Geum.ru

Искатели счастья

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   23   24   25   26   27   28   29   30   ...   51

«Акадэм»


Как и обещала нам Ирэн во время проводов на БАМ, летом она успела познакомиться с администратором знаменитой рок-группы Алексом. И не только познакомиться, но и выскочить за него замуж. Всё это другиня сообщила нам с Олегом, когда мы в форменных куртках, с сине-красными надписями «БАМ-Нерюнгри» сидели в открытом кафе на Верхневолжской набережной и грызли шашлык из говядины. А еще она сказала лично мне, что Алекс недавно получил сообщение из Инюрколлегии о том, что американская бабушка оставила ему наследство, которое он может получить только переехав на постоянное жительство в Лос-Анжелес. Дело в том, что наследство состоит из автозаправочной станции, магазина и ресторанчика − и всем этим нужно владеть и управлять. Так что, заключила Ирэн, мечта её скоро осуществится.

− Помнишь, Юрик, что я тебе обещала: «Когда-нибудь я стану богатой, буду жить в шикарном двухэтажном особняке на берегу моря. И обязательно подарю тебе белый «Кадиллак», длинный, с крыльями, сверкающим бампером, обитый изнутри алой кожей. Ты сядешь за руль, я рядом − оба в белых одеждах − и поедем туда, где сверкает сине-белыми фасадами, зеркальными витринами − город нашей мечты».

− …Теперь я тебя потеряю уже навсегда, − невпопад буркнул я. − Что-то мне подсказывает, что никогда я не поеду в Америку.

− Ах, так! − фыркнула она. − Тогда я тебе машину посылкой на дом пришлю.

В тот вечер другиня Ирэн шумела, размахивая руками, разбила о кирпичную стену швейцарские часы с хрустальным стеклом. Мы с Олегом не осуждали её, не ругали, мы за ней ухаживали, как за шаловливой маленькой девочкой. Мне казалось, я был уверен, что её больше не увижу, и от этого на душе было тяжко. Я любил эту взбалмошную девчонку и уже второй раз терял её навсегда.


В декабре, перед самой сессией, я сильно простудился и свалился с гриппом. Неделю был погружен в липкое марево, исходил потом, горячим как кровь. В небытии устало наблюдал кривляния черных существ, горел в огне, коченел от мороза и с надеждой смотрел в сторону горизонта, где тонкой золотистой полоской вспыхивал восход невидимого солнца.

Когда мне удалось вернуться из плена болезни в темные земные дни, сессия подходила к концу. В деканате Ниночка со вздохом подшила мою справку в папку личного дела и отпустила в академический отпуск − «акадэм». За компанию со мной взял акадэм и Олег. Родители мои тогда переехали во Владимир, где отцу поручили реанимировать очередное коматозное управление. Ну а я устроился на ближайшее предприятие, где в качестве разнорабочего влился в рабочий коллектив.

С первого трудового дня ко мне прилипло прозвище «студент», которое звучало, как издевательство. Наверное из уважения к моему будущему образованию, меня «бросали» на уборку мусора, снега и стружки, командировали на стройку, где подавал кирпич и раствор, в «дикой бригаде» сваривал стеллажи, с плотниками сбивал упаковочные ящики, с малярами красил вонючей эмалью болотного цвета какие-то детали. С завистью наблюдал, как выходят из своих чистеньких цехов-комнат рабочая элита − лекальщики. Они после принятия душа переодевались в дорогие костюмы, белые сорочки с галстуками и разъезжались на сверкающих «Волгах» и «Жигулях» по паркам и ресторанам.

Но вот солнце залило первым летним теплом землю, трава покрыла зеленым ковром серые поля, листвой оделись деревья. Птицы с рассвета до заката весело верещали, будто звали меня в дикую природу. Мне ничего не оставалось, как подчиниться призыву жизни, уволиться с работы и отдаться свободному полету.

С рюкзаком за спиной отправился бродить я по России. Босиком ступал по траве, пил родниковую воду, отдыхал под небом в стогу сена, спал под звездами, обгорал под жарким солнцем и умывался дождем. Птицы пели мне свои радостные песни, крестьяне кормили хлебом, хулиганы избивали до крови, воры очищали карманы, милиционеры подозрительно изучали паспорт, впивались в кожу слепни и комары, пьяницы делились водкой, мальчишки − печеной картошкой из костра. Я разгружал вагоны с цементом, копал жирную землю на огородах, собирал ведрами грибы и пригоршнями ягоды.

Земля открывала мне свои тайные красоты. Я видел, как сливаются на горизонте вода с небом, реки успокаиваются в морях, горы уносятся вершинами в фиолетовый космос и чернеют бездной пропасти; как наливаются зеленым соком бескрайние поля, как светятся березняки и чернеют ельники, как на глазах трескается от жары земля солончаков и медленно течет песок безводных пустынь.

С молчаливыми монахами-строителями стоял на всенощном бдении в полураз­рушенном монастыре, работал с ними на расчистке завалов, вкушал на трапезе под сонную молитву дивно вкусную кашу с морковью, слушал мощный благовест на колокольне, с которой была видна далекая синяя даль.

Кричал от страха на волка, подбирал брошенную им овцу и жарил ее на вертеле. С риском для жизни доставал дикий мед, дергал карасей из прудов и вываживал огромных сомов и щук в плавнях. Уплывал на мотоботах с моряками за горизонт и блевал в шторм от качки. Носился на полудиких лошадях по степи. И пел заунывные песни в бродяжных шатрах цыган и хиппи.

Вернулся во Владимир усталым и спокойным. Рассказывал родителям о своих путешествиях, а они мне − о моем детстве. Однажды отец предложил съездить в Суздаль. Там обошли экспозиции «Ризоположенский монастырь», «Архиерейские палаты». У входа в туристический ресторанчик «Погребок» стоял огромный «Бьюик» с посольским флажком на капоте. Мы с отцом зашли пообедать, сели на скамью за дубовый стол и заказали жаркое в горшочках по-боярски и медовуху. Рассказал я отцу, чем живой монастырь отличается от этого музейного экспоната. Он вежливо слушал и, нахмурив брови, смущенно ковырял вилкой грибы с мясом в горячем горшке.

Потом отец стал рассказывать мне о моем детстве. Несколько странно было это слышать от человека, лишенного сантиментов. Он улыбался и говорил о том, как я ненавидел ложь, как горько плакал в три года, когда под гримом Деда Мороза узнал соседа Валеру. Как однажды убежал из дома, когда услышал невинную ложь об аисте и младенцах в капусте, и как родители до темноты искали меня и нашли на вокзале, где я упрашивал проводника посадить меня на поезд «до самого синего моря». Как мне самому однажды пришлось соврать и скрыть тройку по арифметике, чтобы сходить на фильм «Морозко», и как мучительно стыдился первой лжи. Впрочем, далеко не последней…

Мы вышли из «Погребка» и оглянулись. На улице прошел дождик, а под «Бьюиком» оставался сухой прямоугольник. Сели в рейсовый «ПАЗик» с голубой полосой и поехали обратно во Владимир. Я прислонился головой к окну и под монотонный шум двигателя погрузился в сытую дрему. …И попал я в волшебную страну моего детства. Там, в солнечных просторах, под бездонно высоким небом, я купался в любви родителей и друзей, горевал и смеялся, думал и мечтал.

Вспомнилось, как однажды проснулся я среди ночи. Мне тогда было лет пять-шесть. На цыпочках в темноте прошел в прихожую, сотрясаясь от страха, тихонько открыл входную дверь. Спустился по прохладным ступеням, навалился плечом на подъездную дверь и вышел в темную летнюю ночь. Я стоял в центре двора, подняв голову к черному небу и рассматривал звезды. Босые ступни стояли на мягком песке. Всей кожей своего обнаженного тела я ощущал парное тепло, поднимающееся от земли. Вдруг чуть качнулась листва на деревьях, я вздрогнул, и на меня пахнул прохладный ветерок, принесший откуда-то издалека запах цветов. Надо мной сверкали яркие звезды. Никогда я еще не видел, чтобы они были так близко − лишь руку протяни и можно коснуться ковша Большой Медведицы, взять его за ручку и выплеснуть из него серебристую звездную пыль.

Я стоял в ночи маленький, беззащитный, босой, в одних сатиновых черных трусах и впервые в жизни не чувствовал враждебности окружающей меня темноты. Огромная вселенная ласкала меня теплыми ладонями, как мать. Она будто нашептывала мне колыбельную, как бабушка. По моим щекам текли слезы, а в груди поднималась волна радости. В тот миг я почувствовал себя живым и любимым, нужным людям и этой могучей и ласковой природе, которая меня обнимала уютной темнотой, покрывала звездной крышей, нежно касалась моей кожи теплыми ароматами дальних ветров. Я шмыгнул носом, оглянулся и побежал домой.

Наутро проснулся с улыбкой на помятом заспанном лице. Мне так понравился тот сон, в котором я стоял среди ночи и плакал от счастья! Я пытался его вспомнить как можно подробней, чтобы снова и снова всем существом ощутить вселенскую нежность ко мне, такому маленькому и беззащитному. Сон продолжал во мне жить и мерцал из темноты незримым светом. И этот невидимый свет ночи казался мне гораздо ярче того утреннего света, который лился из окна.

Наконец, я тряхнул головой и спрыгнул с кровати. Отыскал шлепанцы и прежде чем сунуть в них пальцы ног, вдруг замер: мои ступни были в пыли, между пальцев ног остался песок. Пыль и песок обнаружил и на простыне, когда откинул одеяло. Значит, это был не сон! Я на самом деле выходил ночью во двор и стоял под звездами. Никому тогда я об этом не рассказал. Боялся, что родители меня отругают, а друзья засмеют и назовут лунатиком. Та ночь и мое ночное приключение стали первой моей тайной. И вот только сейчас, спустя многие годы, пришло время разгадать её.

Я не любил грозовые тучи и ложь, тоску школьных мероприятий и подлость врагов, программу «Время» и военные фильмы с кровью и слезами вдов, стояние в углу и ожоги крапивы, хромых животных и трупики птиц, хвастовство мордастеньких отличниц и тупость двоечников, пощечины с подзатыльниками, двойки в дневнике и исправленные красными чернилами ошибки, ссоры родителей и отцовские неприятности на работе, праздничные застолья с пьяными мужиками и переодетых женщин с подрисованными усами, второе сентября и похоронный марш.

Я любил улыбки родителей и друзей, весенние ручьи и летние вечера, снег под солнцем и золотые листья осени, утреннее море и белые цветы акаций, пельмени и абрикосовое варенье, салат «Оливье» и ситро, кафе «Молочное» и официантку Валю, малину и персики, ванильное мороженое в вазочке на берегу моря у маяка, колесо обозрения в парке, зачитанные книги и исцарапанные диафильмы, швартовку корабля и шторм при солнце, раздольный вид с горы и полет птиц в синем небе, сказку на ночь и запах кофе по утрам, радугу после дождя и первый гром, щемящий в горле дым горящих осенних листьев и звон коньков на катке, бабушку Варю с орехами в кармане и ноги колесом дяди Гены из нашего подъезда и его маленького приемного сынишку, первые дни каникул и запах железной дороги.

Всё это проплывало передо мной, переплеталось лентой Мебиуса, восходило ввысь и падало вниз, снова появлялось и чего-то от меня ожидало, и куда-то звало.

Из череды дней блеснул один… Мы с моим другом Сашкой сидели после футбола на скамейке у нашего подъезда и лениво разговаривали, обсуждая впечатления уходящего дня. Еще мы планировали, как утром пойдем на рыбалку, и обсуждали, где бы накопать червей. Вдруг Саша встрепенулся, повернулся ко мне и спросил:

− Как ты думаешь, а счастье есть?

− А как же, − кивнул я, − обязательно.

− Думаешь, мы его найдем? − перешел он на шепот.

− Найдем, − тоже почему-то шепотом сказал я. − Иначе зачем тогда жить?

− Точно! − вскрикнул Саша, потом оглянулся вокруг и с улыбкой сказал: − Эх, здорово!