Искатели счастья
| Вид материала | Документы |
| Следом за гордой птичкой Самоубийца в открытом космосе |
- Концепция счастья в современной экономической теории, 108.92kb.
- В. Г. Михайлов «неутомимые искатели», Рассказ, 357.24kb.
- nethouse, 3986.41kb.
- «Никомахова этика», 6.03kb.
- Адам Джексон "Десять секретов счастья", 1104.34kb.
- «Основные источники счастья и здоровья», 30.93kb.
- Оправдание Тантры «Аня, ты погружаешься в пучину разврата!», 90.12kb.
- Проект компании "территория счастья", 215.55kb.
- Анализ работы школьного научного общества «Искатели истины» моу сош №44. 2010-2011, 87.25kb.
- Сказка о вернувшемся счастье, 79.73kb.
Следом за гордой птичкой
«Веселие Руси в питии еси», − любил говаривать Олег. Мне же эти слова казались чем-то вроде подмены. Или измены… Мне представилась возможность убедиться в том лично, пропустив одно событие через сердце.
Это случилось в тяжелые дни зачетной сессии, когда волей-неволей приходилось сдавать все «хвосты», чтобы получить вожделенный зачет. Мало того, что учебная нагрузка была максимальная, а здоровье в связи с морозами и длительным стрессом помаленьку начинало сдавать. А тут еще это несчастье.
Уж не знаю почему, но наблюдая за Анжеликой, я постоянно ощущал безотчетную жалость к ней. Подспудно ожидал от неё неприятностей, и судя по степени её красоты, немалые. Поэтому когда однажды ночью к нам в комнату ворвался Олег и перебудил всё население, я уже заранее знал: сейчас он скажет что-то о Лике, и это вряд ли будет приятным.
− Анжелику украли, − сообщил он, присев на край моей кровати, не обращая внимания на ворчание сокамерников.
− Постой, что значит украли? − задал я идиотский вопрос, тряся головой, просыпаясь. − Она же не вещь какая, чтобы её вот так взять и унести.
− Она уже три дня не приходит и не звонит. Она мне оставила ключи от своей квартиры. Я там был. Её нет. Ни записки, ни вещей, ни-че-го.
− Ну и что? − Хлопнул его по плечу. − Может, решила девушка съездить домой к маме на родную Смоленщину.
− Если бы! − захрипел Олег, оглядываясь. − Мне с полчаса назад звонили бандиты, у которых я её отбил. Я проверил телефон через милицию. Звонили из Сочи, из номера гостиницы «Жемчужина». Пахан тот заявил, что, мол, попользовался и будет с меня. Сказал, что если я с моим кагэбэшником буду её искать, то они ей горло перережут, но нам не отдадут. Представляешь, раскрыли моего контрразведчика!
− Слушай, Олег, друг мой! А, может, это и к лучшему? Ну, не наша эта птичка! Не из нашей стаи. Чужая. Понимаешь?
− Да пошел ты! − Вскочил он. Но я положил руку ему на плечо и усадил обратно.
− Олег, а давай мы ее забудем, а тебе нормальную девушку найдем, добрую, ясноглазую, скромную. А не воровскую. Да ведь жить с такими как Лика − это как на пороховой бочке сидеть и ждать, когда рванет. Причем, рванет-то обязательно, вопрос только − когда? Ты меня понимаешь, друг?
− Ты всё сказал? − Олег снова встал. Лицо его окаменело. Он казался неживым.
− По большей части…
− Пойду, − прогудел он чужим голосом и вышел из комнаты.
«Теперь и он пропадет», − почему-то подумал я и пошел закрывать за ним дверь.
Так и вышло. Олег рухнул на дно отчаяния. Иногда я видел его на лекциях. Тех самых, когда в больших аудиториях собирается весь поток. Он ходил и сидел с каменным белым лицом, никого не замечая.
Потом наступили мрачные дни. Как сорвавшись с цепи, все начали пить и гулять. Что с нами случилось?.. Будто всех накрыла невидимая мутная волна. Новогодние праздники стали апофеозом безумия. Творили что-то невообразимое.
Ломились среди ночи в соседнее женское общежитие. Вахтер вызвал милицию. Нас увезли в отделение и бросили вначале в обезьянник, потом в КПЗ на голый дощатый пол. Потом бравые блюстители порядка вызвали нас на собеседование и предложили скинуться по рублику и встретить Новый год. Потом перед рассветом нас освободили, пообещав не сообщать в институт. Сообщили!.. Ниночка изъяла грозную бумагу из почты и подарила нам на память, чтобы «мы прекратили безобразничать».
После освобождения из застенков мы снова пили − «За свободу!».
… В ту ночь я провалился в черную дыру и долго летел в бездонную пропасть. Жестко упал плашмя, но как ни странно не разбился. Лежал на мокром холодном камне и дрожал от холода и страха. Всей спиной и затылком я чувствовал чей-то испепеляющий злобный взгляд, но повернуться и посмотреть на того, кто надо мной стоял, не было сил. Вдруг меня схватили за плечи чьи-то цепкие ручищи и стали трясти. Это продолжалось мучительно долго. Вдруг все вокруг озарилось синими молниями, раздался гром. Нет, это был не гром, как во время грозы, а голос − страшный и беспощадный: «Этот, что ли, хочет от нас вырваться? Ха-ха-ха! Да бросьте вы! Он наш! Вы посмотрите на него − с ног до головы черный!»
Я еще больше испугался и что было сил заорал: «Господи, помоги!» − и тьма в миг рассеялась, и я проснулся весь мокрый на своей скрипучей кровати в прокуренной комнате общежития.
В ушах все еще стоял грохочущий злобный бас. Потом его сменил более мягкий и даже вкрадчивый голос: «И когда вся стая полетела зимовать на юг, одна маленькая, но гордая птичка сказала: «Лично я полечу прямо на солнце». Она стала подниматься все выше и выше, но очень скоро опалила свои крылья и упала на самое дно самого глубокого ущелья».
«Приснится же такая муть!» − только и смог произнести, тряся тяжелой головой. Но страх снова рухнуть на дно той черной пропасти надолго впечатался в мою память.
Самоубийца в открытом космосе
Жили вроде бы весело, но иногда и у нас появлялось желание оторваться от земной суеты и взлететь ввысь. Не последнюю роль в таких событиях играл «Космос» − кафе на «Сверловке». Оно официально закрывалось в девять вечера, но там подолгу еще горел притушенный свет и звучала музыка. Это нелегальное состояние точки общепита называлось «Открытый космос». Во всяком случае, мы с Олегом, бывало, уходили оттуда и под утро. Кафе находилось в географическом центре академической части Нижегородского района, поэтому сюда стекались студенты и преподаватели со всех ВУЗов города.
Хозяйкой там за стойкой бара возвышалась монументальная Тамара, которую за глаза называли «Валентиной Терешковой». Ассистировала ей уборщица баба Ганя, которую иногда прозывали «Руслановой» − за веселые частушки и бойкий нрав.
Баба Ганя за небольшие комиссионные подрабатывала еще и официанткой, поэтому всегда находилась в гуще народных масс и знала всё обо всех. У нее можно было получить консультацию по любому вопросу. Например, как вытащить из КПЗ друга-студента, попавшего туда за драку в нетрезвом виде? Или, скажем, где достать джинсы «Вранглер» по цене не выше ста рублей? Или, к примеру, с кем разделить одиночество долгой зимней ночи? Иногда баба Ганя слишком увлекалась разговором с каким-нибудь душевным студентом. Тогда в «Космосе» раздавался звук, подобный рокоту взлетающего ракетоносителя − Тамара звала подчиненную. В таком случае баба Ганя полушепотом пела, как бы извиняясь: «Звезды Млечного пути запели страдания!» − и вприпрыжку неслась к стойке.
…Девушка сидела напротив и говорила. Еще она выпивала, закусывала, курила и смотрела по сторонам. Я пил весьма неплохой кофе, молча слушал её, но не верил ни единому слову. Она меня тихо ненавидела, как, впрочем, и всех окружающих. Мой друг так и не пришел. Это с ним случалось все чаще. Олег продолжал методичное самоуничтожение вполне сознательно. В душе моей чернел открытый космос. Вот уже с неделю, ближе к ночи во мне открывалась зияющая пустота, требующая заполнения. Это примерно, как голод, только не в желудке, а где-то в области сердца. С этим нужно было что-то делать и я «куда-то девался». Например, бесцельно бродил по центральным улицам до обледенения и согревался потом «космическим» кофе.
Вдруг она сказала:
− А я решила покончить с собой. − Она спокойно смотрела в мои зрачки и ожидала реакции. Я разглядывал ее переносицу и недоверчиво молчал. − Первая попытка не удалась. Вот, смотри. − Она закатала рукав. На запястье левой руки краснел свежий шрам от пореза.
− Это убедительно, − кивнул я. − А причина?
− Он был самым красивым и умным мужчиной в мире. Я смотрела на него, как на бога. А он меня прогнал и ушел к моей подруге.
− Более-менее ясно. Ну что ж, если ты так решила, значит, тебе все равно?
− Что все равно?
− То, что будет между этим твоим решением и последней минутой жизни?
− В общем, да… − Она опустила глаза и задумалась.
− Тогда давай сделаем напоследок что-нибудь полезное.
− Например?
− Это мы придумаем. А если не придумаем, то само случится.
− Хорошо. Давай. − Она впервые взглянула на меня без презрения.
Мы встали и вышли в ночь. Навстречу нам шагали редкие прохожие. Смеялись пьяные компании, одинокие путники понуро плелись, опустив лица. По дороге безучастно пролетали автомобили, такси и частные извозчики медленно катили, высматривая потенциальных клиентов. На лилово-сером небе поблескивали тусклые звезды. Пахло дешевыми духами, сигаретным дымом и пригорелым мясом.
− Сейчас что-то будет, − сказал я, чувствуя мелкую вибрацию в солнечном сплетении. − Обязательно что-нибудь произойдет.
− Посмотрим, − хрипло отозвалась девушка.
Мы обогнули площадь Горького и свернули в переулок. Слева от нас тянулась пустынная дорога, справа − частные дома с заборами. Вибрация ожидания нарастала. Мы превратились в пару чутких ушей, прослушивающих окружающее пространство слева и справа, сзади и спереди, снизу и сверху. Но пока ничего не слышали, кроме собственных шагов и приглушенного шума телевизоров за маленькими окнами.
Мы были готовы ко всему. Мы искали и ждали чего-то, что обязано было произойти. И все-таки, когда к нам из подворотни бросилась женщина и закричала, − мы с девушкой вздрогнули.
− Ребята, помогите! Он умирает.
− Кто? Куда идти? − спросил я, схватив ее за плечо, будто опасался потерять.
− Сюда, за угол. − Женщина вывернулась из моего захвата, сама вцепилась в мой рукав и потянула к ветхому мещанскому особнячку. На лестнице, у самой двери, она обернулась и, выпучив глаза, попятилась: − Простите меня, я ужас как боюсь смерти и покойников. Дальше вы, ребята, сами идите. Умоляю, помогите ему! − И почти мгновенно исчезла в темноте.
Мы нерешительно потоптались на скрипучем крыльце. Звонка здесь не было, в дверь, обитую ветхим дерматином, стучать бесполезно. Я резко вдохнул, медленно выдохнул и, схватив девушку за холодную руку, вошел в дом. Из комнаты в сени через полуоткрытую дверь лился мягкий розовый свет. В комнате, освещенной лампочкой под красным кисейным абажуром, пахло лекарствами. В углу на кровати с никелированными спинками полулежал старик.
Бывают же красивые пожилые люди! Сквозь глубокие морщины, пепельную седину и ржавые пигментные пятна желтоватой кожи проступала красота. Он показал на стулья и жестом пригласил подсесть поближе к нему.
− Вы простите ради Бога мою соседку, − сказал он полушепотом. − Хоть и готовился я к этому событию половину жизни, а все равно чувствую внезапность. Такая долгожданная неожиданность. Как вас зовут, молодые люди?
− Юрий.
− Надя.
− А мое имя Василий, отчество Павлович. Мне, ребята, нужна ваша помощь. Не беспокойтесь, у меня есть возможность неплохо вам заплатить за вашу услугу. Так что в накладе не останетесь.
− А что нужно делать? − спросил я.
− Вот адрес священника. − Протянул он листок бумаги. − Возьмите такси и привезите его ко мне. А вот деньги на такси. Когда привезете отца Феодора, такси не отпускайте. Дайте таксисту деньги и просите подождать часа два.
Надежда осталась с умирающим. Я дошел быстрым шагом до площади, поймал такси и съездил за священником. Проживал он в обычном панельном доме на Кузнечихе. Одет был так же обычно, в костюм и плащ. Только бородка и глаза выдавали его профессию. Хоть я его и разбудил, собрался он быстро, подхватил портфель, и мы спустились на лифте вниз. Сели в машину и доехали до стариковского домика.
Когда мы вошли в дом и снимали верхнюю одежду, из комнаты доносились голоса старика и Нади − они говорили о кладбище и памятнике. Девушка все аккуратно записывала в блокнот. Священник попросил нас перейти на кухню: умирающий должен в последний раз исповедать свои грехи за всю жизнь.
На кухне Надя поставила чайник.
− Слушай, Юра, он мне дает кучу денег, чтобы я устроила похороны и установила надгробье с крестом. И еще он тебе деньги даст. Вот дедуля! Я от него в восторге! А еще он мне сказал, что торопиться мне туда не стоит. Ну, ты понимаешь − куда… Нужно успеть в земной жизни сделать много добрых дел. Нужно помогать людям. Слушала его и поняла, что я истеричка, эгоистка и полная дура. Когда мы с тобой получим деньги, я не буду тратить их на шмотки и разную ерунду. Я очень хорошо подумаю, на какие добрые дела их потратить. Понимаешь?
− Понимаю, Надюш. Кажется, умирающий старик заразил тебя желанием жить.
− Да! Именно. Он тут рассказал о своей жизни. И мне моя показалась каким-то полным бредом. Василий Павлович сказал, что у меня есть возможность жить по-хорошему. Да еще и денег дает, чтобы я изменилась. Вот какой человек! А?
Вошел отец Феодор и сказал:
− Замечательный человек! Как он исповедовался! Я такого покаяния перед смертью ни разу не слышал. Пойдемте, ребята, к нему. Теперь можно.
Мы вошли в комнату. Здесь горели свечи и пахло медом и хвойным ладаном. Старик лежал на высоких подушках и устало улыбался. Мы подсели к нему. Он смотрел с любовью, как отец на детей. Что-то очень значительное происходило в этой комнате. Я не мог обозначить этого словами, только чувствовал нечто вроде торжественного волнения.
− Наденька, Юра, − сказал он тихо. Придите в Церковь. Полюбите ее − это дорога в рай. В лоне Церкви, с Христом в сердце − не страшно умирать. Я верю, что Бог простил меня и после смерти по Своей милости даст мне упокоение в раю. Детки, я прожил большую жизнь, и много в ней было разных событий. Но сейчас, перед смертью, понимаешь, что жил я только тогда, когда служил Богу: стоял в церкви на литургии, исповедовался, причащался, раздавал милостыню, утешал больных и обиженных, бескорыстно помогал людям. Всё остальное − не важно и ничего не стоит. Поверьте умирающему старику: жизнь только там, где Христос.
Он замолк, прикрыл глаза. Священник держал его сухонькую руку и сосредоточенно молился. Мы с Надей молча во все глаза смотрели на них. Через несколько минут отец Феодор глубоко вздохнул, положил руку Василия Павловича ему на грудь и спокойно сказал:
− Преставился раб Божий Василий. Царствие ему Небесное.
После отпевания священник сел в такси и уехал домой. Мы с Надей остались с покойником одни. Пожалуй, впервые в жизни я не боялся мертвеца. Смерть верующего человека не принесла с собой обычные в таких случаях страх и тоску. Мы с Надей понимали, что человек этот не умер, не погиб, а перешел в иной мир, гораздо лучший земного.
Надежда поблагодарила меня за этот вечер, за эту ночь, за то, что я не дал ей наложить на себя руки. Она по просьбе покойного будет заниматься похоронами и до поминок сорокового дня останется жить здесь, в доме покойного.
− Желание покончить жизнь самоубийством исчезло? − спросил я девушку.
− Теперь у меня, Юра, одно желание − умереть так же красиво, как Василий Павлович и встретиться с ним в раю.