К агонистическим столкновениям концепций коммуникации
| Вид материала | Документы |
- Вопросы к зачету по дисциплине «Массовые коммуникации и медиапланирование», 23.79kb.
- Экзамен Форма проведения: письменная вопросы для подготовки к экзамену понятие и предмет, 33.71kb.
- Программа дисциплины «Массовые коммуникации и медиапланирование», 147.91kb.
- В. С. Уфаева Специфика коммуникации и общения в системе дистанционного обучения, 99.63kb.
- Проект ― арт-галерея «73 улица», 45.43kb.
- Темы курсовых и дипломных работ Окушовой Гульнафист Алтаевны Феномен коммуникации, 15.43kb.
- Ассист. Ермизина Е. В, 93.2kb.
- Н б. зАзаева политические коммуникации примерный план лекции, 177.04kb.
- Темы контрольных работ по дисциплине «Речевые и письменные коммуникации» Основные понятия, 41.76kb.
- Конструктивный конфликт ключевой фактор эффективной коммуникации, 150.21kb.
1.4. Концепции коммуникации: какие бывают и насколько подтверждаются фактами
Почему, однако, Е.Н.Панов проявляет столь удивительную «слепоту» в отношении как концепций, развитых в критикуемой им работе, так и обосновывающего их эмпирического материала? Потому, что «судит» мои построения не на основании фактов, накопленных к настоящему времени этологами, но исходя из собственной вероятностно-статистической концепции коммуникации, развиваемой им во всех работах последних тридцати лет (Панов, 1978, 1983, 1989, 2005б). Она может быть сведена к следующим положениям, которые чётко формулируются в его статье:
- Специфические результаты коммуникации достигаются неспецифическими средствами. «Подсистема сигнальных средств (в коммуникации животных – В.Ф.) неотделима от динамики процесса коммуникации, и не может рассматриваться в качестве ее вневременного инварианта. Один и тот же элемент из набора сигнальных средств на разных фазах жизнедеятельности особи-реципиента может быть или безразличным для нее (не вызывая регистрируемой реакции), или вызывать совершенно различные реакции… Полезный биологический результат достигается по принципу проб и ошибок: чередующиеся во времени «успешные» и незавершенные взаимодействия есть необходимые звенья длительного стохастического процесса, не сводимого к отдельным эпизодам поведенческого «диалога» между особями».
Однако остаётся непонятным, почему суммируются (и приводят к биологически осмысленному результату) именно «положительные пробы», а не «ошибки»? У человека, действующего методом проб и ошибок, это связано с наличием представлений о цели деятельности, с планом, который он уже до начала действия построил в своей голове. У животных на это рассчитывать не приходится, однако Е.Н.Панов не объясняет, каким образом постулируемый им коммуникативный механизм может страховать от лавинообразного «накопления ошибок», неизбежного в подобной системе связи. Побочная, но существенная деталь - вопреки утверждениям Е.Н.Панова стимулы (motivational signals англоязычных авторов) также несут сигнальную функцию. Производимый ими «удар», «тычок» и «давление» и даже резкое появление оппонента перед данной особью сигнализируют о состоянии и намерениях животного «в связи» с ситуацией, вызвавшей воздействие стимула, тем самым создавая «плацдарм» для работы ритуализационных механизмов уже в эволюционном масштабе времени.
- Коммуникация – это «непрерывный, континуальный, стохастический процесс, для которого характерна огромная избыточность средств. Единицами коммуникации здесь оказываются не элементарные «сигналы» уровня телодвижений или демонстраций, но протяженные во времени цепи поведенческих актов».
- «Сами по себе эти акции в большинстве случаев семантически вырождены, то есть не несут сколько-нибудь определенного значения. Коммуникативно значимыми они оказываются лишь в цепи событий, происходящих в реальном времени и ориентированных на определенным образом упорядоченные (в ходе предыдущих взаимодействий) пространственные координаты».
Следовательно, по тмнению уважаемого критика, специфические элементы поведения с потенциальной «сигнальностью» - демонстрации отнюдь не выделены из «фона» и не дифференцированы друг от друга, а представляют собой некий набор наиболее характерных «кадров» процесса (по сути образующего идеальный континуум»), выделенных исследователем чисто условно. Замечу, что в таком случае Е.Н.Панов зря «берёт в союзники» Вольфганга Шлейдта. Работы этого исследователя показали реальность существования специфических форм демонстраций, их дифференцированность от «фона» и друг от друга (Finley et al., 1984). Им разработана формализованная процедура описания поведения, придерживаясь которой, исследователи могут выделять демонстрации не условно, а объективно – то есть именно те «структуры поведения», которые реально дискретизируются в демонстративном поведении особей-участников взаимодействий этого типа (Schleidt et al., 1984). Иными словами, это чёткое и последовательное проведение «морфологического подхода к поведению» классических этологов.
Пп.1-3 вызывают массу вопросов. Например, откуда берётся эффективность функционирования коммуникативной системы? Из избыточности? Но её связь с эффективностью коммуникации в собственной концепции Е.Н.Панова совсем не показана, ибо остаётся неясным, как подобного рода системы могут быть защищены от «размножения ошибок». Данные по тем видам и ситуациям, где действительно требуются (и появляются) сигналы, оказываются в сильном противоречии с утверждениями Е.Н.Панова и в согласии с моими выводами – специфический результат коммуникации всюду достигается специфическими средствами, которые для этого выделяются из «фона» несигнальной активности, и это выделение легко документируется сравнением данного вида с близкими, у которых это выделение только ещё начинается (см. обзоры D.T.Blumstein (2002) и другие работы по крикам предупреждения об опасности социальных грызунов, полуобезьян, мартышковых обезьян и воробьиных птиц, а также агонистическим демонстрациям ящериц, Peters, Evans, 2003a-b). Тем более что пресловутое «дублирование» в системе передачи информации Е.Н.Пановым везде декларируется, но нигде не доказывается строго.
Однако оба «коренных свойства коммуникативных систем у птиц» (и надо понимать, ящериц, млекопитающих и всех других позвоночных – ведь концепция Е.Н.Панова претендует на всеобщность)! - не подтверждаются авторами других исследований. Напротив, ими выявлены прямо противоположные свойства (см. подробнее пп.I-III ниже и табл.1-2):
а) специфический результат коммуникации достигается специфическими средствами (демонстрациями), которым следует приписывать сигнальную функцию, называть сигналами и т.п.;
б) демонстрации дискретизированы из остального (несигнального поведения), обладают инвариантом формы, стереотипно воспроизводимой в телодвижениях животного, демонстрирующего в акте коммуникации, устойчиво и однозначно распознаваемой при адекватной реакции на сигнал и т.д.;
в) без этой дискретизации и стереотипизации, «рождающей» инвариант специфической формы сигнала, «материальный носитель» последнего – специфическая демонстрация, координированная система телодвижений устойчиво воспроизводящая «значащий» инвариант формы - не может функционировать как сигнал, хотя может встречаться в тех же самых взаимодействиях, производя лишь неспецифическое возбуждение партнёра и самой особи. Поэтому демонстрации суть дискретные и специфические элементы, определённый набор которых составляет систему сигнализации вида. Отсюда задача этологов - выделить эти элементы точно (именно те, что существенны как сигналы для самих взаимодействующих особей) и зафиксировать в составе видовой этограммы («словаря»);
Возникает интересная коллизия. С одной стороны, словоупотребление Е.Н.Панова в самых разных местах статьи представляет его концепцию «единственно возможной» и «единственно разумной» с «общетеоретических» и «системных» соображений, но нигде не анализирует множества подтверждающих или опровергающих её фактов. С другой - проведя соответствующий обзор эмпирических данных (Фридман, 2008а, б, 2009), легко видеть необоснованность подобных претензий. У тех видов птиц (и других позвоночных – рептилий, млекопитающих, рыб), которые специально исследовались в отношении коммуникативных систем, последние были устроены иначе, чем следует из пп.1-3. Сигналы были специфичными, демонстрации – дискретными, выделенными из «фона» и дифференцированными друг от друга (последнее – лишь у видов, обладающих системой сигналов-символов) и т.д.
- Дискретность и дифференцированность демонстраций. Анализ репертуаров разных видов показывает, что демонстрации должны быть выделенными дискретными единицами с типологически определённой формой, реально существующими в потоке поведения – и действительно являются таковым (табл.1), градуальные сигналы практически отсутствуют.
Таблица 1. Необходимость некого минимального разнообразия дифференцированных демонстраций для успешного осуществления коммуникации (на примере демонстраций угрозы у птиц). По: Hurd, Enquist, 2001.
The necessity of certain minimal diversity of different species-specific demonstrations for effective communication (birds’ theat postures for example). By Hurd, Enquist, 2001.
| Виды | I | II | III | IV | V | Источник |
| Phalacroorax nivalis | | 3 | 2 | 1 | | Green, 1997 |
| Fulmarus glacialis | | 5 | | 6 | | Enquist, 1985 |
| Halaieetus Leucocephalus | | 4 | | 5 | | Hansen, 1986 |
| Arenaria interpres | | 2 | | | | Groves, 1978 |
| Stercorarius skua | 13* | 15 | 4 | | | Andersson, 1976 |
| Trichoglossus haematodus | | | | | 19 | Serpellа, 1982 |
| T.mitchellii | | | | | 13 | Serpellа, 1982 |
| T.weberi | | | | | 15 | Serpellа, 1982 |
| T.capistratus | | | | | 16 | Serpellа, 1982 |
| T.moluccanus | | | | | 14 | Serpellа, 1982 |
| T.ornatus | | | | | 20 | Serpellа, 1982 |
| T.chlorolepidotus | | | | | 10 | Serpellа, 1982 |
| T.flavoviridis | | | | | 12 | Serpelа, 1982 |
| T.versicolor | | | | | 5 | Serpellа, 1982 |
| Garrulus glandarius | | | | 2 | | Bossema and Burger, 1980 |
| Parus major | 6 | | | | | Stokes, 1962b |
| 6 | 3 | 2 | 8 | | Blurton Jones,1968 | |
| 12 | | | 3 | | Wilson, 1992 | |
| P.caeruleus | 9 | 8 | | | | Stokes,1962a |
| 6 | | | | | Stokes, 1962b | |
| 9 | 9б | | 8 | | Scott and Deag, 1998 | |
| P.palustris | 6 | | | | | Stokes,1962b |
| P.atricapillus | | 4 | 1 | | | Popp et al, 1990 |
| Ixoreus naevius | | 3 | 4 | 3 | | Martin, 1970 |
| Sturnus vulgaris | | 5 | 2 | 5 | | Ellis, 1996 |
| Pheucticus ludovicianus | 5 | | 3 | 3 | | Dunham, 1966 |
| Junco hyemalis | 33 | 5 | 7 | 2 | | Balph, 1977 |
| Carduelis spinus | | 4 | | | | Senar, 1990 |
| C. tristis | | 5 | 1 | 4 | | Coutlee, 1967 |
| | 3 | | | | Popp, 1987b | |
| C.flammea | | 6 | 1 | 2 | | Dilger, 1960 |
| Carpodacus purpureus | | | 2 | 2 | | Popp,1987a |
| Zosterops lateralis | 7 | 2 | 2 | 3 | | Kikkawa, 1961 |
| 4 | | 2 | 4 | | Wilson, 1994 |
Обозначения. 1 – Число дифференцированных элементов поведения в репертуаре угрозы и агрессии: крики, демонстрации, иные реакции, 2 - Число ритуализированных демонстраций в репертуаре (демонстрации угрозы и нападения), 3 – число голосовых сигналов (акустических демонстраций), 4 – Другие специфические элементы поведения, 5 – общий размер репертуара. Если элемент постоянно присутствует в агонистических взаимодействиях, но невозможно было понять, оказывает ли он соответствующий эффект, он включался со знаком *. # - вид не имеет устоявшихся русских научных названий.
Designations. 1- No. of different behavioural elements in threat repertoire this species – postures, calls ant others. 2 - No. of different ritualized visual displays. 3 - No. of different calls (acoustical displays). 4 - No. of other agonistic behaviour elements (not ritualized actions). 5 - No of all elements in repertoire this species. * - this element is always attended in agonistic interactions this species, but their releaser effect or signal effect is unknown. # - this species haven’t Russian scientific names.
Примечания. В столбец 2 попадают те поведенческие элементы, которые мы интуитивно выделяем как «отдельные демонстрации» (которые могут быть распознаны как отдельности другими авторами в других исследованиях). Они часто составлены из набора одновременно демонстрируемых элементов поведения, которые частью авторов анализируются как изолированные единицы. Однако подобные разногласия влияют лишь на оценку числа элементов репертуара и на оценку разнообразия демонстраций, но не на вывод о том, что сигнальные репертуары видов составлены преимущественно из дискретных элементов со специфической формой, наподобие набора костей домино, а их противоположность – градуальные сигналы - встречаются много реже. В столбец 4 попадают клевки, приземление на оппонента, замещающие прыжки, вытеснения (supplanting attack) и другие обычные агрессивные акты, которые нельзя отнести ни к крикам, ни к демонстрациям. * - этограмма включает акты неагонистического поведения, вроде питания или ухаживания. а - Исследование не сообщает ничего больше об объёме репертуара, репертуар был представлен вариантами как ритуализованного, так и неритуализованного поведения. б - авторы предоставили данные, поддерживающие точку зрения, согласно которой каждый из этих элементов является ритуализованным проявлением.
Иными словами, необходимо некоторое минимальное разнообразие демонстраций – дискретных и оформленных единиц с исключительно специфическим действием, чтобы коммуникативная система выполняла свои функции. К тому же, чем важнее данный контекст по сравнению с другими контекстами, тем больше в нём требуется дифференцированных сигналов и тем дальше эти сигналы от стимулов и ближе к знакам (Фридман, 2008б, 2009).
- Специфический результат коммуникации достигается специфическими средствами (которые иногда представляют собой стимулы, иногда – знаки, см. критикуемую Е.Н.Пановым статью).
.
Таблица 2. Исследования, в которых продемонстрирована роль демонстраций как специфических сигнальных средств коммуникативного процесса (=показана направленная корректировка модели поведения реципиента под воздействием сигналов партнёра, независимо от изменений контекста и мотивационного состояния участников). По: Hurd, Enquist, 2001, с изменениями.
Table 2. Behavioural elements having communicative effect diring agonistic behavior in some bird species. By Hurd, Enquist, 2001, with our modifications.
| Вид | Сигнал | Сигнальный эффект | Источник |
| Fulmarius glacialis | Демонстрации и взаимная ориентация особей | Относительная частота атаки/слёта (бегства с места конфликта) | Enquist et al., 1985 |
| Lyrurus tetrix | Демонстрации | Вероятность использования разных ответных демонстраций, вероятность атаки/отступления противника | Лысенко, 1985, 1987 |
| Cepphus Columba | Демонстрации | Относительная частота использования разных ответных демонстраций | Nelson, 1984 |
| Stercorarius skua | Демонстрации и дистанция между оппонентами | Вероятность бегства оппонента | Paton, 1986 |
| Eudyptila minor | Демонстрации и дистанция между оппонентами | Относительная частота использования разных ответных демонстраций | Waas, 1990 |
| Dendrocopos major | Демонстрации и уровень общего возбуждения | Вероятность использования разных ответных демонстраций, вероятность атаки/отступления/оставаться на месте и продолжать демонстрирование | Фридман, 1993, 1995, 1996, 1998, 1999, 2006 |
| Dendrocopos leucotos | Демонстрации и дистанция между оппонентами | Вероятность использования разных ответных демонстраций, вероятность атаки/отступления/оставаться на месте и продолжать демонстрирование | Фридман, 1994, 1995, 1996 |
| Garrulus glandarius | Демонстрации и дистанция между оппонентами | Вероятность отступления оппонента | Bossema, Burgler, 1990 |
| Parus major | Демонстрации | Относительная частота атаки/бегства/оставаться на месте | Stokes, 1962a |
| Parus caeruleus | Демонстрации | Относительная частота атаки/бегства/оставаться на месте | Stokes, 1962b |
| Parus caeruleus | Демонстрации | Вероятность победы или поражения | Scott, Deag, 1998 |
| Pheucticus ludovicianus | Взаимная ориентация оппонентов | Относительная частота атаки/бегства/оставаться на месте | Dunham, 1966 |
| Junco hyemalis | Демонстрации, локомоция | Относительная частота атаки/бегства/демонстрировать в ответ | Balph, 1977 |
| Carduelis spinus | Демонстрации | Относительная частота атаки/демонстрировать в ответ/слёта с места взаимодействия | Senar, 1990 |
| Carduelis tristis | Демонстрации | Относительная частота исходов демонстрировать в ответ/клевать/слёт с места взаимодействия | Popp, 1987a |
| Carpodacus purpureus | Демонстрации | Относительная частота исходов демонстрировать в ответ/клевать/слёт с места взаимодействия | Popp, 1987b |
| Zosterops lateralis | Демонстрации | Относительная частота атаки/ слёта с места взаимодействия | Wilson, 1994 |
Примечание. Коммуникация считалась продемонстрированной, если для конкретного вида показана корректировка модели поведения реципиента под воздействием сигналов партнёра в условиях конкуренции за ресурс малой ценности, вроде места на кормушке или потрохов пинагора, оспариваемых разными глупышами в скоплении у мест выброса рыбных отходов (Enquist et al., 1985, 1998, цит. по Фридман, 2009; Hurd, Enquist, 2001). Значение конкуренции именно за малоценный ресурс для исследования сигнальной функции демонстраций связано с тем, что он не важен критически для животного, от него оно всегда может отказаться и т.д. Будучи сам по себе недостаточным как «награда» для победителя в соответствующей конкуренции (если её рассматривать как чисто эксплуатационную), этот «разыгрываемый» ресурс делается пробным камнем, выявляющим социально обусловленную разнокачественность особей и тем самым устанавливающим в сообществе уровни социально-обусловленной доступности всех ресурсов такого рода для всех особей, проранжированных соответствующими взаимодействиями. Это показывает, что истинная ценность коммуникации – не в ресурсе как таковом, а в выстраивании оптимальных отношений с определёнными компаньонами по результатам информационного обмена в системе взаимодействий, «поводом» для которых служит оспаривание этих самых ресурсов. Оптимальных в смысле оптимальной степени асимметричности социальных связей индивида с другими индивидами, которой ему при его ресурсах и возможностях следует добиваться.
- Демонстрируя, животное рискует прямо пропорционально сигнальной эффективности демонстраций, так что риск, связанный с демонстрированием – это фактически «плата» за получение ценной информации, позволяющей прогнозировать ход процесса. Е.Н.Панов совершенно зря так пренебрежительно отзывается о попытках социобиологов определить плату и выигрыш от употребления демонстраций, сравнивая их эффективность и риск. Попытки оказались вполне успешными и дают интереснейшие результаты; этой теме посвящена обширная литература (Enquist et al., 1985, 1998; Enquist, Leimar, 1987; Popp, 1987a, b; Senar et al., 1989; Senar, 1990; Waas, 1991; Wilson, 1994; Hurd, Enquist, 1998, 2005 – цит. по Фридман, 2009).
Боюсь, она незнакома Е.Н.Панову; во всяком случае, эти работы им нигде не цитируются, хотя обсуждение проблемы сигналов и механизмов коммуникации животных вне данных результатов невозможно. После того, как обнаружилось, что
(1) риск употребления демонстрации, так же как её эффективность - это специфическая характеристика данного элемента, статистически устойчивая и независимая от контекста использования данной демонстрации в разных взаимодействиях, против разных противников, при разном мотивационном состоянии демонстратора и т.п. и что
(2) для разных демонстраций ряд эффективность и риск употребления всегда положительно связаны линейной зависимостью (Hurd, Enquist, 2001; Wachtmeister, Enquist, 2000, 2001),
вопрос об информационной ценности демонстраций встал сам собой.
Действительно, все исследованные случаи агонистической коммуникации у птиц показывают, что от начала взаимодействия до конца происходит много больше актов обмена демонстрациями, чем это нужно для установления устойчивого превосходства одной особи над другой: не 1-2, а 5-7. У глупышей Fulmarius glacialis до завершения взаимодействия происходит в среднем 4,1 акта обмена демонстрациями (пределы 1-22, Enquist et al., 1985). У чистика Ceppus columba медианное значение числа актов обмена демонстрациями во взаимодействии 7, но четверть агонистических контактов включают до 14 таких «шагов» на пути к победе одной и проигрышу другой особи (Nelson, 1984). У лазоревки Parus caeruleus, агрессивные взаимодействия включают в среднем 6±1 акта обмена демонстрациями, у черноголовой гаички Parus atricapillus, в среднем взаимодействии используются 5 демонстраций (пределы 1-22), а у малого пингвина Eudyptila minor, в среднем их 8-13 (Popp et al., 1990; Waas, 1991; Scott, Deag, 1998 – цит. по Фридман, 2009).
То есть в подавляющем большинстве процессов коммуникации взаимодействие растягивается на существенно большее время, чем это необходимо для выявления победителя и установления его превосходства над второй особью (будущей побежденной). Уже после того, как это произошло, особи долго продолжают обмен демонстрациями, то есть идут на дополнительный риск. Анализ самых разных видов рыб, рептилий, птиц и млекопитающих, показывает, что каждая из N дифференцированных демонстраций репертуара имеет свою «цену» - риск, связанный с употреблением данной демонстрации.
Так, исследовали издавание буроголовыми гаичками ( Parus montanus) криков тревоги на модель перепелятника Accipiter nisus. Появление видимого хищника вблизи (10 м и менее) обеспечивает полное молчание птиц, при дистанции до 40 м крик тревоги издаёт примерно половина особей. Это означает, что сигнализация рискованна для самих птиц. В течение осени и зимы тенденция издавать крик тревоги повышается, несмотря на параллельное увеличение опасности. Это можно связать лишь с увеличением сплочённости стай и, соответственно, с большей функциональностью тревожных криков в соответствующем социуме.
В течение всей осени и зимы взрослые самцы издают тревожный крик чаще самок и молодых самцов. Это обусловлено их доминантным статусом, безусловной привязанностью к данной иерархической группе. Для самок и тем более молодых птиц этого вида возможна смена группы или переход в число бродячих особей, то есть для них безопасность существования в данной группе существенно менее важна (Alatalo, Helle, 1990).
Отсюда риск – столь же специфическая характеристика данной демонстрации, как и её сигнальная эффективность. В репертуарах исследованных видов эффективность и риск использования разных демонстраций практически всегда положительно коррелируют друг с другом (Kikkawa, Wilson, 1983; Kikkawa, 1987; Enquist et al., 1985; Hansen, 1986; Popp, 1987a-c; Senar et al., 1989; Waas, 1991; Wilson, 1994; Фридман, 1994 – цит. по Фридман, 2009). Чем более эффективный элемент животное использует для воздействия на противника или партнёра, тем больше оно рискует и в плане опасности нападения хищника, и в плане того, что оппонент может ответить неритуализированной агрессией вместо демонстрации, и в плане того, что он выиграет взаимодействие, воспользовавшись сигнальной информацией лучше самого демонстратора. См. обзорные работы Wachtmeister, Enquist, 2000; Hurd, Enquist, 2001 и т.п. Легко видеть, что социобиологические представления о риске демонстрирования исходят из той же концептуальной метафоры Лоренца, где жизнь сравнивается с коммерческим предприятием, а риск, связанный со стереотипным предъявлением «нужных» демонстраций в «нужных» ситуациях взаимодействия, «окупается» информацией, необходимой для успешности «предприятия». Она «считывается» с соответствующих демонстраций как с «носителя».
Тем не менее, в процессе коммуникации животные всегда рискуют:
а) продолжая акты обмена демонстрациями ещё долго после того, как будущий победитель определился и
б) направленно переходя по ходу взаимодействия от менее эффективных демонстраций к более эффективным, то есть в сторону «повышения планки» ритуализированной агрессии (или ухаживания, или тревоги) и пр.
Если риск столь же специфическая характеристика демонстрации, как её эффективность (сигнальное действие), то разные демонстрации территориального или брачного ряда ценны именно тем, что переносят разные «порции» информации, ради которых и рискует партнёр. Поэтому представления о риске и эффективности употребления демонстраций есть крупнейшее достижение социобиологической школы, сравнимое с открытием сигналов, имеющих внешнего референта (Evans, Marler, 1995).
Следовательно, когда Е.Н.Панов (2010: 11) пишет про «два коренных свойства» коммуникативных систем у птиц и т.д.…», имея в виду пп.1-37, надо иметь в виду, что сейчас все эти «свойства» можно считать опровергнутыми. В современных представлениях о сигналах и механизмах коммуникации этологи, независимо от теоретической позиции и различий между конкретными школами (социобиология, когнитивная этология, поведенческая этология и т.д.) исходят из принципиально иных «свойств», именно тех, что перечислены выше (Evans, Marler, 1995; Epsmark et al.,, 2000; Maynard Smith, Harper, 2003). Все они вынуждены в своих теоретических построениях учитывать соответствующие факты, как я их учитываю в собственных попытках восстановления концепций классической этологии «на повышенном основании» (Фридман, 2008а-б, 2009). А Е.Н.Панов игнорирует и использует сугубо устаревшие данные, что не есть хорошо.
Собственно, в чём состоит предмет спора, если коротко? Волна критики классической этологии 1970-1980-х гг. «вместе с водой выплеснула и ребёнка» - поставила под сомнение утверждения а)-в), раньше естественно следовавшие из первоначальных представлений этологов о «сигнальности» и «знаковости» демонстраций. Однако дальнейшие исследования показали, что сигналы животных (не только сигналы, имеющие внешнего референта, но и альтернативная категория motivational signals) показывают нам и первое, и второе и третье. Понятна оживлённая теоретическая дискуссия по этому поводу – как вместить это новое знание в рамки старых концепций?
Последние, естественно, должны развиваться, чтобы суметь объяснить это новое знание на прежних теоретических основаниях; своей статьёй я хотел лишь внести свой скромный вклад в этот процесс. И уж совсем неразумно игнорировать всё вышеперечисленные результаты и обсуждения, как это делает Е.Н.Панов. Когда некрасивые факты рушат прекрасную теорию, следует участвовать в обсуждении и доказывать, что модернизированный вариант этой самой теории данные факты объяснит уж точно лучше конкурирующих объяснений, или что оппоненты неверно интерпретируют факты по такой-то и такой-то причине, но отнюдь не игнорировать эти дискуссии.
Я здесь как минимум не оригинален, лишь воспроизвожу те результаты, что были этологами получены в последние годы, и теоретические дискуссии, бывшие по их поводу. Странно, что эти общеизвестные вещи вызывают такое недоумение – может быть, в силу незнакомства Е.Н.Панова с соответствующей литературой? Вместо «попытки аргументировать резко отрицательное отношение к построениям В.С.Фридмана» при помощи разного рода рассуждений общего характера (собственно, анализируемая работа Е.Н.Панова ими заполнена более чем на 95%), уважаемому автору стоило бы показать на эмпирическом материале исследований последних лет, что коммуникация животных в природе происходит не так.
И всё встало бы на свои места! однако ж, как видно из табл.1-2, это не получается. На этом фоне немного забавно читать о моём «собирании аргументов по крохам» - их на самом деле так много, что можно давать большими шматками, и то всё не помещается.
Так или иначе, при обсуждении этологических взглядов на возможность/невозможность использования ритуализированных демонстраций как знаков, составляющих специализированные знаковые системы, невозможно отделаться ссылкой на Степанова – семиотика, который этологических исследований лично не проводил никогда. Она не проясняет существо дела, а затемняет его. Ситуация с трактовкой способа коммуникативного использования демонстраций как стимулов и/или знаков при переходе от «раньше» сравнительной этологии к её «теперь» куда сложней, интересней и, главное, важней в контексте нашей дискуссии с Е.Н.Пановым по поводу природы сигналов и механизмов коммуникации животных
Поэтому в настоящее время вероятностно-статистическую концепцию коммуникации, из которой исходит Е.Н.Панов в своей критике, можно считать не подтвердившейся эмпирическими данными, по крайней мере, в отношении притязаний на всеобщность и универсальность объяснений. «Методические принципы и алгоритмы анализа коммуникации», связанные с концепцией Е.Н.Панова, также устарели на 30 лет, поэтому мои идеи, основанные на прогрессе в исследованиях referential signals – шаг вперёд, а не вспять. Конечно, он может оказаться неверным, но это нужно специально доказывать.
В любом случае, далее невозможно оставаться в рамках представлений о «континуальности процессов коммуникации, неспецифичности и невыделенности сигнальных средств», непонятно как созидающих специфические результаты взаимодействия. Манифестация этих взглядов в 1970-1980-е годы сыграла свою позитивную роль, показав «уязвимые места» классических концепций; но сейчас она лишь дезориентирует читателя, отрывая его от этологических исследований, ведущихся по всему миру, и от понимания проблем, обсуждаемых в международном сообществе этологов.
Соответственно, отстаиваемое Е.Н.Пановым понимание коммуникации как континуального процесса, специфические результаты которого достигаются неспецифическими средствами, не прецизионным, а статистическим способом, практикуются не «сегодня», а 20 лет назад. Сейчас они подавляющим большинством исследователей оставлены за непродуктивностью: в них не вписываются крупнейшие открытия последних лет, и в первую очередь сигналы-символы, противопоставляемые менее специализированной, но тоже дискретной и специфической категории сигнальных элементов – сигналов-стимулов.
На фоне обнаружения и экспериментального исследования специфических коммуникативных эффектов подобных единиц, более или менее чётко дискретизированных на «фоне» несигнального и коммуникативно незначимого поведения животного понимание коммуникативного процесса как градуального - безусловный шаг вспять. Поэтому, когда Е.Н.Панов пишет «я понимаю коммуникацию как континуальный процесс», «на фоне обрисованного процессуального подхода, практикуемого сегодня в цитированных исследованиях на эту тему» и т.д., цитируя в подтверждение этого позавчерашние исследования 1970-1980-х гг. (Панов, 2010: 6-7), это можно воспринимать разве что с грустным юмором.
Вообще, чтобы избежать этой неприятной ситуации, следует делать именно то, что Е.Н.Панов делать отказывается - регулярно ставить свою работу в контекст чужих и теоретизировать только с их использованием, одних собственных работ не достаточно, как бы их ни было много, как бы они ни были замечательны и т.п. Всякая действительно продуктивная теория должна объяснять данные других авторов, по другим видам, полученные в исследованиях, проведённых с других теоретических позиций и т.д. Очень плохо, если авторская концепция объясняет лишь авторские данные, но именно это и получается с представлениями уважаемого критика о сигналах и механизмах коммуникации у птиц и других позвоночных. Читая его интереснейшие описания социальной коммуникации разных видов птиц, рептилий и млекопитающих (а я читал, наверное, всё им написанное), видишь, что они в существенной степени искажены дефектной теорией, не позволяющей увидеть «сигнальность» и «знаковость» демонстраций даже там, где она явно присутствует.