Geum.ru

Искатели счастья

Вид материалаДокументы
Идеалы и серость
Shine on you crazy diamond Сияй, Безумный Алмаз
Подобный материал:
1   ...   19   20   21   22   23   24   25   26   ...   51

Идеалы и серость


…Серость!.. Она, как сырая плесень, проникает повсюду. Для неё, кажется, нет преград. Серость не производят, просто она появляется, когда удушают всё живое, солнечное, радостное. Сначала − в себе самом, потом − в ближайшем окружении, а если силы есть, то и дальше − до самых до окраин. Это очень удобно, если в себе самом всё живое успешно выжег злом. Смотрит такой в себя, на себя, а сердце, разум, личина − всё в плесени. А он уже за пультом управления. Перед ним экраны мониторов, рычаги, кнопки. Видит − живое на экране шевельнулось, рука тянется к рыжей кнопке, как у Геббельса к пистолету, − уничтожить! На другом экране − какой-то вызывающе молодой, разумный, ясноглазый − да неважно, что он там говорит. А просто за то, что живой еще − запретить! Будет продолжать трепыхаться, не послушает − приказ на уничтожение!

Когда живое затоптано, эта вездесущая сырая плесень проникает в одежду, в поэзию, в музыку, в книги, в поведение людей, в их мозг, а потом и в сердце. Ты видишь пепельные лица, ниже − мышиные одежды, слушаешь пустые слова, унылую музыку, прославляющие её величество смерть. Стоп! Как там писал романтик-Пешков, пока еще не стал Великим Горьким? «Лучше тридцать лет питаться свежим мясом, чем триста лет мертвечиной». Скажем смерти нет! Хотите − убейте меня молодым, но я не стану клевать вашу мертвечину!

Примерно, об этом говорили мы с Олегом, когда вечером шагали к Ирэн в дом на набережной. Видимо, отец моей другини сделал неплохую карьеру, если окна их просторной квартиры выходили на Волгу. Родители её отъехали на дачу. Впереди намечался вечер психоделической музыки. В большой комнате на низком журнальном столе стояли блюда с салатами и канапе – всё дело изящных рук Ирэнушки. Вокруг на матрасах, накрытых пледами, валялись подушки. На стене висел большой белый экран. Напротив него − слайдоскоп. Ирэн оделась в нежно-голубые джинсы и белую свободную рубашку, распустила каштановые кудри по плечам. Смотрела весело и ласково. Олег, напротив, был мрачно-усталым, улыбался через силу. Но улыбался...

Сначала мы, обнявшись, как три товарища, вышли на балкон и лицезрели просторные дали, залитые большой водой. Честно сказать, я бы так и простоял там до утра, если бы другиня не напомнила о программе вечера. Потом по-восточному возлегли на ложах и правой рукой вкушали яства и питие. В это время хозяюшка показывала слайды майских праздников, где фигурировали и мы с Олегом. То ли потому, что фотографировали без подготовки, то ли день был такой светлый, только мы там выглядели радостными, счастливыми. В этих картинках, вспыхивающих на экране, жило столько воздуха, простора, улыбок, шуток, радостного детского смеха, голубиного воркования. И Дашенька в розовом комби­не­зон­чике, и девушки в красных платьях, и мы с Олегом в новой потёртой «фирме»… А над нами − высокое синее небо, а под нами − зелёная трава, и бегущие трамваи, голубые крыши и церкви Маяковки. А перед нами − сверкающие воды великой реки, а еще дальше, в сизой дымке − зовущие светлые дали. «Зачем, почему тогда не думал я?..»

А потом… Потом хозяйка включила магнитофон «Akai» с огромными бобинами, вздрогнули мембраны больших динамиков, на миг всё стихло − и раздались первые аккорды фантастической музыки. «Пинк флойд»!

Shine on you crazy diamond Сияй, Безумный Алмаз

Remember when you were young, Помнишь, ты был юн,

you shone like the sun. и сиял, как солнце.

Shine on you crazy diamond. Так сияй же и впредь, Безумный Алмаз.

Now there's a look in your eyes, Теперь выражение твоих глаз изменилось:

Like black holes in the sky. Они стали похожи на черные дыры.

Shine on you crazy diamond. Так сияй же и впредь, Безумный Алмаз.

You were caught in the cross fire of Ты попал под перекрестный огонь

Childhood and stardom, На пути от детства к всемирной славе.

Blown on the steel breeze. Стальной бриз подхватил тебя с земли.

Come on you target for faraway laughter, Так давай же, дерзай, объект давних насмешек,

Come on you stranger, you legend, Дерзай, чужак, легенда,

You martyr, and shine! Мученик - и сияй!

You reached for the secret too soon, you Ты слишком рано пожелал узнать тайну,

cried for the moon. ты строил воздушные замки.

Shine on you crazy diamond. Так сияй же, Безумный Алмаз.

Threatened by shadows at night, and Тебе грозили ночные тени,

exposed in the light. и слепил свет.

Shine on you crazy diamond. Так сияй же и впредь, Безумный Алмаз.

Well you wore out your welcome with Ты действовал наобум и стал

random precision, нежеланным гостем,

Rode on the steel breeze. Ты оседлал стальной бриз.

Come on you raver, you seer of visions, Так давай же, дерзай, неистовый, провидец,

Come on you painter, художник,

You piper, you prisoner, and shine! Волынщик, пленник − и сияй!

Звучали неторопливые гитарные раскаты, синтезатор издавал немыслимые богатейшие звуки, тарелки почти шёпотом обозначали ритм. Музыкальный ветер то струился ручейком, то затихал, нашёптывая сказку, а то взрывался ураганом, чтобы снова внезапно стихнуть и погрузить слушателя в парящий покой. То из одной, то из другой колонки раздавались голоса солистов. Нас вопрошали, утешали, убеждали; звали в необычный мир, сотканный из тонких светящихся нитей нашей мечты. Наш космический корабль грузно отрывался от земли, набирал скорость, впечатывая наши тела в мягкие кресла. Потом кабину сотрясали отстрелы первых ступеней ракеты-носителя, потом нас вынесло в ультрафиолетовые бездны космоса. И вот мы уже летим среди звездных скоплений, а в окне иллюминатора меняются картины − одна другой роскошней.

Ирэн расстаралась! Музыка уносила нас прочь от обыденности в величественные космические просторы. А на экране менялись фотографии звездного неба, сюрреалистические картины, горные, океанические и пустынные пейзажи… И было нам тогда очень хорошо. Ведь это «…это молодость моя!»

«На десерт» Ирэн включила кинопроектор и сказала:

− Эту ленту подарил мне Витюша-чекист. Это копия фильма про Вудстокский рок-фестиваль с закрытого обкомовского показа.

Нам было известно, что в августе 1969 года в штате Нью-Йорк на какой-то ферме проходил этот фестиваль, в котором выступали знаменитые американские группы. Там собралась полумиллионная толпа, приехавшая со всей Америки, в основном, хиппи, пацифисты и любители рок-музыки.

Фильм начался с показа красивых холмистых полей, по которым ездили на тракторах и конях длинноволосые парни с девушками. Плотники строили деревянный настил для музыкантов, монтажники ставили вышки, натягивали брезентовый полог, кто-то городил сетчатый забор, который потом затопчут. По дорогам к Вудстоку двигались тысячи автомобилей, мотоциклы, трактора с тележками, наполненными детьми. Седой индус рассказывал, что ему дома не поверят, если он скажет, что в деловой Америке могут собраться на рок-фестиваль сотни тысяч молодых людей. Приезжающая молодежь ставит палатки, рассаживаются на одеялах, кормят детей, играют с собаками. По радио звучит объявление: «Нам передали, что коричневая кислота, которую здесь продают, очень низкого качества. Вы, конечно, свободные люди и сами можете выбирать. Но имейте в виду, что у нас есть врачи. Если кто отравится, можете обращаться к ним».

Со сцены звучат слова: «Америка должна помочь миру духовно!» А вот и образец американской духовности: показывают занятия йогой. Парень говорит: «Йоге уже шесть тысяч лет. Это энергия кундалини, она струится по позвоночнику − от нее крышу сносит сильней, чем от наркоты!»

Начинает концерт негр, одежда которого промокает от пота. Потом Джоан Баэз передает привет от мужа, сидящего в тюрьме за отказ воевать во Вьетнаме и хлопает себя по выпуклому животу: «У нас все в порядке!» Прыгают по сцене сумасшедшие «Sha Na Na», красиво выступают виртуозные «The Who». Кантри Джо Макдональд поливает руганью вьетнамскую войну и всех собравшихся. Ему подпевает вся огромная толпа: «Родители, отдайте своих детей во Вьетнам. Мы скоро все умрем!». Молодой Джо Кокер в бакенбардах хрипит и дергает руками. С восторгом встречают замечательных и неповторимых «Creedence Clearwater Revival». Потом Пол Баттерфилд под дождем остается один с гитарой в руках на сцене с выключенным электричеством.

Кто прячется от дождя под пленку, кто раздевается догола и прыгает, скандируя «нет дождю», а кто катается по жидкой грязи, как по катку. Дождь проходит. На сцене музыканты передают друг другу самокрутку и кричат в микрофон: «марихуана!», так же поступает и публика. Голые дети играют в ногах пап и мам, курящих самокрутки. На сцене поют песню о двух килограммах дури.

В очередях к телефонам-автоматам стоят молодые ребята, звонят домой, сообщают, что здесь всё спокойно, они живы-здоровы. По радио объявляют, что у Чика рожает жена. Кто-то моется в реке с мылом, парни бреются − голые с одетыми вперемежку. Стоят в очередь к переносным туалетам. Разные люди высказывают свои впечатления:

− Полный бардак! Нет еды, нет бензина. Всюду толпы наркоманов.

− Не бойтесь полиции и военных. Они нас охраняют. С вертолетов бросают одежду и цветы.

− Мы местные фермеры, собираем еду и одежду для ребят. Хорошие ребята!

− Это зона любви! Они все счастливы!

− Да что такое! Они там все спят на земле. Это же пятнадцатилетние дети, а уже обкурены марихуаной.

− Я им привез воды. Отличные ребята. Воспитанные, вежливые. Нет воровства. Нет драк.

− Они хорошие ребята. Америка должна гордиться ими.

− Странно это слышать от легавого.

− Да я не легавый, я охраняю территорию.

Гениальный Карлос Сантана с мушкетерской бородкой будто сроднился с гитарой, извлекает из нее немыслимые звуки. За его спиной потные негры дубасят по тамбуринам и рвут струны бас-гитары. Мальчик-ударник лет пятнадцати с лицом отличника трещит на барабанах и тарелках. Народ встал, свистит и хлопает. Девушка в очках, закрыв глаза, двигает головой в такт музыке.

− Ребята, мы, наверное, в раю!

− Пройдите через лес. Там на ферме раздают еду. Там походные кухни.

Золотарь моет туалеты, развешивает рулоны туалетной бумаги и говорит:

− У меня один сын где-то здесь, а другой на войне летает на вертолете.

Хозяин фермы, на которой проходит фестиваль:

− Нигде еще не собиралось столько народу сразу! Пусть здесь будет только веселье и музыка! Да хранит вас Господь!

Затем негр из «Sly and the Family Stone» размахивает в темноте белыми крыльями рукавов. Виртуозы из «Blood, Sweat & Tears» играют сложнейшую композицию джаз-рока. Странная Дженис Джоплин хриплым высоким голосом интересуется всё ли у них есть: вода, одежда, и поет нечто истерическое, на пределе голосовых возможностей.

Гениальный Джими Хендрикс в красной повязке на лбу небрежно касается длинными черными пальцами струн белой гитары, и она поёт, стонет и плачет. Вот он играет одной правой рукой, бегая пальцами с грязными ногтями по грифу − и с неба будто срывается громовой раскат и мечется над толпой звуковой шторм. В его аккорды вплетается мелодия американского гимна. Он то спокоен, то сжимается в клубок, то подключает к игре и тело, и лицо, поднимая глаза в небо. В мочках его ушей сверкают большие бриллианты.

Наконец, толпа редеет, расходится, остаются горы мусора, который собирают в мешки, сваливают в кучи и сжигают странные волосатые личности.

Скоро погибнут от наркотиков Джимми Хендрикс, Дженис Джоплин и многие другие. Хиппи − кто умрут, кто попадут в психдом, кто повзрослеют и превратятся в холеных яппи. Генералы, развязавшие войну во Вьетнаме, фестиваль «не заметят». А идеалы хиппи «любовь, цветы и мир» − они до сих пор сверкают миражами и рождают новые и новые проблемы. Так может, они бессмысленны?..