Возвращение мастера эпизод второй: божественное в земном и наоборот
| Вид материала | Документы |
- Анализ эпизода драматического произведения эпизод, 12.32kb.
- Перечитайте главы XIX-XXXIX части второй третьего тома романа (эпизод Бородинского, 24.15kb.
- Возвращение мастера, 1745.8kb.
- Kigio Wildlife Сamp во второй половине дня, обед. Пешеходная экскурсия по заповеднику, 50.61kb.
- Ый подступает к нему непосредственно на земле в различных царствах природы, но также, 3656.03kb.
- Рассказ второй. Олег, Игорь и Ольга Три рассказа из этого цикла ничем не связаны между, 920.14kb.
- Вечное возвращение по-белорусски, 260.64kb.
- Упражнение 1 Создание презентации с помощью мастера, 56.46kb.
- Темы: а отношение к посетителям б что думает посетитель когда Гир договаривается, 44.54kb.
- Аниме Chrno Crusade (Крестовый поход Кроно), 40.99kb.
ВОЗВРАЩЕНИЕ МАСТЕРА
Эпизод второй: БОЖЕСТВЕННОЕ В ЗЕМНОМ И НАОБОРОТ
21.03.2006 - 19.10.2006
Видишь, там, на горе, возвышается крест?
В.Бутусов «Прогулки по воде»
Где Первозванного Андрея
Еще поднесь сияет крест,
На небе киевском белея,
Святой блюститель этих мест ...
Ф.Тютчев
Явление народу
Весна не спешила приходить. То вплотную приближалась, грустно всплакнув серым мелким дождем, то вновь отступала под холодным дыханием уставшей зимы. Но ледоход все равно начался, и одинокие смельчаки уже лихо лавировали в лодках среди подтаявших льдин, которых у берега оставалось совсем немного.
- Вон там, - лодочник резко обернулся на тихий, но очень уверенный голос, призвавший его на неизвестном ему языке, наконец, причалить. – Случайный пассажир показывал на высокий правый берег, покрытый густой растительностью.
Лодочник послушно направил лодку к берегу – ему не терпелось вернуться домой. Небольшая остроносая льдина глухо ударилась о борт лодки. Лодочник равнодушно оттолкнул ее веслом. Пассажир, казалось, даже не заметил возникшего на пути препятствия. Он заворожено смотрел на близкий берег.
Наконец, лодка ударилась носом в мягкую подмытую весенними водами землю.
- Спасибо, - это лодочник понял по интонации. – Мне нечем тебе заплатить, - продолжал говорить на своем непонятном языке странник, - разве что вот это. – Он достал откуда-то из складок одежды металлический крест и протянул его лодочнику. Тот удивленно взял его в руки.
- Что это? – спросил лодочник, осторожно взяв в руки плату за проезд.
Странник показал пальцем куда-то в небо. Лодочник в ответ закивал головой. С неба опять шел дождь, больше похожий на снег.
- Когда-нибудь я смогу тебе это объяснить, - заверил то ли лодочника, то ли себя странник. Он поднял со дна лодки свои нехитрые пожитки и с трудом выбрался на берег.
- Прощай, - сказал он лодочнику, который с недоумением вертел в руках принятый в качестве платы за проезд крест. – А может, до встречи. – И пошел вдоль берега.
Идти по свалявшемуся в грязные комки снегу было очень тяжело. В прогалинах между этими комьями земля была уже очень мягкой, и ноги увязали в ней чуть ли не по щиколотку. Но странник не собирался сдаваться. Сначала он бодро шел вдоль берега, затем стал подниматься вверх по склону. Наконец, он выбрался на гору. Остановился, отряхнулся и посмотрел вниз.
Внизу величественно текла широкая полноводная река. На другом берегу голые ветки безуспешно боролись с весенним ветром.
- Видите эти горы? - голос странника долетел до лодочника, который, передохнув, уже собирался отчаливать в направлении дома. - На них воссияет благодать Божия, поднимется великий город, и Бог воздвигнет много церквей. – Эхо послушно повторило каждое слово.
Потом странник сломал две толстых длинных ветки и прочно связал их бечевкой в виде креста.
Он уже с трудом водружал импровизированный крест в мерзлую еще землю, когда услышал за спиной одновременно удивленное и настороженное:
- А что ты тут делаешь? – язык, на котором незаметно подкравшийся незнакомец задал вопрос, был страннику понятен. Это был его родной язык.
- Здесь воссияет благодать Божия, поднимется великий город, и Бог воздвигнет много церквей, - убедительно повторил странник уже только что провозглашенные им слова.
- Ну, ну, - задумчиво протянул незнакомец. – Но здесь итак уже есть город. Идем – покажу.
Странник покорно пошел за незнакомцем. Они вышли на другую сторону холма, и странник увидел, что действительно чуть дальше расположено большое селение, обнесенное высоким деревянным забором.
Незнакомец обернулся:
- Видишь? Город! Красивый! Правда, может, он и не такой большой, как ты привык видеть.
Странник кивнул и спросил:
- А откуда ты знаешь мой язык?
- Летом странствовал - выучил, - добродушно ответил незнакомец. – Я и другие языки знаю. Отец говорит, что я способный. Меня Диром зовут, - продолжал он, - а отец мой – местный старейшина. А тебя как зовут? – все также добродушно поинтересовался Дир.
- Андреем, - ответил странник. – Призван я проповедовать Слово Божие по жребию в причерноморских странах, - он обернулся к кресту, который только что водрузил на горе. - Я уже побывал в Малой Азии, Македонии, Херсонесе…
- А, - бесцеремонно перебил его Дир, - кажется, как раз в Херсонесе я что-то об этом слышал. Если ты, конечно, имеешь в виду учение Христа…
- Да, да, - закивал головой Андрей.
- Проповедовать, говоришь, - усмехнулся Дир. - Сложно тут тебе будет проповедовать. Мой народ не верит людям.
- А кому верит твой народ?
- Богам и тем, кто им служит, - жестко ответил ему Дир, осторожно спускаясь по размытому талыми водами склону. – Давай помогу, - протянул он руку Андрею.
- Но ведь и я служу Богу, - возразил Андрей, протягивая Диру руку.
Они вдвоем спустились по склону, и, запыхавшись, остановились, чтобы отдохнуть.
- Ты служишь Богу, а они верят во множество богов, которые олицетворяют силы природы. Это для них просто и понятно.
- А ты в кого веришь? – вдруг спросил Дира Андрей, пристально глядя ему в глаза.
Дир взгляда не отвел. Усмехнулся в густые недавно выросшие усы и бороду:
- В себя. А Бог – в помощь, - добавил он, отпуская руку Андрея.
- Значит, ты в богов, олицетворяющих силы природы, не веришь, - вздохнул удовлетворенно Андрей.
- Верю – не верю…. Какая разница? Есть традиции. В этих богов верили мои предки, верят мой отец, мой народ. Я традиции уважаю, - Дир махнул рукой. – А ты слишком переживаешь по этому поводу: верю, не верю и в кого верю. Живи и получай от жизни удовольствие. Вон весна, наконец, прошла. У нас в народе говорят, что весна - пора любви. А женщины в наших краях, знаешь, какие красивые. Я много странствовал. Таких красивых женщин нигде нет, - убежденно сказал Дир.
- Я призван проповедовать Слово Божие, - возмущенно возразил Андрей. – А весна и женщины – это не для меня.
- Ну, да, - удивленно протянул Дир, еще раз окинув коротким взглядом статную фигуру Андрея и его обветренное красивое лицо. Андрей невольно опустил глаза. Дир опять добродушно усмехнулся: - Твое право. Не для тебя - так не для тебя. А я вот люблю и весну, и женщин.
Они уже подошли к городским воротам, которые были радушно открыты. Дир пропустил Андрея вперед, и они вошли на огромное подворье, посреди которого горел костер. Между небольших деревянных, крытых соломой, домов по подворью ходили люди: женщины с ведрами воды, мужчины с охапками соломы, туда - сюда сновали ребятишки в длинных сорочках.
Дир подвел Андрея к самому большому и добротному дому, стоявшему в глубине городища.
- Это мой дом. Заходи. Моя жена тебя покормит.
Они не успели войти в дом, когда навстречу им вышла действительно очень красивая молодая женщина с длинными русыми волосами. Она посмотрела сначала на Андрея и только потом на мужа. Взгляд ее васильковых глаз был внимательным и немного удивленным.
- Это Андрей, - опередил ее вопрос Дир. – Он пришел к нам из Херсонеса проповедовать Слово Божие. – Глаза женщины стали еще более удивленными. – А это Росава – моя жена, - обратился он к Андрею на его языке. – Нужно покормить гостя и дать ему свежую одежду, - попросил Дир жену. – А я воды принесу, чтобы он мог помыться. – Женщина, не спеша, пошла в дом за одеждой. Мужчины за ней.
- Если хочешь проповедовать, то тебе придется выучить наш язык, - сказал Дир.
На голоса из глубины дома вышел еще один мужчина. Он был высокого роста с густой бородой, когда-то русой, а сейчас почти полностью седой, густые прямые волосы, тоже совсем седые, обрамляли лицо с удивительно правильными чертами. Он был красив – этот старик, хотя и стариком назвать его было трудно: прямая спина, живой немного жесткий взгляд темно-серых глаз, да и на лице его почти не было морщин.
- Это Кий, мой отец, - познакомил Дир Андрея. Потом Дир что-то довольно долго и очень тихо говорил отцу - наверное, рассказывал об Андрее. Наконец, и Кий, что-то сказал сыну в ответ, кивая головой.
- Проходи. Гостем будешь, - сказал Дир, подталкивая Андрея вглубь дома. В этот момент пришла с одеждой Росава и отдала ее в руки мужа. – Погоди, я сейчас воды принесу. Потом переоденешься, - остановил он Андрея, который невольно уже потянулся к чистой одежде. Дир вручил принесенные Росавой вещи Андрею, а сам пошел за водой.
Росава продолжала стоять посреди дома и бесцеремонно разглядывать странника. Андрею было даже немного неуютно под ее откровенно пытливым взглядом.
Наконец, закончив внимательное изучение внешности гостя, Росава смело с ним заговорила:
- Я – Росава, - показала она на себя, а ты – Андрей. Мы – люди. – Она сразу приступила к обучению гостя своему языку, не желая все время использовать мужа в качестве переводчика.
- Я – Андрей, ты - Росава. Мы – люди, - покорно повторил за ней Андрей. Росава засмеялась.
- Хорошо. Молодец, - похвалила она и продолжила урок. К возвращению Дира Андрей уже мог сказать довольно уверенно несколько фраз на местном наречии.
- А ты тоже способный, - заметил Дир, поливая широкие плечи Андрея студеной водой из источника.
- Не без этого, - ответил Андрей, поеживаясь от холода. – А жена у тебя действительно красивая, – он не смог удержаться, чтобы не высказать своего восхищения Росавой.- И умная, наверное, - добавил он, натягивая на влажное тело чистую одежду. Теперь он выглядел еще более красивым. Тем более, что его внешность для этих краев была очень необычной: черные, как вороново крыло, с легкой проседью волосы, темно-карие глаза – влажные и глубокие, такие же черные, как волосы, ресницы и брови. Даже Дир невольно подумал: жаль, что такой красивый мужчина не интересуется женщинами. Однако женщины явно интересовались им. Росава оставалась в доме и по-прежнему оказывала гостю все возможные знаки внимания, включая ненавязчивое, как бы между прочим, обучение языку. Дир усмехнулся про себя, наблюдая, как его жена тщетно старается обратить на себя внимание женоненавистника.
Андрей остался жить в доме Дира и Кия. Вскоре, в основном благодаря стараниям Росавы, он уже мог вполне сносно говорить на местном языке и занялся тем, ради чего, собственно говоря, и пришел в эти края: стал проповедовать. Дир оказался прав. Проповеди Андрея были встречены местным населением с большим недоверием. Над Андреем насмехались, как над убогим, правда, не обижали, потому что обижать убогих в этих краях считалось грехом. Из всех жителей городища только гостеприимные хозяева, приютившие проповедника, серьезно относились к его речам. Кий, потому что ему было интересно послушать умного человека, независимо от его убеждений, Дир, так как еще раньше во время многочисленных странствий уже проникся идеями, проповедуемыми Андреем, а Росава, потому что ей очень нравился сам Андрей, а, следовательно, все, что он говорил.
Дир старался не замечать тех красноречивых взглядов, которые жена бросала на гостя, помня слова Андрея о том, что женщины его не интересуют. Но Росава - то об этом не знала! То плечом Андрея невзначай заденет, то случайно покажется перед его глазами полуобнаженной, то нежно дотронется рукой до его руки. Ее тянуло к нему с неимоверной силой, и она не могла и не хотела бороться с этим. Андрей не обращал никакого внимания на женские уловки. Росава даже запаниковала, ведь раньше ее чары на всех мужчин действовали безотказно. В конце концов, она не выдержала и решила открыться Андрею в своих греховных чувствах к нему.
Она знала, что каждый вечер Андрей ходил на гору к своему кресту молиться. Однажды она смело пошла за ним. Забралась на гору, остановилась поодаль, дождалась, пока он закончит молитву.
После долгой молитвы Андрей устало сел на бревно, которое лежало неподалеку от креста. Росава тихо подошла и села рядом.
Андрей словно нехотя оторвал взгляд от реки и бесконечных лесов, тянущихся за горизонт, и повернулся к ней:
- Ну, и что ты от меня хочешь? – будто знал, о чем она хочет с ним говорить.
Росава покраснела, но все же заговорила:
- Ответь мне только на один вопрос: что, я совсем тебе не нравлюсь? – спросила, и стало легче. Какой бы ни был ответ!
- Нравишься, - просто ответил Андрей. – Ты умная и красивая.
- И все?
- А что ты еще хочешь от меня услышать? Я призван проповедовать Слово Божие, и все земное меня не интересует. Я ясно ответил на твой вопрос? – Андрей ободряюще положил руку на плечо Росавы. Она наклонила голову и поцеловала руку, лежащую у нее на плече. Андрей быстро снял руку с ее плеча, и сам того от себя не ожидая, покраснел. Росава это заметила, потому решила не отступать:
- Не понимаю, чем одно мешает другому.
- Послушай, Росава, ты, конечно, умная и красивая, но, во-первых, у тебя есть муж, во-вторых, именно он приютил меня, и я не могу наказать его за гостеприимство, а, в- третьих, и самое главное, я действительно не интересуюсь женщинами, - холодно закончил он.
- Так ты интересуешься мужчинами? – насмешливо спросила Росава. От Дира она была наслышана о возможности любви между мужчинами.
Андрей вспыхнул:
- Я не интересуюсь ни женщинами, ни мужчинами! Я проповедник Слова Божьего!
- Слышала, не кричи, - одернула его Росава. – Позволь и мне сказать. Да, у меня есть муж. Мне было всего четырнадцать лет, когда мои родители решили, что я должна выйти замуж за Дира, чтобы породниться со старейшиной. Меня никто не спрашивал, хочу я этого или нет. Дир, он очень хороший, но я его никогда не любила.
- Почему же не любила, если хороший?
- Не знаю. Какой-то уж очень он правильный – без недостатков, - Андрей удивленно слушал Росаву. Радоваться бы, что муж без недостатков, так нет – она не довольна. – Он и красивый, и умный, и добрый, и нежный, и сильный, и языки знает, - продолжала Росава, - но… не греет это все меня. Сама не знаю почему. Мы уже двенадцать лет вместе, а детей нет. Это ведь тоже, наверное, знак Богов.
Андрей пожал плечами:
- Может, будут еще - дети.
- Может…- протянула, грустно вздохнув, Росава. – Будет хоть заняться чем, а то маюсь здесь одна, пока Дир странствует. Скоро опять, наверное, уйдет. Он не может без странствий. А меня с собой не берет. Сколько раз я просилась с ним! Говорит, не женское это дело. А что тогда женское? Детей нянчить? Но у меня их нет. Так почему бы и не постранствовать – мир посмотреть? Иногда хочется плюнуть на все, и пока он странствует, тоже уйти куда-нибудь, куда глаза глядят. Он вернется, а меня нет: ищи ветра в поле!
- А не боишься? – усмехнулся в бороду Андрей.
Росава отрицательно покачала головой:
- Нет! Не боюсь!
Андрей глубоко вздохнул и задумчиво спросил:
- Говоришь, что Дир без недостатков? – и не дождавшись ответа, сам продолжил: -Он же тебя не понимает!
Росава удивленно подняла голову:
- Правда: не понимает! Но я никогда об этом не задумывалась, - призналась она.
- Ну, вот сказал на свою голову, - искренне посетовал Андрей.
Вдруг Росава спросила:
- А ты возьмешь меня с собой?
- Куда? – удивился Андрей.
- Туда, куда ты пойдешь дальше, – проповедовать Слово Божие.
- Нет! – как отрезал Андрей.
- Почему? Ну, почему ты мне тоже отказываешь?
- Я один призван проповедовать Слово Божие, и мне для этого не нужны провожатые. Если ты пойдешь со мной, мне придется оберегать тебя, заботиться о тебе. Я могу не успеть… не дойти…
- Я сама в состоянии позаботиться о себе. Да еще и о тебе…- добавила Росава после минутной паузы.
Андрей опять отрицательно покачал головой:
- Нет, и еще раз нет!
Росава вздохнула и решила на время оставить этот разговор.
Они вернулись в городище. Дир с улыбкой встретил их на пороге дома. Глядя на расстроенную Росаву и на невозмутимое лицо Андрея, он ободряюще положил руку жене на талию, но она резко одернула ее. Дир в ответ на такую ее нелюбезность только пожал плечами.
Ночью Андрею приснилась Росава. Во сне все происходило так ярко и четко, как наяву. Она пришла к нему в закуток за домом, где он спал под майскими звездами на шкуре огромного тура, убитого Диром пару лет назад, - красивая и обнаженная - только длинные русые волосы прикрывали ослепляющую в темноте наготу. Она бесцеремонно подошла вплотную, протянула к нему руки, и он, не противясь, взял их в свои, потом обнял ее поверх волос, прижал крепко к себе, целуя нежную шею и влажные губы. Росава вызывающее улыбалась, и он не в силах был сопротивляться ее призыву. И все у них было: Росава добилась своего, а он, наконец, стал мужчиной, а не проповедником. А потом они долго лежали, глядя в небо, усыпанное миллиардами звезд. И среди этой бесконечности, конечно, была и их звезда - одна на двоих.
Он проснулся оттого, что ему было очень хорошо. Так хорошо, что захотелось продлить сон наяву. Он поднялся с земли, несмело пошел к дому, а … навстречу ему так же несмело шла Росава.
И все у них было: Росава добилась своего, и он, наконец, стал – на время -мужчиной, а не проповедником. А потом они долго лежали, глядя в небо, усыпанное миллиардами звезд, пока последняя звезда не погасла, уступая место первому солнечному лучу.
- Сегодня я уйду, - сказал Андрей, наматывая на палец русый локон рассыпанных по шкуре волос.
Росава ничего не ответила.
Утром Андрей засобирался в дорогу. Росава сложила ему с собой в котомку еду перемену одежды, перекрестила тайком, чтобы никто не видел, и также тайком поцеловала на прощание.
Дир и Кий тоже вышли проводить гостя.
- И куда ты теперь? – спросил Дир Андрея, провожая его до ворот. - Туда, - махнул рукой Андрей, - через все славянские земли.
- Удачи тебе, Андрей.
- Спасибо! – И вдруг, сам от себя не ожидая, попросил: - Береги Росаву! – и добавил после минутной паузы: - Ты прав: здесь живут действительно самые красивые женщины в мире.
Дир кивнул.
А Андрей пошел дальше – вверх по течению реки. Он ушел, зная, что не вернется сюда больше никогда. За спиной остались городище, окутанное густым сизым дымом кострища, дом, в котором он был счастлив, и крест, который он водрузил на месте будущей Божьей Благодати.
Он так никогда и не узнал, что вскоре Росава родила сына – с волосами, как вороново крыло и влажными карими глазами.
Андрей прошел все славянские земли. Кое-где его встречали радушно, как в городище, где старейшиной был мудрый Кий, в других местах, напротив, злобно забрасывали его камнями и выгоняли за ворота. Но он все равно шел дальше. Такая у него была судьба, которую он сам для себя выбрал. Или это сама судьба выбрала его?
Болели сбитые о камни ноги, ныло от усталости все тело, но все шел и шел…Бесконечные дороги привели его в Рим, затем во Фракию. Наконец, он пришел в город Патры, который оказался концом его пути. Там он исцелял молитвой больных и страждущих, не верящих в чудеса. Там он безропотно принял свой крест.
Суета
- Колесов, ты собираешься вставать? – голос Жени доносился откуда-то издалека. Енька что-то пробормотал в ответ. Женя не отступала: - У тебя встреча в десять, и опаздывать на нее нельзя. – Наконец, Енька со вздохом сел в постели:
-Да помню, помню я о встрече. Я сейчас быстро соберусь.
- Угу, знаю, как ты быстро собираешься, - подковырнула его Женя, направляясь на кухню варить кофе. – На тебя варить? – донеслось уже с кухни.
- Что? – переспросил Енька, застегивая сорочку.
- Кофе пить будешь?
- Буду, - ответил Енька, убирая постель в тумбу.
- Тогда иди быстрее. Уже готов! Остынет!
Енька зашел в просторную кухню, которая одновременно служила столовой, сел на высокий барный табурет и внимательно посмотрел на Женю, разливающую кофе в две маленьких глиняных чашки - по происхождению с Андреевского спуска.
- Чего ты так на меня смотришь? – Женя уже налила кофе и села рядом на такой же, как у Еньки, табурет.
- Слушай, как продвигается твоя монография?
- Это из-за монографии ты меня так внимательно рассматриваешь? – улыбнулась Женя.
- Нет, конечно. Мне снился странный сон. Не помню подробностей, но в нем фигурировали все, кому не лень: от твоего любимого Андрея Первозванного, о котором ты сейчас пишешь монографию, до Богдана Хмельницкого.
- А какая между ними связь?
- В том-то и дело, что никакой. Вот я и удивляюсь, - потер Енька переносицу. – Что – то совсем воображение воспалилось.
- Ты просто устал. Бесконечные клиенты, которые отбирают массу энергии, бесконечные встречи с партнерами, меценатами, спонсорами… И у меня нет особо времени, чтобы тебе помогать.
- Спасибо, конечно, за понимание, но час от часу не легче. Меня, честно говоря, уже утомил этот музей. И бросать начатое не хочется, и конца и края этому не видно. Чем дальше, тем отдаленнее перспектива его открытия. Как чемодан без ручки. Ведь хочется, чтобы музей был уникальным: не повторял бы никакие другие экспозиции – ни Музея истории Украины, ни Музея истории Киева, ни Музея Гетьманства – последнего вообще упаси Боже!
- Чего ты так взъелся на Музей Гетьманства?
- Да потому что не музей это вовсе. Зря потраченные государственные средства! Если не хватало экспонатов, хоть хронологию показали бы, хоть идею какую-нибудь представили. А там – ничего! Им такое здание выделили! Я о таком только мечтать могу… И так бездарно его использовать!
- Согласна. Только не кипятись, - Женя тщательно помыла свою чашку и повесила ее на сушилку.
- Мой музей будет нести в массы идею национальной государственности…- завелся Енька
- Хорошо, будет, конечно, - перебила его Женя - построишь такой музей, какой посчитаешь нужным, - Ты опаздываешь уже, - мягко добавила она, как бы извиняясь перед Енькой за то, что его перебила.
Енька посмотрел на часы, залпом допил уже основательно остывший кофе и убежал. Женя помыла его чашку так же тщательно, как и свою, аккуратно расставила табуреты, убрала со стола крошки от тостов. По дороге в гостиную в прихожей она посмотрела на себя в зеркало, которое служило дверцей встроенного шкафа-купе.
- Идею национальной государственности… - передразнила Женя Еньку. – Ишь ты загнул. Впрочем, почему бы и нет! И Задорнов с удовольствием бы присоединился к процессу создания такого музея. Да и я не отказалась бы…
В этот момент раздался мелодичный телефонный звонок - телефон воспроизвел «На память Элизе» Бетховена. Словно услышав слова Жени, звонил Задорнов:
- Привет! Ты не забыла, что завтра крестины? – спросил он вкрадчиво, явно намереваясь что-то попросить.
- Не забыла. Не дождешься! А ты думал, что забыла?
- Ты не из тех, кто забывает.
- Вот-вот. Не волнуйся: завтра все будет супер!
- Я не успеваю купить все эти прибамбасы для крестин, ну, всякие там мелочи. Ты не возьмешь это на себя? – приступил к делу Задорнов – собственно говоря, ради этого он и звонил.
- Я куплю все, что нужно, - сразу согласилась Женя. - Только пришли «мылом» список. Слушай, у меня к тебе тоже просьба. Енька благотворительностью занялся: львиную долю прибыли решил вложить в музей истории украинской государственности.
- Хорошо влияешь, - заметил Задорнов. – Ну, и что?
- А то, что он бизнесмен, а не историк… Понятно?
- А, по-моему, он шарлатан, а не бизнесмен.
- Ну, как ты можешь такое говорить?! Ведь его метод помогает! Если люди готовы платить за свое счастье, то почему бы не помочь им стать счастливыми?
- За деньги?
- За деньги, - подтвердила Женя. – Никто никого не обманывает. Кроме того, эти деньги вернуться к людям…
- Например, в виде музея, - попробовал съехидничать Задорнов.
- Например, в виде музея. Сейчас Колесов ищет помещение и партнеров. А ты бы мог подключить свои связи с министерстве культуры.
- Зачем? Я так понимаю, что музей будет частным, - возразил Задорнов.
- Для пиара.
- Ладно, - вздохнул Задорнов. – Помогу, - он по-прежнему немного ревновал Женю к Еньке, несмотря на то, что сам уже был женат - на Светлане, которая ему недавно родила сына. Женю пригласили быть крестной матерью, и она не смогла отказаться от такой чести. Как говорят, от креста отказываться грешно. Енька казался Задорнову инфантильным и паразитирующим на Жениной любви, хотя ни то, ни другое не соответствовало действительности. Несмотря на относительную молодость - по сравнению с возрастом Задорнова и даже самой Жени, Колесов был совсем не инфантильным. Он сумел давно и эффективно избавиться и от юношеского максимализма, и побороть в себе кучу комплексов, и Женю он любил совершенно искренне, и был благодарен ей за все, что она для него сделала, и просто за то, что она есть.
Женя положила трубку на базу.