Искатели счастья

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   17   18   19   20   21   22   23   24   ...   51

Подключение


В кассе остались билеты только на полуночный экспресс и только верхние полки купе. Мы имели возможность купить предлагаемые билеты, но не имели желания. Посовещались с товарищем и приняли решение ехать десятичасовым поездом на третьей полке. До подачи поезда оставалось полтора часа, и мы решили провести их с пользой.

Для начала в буфете купили шоколадку для проводницы. Потом зашли в универмаг в отдел бытовой радиотехники. В этом таинственном месте мы наблюдали за появлением новинок проигрывающих устройств. Олег тщательно изучал и сравнивал технические характеристики «Эстонии», «Мелодии» и «Юпитера». Я с трепетом притрагивался к адаптерам, стереоколонкам, ручкам настройки, вычисляя в уме, как накопить и на чем сэкономить, чтобы набрать сумму, указанную в ценниках.

В это время у прилавка стояла странная пара молодых людей: длинноволосый лет под тридцать и домашний мальчик лет пятнадцати. Мальчик слушал и кивал, а длинноволосый горячо шептал, постоянно облизывая толстые красные губы. До нас долетали только обрывки: «у аппаратуры высшего класса давление иглы на винил не превышает двух грамм, дунешь − и адаптер улетел», «штаны нужно носить «Вранглер» и «Лэвис», причем обязательно потертые», «бриться − лезвиями «Шик», они долговечные, хватает на месяц», «нейлон – лажа, я тебе достану фирменный джинсовый батник и лапшу».

− Слышишь, Юра, как фарцовщик подрастающее поколение подключает?

− Подключает? К чему?

− К своей системе потребления. Не правда ли, похоже на общение паука и мухи? Жестокий паук заманивает несчастную муху, потом закручивает в паутину, чтобы медленно и с наслаждением пить кровь.

Следующей торговой точкой, которую мы регулярно посещали, был отдел грампластинок. На полках ничего приличного там не бывало. Но можно всегда пошушукаться с продавцом, или с крутящимися тут же темными личностями. Нас отводили в сторону и протягивали тетрадные листочки. Если там писалось «Дорз – 6» или «Ти Рекс - 5», то читать нужно было: диск группы «Дорз» продается за шестьдесят рублей, а «Ти Рекс» − за пятьдесят. Конечно покупать винил за такие деньги с рук было равнозначно самоубийству, поэтому мы лишь приценивались, чтобы узнать, какие диски ходят по рукам.

Пока мы шушукались, у нас за спиной снова послышалось: «сейчас особо продвинутые слушают джаз-рок, это такие группы, как «Чикаго» и «Кровь, пот и слезы»», «если нужно что-то для компании с девочками, то лучше «Биттлз» или «Бони М»». Тот же длинноволосый с бордовыми губами натаскивал «мажорчика» с печатью скрытого порока на милом личике и наличием папиных денег.

На поезд мы, как всегда, чуть не опоздали. У Олега это было в привычке. Он таким образом «держал марку» и «щекотал нервы». Когда мы через подземный переход выбежали на третий путь, поезд уже набирал скорость. Мы запрыгнули в открытую дверь последнего вагона и сунули проводнице шоколадку в комплекте с тремя рублями. Пока она шипела, что в случае появления ревизора она нас не видела и нас не знает, мы резво забрались на третью полку пустого купе и там затаились. Проехав Дзержинск, мы спустились на вторые полки и спокойно заснули.

Утром проснулись в Москве. Сонные и помятые, но довольные, вышли на залитый солнцем перрон Ярославского вокзала и для начала решили привести себя в порядок. Вокзальный туалет был набит битком. Кто брился, кто умывался, кто стоял в очередь к кабинкам и писсуарам. Тут же сновали вездесущие темные личности и что-то продавали. Мы побрились, умылись, причесались и даже вспрыснулись «Шипром» из автомата.

− Куда нам с тобой в первую очередь? − спросил Олег.

− На Беговую за штанами.

− Верно.

И мы спустились в метро. На Беговой вышли и для начала прошлись по подземному переходу. Там толпились фарцовщики, но атмосфера была напряженной: не ровён час, нагрянет ОБХСС с облавой. Олег потащил меня наверх к стеклянному фасаду комиссионного магазина.

Здесь он подошел к знакомому фарцовщику по имени Рафаэль, одетого в затёртый до дыр джинсовый комбинезон, и шепнул ему что-то на ухо. Тот, облизнул пухлые губы, кокетливо кивнул и быстрым шагом, покачивая бедрами, направился в сторону ближайшего жилого дома. Мы за ним. Там он позвонил в квартиру на втором этаже, дверь открылась. Из темноты прихожей выглянуло существо в балахоне неопределенного пола, увидев Рафаэля, отступило, и мы вошли в порочное логово фарцовщиков. Всюду стояли картонные коробки с джинсами, свитерами «лапша», рубашками «батник». Олег выбрал чуть потертые «Вранглер» и «Лэвис», мы померили и сторговались на ста двадцати. Еще мы купили по лапше и по паре ботинок на платформе. А еще Олег купил солнцезащитные очки каплеобразной формы под антисоветским названием «Макнамара». Всё это нам упаковали в фирменные полиэтиленовые пакеты «Мальборо», мы сунули покупки в дорожные сумки и вышли на улицу. Дело сделано. На пару лет мы одеты.

Дальше наш путь лежал на «Калпроспект» − Новый Арбат или Калининский проспект. Там у магазина «Мелодия» Олег спрашивал диск «Бони М», но над ним только потешались. Наконец, один невидный мужичок лет сорока утвердительно кивнул и повел нас в переулки. Снова мы вошли в квартиру и оказались в логове фарцовщика-меломана. Хозяин потребовал купить диск «Бони М» в комплекте с польским диском «Это рок-н-ролл». Мы согласились. Дальше он повел себя неординарно. Получив деньги и вручив диски, посадил нас в кресла и поставил свой диск «Бони М» на музыкальный центр «Панасоник», и мы погрузились в музыкальный шторм.

Да, такого качества и такой необычной музыки мы еще не слышали. Это был прорыв в иное измерение, новое музыкальное течение. Мощные ритмы раскачивали нас на огромных океанских волнах, вокал казался необычайно отточенным и богатым по звуковой палитре, звуки вихрем кружились вокруг, заполняя каждую клетку тела, врываясь в тебя, как затяжной взрыв. Выходили мы от этого меломана-фарцовщика чуть подавленные. Особенно после того, как он по секрету озвучил цену музыкального центра − шесть тысяч рублей.

Пообедав, мы решили сходить в комиссионку радиоаппаратуры на Садовом кольце у площади Восстания. Там на прилавках стояли музыкальные системы по страшным ценам: от полутора до сорока тысяч рублей. Это если, к примеру, зарабатывать, как академик по тысяче рублей и все деньги откладывать на такой вот муз-центр, то придется копить три с лишним года! Немыслимо! Но если это здесь стоит, значит, есть люди, которые могут себе позволить и такое. И явно это не простые труженики, даже пусть осыпанные почестями и наградами. Ой, как в этой Москве пахнет нехорошо − шальными деньгами и престижем!

Обратно решили ехать по-прежнему на третьей полке. Только на этот раз пришли к поезду необычно рано и могли спокойно выбрать вагон и степенно договориться с проводницей. Когда мы забросили вещи на третью полку и вышли подышать на платформу, я увидел нечто потрясающее.

В десяти шагах от меня Юля стояла в обнимку с мужчиной в шляпе и с поднятым воротником плаща. Они сжали друг друга в объятиях и, закрыв глаза, медленно раскачивались. Вот объявили об отправлении поезда, проводницы стали загонять пассажиров в вагон. Старик оторвал Юлю от себя − и я узнал его. Он снимался в кино, его фотографии висели в кинотеатрах и театральных фойе, он был знаменит. Я вспомнил слова Юли о том, как его травят в театре, и понял, какая это ложь. Да этот актер считался мэтром, имел государственные награды и был недосягаемой величиной для простых смертных. Он был вне театрально-киношных дрязг и находился выше этого уровня. Видимо, пожилой ловелас использовал этот расхожий приёмчик под названием «давить на жалость» для обольщения наивной девочки. Я обязан сказать ей об этом! Предупредить!

Убедившись, что купе, как всегда будет полупустым и никто не посягает на наши места, я обрисовал Олегу свою ситуацию и прошел в соседний вагон. Юля стояла в проходе и смотрела в окно. Я подошел и поздоровался. Она стояла, словно каменная статуя, и ни на что не реагировала. Тогда я положил руку ей на худенькое плечо и легонько встряхнул.

− Привет, Джульетта.

− А, это ты, − произнесла она чужим голосом. − Тоже ездил в Москву?

− А я узнал твоего старичка.

− Не смей так говорить! − Она гневно сверкнула глазами. − Ты и мизинца его не стоишь.

− А я и не собираюсь ни с кем ценой меряться. Я же покинул рынок, где торгуют невестами и женихами. Помнишь?

− Да. Ты что-то говорил. Не важно.

− Послушай меня, пожалуйста. Ты сейчас похожа на зомби. Это не любовь, понимаешь! Это страсть, болезнь, сумасшествие. Это пройдет, и ты останешься у разбитого корыта. Мне жалко тебя, Юлия!

− Уйди. Прошу тебя. Не могу тебя видеть.

− Вот видишь, ты меня уже ненавидишь. А любящее сердце не может любить и ненавидеть одновременно. Если человек любит, то любит всех! Ладно, я уйду. Как хочешь. Только помни, я остаюсь твоим другом. И ты всегда можешь прийти ко мне, если надо будет с кем-то поделиться.

− Уходи!

− Прощай.

В нашем купе Олег в очках «Макнамара» на носу беседовал с крепким пожилым мужчиной. Они разыгрывали какую-то очень знакомую мизансцену. Где-то я уже видел нечто подобное. А! «Семнадцать мгновений весны», сцена в поезде с участием немецкого генерала и Штирлица. «У меня есть коньяк, хотите выпить?» − «У меня тоже есть коньяк». − «Зато у вас, вероятно, нет салями». − «У меня есть салями». − «Значит, мы с вами хлебаем из одной тарелки».

− А вот и наш Ромео, − сказал Олег седому мужчине, кивая в мою сторону. − Минуту назад его Джульетта дала ему полную отставку, предпочтя юного и подающего надежды пожилому, но заслуженному человеку при кормушке.

− Так было всегда, − прохрипел седой. − И так будет всегда. Женщины выбирают сильных.

− А я утверждаю, что это работает система подключения, − упрямо настаивал Олег. − Выбирают тех, кто посочней и послаще, зомбируют их и высасывают кровушку. Только мы с Юркой никогда в эту систему не попадем. Гарантирую!

− Ой, не пугайте девушку широкими плечами, − хрипел седой. − Сам вон, поди, не в пластмассовых очках за рупь-сорок из районного универмага сидишь, а в фирменных, целковых за пятьдесят. Пройдете по костям, возматереете и так же станете пить кровь белых братьев.

− Не дождётесь! − гаркнул Олег. Потом долго смотрел на меня, седовласого и, перед тем, как упасть головой на стол, произнёс нечто эпохальное, что станет впоследствии афоризмом: − «Макнамара» − это вещь!