Geum.ru

Материалы 3-й региональной научной конференции, посвященной 780-летию крещения карелов (16–17 октября 2007 года, г. Петрозаводск)

Вид материалаДокументы
АРХИВЫ МОНАСТЫРЕЙ ОЛОНЕЦКОЙ ЕПАРХИИ И ИХ ИЗУЧЕНИЕ в XIX ― начале ХХ в.
Подобный материал:
1   ...   7   8   9   10   11   12   13   14   ...   36

АРХИВЫ МОНАСТЫРЕЙ ОЛОНЕЦКОЙ ЕПАРХИИ И ИХ ИЗУЧЕНИЕ в XIX ― начале ХХ в.


В монастырях и пустынях Олонецкой епархии столетиями накапливались уникальные материалы по истории края — подлинники и копии грамот русских царей и церковных иерархов, выписки из писцовых книг, вкладные записи, синодики, приходно-расходные книги, делопроизводственные материалы.

Сведения о составе архивов местных обителей содержат, прежде всего, описи монастырского имущества в разделах, посвященных ризницам и библиотекам, а также регулярно присылаемые в консисторию рапорты благочинных и настоятелей монастырей. Особо ценную информацию об устройстве архивов, степени сохранности документов дают нам свидетельства современников — историков, работавших с монастырскими коллекциями.

Архивы монастырей привлекали многих исследователей, от именитых архиереев до студентов духовных академий. Как известно, в 1828 г. была учреждена Олонецкая епархия. Возглавивший ее архиепископ Игнатий (Семенов) положил начало изучению документального наследия обителей. В первые годы своего служения он обратил внимание на упраздненный Клименецкий Троицкий монастырь, где планировал провести остаток жизни после ухода «на покой» с местной кафедры1, и добился его приписки в 1833 г. к архиерейскому дому. Архиепископ Игнатий понимал, что для подлинного возрождения монастырской жизни было необходимо не только строить новые корпуса и ремонтировать храмы, но и воссоздать саму историю забытой обители. Ко дню освящения подновленной церкви свв. Елисаветы и Захария, 31 марта 1840 г., воспользовавшись кратким рукописным житием прп. Ионы Клименецкого и найденными в монастыре документами, он составил беглый исторический очерк и прочел его перед собравшимися в храме богомольцами. Архиерейское выступление начиналось словами: «Обитель наша столь безмолвна, малоизвестна, что не представится излишним, если мы в настоящий час предложим… хотя бы краткое историческое сказание о ней»2. Опубликованный в 1846 г. очерк стал первым сочинением, посвященным истории местного монастыря и написанным на основе материалов из монастырского архива. «Грозный архиерей», как называли современники архиепископа Игнатия, будучи на олонецкой кафедре, предписал доставлять ему из монастырей и приходов все древности и важные старинные документы. Свою богатую коллекцию он забрал в Воронежскую епархию, куда был переведен в 1842 г. По завещанию владыки его собрание древней книжности и письменности передавались в Олонецкую духовную семинарию, однако при перевозке значительная часть книг и документов погибла3.

Другой известный олонецкий архипастырь, архиепископ Аркадий (Федоров) мечтал написать историю Александро-Свирского монастыря на основании сохранившихся в нем документов. По его поручению монастырский архив разбирал Евдоким Иосифович Чернявский (род. ок. 1809 г.)4. Сын священника, он получил неплохое образование в Петрозаводском духовном училище, Олонецкой духовной семинарии, и стал последним смотрителем Александро-Свирского духовного училища, находившегося в стенах обители до 1870 г., а затем переведенного в Петрозаводск5.

В Александро-Свирском монастыре, игравшем когда-то ключевую роль в местном церковно-административном управлении, сформировался богатейший документальный комплекс. Он включал не только материалы, связанные с его собственной историей, но и разнообразные документы из приписанных к нему в разные годы обителей. Рукописи на бумаге, грамоты и древние акты в копиях и подлинниках, хозяйственные документы, межевые книги, планы на монастырские строения — все они перечислены в главной описи книгохранилища и письменности как наиболее важные для монастыря6. В 60―70-е гг. XIX в. в его собрании имелись «свитки» XVII в. «до 60 аршин длины» (до 42 м)7. Монастырский архив находился в одном из каменных корпусов Троицкой части (на втором этаже, рядом с церковью Иоанна Дамаскина) — именно здесь в 1764—1787 гг. располагалась резиденция викарных епископов Олонецких и Каргопольских. После упразднения викариатства «старинные бывшей консистории дела» продолжали храниться в монастыре8.

«…Хотя подлинные дела архива сохранились только с начала XVII в., там есть исторические документы, имеющие несомненное значение для истории русской церкви и Олонецкого края», — считал Чернявский. С архиепископом Аркадием они вели активную переписку по поводу истории монастыря и его документов. Из-за смерти владыки дело осталось незавершенным, но архиерейская мечта осуществилась: В 1874 г. на основе материалов, систематизированных Чернявским, был составлен и опубликован очерк по истории обители9.

В июле 1877 г. собрание Александро-Свирского монастыря осматривал и описывал Александр Егорович Викторов. Он отмечал, «насколько бедна библиотека монастыря рукописями, настолько богат его архив историческими документами прошлой жизни обители. Конечно, и на подобные документы, важные часто и для истории жизни народа и государства, будет обращено надлежащее внимание»10. «В монастырском архиве имеются акты Никоновского времени. Ценные исторические документы хранятся и отдельно — в ризнице Александро-Свирского монастыря. Ризница приведена в порядок и многие акты подобраны в особую витрину трудами архимандрита Макария»11.

Как видно из приведенной выше цитаты, состояние архивов напрямую зависело от настоятелей. К сожалению, образцовый порядок в ризнице и бережное отношение монахов к древностям — скорее исключение, чем правило. В 1888 г. Андрей Петрович Воронов (1864—1912 гг.)12, будучи архивариусом Санкт-Петербургского университета, посетил Палеостровский монастырь с группой паломников. Настоятель показал столичному гостю монастырский архив13. Он располагался в северной части паперти каменного собора Рождества Богородицы, рядом с кладовой14. «Особенное внимание обратила на себя жалованная грамота царя Ивана Васильевича Грозного (1550 г.), — делился впечатлениями один из посетителей, — к сожалению, хотя на пергаменте и сохранился еще висящий на красном шелковом шнуре кусок красной сургучной печати, на которой с одной стороны видна голова орла, а с другой — часть изображения Георгия Победоносца, но самый пергамент не только истерся, но начал уже тлеть (хотя в конце 60-х годов Е. Барсов его смог прочитать). Из подписи Грозного, сделанной красными чернилами, ничего не осталось, кроме бесформенного, продолговатого пятна; из подтверждений довольно ясно еще различается подпись Бориса Годунова, но последующие подписи Шуйского, Михаила Федоровича и Алексея Михайловича можно только угадывать, а не читать»15. Андрей Петрович Воронов планировал написать книгу о северных монастырях и в поисках материалов посетил многие древние обители Олонецкой епархии, в том числе, бывший Брусненский монастырь, где хранились не только метрические и приходно-расходные книги, но и синодальные указы, высланные Новгородской духовной консисторией в 1762 г. и связанные с проведением знаменитой реформы Екатерины II. Эти указы приводит в своей небольшой работе по истории Брусненского прихода священник Иоанн Малиновский16.

С разрешения архиепископа Аркадия (Федорова) в архивах Палеостровского и Клименецкого монастырей занимался Елпидифор Васильевич Барсов (жил в Петрозаводске в 1861—1870 гг.). Он опубликовал практически все старинные бумаги двух обителей с кратким описанием. Его примечания говорят о плохой сохранности многих грамот (например, «писана на свитке, края которого во многих местах погнили»)17. Работая над книгой о Палеостровском монастыре, Барсов отмечал, что документы о его начальной и ранней истории были уничтожены литовцами в 1612―1613 гг. и раскольниками в 1687 и 1689 г. Также исследователь столкнулся с нехваткой материалов, когда приступил к истории монастыря конца XVII — первой половины XVIII в. В страшном пожаре 1794 г. «вероятно погибли и письменные памятники прошлого века»18, поэтому Барсову пришлось использовать «Историю Российской иерархии», в достоверности которой он справедливо сомневался, и рукопись Тихона Васильевича Баландина, бывшего палеостровского послушника. Среди бумаг Клименецкого монастыря, хранившихся в притворе деревянной Троицкой церкви19, ему удалось найти несколько документов, связанных с историей приписных Яшезерской и Машезерской пустыней. Обнаруженные в действующих и закрытых монастырях материалы Барсов использовал в своих работах о «преподобных обонежских пустынножителях»20, Важеозерской и Андрусовой пустынях, а также при составлении алфавитного указателя монастырей Олонецкой епархии21.

Бумаги из архива Андрусовой пустыни, восстановленной при поддержке Валаамского монастыря, были просмотрены в 1818 г. валаамским игуменом Иннокентием и строителем иеромонахом Тихоном при составлении описи имущества, куда они внесли наиболее значимые документы (копия с грамоты Василия Шуйского 1608 г., в подлиннике указ о приписании Андрусовой пустыни к Валаамскому монастырю от 17 сентября 1814 г.)22. Другой валаамский настоятель, игумен Дамаскин, большой знаток и любитель истории, стал автором первого историко-статистического очерка об Андрусовой пустыни, в котором приводятся акты из монастырского архива23. Добавлю, что делопроизводство в Андрусовой пустыни велось исправно, по крайней мере, в первые два десятилетия после ее возрождения: сохранился составленный по годам неизвестным мне архивариусом список дел за 1813–1830 гг., а также перечень земельных планов и фасадов строившихся в пустыни зданий, которые сами по себе являются ценным источником дополнительной информации для исследователя24.

Разбором архива Спасо-Каргопольского монастыря «с условием составить его историю» занимался Карп Андреевич Докучаев (1849–1916 гг.) — талантливый исследователь истории родного Каргополья, собравший во время своих путешествий множество бесценных рукописей25. Создать всестороннее описание жизни чернецов было давней заветной мечтой исследователя. Спасо-Каргопольский монастырь обладал большим и ценным собранием исторических актов (в начале XIX в. здесь находилось Каргопольское духовное правление со своим архивом). Труд историка, прежде всего, имел практическую ценность для спасо-каргопольских монахов. Карп Андреевич прекрасно владел старославянским языком и свободно читал древние акты; он должен был «найти документы на спорные земли» (в то время монастырь судился с государственными крестьянами Владыченской волости Онежского уезда Архангельской губерни и нуждался в доказательстве своих прав).

Весь 1874 год Докучаев ежедневно трудился, приводил архив в порядок, по его собственному признанию, «не оставив ни одной бумажки не прочитанной»26. Переплетенные и непереплетенные свитки хранились вперемешку в ящике из тонкого железа и могли запираться на ключ. Все «столбцы» были подобраны Карпом Андреевичем по годам в тетради, кроме того, он дословно списал все их содержание «с сохранением тогдашнего правописания». Разрозненные документы за XVIII в. были разделены им на три группы по хронологическому принципу: 1711—1750, 1751—1775, 1776—1800 гг. Архив был «приведен в такую систему, что подобный труд в годичный срок под силу выполнять комиссиям»27. Докучаев работал бесплатно, от монастыря ему «дано было помещение в келии, стол, освещение и отопление»28. В ходе своих изысканий он нашел около 16 различных актов на спорные земли, что позволило Спасо-Каргопольскому монастырю удержать их за собой.

С искренней обидой исследователь сообщает в своей статье «Об архивах», что плодами его кропотливого труда воспользовался архиерейский секретарь Василий Нименский (1848—1908 г.)29, потребовавший выслать в канцелярию Его Преосвященства все грамоты и указы с 1720 по 1820 г.: «им вывезены к себе почти все бумаги за XVIII-е и почти все за первые двадцать лет XIX-го века. Без них писать историю уже было нельзя. И я, доведя ее до 8-х гг. XVIII столетия, поневоле остановился», — писал Карп Андреевич30.

Смерть жены, постоянные тревоги о судьбе малолетних детей, скитания по съемным сырым комнатам, плохое питание сказывались на слабом здоровье Докучаева, и всё же он не оставлял надежды вернуться к работе в архиве Спасо-Каргопольского монастыря. На его просьбы к монастырскому начальству о продолжении архивных занятий следовали отказы без объяснения причин. Новый строитель иеромонах Пимин отвечал, что «у нас и архива никакого нет!»31. Вспомнив о том, как в свое время олонецкий архиепископ Аркадий (Федоров) оказывал поддержку Барсову, когда тот изучал собрания местных монастырей, в 1883 г. Карп Андреевич просил епископа Павла (Доброхотова) допустить его в хранилище, чтобы завершить свой труд, но безрезультатно… «Мои права на архив нарушены. Архиерей, разделяя невежественный взгляд настоятеля “из мужиков” мне в этом отказал»32. «Архивная одиссея» завершилась полным крахом всех планов каргопольского краеведа. Низкое общественное положение он считал главной причиной своих неудач33. К тому же, по его мнению, монастырское начальство боялось вскрытия темных деталей современной истории: «допустить в архив — значит “раскрыть свои карты”» («грешок строкинских настоятелей» — незаконная продажа растущего и строевого леса)34.

В 1884 г. Докучаев обратился к профессору Санкт-Петербургской духовной академии Ивану Егоровичу Троицкому, «почтеннейшему олончанину»35, с просьбой публиковать на страницах журнала «Христианское чтение» (Троицкий был его редактором) свои материалы под общим названием «Монастыри Русского Севера» с оплатой 20 руб. за печатный лист36: «Говоря откровенно, их печатать совершенно негде: по размеру они не подходят к «губернским ведомостям», по интересу — к светским журналам, между тем статьи эти могут дать богатый материал будущему историку нашего северного монашества и монастырей за XVII, XVIII и частью XIX века»37.

Иван Егорович заинтересовался работами Докучаева; они отличались бережным отношением к источнику, точностью пространных цитат из документов. Так «скромный, почти неизвестный и при том болезненный труженик науки»38 получил великолепную возможность печататься на страницах солидного издания, а историки ХХ ― начала XXI в. — пользоваться его трудами как замечательными источниками уникальной информации по истории края.

В фонде консистории сохранился интересный документ, связанный с работой в монастырских архивах — прошение студента Санкт-Петербургской духовной академии Дмитрия Разумова39. Его отец, Владимир Иванович Разумов, служил священником в Троицкой церкви г. Пудожа, много лет исполнял обязанности благочинного и являлся председателем Пудожского уездного отделения епархиального училищного совета. Все сыновья о. Владимира (у Дмитрия было пять братьев) окончили местное уездное училище, а затем Олонецкую духовную семинарию. Дмитрий серьезно интересовался историей родного края, в своем прошении от 31 мая 1905 г. на имя олонецкого епископа Анастасия (Опоцкого) он писал: «Имея необходимость для кандидатской работы пользоваться архивными документами монастырей Олонецкой епархии и некоторых приходских церквей, в которые обращены существовавшие в древности монастыри, прошу Ваше Преосвященство дать мне разрешение на пользование архивами монастырей и церквей вверенной Вам епархии». Для удобства своих занятий Дмитрий просил, чтобы в монастырях ему «отводили квартиру и давали бесплатный стол»40. По архиерейской резолюции студент получил удостоверение о том, что он может пользоваться в научных целях документами из монастырских архивов, а также жить и питаться вместе с братией41. Каковы были результаты архивных изысканий Дмитрия в настоящее время мне неизвестно.

Большая часть местных монастырей не могла похвастаться значительными собраниями документов по своей истории. Архивы гибли во время нередких пожаров. «От некоторых обителей по причине “красного петуха” не оставляется и следов»42. В 1823 г. в бывшей Яшезерской пустыни (она была восстановлена в 1852 г.) вместе с домом жившего здесь священника Иоанна Семенова сгорели все ценные документы, в том числе планы на землю и межевые книги. Кроме того, бесследно исчезла Цветная Триодь с царской надписью — дар пустыни от Василия Шуйского43. В 1886 г. огонь уничтожил бывшую Яблонскую пустынь, расположенную на острове р. Свирь: «от искры, вылетевшей из трубы буксирного парохода “Удача” сгорела деревянная церковь»44; в 1887—1890 гг. здесь был построен новый Успенский храм45. Наиболее значительными стали трагедии, произошедшие в Задне-Никифоровской Важеозерской пустыни в 1885 г. (по неизвестной причине она сгорела буквально дотла; удалось спасти только антиминс из одной церкви и капитал пустыни)46 и в Клименецком монастыре в 1902 г. (вместе с деревянным храмом огонь уничтожил денежные книги, описи имущества, планы строений и прочие документы)47.

Древности из монастырских архивов могли воровать. По свидетельству Докучаева, в Челмогорской пустыни долгие годы хранились грамоты Бориса Годунова, Михаила Федоровича и других русских царей, но уже к 60-м гг. XIX в. они были расхищены. В Александро-Ошевенском монастыре по описи 1875 г. значились копии с грамот о пожаловании разных угодий с «другими примечательными в истории для монастыря памятниками», которые пропали после ухода в 1877 г. настоятеля иеромонаха Исихия (Звероловлева). По словам братии, он «всё истории писал», а потому держал документы в своей келье48. Также исчезла копия с грамоты Михаила Федоровича в свитке 1621 г. (в описи указывалось, что она «от долговременноти и сырости очень попортилась»).

Бесценные документы могли теряться по невнимательности клириков. Так, в Хергозерской пустыни Каргопольского уезда, преобразованной по реформе 1764 г. в приходскую церковь, имелось в единственном экземпляре рукописное описание чудес от образа прп. Макария Желтоводского — местночтимого святого, которому молились «о здравии и умножении скота»49. Маленький бывший монастырек стоял «в лесу, на пустом месте», но его казна регулярно пополнялась за счет приносимых пожертвований; паломники оставляли коровье масло, холст, приводили «разного скота довольно» и заказывали молебны. Когда в 1800 г. игумен Мисаил из Александро-Ошевенского монастыря по заданию Каргопольского духовного правления проводил ревизию Хергозерского прихода, он неожиданно выяснил, что «ризница и прочее благолепие превосходят иных градских приходов»50. Во второй половине XIX в. «по небрежности пьяных попов» Хергозерского прихода из уникальной рукописи было утеряно несколько листов51.

В 60-е гг. XVIII в., во время проведения секуляризационной реформы из закрытых обителей вывозились богослужебные рукописные и печатные книги, священнические облачения, церковная утварь; остальное имущество сдавалось под расписку приходским священникам, которые были определены к бывшим монастырским церквам. Оставшиеся после монахов бумаги не попадали в описи и мало кого тогда интересовали. О важной научной ценности документов, находившихся в упраздненных обителях, стали задумываться во второй половине XIX в.52 Докучаев в своих публикациях постоянно призывал земляков «спасать древнюю письменность от всеразрущающего времени, растраты, хищничества и пожаров»53. К сожалению, как мы могли убедиться, многие его современники равнодушно смотрели на истребление документального наследия. Нужно сказать, что архивы светских учреждений не отличались образцовым порядком. Докучаев описывает хранилище Каргопольской городской управы, не сдерживая эмоций: «Вот наполовину съеденные крысами “думские дела”, да непогрешимые “губернские ведомости”! Лежат они на сыром, гнилом полу одного из нижних помещений…» 54.

Необходимость охраны материальных свидетельств прошлого в России осознается в 60-е и особенно 70-е гг. XIX в., когда не только при духовных академиях, но и в отдельных епархиях при поддержке местных архиереев открываются церковно-археологические общества и музеи. Во многих губерниях благодаря инициативе Николая Васильевича Калачова (1819–1885 гг.) — известного российского архивиста, основавшего в 1878 г. Санкт-Петербургский археологический институт, одной из главных целей которого была подготовка специалистов, умеющих читать и разбирать древние акты — создаются архивные комиссии, находившиеся в ведомстве Министерства народного просвещения. Вопрос о необходимости организации архивной службы, о благоустройстве архивов ставился и обсуждался на археологических съездах, проходивших в 1869–1914 гг. В Олонецкой епархии, как известно, древлехранилище создается только в начале ХХ в. по инициативе Александро-Свирского братства 55(55).

Подведем краткие итоги. Архивная система хранения документов как таковая в монастырях Олонецкой епархии практически отсутствовала вплоть до начала ХХ в. Монастырские архивы нередко представляли собой кипы разрозненных бумаг, которые монахи держали в кладовых при храмах. В лучшем случае наиболее важные акты могли храниться в ризнице или в особых шкафах. Пожары, воровство, вечная сырость в помещениях, где находились документы — главные беды, угрожавшие монастырским собраниям.

Исследовательская работа в архивах монастырей была возможна только с разрешения правящего архиерея и во многом зависела от личного отношения олонецких владык и местных настоятелей к историкам и к самой истории. Приглашение специалистов для разбора бумаг иногда диктовали меркантильные соображения: монастыри нуждались в доказательстве своих прав на землю, когда судились с крестьянами. Плодотворное изучение монастырских архивов начинается во второй половине XIX в., в период расцвета провинциальной историографии, когда на основании прочитанных и систематизированных документов, многие из которых в последующее время были безвозвратно утрачены, именитые и малоизвестные исследователи создавали свои труды по истории монастырей края.


М. О. Мацкевич