнитивной предпосылкой этого коммуникативного события может являться мнение говорящего о том, что его представления об объекте насмешки не совпадают с представлениями гипотетического адресата-наблюдателя (в данном случае – читателя) и, следовательно, требуется их определенная коррекция. <...> Таким образом, когнитивной предпосылкой издевки и оскорбления является намеренная трансформация модели мира» [Иссерс 2006, с. 164].

В конфликтных текстах «Правды Северо-Запада» очень много прямых номинаций, причем неполных (только по фамилии), что не соответствует ни требованиям русского речевого этикета (уважительная номинация – по имени и отчеству), ни стилистическим требованиям (избегать повторения одной и той же номинации, варьируя ее в рамках текста). Обращение к неполной номинации, по мнению А.Н. Баранова, «может быть сознательной стратегией, преследующей цель избежать в дальнейшем возможных судебных преследований» [Баранов 2007, с. 116].

Имена героев публикаций выделены в текстах полужирным шрифтом, что при множественном повторении отнюдь не способствует снижению конфликтности высказываний, например: Судя по всему, Кожина задела статья «Фунфырик исчез, Кожин оживился». «Из содержания статьи, – пишет Кожин, – явно прослеживается клевета... Чуть ниже – собственноручная подпись Кожина... (№ 46, с. 2). При неполной номинации одного лица в сочетании с более развернутой номинацией другого человека в близком контексте формируется дополнительная оценочность: Перед вами фотография подлинника заявления спикера АрхГорСовета Кожина начальнику ГУВД г. Архангельска Кириллу Лебединскому (Там же).

Нередко в конфликтных публикациях создаются не целостные образы персонажей, а за счет упоминания отдельных (часто гипертрофированных) деталей формируются сниженные образы. Например: Лица бывают разные. У чиновников лица должностные. Должностное лицо должно влезать в рамку, тем и отличается от обычного лица. Рамки – полномочия. Если лицо не влезает в рамки – ему, как хомячку, щелкают по щечкам... Лицо – гражданка Бреславец. Лицо сдавало в аренду, принадлежащие государству площади. Обычно, если с лицом все нормально, деньги за аренду приходят в кассу... По всей вероятности, в нашем ГОУ-случае лицо из рамок полномочий вылезло... (№ 45, с. 5). При относительной нейтральности подобных высказываний они относятся к числу провокативных, поскольку основаны на образном наименований / осмыслении частей тела и не могут быть безразличны для героев подобных публикаций [см.: Химик 2000, с. 107].

Прием «навешивания ярлыков» основан на реализации «глубинной стратегии когнитивного плана: по частной детали, подробности (порой совершенно незначительной) слушателю (читателю) помогают сделать общий вывод о свойствах объекта (политического лица). <...> Навешивание ярлыков – это «искусство» поиска характерной детали, черты характера или внешности, отрицательная оценка которой по принципу расширения переносится и на личность в целом» [Иссерс 2006, с. 174]. Использование данного приема в «Правде Северо-Запада» продемонстрируем на примере серии статей, посвященных спикеру Архангельского областного собрания депутатов А.Е. Кожину. В качестве основы для формирования отрицательного образа А.Е. Кожина выбран его усталый вид. Так, только в № 38 усталость А.Е. Кожина упоминается на стр. 1 (анонс материала: Стадии усталости спикера АрхГорСовета Кожина. Сенсационные фото спикера: в баре, с заплетающимися ногами) и на стр. 3 (основной текст содержит заголовок Кожин опять устал!, подзаголовок Кожин: стадии усталости и многократные повторения типа 18 августа Анатолий Кожин устал. Устал очень сильно. Настолько сильно, что с утра не пришел на сессию АрхГорСовета... Эх! Депутаты все-таки люди бессердечные: нет бы войти в положение – провести сессию без уставшего. Кстати, о том, что Кожин устал, знало большинство депутатов. Многие даже предполагали, что усталость будет настолько сильной, что спикер может и не явиться вовсе, а если и явится, то со всеми сопутствующими признаками усталости), при этом устойчиво сопрягаясь с мотивом пьянства: Некоторое время Кожин провел в кабинете: естественно, работал, естественно, устал. И (мужество в квадрате)... усталый направился в бар «Тир», что на автовокзале. Наверняка там была встреча с избирателями!

В № 41 снова обращаются к теме «усталости» А.Е. Кожина, используя в качестве информационного повода письмо читателя с предположением, что спикер областного собрания на крыльце автовокзала у бара танцевал сальсу (публикация «Кожин dancing сальса?»). Данная статья основана на манипулятивном приеме навязывания адресату сведений (истинных или ложных) через информирование при помощи аномальных высказываний. Это заявления об отказе говорить о чем-либо, которые включают в себя подробные описания того, о чем якобы не собирается упоминать адресант: Еще раз повторяем: мы не писали, что Кожин пьян, ибо не брали у Кожина анализов на присутствие в его крови следов сильного алкогольного опьянения. Мы писали, что Кожин устал. И по-прежнему настаиваем на именно на этом. Что касается новой латиноамериканской версии уважаемого читателя... Вы не правы! Чтобы убедить уважаемого поклонника латиноамериканских танцев, укрупним лицо Кожина – с таким лицом сальсу не танцуют. Всем своим видом Кожин свидетельствует: устал. И еще раз: про «пьян» мы ничего сказать не можем (с. 3).

Информационный повод для следующей публикации «Фунфырик исчез, Кожин оживился» (№ 44, с. 3) был еще эфемерней: …каждое публичное появление Кожина – новый повод порассуждать: что же происходит с этим человеком. Логика рассуждений и вывод те же: ...взгляните на снимок с бутылкой. Уж не в этом ли причина усталости? Снимок сделан на сессии. Коньячный фунфырик лежит прямо на столе спикера АрхГорСовета Кожина... При этом, заметьте, мы не рассуждаем на тему пьян / не пьян Кожин, ибо со 100 процентной уверенностью на тему алкогольной интоксикации Кожина можно говорить только после проведенных анализов. К сожалению, у нас таковых нет.

В.В. Химик, анализируя русское коммуникативное пространство, особое внимание уделяет концепту «пьянство»: «Пьющий человек – традиционный объект для выражения самых различных чувств от негодования до шутки. Базовое литературное слово пьяница безошибочно вызывает в русском языковом сознании прецедентные отрицательно-оценочные атрибуции – горький, жалкий, беспробудный» [Химик 2000, с. 189]. Таким образом, публикации, формирующие представление о человеке как о страдающем алкогольной зависимостью, являются примером реализации приема «навешивания ярлыков» и относятся к числу дискредитирующих.

Отметим, что образ А.Е. Кожина дискредитируется и с помощью других приемов. Так, в № 46 в тексте статьи «Хроника пикирующих депутатов» неоднократно повторяется имя А.Е. Кожина (например: ...в рабочее время в кабинете вице-спикера АрхГорСовета господина Резвого (ближайшего соратника все того же Кожина) отцы города, избранные народом сограждане, что-то обмывают; Это господин, очень похожий на Кузнецова – помощника все того же Кожина, – внимательно изучает батарею из бутылок из-под спиртного и др.) (с. 1). Это не нужно ни по стилистическим соображениям, ни с точки зрения содержания: из текста статьи не следует, что в описываемых событиях А.Е. Кожин принимал личное участие. Постоянные повторы имени преследуют цель связать образ политика с негативно оцениваемыми действиями других персонажей. А.Н. Баранов называет данный прием речевого воздействия «введением в оценочно окрашенный контекст или ассоциативный ряд» [Баранов 2007, с. 180]. Особая разновидность данного приема условно обозначена исследователем «недоказанность как виновность» [Там же]. Она заключается в утверждениях о том, что отрицательная оцениваемая характеристика субъекта не доказана (см. примеры выше). Похожий эффект возникает в тех случаях, когда пропозиция, описывающая негативные характеристики А.Е. Кожина, помещается в сферу действия модальности предположения, причем маркеры модальности предположения ставятся нарочито и не всегда мотивированы стилистически. Это с определенностью указывает на попытку подать информацию в такой форме, чтобы избежать ответственности за сказанное: Можно, конечно, предполагать, что в бутылках из-под спиртного вода и чай... Но верится с трудом (№ 46, с. 1); Кожин совершил нечто очень похожее на ложный донос; Написанное им похоже на явку с повинной; Мы опять не утверждаем – пьян / не пьян, скажем только, что накануне у Кожина был юбилей. Кожин, наверное, опять устал (№ 46, с. 2).

Значимым для конфликтного текста является сочетание вербальных и невербальных образных компонентов. В качестве примера рассмотрим статью «Крупногабаритно!», посвященную приезду балерины А. Волочковой в Архангельск (№ 46, с. 13). Статья, занимающая часть газетной полосы, сопровождается 11 (!) фото с единственной пресс-конференции. На всех фотографиях изображена сама балерина во время пресс-конференции, многие изображения нельзя признать удачными (спорные ракурсы, негармоничная композиция кадров) и информативными (ряд фото отличаются лишь положением рук балерины, что создает эффект их манерного заламывания, подчеркиваемый и вербально: Волочкова умеет не только по-балетному заламывать руки, но и ломать стандарты). Смысловой доминантой публикации является акцентирование внешности и роста балерины: название «КРУПНОГАБАРИТНО!»; подзаголовки: «ЭТО ВЕСомый ВКЛАД В БАЛЕТ», «Меня уволили не потому, что я “большая и толстая”». В тексте – детали типа В КРУПНЫХ перстнях; чей вклад в балет ВЕСомее. Ассоциативно эти смыслы связываются с особенностями поведения: ...скандальная балерина, которая своими габаритами «ломает» кардебалет); ...несмотря на всю манерность, на все «фу» и «фи» звезды...; Эта примадонна балета нам все-таки сказала: «Я приятно удивленААА! Алла в Архангельске нашла для меня место, где готовят спААржу! Я ведь практически ничего больше не ем... Ну иногда – спААржу с моцарЕЕлой. Большое спААсибо Алле Сокольцовой».

Образы людей как часть событийных концептов конфликтных текстов создаются различными способами. Прежде всего, помещением в сниженный контекст, что обусловливает несовпадение ожидаемой / предполагаемой реакции / эмоции и реальности: очччень пасмурно, очччень сыро. Морось .... Медленно и сдецл печально движется колонна в серой форме... Оказалось, торжественный парад, посвященный дню милиции (№ 46, с. 15). Нередко используется стилевой разнобой, выступающий как средство создания иронии и представляющий собой один из признаков конфликтности текста: У «исшедших» из кофейни кофе уже тек через уши – настолько немеренным было количество испитой бодрости... Политбомонд вяло погрузился в джипы (Там же). Подробный анализ образов событий составляет перспективу нашей работы в силу своей значительной специфики и сложности организации.

Подводя промежуточные итоги, перечислим признаки, отличающие публицистические образы от образов поэтической речи: 1) функционирование в узком культурном контексте (прецедентные феномены в рассмотренных текстах немногочисленны, сопровождаются пояснениями, обращены к современной массовой культуре); 2) оценочность (преимущественно негативная и эксплицитно выраженная; отсутствие амбивалентных оценок), эмоциональность и полемичность; 3) ориентация преимущественно на образное отображение социальной, а не природной действительности; 4) активное обращение к сниженным лексическим пластам (функционально-стилистическое просторечие).

Вероятно, статус издания и конфликтный характер анализируемых текстов обусловили более яркое проявление большинства из указанных признаков публицистических образов.

Региональная принадлежность материала отразилась прежде всего на отборе фактов для последующего освещения. Это имеет огромное значение для формирования медийного образа и – в перспективе – публицистической картины мира: «Именно на этапе отбора фактов происходит первичное моделирование будущего образа. При этом следует помнить, что в силу замкнутости информационной цепочки все ее звенья последовательно влияют друг на друга, поэтому отбор фактов всегда обусловлен как определенной идеологией, так и особенностями национального (в данном контексте – и регионального. – Н.О.) мировосприятия» [Добросклонская 2005, с. 231].

Далее будут рассмотрены образы рекламных текстов различной направленности, размещенные на Интернет-ресурсах, для установления корреляций между видом СМИ и используемой в его текстах образностью.