Возвращение мастера эпизод второй: божественное в земном и наоборот

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6

Осень

Пришла осень: очень медленно шла по городу, лениво расставляя желтые метки в зеленых густых дебрях киевских парков. Ярко-красные листья дикого винограда крепко обнялись с еще по-летнему зелеными тополями и уже едва начавшими желтеть липами. Буйство красок, как на картинах импрессионистов. Вы думаете, это написал Моне? Шуршит метла по асфальту – характерная музыка осени: вжик-вжик. Дворник оглядывается, пыхтит, закуривает сигарету и снова: вжик-вжик. По утрам над городом кружит нежный, бледный туман. Покружит и растает в ласковых лучах осеннего солнца. А вечером трава умывается бодрящей росой.

Поставив на стоянку машину, Женя решила немного прогуляться. Сначала зашла в магазин и купила бутылку инкерманского вина «Рубин Херсонеса», которое ей очень нравилось. Затем понюхала в палисаднике возле супермаркета доцветающие с лета петунии, которые вечером пахли особенно сладко и призывно. Улыбнулась сама себе. Мимо пролетал липовый лист. Женя успела его поймать прямо в полете. Листок был влажным от недавно прошедшей мороси. Опять улыбнулась.

Она вздрогнула, когда в сумке зазвонил телефон. Повальная телефонизация Женю одновременно радовала и угнетала: и нигде уже не спрятаться, не скрыться. Это был Енька, кто же еще:

- Зайка, ты где? Не хочешь прогуляться? – сразу задал он второй вопрос, не дожидаясь ответа на первый.

- Хочу. Я и гуляю – со стоянки иду, - Женя выпустила липовый листок из руки, и он медленно упал ей на туфель.

- Я сейчас тоже подъезжаю к стоянке. Подождешь меня возле супермаркета?

«Видит он меня, что ли?», - подумала Женя, но ответила:

- Хорошо. Жду.

Енька Женю не видел. Он ее чувствовал. Вот сейчас она стоит возле входа в супермаркет и вдыхает аромат петуний. Волосы развеваются под легкими дуновениями очень теплого для этого времени года ветерка. Мимо идут прохожие, спешащие, кто в супермаркет за продуктами, кто уже домой, и любуются ею: счастливым с легкой поволокой грусти блеском в глазах, поворотом головы – чуть вправо и назад, джокондовской улыбкой – улыбкой самой себе.

Сейчас он поставит машину, подойдет к ней, поприветствует искренним, вовсе не дежурным поцелуем. Она увидит его издалека, легко на какое-то мгновение прижмется щекой к его щеке, чуть потреплет бороду… Соскучилась – целый день не виделись… Женя была такой маленькой по сравнению с Енькой, что ему все время хотелось назвать ее девочкой… Девочка моя!

- Меня приглашают читать лекции по истории Украины сразу в несколько европейских университетов, - вдруг сказала его девочка без всякого вступительного слова.

В воздухе на некоторое время повисло молчание. Енька подбирал слова:

- Надолго?

- Пока на семестр. От такого предложения грех отказываться: Краков, Париж, Брюссель, Вена, Прага, Берлин…, - оправдывалась она.

- Конечно, - выдавил из себя Енька. – Езжай, - он немного опять помолчал. – А я…я что буду делать без тебя я так долго?

- Будешь работать, как обычно, кроме того, закончишь проект по открытию музея, за Колькой будешь присматривать, - Енька не выдержал и широко улыбнулся, представив, как он будет присматривать за 20-летним Колькой – еще неизвестно, кто за кем будет присматривать. - Ну, и, конечно, будешь ко мне приезжать. Мне обещали открыть для тебя Шенген на весь срок.

Енька безразлично кивнул: Шенген так Шенген.

Город без Жени

Женя улетала утренним рейсом. Небольшой чемодан с минимумом вещей она поставила рядом на полу, пока доставала паспорт и билеты. Енька напряженно смотрел, как Женя роется в сумочке. При всей Жениной организованности в работе да и вообще по жизни, в сумочке у нее творился всегда полный кавардак, найти в котором что-нибудь быстро не представлялось никакой возможности. Енька часто с улыбкой наблюдал, как долго Женя ищет в сумке трезвонящий мобильник, и притворно вздыхал:

- Да, пистолет тебе покупать не будем – все равно достать не успеешь.

Наконец, Женя нашла паспорт и билеты и уткнулась носом в Енькину грудь где-то в районе подмышки – это место, которое как раз было ей по росту, обычным жестом погладила его по бороде, потрепала за ухо. Мама рассказывала, что когда Женя была маленькой, она любила держать взрослых за ухо – наверное, чтобы не убежали. От этой мысли Женя улыбнулась. И сейчас ей нравилось прикасаться к уху Еньки - такому нежному, мягкому, родному… В Еньке все было до сладкой боли родным.

- Ну, все. Я пошла, - с трудом оторвалась от Еньки.

Коля и Ксения, стоявшие все это время неподалеку, подошли, чтобы тоже попрощаться. Женя обняла Колю, в который раз невольно на мгновение задумавшись, какой у нее уже взрослый сын. Ободряюще улыбнулась Ксении.

- Пока, Зайка, - сказал Енька, стараясь не смотреть на Женю. Она в ответ кивнула и быстро пошла по коридору. Стремительно, как все, что она делала, направляясь к окошку паспортного контроля, Женя подумала: если тебя всю жизнь будут называть Зайкой, то невольно в зайку и превратишься - и опадут, как осенние листья иголки, и спрячутся глубоко-глубоко коготки…

Енька еще раз помахал ей рукой – в спину, потому что Женя уже протянула свой паспорт в окошко и объясняла причину своего отъезда молодому и, на удивление, необычайно приятному паспортисту. Енька дождался, когда Женя скроется в толпе, и только после этого, глубоко вздохнув, наконец, нехотя, покинул терминал. Следом за ним гуськом шли Коля и Ксения.

Енька завел машину, потер лоб и спросил у молодежи:

- Ну, что, вы куда?

- Ень, можешь отвезти нас на Пейзажку к Историческому музею? Ну, и сам с нами прогуляешься… - Коля понимал, что Еньку сейчас лучше не оставлять одного.

- Без проблем. Но гулять я с вами не буду.

Коля не стал спорить с Енькой. Решил еще поуговаривать его на месте – непосредственно на Пейзажке. Там это будет сделать намного легче. Енька и Женя любили гулять по Пейзажке, сидеть в кафе «Ольжин двор», бродить вокруг камня «Откуда пошла и есть земля русская», смотреть на уже бывший Мертвый город.

Енька в результате на уговоры Коли действительно поддался. Прошел вместе с молодежью, как он их называл, хотя немногим по возрасту их обогнал, по Пейзажной аллее, потом, когда Коля предложил поехать еще в Китаево, тоже согласился ехать – уже без всяких уговоров. Проезжая по проспекту Науки, в который раз обратил внимание на огромные буквы, написанные на старом доме, который уже много лет стоял на реконструкции. Какой-то бедняга, хотя, нет, может быть, он и счастливец, написал широко, на всю стену, от всей души: «Я буду любить тебя вечно!». Бедный мальчик попал: он теперь будет любить вечно эту неизвестную девушку. Пройдут годы, девушка состарится, да и он тоже, но, независимо оттого, будет ли она рядом с ним или нет, бывший юноша будет продолжать любить ее. Как приговор, как истина в последней инстанции: «Я буду любить тебя вечно!». И он, Енька, он ведь тоже обещал подарить Жене зиму, и еще много, много зим… Чем же он отличается от этого юноши, который «попал»? Ведь он тоже попал! Енька вздохнул. И не от обиды, что «попал» - он с радостью подарит Жене еще много, много зим, а оттого, что Киев без Жени – не Киев. Он гуляет по этому прекрасному Вечному городу, вдыхает запоздалый аромат осени, но энергетики Жени в этом коктейле из запахов ночного дождя, осенних листьев и иссиня-черного неба нет! Она – неотъемлемая часть Киева, так же, как и он, Киев, – ее неотъемлемая часть. Сейчас она летит в самолете, потом будет ходить по улицам других вечных и невечных городов, а Киев – он обязательно будет ждать ее, потому что ему будет очень, очень ее не хватать. Так же, как и он, Енька, тоже будет ждать ее, потому что ему будет очень, очень не хватать Жени – даже этот несчастный, но уже неоднократно им проклятый семестр.

- Эй-эй! Поворот… - напомнил Колька, легко тронув Еньку за плечо.

-Угу… - промычал в ответ Енька.

Они прогулялись еще часок по Китаево. Вдруг Енька сказал:

- День какой-то бесконечный, - он посмотрел на часы. – Всего 14.00. Удивительно! А поехали, ребята в Кирилловскую церковь! – предложил Енька поехать в свое любимое место.

- Ну, поехали, - сразу согласился Коля, понимая, как сейчас Еньке тяжело. Ксения готова была отправиться за Колей куда угодно, поэтому она лишь слегка кивнула головой в знак согласия ехать немедленно.

Они бросили машину возле стадиона «Спартак». К Кирилловской церкви – подъездов нет. Она была построена, как все прочие церкви на горе, и гору эту так и не удалось за сотни лет разровнять, вытоптать или уменьшить в размерах. Древняя усыпальница черниговских князей встретила их ласковыми осенними солнечными лучами, пробивающимися сквозь верхушки вековых деревьев. Они вошли вовнутрь церкви. Врубелевская Богоматерь сразу посмотрела на Еньку укоризненно, словно защищая своего ребенка от всевозможных проблем – как в настоящем, так и в будущем. Молодежь бродила по церкви, любуясь фресками двенадцатого столетия. Енька же по крутой лестнице забрался на хоры, где старинные фрески практически не сохранились, и росписи были сделаны знаменитыми художниками конца девятнадцатого - начала двадцатого веков - под руководством профессора Прахова. Здесь, на хорах, отовсюду смотрят каким-то печально-просветленными глазами ангелы с цветными крыльями - такие есть только в этой церкви. И у всех крылья разные. А глаза одинаковые... Ангелы, больше похожие на райских птиц…

И все-таки он какой-то не такой - Киев без Жени…

Роман в письмах

Она - Ему

Кто бы мог подумать, что мы когда-нибудь будем общаться с тобой посредством писем, да еще в электронном виде. А вот пришлось. Пути Господни неисповедимы. Правда, Енька? Знаю, знаю, что ты мне ответишь: все, мол, в наших руках. Кто ж спорит! А я еще больше в ваших, то есть в твоих, ведь это ты у нас гений, который одаривает людей счастьем. Улыбаюсь!

Как у вас там? И у тебя, и у Кольки. Как обстоят дела с открытием музея? Пиши подробнее. А то пишешь письма короткие как выстрел, словно сообщения sms. Я, конечно, понимаю, что краткость - сестра таланта, но не следует воспринимать все так буквально. И снова улыбаюсь!

У меня все замечательно. Ну, почти все. Потому что очень скучаю по тебе, и это привносит в мою жизнь не присущее мне ощущение некоторого дискомфорта, несмотря на прекрасные виды Праги, Вены и Парижа, которые я имею возможность наблюдать из окон гостиниц. Днем все нормально, так как много работы, встреч, переговоров. Но когда приходит вечер, сердце сжимается от одной мысли, что мне нужно возвращаться в пустой гостиничный номер. Окружающие меня считают самодостаточным человеком, но это далеко не так, само сознание того, что кто-то ждет меня дома, дает мне дополнительные силы работать, творить, да и вообще жить. Часть меня всегда находится с тобой. Ты чувствуешь это, любимый? Собственно говоря, это не удивительно, ведь я замужем за тобой не один раз, а целых три. Когда мы только с тобой познакомились и решили быть вместе, Андрей никак не мог решиться на цивилизованный развод, и ты надел мне на палец обручальное кольцо, сказав, что все равно уже считаешь меня своей женой. Потом, когда официально расписывались в ЗАГСе, мы снова обменялись кольцами. Таким образом на моем пальце появилось второе обручальное кольцо, потому что с первым я расстаться была не в силах – так оно мне было дорого. И, наконец, во время венчания я тебе надела то самое кольцо, которое ты и раньше носил на пальце, мне же досталось от тебя в подарок новое – с бриллиантом, которое украсило все тот же безымянный палец правой руки. Три кольца – три раза замужем – и, главное, все за тобой, Енька! Представляешь, как я с тобой повязана? Это же целые кандалы! Улыбаюсь! Так мне, наверное, теперь отпущенный век с тобой и жить: в радости и в горести – как и обещала. Вот я и раскололась. Говорят, нельзя говорить все, что думаешь и все, что чувствуешь, и правду, особенно ту, которая предназначается для ушей противоположного пола, следует самым тщательным образом дозировать. Но я так не умею. Ведь в правде никогда нет ничего страшного, потому что это правда.

Я вот что подумала: приезжай хотя бы на пару деньков ко мне в Париж. А то еще неделя - другая, и я совсем свихнусь – не от одиночества, а без тебя!

Он – Ей

Привет, Зайка!

Прочитал твое послание, и стало еще грустнее. Было просто грустно, а теперь очень-очень грустно. Думал, что ты в Париже наслаждаешься жизнью и свободой: плюешь с Эйфелевой башни, ходишь по музеям, бродишь по узким парижским улочкам, ужинаешь с галантными французскими кавалерами… Но ты тоже грустишь - одна в гостиничном номере. А за твоим окном ветер азартно треплет ветки каштанов, и романтичный парижский мальчик (в моем представлении все парижские мальчики должны быть непременно романтичными) поет лиричный шансон, от которого душа разворачивается, чтобы в ближайшее время не свернуться. Улыбаюсь! Но очень грустной улыбкой.

Что у нас? Новостей много.

Ремонт в музейном помещении уже начат. За материалами дело не станет. Спасибо Задорнову! Огромное спасибо! Думаю, при наличии денег, а они, слава Богу, имеются, через пару-тройку месяцев, уже состоится торжественное открытие музея. Как тебе темпы?! Ну, твоего приезда обязательно дождусь. Как же без тебя, моей вдохновительницы!

Главная новость: Коля собирается жениться. Говорит, что осуществит этот знаменательный и ответственный шаг тоже сразу после твоего приезда. Так что мы все тебя с нетерпением ждем! Он писал тебе об этом? Если еще нет, то, на ком он собирается жениться, ты сама догадываешься. А еще Коля договорился с Андреем, что они с Ксенией будут жить пока у него, а дальше видно будет. Андрей вроде не против. Женщины у Андрея сейчас постоянной все равно нет. Да и не сильно он стесняется взрослого Кольки. Кроме того, квартира-то большая – при желании всем место найдется. Думаешь, твой сын рано собрался жениться? Нормально! Раз хочется, пусть женится! Вдруг она и есть: та самая, единственная! Ведь хорошая девочка: умная, красивая, кажется порядочной и уравновешенной, способной, а главное, готовой к компромиссам. Что еще, как говорится, нужно для счастья? Только хотеть быть счастливым! Кому, как ни мне, это знать. Кроме того, не попробуешь – не узнаешь. Что ты по этому поводу думаешь?

Через четыре дня буду у тебя. Чтобы прилететь раньше, просто не было билетов. Целую тебя, Зайка, крепко-крепко.

Она – Ему

Здорово, что я тебя так скоро увижу. И не только увижу. Улыбаюсь!

Ну, что ж: новости замечательные. И о музее и, главное, о Коле. Кстати, ты его опередил. Колькино письмо с изложением его матримониальных планов пришло на полтора часа позже твоего. Не спешил сын поделиться с мамой новостью. Улыбаюсь! Может, просто до компьютера не дошел. Так что эту новость я узнала от тебя. Обрадовалась и взгрустнула одновременно. Это ж, сколько мне лет? А ведь еще мужчины оборачиваются, глядя мне вслед! Улыбаюсь! Не ревнуешь? Знаю, что не ревнуешь.

Да пусть, конечно, женится, раз припекло. Такое решение каждый должен принимать самостоятельно – независимо от возраста, социального и материального положения, о чем ему и поспешила отписать. Только как жить дальше, пусть сам думает. Раз человек принимает такое решение, значит, он уже взрослый.

Ну, а что они там по поводу свадьбы думают? И думают ли они о ней вообще? Или нам придется о ней подумать? Неплохо было бы, кстати, с родителями Ксении познакомиться. Много о них наслышана: интеллигентные, культурные люди, но познакомиться с ними все равно лучше до свадьбы. Примешь на себя эту миссию? Ну, когда вернешься из Парижа. Ведь, для этого, наверное, тебе во Львов придется смотаться. Хотя, может, родители Ксении захотят сами приехать в Киев.

Что касается моего времяпровождения в Париже, то ты недалек от истины: правда, с Эйфелевой башни не плюю – воспитание не позволяет, но периодически на нее поднимаюсь, чтобы «полетать» и помечтать, и по музеям хожу, и по улочкам брожу. Не скрою, с галантными французскими кавалерами тоже приходится иногда ужинать, но встречи эти сугубо деловые – даже скучно. И не потому, что кавалеры на меня не обращают внимания, напротив, скорее мне нет до них никакого дела. Вот потому-то и грущу по вечерам одна в гостиничном номере. А за окном ветер азартно треплет ветки каштанов, и романтичный парижский мальчик поет лиричный шансон, от которого душа разворачивается, чтобы в ближайшее время не свернуться… Как здорово ты это написал! В тебе умер литератор! Или еще не умер? Улыбаюсь.

Я сижу за казенным гостиничным столом и пишу тебе это письмо. За окном действительно сбрасывают остатки своего осеннего наряда каштаны. Их в Париже много, как и в Киеве! Мертвые листья – говорят французы.

Мне сейчас столько тебе хочется сказать: всего того, что, глядя в глаза, сказать так трудно, практически невозможно – не хватает ни духу, ни времени, ни повода. Сидя одной перед ноутбуком, рассуждать гораздо проще: слова бегут из-под пальцев, порой даже опережая мысли. Я хочу сказать тебе, что люблю тебя, принимая со всеми твоими достоинствами и недостатками – таким, какой ты есть. Да ты это итак знаешь. А еще, что мне очень плохо без тебя. Мне сейчас очень хочется написать, что я не могу без тебя жить, но я даже боюсь о таком подумать. Наверное, смогу. Ты ведь тоже знаешь: я очень сильная. С годами (или с веками – кто во что верит) я превратилась в практически самосбалансированную систему, в которой все работает как часы, но которой не требуется вмешательство извне. Как только система чувствует неполадку, она самостоятельно находит ее причину и устраняет ее тоже самостоятельно: то ли починяя поломку, то ли заменяя вышедшую из строя деталь. И опять все работает, как часы. Представляешь, и никакие эликсиры счастья не нужны! Самосбалансированная система сама все время находится в поисках счастья, при этом, даже зная, где и как его искать. Наверное, тебе нужно подробно изучить работу этой системы, чтобы использовать в своих исследованиях, тем более, что эта система у тебя всегда под рукой. Может, формула счастья гораздо проще, чем та, которая была тобой открыта в ту для нас обоих памятную ночь. А? Улыбаешься? Ну, поулыбайся, поулыбайся немного. Все равно, ты подумай над моим предложением. Хорошо? Ну, вот, я уже забыла все, что хотела тебе сказать. Отвлеклась. Ладно, ты приезжай, я вспомню. Улыбаюсь!

Париж

Самолет приземлился в аэропорту Орли.

Енька вместе с другими пассажирами долго ждали, пока выйдут пилоты. Ну, быстрее же! И багаж так медленно приближался на бесконечной ленте, и такси ползло, как черепаха. А тут еще пробка! И еще одна!

Наконец, такси остановилось, и таксист жестом показал на вывеску гостиницы. Енька расплатился и сказал по-русски «Спасибо». Таксист в ответ приветливо закивал головой, а затем еще махнул рукой на прощание. Енька вошел в холл гостиницы, по-английски назвал фамилию и номер Жени. Портье тут же заулыбался. Французы – улыбчивый народ. Он эмоционально закивал головой и жестом так же, как и таксист, показал в сторону лифта. И лифт тоже очень-очень медленно движется на четвертый этаж. Ну, что же все сегодня так медленно происходит!

Дверь лифта шумно отворилась. Женя стояла напротив лифта на красной ковровой дорожке и улыбалась.

Он шагнул к ней навстречу, а она к нему. Два шага, два обыкновенных шага… Его большой и ее маленький, два шага, одновременно медленных и быстрых, решительных и не очень… Всего два шага, и время остановилось. Сейчас, сейчас оно опять пойдет…

- Ну, привет, трижды жена, - сказал Енька, крепко прижимая Женю к себе.

- Привет, трижды муж, - широко улыбнулась Женя, поднимая к нему лицо. – Пойдем, - она потянула его за собой в номер.

В номере на столике возле зеркала стояла открытая бутылка «Медок», рядом с ней два бокала. Но Еньке вина не хотелось. Во всяком случае, пока. Одной рукой он закрывал дверь, а другой уже снимал кожаный пиджак. Женя стояла возле кровати, улыбаясь. Шаг, еще шаг…

- Может, сначала пойдем поужинаем? – это спросила, конечно, она.

Енька отчаянно замотал головой в знак протеста, расстегивая сорочку.

Женя сдалась на милость победителя. Они занимались любовью, как в первый раз –пылко и страстно. Наверное, редкие непродолжительные разлуки иногда идут на пользу любовникам, даже если они давно женаты.

- Лучший мой ужин – это ты, - заверил Енька Женю, когда они уже, немного подустав, лежали поверх покрывала, согреваясь друг другом.

- Что, сразу и горячее, и десерт? – улыбнулась Женя.

- И напитки тоже, - в тон ответил Енька. – Кстати, о напитках. А не выпить ли нам того замечательного вина, которое стоит у нас на столе? - Енька поднялся с кровати, разлил вино в бокалы. Протянул один Жене. Та взяла его в руки, отпила пару глотков и поставила бокал на прикроватную тумбочку.

- Может, все-таки пойдем поужинаем? Заодно и прогуляемся… - опять предложила Женя. Ей не терпелось показать Еньке Свой Париж.

Енька изобразил на лице глубокие раздумья:

- Ну, разве что прогуляемся по вечернему Парижу, … где ветер азартно треплет ветки каштанов и романтичный парижский мальчик поет лиричный шансон, от которого душа разворачивается, чтобы в ближайшее время не свернуться, - согласился он и начал оперативно одеваться. – А так – я уже наелся. Ну, почти… - Енька опять с нескрываемым вожделением посмотрел на жену.

Женя усмехнулась. Романтизм нынче не в моде, но ее Енька был вне моды, вне времени и вне конкуренции. По крайней мере, для нее – вне всякой конкуренции.

Моросил мелкий дождь. Влажная взвесь обволакивала с ног до головы, взбадривала, нахально забиралась за воротник. Женя не была оригинальной: набережная Сены, Латинский квартал… Париж Богемы, Эйфелевой башни, Модильяни, Русских сезонов в Париже…

- Завтра с утра у меня две лекции. А ты в это время можешь сходить в Лувр или подняться на Эйфелеву башню – даже поплевать с нее, если захочешь, - улыбнулась Женя.

- Воспользуюсь твоим предложением, - заверил ее Енька, крепко обнимая за талию и привлекая к себе. – Знаешь, вот мы сейчас идем, а у меня не покидает ощущение, что все это происходит не со мной – как в сказке: Париж, набережная Сены, почти уже голые ветки каштанов, любимая женщина рядом…

- Почему как в сказке? - удивилась Женя. - Наверное, это и есть сказка. Помнишь, есть такая старая-старая песня - «Маленький принц»? В ней есть замечательные слова: в жизни у каждого сказка своя. Причем, как ни странным это может многим показаться, в основном мы, люди, сами себе эту сказку и придумываем. Придумали, захотели, решили, что будет сказка, и вот она – легка на помине. Добрая фея или шанс появляются в жизни только у тех, кто к этому готов и очень этого хочет.

- По-твоему весь мир состоит из Золушек и Золушков? – поинтересовался Енька.

- Ну, почему же… Еще из принцев, мудрых королей, злых мачех и сестер, добрых фей. Список можно продолжить. У каждого своя роль, причем преимущественно та, которую он сам себе выбирает. При этом нельзя вечно быть Золушкой. Когда-то нужно превращаться в королеву-мать или в добрую фею.

- Угу, - вздохнул Енька. – Но как раз доброй феей можно быть всю жизнь.

- Не самая плохая роль, - улыбнулась Женя.

- Только утомительная, однако… - заметил Енька, опять картинно вздыхая.

- Вовсе нет. Отдавая, мы берем. Очень взаимовыгодный обмен. Тебе ли это не знать, - укорила Женя.

Енька махнул рукой:

- Да, ладно, все я знаю. А поговорить? – он опять привлек Женю к себе и поцеловал ее в висок, где небрежно лежал рыжеватый завиток волос.

- Ну, поговори, поговори, - рассмеялась Женя, чуть отстраняясь от него и останавливаясь. Внизу медленно текли серые воды Сены, в которых отражались многочисленные огни фонарей. Казалось, что река сама светится изнутри.

Они стояли, облокотившись на парапет, и смотрели на реку.

- Ты меня любишь? – вдруг спросил Енька.

Женя повернула голову, чтобы посмотреть ему в глаза, но Енька взгляд отвел:

- Что за вопрос? Конечно. Я ушла к тебе от респектабельного мужа. Я поверила в тебя.

- Тогда зачем тебе Сергей? Думаешь, я не понимаю, что у тебя с ним отношения? – Енька спросил это, не поворачивая головы, продолжая напряженно смотреть на реку.

Женя вздрогнула от неожиданности – такого поворота разговора она не ожидала:

- Иногда, чтобы понять, что именно тебе нужно, необходимо сравнить… - она замолчала, вглядываясь в отблески огней в реке.

- Ты нас, что ли сравнивала? – почти возмутился Енька. Он, наконец, оторвался от парапета и крепко взял Женю за плечи.

- Нет, не вас, а свои ощущения, - честно призналась Женя.

- И?

- Достаточно того, что все это уже в прошлом. Послушай, я же не расспрашиваю тебя о Сашеньке. Наверное, тебе тоже нужно было сравнить или просто захотелось свежих ощущений - не важно. В принципе нет никакой разницы. Главное, что мы вместе и что мы любим друг друга, - Женя говорила очень убедительно. В ее голосе, в словах не звучало ни тени сомнения.

- Правда? – они стояли, обнявшись, посреди чужого города. Ветер все так же азартно трепал ветки каштанов, но романтичный парижский мальчик, вероятно, уже ушел спать, потому что слышно было только глухие звуки шин автомобилей, несущихся по набережной.

- Колесов, ты прилетел в Париж, чтобы спросить меня об этом? – подчеркнув последнее слово, спросила Женя, еще крепче прижимаясь к мужу.

Енька отрицательно покачал головой.

Blog

Возвращение мастера эпизод второй: божественное в земном и наоборот