Искатели счастья
| Вид материала | Документы |
| Позови меня в даль светлую Она вошла в метро... Итак, телефонный разговор. Я выкинул вверх три пальца − символ автоматного лимита. Ваши яблоки,− сказал я и посыпался плодами в ее авоську. |
- Концепция счастья в современной экономической теории, 108.92kb.
- В. Г. Михайлов «неутомимые искатели», Рассказ, 357.24kb.
- nethouse, 3986.41kb.
- «Никомахова этика», 6.03kb.
- Адам Джексон "Десять секретов счастья", 1104.34kb.
- «Основные источники счастья и здоровья», 30.93kb.
- Оправдание Тантры «Аня, ты погружаешься в пучину разврата!», 90.12kb.
- Проект компании "территория счастья", 215.55kb.
- Анализ работы школьного научного общества «Искатели истины» моу сош №44. 2010-2011, 87.25kb.
- Сказка о вернувшемся счастье, 79.73kb.
Позови меня в даль светлую
По приезде в Нижний на перроне Московского вокзала Олег спросил:
− Что-то я совсем из времени выпал. Не помнишь, какое у нас расписание занятий?
− Еще два дня и зачет, − ответил я, вытягивая шею в поисках бедной Джульетты. Впрочем, безуспешно.
− Тогда сегодня отдыхаем. Только надо бы как-нибудь красиво. А то от Вальпургиевой ночи и притонов столицы такой осадок мутный остался, будто мы в аду побывали.
Дома у Олега нас ожидало застолье. Старые коммунисты третий день праздновали Первомай. Отец Олега энергично пожал мою руку. Сурово оглядел сына и молча ткнул пальцем в глубокую носогубную складку, сын послушно чмокнул его в щеку и приобнял. На бравурное приветствие Олега: «Салют старым коммунистам, верным детям Ильича!» последовало саркастическое ворчание ветеранов.
− Как думаешь, эту негативную реакцию на Ильича, можно считать предвестием грядущих перемен? − пробурчал Олег, закрыв дверь своей комнаты. Он поставил на свой «Арктур-004» диск «Бони М», откупорил бутылку чешского ликера «Бехеровка» с изысканным привкусом резинового клея и плеснул в крохотные рюмки. − Прими желудочных капель из аптеки пана Яна Бехера и одевайся во всё фирменное, пойдем, выйдем в свет.
Под песню «Реки Вавилона» я стал наряжаться в бело-голубые джинсы «Лэвис», синюю лапшу; на ярко-красные носки натягивал фиолетовые ботинки на платформе, которые обещали протираться бордовыми залысинами. Ну что сказать?.. В зеркале я увидел «дивной красоты молодого мужчину в самом расцвете сил», с ног до головы «упакованного в фирму». В таком наряде не стыдно было появиться в самом престижном месте любой столицы мира. Мне так казалось.
В это время Олег изучал в газете раздел «В кинотеатрах города».
− Во! То, что нам нужно! «Позови меня в даль светлую». Замечательный фильм по рассказам Шукшина!
Он оглядел меня с ног до головы и вдруг зашипел, тыча пальцем в ботинки:
− Ты с ума сошел! У них вид неприлично новый. Немедленно пройдись по поверхности наждачной бумагой. У меня где-то в столе «нулёвка» валялась.
Дверь открылась, и зашли двое бордовых лицами ветеранов партии. Один из них протянул свою рюмку к «Бехеровке», другой − подставил седую голову под стерео-наушники, прозванные в народе «лопухи», и заорал во всю глотку: «Ух ты! Какая музыка! Объёмная!». Олег на минуту отнял «лопухи» и бдительно сигнализировал престарелому меломану:
− Имей ввиду, дядь Леша, эта музыка − не иначе, как идеологическая диверсия! Ты поосторожней! А то заявят на тебя! В соответствующие органы. Друзья-собутыльники.
− Эти могут! − солидно кивнул дядя Леша. − Этим палец в пасть не клади − всю руку по самую подмышку отхватят.
− Давай я специально для тебя, дядь Леш, «Май течет рекой нарядной» поставлю. Конспихация, батенька, и еще хаз конспихация!
− Поставь, Олежек. И чтобы обязательно «…по широкой мостовой!» и погромче! Какая смена растет, Пашка, − обратился он к любителю «Бехеровки», смахивая нечаянную слезу с морщинистой щеки. − Какая у нас политически грамотная молодежь! Есть кому знамя из наших ослабших рук подхватить! И понести в светлые коммунистические дали!
…Смотреть с Олегом кино − занятие не для слабонервных. Он каждую вторую фразу обмусоливал и смаковал, как любитель пива дефицитную воблу. На нас оглядывались, нас просили вести себя тише и даже угрожали сообщить «куда следует», только унять киномана никому не удавалось.
− Нет, я не могу: «маслице на хлеб»! Это он про сивушные масла! И гроб для себя строгает, чтобы в спину сучок не вонзился. Смотри, что Любшин из себя вытворяет! А ты помнишь его в кино «Щит и меч»? Какой он там умница, красавец, в немецкой форме! А тут − алкаш-алкашом. Слышь: «Ох, как в нос шибает!»
Вышли мы из кинотеатра повторного фильма, прошлись по Пушкинскому садику и направились на площадь Горького. Обсуждение фильма продолжалось и здесь, поэтому мы чуть не сбили с ног Ирэн. Она прогуливалась в обществе худенькой брюнетки и держала за руку очаровательную светловолосую девочку лет пяти: «Моя племянница Даша, а это сестра из Вильнюса − Кристина». Обе молодые женщины были одеты в красные короткие «платья-распашонки». Дашенька − в розовом комбинезончике. Олег пригласил дам прогуляться. Они согласились.
Как-то так получилось, что Дашутка оказалась на моих плечах. Я за две копейки взвешивал на её всех весах, которые попадались на нашем пути. Причем, вес её постоянно увеличивался с 19 до 22 килограмм. «Дядь Юр, видишь, как быстро я расту!» − хлопала девочка в ладошки. Еще я учил её английским словам. И где-то на подходе к Кремлю талантливый ребенок уже выучил слов двадцать и самые главные фразы: «Ай лав ю», «Хау мач из ит?» и «Ю а крэйзи».
Мы прошли территорию Кремля насквозь и вышли через проём в крепостной стене к дорожке над Зеленским съездом. Перед нами справа внизу шумела Маяковка, над крышами домов виднелась Волга, разлившаяся в ту весну до самого горизонта. У женщин оказался с собой фотоаппарат со слайдовской немецкой пленкой ORWO. Мы кормили сизых воркующих голубей, звонко смеялись, по очереди подбрасывали «до самого синего неба» визжащую от страха и счастья Дашеньку − и всё это непрестанно фотографировали.
Олег стал пересказывать Кристине фильм про светлые дали и даже порывался сводить её в кино непременно сейчас:
− Как можно продолжать спокойно жить, если ты не видела этот шедевр! − вопил он на всю округу. − Знаешь, что там Ульянов говорит? Что в русской тройке-птице сидит жулик! Тройка-птица − это образ Руси, а там в коляске − вор! Представляешь!
− А мы вчера там же смотрели «Осень», − сказала Кристина. − Его называют первым секс-фильмом в СССР. Там герои всю дорогу лежат в постели и пьют пиво.
− Кому что!.. − вздохнул Олег.
А Ирэн в тот день была удивительно тихой и чуть грустной. Она прижалась ко мне плечом, достала из сумочки журнал «Юность» и открыла повесть Анатолия Тоболяка «История одной любви». Поискала нужное место, прошептала: «Так они познакомились» и прочла вслух:
«Из дневника Кротова»
«25 июня 1972 года, в полдень, на оживленном перекрестке Москвы произошло столкновение. В сводках ГАИ оно не значится. Один пешеход, развив недозволенную скорость, налетел на другого пешехода. Яблоки посыпались из авоськи и запрыгали по мостовой, как радужные мячи. Девушка закусила губу. Молодой человек кинулся собирать плоды райского сада. Когда он разогнулся, она уже уходила. Ее плечи были возмущенно расправлены, лопатки под платьем сошлись, как тиски. Черная негритянская нога с силой поддала одно из яблок. Оно запрыгало на середину улицы.
Вся ее фигура источала гнев и презрение. Гнев и презрение. Девушка с облегченной авоськой шагала, не оглядываясь. Я сунул несколько яблок за пазуху, одно обтер и надкусил.
Она вошла в метро...
… Прежде чем шагнуть с движущейся ступеньки, она оглянулась. Как дикая птица, почувствовала взгляд охотника из-за куста. «Хвост» обнаружен. Преследование потеряло тайну.
Теперь мы поднимались. Я плыл на десять ступенек ниже. Ее ноги, как два ослепительных черных луча, били в глаза. Затем ее поглотила телефонная будка. Я прислонился к пустому лотку из-под мороженого. Яблоко в моей руке взлетало.
Итак, телефонный разговор.
Румяным яблоком я выбил по стеклу будки три точки, три тире, три точки. Сигнал SOS. В ответ гневный взгляд карих глаз. Шевелящиеся губы... Розовая мочка уха, прижатая трубкой...
Я выкинул вверх три пальца − символ автоматного лимита.
Дверца будки распахнулась. Мы стоили лицом к лицу. Я превратился во фруктовое дерево.
− Ваши яблоки,− сказал я и посыпался плодами в ее авоську.
Красный свет − неприязнь, испуг. Желтый − раздумье, колебание. Зеленый − доверие.
Три раза мигнул светофор в ее глазах. И вот уже я держу авоську, как победный трофей преследования. Почему смолк город? Куда пропали прохожие? Их нет; мы − два космонавта под одним шлемом в безвоздушном пространстве».
− А это очерк главного героя, − сказала Ирэн тихо и серьезно. Так она говорила, когда прикасалась к чьему-нибудь таланту. − Он привез его в редакцию из командировки на пастбище. Представляешь, ему лишь семнадцать! Чуть больше, чем тебе, когда ты мне читал свои стихи и рассказы. Послушай, Юра:
«И двинулся аргиш! Вскинули олени головы с раскидистыми ветвями, переступили тонкими под коленом и широкими у копыта ногами, пробуя твердость земли, закатили выпуклые, со слезой глаза, задрожали всей кожей — и пошли... Первые дни авалаканчика, шаткого и податливого на малый порыв ветра, первые дни жизни длинноногого уродца с круглым взором, отражающим весеннее величие земли, протекают в полнейшей беззаботности. Мать кормит его молоком, а человек-пастух следит за его сердцебиением. И уже в эту пору косой надрез на ухе новорожденного определяет его судьбу. Быть ему домашним зверем и служить ему человеку!
Окрепнут его ноги, пойдут в рост бугорки на темени, прикрытые пока светлой шерсткой, заживет порез на ухе. Но уже нельзя ему надеяться на даровое молоко матери. Летом будет он кружить вместе со своими собратьями в мучительном хороводе, подгоняемый оводами и мошкарой, осенью познает сладость первого гриба, зимой обдерет рога в тесных просветах между лиственницами и проверит силу копыт, разбивающих пласты снега вплоть до ягеля... Всем наделила его природа. Только крыльев ему не дано, чтобы летать в небесах на птичий лад».
Она закрыла журнал и опустила его на колени. Перед нами простирались зовущие светлые дали. Занимался голубовато-золотистый закат. Стояла тишина. Даже трамваи прекратили звенящий бег по рельсам. Даже голуби притихли и расселись по траве.
− Это, как полёт в небо! − говорила она взволнованно. − Это как пощечина всем нам, ползающим по земле. Это… счастье быть таким возмутительно талантливым.
− Дай почитать, − сказал я. − Очпрошу.
− Возьми, конечно. Это я для тебя взяла из библиотеки. Мне этот Кротов моего друга детства Юрочку напомнил.
− Поду-у-у-умаешь, − пропела Дашенька, ковыряя ботиночком траву на газоне, − я тоже дядю Юру «ай лав ю»! − Потом повернулась ко мне и, склонив голову к плечику, улыбнулась: − А когда я вырасту и стану большой, ты будешь со мной в стогу сена кувыркаться?
− Почему в стогу сена? − спросил я девочку, слегка ошеломленный.
− А потому что, когда в кино любовь показывают, дядя с тетей в стогу кувыркаются и смеются. Я тоже так хочу.
− Обязательно, Дашенька, − сказал я как можно серьезней под ехидное прысканье взрослых, − разве я смогу отказать такой очаровательной принцессе, как ты?
− Договорились! А можно я опять к тебе на шею сяду?
− Можно, конечно!
Девочка шустро заняла свое место на моем загривке. Я обхватил её тонкие ножки одной рукой, другой взял под руку Ирэн и мягко спросил:
− Что с тобой?
− Меня Виктор бросил…
− Ну, и ничего! Ты у нас самая красивая и умная. У тебя нежное сердце. Этот бледномордый волчара и мизинца твоего не стоит.
− Правда?
− Конечно, другиня! Ты самая лучшая девушка Нижнего Новгорода и прилегающих окрестностей. Вот этих. Посмотри! − Я показал рукой на обширный разлив Волги до самого горизонта и расплавленное золото высокого неба. − И ты…Представляешь, от Олега я такое о женщине слышал впервые: ты че-ло-век! Как утверждал великий Горький, − ты звучишь гордо!
− Спасибо, Юрочка, − вздохнула она, благодарно пожимая мое предплечье. − Знаешь что, приходите ко мне завтра часикам к пяти. Я вас с Олегом отблагодарю за сегодняшний день.
Однако, темнело. Не смотря на ропот Кристины и причитания Дашеньки, мы отправили их домой спать. Сами же решили съездить в кинотеатр Минина на одноименную улицу, что у Верхневолжской набережной. Там уже который месяц постоянно шли фильмы Михаила Ромма «Обыкновенный фашизм» и «Этот безумный, безумный, безумный мир». Мы неоднократно слышали восторженные отзывы о них. Нам достались билеты на последний сеанс − на «Обыкновенный фашизм». Уже само начало фильма сразу ввело нас в состояние наивысшей концентрации внимания: улыбающиеся дети, обнимающиеся влюбленные − всё так мирно, тихо… И вдруг − горы полускелетов, трупов в концлагере. За кадром знаменитый баритон Ромма, добрый, мудрый в мирных сценах − и жесткий, саркастический во время демонстрации фашистского безумия, лжи, показухи, звериной жестокости.
Обе серии − три с половиной часа − мы пребывали в напряжении. У меня в голове роились тысячи мыслей и ассоциаций, требующих осмысления, я их запоминал, чтобы потом обязательно обсудить, может с Олегом, или с кем-нибудь еще, только обязательно проанализировать и обсудить. Нас уже приучили, что при нашей советской власти авторы сильных фильмов, книг, статей, живописных полотен вынуждены прибегать к приему иносказания, скрывая истинные идеи за ширмой сказки, легенды, бичевания легальных, общепризнанных преступлений… У меня не оставалось сомнения, что автор клеймит не только фашизм, но и любую тоталитарную власть, которая держится на страхе, насилии и зомбировании масс, которая эксплуатирует самые низменные человеческие страсти: гордость, властолюбие, зависть, жестокость и страх.
После сеанса мы вышли в прохладную ночь и свернули на набережную. Там, под откосом мирно плыли по Волге огни кораблей, в фиолетовом небе сверкали звезды и огни самолетов. После трехчасового напряжения приятно было смотреть на эту мирную картину. Но тут Олег тряхнул головой и сказал:
− Да, друзья мои, вы правы! Автор нам показывал наш мир в разрезе. Там всё: фашизм, коммунизм, сионизм, масонство… А знаете, что фашизм − порождение масонства. Гитлер, будучи сам членом масонской ложи именно по масонским каналам получал деньги, власть и указание, кого уничтожать и в каком количестве. Строго по спискам: этих отпустить за океан, этих − в газовые камеры. Эти, которые несут идеи всемирного господства − наши, а те, кто ассимилировались, разжирели и утонули в болоте мещанства − чужие, мусор… Масоны всегда действовали по обе стороны баррикад. Нужно заработать сверхприбыли на вооружении, грабеже народов − используют одну сторону, нужно свернуть войну и перейти к мирной жизни для реализации награбленного и приумножения в бизнесе − используют противную сторону, по другую сторону линии фронта. Абсолютно уверен, что и автор этого фильма работал на одну и сторон этой всемирной партии, где на доске вместо деревянных фигур целые народы. И всем − заметьте − правит идея! Отсюда вывод, коллеги, − наша задача обрести самую главную идею в нашей жизни. Такую! − чтобы и умереть за неё было не страшно.
− Короче, «отчизне посвятим души прекрасные порывы», − усмехнулась Ирэн.
− Раньше, милая барышня, народ наш умирал «за веру, царя и отечество», − нимало не смущаясь иронией оппонента, сказал Олег. − Царя вышеуказанные силы расстреляли, отечество отняли и запретили даже упоминать это слово. Что осталось русскому народу? Только то, что уже не отнять − вера! Вот за это и пойдем на вражеские штыки.
− Ладно тебе, Олежка, убавь пафос. Ты не на трибуне. И не забудьте, я вас завтра к себе к пяти пригласила.