Введение в унологию

Вид материала

Документы

Содержание Глава 4-а Зеркально обратные для востока и запада Редьярд Киплинг Вальтер Шубарт Р. Атфилд, эколог

Подобный материал:

• Джон Р. Хикс. "Стоимость и капитал", 4314.44kb.
• Введение глава психологизм как особенность характерологии в рассказах Всеволода Иванова, 12.47kb.
• Лабунец Ольга Юрьевна мытищи 2009 г. Оглавление Введение 3 Использование видеофильмов, 263.17kb.
• Анализ и планирование трудовых показателей Аудит и контроллинг персонала Введение, 12.45kb.
• Программа курса. План семинарских занятий Методические рекомендации Новосибирск 1999, 340.75kb.
• Учебной дисциплины (модуля) Наименование дисциплины (модуля) Введение в спецфилологию:, 83.08kb.
• 1. Целеполагание в процессе менеджмента Введение, 49.78kb.
• Пояснительная записка. Особенностью курса «Введение в языкознание» является высокая, 305.75kb.
• Курносов Владимир Анатольевич Волжск 2007 Оглавление Введение 3-5 Глава I. Юродство, 355.39kb.
• Целевые программы и непрограммная деятельность Распределение расходов по целям, задачам, 396.48kb.

ГЛАВА 4-А,

СОПОСТАВЛЯЮЩАЯ ВЫВОДЫ ГЛАВЫ 4

С МАТЕРИАЛОМ СОЦИАЛЬНОЙ ИСТОРИИ

И ВЫЯВЛЯЮЩАЯ В ПОСЛЕДНЕЙ АСИММЕТРИЧНЫЕ ИРРЕГУЛЯРНОСТИ,

ЗЕРКАЛЬНО ОБРАТНЫЕ ДЛЯ ВОСТОКА И ЗАПАДА,

ИЛИ

ЗАПАД ЕСТЬ ЗАПАД, ВОСТОК ЕСТЬ ВОСТОК


О Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут,

Пока не предстанут небо с землей на Страшный Господень Суд.

Редьярд Киплинг


Западная культура стремится к самоуничтожению... Никогда еще не было культуры... которая сделала бы людей столь несчаст­ными и бедными, как эта... Со времен Петра I Россия, не без собственной вины, попала в процесс европейского саморазложения.

Вальтер Шубарт


Бесспорных теоретических открытий на уровне Кеплера

и Ньюто­на историческая наука пока не имеет.

С. Смирнов,тополог, учительатематики и истории


...Необходима новая форма веры в прогресс.

Р. Атфилд, эколог


Как явствует из предшествующей главы, наша построенная из общих соображений понятийная плоскость позволяет, при всей по­чти механической упрощенности развитого нами до сих пор на ее основе подхода¹, ориентироваться в конкретной - и весьма запутан-ной - проблеме критериев биологического прогресса и регрес­са, приводя к нетривиаль-ным принципиальным решениям (в особен­ности относительно неизбежности в Новации регрессивных фаз). При­менимы ли эти решения к обособленному от биологии - с точки зрения традиционной научной методологии - материалу истории? Мы увидим, что да, хо-тя и с важными оговорками. В отличие от Организации сложных биологических организ-мов, от­точенной сотнями миллионов лет (не считая предшествующие им миллиарды лет одноклеточной жизни), вся история развитых го­родских цивилизаций насчитывает доселе не более шести тысяч лет, и связанная с этими цивилизациями специфическая Организа-ция многолюдных и многосложных человеческих обществ, как мы убедимся ниже, все еще только начинается. «Вещи еще нет, когда она начинается», - констатирует в «Науке логики» Гегель. Тем более, надо думать, нет для начинающнйся вещи стройных законов, характеризующих вещи сложившиеся². Последнее отве­чает за фантастическую пестроту и трагический сумбур исторических процессов, где временами возможным кажется все, и ничто - однозначно предсказуемым. В этом смысле история остает­ся доныне в значитель-ной степени «иррациональной» и – что го­раздо шире - недо-Организованной. Но остано-виться на этом (как «умудренный» герой Солженицына в «Августе четырнадцатого») - значит констатировать лишь менее существенную (не говоря унижающую человека, да, верно, и Бога, вряд ли так уж «равнодушного» к нашим страданиям) часть правды, ибо, подобно всем без исключения вещам - включая и «неодушевленные»! - и всем способам Организации, история начинается, чтобы быть - и развер­нуться со временем во всей воз-можной гармонической стройности и полноте.

И вот, стоит выбрать предельно крупный доступный нам в про­странстве и времени масштаб рассмотрения, отказавшись притом от калечения и без того весьма далекого от совершенной достоверности исто­рического материала попытками непременно «последо-вательного» (то есть с позиций одной из доктрин, каждая из которых обнаружила в наше время ту или иную односторонность и принципиальную недостаточность) истолкования объективно разнонаправленных ис­торических процессов, как в причудливом нагромож-дении выбро­шенных игрой исторического случая событий явственно проступят силовые линии, указывающие на некое сложное единство. Пусть обнаружится при этом, что Вос-ток и Запад являют нам принципиально различного типа асимметричные искажения этого единства. Более важно, что эти асимметрии оказываются связаны отчетливым подобием взаимного зеркального отражения, указывающим, что эта вза­имная их особость не окон-чательна, но предполагает их грядущее объ­единение.

Гегель начинает «Науку логики» (где, заметим, строит своего рода модель процесса мировой Организации; будучи чрезмерно абстрак­тной и бедной, эта модель с необходи-мостью оказалась в большин­стве своих моментов произвольной, но явила и ряд глубоких про­зрений) с абстрактного статичного тождества чистых бытия и ни­что. Далее у него бы-тие и ничто абстрактно же противопоставляют себя друг другу и, наконец, приходят к но-вому, опять-таки абстракт­ному, но уже динамическому единству. Это единство, по Геге-лю, есть становление.

Как мы заметили в главе 1 (с обещанием обоснования в гла­ве 5), гегелеву тождеству чистых бытия и ничто отвечает в нашей модели Реальности тождество Коллапса и Хаоса, имеющее место по ту сторону всякой Организации. Противопоставление последних уда-ется только через посредство Организации - и лишь в меру их соподчинения ей в качест-ве ее пограничных моментов. Что касает­ся «становления», то уже в простейшем мысли-мом случае Новации как одномерного движения между полюсами абсолютных сложнос­ти и простоты, то есть между Хаосом и Коллапсом, различимы два направления становления: Упрощающее и Усложняющее. «Становление-вообще» возможно только в мысли абстра-ктной до бессвяз­ности - и лишь произвольно связуемой.

Любопытно, что эта простейшая мыслимая модель двунаправлен­ного становления в единственном измерении³, где будущая «Рацио­нализация» остается неотделима от буду-щей же «Деградации», а грядущая «Эволюция» - от такого же «Вырождения», неплохо ра-ботает в истолковании динамики подавляющего большинства ког­да-либо существовав-ших - архаических - сложных социумов. Со­ответственно, в них социальное творчество в принципе нераздели­мо с чрезвычайно болезненным разрушением⁴, что объясняет их сугу-бый пиетет перед традицией и крайнюю враждебность к нововве­дениям любого типа⁵. Здесь в центростремительном движении со­циумов к сугубой Простоте, Унифицированно-сти и Статичности складываются деспотические государственности, чьи подданные явля-ются практически равными в бесправии перед лицом обожеств­ляемого, едва не «всесиль-ного» монарха. В обратном - центробеж­ном - движении социум дробится на все более множественные и все более замыкающиеся в себе сословия-касты с их специфичес­кими обязанностями и привилегиями. Каждое из этих движений с необходимостью провоциру-ет своей односторонностью себе обратное, осуществляющееся в той степени, в какой до-пускают это местные условия, и не в силах заморозить традиция, пока, на­конец, между ними не достигается исторически более или менее устойчивый компромисс.

Оба осуществляющие эти движения агента, то есть государство и сословие-каста, могут в первом приближении характеризоваться как чисто закрепощающие силы. К сча-стью, их интересы совпадают лишь в части, хотя бы и в большей: сословно-кастовый эго-изм никогда не в силах вполне примириться с противонаправленной ему всесвязующей интенцией государства, как и та с ним. Их неизбежный антагонизм делает поэтому каж-дую из них вторично освободитель­ной, хотя бы в минимальной степени. Со времен Шу-мера и Древ­него Египта государи провозглашают себя - иногда искренне - защитниками слабых и угнетенных от сильных и хищных. В свою очередь, стремится к объединению с простонародьем в единый ан­тидеспотический фронт знать, отстаивающая собственные интересы. Ярчайшим документом такого объединения явилась в Англии Ве­ликая хартия вольностей, где еще в 1215 г. наряду с вольностями и правами баронов были ограждены и права всех прочих сосло­вий - до крепостных! Бывало, конечно, также многократно, что силь­ные и ловкие деспоты стравливали в своих интересах знатных и под­лых, и на-слаждались устойчивостью своей власти на трупах тех и других. И, разумеется, наиболее типично было объедине­ние обеих сил закрепощения (не только взаимовраждебных, но и взаимодополнительных и взаимоуравновешивающих) против массы «мелкого люда».

Но в социальной истории всегда просматривались еще два агента, ждавшие своего часа для независимого выхода на сцену: личность и общество (или, перенося акценты ха-рактерным для Востока обра­зом, - общество и личность.)

Сильнейшим стимулятором, как принято выражаться, «индиви­дуализма» (мы уточ-ним несколько ниже, какого именно рода ин­дивидуализма) во все времена и у всех наро-дов служила торговля и рассчитанное на рынок производство. И вот, дважды в истории Запада, сначала на исходе архаики в древности, а потом на закате средневековья, его тор-гово-промышленные слои удачно сманевриро­вали между сравнительно сильной знатью и сравнительно слабым государством, став на сторону последнего, и добились господствую-щего положения в социуме, опираясь на силу подпиравшегося го­сударством закона (ра-зумеется, мы предельно схематизируем и «вы­прямляем» здесь этот сложный и противо-речивый процесс, заняв­ший в обе эпохи не один век). По природе своей письменный за-кон вынужден искать простое за сложным и унифицированное за различным, что делает его превосходным естественным оружием в борьбе с аристократией. И дважды на Западе результатом этой борь­бы явилось торжество того типа свободы, который - разительно пре­вратно! - был назван «демократией», то есть «народовластием». Уместней был бы тер-мин вроде «политического персона­лизма», поскольку в основе рассматриваемого устрой-ства лежит идея равенства всех граждан в политических и юридических правах, каковым образом каждый из них представляется суверенным в своей отдельности. Отсюда невин-ное всецелое отождествление в правосоз­нании Запада «прав человека» с правами обособ-ленной личности, как будто государство и даже общество суть институты, целиком бесче­ловечные (марсианами нам навязанные?), и не выгодней самому индивиду поступаться кое в чем некоторыми из своих драгоценных личных прав ради интересов общественной или государственной целостностей, в кои он, желая того, или нет, входит ведь и на Запа­де⁶. Отсюда же преследование индивидами и их группировками откровенно своекорыст-ных интересов и целей как норма Западного образа жизни. Типичный обыватель Запада, особенно США, попро­сту не подозревает и не в силах поверить, что где-то (и не в одних тоталитарных странах) могут существовать психически нормальные люди, систематиче-ски сверяющие свои интересы с интересами об­щества и/или государства (являющихся ин-ститутами глубоко раз­ноплановыми и способными вступать, как мы увидим, в острейшие кон­фликты). Таким образом, социум строится на Западе в своей основе как типичная «ди-скретная» (Дифференцированная) система, где, напомним, «отдельные элементы связаны между собой не прямо, а через посредство их отношений к среде» (рыночной в данном случае). Между тем народ в собственном смысле слова есть, до­вольно очевидно, нечто са-модовлеющее, стало быть, внутренне связное, Интегрированное - в частности, если народ живет на одной территории, в общество (как его понимают на Востоке и в тех узких кру-гах Запада, где не совсем еще забыли, что сие означа­ет, - то есть в своего рода гигантскую квазисемью). Интеграция же предполагает, как мы видели в предыдущей главе, прогресс, про­исходящий исключительно через усложнение и иерархию, - и вот почему не какой-ни-будь замшелый ретроград, но один из самых свободных в ХХ веке умов Запада, Ортега-и-Гассет, констати­рует - без доказательств, как самоочевидное: «Общество - все­гда аристо-кратия». И, значит, действительное народовлас­тие, по определению, может быть только аристократией (не обя­зательно, конечно, родовой, но непременно аристократией талан­тов и достоинств, или, как называют этот идеал на Западе, «меритократией», способной иногда уживаться, иногда нет, с аристок­ратией родовой), - в чем мы убедимся и на кон-кретном истори­ческом материале.

Наши современники до того привыкли отождествлять Западную «демократию» со свободой, а свободу с «демократией», что «де­мократическими» (или, в крайнем случае, «подлинно демократичес­кими») объявили себя в ХХ веке все режимы, вклю­чая самые удивительные. Исключения из этого убеждения уникаль­ны⁷. В самом деле, трудно не при-знать, что современный Запад по­строил самую свободную по сумме определяющих пока-зателей си­стему сожития людей (не хочется говорить «общество», потому что по критери-ям огромного большинства народов и племен, живущих на Земле, это, извините, скорее карикатура на общество), когда-либо со­зданную в человеческой истории⁸. Похоже, что то же осуществил для своего времени и Запад античный. Но значит ли это, что Западная сво-бода являет собой высший тип свободы, возможный в принципе? Когда самый энергич-ный в ХХ веке борцов за традиции Запада, Уинстон Черчилль, воскликнул: «демократия - худший образ правления - не считая /ну, это понятно/ все остальные», - не явил ли он тем подсознательную догадку, что Господь не мог так зло подшутить над людьми с искрой Своей в душе, чтобы навеки лишить их возможности построить устройство, не столь то-тально фрустрирующее их лучшие порывы?

Элементы дискретных систем, напомним еще раз эту на первый взгляд до зевоты аб-страктно скучную, а на деле обоюдоост­рую, как меч, формулу, «являются независимыми единицами, об­разующими систему благодаря тому, что обладают рядом общих черт». Но что, если Господь в неисследимой премудрости своей или проказница-природа наделили гражданина Западной страны нестираемым «лица необщим выраженьем» (с каковым - к чему смущаться, обратим внимание на этот секрет Полишинеля - только и удается поче-му-то творить культуру /в отличие от дисципли­нированно-стандартной цивилизации/)? А таки плохо! Всю свою жизнь он будет наталкиваться лбом на стену, раз за разом убежда-ясь, что все его громкие гарантированные конституциями экстенсивные права и свободы «независимой единицы» прямо враждебны тихо­му (увы, не в контексте дискретной систе-мы!) интенсивному пра­ву оставаться самим собой, обладая необщими - разрушительны­ми в этом контексте - чертами. Всю свою жизнь он будет виноват - в невольном и неискупи-мом преступлении, что уродился «не таким, как все»! Ибо демократия, говорят, напри-мер, американцы, - это как раз «насчет того, чтобы быть как все!». И самое забавное, что это - и только это, - не смущаясь, называют здесь «индивидуализмом»!

Договоримся называть означенный характернейший для Запада антикультурный в своем существе «индивидуализм» надлежащим ему именем экстенсивного индивидуали-зма. О прокультурном интенсив­ном индивидуализме мы поговорим несколько ниже.

В США, где тому не препятствуют культурные традиции, уходящие корнями в ари-стократическое средневековье, Запад и его экстенсивный индивидуализм достигают по-следовательности выра­жения прямо карикатурной (пылкий автор рад заметить, что о «ка-рикатурности» Запада в Америке писали даже весьма умеренные и осторожные эми-грантские авторы Вайль и Генис) и зловещей. Хотите прослыть там злостным асоциаль-ным элементом и добиться бойкота всех сосе­дей по улице? Для того достаточно не под-стригать газон перед соб­ственным домом (неважно, что последнюю змею в вашем городе убили, может быть, сто лет назад). Желаете приобрести там репу­тацию буйного сума-сшедшего? Всего-то пройдитесь разок по траве босиком (в США, за исключением Юга да университетских кампусов, ка­ковые вообще суть особая статья, на такое не решаются и бродяги, кому вроде бы терять нечего). В хрестоматии вошла история аме­риканца, коего оскорбляли словом и действием, подвергали бой­коту, штрафовали, изгоняли из города, са-жали в тюрьму, отлучили от церкви(!) - за какое бы, угадайте, гнусное поведение? А за то, что он имел наглость носить бороду во времена, когда все его со­отечественники брились! То было, правда, в середине не­отесанного ХIХ века. Ныне упрямого нонконформиста все-го лишь не при­мут на любую сколько-нибудь престижную работу (где неукосни­тельным законом является «консервативный стиль» в поведении, одежде и целом обличье) да пер-вым сократят на всякой иной - тоже не сахар в стране, где все вращается вокруг доллара. (Исключение составляют группы тяжелого рока, устраивающие на сцене прямо ведьмов-ские шабаши - и отлично на том зарабатывающие - именно тем, что обеспечивают публи-ке отдушину от конформизма.) «Мягко репрессирующее», но неуклонное давление to conform, то есть быть «как все», по сей день творит в Штатах истинные чудеса. Амери-канцы, возможно, самый смешанный большой народ на Земле, но пройдите по улицам лю-бого американского города - после того, как вы увидите пять или шесть десятков белых лиц обоего пола, вы видели их практически все (за исключением исчезающе малой доли процента оригиналов, приспособившихся на своей оригинальности зарабатывать - или раз и навсегда плюнувших на карьеру), дальше они будут повторяться, словно их выпускают на заводах сериями, вместе с автомобилями. Те же, разве что более загорелые, лица вы найдете и в субтропическом Майами - и, более упитанные и свежие, в заполярном Ан-коридже на Аляске. К меньшинствам - неграм, латинос, индейцам и итальянцам (италь­янцев в Штатах считают как бы не совсем белыми) - это так не относится, но меньшинства в массе своей пребывают ныне в Америке в состоянии безысходности, надо полагать, и по означенной веской причине.

О чем, интересно, думают те, кто клишировал в России выра­жение «благополучная Америка»? О налаженном массовом произ­водстве? Это, конечно, вещь куда как небеспо-лезная, но человеку, если он не совсем абстрактный homo faber (человек производящий), необходимо для элементарного благополучия и кое-что из совсем иных сфер. Американ-ский «индивидуализм», сколько мог заметить автор, удивительно мало подходит, напри-мер, женщинам и детям, пусть и не подозревающим, как подобает стопроцентным амери-кан­цам, что люди могут устраивать жизнь и каким-то иным способом. И вот, в США мо-жно прожить годы в большом городе и, если немного не повезет, не встретить ни одного красивого ребенка, или даже просто ребенка, похожего на ребенка (практически у всех словно неживые - «резиновые», иногда «каменные» физиономии; всякий раз, когда воз-вращаешься из Штатов в Россию, поражает красота, и просто живые лица и исполненные грации тела наших детей), и ни одной красивой или просто женственной жен­щины. Жен-щины и дети в той стране стандартно болезненно несчаст­ны - и люто ненавидят мужчин и родителей, устроивших им та­кую жизнь. «I hate you!» - Я вас ненавижу! - то и дело исте-ри­чески кричат на улицах - что же у них дома-то?! - родителям дети.

Устроило бы вас подобное «благополучие», пусть и при самых налаженных конвейе-рах?

Благополучно ли общество, где массовая наркомания проникла во все без исключе-ния слои (о чем они постоянно пишут, и периодами отчаянно – и совершенно безуспешно - борются)?

Благополучно ли общество, где большинство людей привыкли - на всякий случай – бояться всех, и скрывать от каждого, включая членов собственного семейства, самые ни-чтожные кусочки инфор­мации о себе, какие вообще возможно скрыть (вдруг обернут про­тив него при разводе)?

Благополучно ли общество, где не знают более веского аргумен­та против преступле-ния, чем смехотворная благоглупость, что оно-де себя финансово не оправдывает («crime does not pay»)?! Пусть попробуют втолковать это негритянским подросткам из трущоб, об­весившим себя золотыми цепями на доходы от продажи наркоти­ков. Или наркобаронам и прочим главам мафий, живущим в рос­кошных дворцах.

Благополучно ли общество, где поет Боб Дилан, любимец еще живых и совестливых в стране (альбом «Подходит запоздавший поезд»):


Порнография - в школах, развратники - на амвонах!

Вы, допустившие гангстеров к власти,

Преступников истолковать законы,

Когда же проснетесь вы, когда же проснетесь вы,

Когда же проснетесь вы - и спасете то, что осталось?


Едва ли не все творческие американцы, какие могли себе это позволить, жили и жи-вут в наше время где угодно, но не в соб­ственной стране. Благополучно ли это?

Благополучно ли общество, где у положительных героев мульт­фильмов непременно низкие лбы? И где, пожалуй, самая зловещая мифологическая фигура - огромнолобый «сумасшедший ученый»?⁹ Чтобы, надо полагать, детишки не запутались в значении выра-же­ния «интеллектуальная элита», но знали, не задумываясь, что это - наимерзейшая бяка. И, будьте покойны, они в подавляющем боль­шинстве и не задумываются - те немногие де-ти, что приходят еще в школу, чтобы всерьез учиться, а не валять дурака, получают от сверстников прозвище «нёрд», заряженное более хлесткой ненавис­тью, чем «урод-кале-ка». Благополучно ли общество, где подавляю­щее большинство просидевших в школе по-ложенные двенадцать лет выходят из нее, не умея толком ни читать, ни писать, ни решить простую арифметическую задачу?¹⁰ Благополучно ли общество, где правительственная комиссия приходит к выводу: «Если бы наше состояние школьного образования навязыва-лось нам иностранной державой, мы сочли бы это актом войны»?!

Два раза за шестнадцать лет жизни в Америке встретил автор людей с глазами мудре-цов. Оба были бродягами. Там не понадоби­лось бы казнить Сократа...

Вы думаете, Бог (или история, или как угодно вам это назвать) простит такое этой стране? Не надо быть моралистом - достаточ­но немного знать историю, чтобы твердо от-ветить: «Нет!»

Наш век помешался на заимствованной с Запада идее «равен­ства» людей, хотя никто никогда и нигде не исхитрился членораз­дельно изъяснить, в каком же это конкретном смысле они так уж «равны»? В частности, «обстоятельнейшая в истории Западной циви-лизации» (как рекомендуют ее издатели) Макмиллановская фи­лософская энциклопедия в пространной статье «Равенство» не на­мекает на оный конкретный смысл ни словом. В это просто рели­гиозно веруют, хотя трудно было бы придумать другое верование, столь скан-дально противоречащее сонму наблюдаемых фактов¹¹. В самом деле, в каком, интересно, смысле «равны» мудрец - и тупой обскурант, герой - и трус, труженик - и захребетник, святой - и наемный убийца? Ах, они должны быть равны перед лицом зако­на! - Почему бы?? Такое было бы дивно справедливо, если бы они были равны заодно и в собственных свойствах¹². Но поскольку в оных-то они не равны