Русская антиутопия хх-начала ХХI веков в контексте мировой антиутопии 10. 01. 01 Русская литература

Вид материала

Утопия

Содержание Основное содержание работы Утопия и антиутопия как единый жанр. Теоретические аспекты проблемы Эскапистская метаутопия Научно–фантастическая метаутопия Утопия и научная фантастика

Подобный материал:

• Магаева Евгения Николаевна аспирант кафедры Журналистика и Русская литература, 143.16kb.
• Урока Тема, содержание урока, 532.36kb.
• Программа по литературе для 10 класса, 50.15kb.
• Рабочей программы учебной дисциплины русская литература и культура ХХ века Уровень, 72kb.
• Название раздела, 461.69kb.
• Русская культура, 243.47kb.
• Тематическое планирование по литературе для 10 класс, 111.63kb.
• Учебника. Учитель Кулябина Зинаида Григорьевна. Выступление на Краевой научно-практической, 48.58kb.
• Календарно-тематический план по предмету «Музыкальная литература» 7 класс (7-летний, 22.28kb.
• Утверждаю, 218.41kb.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ


Во Введении обосновываются состояние проблемы, актуальность и научная новизна исследования, формулируются предмет, цель, задачи, методологическая и теоретическая база исследования, положения, выносимые на защиту, определяется структура, теоретическая и практическая значимость работы.

В первом разделе «Эволюция русской антиутопии первой половины ХХ века» прослеживается история русской антиутопии ХХ века в связи с возникновением, формированием и развитием русской утопии в контексте мировой утопии.

В первой главе - « Утопия и антиутопия как единый жанр. Теоретические аспекты проблемы» - выделен ряд проблем, необходимых для разъяснения позиций диссертанта в данном исследовании: контекст как теоретическое понятие (§ 1.1), определение утопии и антиутопии в связи с проблемой жанра (§ 1.2), классификация утопии (§ 1.3), понятия утопического сознания, утопизма и утопии во взаимных связях (§ 1.4), отношения мифа, сказки, утопии и фантастики (§§ 1.5 и 1.6). Рассматривая возможности контекстуального анализа произведений, привлеченных к данному исследованию, автор диссертации имеет в виду широкий смысл контекста, то есть многообразное окружение художественного произведения, проясняющее, дополняющее или оттеняющее смысл произведения, или какой-либо (любой) элемент его структуры.

Объем контекста подвижен, он разрастается от меньших единиц текста к большим, от слова к словосочетанию, от абзаца к цельному смысловому фрагменту и далее – ко всему тексту. Контекст как семантические нормы речевой практики (И.П.Смирнов) позволяет уловить иронию, углубить и конкретизировать понимание художественного текста за счет многосмысленности слов, из которых он состоит. Более того, именно такой «вторичный язык» (Р.Барт) обеспечивает само существование литературы, а применительно к утопическим текстам приобретает дополнительные амбивалентные контекстные нагрузки, поскольку утопический дискурс парадоксально сочетает, с одной стороны, высокую степень художественной условности, а с другой – регламентированность, предписывающую обязательность «школы», то есть использование всех основных элементов, составляющих жанровую структуру утопии. Контексты такого произведения могут переиначивать его смысл вплоть до наоборотного. Утопия, написанная в одной эпохе, может быть прочитана в контексте другой эпохи как антиутопическое предупреждение или предсказание. Так, роман «Красная звезда» А.Богданова, общепризнанная утопия Серебряного века на уровне канона, в контексте советской истории и современной реальности обнаруживает наличие антиутопических фрагментов. В свою очередь антиутопия, обрастая новыми контекстами, может обернуться вполне «терпимой» утопией, как, например, роман Е.Замятина «Мы», в мире которого действительно существуют условия для всеобщего счастья, если воспринимать смысл и качество «счастья» с позиции реальной современной России. Еще более показательный образец такой «утопической антиутопии» – роман О.Хаксли «О дивный новый мир», в котором описано «ненасильственное», даже «гуманное» будущее общество (В.П.Шестаков): там нет «полиции мысли», системы доносов, тюрем, пыток и т.п.

Контекст – это литературная норма, участвующая в конструировании эстетического объекта, то есть произведение постигается не только в результате анализа его структуры, а в результате изучения его восприятия, соотношения с существующими в общественном сознании нормами и представлениями – того социокультурного контекста в широком смысле слова, из которого вырос текст. В постмодернистских структурах контекст приобретает дополнительный расширительный смысл интертекстуальности. Яркий пример подобной «работы» контекста – художественный мир Х.Л.Борхеса (в частности, рассказ «Тлен, Укбар, Orbis tertius»).

В теории жанра диссертант выделяет положение о жанре как развивающейся системе, в которой происходят эволюционные, а порой революционные изменения. Б.В.Томашевский в качестве определителя жанра указывает на доминирующие приемы, как это делали приверженцы формальной школы относительно категории доминанты (Ю.Н.Тынянов). Жанр – исторически подвижная величина и в то же время устойчивая, постоянная категория в литературоведении. Жанр тоже попадает под воздействие контекста и сам становится контекстом для вновь создаваемых произведений, которые постоянно его обогащают. Основные признаки жанра могут медленно изменяться, но жанр продолжает жить генетически (Б.В.Томашевский), т.е. в силу естественной ориентации, привычного примыкания вновь возникающих произведений к уже существующим жанрам. Конкретно касающийся темы диссертации жанровый аспект ставит вопрос о соотношении утопии как литературного жанра и утопии как определенного типа мышления. В этом соотношении усматривается достаточно четкое разделение: утопический жанр – это «говорящие картины» (Е.Шацкий) как форма высказывания; все же прочие утопии – это отвлеченные рассуждения. Жанр - «наиболее очевидный принцип обобщения» (А.Компаньон). Жанр обретает смысл и функцию литературного кода, с помощью которого читатель получает информацию о способе прочтения данного текста, что в определенной степени обеспечивает понимание этого текста. По такой логике утопия как жанр весьма показательна: «код» утопии предупреждает читателя о том, что ему предстоит войти в придуманный, гиперусловный сюжет, в котором сконструирован мир счастливого будущего.

-природнойК жанровой природе утопии/антиутопии обращались практически все видные утопиологи. В диссертации систематизировано пять основных подходов в решении жанрового вопроса утопии: (1) выяснение связи утопии с антиутопией. Ряд исследователей отмечают единую жанровую природу утопии и антиутопии (работы Н.Арсентьевой, А.Бегалиева, Б.Ланина, Т.Чернышевой, Е.Шацкого). Другие исследователи относят антиутопию к самостоятельному жанру (работы Э.Баталова, А.Зверева, Ю.Латыниной, Г.Морсона, Ф.Полака, О.Сабининой, О.Тимофеевой, Ч.Уолша, В.Чаликовой); (2) рассмотрение утопии и антиутопии как разновидностей научной и социальной фантастики (работы Е.Брандиса, В.Гакова, А.Бритикова, Л.Геллера, Ю.Кагарлицкого, В.Ревича); (3) трактовка утопии не как жанра, а как художественной системы (работы Н.В.Ковтун); (4) определение антиутопии как антижанра (работы Х.А.Мараваля, Г.Морсона); (5) исследование утопии и антиутопии как метажанра находится в начальном состоянии. Эта проблема в сущности лишь обозначена в работах А.Е.Ануфриева и О.А.Павловой, причем первый рассматривает в рамках метажанра только утопию, а вторая констатирует термин «метаутопия» как обозначение «третичного» жанра.

В диссертации выдвигается и формируется концепция метажанра применительно к утопии и антиутопии. Утопия и антиутопия трактуются как единый жанр - метаутопия, в котором диалектически совмещаются общие и различные черты утопии и антиутопии. Под метажанром понимается общая художественная структура для группы текстов, обусловленная единым предметом изображения. В основе метажанра лежат более общие (укрупненные) конструктивные принципы (Н.Лейдерман), нежели в основе собственно жанра. Эти принципы увеличивают жанр, придают ему такие масштабы, в которых теряется семантика жанра как внутренне сбалансированной системы, организующей произведение в целостный образ мира. Единым предметом изображения в утопии и антиутопии является идеально прекрасный (утопия) или идеально негативный (антиутопия) всеобщий мир. Воссоздание этого мира нуждается в единой системе содержательных и формальных компонентов структуры произведения, которые повторяются в разных вариациях в каждом тексте и трансформируются в знаковые ситуации и мотивы. Принципиальные черты утопического метажанра: (1) заданные утопией типовые ситуации предстают в форме однообразных сюжетных ходов: «экскурсия» любопытствующего путешественника, оказавшегося в утопическом мире Острова, Города, Страны (или их симулякров в постмодернистских вариантах), с целью постичь новый миропорядок; (2) коллизия отношений гида-водителя (нарратора) и «экскурсанта» (наррататора) как носителей внутритекстовой коммуникации в утопии сводится к утверждению достоинств совершенного государства, которые декларативно перечисляются и демонстрируются. В антиутопии эта коллизия трансформируется в наоборотные ситуации разочарования: безоглядная вера сменяется безверием; путешественник, пришедший в утопический мир извне, подменяется «задумавшимся» персонажем, находящимся внутри утопического мира и открывающим его истину на положении собственной личности как общее несчастье; носителями внутритекстовой коммуникации в антиутопии становятся автор-повествователь (нарратор) и читатель (наррататор), вступающие в непосредственный контакт; (3) темы и мотивы утопии достигают такой степени устойчивости в своей однообразной повторяемости, что выходят за рамки индивидуального авторского сознания и воспринимаются читателем как принадлежащие сознанию общества (или большой группе людей), то есть сами становятся «организаторами» утопического мира. В антиутопии происходит возвращение индивидуального авторского сознания, воплощенного в психологической разработанности и личностной обособленности героя; (4) жизнь в утопическом и антиутопическом мирах принципиально регламентирована до степени ритуализации.

Из приведенных характеристик следует, что утопия имеет в своем жанровом составе чуждый эстетической природе элемент самодовлеющей социальности, подчиняющий себе все параметры утопического произведения. Содержание темы (государственный строй, структура общественной жизни, отношения человека с государством), идея (утверждение идеального типа государства, обеспечивающего всеобщее счастье человечества), исходная посылка (организация экспериментального общества группой высоконравственных энтузиастов-единомышленников) – все это изначально регламентирует структуру утопического произведения. Утопия – авторитарный жанр, синтезирующий логическую основательность философского трактата, экспрессивную энергию публицистики и метафоричность собственно художественного произведения. И все это вынуждена принять в свой жанровый арсенал антиутопия, поскольку она ставит перед собой задачу опровержения утопического проекта и для достижения собственной эстетической цели должна учитывать средства своего антипода. Уникальная амбивалентность утопии и антиутопии - аргумент в пользу методологической целесообразности концепции метаутопии.

В своей многовековой истории утопия утверждалась как «формульная» литература (Дж.Г.Кавелти). Сравнительно с «большой» литературой, эстетическое поле которой беспредельно, утопия ограничена своими «проектами» - замыслами, сужающими эстетическое пространство, не всегда способное разместить необходимый художественный мир, что влечет за собой опасность развоплощения образа. Антиутопия, появившаяся как реакция на утопию, как необходимая полемика с ней, порожденная или спровоцированная ею же для упрочения своих позиций, как недостающая опора для прямостояния конструкции, стремясь к большей устойчивости своих форм, заимствует жанры «большой» литературы. На первое место выходит роман-антиутопия. Утопия и антиутопия, сосуществовавшие на протяжении длительного периода времени, прежде чем были обозначены самими авторами и читателями как литературный жанр («Утопия» Т.Мора была в этом отношении первым опытом), осмысливались и интерпретировались с позиций определенной культуры и универсальных литературных архетипов.

С течением исторического и литературного времени постоянное взаимодействие утопии и антиутопии приводит к взаимному эстетическому «отягощению», к тому, что принципиальное различие между ними становится все более проблематичным, менее заметным на поверхности текста. В контексте новейшей русской и мировой антиутопии, значительно пошатнувшей эстетический канон утопии, подобное взаимоположение утопии и антиутопии кажется особенно драматичным, потому что новая антиутопия принуждает по-новому же прочитать утопию, чтобы попытаться уловить в ней информацию, ускользнувшую в контекстах прежних прочтений. Например, возникает вопрос: возможна ли утопия после антиутопии (или параллельно с ней)? «Тягостный мир антиутопии» (Ст.Рассадин) детерминирует повторяющиеся утопические вариации, настойчиво восстанавливающие и питающие мечту об Идеале. Многие современные антиутопии изнутри своих разоблачений «вынашивают» новоутопические проекты (сюжеты М.Уэльбека, В.Сорокина), «подкладывая» на место только что разоблаченной утопии другую утопию.

Главный компонент утопической структуры – проект будущего, который должен быть составлен умело и занимательно. Второй компонент – культурный, происходящий из идейно-философской, социальной и пр. парадигмы эпохи, из которой должен исходить утопист, придумывая свои проекты. Здесь важно отметить, что реальная духовная и интеллектуальная (учитывающая уровень научно-технических достижений) атмосфера эпохи является плацдармом для включения фантазии, без которой немыслима ни одна утопия и которая тоже входит ведущим компонентом в ее структуры. Эпоха может способствовать или сдерживать появление утопий. Например, в эпохи Античности или Просвещения, или революционной активности можно наблюдать яркие всплески утопического творчества, ведущие к панутопизму. Эпохи переходные, смутные, вызывающие разочарование в мечте, ввергающие человека в депрессивное состояние, порождают антиутопию. Кроме того, фантазия создает иллюзию реальности представленного проекта, то есть становится элементом рациональной надежды. Фантазия связана также с прогнозированием и футурологией, благодаря которым сама фантазийность утопического мышления стремится к упорядоченности, диктующей в свою очередь регламент как основной признак утопического жанра. Исходя из указанных свойств утопии, которые в свою очередь обусловлены свойствами самой человеческой природы (человек легко теряет бдительность при длительном отсутствии опасности, подвержен иллюзиям, «обманываться рад»), сопоставляя и анализируя появление утопий и антиутопий в связи с временем их появления, автор диссертации предполагает, что в ХХI веке формируется антиутопия нового типа и вида.

Г.Морсон, объявивший антиутопию «антижанром», разъясняет природу антижанра в целом, специфика которого в том, что в нем устанавливаются пародийные отношения между антижанровыми произведениями и произведениями и традициями другого жанра – высмеиваемого жанра. Морсон считает, что антижанр высмеивает не отдельное произведение, а жанр в целом. Ряд исследователей утопии также придерживается того взгляда, что в основе связи утопии и антиутопии лежат пародийные отношения (О.А.Павлова, С.С.Романов). В настоящей диссертации утверждается, что к подобному толкованию пародийности антиутопии следует относиться осторожно, поскольку пародийность здесь носит специфический характер: из пародии изымается ее принципиальное качество – смеховое начало, ибо антиутопия – жанр, содержащий драматические и трагические составляющие. И речь, таким образом, должна идти об изменении самого понятия пародии. Диссертант утверждает, что пародийность присутствует в «классической» антиутопии лишь как стилевой прием или фрагмент сюжетного движения. Пародийность как эстетический плацдарм постмодернизма проявляется более определенно на следующем этапе антиутопического дискурса. При этом пародийность приобретает новую форму отношений утопии/антиутопии, а именно - оксюморонности утопии/антиутопии как диалектического единства противоположностей.

На основе приведенных теоретических положений в диссертации разработана единая классификационная система утопических и антиутопических текстов.

1. Социально - политическая метаутопия. Самая обширная и жанрово-чистая группа утопий/антиутопий, ведущая свою историю от «Государства» Платона и пережившая все последующие этапы вплоть до ХХI века. Это группа произведений, наиболее полно воплощающая целевую направленность метажанра (изображение лучшего или худшего общественного строя в будущем) и наиболее в то же время открытая к взаимодействию с другими типами и разновидностями утопий и другими жанрами, в первую очередь с сатирой. Это все известные произведения, получившие статус классических: «Утопия» Т.Мора, «Город Солнца» Т.Кампанеллы, «Мы» Е.Замятина, «О дивный новый мир» О.Хаксли, «1984» Дж.Оруэлла, «Слепящая тьма» и «Век вожделения» А.Кестлера. Примеры современных политических метаутопий: «Французская ССР» А.Гладилина, «Борис и Глеб» Ю.Буйды, «Дикобраз» Дж.Барнса.

2. Эскапистская метаутопия. Это утопии и антиутопии бегства, изображающие любой вариант ухода от большого мира в изолированное пространство, на котором «беглецы» строят свой мир. Характер бегства – добровольный или насильственный – не имеет принципиального значения. К этой группе относятся и «руссоистские» утопии, поскольку их сюжеты связаны с уходом человека в природу. Примеры русской метаутопии: «Рай земной, или Сон в зимнюю ночь» К.Мережковского, «Творимая легенда» Ф.Сологуба, «Чевенгур» А.Платонова, «Приглашение на казнь» В.Набокова, «Новые Робинзоны» Л.Петрушевской, «Французская ССР» А.Гладилина.

3. Научно–фантастическая метаутопия. Вся также обширная группа утопических и антиутопических сюжетов, построенных на научно-технической, в том числе космической, тематике. Примеры: «Новая Атлантида» Ф.Бэкона (у истоков), романы Г.Уэллса «Остров доктора Моро», «Машина времени» и др., «Сирены Титана» К.Воннегута, «Марсианские хроники» Р.Брэдбери. Русские: «Красная звезда» А.Богданова, «Гиперболоид инженера Гарина» А.Н.Толстого, повести и рассказы В.Рыбакова («Носитель культуры», «Не успеть», «Очаг на башне», «На чужом пиру»). Данная группа утопий представлена в основном в антиутопическом направлении и связана с проблемой отношений общества и научно-технической цивилизации.

В аспекте эволюции жанра метаутопии в диссертации отмечены «классические» типы утопии, моделирующие ведущую черту общественного сознания, соответствующую определенному историческому этапу: собственно утопия (u-topos), отражающая представление о возможности счастливого мира на изолированном пространстве (эпоха Возрождения); ухрония (u-chronos)– по временному признаку (эпоха Просвещения); в негативной утопии различаются дистопия (идеально плохое место), какотопия (плохое место). В этом же ряду рассматривается эупсихия (eu-psyche) (по определению В.А.Чаликовой, «боязнь потерять личность»), тенденция которой к преобладанию над другими видами утопии наблюдается в ХХ веке и, по предположению диссертанта, приводит к их вытеснению в ХХ1 веке.

Одна из магистральных тенденций утопиологии – истолкование эстетической связи утопии с мифом. Можно выделить два направления в научной интерпретации данной проблемы: (1) противопоставление мифа и утопии как двух различных способов творческого воссоздания мира: миф – плод коллективного творчества, утопия – авторское произведение (Сорель, А.Петруччани) и (2) сближение мифа и утопии. Утопия при этом трактуется в качестве одной из модификаций социального мифа, а миф – это ответ на потребность человечества теоретически объяснить причины беспорядочной современной жизни (Н.Фрай, А.Тилгер, В.Шестаков). В диссертации аргументируется точка зрения, согласно которой миф и утопия сближаются в стремлении к созданию модели мира как целостной структуры или какой-либо несущей части этой структуры, и в этом случае утопия утверждает, а антиутопия опровергает мифический мир. Принципиальной точкой сближения мифа и утопии является также структура времени. Время мифа – всегда прошедшее, время утопии – всегда будущее, но и то, и другое время имеет общее качество – оно неизменно. В случае мифа – потому что повествуется о том, что было, и рассказу нужно верить; в случае утопии – потому что будущее еще не наступило, и в него тоже нужно верить. При этом антиутопия вносит свое негативное уточнение в эту веру, и таким образом создает альтернативу для выбора читателя. Миф втягивает утопию в сферу своего влияния, рассказывая о незапамятном прошлом, провоцируя утопию на преобразование прошлого в столь же незапамятное будущее. Антиутопия же выполняет в этом случае функцию своеобразной «проверки мифа» на жизнеспособность в веках, и это отчетливо подтверждает современная латиноамериканская антиутопия: «Литума в Андах» М.Варгаса Льосы (Перу), «Дневник войны со свиньями» А.Бьой Касареса (Аргентина), «Райские псы» А.Поссе (Аргентина).

В отношениях утопии и сказки богатый материал дает сама советская действительность. Сказку и утопию объединяет ряд видимых признаков: пространство («тридесятое царство» - вариант «места, которого нет»); приключенческий элемент в структуре повествования; герои, попадающие на цветущие острова и т.д. Эстетическая установка сказки на ложь и назидание («добрым молодцам урок»), отделившая сказку от мифа, призывавшего верить в то, о чем повествуется, отделяет ее и от утопии, также основанной на вере. Но в то же время именно сказка с ее целевой «утешительной» программой «мягкого» ввода детей в жесткую взрослую жизнь становится почвой, идеально подготовленной для образования «химеричного симбиоза» между сказочной парадигмой и советской утопической квазирелигией (М.Липовецкий). Парадокс заключался в том, что поначалу новая власть сделала попытку изъять сказку (натуральную) из обихода детского чтения, а затем подменила ее новой, революционной сказкой, соединив ее с мифом, подобно тому, как, отрекшись от старой религии, создала новую в форме коммунистического учения. Уникальность положения сказки в советской литературе заключалась еще и в том, что, наряду со сказками А.Гайдара или Л.Лагина, создавались другие, в которых были замаскированы антисказки – антиутопии, их суть проступит в контексте другого времени (сказки Ю.Олеши, К.Чуковского, Е.Шварца).

Утопия и научная фантастика. Распространенная позиция в утопиологии и фантастиковедении сводится к истолкованию утопии и антиутопии как жанров научной фантастики (А.Ф.Бритиков, В.Гаков, Б.В.Дубин, Ю.И.Кагарлицкий, М.Роуз, В.В.Святловский, Е.Д.Тамарченко). Другая точка зрения заключается в различении утопии и научной фантастики как суверенных жанров, взаимодействующих прежде всего на уровне изображения «грядущего мира» (Э.Я.Баталов, Р.Гальцева, Л.Геллер, Е.Ю.Коломийцева, А.Е.Левин, Е.Парнов, В.Ревич, В.Рыбаков, В.А.Чаликова, Т.А.Чернышева, В.П.Шестаков). В диссертации утверждается, что при всех очевидных и неочевидных сближениях научная фантастика и утопия – это различные жанры, принадлежащие