Искатели счастья
| Вид материала | Документы |
| 2. Иди и смотри Исход лета |
- Концепция счастья в современной экономической теории, 108.92kb.
- В. Г. Михайлов «неутомимые искатели», Рассказ, 357.24kb.
- nethouse, 3986.41kb.
- «Никомахова этика», 6.03kb.
- Адам Джексон "Десять секретов счастья", 1104.34kb.
- «Основные источники счастья и здоровья», 30.93kb.
- Оправдание Тантры «Аня, ты погружаешься в пучину разврата!», 90.12kb.
- Проект компании "территория счастья", 215.55kb.
- Анализ работы школьного научного общества «Искатели истины» моу сош №44. 2010-2011, 87.25kb.
- Сказка о вернувшемся счастье, 79.73kb.
2. Иди и смотри
Исход лета
Центральная улица Нижнего Новгорода, называемая народом, «Сверловка» удивила. Обычно ведь как? Идешь по ней, идешь, и обязательно начинают мелькать красивые женские лица. Но летом, увы, такого не наблюдалось. Понятно, девушки разъехались кто на юг, кто на дачу, кто домой в деревню.
Может быть поэтому так здорово было увидеть красавицу Юлию. Я ждал её у входа в Народный театр. Она мне запрещала ходить на спектакли с её участием, поэтому мне приходилось ждать её выхода не на сцену, а на улицу. А вот и она… На бледном лице усталая горькая улыбка, вокруг глаз страдальческие тени. Она сдержанно обняла меня, и мы пошли по опустевшей улице.
− У тебя что-то случилось? − спросил я.
− Да так, − кивнула она, − обычные бытовые дела.
− Слушай, Джульетта, мы с Олегом собираемся на пару недель съездить на море. Может, и ты с нами?
− Нет, не могу.
− Ну, хоть на три дня!..
Она глубоко задумалась. Устало, с видимым усилием ступала, как больная, и что-то про себя размышляла.
− А ты знаешь. − Вспыхнула девушка озорным взглядом. − На три дня, пожалуй, смогу. А, давай!
Следующим утром наша тройка во главе с коренным Олегом вылетела рейсом Горький-Адлер в сторону Черного моря. Решили первые три дня, пока с нами будет Юля, провести в Сочи. У санатория имени Ворошилова наше такси свернуло в гору и мы поднялись чуть не к подножию телевизионной вышки. Здесь на Бытхе, у Олега в собственной квартире жила тетка. Когда мы поднимались от асфальтовой дороги к искомой пятиэтажке по лестнице, нам навстречу спускалась женщина. Олег ее остановил и сказал:
− Дорогая товарищ сочинка! Я вижу, какое доброе у вас лицо. Такой человек не сможет отказать усталым жителям севера, приехавшим в ваши благодатные края…
− Есть однокомнатная квартира с видом на море, − буркнула она. − Семь рублей в день.
− Берём! Ведите.
Мы чуть спустились обратно вниз и зашли во второй подъезд пятиэтажки, ближайшей к «тетушкиному» дому. Главную достопримечательность этой квартиры составляла просторная лоджия с двуспальной кроватью. Мы сели втроем и замолкли: отсюда открывался роскошный вид на море. Половину пространства занимало голубое небо в белых облаках, а половину − блистательное манящее ласковое море!
Получив трехдневный задаток, хозяйка выдала нам комплект ключей, и мы пошли к тетушке Олега в соседний дом. Нас встретила полная веселая женщина и сразу подвела к распахнутому окну. Там было еще больше неба и еще больше моря! Чтобы уж совсем тетя Галя нас полюбила, мы сбегали в магазинчик, купили вина «Прибрежного» и «Докторской» колбасы. Ординарное вино, которое местные называли «Брежневское» удивило своим приятным вкусом. А к колбасе тетя Галя предложила аджику собственного приготовления.
На стене висела фотография тети Гали. На ней счастливо улыбалась белокурая девушка в военной форме с медалями на рельефной груди. Кому? Чему? Победе, наверное, и будущему мирному счастью, которое обязательно должно было наступить после кроваво-огненного ада, через который довелось им пройти. Переводил я взгляд на нынешнюю пожилую женщину. Она работала поваром в санатории. Летом уставала до изнеможения. Одежду на ней хоть выжимай от пота. В позапрошлом году она похоронила отца, а перед этим два года «сидела» с ним, наблюдая, как рак безжалостно пожирает его; как стокилограммовый богатырь превращается в тридцатикилограммовый скелет, обтянутый серой кожей. Следом за отцом уходил ее муж, милиционер − он умирал несколько месяцев от цирроза печени. Из гроба, который несли по летней жаре на кладбище на руках, текла черная жидкость. После всего этого добрая и веселая тетка стала выпивать, потом пить, потом спиваться… Мы обжигались аджикой, гасили пламя во рту прохладным вином, говорили о пустяках и неотрывно смотрели то на тетку, то на сверкающее море за распахнутым окном.
В углу на тонких ножках стоял цветной телевизор. Иногда мы бросали взгляды на экран: там шел фильм «Вам и не снилось» о любви современных Ромео и Джульетты. Вдруг полилась песня Рыбникова на стихи Тагора «Последняя поэма». Мы затихли.
…Знаю когда-нибудь
С дальнего берега, с дальнего прошлого
Ветер весенний ночной
Принесет тебе вздох от меня.
Ты погляди, ты погляди, ты погляди,
Не осталось ли что-нибудь после меня.
В полночь забвенья на поздней окраине
Жизни твоей ты погляди без отчаянья,
Ты погляди без отчаянья.
Вспыхнет ли, примет ли облик безвестного
Образа будто случайного
Это не сон, это не сон -
Это вся правда моя, это истина.
Смерть побеждающий вечный закон -
Это любовь моя.
Каждый думал о своём. Необычные слова вызвали целый шквал воспоминаний о бывшем, а может, будущем и унесли… унесли нас куда-то очень далеко. Заметив нечто непонятное и даже таинственное, происходящее за столом, тетя Галя поняла, что теперь можно и решила открыть нам свою страшную тайну, которую открыла ей соседка Полина Степановна, регулярно читавшая журналы «Знания-сила» и «Здоровье».
− А знаете вы, − прошептала она, заговорщицки оглядывая нас вытаращенными глазами, − что в кино всё не по-настоящему. − Выждав полуминутную паузу, чтобы мы успели оправиться от шока, тетка продолжила: − Там нанимают актёров, и они всё играют. Это, − она ткнула пальцем в экран, − неправда!
− Вот гады! − возмутился Олег, густо намазывая бутерброд огненной аджикой. − Ни стыда, ни совести!
Актриса Народного театра Юля, сама будучи причастной к великому всенародному обману, съежилась, ожидая как минимум подзатыльника. Довольная произведенным эффектом тетка откинулась на спинку стула и налила себе внеочередную порцию «Брежневского». Мы, пораженные страшным открытием, так и не нашли слов, чтобы высказать, что творилось у нас на душе… Поэтому решили пройтись по городу. Пока мы спускались к раскаленной солнцем автобусной остановке, пока, истекая потом, ждали рыжий «Икарус» с гармошкой, то один, то другой невольно напевал: «Смерть побеждающий вечный закон − это любовь моя».
В тот день мы купались на многолюдном центральном пляже. Отведали люля-кебаб в шашлычной на Морвокзале, наблюдая, как швартуется огромный шведский корабль «Викинг стар». Гуляли в праздной толпе по набережной, Платановой аллее, парку «Ривьера». На душе так же сияло и сверкало, как на море!
Когда с мороженым в руках присели отдохнуть на теплый парапет набережной, наши глаза бездумно смотрели, как одноногий мужчина, сняв протез, заходит в море. Потом о чем-то говорили, а потом услышали крик: «Человек тонет!» На поверхности воды у самого волнореза качалась в волнах спина инвалида. Когда спасатели с добровольцами вытащили его на берег, было поздно − мужчина не дышал. Посиневшее тело несчастного поспешно увезли на машине «скорой помощи». Вместе с народом погоревали и двинулись дальше.
От концертного зала «Фестивальный» доносились звуки музыки. Подойдя поближе, мы увидели на террасе солярия танцующие пары и расслышали песню − это Алла Пугачева исполняла песню на стихи Мандельштама:
Ленинград. Ленинград,
Я еще не хочу умирать!..
Юля отказалась танцевать под эту песню, и мы пошли дальше.
Уже в темноте вернулись на Бытху, где, усталые, разошлись по квартирам.
На лоджии мы с Юлией сидели на кровати и уплетали персики, хлюпая и обливаясь соком. Перед нами в вышине сверкали звезды, чуть ниже − серебрилась лунная дорожка и мерцали огни кораблей, светились окна санатория «Магнолия», пансионата «Светлана», гостиницы «Жемчужина».
Внизу, в розовых кустах самозабвенно скрежетали сверчки. Откуда-то доносились запахи жареной камбалы, морских водорослей, кизилового варенья и душистых цветов. За асбестовой перегородкой на соседней лоджии послышался разговор:
− Поставь эту французскую песню «Я люблю».
− Может, лучше не надо?..
− С какой это стати?
− Ну, это… Валентина от нее плачет.
− Да брось ты! Еще не хватало обращать внимание на женские слезы. Ставь, я сказал!
В динамиках затрещало. Видимо, пластинка была старой, заезженной, может быть даже из тех, что записывались на «ребрах» − рентгеновских снимках. Будто издалека, сквозь треск и шипение донеслась музыка, потом высокий мужской голос запел нечто щемящее:
Я люблю, я люблю, я люблю!..
Нужных слов я найти не могу.
Я люблю, я люблю...
Досада в углах твоих губ.
Я люблю... я люблю!
Твои пальцы играют мотив...
Не люблю, не люблю −
Ждут, надо идти.
Но я люблю, я люблю, я люблю...
У него ни долгов, ни детей.
Я люблю, я люблю...
И красивей он и умней,
Но я люблю, я люблю...
Сильные руки и брови вразлёт.
Я люблю, я люблю!
Молод, но это пройдёт.
Припев:
Проходит жизнь, проходит жизнь,
Как ветерок по полю ржи.
Проходит явь, проходит сон,
любовь проходит.
Проходит жизнь, и всё прошло,
и жизнь прошла
И ничего нет впереди...
Лишь пустота, лишь пустота
И я прошу: не уходи!
Мы с Юлей сидели тихо, как лазутчики в засаде. Там, за стеной, невидимая девушка Валя горько заплакала.
− Я ж говорил тебе…
− Да ладно… Пусть поплачет. Это полезно. Но какая песня! Мороз по коже.
− Это да. Пойдем, продолжим заседание ученого совета...
Соседи ушли с лоджии, их голоса удалились. Вернулась тишина. И в этой тишине:
− Как хорошо-то здесь с тобой, − прошептала Юля. И вдруг согнулась, положила голову на мое колено и жалобно заплакала.
− Что случилось? − спросил я. В груди все сжалось.
− Он там болеет. Живет на таблетках. А я с молодым красивым парнем сижу на кровати и любуюсь морем. «И красивей он и умней... Сильные руки и брови вразлёт… Молод… − она вздохнула. − …Но это пройдёт…»
− Кто он? − спросил я, чувствуя спазм в горле.
− Гениальный актер. Старый, одинокий и больной. Он любит меня. У него больше ничего нет в жизни: только сцена и я, понимаешь?
− Понимаю. У меня и сцены-то нет. Только ты.
− Ты, Юрочка, здоров и молод, у тебя все впереди. А у него что? Одни болезни и зависть коллег по сцене. Ты знаешь, как в театре умеют уничтожать талантливых актеров?
− Представляю себе, − вздохнул я. − Слышала песню Вертинского?
Вы стояли в театре, в углу, за кулисами,
А за Вами, словами звеня,
Парикмахер, суфлер и актеры с актрисами
Потихоньку ругали меня.
Кто-то злобно шипел: "Молодой, да удаленький!
Вот кто за нос умеет водить".
И тогда Вы сказали: "Послушайте, маленький,
Можно мне Вас тихонько любить?"
− Вот-вот! «Злобно шипят» − это похоже. Что мне делать, Юра? Как мне всё это пережить?
− Знаешь, Джульетта, − сказал я, представляя себе несчастного старого актера. − Если еще и женщины не будут нас жалеть, то мир превратится в огромный психдом. Ты люби его, ты жалей его, успокаивай. А обо мне не думай. Ты же сама говоришь, я молодой и сильный − все выдержу, все стерплю.
− Юрочка, ты не понимаешь: я вас обоих люблю. Его за страдания и талант, а тебя… как девушка парня. Вы оба мне дороги.
− Ты с ним живешь?
− Почему ты спрашиваешь? Хочешь меня обидеть?
− Ни в коем случае. Просто я свою женщину никогда и ни с кем делить не стану. Поэтому, если вы с ним живете, как муж и жена, то я не имею права к тебе прикасаться как мужчина. Вот такой я деспот.
− Понимаю, − вздохнула она. − Счастливая будет твоя жена. Но ты меня не бросишь? Мне очень нужна твоя крепкая рука.
− Не брошу. Я сейчас в душ и спать. А ты выбирай любую кровать: эту на лоджии или вторую в комнате. Спокойной ночи.
В ванной я встал под струю горячей воды. Они летели и лились, шуршали и тихо стекали − струи горячей воды и мои горькие слезы. Потом лежал я с открытыми глазами и думал, почему со мной всё так неправильно? Почему девушки, в которых я влюбляюсь, обязательно уходят от меня? Там, на лоджии, завернувшись в байковое одеяло, сидела Юлия и неотрывно глядела в черноту южной ночи. Веселая, красивая девочка, маленькая женщина, любимая и совершенно одинокая. За что нам всё это? Почему?
На следующее утро мы провожали Юлю в аэропорт.
Всю дорогу в Адлер и во время стояния в очередях на регистрацию и ожидая вылета самолета в моей памяти всплывал стих Есенина, каждая строчка которого резала сердце бритвой:
Любимая!
Меня вы не любили….
Простите мне...
Я знаю: вы не та -
Живете вы
С серьезным, умным мужем;
Что не нужна вам наша маета,
И сам я вам
Ни капельки не нужен. …
Когда её самолет взмыл в синее небо, мы принялись вздыхать. Но, что делать, надо продолжать «процесс отдыха». Вернулись в Сочи на автобусе, сошли на Платановой аллее. Постояли в очереди за персиками. Весы у продавца были так наклонены, что удивительно, как фрукты не соскальзывали с тарелок. Все видели, что он обвешивает, но тупо выслушивали его развеселые шутки-прибаутки и стояли на тридцатиградусной жаре и ждали получения своего «кило персиков». Дождались и мы, помыли замшевые плоды в питьевом фонтанчике и на ходу съели их, обливаясь сладким соком.
Обойдя по Черноморскому проспекту гостиницу «Жемчужина», пристроились в очередь к пивным автоматам, отпускающих чешское пиво. В ряду автоматов была прореха, внутри которой устроился смотритель, меняющий деньги. Он развалился под навесом в шезлонге, прикладывался к бутылке «Саперави», отщипывал черные виноградины от огромной грозди и слушал заунывную турецкую музыку, льющуюся из японской магнитолы «Sony». Всем своим видом он демонстрировал народу, что такое настоящее счастье отдельно взятого человека. Напротив стояла маленькая голая девочка и, открыв ротик, во все глаза рассматривала кайфующего дядю. Пиво оказалось теплым и сильно разбавленным, отчего в животе наступило брожение, а на душе − смута.
Потом в сувенирной лавке мы купили стетсоны − ковбойские шляпы, футболки с улыбающимися «битлами» и модные холщовые сумки с рекламой «Мальборо». Там еще были брелки с Мэрилин Монро, Демисом Руссосом, разноцветные бейсболки и… самодовольная физиономия грузина с небрежно торчащей из кармана рубашки толстой пачкой мятых червонцев.
− Хозяин, а виски «Джонни Уокер» достать можешь? − спросил Олег.
− Давай червонец в задаток и приходи через два часа, − невозмутимо ответил советский бизнесмен. − Достану, дарагой.
− А джинсовый костюм-тройку с жилеткой фирмы «Lee» − этот как?
− Давай две сотни аванса и приходи завтра утром. Будет тебе тройка, дарагой.
− Слушай, а ОБХСС тебя не трогает?
− Моя милиция меня бережет! − Блеснул продавец белоснежной улыбкой на прокопченном лице. − Очень нэжно бережет, дарагой.
«Советской власти на Кавказе отродясь не водилось», − пробурчал Олег, когда мы отошли от островка частного предпринимательства. Потом на набережной в шашлычной с полчаса ожидали порции шашлыка, захлебывались слюной от ароматного дымка и лениво разглядывали загорающих и плавающих отдыхающих. Этот провокационный запах кавказских специй, нагоняющий жуткий аппетит, преследовал нас повсюду, казалось, весь Сочи, всё Черноморское побережье насквозь пропахли шафраном, базиликом, душистым перцем, кари... Шашлык нам подали обугленный и резиновый, который мы так и не смогли угрызть. Заказали люля-кебаб − очень кушать хотелось. Бараньи котлетки оказались пережаренные, пересолённые и отдавали тухлятиной. Тогда Олег и сказал вот это:
− Знаешь, в этом отдыхе в Сочи есть что-то пижонское и, я бы даже сказал, порочное. Давай поедем в Дюрсо − там самое место для таких, как мы, нищих интеллигентов, искателей счастья.
На следующий день, ближе к вечеру, мы сошли с рейсового «Икаруса» на берегу моря, уставленного палатками. Олег повел меня мимо этого палаточного лагеря в сторону частных домов. Там уже во втором доме нам предложили свободную веранду с двумя кроватями. Над головами на проволочных рамах густо зеленели широкие листья винограда с тяжелыми гроздьями сизых душистых ягод. В саду кроме летней кухни с дровяной печью стояли фруктовые деревья, в огороде краснели помидоры и возлежали огромные кабачки. И тишина.
Здесь мы прожили счастливые две недели. Купались в море до синих губ, ловили ставриду, загорали до пузырей. А по вечерам сидели у костра со студентами и преподавателями со всей страны, жарили рыбу в углях, пекли картошку и пели романтические песни про часовых Арбата, огни Маяковки, гостиницу, маленького гнома и − конечно − про горы, лучше которых могут быть только… горы. За всё время мы с Олегом − он на это обратил особое внимание − не услышали ни единого слова мата.
Примерно раз в три дня мы ездили в центр поселка через перевал − подобрать книг для чтения и покататься на ялике по озеру. Даже в Геленжик и Новороссийск съездили, правда долго там находиться не могли − уж больно много там было машин и заводов. Зато из Новороссийска привезли ящик «Пепси-колы». Там американцы построили первый в СССР завод, выпускавший этот символ американского образа жизни. В центре города, на Морвокзале или на бульваре можно было купить чуждый буржуазный напиток у симпатичных старательно улыбающихся девушек в фирменных кепи и мини-юбках. Они доставали стеклянные бутылочки из ярко-синего холодильника, но «в одни руки» выдавали не больше двух штук. Желаешь купить больше − в любом магазине, но теплую и без улыбки, а чаще с патриотическим презрением упитанных тёток-продавщиц: «Вам «Пись-пись-колу»? И охота!..» Местные жители разбавляли «Пепси» водкой в пропорции один-к-одному и получали модный коктейль «Южные ночи».
Итак, однажды мы надели белые рубашки, взяли прочитанные книги и встали в очередь на автобус. Первым подошел ПАЗик со второго отделения, взял на борт половину пассажиров из очереди и уехал. Мы стояли с народом, млели от жары и с завистью поглядывали на резвящихся в прохладной воде купальщиков. Наконец, к нам подошел знакомый профессор из Воронежа и предложил занять два свободных места в его стареньком «москвиче». Мы не без колебаний сели в душный салон автомобиля, пропахший потом и бензином и тронулись в путь.
В поселковой библиотеке взяли трагедии Шекспира и роман Сомерсета Моема. В шашлычной съели по порции шашлыка и пошли на лодочную стоянку. Взяли ялик и поплыли на самый центр озера. Разделись, забросили нехитрую снасть − лески с крючком и грузилом, и погрузились в тишину. Поверхность озера казалась зеркалом, в котором отражались сине-черные горы, белые облака и ленивые чайки. Я читал «Гамлета», а Олег следил за поклевкой.
Наконец, мы дочитали трагедию, поймали десяток карасей с ладонь и решили сойти на берег. Здесь нас ожидала еще одна охота − на раков. Для этой цели прихватили фонарик. Разрезали карася, разбросали кусочки мяса вдоль берега и по первым сумеркам ходили по колено в воде, светили фонарем и вытаскивали из воды серо-зеленых кусачих раков. Когда с богатой добычей подходили к автобусной остановке, мы обнаружили, что многие женщины в поселке ходят в черных платках. Спросили о причине траура у людей на стоянке.
Оказалось, тот рейсовый «Икарус», который мы ждали, пришел в десять утра и забрал всех желающих из Дюрсо − не вписался в поворот и упал в пропасть. Падал он на заднюю часть корпуса − именно там обычно мы с Олегом устраивались у окна. Половина пассажиров погибла, остальные − с тяжелыми переломами и увечьями попали в больницу. У меня по спине пробежали волны холода, Олег тоже побледнел. Если бы не профессор со своим «москвичом», мы попали бы в эту мясорубку.
− Тебе не кажется, что смерть как-то уж слишком близко ходит рядом с нами, − сказал Олег, с трудом разжимая посиневшие губы. − Может, нам домой пора?
− Похоже на то, − кивнул я.
− Знаешь, Юра, кажется, я впервые в жизни с огромным удовольствием буду собирать картошку на родных российских просторах.
− Аналогично.