Искатели счастья
| Вид материала | Документы |
| Давай русское! Нагадала мне цыганка |
- Концепция счастья в современной экономической теории, 108.92kb.
- В. Г. Михайлов «неутомимые искатели», Рассказ, 357.24kb.
- nethouse, 3986.41kb.
- «Никомахова этика», 6.03kb.
- Адам Джексон "Десять секретов счастья", 1104.34kb.
- «Основные источники счастья и здоровья», 30.93kb.
- Оправдание Тантры «Аня, ты погружаешься в пучину разврата!», 90.12kb.
- Проект компании "территория счастья", 215.55kb.
- Анализ работы школьного научного общества «Искатели истины» моу сош №44. 2010-2011, 87.25kb.
- Сказка о вернувшемся счастье, 79.73kb.
Давай русское!
За праздники народ сильно приустал. Учеба не шла, не было ни сил, ни денег. Мы сидели за столом, хлебали чай и слушали монотонное чтение конспекта. Читал Лёва, как самый бодрый и ответственный. Наконец, у нас наступил «предел восприятия», и мы решили для разгрузки послушать музыку. И тут Лёва сказал нечто, запавшее мне в память. Пожалуй, эти слова открыли новую главу в книге моей жизни. Итак, он сказал:
− Давайте послушаем наше, русское! − И побежал к соседям за магнитофонными записями.
Дело в том, что я привык, что «наше русское» − это то, что поют ряженые под старину тетки с неприличными румянами на толстых мордах. Или, вроде того, чем пичкают по радио и телевизору из репертуара «официально-протокольного». Мое сознание противилось этой подделке, похожей на мёртвый музейный экспонат в пыли и плесени. Но тут произошло следующее: Лёва поставил бобину на магнитофон, и из динамиков потрепанного «Маяка» зазвучала музыка, полная жизни! Там чувствовалась профессиональная обработка мелодий, богатая оркестровка. Там пели красивыми сильными голосами, и пели по-русски!
Говорят, что любовь забывается
И калитка от меня закрывается.
Говорят, что ходил всё напрасно я,
Говорят, что мы с тобой люди разные.
Налетели вдруг дожди, наскандалили.
Говорят, они следов не оставили.
Но дошла в садах сирень до кипения.
И осталась ты во мне вся весенняя.
На нас будто пахнуло свежим весенним ветром! Истерзанный революционными праздниками народ очнулся и стал упорно подниматься из руин внутренней разрухи. «Еще и еще!», − требовали засиявшие глаза измученного народа.
Ты проснешься на рассвете,
Мы с тобою вместе встретим
День рождения зари.
Как прекрасен этот мир, посмотри!
Как прекрасен этот мир! …
Мы полностью были согласны с мнением товарища оратора! …То есть, певца. Или автора песни… Не важно! Но нам очень, очень нужно было, чтобы мир, в котором нам довелось жить, выглядел прекрасно. «Еще давай!», − кричали мы. Лёва повернулся ко мне и сказал:
− А сейчас, Юрка, будут слова, которые я от тебя уже слышал.
Милая моя, скрытная,
Кто тебе дал из грешности
Эти глаза магнитные
И руки нежнее нежности?
Если из них, любимая,
Будет петля устроена,
Сделай же так, чтоб жизнь моя
Была бы её удостоена.
В этом месте Лёва поднял палец к потолку, привлекая моё внимание:
− Вот, сейчас!
Сердце моё не спеша сдави
Так, чтоб слабея силою,
Видел глаза я долго твои
И губы твои, любимая!
Глядя в очи остылые,
Смейся, смейся, не бойся...
Пусть все подумают, милая,
Что мы оба смеёмся.
− Точно! − воскликнул я. − Это же стихи Федорова!
− И еще кое-что услышишь, − пообещал Лёва, мотнув головой.
Рабочий день окончен, можно отдохнуть,
В тени бульваров вволю воздуха глотнуть.
На перекрестке шумных улиц, у витрин
Я как и прежде, как и прежде все один
Ведь у меня одна она, она одна,
Ни незнакомка, ни девчонка, ни жена
Как в сновиденьях − будто есть, и будто нет,
Одна на этот весь огромный белый свет.
…Джоконда Мона Лиза
В ночных туманах этих −
Одна Джоконда на целом свете!
− Вот это да! Первая строчка про рабочий день мне знакома. Может, краем уха и песню эту слышал?
− Тайна эта за семью печатями. А сейчас, товарищи, будет песня, которую можно считать гимном студенчества. Я предлагаю её выучить и петь в торжественных случаях.
Во французской стороне,
На чужой планете
Предстоит учиться мне
В университете.
До чего тоскую я -
Не сказать словами.
Плачьте, милые друзья
…Ну, так будьте же, всегда
Живы и здоровы!
Верю, день придет, когда
Свидимся мы снова.
− А теперь предлагаю вернуться из французской стороны в нашу родную. Исполняется рок-композиция под названием «Ненаглядная сторона»!
Тихо дрожит вода,
Ивы глядятся в пруд.
Так каждый раз спешу сюда,
Словно меня здесь ждут.
Дарят простор поля,
Дарят покой леса.
Как ты смогла, скажи, земля,
В сердце вместиться вся?
Сколько у тебя таких, как я,
Сыновей родных и дочерей!
Но хватает всем, земля моя,
Любви твоей, души твоей.
Есть! Слава Богу, и у нас есть талантливые авторы настоящих песен. Самое удивительное − это как им удалось пробиться сквозь нашу совковую серую тупость. Но, получилось! Значит, еще будут и другие песни, не менее хорошие.
Нагадала мне цыганка
Утро ослепило ярким солнечным светом. Звенели птицы. На лицах прохожих вспыхивали улыбки, слышался детский смех и веселое тявканье собак. Я шел… Нет, бежал! Спешил сломя голову вперед – туда, где буйствовала весна, где бурлила толпа и ждал меня друг. На площади Лядова у дороги, ведущей к автовокзалу, толпились цыгане. От них отделилась молодая женщина в ярких одеждах и встала передо мной лицом к лицу.
− Давай, молодой, погадаю! − сверкнула она черными глазами. − Положи на ручку рублик, чтобы мне всё правильно тебе сказать. Не бойся цыганам деньги давать − они к тебе сторицей вернутся.
Как-то сам собой, помимо желания, рубль из кармана моих брюк перекочевал на смуглую ладонь. Она схватила мою руку, глянула на рисунок ладони и строго взглянула мне в глаза.
− О-о-ой, парень! Жизнь у тебя будет веселой, но короткой. Видишь! − Она провела пальцем по моей ладони. − Вот это линия жизни. Она обрывается на самой середине. Так что в тридцать три года ты или помрешь, или изменишься так, что сам себя не узнаешь. Это будешь уже не ты, а как бы другой человек. Но это, если сможешь измениться. Так что, студент, спеши жить-веселиться! Жизнь коротка. − И вдруг исчезла.
Я повертел головой. Но ни в толпе цыган, ни где-нибудь рядом моей гадалки не нашел. Взглянул на свою ладонь. На самом деле, линия, по которой водила пальцем женщина, обрывалась на середине. Чушь! С чего это я должен верить в эту ерунду!
В тот миг я, наконец-то, увидел Олега. Он махал мне рукой и тыкал пальцем в сторону автобуса, который подползал к остановке. Мы ринулись к распахнутым дверям и последними вскочили на подножку. Дверь за нами со скрипом закрылась. Первые несколько минут мы боролись за жизнь − изо всех сил уперлись руками в металлическое полотно двери, чтобы нас не раздавили. Наконец, на ближайшей остановке вышла добрая треть пассажиров, мы заняли сиденье у окна, Олег уткнулся в газету, а я задумался.
Ну, допустим, это случится. И пусть мне суждено жить тридцать три года, как Христу. Во-первых, это когда еще будет. А во-вторых, не известно, каким буду я в этом возрасте и какая у меня будет жизнь. Может, будет война, или я тяжело заболею − и тогда смерть будет желанной. Бывает же такое. Каким я буду в тридцать три? Мне люди старше двадцати кажутся стариками. А после тридцати там уже и живот вырастает, и седина, и морщины, болезни разные: радикулит, печень, сердце, маразм…
«Следующая остановка − «Завод «Орбита». Кто спрашивал, как доехать до кладбища, приготовьтесь на выход», − пропела скрипучим баском кондуктор. Мы выскочили из автобуса и по щебеночной дороге зашагали в сторону металлической ограды, утопающей в тени высоких деревьев и густого кустарника. Олег глянул на меня умными глазами и бросил:
− У тебя здесь кто-нибудь лежит?
− Да. Дед с бабкой.
− Найдешь сам-то? А то я своих давно не навещал. Сейчас пойду в контору, чтобы мне подсказали, где их искать. Кладбище старое, перенаселенное. Легко заблудиться.
− Тогда и я с тобой, − сказал я.
По асфальтовой дорожке мы шли под густой сенью старых деревьев, мимо мусорных куч, мимо циклопических гранитных памятников и простеньких оград из уголка и арматурных прутьев. Густо пахло увядшими цветами и свежей краской. Изредка навстречу попадались притихшие посетители и пьяненькие служители в черных сатиновых халатах.
− Простите, а сколько вам лет? − неожиданно спросил я проходящего мимо мужчину.
− Недавно тридцать два исполнилось, − улыбнулся тот в ответ, видимо, ожидая предложения выпить. − А что?
Я пристально рассмотрел его. Крепкий еще, сильные жилистые руки, мужественные морщины вокруг глаз и от носа к подбородку, седоватые виски, легкая пружинистая походка. На немой вопрос Олега я рассказал ему о пророчестве цыганки. Он покачал головой и печально улыбнулся.
− Правду сказала цыганка или наврала − это не так важно. Видишь ли, помнить о смерти, думать о ней, надо каждому. Нам от нее никуда не деться. Многие боятся этой темы и, как страус в случае опасности, прячут голову в песок. Но человек разумный обязан четко осознавать, что умирать придется обязательно. И ответ за свою жизнь так же придется держать. …Как бы нам это не было страшно. Так что лучше заранее подготовиться к переселению в город мертвых. − Показал он на могилы вокруг.
В конторке седой начальник, похожий на полковника в отставке, спросил фамилии наших родственников и, полистав затрепанную книгу, выписал на листочки бумаги номера участков и могил и молча протянул нам. Нам со спутником пришлось расстаться.
Мои дед с бабушкой лежали в аккуратной могиле с приличной металлической оградой, внутри которой белели мраморные плиты с крестами и эмалевыми фотографиями. Прутья ограды вросли в толстую морщинистую кору старой липы. Под ее роскошной кроной жила густая тень, которая шевелилась, как живое существо. Я повыдергивал траву, погладил рукой прохладный мрамор обелисков, всмотрелся в лица предков. Присел на скамью и понял, что не знаю, что мне делать дальше. Что вообще в таких случаях делают?
− Эй, дружище, ты как? − раздался из-за густого орешника баритон Олега.
− Нормально, − ответил я. − Да ты заходи, место есть.
− Да, у тебя тут уютно. Не то, что на моей могиле. У меня там полный хаос. Придется заняться благоустройством. Батюшки, какая роскошь! − Показал он на металлический ящик под скамейкой. − Знаешь, Юра, я всё думаю о твоей гадалке. Мне кажется, она не просто так появилась в твоей жизни. Прими это, как предостережение. И готовься круто изменить свою жизнь.
− Куда и как изменить? − спросил я недоуменно.
− А вот ты и разберись. Значит, пришло время подумать об этом.
− Я тут пока тебя не было, не знал что мне делать. В голове сумбур. Просто тупо смотрел вокруг и всё. Я ничего не знаю об этом! − Обвел рукой окружающие могилы.
− Ничего, брат, узнаешь. Говорят, с умершими нужно говорить как с живыми. Они слышат и всё видят, чем мы тут занимаемся.
− Как это видят и слышат? Они уже сгнили там под землей.
− Это, Юра, только телесная оболочка сгнила. А душа-то живет. Она и после смерти тела продолжает жить. Ты думаешь, почему я тут сегодня оказался и тебя за компанию позвал? Снятся мне мои покойники. Каждую ночь снятся. И просят, даже требуют, чтобы я сюда пришел и поговорил с ними. Да так это явно происходит, будто они живы и рядом стоят. И ты тоже сюда ходи. Ты заметил, как тут хорошо и спокойно?
Посидев еще с полчаса, мы встали, прикрыли калитку и побрели по дорожке в сторону выхода. Мой взгляд непрестанно скользил по надписям и фотографиям на памятниках. Здесь лежали не только старики, но и совсем молодые, и даже юные, и совсем дети. Вдруг меня заинтересовал один памятник у самой дороги. На светло-бежевом полированном камне виднелась цветная фотография красивой девочки в пышных белых бантах. Под ней − бронзовые буквы: «Лена Зеленова, 1965-1974», а чуть ниже корявые буквы, процарапанные чем-то острым: «Лена, я тибя люблю!» Мне представилось, как мальчик, оглядываясь, царапает гвоздем эти слова и рукавом смахивает слезы с грязной щеки. Девочка на фотографии улыбалась. Такая красивая! Полная жизни…
Когда за нашими спинами осталась кладбищенская ограда, мы вышли на солнечную улицу. Здесь ползали туда-сюда троллейбусы, звенели трамваи, улыбались люди и смеялись дети, из открытого окна доносилась песня про Арлекино… И мне вдруг так захотелось жить! В общем, в тот день мы с Олегом несколько покуролесили и расстались за полночь.