Geum.ru

Странная книга. Совмещает очень многое. Проницательность. Острый юмор. Искренность. Флёр романтичности. Грусть от происходящего в современном мире. Ностальгию по былым законам чести

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   ...   8   9   10   11   12   13   14   15   ...   36

XXV


После того случая, когда Крутельникова позорно избили на пруду, в его со Светкой взаимоотношениях произошёл надлом.

Когда Виктора доставили истерзанного и посрамлённого к Светке домой, она как сердобольная жёнушка стала причитать над полуживым непутёвым муженьком и всё лезла со своими примочками, словно пыталась загладить вину своего легкомысленного поведения – отдаться первому попавшемуся чужаку. Ну, может, она и не отдавалась вовсе, но Вити-то от этого не легче. У него как эхом отдавались в очугунелой голове истеричные повизгивания Санька: «Да трахал, он её, трахал!..» Курьёз момента был в том, что именно Витя её как раз и не трахал. Всё хотел по путёвому, как у белых людей, со свадьбой, со цветами. Взвалив на свои одеревенелые плечи непривычную роль в высшей степени порядочного парня, этакого джентльмена из бульварных романов, который, совершая подвиги, то отбивает свою пассию от бандитов, то вытаскивает её со дна пропасти, то спасает её от акулы, Виктор всерьёз надеялся на заслуженную награду. И донадеялся, мать её за ногу! Тоже мне, романтическая натура! Бегает как клушка вокруг и причитает: «Что же это он с тобой сделал, что же это он с тобой сделал…»

Крутельников лежал в Светкиной комнате на диване и сосредоточенно смотрел в потолок. Глаз заплыл, на лбу шишка, в ухе звенит, под лопаткой ноет, чего же ещё желать от жизни? Он чувствовал кожей, что эта новоявленная мать Тереза с несвойственной ей нежностью обрабатывала кровоподтёк, будто ласкала кого-то, но только не его, Витю. Потом он резко встал, опрокинув блюдце с холодной водой, и гордо удалился. Хватит ломать комедию!

После этого случая они долго не виделись. Правда, один раз поздно вечером пьяный и обкуренный он заявился к Светке и начал качать права, давить на психику, упрекать её во всех смертных грехах, обзывать и страшно материться. Он ждал только одного - Светкиных оправданий и покаяний. Но не дождался. Светка молчала как рыба об лёд, тупо смотря себе под ноги, потом сорвалась со скамейки и убежала. Её терзало смешанное чувство вины, обиды и неприязни. Но это с одной стороны. А с другой… Света боялась об этом подумать вслух и громко молчала, предоставляя свободу своему не вполне цензурному воображению. Конечно же, она понимала, что долг девушки, у которой есть парень, предписывает ей хранить обет несмотрения в сторону других парней. Но как это реально сделать, если один из них так мастерски нарисовался перед её очами? Что теперь делать с неуёмной фантазией, провоцирующей яркие эмоциональные переживания перед сном, во сне и наяву? Может быть, он и не Ален Делон, но он такой хороший…


XXVI


Алевтина сидела и выедала своими вспухшими от бессонницы глазами до боли противный и нудный сериал. Что ещё было делать? Всю скудную периодику, какую ей донесла почтальонша, она уже пролистала, чаю она уже попила, на этот раз без аминозину – слишком жирно будет кажный день от бессонницы аминозин-то лопать. Телефонный звонок вспугнул Збруеву в самый неподходящий момент, на пике сладкой и продолжительной зевоты. Она подошла к телефону и узнала хрипловато-пьяненький голос Сукочева Ивана Михайловича. Он был настроен игриво по отношению к ней и более чем решительно по отношению к выпивке. Очевидно, у него собралась компания, жаждущая продолжения увеселительных мероприятий. И этот старый хрен всерьёз подумал, что она, Збруева Алевтина, вот так вот с пол-оборота спапашится и побежит доставлять им самогонку? Интересно, кого к нему на этот раз затащило. Стоп! Да ведь у него, как говорил Антипкин, последнее время ошивался этот газетчик- сказочник. Может быть он действительно там, люба мой желторотый? Алевтина довольно усмехнулась и полезла в кухонный шкаф. Не такая набитая дура Алька Збруева, чтобы упускать счастье из-под самого носа.

- К Збруевой не пойду! – упрямился Костик.

- Ты что, Степана испужался? Ты пыгляди нас сколь, небось, троём одолеем, - смеялся Михалыч.

- К Збруевой не пойду! – упрямо повторял Константин и надувался, как мышь на крупу, как пятилетний мальчик, ей-богу.

- Кто это, Збруева? - поинтересовался Пётр.

- Евонная зазноба, - турчал Михалыч. – Она для него нисколь самогонки не жалеет. Готова поить до крику, абы легулярно омолаживал.

Костя заскрипел от злости зубами и тяжело задышал.

- Вон он, уже норовит копытцем о земь бить. Потерпи, потерпи трохи, щас она к тебе выскочит и на шее повиснет как удавка, - продолжал подтрунивать Михалыч, почему-то в упор глядя на Авдеева. – Ну ладно, не хочешь страсти земной, становись в очередь к марсианам. Вы тут подождите, я щас.

Михалыч, как кот, приосанился и нырнул в терновник, за которым начинался палисадник Алевтины. Где-то рядом забрехали собаки.

- Это не та, которая гуманоидам зелье варит? – поинтересовался Пётр, улыбаясь.

- Та… то есть, я хотел сказать, в общем, не только гуманоидам. Точнее она его просто варит… для… - сбивчиво начал, было, Константин и осёкся. – Так, где твой тарантас стоит, вспоминай быстрее, а то мы отсюда ног не унесём, - неожиданно сменил он тему.

- Там ещё за домом заброшенный сад, а за садом, по-моему, холмы и овраги…

- Это можно сказать о любом местечке Шокин Блю. Заброшенный сад, кущери, овраги. Тьма-таракань! – недовольствовал Константин. Ему что-то явно не нравилось во всём этом походе, будто, не ровен час, по нему пальнут изо всех орудий мира.

- А что это такое за название странное «Шокин Блю»? – сохраняя надменное спокойствие, поинтересовался Пётр. – Помнится, в старые добрые времена была рок-группа, которая так и называлась – «Шокин Блю», что в переводе означает идиоматическое выражение «Шокирующий Кайф». Они ещё тогда пели этот шлягер «Шиз гара».

- Немножко не так. Местные говорят, что слово «шокин» происходит от слова «шайка», и что раньше хутор назывался Шайкин. Шутка ли, чуть ли не половина хутора уходила своими куренями в лес. Разбойников и беглых каторжных была здесь тьма тьмущая – никому проходу не давали. Потом появился помещик с фамилией Шайкин, видать корнями тоже уходил к тем…. Потом, при советской власти, убрали букву «й», чтобы как-то заретушировать неприглядное наследие прошлого и в то же самое время не навредить исторической памяти народа. В начале семидесятых на щите объявления, где было написано название хутора, ну на въезде, ты видел, когда подъезжал к хутору, какой-то придурок не поленился и аккуратно стёр букву «а», написав вместо неё букву «о». На это, как бы, некогда было обратить внимание – вели беспощадные битвы за урожай. Ну, а в середине восьмидесятых, в антиалкогольную компанию, какой-то кретин подписал на этом щите слово «блюю». Тут местные власти не выдержали и заменили щит на новый с приличествующим старым названием. Но уже через неделю на щите красовалась надпись «Шокин Блю». Так началась война щитов, кто из неё вышел победителем, ты знаешь. Это так, историческая справка. Вообще-то я, что касается истории и разных там артефактов, горазд…

- Слушай, - перебил его Авдеев, - есть предположения, что этот ваш Шалтай – гуманоид.

Костя как-то странно посмотрел на Петра. Потом, отведя взгляд в сторону, с видимым безразличием сказал: «Всё может быть». Хмель помалу стал улетучиваться на свежем ночном воздухе. Лунища до того разыгралась в своём космическом вареве, что от её света пришлось встать под тень раскидистых груш, словно Костя и Пётр были члены какой-нибудь разбойничьей шайки, и даже ночью им приходилось скрываться от людского глаза. Изо рта шёл пар, и, как-то, оба вспомнили, что были легко одеты, и, что теперь они одна команда.

На той стороне терновника послышались голоса: игриво-залихватистый хохоток Збруевой и осипший от чрезмерных еженощных ораторий баритон Михалыча.

- Казаки! - гаркнул Михалыч. – Лезьте скрозь кущери, дед вам сурьприз выхлопотал. Костян, а Костян? Дед для тебя гребтится, ажник вспотел… Ажник вспенился весь - артефакт добывал. Ну, да поди, погляди, можа пригодиться?

Костя ну никак не мог упустить случай обследовать артефакт, каким бы он не был. Если что-либо касалось артефакта, Костя за себя не отвечал. Стоило кому-нибудь заикнуться о чём-либо, упоминая при этом слово «артефакт», как у Костика, как у овчарки, уши моментально становились торчком, а нос начинал втягивать атмосферу приключений и неизведанных пластов человеческого бытия. И даже, если Михалыч решил по обыкновению разыграть с ним шутку, Костя просто не мог, «не мог не», в отношении артефакта.

Костя призывно мотнул головой в сторону палисадника, и они полезли сквозь неприветливые ветки, предвкушая каждый своё.

У Авдеева уже созрел новый план действий, в который он не посветил бы никого на свете, даже самого себя. Главное бдеть, быть начеку и помнить о долге, который он должен постепенно отдавать Родине.

На пороге их встретила Алевтина в подозрительном декольте. Глаза у неё светились как у ведьмы, а на голове красовалось нечто в стиле «аля пардон».

Она первая подала руку Петру.

- Аля, - словно девочка-припевочка сказала Алевтина.

- Пётр, - пожав её потную, но тёплую ладошку, отчеканил Авдеев.

«Ничего так баба», - мелькнуло у него в голове, но уже на свету усмехнулся своей легкомысленности.

- Проходите, проходите, гости дорогие, - запела «баба» лисьим голоском.

Гости молча разулись в коридоре и прошли в зал.

- Садитесь, хоть на диван, хоть на креслица, не стесняйтесь.

Авдеев смущённо озирался.

Пичугин глупо бегал глазами, словно искал, за что бы им зацепиться. Но ведь не за рыжего же цвета абажур с идиотской бахромой, свисающей по краям, и не за эти пошлые слоники, выстроенные по ранжиру на древнем как прах комоде. И уж не за доморощенный поблекший коврик над кроватью, на котором был намалёван некий зловещий хищник, кровожадно крадущийся промеж джунглей.

- Ну, вы что, как ненормальные уселись на диван? – развозмущался появившийся из кухни Михалыч. – Костян, мать твою, ты ведь тут, кубыть, не впервой самогон цедить в прикуску с грибами. А ну-ка давай все за стол, а то хозяйка передумает и погонит нас отседова вон той кочерёжкой. Она ить страсть не долюбливает придатных!

Последняя фраза была сказана с какой-то даже угрозой. Оба поёжились и содрогнулись. А вдруг и правда хозяйка подумает, что кто-то из них придатный и возьмёт и как погонит из хаты, ажник клочки пойдут по закоулочкам? Никому и в голову не пришло спросить у Михалыча, кто такой «придатный» и почему они должны как смерти бояться этой самой придатности, чтобы вдруг, не дай господь, не возбудить у хозяйки к себе «недолюбовь».

Алевтина, знай себе, похохатывала и куницей металась меж гостей.

На столе было всё, чтобы просидеть тут до утра. Но это не входило в планы ни у одного из пришедших в столь поздний час.


«И сказал Господь Моисею и Аарону, говоря им: скажите сынам Израилевым: вот животные, которые можно вам есть из всего скота на земле: всякий скот, у которого раздвоены копыта и на копытах глубокий разрез, и который жуёт жвачку, ешьте; только сих не ешьте из жующих жвачку и имеющих раздвоенные копыта: верблюда, потому что он жуёт жвачку, но копыта у него не раздвоены, нечист он для вас; и тушканчика, потому что он жуёт жвачку, но копыта у него не раздвоены, нечист он для вас, и зайца, потому что он жуёт жвачку, но копыта у него не раздвоены, нечист он для вас; и свинья, потому что копыта у неё раздвоены и на копытах разрез глубокий, но она не жуёт жвачки, нечиста она для вас; мяса их не ешьте и к трупам их не прикасайтесь; нечисты они для вас» (Библия, Левит, Глава 11, Стихи 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8)


XXVII


- Ты почаму людей сторонисси? Почаму ты бежишь от них как от огня? Что они тебе на хрен наступили, что ли? У нас тут всё построено на уважении. Ежли ты мне уважаешь, значится, и я тебе уважать буду. И ма будь даже дюжей, чем ты. Потому я душевный человек. Вот в огороде вырос пырей, а мне хорошо. Запел скворушка в дупле, и мне опять хорошо. Не бываит такого, чтобы мне не хорошо было. Потому я люблю людей и хочу разговаривать с ними по душам. Нет более ненасытного счастья, чем с людями говорить. Веришь, нет? Иной раз как мёду напьёсси.

Кажный зверь другую зверю любить

И по ней вздыхает при луне.

Кто ж мене, беднягу, приголубить

И дюжей прижмёть к своей груде.


Я такой человек, Шалтайка, ежли ты мне уважаешь, мне для тебя ничево не жалко. Придёшь ко мне полночь-заполночь - я чай пью – садись, бум чай пить! Не хошь чаю – налью самогонки, мне не жалко. И ты ко мне знай меру, не серчай иной раз, когда я Лидку забижаю. Она баба дура и этим всё сказано.

- Кто дура? Я дура? Я тебе щас… - Лидка сердито схватила со стола пустую бутылку и, закусив от усердия нижнюю губу, начала ею легонько бить по Митькиной голове так, не по-взаправдышному, понарошку.

- Ну, я же говорил, что они нагольные дуры, - обратился Митька, смущённо улыбаясь, к Шалтаю. – Дуры они и есть. Поди, вон огурцов в кадке погляди, да луку подрежь – рот-то чем-нибудь надо забивать апосля самогонки, ай нет? – строго скомандовал сердитый муж, а жена так и кинулась выполнять его указ.

- Вот тебе хлеб, а вот соль. И ничево у меня боле для вас нету.

Хозяйка демонстративно посыпала ломоть чёрного хлеба солью и зло откусила.

- Проста блеск! - выговорила она набитым ртом.

Шалтай сидел за столом, подперев ладонью щёку, и с грустью наблюдал за происходящим. Доходил ли до него пьяный Митькин базар или нет, трудно было сказать. Видимо он был погружён в раздумья, а тяжкие они у него были или не очень, не нам судить.

- Ты, Шалтай, держись за нас, мы тебя в обиду не дадим. Я сказал, что с энтого раза я буду твоим секъюрити, значит буду! И не одна падла на тебе руку не смеит поднять за просто так. Это я тебе говорю, Митрофан Бирюк! Ты это запомни, Шалтай, крепко запомни! Лидка, подай щас бутылец, он там за шифенером! – всё горячился в своём изнеможении быть из рядя вон великодушным и добродетельным Бирюк. - Если хочешь я прям щас с тобой пойду и заявлению подам, на энтого урода. Кто его правами такими наделил врываться в чужую хату и вытеснять людей?

Митька тёр затылок, поруганный помойным ведром и продолжал:

- От меня за просто так никто не смеит уйти. Ты знаешь, что мне один атаман на зоне обучил казачьему спасу? Во-о-от, не знаешь и никто не знаит. А мне цены оказывается, нету. Я такие, парень, заломы знаю, что верблюду могу горбы отвертеть и скажу – так и было! Я, парень, всадника на скаку могу сшибить в прыжке. Это я щас пообтесалси трошки, а раньше, знаешь, где я тут всех держал, - и Митька сжал до хруста пальцы в кулак, - во иде!

- Но ты не дюже, не дюже, - встревала Лидка. – Он ить спохватить тебя - и в кутузку, Овечкин-то. Он порядок блюдёть вона как! Подсократись чуток, подсократись...

- Кто, Овечкин? Этот баран комолый? Я его сам наперёд засажу и это он отлично знаит. Он у меня вот где, - Митька снова поднёс свои сжатые в клубок култышки к Лидкиному носу, словно они имели непосредственное отношение именно к ней и, ощетинившись, как вепрь, скрипнул зубами.

- Да иди ты, чёрт ишо! – вспылила Панкратова и выскочила из-за стола.

- У него рыльце у самого в пушку, - обращался уже к Шалтаю хлебосольный хозяин. Он ить думаит, он один такой умный. Ну, ничево, я ему намекну при случае…

- Ты не встревай, куда тебя не просють! Ведь об этом тебя не просить никто? Сиди вон возле своих козлов и травку щипи! – распылялась из другой комнаты Лидка.

- Во-во, травку! Скоро он у меня буит свою травку взахлёб жрать!

Шалтай смотрел на Митьку, но видел не его лицо, а нечто большее – разноцветные узоры мандалл, а может быть, свои прошлые цветастые сновидения, насыщенные фантастическими образами непонятных людей и существ, то появляющимися, то исчезающими в мерцающей пелене альфа-волн, а может и свои прошлые жизни, скопом вылезающие из его подсознания.

- По-настоящему любишь то, что любишь в данную секунду, - сказал задумчиво Шалтай и отхлебнул из стакана.


XXVIII


Церемониал распития напитков Шокинского разлива казался Кости издевательским фарсом, глумлением над здравым смыслом, да и вообще…. Сколько можно? Ведь он отлично знал, что сто граммов алкоголя уничтожают миллионы мозговых клеток, которые потом организм «гребтится» вывести через мочу, а уж как печень страдает, скажет вам любой шокинец, прошедший через горнило становления тоталитарных, а потом уже и демократических преобразований.

Костя с тоской смотрел на заполненный наполовину прозрачной жижицей стакан, и нутро у него переворачивалось.

- Опять с мухоморами? Не буду.

- Не капризничай. С чегой-то ты стал такой щаульный? Дед вроде тебя не дюже баловал. Ну, было дело, потиранил трохи, но это же в целях поднятия эмануэлитета…, - заплетал Михалыч.

- Вы хотели сказать иммунитета? – вмешался Авдеев.

- Да хоть и так, а хоть и иначе, какая разница?

- Ну, ты Михалыч и тираннозавр! – в сердцах воскликнул Костя.

Алевтине, видимо, надоело слушать препирательства «святой троицы», и она решила пойти на штурм:

- Я предлагаю тост за милых дам и настоящих мужчин!

- Коварная вы, Алевтина, - сказал Константин и опрокинул стакан.

За ним последовали и остальные.

Даже невооружённым глазом было видно, как Пётр вслушивался во вкус самогона, сведя на кончике носа свои расширенные зрачки. Всё, что учуял Авдеев, так это его небывалую крепость, что послужило ненавязчивым импульсом к их дальнейшему расширению.

Содрогнувшись всем телом, Костя обратил свои взоры к Михалычу.

- Ну, где твой артефакт? – промямлил он, всё ещё борясь с добротными парами первача и жадно заглатывая ноздрями спасительный эфир.

- О как! Уже и закусывать перестал, - хохотнул Михалыч, с несвойственным ему вниманием глядя на Костю. - Должно, дед грамоту заслужил за прилежное воспитание непутёвых парубков. Ну, перетерпи, мновение, Костя, милый, перетерпи. Бог терпел и нам велел. Перекинься с хозяйкой хучь словцом, спроси, что да как. Как, мол, то, где, мол, это…. Имей чисто человеческий подход, - неспешно гутарил Михалыч, успевая посылать в рот картошину за картошиной. – Думаешь, дед над тобой глумится? Думаешь, опять тиранить зачал? Нет, Костя милый, дед опасается, что ежли ты на трезвую голову воспримешь кой-что, то она у тебя совсем с рельсов сойдёт. Что тогда деду, тебя в психушку отправлять? Ты ведь у нас и так расслабленный.

На выручку пришёл незнакомец.

- А что Алевтина, говорят, что к вам марсиане захаживают, - как бы промежду прочим пошутил он.

Алевтина, успевшая рассмотреть Петра с ног до головы, терзалась в сомнениях, кому из молодых людей ниспослать томные приливы своих чертовски колдовских чар. «Этот Пётр…. А он ничего. Интересно, каков из него наездник. Он – жук олень!» - Алевтина закатилась своим внутренним смехом, и когда Пётр к ней обратился, она поперхнулась куском колбасы и истошно закашлялась.

Авдееву пришлось вытащить на поверхность все его нехитрые познания из области ухаживания за дамами. Он встал из-за стола и, подойдя на расстояние выстрела в упор, саданул даму кулаком по спине. Наверное, он как всегда переборщил. Алевтина выкатила белки глаз, в которых отразился неописуемый страх, и ткнулась грудью в тарелку с картошкой.

- Но-но, капитан! Не забывайтесь! Имейте же, наконец, мужество соизмерять свои необузданные возможности с хрупкой действительностью! – крикнул на Авдеева Костя.

- Тысячу извинений, мэм, тысячу извинений! – залепетал капитан и встал перед хозяйкой на колени.

Алевтине, которая была на гране истерики, такой расклад очень даже понравился. Она тут же со стоном опёрлась всем своим фасадом на плечи и лицо Петра, как бы имея желание подняться, но, обессилив от куска колбасы, который, якобы, застрял в носоглотке, неожиданно обмякла. Авдеев почувствовал женщину. Какая бы она не была, но это была женщина; у неё были груди, какие бы они ни были, и действительно тонкая шея, перепоясанная в основании истончёнными ключицами и артериями, пульсирующими прямо ему в лицо. Он аккуратно приподнял обмякшую женскую плоть и усадил на стул, лопоча своё «тысяча извинений, мэм».

Михалыч наклонился к Костиному уху и прогудел: «Как Алька была стервой, так ей и осталась».

- Ну что ты ей воду в рот пихаешь, будто от воды моно удоблетвориться? – игриво посматривая на Костю, трещал Михалыч. – Налей ей пойла и нас не обдели – вот тогда будет хорошо! Алька, будя тебе придуряться, нам положено по артикулу ишо по стакашке садануть, ибо велик господь во гневе своём, а мы пьём и не крестимся!

- Ой, чтой-то стоить прямо уздесь, дыхнуть больно, - притворно жаловалась Петру Алевтина.

- Давай я энтот шмат подале пропихну, - серьёзно говорил Михалыч, дотягиваясь до неё скалкой, которую он извлёк из ящика кухонного стола.

«Интересно, - думал Костя, - как они напиваются до определённой кондиции, так начинают мудрствовать в своём лексиконе, подбирая какие-то непотребные слова и жутко их коверкая».

- Это всё проклятые марсиане, - гнул свою линию Авдеев.

- Да что вы, какие там марсиане, - смеялась сквозь слёзы Алевтина, тыкаясь своим носом в грудь Петру, - никаких марсиан, ловкость рук и не боле.

- Вы хоть успели их сфотографировать?

- Да кого, марсиан? Ха-ха-ха! Какой же вы право смешной, Пётр. Михалыч, а тебе выговор. Почему ты до сих пор прятал от меня таких животрепещущих мужчин? Бессовестный! У-у-у, какие у вас мощные плечи, прямо как у Геракула, - говорила Алевтина, пробуя на ощупь бицепсы Авдеева и обнажая при этом свою страстно-ненасытную натуру. – От вас будто ток исходит, ей-богу, - говорила Алевтина, прислушиваясь к своим ощущениям и закрывая, словно от блаженства, глаза.

То, что Пётр обладает повышенной электропроводимостью было доказано давно, в специальной лаборатории ФСБ. Но откуда об этом могла узнать эта женщина? Неужели и правда почувствовала? Мистика.

- Алька, да отчепись же ты от парня, а то он к нашим бабам ещё не адаптировался. Дай ему хоть закусить поплотней, он же не знаит, с кем связывается, - посмеивался Михалыч.

- Ты на что это намекаешь? – угрожающе протянула Алевтина.

- Господа, давайте, правда, ещё махнём по стопарику, а то мне хочется побыстрей посмотреть на артефакт, - не желая оставаться в стороне от происходящего, сказал Костя.

- Устами младенеца говорит истинная правда, - заключил Михалыч и поднял стакан. – За вас, за баб. Как не крути, а ничего в мире лучше русской лепёшки нету. Мокрая, горячая и просторная! От я погулял на своём веку, от потоптал я ихнее племя! Костян грептился научный труд про мои похождения написать и осёкся - слишком богатый материал - не переварить одному человеку. Надо консилиум созывать, потому, как уж очень спорная аллегория образуется…

«Понесло», - с тоской подумал Костя.

- Про консилиум мы ещё поговорим, но только после артефакта, не так ли капитан?

- Да-да, вы правы, Пичугин. Сперва дело, не терпящее отлагательств, а потом уж ночные бдения.

Все подняли стаканы и молодецки осушили их за добротность русских лепёшек.

Алевтина притворно зажимала рот рукой, отворачивалась, потом приоткрывала его и махала ладошкой, охлаждая горящую полость, говоря: «Фу, какая гадость! Зачем только её пьют…»

«Уж ли!», - думал про себя Михалыч.

- Ну вот, выпили и закусили, а теперь гоните мне то, что обещали,- не унимался Пичугин.

- Ну, задолбал уже, дятел! Ладно, готовь свой карандаш…. Да не тот, не тот, а настоящий – будешь слово в слово описивать то, что услышишь. Давай Алевтина Викторовна, гутарь всё, как есть, не упускай ничегошеньки, ибо энтот артефакт может сурьёзно повлиять на ход дальнейших наших светопреставлений.

Все с удивлением уставились на Алевтину. Та, ощутив себя в центре всеобщего внимания, зарделась и смущённо начала оправдываться.

- Да вы не слушайте его, он же у нас артист, - было начала она, но, почувствовав, что время пьяных шуточек прошло, приструнилась и начала:

- Я как обычно в этот день смотрела телевизор, какой-то бразильский сериал, уж не помню название. Всё в голове перемежевалось…. Брысь, пошла!

Все проводили глазами чёрную кошку, которую Алевтина пнула ногой под столом.

- Ну, вот значится…. Как же назывался тот сериал…. Убей, не помню.

- Да бог с ними, с бразильцами. Гутарь по сусеству, - встрянул Михалыч.

В комнате водрузилась непереносимая тишина. Все смотрели заворожено на Алевтину, от чего она ещё больше смутилась и от смущения начала заикаться.

- Смотрю я, значится, э-эттот сери…. сери…. сериал, - наконец выговорила Алевтина, - и…. захотелось мне чайку попить. Я так это встаю-ю-ю, зззначит, - Алевтина продолжительно глонула слюну и замерла, словно дожидаясь, пока та провалится до каких-то особенных пределов.

Тишина, казалось, сгустилась в плотный осязаемый комок, и никто в этот момент ничего не слышал, кроме биения собственного сердца.

- Встаю-ю-ю и…

Михалыч вытер пот со лба.

Пётр и Костя переглянулись и дружно, приоткрыв рты, с ещё большим вниманием уставились на Алевтину.

- Потом я его увидела, - наконец выдохнула Алевтина и съёжилась, словно решила принять прямо здесь на табуретке позу эмбриона.

- К-к-кого ты увидела? – выдавил Костя в гробовой тишине.

- Его…. Этот шарик.

«Презерватив», - подумал Авдеев.

- Я его почувствовала, как будто он был живой. Он светился изнутри и медленно подплывал к моему лицу, словно хотел меня укусить… или поцеловать, в общем, было ужасно страшно, и я стала пятиться к кровати. У меня было такое чувство бытто он, энтот шар, хотел меня познать как женщину...

Все решительно переглянулись.

- Какая-то неведомая сила начала меня укладывать на кровать, а шарик завис у меня над переносицей и наладился меня, как бы, окутывать каким-то туманом, будто говорил мне: «Не бойся Алевтина. Потребности твоего организма, прежде всего…»

- Это кто говорил, как бы шарик? – нарушил тишину Костя и с усмешкой посмотрел на Петра. Посмотрел, и улыбка вмиг сошла с его лица. Пётр не был похож на того, с кем минуту назад Пичугин перекидывался словцом. Это был другой человек: серьёзный, внимательный и умудрённый нелёгким опытом.

Костя медленно перевёл взгляд на рассказчицу. «Сумасшедший дом, да и только».

- Он мысленно со мной говорил, - пояснила Алевтина и перешла на шёпот. - Как только я опустилась на кровать, я вдруг страшно испугалась, бытто надо мной склонился ужасный монстер, в виде ящера с чешуйчатым лицом и перепончатыми запястьями. У меня кожа подёрнулась маленькими такими прыщиками, стало невыносимо холодно и…. меня стал бить озноб. Такой сильный, что от стука у меня стали крошиться зубы…. Не верите, вот глядите.

Алевтина раскрыла рот и поднесла его на обозрение Петру. Тот настолько был поглощен рассказом, что даже не удосужился немного отстраниться назад.

- Здорово! – выпалил он куда-то в тёмную расщелину её зева. - То есть, я хотел сказать, - жуть!

Алевтина сомкнула челюсти, и, не отодвигаясь от лица Петра, медленно приспустила веки.

- Алька! Это у тебя манера такая? – прищурясь вопросил Михалыч. – Глаголь дальше про свой сексуально-маньячный шарик, а то у деда шерсть дыбом, а хвост яички обметал и дрожит на уровне пупка, как осиновый лист.

Алевтина открыла глаза.

- Я, я, я, дюже испугалась…. Я схватила мухобойку и треснула ей по энтому уникальному шарику. Он вряз рассыпался на всевозможные искры. При этом раздался ужасный хлопок. Бац!

В это самое мгновение у кого-то под ногами истерично взвизгнула кошка.

Костя подпрыгнул на табуретки от этого внезапного визга и словно очнулся.

- Так это же просто-напросто шаровая молния! – воскликнул он. – Ну, да, шаровая молния!

- Ну, а что было потом, Алевтина Викторовна, что было потом? – тормошил её Авдеев.

- Потом мне как память отшибло. На следующий день очнулась только в полдень и ничего не помню.

- Ну а сами вы, что об этом думаете? – не унимался Авдеев.

- О чём?

- Ну, о шарике.

- Так я же сказала, что ничего не помню.

- А на хлопалку взглянуть можно?

- На какую хлопалку?

- Которой вы по шарику стебанули.

- Я даже и не знаю…

- Господин капитан, надеюсь, вы не намерены превратить наше застолье в допрос на предмет шаровых молний?

- Да-да, конечно. Будем считать это происшествие досадным недоразумением. Шаровая молния случайно залетела в комнату к женщине и решила её немножко изнасиловать. Ну, что ж, бывает…. Женщина треснула её мухобойкой и та рассыпалась на мелкие искры, что берёт за правило случаться так всегда с шаровыми молниями. Шаровые молнии, они, брат, такие….

- Мне не понятен ваш сарказм, поручик.

Костя стал выводить Авдеева из себя.

- А что вы думаете о микроскопических элементах цезия в мозгу человека?

Или вам мнится спасти мир в одиночку от мозговых имплантантов созвездия Орион? Вам позволено взглянуть на результаты сканирования наших спутников? А, господин поручик?

Пичугин медлил с ответом, потому что Авдеев сдвинул игру в слишком необычную ситуацию, обыгрывать которую Костя не совсем привык.

- Шутка. Я люблю читать «fiction». А насчёт психагентов не парься. Так…. плод нездоровой фантазии некоторых писателей-фантастов, - усмехнулся Пётр.

- Да уж… - протянул Константин и стал, как бы, поправлять кобуру на левом бедре.

Авдеев инстинктивно положил ладонь на эфес шашки, якобы, покоившейся на его левом колене.

- Нам положено по артикулу отхлебнуть ишо чуток, - вполголоса сказал Михалыч и потянулся к почти пустой бутылке. – У деда между первой и второй – пуля не пролетит.

Наполнив стеклотару, он как-то странно на всех покосился и сказал:

- Наши в хуторе будут с минуту на минуту. Ну, что, казаки, на посошок?

После того, как пустые стакашки с шумом опустились на стол, неожиданно погас свет.

Почти сразу же в горнице пробили полночь настенные часы, которые гости почему-то не заметили. Водрузилась странная тишина. Одиноко на чердаке скребла мышь да маятник часов глухо отмерял ход времени, субъективность и относительность которого, не удосуживается замечать, к сожалению, никто.

- Скоро они должны придти, - прошептала заговорщическим голосом Алевтина. – Они всегда приходят, когда гаснет свет. Мы можем спрятаться в погребе в чулане. Там нас сам чёрт не сыщет.

Кто-то чиркнул спичкой. Алевтина выдвинула из стола ящик и достала оттуда огарок свечи. Откуда ни возьмись, в руках Михалыча появилась винтовка.

- Нам пора, - уже уверенным и спокойным тоном сказала Алевтина и поднялась с зажженным огарком свечи из-за стола.

Все молча встали и двинулись за ней по направлению к чулану. В погреб спустились по расшатанной лестнице: сперва Алевтина со свечёй, за ней Михалыч с трёхлинейкой, Авдеев и Пичугин. Последний аккуратно постарался закрыть за собой крышку погреба. В погребе было сыро и зябко. В нос ударил запах плесневелой картошки и мочёных яблок. На пристроенных к земляной стене полках покоились литровые банки с заржавленными крышками, заполненные тёмной бесформенной массой. «Сколько же им лет?» - подумал Константин. «Грибы», - мелькнуло в голове у Авдеева.

При тусклом свете лица наших героев стали приобретать совсем другие очертания. Округлость линий превратилась в угловатость. Игра теней ярко высвечивала лишь отблеск глаз и ущербленность лиц, придавая им средневековую таинственность и набожность. Алевтина, казалось, помолодела лет на двадцать, Михалыч приосанился и обрезался в лице. Прижатые со всех сторон толстыми слоями земли Пётр и Константин едва узнавали друг друга в тусклом свете беспомощно трепыхающегося огонька.

Наверху послышался топот копыт, затем шум и голоса. По-видимому, начали стучать в дверь. Алевтина дунула на свечку и прижалась к Петру. Тот стиснул её плечи и жарко задышал в чёрную, пахнущую степной травой, гущину волос. Стук становился всё настойчивее и громче. Стучали чем-то тяжёлым. Наконец дверь содрогнулась и со скрипом поддалась. Приглушённый топот сапог, рассыпался дробью над головами сидящих в погребе.

- Они где-то здесь, - послышался сверху чей-то властный голос. – Обыскать чердак, погреб, кладовку!

В руках Михалыча клацнул затвор трёхлинейки.

Кто-то особо шустрый потоптался на крышке погреба и, завидев лестницу, ведущую на чердак, загромыхал наверх.

- Товарищ комиссар, на чердаке присутствует открытый проём, в который эти контрреволюционные гниды повылазили в сад и скрылися, - донеслась с чердака пулемётная очередь шустромётного бойца.

- Окружить сад! Они от нас далеко не уйдут! Проверить хлева и сараи! Живо, живо! Что возитесь как спросонья?!

Где-то недалеко ухнул разорвавшийся снаряд.

- Товарищ комиссар! Должно казаки подступают! Требо того, уносить ноги!

- Молчать! Где мой конь?

На окраине хутора стали раздаваться ружейные хлопки, похожие на треск разгоравшихся сучьев.

- Скорее товарищ комиссар, они могут нас обойти со стороны реки!

Послышался лошадиный храп и удаляющийся топот копыт с одновременно нарастающими звуками выстрелов.

Как только Авдееву показалось, что он видит себя как бы со стороны, он тут же постарался зафиксировать свой взгляд на циферблате своих наручных часов. С великим трудом Пётр осознал, что на его запястье часов нет. Как, впрочем, и самого запястья.

Всего несколько раз в своей жизни Пётр испытывал непроизвольную экстериоризацию (выход из тела): в Чечне, когда попал на растяжку, и на обучении, будучи уже на службе. Для предотвращения состояния замешательства при непроизвольной экстериоризации на выручку приходили механизмы, заставляющие Авдеева фиксировать свой взгляд на окружающих предметах. Это «якорило» его сознание, помогало «не улетать».

Пётр посмотрел на себя в небольшое квадратное зеркало, которое висело на стене, но увидел в нём огромные настенные часы….

До Кости вдруг дошло, что минуту назад он выбрался из какой-то бездонной пропасти, в которой побывало его сознание. Бросив взгляд на окружающих, он сделал вид, будто ничего не случилось, чтобы не подумали, что он, Константин, переборщил с «глюконатом натрия». Он стал озабоченно вертеть в руке свой пустой стакан, с интересом рассматривая его дно и, сделав губы трубочкой, сосредоточенно покусывал щёку.

Увидев перед собой улыбающееся лицо Алевтины, Пётр словно проснулся.

«Это был временной провал. Но где я был? Что послужило катализатором? Неужели эти чёртовы мухоморы?»

- Господа, то есть, товарищи, вернее…. это…. в общем, нам пора идти, - начал, было, он.

- Ты думаешь ктонить могёт позариться на твой броневик? – перебил его Михалыч. - Не бойсь, стоит как вкопанный в кущерях. Его, чтоб с места стронуть, не одна пара кобыл востребвуется.

Авдеев, словно, припоминая что-то, уставился на Михалыча и медленно стал подниматься из-за стола.

- Нет, уж я лучше пойду, мне пора…. Пора нам, братцы, броневик из кущерей выручать. По коням! А вы, Алевтина, не включайте одновременно утюг, телевизор и ваше бурное воображение, иначе не будет отбоя от шаровых молний.

За Авдеевым поднялись и остальные.

- Может, вам всё приснилось, Аля милая, - пролепетал Костя, - тем не менее, было очень интересно выслушать ваш рассказ. Он действительно необычен и отличается от других подобных рассказов хотя бы тем, что в нём присутствуют искры, из которых так и не разгорелось пламя.

- Может быть, мне всё это и приснилось…. Я же сказала, что ничего не помню, - задумчиво проговорила Збруева, провожая гостей.

Михалыч по-хозяйски заворачивал бутылку самогонки в газету, мурча себе под нос казачью песню.

«Ну что же, будем считать все эти приключения неуместной инсинуацией», - размышлял про себя Пётр, с удовлетворением отмечая, что к нему снова вернулась эта вполне человеческая способность – размышлять и ставить точку в конце длительных и полных и непреодолимых противоречий размышлений.

Проходя мимо окна в горнице, его взгляд ненароком упал на отверстие в стекле, напоминающее по размерам небольшой игрушечный мячик. Внимание Авдеева сработало, как фотовспышка. На внутреннем негативе отпечаталось всё до мельчайших подробностей. Даже то, что края этой дыры были, как бы, оплавлены, что говорило о некой плазменной энергии, а не о непостижимой скорости полёта какого-то супер-ядра. Авдеев продолжал идти вперёд, но ещё один Авдеев продолжал рассматривать дыру в стекле. Его мозг сразу же выдал всю имеющуюся информацию о дырах, даже о чёрных дырах, включая и Марианскую впадину, но ничего подобного его глаза ещё не видели. «Приехали», - точка в конце длительных размышлений.

Свежий ночной воздух как японский кондиционер вмиг провентилировал всем мозги. Грандиозное опахало чёрной бездны с его полыхающим серпантином и мерцающим конфетти развернулось в своём первозданном величии перед недоумёнными взорами горе-пиротехников. Словно в какую-то гигантскую воронку всосало и без того нищенские ресурсы воспаленного людского сознания, оставляя на поверку лишь глубокое дыхание и глубинное переживание сопричастности к чему-то такому, что не имеет логического конца. И то лишь на мгновение.

- Вон Большая Медведица, - с чувством внутреннего восторга сказал Константин. – В городе ночное небо не такое.

- Да, действительно, до Млечного пути как рукой подать, - поддержал его Пётр.

Через короткий промежуток времени затарахтел Михалычев драндулет. Поднатужившись, он, наконец, тронулся с места и поплыл в направлении самых главных артефактов, которые только могло вообразить человечество, распахивая ещё не до конца склёкшийся чернозём Шокинских переулков, ныряя в зелёные коридоры власти кленов и вязов, и неуклюже увиливая от лобового столкновения с телеграфными столбами.